Текст книги "Морские повести"

Автор книги: Николай Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ТРОЕ

И, вправду, самолет сел в том месте, которое запеленговал Кульбин. Он лежал на небольшой ровной площадке, окруженной хаосом остроконечных вздыбленных скал. «Ловко посадил его англичанин в тумане!» – с уважением подумал Агеев. Ошибка в несколько десятков метров – и врезался бы в эти плиты, мог разбить вдребезги машину.

Правда, и теперь самолет был поврежден: одна плоскость косо торчала вверх, другая уперлась в камень. На темно-зеленом крыле ясно виднелись три круга, один в другом: красный в белом и синем, на хвосте – три полоски тех же цветов. Опознавательные знаки британского военного воздушного флота.

Но Агеев не подошел к самолету прямо. Подполз на животе по острым камням. «Опять ватник порвал, зря зашивал…» – мелькнула неуместная мысль. Лег за одной из плит, наблюдая за самолетом.

На покатом крыле, в позе терпеливого ожидания, сидел человек в комбинезоне. Дул полуночник, клочьями уходил туман. Ясно виднелись высокая плотная фигура, румяное лицо в кожаной рамке шлема. Длинноствольный револьвер лежал рядом на крыле.

Вот летчик встрепенулся, подхватил револьвер. Вспрыгнув на крыло, шагнул в открытую кабину. Стал постукивать передатчик. Летчик снова посылал сигнал бедствия. И опять спрыгнул на камни, сел неподвижно, держа руку на револьвере.

– Хелло! – негромко окрикнул боцман.

Летчик вскочил, вскинул револьвер.

– Дроп юр ган! Ай эм рашн! – эти слова боцман долго обдумывал и подбирал. Будет ли это значить: «Положите револьвер. Я русский!» Повидимому, слова дошли.

Поколебавшись, летчик положил револьвер на плоскость.

Боцман вышел из-за камней. Трудно передать тот ломаный, отрывистый язык – жаргон иностранных портов, с помощью которого боцман сообщил, что здесь территория врага, что он послан оказать англичанину помощь. Агеев закончил тем, что, несмотря на протестующее восклицание летчика, взял с крыла револьвер, засунул за свой краснофлотский ремень.

Летчик протянул к револьверу руку. Агеев радостно ухватил ее своими жесткими цепкими пальцами.

– Хау-ду-ю-ду? – произнес он фразу, которой, как убеждался не раз, начинается любой разговор английских и американских моряков.

Летчик не отвечал. Высвобождал руку, кивая на револьвер, протестуя против лишения его оружия, будто он не союзник, а враг.

Агеев пожимал плечами, примирительно помахивая рукой.

– Донт андестенд! [1]1
  Не понимаю!


[Закрыть] – сказал он, засовывая револьвер глубже за пояс.

Летчик перестал волноваться. Он весело захохотал, хлюпнул боцмана по плечу. По-мальчишечьи заблистали выпуклые голубые глаза над розовыми щеками, маленькие усики, как медная проволока, сверкнули над пухлыми губами. Махнул рукой: дескать, берите мой револьвер. Он казался добродушным, покладистым малым, смех так и брызгал из его глаз.

Но боцману было совсем не до смеха в тот критический момент. Десятки раз в пути с морского поста он обдумывал, как должен поступить, и не мог ни на что решиться. Больше всего не хотелось приводить постороннего на Чайкин клюв.

Не найти самолет? Пробродить по скалам и доложить, что поиски не привели ни к чему? Эта мысль забрела было в голову, но он отбросил ее с отвращением. Во-первых, – приказ есть приказ, а во-вторых, – как не помочь товарищу по оружию?

Боцман был уверен: захвати фашисты англичанина, – убьют, несмотря на все международные правила, а, может быть, примутся пытать…

Следовательно, первая мысль исключалась.

Нельзя было и отправить летчика одного через линию фронта. Это значило опять-таки отдать человека в руки врага. Ему не миновать всех патрулей и укреплений переднего края. И, еще не найдя самолета, Агеев чувствовал – не бросит он союзника на произвол судьбы.

Но летчик, видимо, совсем не был уверен в этом. Может быть, за его внешней веселостью скрывалась тревога. Он заговорил раздельно и убедительно.

– Уиф ю! Тугевер! [2]2
  С вами! Вместе!


[Закрыть] – неоднократно слышалось в этой речи.

– Ладно, – сказал Агеев. – Кэм элонг! [3]3
  Пойдем!


[Закрыть]

Быстро обернулся, выхватил из кобуры свой верный короткоствольный «ТТ». В кабине что-то зашевелилось. Агеев отскочил в сторону.

Под полупрозрачным колпаком, тяжело опираясь на козырек смотрового стекла, стояла женщина в белых лохмотьях. Золотистые волосы падали на бледное лицо.

Так странно и неожиданно было это появление, что боцман потерял дар речи. Смотрел на женщину, не выпуская летчика из виду, и она глядела на них большими серыми глазами; тонкие губы вздрагивали, как у ребенка, готового заплакать. Единственное, что пришло боцману на ум, – произнести по-английски какую-то вопросительную фразу.

– Я русская, – сказала женщина глубоким, испуганным голосом и прижала руки к груди. – Помогите, ради бога, я русская…

Легким движеньем, как-то не соответствующим его массивной фигуре, англичанин шагнул на крыло. Женщина отшатнулась.

– Вы-то как оказались здесь? – спросил Агеев.

Англичанин мягко и бережно взял незнакомку за локоть; помог выбраться из кабины. Бросил ей несколько добродушно-недоумевающих слов вполголоса.

– Я не понимаю, что он говорит, – губы женщины снова задрожали, сухо блестели огромные глаза.

Летчик все еще поддерживал ее под локоть.

– Как вы попали на этот самолет? Откуда он взял вас?

– Он даже не знал, что я в его самолете, – быстро произнесла женщина.

– Не знал, что вы в его самолете? – только и мог повторить Агеев.

– Это случай, это только счастливый случай, – почти шептала незнакомка. – Когда он сел недалеко от бараков, я пряталась в скалах. Слышу шум мотора, спускается самолет. Летчик выбрался из кабины, ушел за скалы. Смотрю – английские цвета на хвосте. Такие самолеты нас бомбили в дороге. Что мне было делать? Все равно погибать! Подкралась, забилась в хвост. Лежу. Слышу – снова загремел мотор, все зашаталось, меня стало бить о стенки. Потом перестало. Потом опять бросило. Самолет опустился… – шопот женщины стал совсем беззвучным.

– Кто вы такая? – отрывисто спросил Агеев.

Женщина молчала, стиснув бледные губы, будто не поняла вопроса.

– Кто вы такая, как ваша фамилия? – повторил Агеев.

– Я… – она переводила с Агеева на летчика огромные светлые глаза. – Я жена советского офицера, он служит на севере… Медведев…

– Вы жена старшего лейтенанта Медведева? – почти вскрикнул Агеев. Обычная выдержка изменила ему.

– Да, я жена Медведева, – повторила женщина, как эхо.

Она зашаталась. Боцман бережно подхватил ее, опустил на камни. Она была необычайно легка, с тонкой морщинистой шеей, с ввалившимися щеками.

– Хэв сем дринк! [4]4
  Выпейте немного!


[Закрыть] – сказал заботливо англичанин. Развинтил висевшую на поясе фляжку, большой ладонью приподнял голову женщины, влил ей в рот несколько капель. Она проглотила, закашлялась, оттолкнула флягу. Села, опершись худыми руками о камни.

– Уведите меня! – умоляюще посмотрела она на Агеева. – Они нагонят, убьют вас, меня будут мучить снова…

Летчик быстро заговорил. Боцман вслушивался изо всех сил. Ждал услышать что-нибудь о жене Медведева. Но летчик говорил совсем о другом: он тоже торопил итти.

– Джермэн, джермэн, – произнес он несколько раз, указывая на скалы.

– Итти-то вы можете? – с сомнением взглянул на женщину Агеев.

– Я могу итти, я могу! – вскричала она. Вскочила, пошатнулась, запахивая халат на груди. Это был именно халат – из грубой дырявой холстины. Напряженный свет излучали ее широко открытые глаза.

– Никогда не видел раньше таких глаз, – рассказывал потом Агеев. – Прямо они меня по сердцу резанули…

Да, положение становилось невероятным, как в сказке. Он приведет на пост не только летчика, приведет жену командира. Такое совпадение! Кому-нибудь рассказать – засмеют, скажут: «Трави до жвака галса!»

– Ну что же, итти так итти! – сказал, наконец, боцман.

Он пошел не по прежней дороге. Повернул к берегу фиорда, неловко подхватил женщину под руку. Она торопилась, скользя по камням. Англичанин шел размашистым, твердым шагом.

Из-за скал доносился шелест волн. Они вышли к синей, вскипающей пенными барашками воде за лаковой черной линией камней. Туман рассеялся, светило высоко поднявшееся солнце, блестело на серой скорлупе раковин, на мокрой морской траве, опутавшей камни.

В одном месте осушка вдавалась глубоко в берег. Здесь море в час прилива билось, видно, в самое подножье отвесных утесов. Летчик стал огибать мокрые камни.

– Хелло! – окликнул Агеев.

Летчик оглянулся.

– Прямо! – Агеев искал нужные английские слова. – Стрэйт эхед!

Уже начинался прилив, небольшие волны, вскипающие пеной, набегали все ближе. Агеев снова сделал знак – итти прямо по обнаженному дну водной излучины.

Но теперь летчик, казалось, потерял способность понимать разведчика. Пошел, тщательно огибая излучину, карабкаясь по скалам.

– Ну, мистер, если боишься ноги промочить, нам с тобой не по пути, – пробормотал Агеев.

Отпустил руку женщины, взял своими сильными пальцами летчика за предплечье. Повел его, слегка сопротивляющегося, прямо по мокрым камням. Женщина шла следом.

– Так-то лучше, – боцман выпустил руку летчика. – А теперь прибавить шагу надо.

Он почти бежал по неглубокой впадине вдоль отвесного темного утеса. Волны набегали все ближе, они почти прижали трех пешеходов к камням. Казалось, сейчас ударят под ноги, – придется итти уже по воде.

– Вот и порядок! – сказал, наконец, Агеев.

Он ухватился за выступ утеса, подтянулся, поднялся на выступ. Подхватил женщину, поставил рядом с собой. Брызги волн хлестнули по мохнатым унтам летчика. Он подтянулся тоже, стал рядом с Агеевым, с улыбкой глядя вниз.

В излучине, которую только что пересекли, плескались темносиние беспокойные волны, пузыри пены лопались на камнях.

– Олл раит! – сказал летчик.

– То-то – «олл раит»! – ответил боцман.

Снова подхватил женщину, подтянул ее на следующий выступ утеса. Подсадил англичанина, легко подтянулся сам.

Так они карабкались – все вверх и вверх. Англичанин тяжело дышал и уже не улыбался. Женщина бледнела все больше.

Они добрались до самой вершины утеса. Утес свешивался прямо над морем, уходил подножьем в волны. Прилив продолжался.

– Вот и прошли по морскому дну, – взглянул боцман на женщину. – Маленькая предосторожность… Литтл каушен, – повернулся он к летчику. – Не понимаете, в чем дело? После, может быть, поймете…

Он пересек утес, лег у его противоположного края. Подал знак спутникам сделать то же самое.

– Теперь можем и отдохнуть. Только за скалы прошу не высовываться.

Сам осторожно выглянул через край утеса.

Ничего не осталось кругом от недавнего промозглого тумана, высоко в небе стояло полярное неяркое солнце. Небо было чистым, будто омытым морской водой. И лилово-синими красками играло море, принимало те глубокие, непередаваемые оттенки, которые навсегда пленяют сердце северного моряка. Дул свежак, пахнущий морем и солнцем. Далеко внизу, направо, среди однообразных камней был виден маленький беспомощно приподнявший крыло самолет.

Летчик, лежавший рядом с Агеевым, расстегнул свой желтый комбинезон на груди, снял шлем, – ветер шевелил мягкие волосы на затылке.

Женщина явно мерзла в своем рваном халате.

Агеев скинул ватник.

– Наденьте, товарищ Медведева.

– Мне не холодно… – Она сделала слабый протестующий жест.

Агеев набросил ватник на ее узкие плечи.

Англичанин медленно вынул из кармана вместительный портсигар. Взял в рот сигарету, протянул портсигар Агееву.

– Спасибо, – отвернулся боцман.

Летчик не отнимал портсигара. Сигареты дразнили своим нарядным, свежим видом, так и просились в руки.

– Спасибо, фэнк, – повторил Агеев. Он резко отвел руку летчика, чуть не рассыпав сигареты.

Англичанин пожал плечами, чиркнул зажигалкой, закурил.

– Теперь, – боцман старался не смотреть на вкусно вьющийся дымок, рассеиваемый ветром, – расскажите-ка поподробней, товарищ Медведева, как вы на этот самолет попали.

Он решил пока ничего не говорить ей о муже. Пускай сюрприз будет полным для обоих. Холодело сердце, когда взглядывал на страшно худое лицо, на меловые нити в густых светлых волосах. Конечно, не такой хотел бы увидеть командир свою супругу. А мальчик, сын?.. Какое-то чувство стыдливости удержало от расспросов об этом. Пусть сама обо всем скажет мужу…

– Что мне вам рассказать? – она взглянула и тотчас отвела глаза. – Сама не знаю, как мне посчастливилось… Здесь, в горах, они что-то строят, какой-то завод… Нас там много – русских женщин… рабынь… Я бетонщица, вчера провинилась, не выполнила нормы… Не выполнила нормы, – повторила она, будто вслушиваясь в музыку русских слов. – И вот – меня должны были наказать сегодня утром. Сечь перед всеми, перед строем рабынь.

Она села, прижала ко лбу маленькую морщинистую, темную от въевшейся грязи, руку.

– Меня должны были сечь! Вы не знаете, что это такое! Они засекают до смерти… На днях убили одну женщину, она умерла под розгами. Так страшно… Я не могла вынести ожидания. Убежала ночью из барака, прокралась возле проволоки, мимо пулеметных гнезд. Но все равно – итти некуда, только разве броситься в море… Вокруг стройки охрана, в горы не убежишь, – поймите! Знала – утром все равно отыщут с собаками, решила не даваться, лучше головой о камни. Так было страшно, – поймите!

Она говорила это «поймите», вскидывая на Агеева глаза, прижимая ко лбу руку снова и снова, как будто смиряя острую головную боль.

– И вот – чудо! Крадусь между камней, в тумане, и вдруг будто занавес разорвало, тумана нет – и самолет и все, что я вам рассказала. Когда лежала в хвосте, думала: а может, все это сон, сейчас проснусь в нашем бараке, и все попрежнему, и нет никаких надежд. А потом услышала русскую речь – вас услышала. Тогда выбралась наружу…

Она замолчала.

– Чудно, – протянул Агеев.

Англичанин лежал и сосредоточенно курил, ничего не понимая в их разговоре. Когда женщина кончила, он повернул лицо к Агееву, приподнял вопросительно брови.

Боцман попытался передать ему рассказ женщины. Нет, ничего не выходило. Летчик вежливо слушал, пытался помочь сам, но Агеев так и не смог растолковать ему, в чем дело, разузнать, как попал самолет туда, в самую засекреченную зону.

«Ладно, – решил Агеев, – доставлю их командиру, там все выясним…»

Время от времени он взглядывал с обрыва туда, где они проходили полчаса назад, – от самолета к береговым камням. Вдруг тронул летчика за плечо, сделал знак не высовываться из-за камней.

Увидел: из-за скал, окружающих площадку с самолетом, мелькнуло приземистое верткое существо. За ним другое, будто связанное с первым… Еще одна фигура появилась из-за скал…

Агеев провел языком по обветренным твердым губам.

Два горных егеря, в темнозеленых коротких шинелях подошли к самолету. Огромная ищейка извивалась и прыгала впереди, натягивая длинный ремень. Она обнюхала крылья, камни около самолета и рванулась вперед, по следу, ведущему к береговым камням.

Англичанин тоже смотрел вниз.

– Понимаете, мистер, зачем мы по морскому дну шагали?

Егери подошли к самым волнам фиорда. Они стояли там, где Агеев прошел по обнаженным отливом камням. Ищейка металась вправо и влево, словно принюхиваясь к волнам. Эти волны смыли следы троих, глядящих теперь вниз с вершины утеса.

Летчик повернулся, сел на камнях, его пухлая горячая рука крепко сжала пальцы Агеева. Восхищенье и благодарность были разлиты на его лице.

– Фэнк-ю вери мач! – он снова крепко пожал Агееву руку.

– То-то – «фэнк-ю!», – ворчливо сказал Агеев. Он отполз от края обрыва, сделал знак следовать за собой. – А теперь, граждане туристы, продолжим осмотр достопримечательностей полярного края.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ЖЕНЩИНА ИЗ НЕВОЛИ

Утром они подходили к Чайкиному клюву.

Водопад гремел и фыркал и летел отвесным потоком на далекие острые скалы. Мчалась горная речка, кувыркаясь среди черных камней.

Один лишь Агеев видел это. Двое других только слышали нарастающий грохот воды.

– Би кээфул… Рок… [5]5
  Осторожнее… Камень…


[Закрыть] – говорил то и дело разведчик, поддерживая летчика под локоть.

Летчик трудно дышал, шел напряженным, неверным шагом слепца. Женщине было легче – Агеев взял ее под руку, она покорно следовала за каждым его движением. И у нее и у летчика лежали на глазах плотные повязки – об этом позаботился Агеев. Они не должны были знать путь к Чайкиному клюву.

Всю ночь, весь последний отрезок пути боцман провел в колебаниях, в напряженном раздумье. Они заночевали среди скал, защищавших от ветра; Агеев всю ночь не сомкнул глаз.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло, – говорил он впоследствии, рассказывая про эту ночевку.

Он был без ватника, поверх тельняшки укутался в плащ-палатку, и сырая, осенняя ночь пробрала его до костей. Он то бегал в темноте, то, пытаясь согреться, свертывался в комок на камнях, но от холода болели все кости. И в то же время его томили сомнения, уйти от которых было невозможно.

С самого начала он решил провести посторонних на Чайкин клюв, не раскрывая тайны прохода. Завязать им глаза? Простейшее дело! Но тут начинались главные колебания.

Завязать глаза союзнику – выразить явное недоверие… Ну, своя девушка – она поймет… Но иностранец… Просто взять с него слово, что забудет тайну прохода? По-джентльменски, как они говорят.

«А какой я для него джентльмен? – думал угрюмо разведчик. – Будет он данное матросу слово держать? Еще вопрос!»

Уже подходя к водопаду, принял он решение – действовать начистоту. Пусть потом жалуется как хочет! «В крайнем случае отсижу на губе, а тайны прохода не выдам…»

Но никаких осложнений не произошло. Сперва летчик качнул было надменно головой, а потом улыбнулся, послушно присел на камень. Даже сам вынул из кармана большой белоснежный платок.

– Вэри уэлл! [6]6
  Очень хорошо!


[Закрыть] – сказал он хладнокровно, подставляя свое розовое лицо.

«Вот какой покладистый», – подумал с удовлетворением боцман, поверх платка заматывая глаза летчика бинтом из индивидуального пакета.

Женщина тоже покорно согласилась на эту процедуру. И когда, подойдя к стремнине, боцман подхватил ее на руки, нес сквозь грохот воды, обняла его за шею тонкими руками, легкая, как десятилетний ребенок.

Боцман поставил ее перед входом в ущелье, вновь пересек поток. Англичанин ждал, слегка сгорбив плечи, выставив большое, укутанное марлей лицо.

– Ай кэрри ю! [7]7
  Я понесу вас!


[Закрыть] – сказал отрывисто боцман. Он все больше восхищался своим знанием английского языка.

Летчик отшатнулся, поднял руки к повязке. Казалось, – в следующий момент сорвет ее с глаз. Дружески бережно боцман ухватил его за запястья.

– Би кээфул. Ай кэрри ю! [8]8
  Осторожнее. Я понесу вас!


[Закрыть] – Почудилось: румяное лицо под повязкой немного побледнело.

«Подниму ли? – подумал боцман. – Такой здоровый дядя! Еще сорвусь… Оба – головой о камни…»

Напрягаясь, схватил англичанина в охапку, почувствовал вокруг шеи его тяжелые длинные руки… «Только три шага, только три шага», – думал боцман, примеряясь, как бы ловчее ступить на первый камень. В лицо бил смешанный запах кожи, пота и каких-то удушливо-сладких духов…

Он ступил на первый камень, пошатнулся, тяжелые руки летчика плотнее сжались на его шее. Внизу прыгала и ревела яростная пена. «Не смотреть, а то упаду…» подумал Агеев… И в следующий момент был уже на том берегу, тяжело поставил летчика на ноги.

– Олл райт, – хрипло сказал англичанин, оправляя комбинезон.

Агеев раздвинул листву, они очутились в ущелье. Осторожно вел своих спутников узкой расселиной вверх. Сердце его стало биться все чаще и прерывистей, – он сам не понимал почему. «Неужели от «физкультуры» над стремниной?»

И вдруг вспомнился весь вчерашний разговор с командиром, темное от тоски лицо, внезапно прорвавшаяся просьба. И он осуществил мечту командира, привел ему жену! Но в каком виде… И где остался их сын? Вот от каких мыслей все быстрей и быстрей билось сердце и стало трудно дышать.

Он уже видел яркое небо, сверкнувшее в треугольнике наверху, расселина расширялась, пахучий морской ветер дул в лицо. Уже Фролов, скинув с шеи автомат, вышел из-за скалы, бежал навстречу, сияя глазами.

Они обнялись.

– А мы заждались! – Фролов тряс руку Агеева. – Молодец, что вернулись, товарищ боцман. И вижу, с двойным результатом… – в изумлении он глядел на женщину.

– Позови командира! – быстро сказал Агеев и сам не узнал своего будто отсыревшего голоса.

Женщина рядом с ним стояла неподвижно. Она и не чувствовала своего счастья!.. – Летчик стоял рядом в спокойной выжидательной позе.

– Снимэ повязку, снимэ! – сказал ему Агеев. В своем волнении он забыл все английские слова, перешел на тот исковерканный язык, которым некоторые говорят с иностранцами. И затем, взяв себя в руки, отыскал нужное выраженье: – Тэйк офф кэрчиф!

Летчик сбросил повязку и стоял, щурясь в ярком солнечном свете. Женщина осторожно сняла свою. Ее золотистые, с белыми нитями, волосы рассыпались по плечам, она раскраснелась при подъеме и в этот момент казалась молодой и красивой.

Медведев вышел из-за скалы, прикрывающей кубрик. Подходил широким торопливым шагом, прыгая с камня на камень.

– Ну, старшина, с успехом! А мы уже встречать думали итти…

Агеев молчал. Вот сейчас командир бросится к жене… Нужно отойти, не мешать…

– Кто это? – быстрым дружеским шопотом спросила женщина. – Ваш начальник?

– Это? – Агеев изумился. – Это? Или не узнали? Старший лейтенант Медведев, ваш муж…

– Кого вы привели к нам в гости, боцман? – спросил Медведев, устремив на женщину темные тоскующие глаза.

Все с минуту молчали.

– А это… – боцман отступил на шаг, он говорил медленно и раздельно, – а это гражданка Медведева, жена русского офицера, как они говорят… Бежала из немецкого рабства… Разрешите доложить, товарищ командир, операция окончена. Доставил летчика в сохранности. А почему эта гражданка назвалась вашей женой – пусть сама расскажет… – Он не скрывал негодования.

– Будто она по моей душе сапогами прошла, – признавался он потом.

Женщина молчала, летчик вопросительно смотрел на Медведева.

– Спасибо за службу, боцман, – отрывисто сказал Медведев. – С гражданкой поговорим отдельно.

Шагнул к летчику, взял под козырек, заговорил по-английски бегло, только, подумалось Агееву, слишком отчетливо выговаривая слова. Так говорят русские, даже хорошо знающие английский язык.

– Добро пожаловать, – сказал Медведев, протягивая руку. – Вы офицер британского воздушного флота?

Летчик, широко улыбаясь, потряс руку Медведева.

– Я командир звена с авианосца «Принц Уэльский». Имею честь говорить с морским офицером?

– Да, я советский морской офицер, старший лейтенант Медведев.

– Приятно убедиться, что советские офицеры так хорошо владеют нашим языком, – любезно сказал летчик. – Чорт возьми, я, капитан О’Грэди, не рассчитывал встретить такое культурное общество в этих проклятых горах. Даже матрос смог объясниться со мной.

– Нас обучают языку в морском училище, – холодно сказал Медведев. – Кроме того, у меня лично была кое-какая практика. Еще будучи курсантом, имел удовольствие пойти в Портсмут с нашим военным кораблем, был в Лондоне на празднике коронации.

– Да здравствует его величество король! – летчик вытянулся, торжественно приложил руку к шлему. – Так вы видели Лондон? О, Лондон, Лондон! – мечтательно затуманились голубые глаза, он вынул из кармана платок, вытер потное лицо. – Но у меня есть к вам и претензия, старший лейтенант.

Они подошли к кубрику. Летчик и Медведев впереди, а немного поодаль, сзади – женщина рядом с молчаливым, настороженным Агеевым.

– Ваш матрос…

– Он не матрос, он старшина, боцман, – поправил Медведев.

– Так вот, ваш боцман, – летчик заволновался, толстое добродушное лицо налилось кровью, – он отобрал у меня револьвер, как у военнопленного. Я протестую против такого обращения и прошу вернуть мне оружие.

– Старшина! – позвал Медведев.

Агеев подошел, взял руки по швам.

– Капитан О’Грэди жалуется на вас. Вы отобрали у него револьвер.

– Так точно, отобрал, – виновато сказал боцман. – Да я его потерял, товарищ командир.

– Как потеряли?

– Вернее сказать – обронил, когда вот их через поток переносил. Сам не знаю, как это револьвер у меня из-за ремня выпал. Его водой унесло.

Они смотрели друг другу в глаза. Медведев хмурился, но явное одобрение чудилось боцману во взоре командира.

– Теперь я сам понимаю, что промахнулся, – развел руками боцман. – Да ведь что пропало – не вернешь…

Медведев повернулся к О’Грэди.

– Я должен извиниться перед вами. Боцман потерял ваше оружие в пути. На него будет наложено строгое взыскание.

О’Грэди все еще вытирал платком лицо. Его выпуклые голубые глаза блеснули гневом. Сунул платок в карман.

– Платочек уронили, господин офицер, мимо кармана сунули, – боцман услужливо нагнулся, протянул летчику платок.

Англичанин отрывисто кивнул. Спрятал платок. Широкая улыбка опять засияла на его лице.

– Очень неприятно. Но не могу сердиться на парня. Как-никак – вырвал меня из этой горной пустыни. Ценой пистолета, правда, но, если будет бой, вы снабдите меня оружием, не так ли? Прошу вас его не наказывать.

Медведев обернулся к женщине, окинул ее пристальным суровым взглядом. Под этим взглядом она сделалась как будто еще меньше.

У входа в кубрик стоял Кульбин.

– Василий Степанович, нужно покормить гостей.

– Есть покормить! – четко отрапортовал Кульбин.

– Проведите гражданку в кубрик, угостите чем можете… Сейчас подойдем и мы. – Он взял летчика под руку, отвел в сторону.

– Простите, капитан, на минутку. Мне не совсем понятно, как с вами очутилась эта женщина.

– Не совсем понятно? – хохотнул англичанин. Все его природное добродушие, видимо, вернулось к нему. – Скажите лучше – совсем непонятно! Ставит вас в тупик! Я готов съесть собственную голову, если что-нибудь понимаю в этой истории.

Он присел рядом с Медведевым на скалу.

– Видите ли, я вылетел в разведку с нашего авианосца, когда еще не было тумана. Наш авианосец базируется… – он замялся. – Конечно, у союзников нет тайн друг от друга, но, предполагаю, вы информированы сами, где мы базируемся? – Медведев утвердительно кивнул. – Так вот, этот проклятый туман лишил меня ориентировки. Что-то произошло с приборами, кончался бензин… Решил приземлиться в горах, чтобы не упасть в море… Мне казалось, что я над вашей территорией.

– Понимаю, – сказал Медведев.

– Раза два по мне ударили зенитки. Потом ветром немного разорвало туман. Увидел группу построек, удачно сел на небольшой площадке. До построек, по-моему, было с полмили… Я пробирался в тумане… Напомните мне потом, я вам расскажу анекдот о тумане… Вдруг слышу немецкую речь. Боши болтают: слышали шум самолета, он сел где-то рядом… «Проклятие, – подумал я, – ты попал в скверную историю, О’Грэди!» «Зондер команда, – говорили боши, – пошла на поиски самолета, который подбит зенитчиками…»

– Вас действительно подбили?

– Нет, конечно. Немцы стреляют отвратительно. Это, – О’Грэди хлопнул Медведева по колену, – еще в воздухе должно было насторожить меня. Я знаю, ваши зенитчики бьют хорошо и в тумане! Так вот – я забрал ноги в руки, бросился к самолету. Мы знаем кое-что о судьбе людей, попадающих к немцам. Добежал до самолета, запустил мотор. Полетел наугад, на восток, спланировал, когда горючего не оставалось ни капли. Удалось не сломать себе шею…

– Вам казалось, что вы перелетели линию фронта?

– Да, я пролетел изрядный кусок в остовом направлении. Спросите, как я решился радировать о помощи? А что мне оставалось делать в этих проклятых горах? Питаться собственными сапогами? Или съесть эту вашу маленькую соотечественницу? – О’Грэди снова густо захохотал. – Нет, я предпочел поделиться с ней аварийным пайком.

Он вынул портсигар, щелкнул по крышке, предложил Медведеву сигарету. Закурили.

– Но женщина?.. Как она попала к вам в самолет?

– Говорю вам – это сказка Шехерезады! Она, конечно, забралась туда, пока я бродил в тумане. Лежала тихо, как мышь… Когда выбралась наружу, я почти испугался – даю вам слово!

Медведев нервно курил.

– Еще один вопрос. Когда вы снизились в первый раз, обратили ли внимание на характер зданий?

О’Грэди задумчиво покачал головой.

– Боюсь, что не рассмотрел ничего ясно… Был очень густой туман. Мне казалось, – это обычные домики опорного пункта.

– Могли бы указать на карте, где находится это место?

– Боюсь, что нет… Говорю вам – я блуждал в тумане… Разве только очень приблизительно…

– Хорошо, – встал Медведев. – Очень благодарен за рассказ… Думаю, не откажетесь закусить и отдохнуть…

Они прошли в кубрик. Женщина сидела за столом, передатчик был отодвинут в сторону. Робкими движениями она подносила ложку ко рту. Сидя на койке, Кульбин глядел на женщину полными сочувствия глазами. При виде офицеров женщина вскочила, поправила свой безобразный халат.

– Продолжайте, прошу вас, – мягко сказал Медведев. Его уколола жалость при виде этого порывистого движения, этой униженной позы.

– Нет, спасибо, я уже поела, – женщина смотрела исподлобья, попыталась улыбнуться. – Меня так хорошо накормили… Не помню, когда так пировала… Теперь должна рассказать вам все, все… – Она умоляюще сложила руки.

– Тогда выйдемте отсюда, – не глядя на нее, сказал Медведев. – Василий Степанович, устройте капитану покушать и поспать… и вполголоса: – Глаз не спускайте с него…

Он посторонился, пропуская женщину вперед, вышел следом.

Над Чайкиным клювом плыли легкие облака, солнце стояло в зените. Летящая вверх скала подпирала, казалось, небесный свод. Кругом была огромная тишина, только настойчивый ветер рвал и трепал холстину халата.

Медведев увел женщину за скалу, в подветренное место. Стоял, не зная, как начать разговор.

– Позвольте, я сяду, – слабым голосом сказала женщина. – Очень устала в дороге.

Но она не садилась, ждала разрешенья. Медведев кивнул. Она присела на камень.

– Мне казалось: если вырвусь из плена, будет такое счастье, сердце не выдержит… А теперь… – Она неуверенно притронулась к руке Медведева. – Не сердитесь на меня, умоляю. Я так страдала в последнее время.

– Я не сержусь, – отрывисто сказал Медведев. Ее пальцы соскользнули с его рукава. – Может быть, сообщите свою настоящую фамилию?

– Меня зовут Рябова… Маруся Рябова…

– Почему вы назвались Медведевой? – Изо всех сил стиснул он в кармане зажигалку, металл врезался в ладонь, но он не чувствовал боли. – Разве вы знали какую-нибудь Медведеву, жену офицера?

– Знала, – тихо сказала женщина. – Нас везли вместе морем, на пароходе. Я постоянно встречалась с ней. Все знали – она жена офицера с Северного флота… Поэтому с ней обращались хуже, чем с другими… Но она держалась молодцом… И когда я убежала, – подумала: нужно назваться женой офицера, Медведевой, тогда мне лучше помогут… – быстро, почти скороговоркой прибавила она и взглянула испуганно. – Но ведь вы все равно поможете мне?

– Не бойтесь, – сердце Медведева прыгало в груди. – Когда вы в последний раз видели Настю?

– Настю? – переспросила женщина.

– Ну да, мою жену… И сына… Ведь они были вместе…

– Да, она с мальчиком… – глаза Маруси глядели со странным выражением. – Но после парохода я почти не видела ее. Она работала во внутренних помещениях.