Текст книги "Ваше благородие"

Автор книги: Николай Стариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

XIV

Последнее время задушевные песни в исполнении Клавдии Шульженко стали вызывать непрошеные слезы. Зина, затаив дыхание, с затуманенными глазами, смотрела на репродуктор.

 
Помню, как в памятный вечер
Падал платочек твой с плеч,
Как провожала и обещала
Синий платочек сберечь.
 

Она представила ту девушку, на плечи которой парень накинул скромный прощальный подарок, завидовала чистоте помыслов, не сомневалась, что дождется она друга милого, если обещала сберечь себя и синий платочек.

«Ну почему у других так?.. Гад этот Иван Степанович, поеду в Батурино, плюну ему в бесстыжие глаза… Сколько горя из-за минутной девичьей слабости!.. Сколько боли матери. А Сереже… А сыну…»

Пришла Клавдия Сергеевна, принесла письмо.

– Опять расстраиваешься?

– На душе тяжело. От кого письмо? Ой! Это же от Наташки Светловой!

Она быстро раскрыла толстый треугольник письма.

– Три листа! Ну, молодец, подруга!

Зина углубилась в чтение. Мать с радостью отметила: лицо дочки изменилось, бледные щеки покрылись румянцем, потом она улыбнулась и громко рассмеялась. Давно уже не видела Клавдия Сергеевна дочь в таком настроении.

– Что тебя так рассмешило?

– Представляешь, мама, Толя с Наташей поженились с разрешения Сергея.

– Шутка, что ли?

– Сергей уже такой начальник, что может разрешать подобное.

– К кому-нибудь другому они могли же обратиться?

– Он их командир.

– Кто они, твои друзья?

– Толя заместитель Сергея, майор, а Наташа фельдшер в их части, старшина. Могла бы и я сейчас быть с ними, – взгрустнулось Зине. – Письмо написано с разрешения Сергея.

– О делах Сергея подруга пишет?

– Нет.

– Больше недели внимательно наблюдаю за тобою, сдается, ты изменилась в лучшую сторону: встаешь сама, подолгу ходишь по комнате, на голову меньше жалоб. Какое сейчас самочувствие?

– Я хочу поехать в Батурино. Чувствую, выдержу. Димку хочу повидать, прижать к себе, побыть с ним, поиграть.

Чтобы не расстраивать дочь, Клавдия Сергеевна не стала продолжать обсуждение темы. Однако на следующее утро Зина вновь возобновила разговор о намерении поехать к сыну.

– Думала, в шутку, а тебе в самом деле захотелось побывать в Батурино. Слаба ты еще для этого. Как врач говорю тебе. Да и кто знает, как тебя примут? Писем оттуда нет.

– Но не прогонят же. Побуду денек и возвращусь. Попутных автомашин много, погода хорошая.

– Димку не пытайся забрать.

– Когда окончательно поправлюсь, я и тогда сделаю это лишь с разрешения Сергея. Но как бы мне хотелось, чтобы сын был здесь!

– В доброй семье дети вырастают хорошими. Там надежнее, и нам спокойнее.

– Мама! Если задержусь, ты не разыскивай меня. Не к чужим же еду.

– Ой, дочка!..

Зина ехала на попутной автомашине, смотрела через стекло кабины, с волнением ожидая встречи с Батурино. Когда из-за поворота лесной полосы показались первые дома, сердце радостно забилось. Хотелось смотреть и смотреть на ничем не примечательные строения.

Автомашина шла транзитом. Зина сошла возле магазинов. Их на этой улице было несколько. Зашла в первый, райпотребсоюзовский. Правая его половина – продовольственная, левая – промтоварная. Не ахти какие, но в обеих половинках товары лежали. Она купила полкилограмма конфет-подушечек, других не было. Радовало, что никто на нее не обращал внимания. К тому же она надвинула низко на лоб платок и не старалась глядеть на входивших женщин. Вышла на высокое крыльцо, навстречу поднимался Иван Степанович.

– Ой, Зина, Зиночка! Какими судьбами? – заулыбался он, пытаясь взять ее за руку.

– Гад! – плюнула она в его глаза. – Помрешь, кол осиновый воткну в могилу.

Иван Степанович снял очки, начал их протирать носовым платком, близоруко щурясь на молодую женщину, так позорно поступившую с ним.

Не останавливаясь, Зина прошла мимо и направилась к клубу, затем тропинкой к дому Бодровых. Возбужденная неожиданной встречей, она шла быстро, разрумянилась. Но постепенно злость притихла, а по мере приближения к дому, движения ее замедлились. «Что я скажу? Зачем приехала? Кто просил?» Вот и порожек, который она не раз видела. Робко преодолела обе ступеньки, поклацала щеколдой. Дверь оказалась закрытой. Сгорбившись, села на верхнюю площадку без мыслей в голове.

Анна Михайловна шла домой не спеша. Вадим на работе до позднего вечера, Лида с внуком в Горшовке, куда торопиться?! Покорно сидевшую на своем крыльце женщину увидела издали. «Кто бы это мог прийти?» Подошла.

– Зина?! – удивленно воскликнула она. – Вот уж кого не думала увидеть, хотя, честно говоря, ждала.

– Вы уж извините, без приглашения, – с румянцем неловкости ответила гостья.

– Что ты, дочка, что ты. Я рада видеть тебя.

Слово «дочка» радостно всколыхнуло сердце. Глаза Зины наполнились слезами. Захотелось сказать многое, но спазмы в горле не давали выхода словам.

– Не осуждайте меня строго, Анна Михайловна… За все…

– Жизненных путей без ухабов не бывает. Идет человек по ровному и вдруг – на тебе, влетел в колдобину. Важно в другой раз туда не попадать, не забывать смотреть под ноги.

– Рытвины на моей дороге уж больно глубокие. Выкарабкалась, но испачкалась, никак не отмоюсь.

– Время – всему судья.

Вошли в комнату. Зина огляделась по сторонам, недоуменно посмотрела на мать Сергея.

– На хуторе они с Лидой, у дедов.

– А как же я? – растерянно развела руки гостья.

– Поезжай и ты туда. Лиде надо в школу, а ты там поживешь с сыном.

– Нехорошо как-то. Ни с того ни с сего. Да и нездоровая я.

– Деды рады будут. Они души не чают в Димке, внучком его называют. А матери я письмо напишу, чтобы не беспокоилась. Воздух в Горшовке живительный, подлечишься бабушкиными лекарствами.

– Сколько вам хлопот из-за меня! Да и денег у меня мало.

– Не знаю, уж какой там начальник Сергей, но по его денежному аттестату мы получаем достаточно, я даже перестала подрабатывать. Деды живут неплохо. Не тревожься. Будешь гостьей желанной, забудешь хоть на время свои тревоги, порадуйся жизни. Ты ложись, отдохни, я пойду похлопочу в МТС насчет лошади. Пешком тебе не дойти, хотя тут всего восемь километров.

– Я дойду! – загорелась желанием Зина.

– Нет, не дойдешь, – посмотрела внимательно Анна Михайловна на гостью. – Зачем рисковать?

Зина послушалась совета. Сняла ботинки, легла на кровать, прикрыв ноги в чулках своим пиджаком. Гудела голова. Довольная гостеприимством хозяйки, быстро заснула. Пробудилась оттого, что хлопнула входная дверь. В проеме стоял Вадим, опираясь на костыль.

– Здравствуй, Зина! – сказал он буднично, будто не видел ее лишь со вчерашнего дня. – Рад встретить тебя в нашем доме.

– Я тоже рада, – засмущалась гостья.

Тяжело опираясь на костыль и прихрамывая, брат Сергея прошел к столу, сел. Воспользовавшись моментом, Зина встала, оделась, прикрыла плечи платком. Вошла мать.

– Обедаем и отправляемся в Горшовку. Вадим попросил милицейскую бричку. Тебя отвезу, – обратилась она к Зине, – и сразу же обратно. Транспорт служебный.

Анна Михайловна налила чашку наваристых щей, кружку молока. Гостья достала гостинцы, но хозяйка сказала, лучше их в подарок повезти дедам. Тут можно купить, а там они не продаются. Ели молча. Зина с удовольствием справилась со щами, выпила полную кружку молока.

– Спасибо, Анна Михайловна, не помню, когда ела с таким аппетитом.

Она поглядела на молчавшего неприветливого Вадима, и голова вновь разболелась.

– Как самочувствие, Вадим? – обратилась она к нему, хотя совершенно не хотелось начинать разговор первой.

– Так себе. – И больше ни слова.

– Давайте же собираться, – прервала неловкое молчание Анна Михайловна. – Время не ждет. Просится поехать с нами Колька, Лидин помощник в воспитании Димки, – обратилась мать к Зине.

– Пусть едет, – разрешил Вадим на правах ответственного за лошадь.

Колька пожелал быть за кучера. Тут же уселся впереди, взял в руки кнут. Его обгоревшее за лето лицо светилось счастьем.

Завезли Вадима на работу, и застоявшаяся лошадь быстрой рысью прямиком направилась в Горшовку.

– Прислали Вадиму неплохой протез, а нога привыкает трудно. Злится, – сказала Анна Михайловна.

Кучер оказался еще и гидом. Подъехали к Казенному пруду, рассказал, что здесь были военные, глушили рыбу толом.

– Один раз невдалеке от плотины рвануло, узкая ее часть из веток и соломы заходила ходуном, едва удержалась. Иначе вся воды ушла бы в Крысиную балку. А вот тут военные стреляли по мишеням. Я две пригоршни пуль насобирал тогда.

– Зачем они тебе? – спросила Зина.

– Из рогатки стреляю.

Подъехали к нескольким домам под железными крышами, и гид пояснил, что это «молочка». Колхозных коров доят, сюда молоко подвозят. Тут оно перерабатывается. Здесь же от жителей принимают для армии масло в качестве налога за корову.

– А вот там, – указал Колька кнутовищем, – поле, аэродром называется. Когда немцы подходили, военные хотели здесь самолеты сажать, но фронт ушел, а название осталось. В этом году там росла пшеница.

Вскоре с бугра открылась панорама хутора. Вправо и влево на большой площади разбросаны сады, дома, огороды. Колька остановил лошадь. Он тоже впервые видел Горшовку, хотя много слышал рассказов от Лиды.

– Видите, почти в центре большой дом, колодец с журавлем перед ним? – спросила Анна Михайловна. – Здесь родились Сережа, Вадим, Лида, Николай Дмитриевич, там сейчас Димка.

Зина тоже слышала рассказы о Горшовке, но только теперь могла воедино связать то, о чем говорил Сергей, с реальным большим хутором. Горшовка понравилась сразу. Красивые холмы, которые Анна Михайловна назвала буграми, возвышались по обеим сторонам Паники на десятки метров, балки с низким кустарником между ними, вокруг скошенные хлебные поля. Пришла мысль: «Люди здесь живут надежные и спокойные. Только здесь мог родиться Сергей».

Понравилась Горшовка и Кольке.

– Здорово! – сказал он.

– Прекрасно, – подтвердила Зина.

Чем ближе подъезжали к дому, тем беспокойнее билось сердце. Она ждала встречи с сыном и Лидой и одновременно тревожилась, будто они могли ее в чем-то упрекнуть. Боязнь возникла после встречи с Вадимом, от которой-остался на душе неприятный осадок. Такого же отношения она ожидала от Лиды. Но все это мелочи, ничего не стоящие по сравнению со взглядом Сергея, когда он уезжал на фронт.

Чувства нельзя выразить словами, даже если говорить о них бесконечно. Все равно нисколько не приблизишься к истине. Разве что музыка способна передать их оттенки. Но чувства матери к своему ребенку лежат выше человеческого разума. Зина была матерью, и это вело ее сюда, как бы на нее ни смотрели родственники. Если бы сказали: «Все отнесутся к тебе плохо», она и тогда пришла бы к сыну.

Возле Паники экипаж встретил Шарик. Песик прибежал с поднятым кверху хвостиком, радостно залаял, вертелся возле лошадиных ног, бежал рядом с бричкой.

– Откуда ему известно, что мы к дедам едем?

– Лошадь он знает, да и меня. Коли с нами, значит, и вы теперь для него свои люди.

Подъехали к дому. Двери и ворота закрыты. Тишина. Анна Михайловна постучала щеколдой калитки, и тут же дверь в коридоре распахнулась, выбежала бабушка.

– Нюра, дочка, рада видеть тебя. А это что за молодежь?

– Зина, мама Димки, а это Колька, наш кучер и сосед, Лидин одноклассник.

– Ой, внучка! – обняла бабушка Феня Зину. – С приездом тебя, гостья дорогая!

Вышел Дмитрий Карпович, поцеловал сноху. Анна Михайловна представила Зину.

– Вот молодец, что приехала! – поцеловал он гостью. – А мы собирались писать письмо, чтобы побывала у нас. А ты, гляди, сама надумала!

Услышав разговор, вышла Лида. Зину она узнала сразу – побледневшую, постаревшую, растерянную, в сером пиджаке и легком платке на плечах. Ее она не любила и видеть не хотела. Но сейчас что-то надломилось в чувствах к пришибленной жизнью женщине – матери ее племянника, по сути жене любимого брата, ведь знала о его истинных чувствах к ней. Лида подошла, обняла Зину, прижала к себе, поцеловала. И тут гостья неожиданно для всех расплакалась. Уткнулась лицом в грудь сестры Сергея, плечи ее вздрагивали.

– Зина, успокойся, ну чего ты… – гладила по спине гостью Лида, глаза ее затуманились. Колька подошел к ним.

– Перестаньте, – сказал он баском, – лошадь вон как на вас смотрит, может расстроиться, а нам еще ехать в Батурино.

Глупая шутка тем не менее возымела действие. Лида улыбнулась другу, взяла его за руку:

– Спасибо, что привез гостей, дедов порадовал.

Попыталась улыбнуться Зина, но улыбка получилась у нее печальной. Дедушка принес клочок сена, дал лошади. Похрумкивая, она перестала обращать внимания на людей. Бабушка засуетилась:

– Покормлю сейчас.

– Мы из-за стола и прямиком сюда, – сказала Анна Михайловна.

– Пойдем к Димке, – Лида взяла гостью за руку, повела в комнату.

С замиранием сердца Зина подошла к кровати, на которой лежал Димка, укрытый до подбородка одеялом. «Как вырос!» Не мигая смотрела на сына. Он перестал сопеть, открыл глазки, как показалось Зине, внимательно посмотрел на нее, будто вспоминал что-то. И вновь засопел.

– Не узнал, – дрогнувшим голосом сказала Зина.

– Не проснулся еще, – ответила Лида, – но скоро запищит. Посиди с ним, я пойду с мамой и Колей поговорю.

Зина прилегла к сыну. Стараясь не разбудить, свернулась рядом калачиком. Разболелась голова от волнения, но вставать и проглотить таблетку не захотелось. Прижалась лицом к его теплому темечку и тут же уснула.

Во дворе держали совет: как поступить. Приняли предложение Анны Михайловны, чтобы Зина пожила у дедов десяток дней, побыла с сыном, а Лида через пару дней приедет домой, будет готовиться в школу. Как-никак девятый класс!

Лиде не терпелось поговорить с Колькой. Он знал все новости батуринские, что намечается нового в школе, какие фильмы показывают в клубе. Да мало ли какие мелочи, из которых, как известно, жизнь соткана.

Вездесущий пацан уже помогал деду очищать рамки пчелиные, перетягивать на них ослабевшие струны. Он отложил в сторону незаконченное изделие, поднялся навстречу подружке.

– Иди сюда, в дедову столярку, – позвал Колька. – Как здорово пахнет сотами и медом! А сколько здесь всякого столярного инструмента! Чего хочешь можно сделать.

Дмитрий Карпович вышел по делам. Лида стояла близко, смотрела на Кольку, его радостную улыбку.

– Мне здесь тоже нравится.

Неожиданно для обоих он обнял Лиду и поцеловал в губы. Она вздрогнула, отстранилась:

– Ты что, спятил?

– Лид, не удержался, – смутился парень.

– Пообещай, больше не будешь позволять себе.

– Могу, но все равно не сдержу слова.

– Фу, какой ты. Пойдем отсюда. Покажу Панику.

– А пчелы не покусают?

– Они нападают на боязливых. Иди и не обращай на ульи внимания.

Вышли к мостику. Зелеными стояли талы. Но на поверхности воды – тихо: ни жучков, ни паучков. Осень! На противоположном берегу в саду у самого берега повзрослевший телок пощипывает траву. Увидев молодых людей, поднял курносую мордочку, издал протяжное му-у…

– С нами здоровается, – сказала Лида, – ответь.

– Му-у… – промычал Колька.

– А он и вправду!.. – фыркнула шутница.

– Я же верю тебе…

– Не обижайся, – взяла она парня за руку.

Преодолевая слабое сопротивление подружки, Колька обнял ее и еще раз поцеловал.

– Чего разошелся? Увидят же.

– А ты не уезжай надолго!

Уселись ужинать засветло. Бабушка нажарила картошки, принесла из погреба соленых лоснящихся помидоров, дедушка достал початую бутылку водки. Димка капризничал, Зина не знала, как его успокоить, разламывалась голова на части, пропало настроение.

– Давай его мне, – сказала Лида, – мы с ним общий язык быстро находим.

Она подбросила пацаненка на вытянутых руках. Тот от удовольствия раскрыл глаза. Нянька поводила по его губам соской, Димка половил ее беззубым ртом, поймал и с удовольствием зачмокал.

Дмитрий Карпович разлил водку по маленьким рюмочкам. Поставил перед всеми. Лида отказалась. Завозражала и Зина.

– Голове лучше станет, – сказал он гостье.

Зина пробовала разведенный спирт, когда работала в госпитале. Ни вкус, ни запах тогда не понравились. Отказать в просьбе дедушке не хотелось. Решилась! Выпила без эмоций. Закусила вкусным бочковым помидором. Почувствовала, как покраснели щеки, стали горячими уши. Без дополнительного приглашения поела жареной картошки. И правда боль в голове поутихла, поднялось настроение, она охотно отвечала на вопросы о своей жизни в Михайловке, пожаловалась на головные боли и слабость в теле.

Зажгли лампу под потолком. Разговор продолжился.

– Вся моя долгая жизнь, – говорила бабушка, – борьба с болезнями. Но то ли они к нам приходят не опасные, то ли мы научились справляться с ними, но в семье нашей тяжелых болезней не бывает. Поживешь у нас, смотришь, и тебя подлечим.

– У бабушки травы всякие в сараях пучками поразвешены, – поддержала Лида. – Она знает, как они называются, что ими лечат.

– Нет таких болезней, чтобы не было от них лечебных трав. Так еще говорила моя бабушка, – ответила Феодосия Ивановна.

– Я тоже так считаю.

– Ежели еще пропустить перед приемом рюмочку водки, так никакая зараза не выдержит.

– С медом лучше, – не поддержала бабушка дедову идею.

– Когда нет мочи, я всегда выпью маленькую, – приподнял вверх пустую рюмку Дмитрий Карпович, – смотришь, полегчает.

Зина с удивлением отметила: с незнакомыми еще вчера людьми ей приятно вести разговор. Милые, сердечные старики, Сережкин и Димкин фундамент.

Неожиданно с улицы послышались мужские голоса. Потом по коридору протопали ноги, и на пороге появился Иван Дмитриевич – старший сын. Шумный, большой, он сразу заполнил половину комнаты. Поздоровался, расцеловался со всеми.

– Приехал познакомиться с женой Сергея, моего любимого племянника, с его сыном. – Он поднял Зину за руку, оглядел с ног до головы, – Хороша пара! – Поцеловал. Взял Димку одной рукой, заглянул в личико.

– Похож, похож! Тяжелый! Богатырь!

Вынул две бутылки водки, передал отцу.

– Это на лечение. Ну, все. Мне пора. Забежал на минутку. Дела! – развел он руками. – Рад, что повидался с родными.

– Поешь, – сказала Феодосия Ивановна.

– Некогда, мама. Чуть посвободнее будет на работе, приеду, посидим, потолкуем.

Иван Дмитриевич еще раз всех поцеловал и так же быстро исчез, как и появился.

– Председатель райисполкома! Ни дня, ни ночи свободных.

– Дед покачал головой. – Мы с индивидуальным хозяйством тоже работали от зари до зари, но не в такой бестолковщине. Бесконечные собрания и совещания, а каждые высидеть – хуже, чем за плугом ходить.

На стене в большой раме под стеклом выставлены фотографии здравствующих и ушедших из жизни людей. Зина с Димкой на руках всматривалась в лица Сережиных родственников.

Пояснения давала бабушка. Гостья впервые увидела маленьких Сережу и Вадима, Лиду на руках у матери, бравого Дмитрия Карповича в казачьей одежде, Николая Дмитриевича в военной гимнастерке. Теперь все эти люди – ближайшие родственники сына, а значит, и ее самой. С сожалением отметила: нет фотографии Сережи в военной форме, а как бы хотелось посмотреть!

Вскоре Лида взяла племянника.

– Нам пора ужинать и спать.

Она дала Димке небольшую булочку с молочком, привычно положила ребенка на левую руку.

Зина осталась с дедами.

– Знаешь, внучка, – сказала Феодосия Ивановна, – ожидаючи твоего приезда, наготовила лекарств от головной боли. У меня тоже иногда случается, два-три дня попью отвар из подорожника, череды и тысячелистника, да ложку свежего меда натощак утром и вечером, как рукой снимает. Думаем и тебя этим зельем попоить. Должно помочь. Посмотришь, как я готовлю отвар, наберешь трав с собой, дома еще подлечишься. Помаленьку оклемаешься.

Зина с Лидой вышли на улицу перед сном. Очертания холмистой местности с западной стороны хутора расплылись в закате, появились яркие звезды на небе.

– Вот они будут всегда нам светить, – сказала Лида, глядя ввысь. – Когда нас не было, они так же сияли.

– Жизнь так устроена.

– Я не знаю, что такое жизнь. Не понимаю, почему я есть, а потом вдруг меня не станет. В чем смысл? Эти звезды существуют, пока я их вижу, а закрою глаза – и нет их.

– Не бери в голову. Это не главное. От таких дум она болеть начинает.

– А что, по-твоему, главное в нашем существовании?

– Не делать глупостей, которые омрачают жизнь не только тебе, но и близким людям, – ответила Зина.

– Это слишком просто.

– Не скажи. Не всегда человек может справиться с собою, если даже будет очень стараться.

– О том, что совершена глупость, станет ясно потом. А как ее распознать заранее?

– Если дело кажется простым и думать о последствиях не хочется, беда не замедлит приключиться.

– Ты работала в военном госпитале, видела смерть, и не одну. Что это такое?

– Видела, как тухнут глаза, кажется, только что был человек, он еще здесь, но его уже нет. Не дано нам это понять. Смерть для человека – крушение вселенной, в центре которой он находился. Для других – просто не стало его – и все, а мир каким был, таким и остался. Как это понять?

Они стояли и смотрели на небо, слушали вечерние звуки Горшовки. Залаяла где-то собака, Шарик ответил, не удержалась соседняя. Потом послышались звуки балалайки, девичий громкий смех, тут же нестройные ребячьи голоса подхватили песню:

 
Пошел купаться Уверлей,
Оставив дома Доротею.
На помощь пару пузырей,
На помощь пару пузырей
Берет он, плавать не умея.
 

– Что за песня? – спросила Зина.

– Так, ерунда на постном масле. Ее только мальчишки эдак залихватски поют. Горшовская «улица» начинает собираться.

– Интересно там?

– Даже очень. Беззаботное веселье, ничего не значащие разговоры.

– Ходишь?

– С Димкой на крылечке слушаем.

– Трудно тебе?

– По-всякому.

– Ты уж прости меня. Так получилось.

– Посидим немного, послушаем да спать пойдем, – ответила Лида на слова гостьи, – скоро Димка проснется, пеленки менять надо.

Вновь в голове запульсировала боль. Зина потерла виски.

– Мне расхотелось сидеть, – сказала она. – Свежо. Идем к Димке.

В горнице две кровати. На одной Лида с племянником, на второй Зина.

Кому бы, как ни матери, лежать с сыном. Ан нет. Вопрос даже не возник, а попросить постеснялась. Так и лежала одна с головной болью, прислушиваясь, стараясь уловить дыхание Димки. Незаметно заснула.

Разбудил плач ребенка. Зина спросонья метнулась к нему, но Лида уже поменяла пеленки. Так и осталась она стоять возле их кровати.

– Ложись с ним, – неожиданно сказала Лида.

Нежная, радостная волна чувств захватила Зину. Она осторожно легла рядом с теплым сопящим существом, осторожно поцеловала в лобик, всматривалась в едва видимое в темноте личико, боялась даже дышать. Наконец-то мать и сын были вместе, без посторонних взглядов.

Рассвет Зина встретила очередной заменой пеленок, но была счастлива ощущением своей нужности. На завтрак она вышла с головной болью, но с сыном на руках.

– А Димка почти всю ночь проспал, – бодро сказала она, – молодец.

Зина приняла бабушкину микстуру натощак, запила горечь двумя ложками янтарного меда. Потом со свежей горбушкой хлеба выпила кружку парного молока и сразу почувствовала крайнюю усталость. Сказались напряжение предыдущего дня и ночного бодрствования.

– Иди полежи, – заметила Лида состояние гостьи, – на тебе лица нет.

Взяла Димку, проверила, как запеленут племянник.

– Мы погуляем в саду. Отдохнешь, приходи к нам.

Зина уснула сразу, как только улеглась, и проспала до обеда. Проснулась, вспомнила, надо идти в сад к сыну. Но когда вышла из горницы заспанная, бабушка собирала посуду со стола после обеда. Гостья извинилась, но дедушка успокоил:

– Хорошо, что проспала полдня. Сейчас поешь и опять иди спать. Сном можно лечить любую болезнь. Спи на здоровье.

Мать Димки последовала их совету. Домочадцы не тревожили, старались меньше времени быть в комнате, чтобы не создавать лишнего шума. Димку спать укладывали в столярке на подушку в крышке улья. Изредка заходила бабушка послушать спокойное дыхание Зины. Она проснулась, когда солнце уходило за горизонт.

Так началась жизнь Зины в отеческом доме Сергея. Почувствовав доброе отношение к себе стариков да и Лиды, она расслабилась, отоспалась в спокойной обстановке. Никто ее ни в чем не упрекал, не требовал объяснений. Была Зина на вторых ролях по уходу за сыном.

Однако вскоре положение изменилось. Ушла домой Лида, и все обязанности по уходу за Димкой легли на ее плечи. Малыш привязался к тетке и первое время капризничал, когда мать брала его на руки. Но потом и эта проблема была решена. Потянулись дни обычные для женщины с малым ребенком. Спокойная, размеренная жизнь, бабушкины отвары, дедов мед, парное молоко утром и вечером благотворно сказались на ее здоровье. Уменьшились головные боли, пропала бледность лица и вялость в теле, улучшилось настроение.

Приходила через два-три дня Лида, разведать, как идет жизнь в Горшовке. Незаметно пролетели три недели. Деды оставляли молодую женщину пожить у них еще, хоть всю зиму. Им веселее, и для Зины польза. Но надо было возвращаться, начинала портиться погода, требовалась другая одежда, мать беспокоилась.

Уезжала из Горшовки со слезами. В Батурино Анна Михайловна дала Зине фуфайку, теплый платок, шерстяные носки и Сергеевы ботинки, лежавшие без дела. В таком одеянии ожидала она на грейдере автомашину.