Текст книги "«Философия войны«» в одноименном сборнике"

Автор книги: Николай Головин

Соавторы: Антон Керсновский,Алексей Баиов,А. Мариюшкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

* * *

Почти непосредственно после Русско-Японской войны в военной литературе, особенно в русской, была поднята горячая полемика о так называемой единой военной доктрине.

В этом вопросе столкнулись два течения.

Одно из них требовало проявления в военном деле самой широкой самодеятельности и личного простора не только в решении боевых задач, но и простоту в деле обучения и воспитания.

Сторонники такого направления исходили из того положения, что установление единства взглядов в военном деле препятствует развитию личного творчества и исключает возможность проявления инициативы.

Все военное искусство, таким образом, сводится, якобы, к шаблону, где совершенно отсутствует свобода действий начальника, и при таких условиях военное дело и судьба армии передаются в лучшем случае в руки посредственности…

Наоборот, сторонники системы единого понимания проводили ту мысль, что таланты в искусстве, а тем более в военном, есть явление вообще исключительное. Вообразить себя именно этим исключением далеко еще не значит быть им в действительности.

Всякие эксперименты в военном деле не только вредны, но и опасны, а между тем отсутствие единства взглядов давало простор всякой отсебятине, от которой военное дело только страдало.

Нередки случаи, когда в требованиях начальствующих лиц в вопросах обучения, воспитания и управления войсками проявлялась специальность: один генерал требовал Суворовского шага и штыка, другой – видел спасение только в огне, третий доказывал, что «успех войны в ногах» и технике и т. д. и т. д.

Наблюдались такие явления, когда после смотра начальника дивизии командир части собирал офицеров и внушал им готовиться к смотру командира корпуса. Надо было приспособляться к новым требованиям, новым приемам… Смена начальников отражалась на обучении и воспитании части. Последовательности, преемственности в военном деле не было. В работе наблюдалась нервность, боязнь ибо новый начальник не продолжал дело своего «разноса», предшественника, а вводил новизну.

Исходя из мысли, что военное дело находится в руках не гениев, а людей со средними способностями человека, – сторонники такой доктрины видели в установлении единства взглядов жизненную необходимость, отнюдь не посягающую на творчество, опыт и знания личности, – ибо всякая система только способствует укреплению стройности и продуктивности и борется против произвола.

Гений же всегда и везде найдет свое место. Такие различные течения и взгляды на вопрос о военной доктрине – застала и великая война.

Можно ли было ожидать положительных результатов, когда люди говорили на разных языках, когда один критиковал и осуждал действия другого?

Только этим и можно было объяснить ту частую и не всегда полезную смену старших начальников, которая наблюдалась в большую войну в Русской армии и которая далеко не приносила того, что от этой смены ожидалось.

Только дисциплина и авторитет власти могли примирять эти два враждебные течения…

А между тем в военном деле, где существует непреложность принципов, казалось бы должна быть установлена строгая определенность и взглядов.

Каждую боевую и маневренную задачу можно решать различными способами в зависимости от дарований, но решение может быть только одно, а именно правильное, отвечающее данной обстановке и обеспечивающее возможно больше шансов на успех. Одинаково понимать – еще не значит посягать на уменье и характер… Высший командный состав итальянской армии до войны был воспитан в духе широкого толкования каждым по-своему военного дела.

Такая система особенно ярко сказалась в бою на р. Сочи под Копаретом в октябре месяце 1917 года (с 24 по 29), когда 14 германская армия г. Белова прорвала итальянский фронт и продвижением вперед, в Фрилунскую равнину, угрожала итальянскому тылу. Главнокомандующий итальянской армией, видя, что спасение от разгрома может дать лишь спешное отступление за реку Талменто, приказывает 26 октября немедленно начать отход на всем фронте.

Командующий армией генерал ди-Робиланти, потерявши перед этим в созерцательном бездействии три дня, относится критически к директиве своего главнокомандующего, не исполняет его приказа и вместо отвода частей решает даже перейти к активности против 20 австрийского корпуса именно тогда, когда это уже ничем не оправдывалось (27 октября).

В результате 4 итальянская армия целиком попадает в плен немцам.

Разгром под Копаретом, где итальянцы потеряли всю артиллерию, обоз и более 400 тысяч пленными, напоминает классический разгром Аннибалом римлян под Каннами. Италия была близка к катастрофе… Ее спасли союзники присылкой подкреплений… Каково бы ни было отношение к германской армии, тем не менее надо отдать справедливость, что она в последнюю войну, благодаря системе единства понимания принципов в военном деле, дала наибольший процент отличных старших начальников и лучшие образцы военного искусства.

Немецкую систему отнюдь нельзя упрекнуть в том, что она явилась причиной проигрыша немцами войны.

* * *

Заслуживает быть отмеченным еще вопрос о применении к местности и о времени. Значение местности учитывалось всегда как на полях сражений, так и в единоборстве, – и пока существует человек, пока не прекратится борьба на земле – местность будет составлять тот элемент обстановки, который следует по важности непосредственно за человеком.

Почему искусству эксплуатации местности должно быть всегда уделяемо достаточно внимания как при подготовке частей, так и в особенности при подготовке отдельного бойца? Учитывая влияние времени на войне, техника будущего, конечно, сделает все, чтобы, по возможности, сравнять контрасты дня и ночи и тем отнимет у человека еще один шанс, который способствует внезапности, а именно темноту.

VI

Вообще, если уже минувшая война была полна сюрпризами, поражавшими человеческую психику, то будущее обещает так много неожиданностей, – которые явятся следствием упорнейшего из всех инстинктов, присущих человечеству, а именно инстинкта жизни, – что мы со всей нашей культурой духовной и физической являем, может быть, лишь пока фундамент, на котором вырастет совершеннейшее здание, где будет господствовать только сильный.

Как прошлое народов колебалось от готовностей их к самым неожиданным испытаниям и привело к настоящему, так и будущее находится в прямой зависимости от этого настоящего, по которому почти с математической точностью можно предопределить судьбу каждого народа.

Будущее народов в руках настоящего, и счастлив тот, кто в гордом сознании своей силы и своего превосходства все дальше и дальше идет вперед по пути своего исторического призвания, без остановок и раздумья, ибо за каждый замедленный в истории шаг дорого оплатит потомство.

Минувшая мировая война не является заключительным актом человеческой эпопеи. Она не только не разрешила мировых проблем, но создала повсюду напряженную атмосферу, которую может разрядить только меч. И, может быть, еще никогда человек не был так близок к войне, как теперь, и только готовность к ней, готовность каждую минуту выступить на защиту своих добытых или попранных прав – может отдалить время войны и направить ход событий по мирному руслу.

В этом вопросе надо самым решительным образом восстать против всякой вредной и заразительной идеологии, пока она не приняла характера эпидемии. Надо привлечь к работе все умственные силы страны, чтобы в согласованном и неустанном напряжении творчества и упорного труда, из опыта последней великой войны взять самое ценное, дабы в военном деле заполнить те пробелы, которых никогда не простит будущее.

Это должен делать всякий, кто действительно любит свою Родину и кому дорого будущее своих детей.

Одинаково необходимо иметь также мужество, чтобы расстаться или видоизменить и то, что безусловно уже устарело и для жизни и для войны.

Военное искусство есть деликатнейшее из искусств, и оно не стоит на одном месте, а двигается вперед. Оно чуждо рутине.

Что было непреложным вчера, – может стать ненужным сегодня. Вечны только принципы.

Вот почему важна постоянная работа и по развитию и по усовершенствованию военного дела; вот почему важно использование всякого опыта, а тем более свежего опыта войны, дабы его не покупать, когда случится, ценой крови.

Если государству нужна здоровая семья и здоровая школа, то еще более необходима здоровая армия, надежно обеспеченная, национально воспитанная и прекрасно обученная. Армия должна составлять предмет народной гордости и быть действительно армией по существу, а не только видимостью, которая не только бесполезна, но и опасна. Надо воспитать народ в сознании, что его благоденствие, его отдых, его труд и величие его страны целиком покоятся на его армии, как главном фундаменте государственного здания, и притом фундаменте, готовом во всякое время обеспечить все народные достижения от чьих бы то ни было посягательств.

Как бы ни были заманчивы идеи о всемирном братстве, но оно еще бесконечно далеко. Если люди еще до сих пор не научились как следует любить свое отечество, – то вряд ли можно поверить, что они научились любить весь мир. Судьбы и счастье народа в его собственных руках. Война явление страшное, но еще более страшное явление – это поражение, и пока человеком не найдено решения для предотвращения войны, надо напрячь все усилия, чтобы это поражение не случилось.

Только наличность грозной армии и техники может отсрочить и даже предотвратить войну, не прибегая для этого к унизительным для достоинства нации уступкам. Горе побежденным! – говорили древние. А чтобы этого не случилось, надо заставить себя быть сильным, не допуская никаких шатаний.

Этого возможно достичь лишь соответственным отношением и даже жертвенностью нации к вопросам ее судеб и слаженной работой всех от верху до низу во всех областях, а наипаче в области ратной.

И какие бы этапы своей истории ни переживал народ, – будет ли он в славе или в беде, хочет ли он мира или восстановления своего права, достиг ли он верхних ступеней своих возможностей или только приближается к ним – он неослабно должен постичь всю глубину и тайну двух слов: «ПОМНИ ВОЙНУ!»

Текст приводится по изданию: Мариюшкин А.Л. Помни войну. – Новый Сад: Русск. типогр. С.Филонова, 1927.

Н.Н. Головин
Наука о войне

Николай Николаевич Головин (1875–1944), генерал-лейтенант. Окончил Пажеский Корпус и Академию Генштаба. Служил в штабах. Преподавал в военном училище. В 1905–1907 гг. редактировал «Вестник Общества ревнителей военных знаний. С 1908 года – профессор, преподаватель Академии Генштаба. Первую мировую войну начал в должности командира полка. Неоднократно награжден. Войну закончил генерал-лейтенантом, начальником штаба Румынского фронта.

Революцию в октябрьском воплощении не принял. В лагерь контрреволюции пришел не сразу, оказался в нем, не желая сотрудничать с советской властью. В 1919 г. по просьбе А.Колчака временно руководил обороной Омска. Основной же его деятельностью в годы Гражданской войны была военно– дипломатическая миссия в Европе (во Франции и Англии).

Последние 23 года жизни – период эмиграции. В течение этого времени Головин занимался напряженной научной, преподавательской и организаторской деятельностью. Ему принадлежит главная заслуга в создании русской зарубежной военной школы. Им написано более ста трудов и работ, около двадцати из которых являются крупными исследованиями. Часть из них переведена на все основные европейские языки. Он преподавал на высших военных курсах, читал лекции в военных академиях Франции, США, Югославии, Чехословакии, состоял профессором Русского историко– филологического факультета в Парижском университете, редактировал несколько печатных органов, сотрудничал со многими эмигрантскими и заграничными изданиями. Умер в Париже.

* * *

Представляемый материал – один из докладов Головина, объединенных впоследствии ученым в книгу „Наука о войне. О социологическом изучении войны“ (Париж, 1938).

Величайший военный мыслитель начала XIX в. Клаузевиц пишет: „Положительное учение о войне невозможно. По самой природе войны невозможно возвести для нее научное здание, опору деятелю во всевозможных случаях. Деятель оказался бы вне научной опоры и в противоречии с ней во всех тех случаях, когда он должен опереться на собственный талант. Одним словом, с какой стороны ни подступаться к делу, выйдет, как уже сказано, что талант и гений действуют вне закона, а теория идет вразрез с действительностью“?. В самом деле, военная наука, ограничивающая сферу своего исследования одним изучением способов ведения войны, могла только констатировать факт, что универсальных путей к победе нет. Единственный положительный вывод, который она могла сделать, это тот, который так ярко формулировал Наполеон в своих словах: „На войне обстановка повелевает“.

?

Клаузевиц. О войне. (Перевод ген. Бонде). – Т. 1. – С. 83.

Однако развитие в XIX в. положительной науки во всех областях человеческого знания понудило продолжать попытки построить таковую и в области явлений войны. Во второй половине XIX века наш крупнейший авторитет по стратегии генерал Г.А. Леер создает стройную систему принципов. Эти принципы, независимые от условий оружия, времени и места, должны были служить безусловными отправными точками для творчества…

Базируясь на идее Л.С. Милля, положительная военная наука возможна, но только в той своей части, которая поставила бы себе задачей исследование войны как процесса в социальной жизни человечества, предоставив другой части военной науки изучение способов ведения войны. Это различие в самом существе задания требует разделения современной военной науки на две отрасли: на „науку о ведении войны“, представляющую собой теорию военного искусства, и на „науку о войне“, представляющую собой одну из положительных наук об обществе…

На путь изучения объективных процессов войны фактически и вступил Клаузевиц. Отрицая, как мы видели выше, возможность существования положительной военной науки, тем не менее, он поставил главной задачей своего труда „исследование, объяснение, сущности элементов и явлений войны“. При подобном задании его замечательный труд представил собой первую попытку создания „науки о войне“. Чрезвычайно характерно, что сам Клаузевиц не нашел своему труду иного заглавия, как слова „о войне“. В этом заглавии недостает только слова „наука“. Клаузевиц, отрицавший возможность положительной науки о войне, скромно полагал, что его труд лишь „обзор“. Тот факт, что книга Клаузевица „О войне“ до сей поры является единственным систематическим трудом по „науке о войне“, дал ей совершенно исключительное для военно-научного труда долголетие. В то время как даже замечательные работы, посвящавшие себя изучению способов ведения войны, быстро становились устарелыми, труд Клаузевица „О войне“ неизменно приковывал к себе внимание все больших и больших кругов. Война 1914–18 гг., так же как и война 1870–71 гг., дала в военной науке толчки к более полному изучению Клаузевица. Не лишен интереса и следующий факт. Ленин, поставивший свою ставку на использование перерождения внешней войны в гражданскую, счел нужным самым тщательным образом изучить Клаузевица. В выпущенной большевиками в 1930 г. трехтомной официальной „Истории гражданской войны“ помещено несколько фотографий со страниц „О войне“ Клаузевица, испещренных ленинскими примечаниями.

Отрицание Клаузевица, фактически являющегося отцом положительной военной науки, возможности существования таковой объясняется тем, что Клаузевиц в своем представлении о том, что должна представлять собою „положительная наука“, исходил из иных взглядов, чем те, которые установились после появления в середине XIX века „Логики“ Милля.

Не служит ли это ярким примером, насколько все отрасли науки зависят от основных методологических предпосылок?

Генерал Г.А. Леер, живший на полвека позже Клаузевица, исходил в своих научных работах из более новых точек зрения на положительную военную науку.

„Стратегия, в точном смысле слова, – пишет он, – это трактат об операциях на театре военных действий… Стратегия в широком смысле есть синтез, интеграция всего военного дела, его обобщение, его философия. Она является сведением в одно общее русло всех отдельных учений о войне, наукой всех военных наук. Как философия вообще стремится к объяснению мировых явлений, так и стратегия, понимаемая в самом широком смысле, как философия военного дела, имеет задачей объяснение военных явлений, не только каждого поодиночке, но, и в особенности, общей связи между ними“.

В постановке высшей стратегии, задачи науки, обобщавшей все остальные военные науки, нельзя не видеть стремления глубокого ума Г.А.Леера в создании военной науки, которая могла бы встать в ряды наук положительных. Но даже при столь широкой трактовке задания стратегии она является скорее философией теории военного искусства, чем наукой о войне. Таковым и является замечательный курс стратегии Леера. В своих последних работах генерал Г.А.Леер пошел дальше. В своих книгах „Метод военных наук“ и „Коренные вопросы“ он вступил на путь чистой „Науки о войне“.

Таким образом, мы видим, что, хотя и не выделенная в особую отрасль знания, Наука о Войне фактически существовала, вкрапленная в науку о ведении войны.

Накопление богатейшего материала для „Науки о Войне“ шло во всех отдельных отраслях военной науки. Ограниченные рамки нашего доклада не позволяют нам перечислить все те труды, авторы которых выходили на путь положительного знания. Мы укажем лишь на замечательные в этом отношении работы трех наших профессоров: графа Милютина, генерала Драгомирова и А.Ф. Редигера. Первый дал классические работы в области военной статистики и военной истории, второй – в области воспитания войск, третий – в области устройства вооруженной силы государства.

Материал для Науки о Войне собран большой, и даже наименование ее произнесено в стенах нашей Академии преемником Леера по кафедре стратегии генералом Михневичем. Он говорил о необходимости создания социологии войны…

Действительно, создание такой высшей науки о войне, которая занялась бы изучением войны как особого социального процесса, казалось совершенно своевременным. И все-таки, такая наука не рождалась. Как это объяснить?

В области научной работы, так же как и в прочих сферах человеческой деятельности, большую роль играет среда, в которой протекает эта работа. Потребности этой среды обусловливают производство промышленности.

До 1914 года не только у нас в России, но и во всем мире не было связи между общей наукой и наукой военной. Социологи, например, считали возможным создавать теорию жизни общества без подробного исследования явлений войны. Одним из результатов подобного отношения к войне явилось засилие в исторических и общественных науках экономического материализма, т. к. изучая только эпохи мира, когда экономический фактор имеет в жизни народов громадное значение, многие социологи и историки совершенно упускали из виду те периоды жизни человечества, когда на первый план резко выдвигаются психические процессы…

Оказавшись не в силах пробиться через окружавшую стену отчуждения, военные ученые продолжали сосредоточивать все свое внимание на изучении способов ведения войны, контрабандой лишь провозя в теории военного искусства свои научные изыскания, выходящие из рамок „непосредственно полезного опыта“.

Война 1914–18 гг., вовлекшая в свою орбиту весь мир, произвела радикальный переворот в понимании общественных явлений.

Даже наиболее пацифистски настроенные ученые учреждения начали понимать, что для того, чтобы человечество излечилось от войны, нужно, чтобы сама эта социальная болезнь была хорошо изучена. Во всех разветвлениях науки об обществе идет сейчас детальное изучение процессов, вызванных мировой войной и ей сопутствующих. Особенное внимание уделяется подобному изучению в современных экономических науках, которым еще сейчас приходится считаться с неизжитыми последствиями мировой войны. Однако до „Социологии войны“ как цельной научной дисциплины еще далеко. А между тем потребность в таковой теперь все возрастает. В моем докладе, прочитанном на праздновании столетнего юбилея нашей военной Академии, я указал, что современная наука о ведении войны нуждается для своего дальнейшего развития в создании науки о войне, исследующей последнюю как социальное явление, взятое во всем его целом. Требует этого успешность и тех исследований войны, которые, как я говорил выше, производятся ныне в различных отраслях общественных наук. Общая наука о войне внесет тот необходимый корректив, без которого различные изыскания, произведенные каждое с особой точки зрения, осуждены остаться односторонними.

Правда, на такое примиряющее обобщение претендует общая социология; во многих читаемых ныне курсах можно встретить главы, посвященные войне. В некоторых из них они даже названы „Социологией войны“. Однако всем этим почтенным попыткам недостает еще многого, прежде чем стать действительно научными. Они почти совершенно не используют ту сокровищницу опыта и знаний, которая собрана в старой военной науке. Как мы видели выше, хотя эта наука и не решалась официально выйти из рамок теории военного искусства, тем не менее, многое уже сделано для широкого научного изучения войны. В этом отношении достоин подражания пример американского гения Тейлора, отца „научной организации“ промышленного производства. Свои основные идеи, по его собственному признанию, он почерпнул в германской военной науке.

Не нужно быть пророком для того, чтобы безошибочно предсказать появление в ближайшем будущем особой научной дисциплины, которая предметом своего исследования будет иметь изучение войны как социологического процесса, взятого во всем его целом. Эта наука о войне, не преследующая непосредственно утилитарных результатов, сосредоточит всю свою работу на изучении существования, последовательности и сходства явлений войны.

Ввиду того, что эти явления подчиняются какой-то закономерности, она будет стремиться к открытию законов.

Между тем, наука о ведении войны, рассматриваемая даже с широкой Лееровской точки зрения, могла позволить себе сведение обобщений только в принципы. Различие это имеет большое значение.

Закон представляет постоянное, определенное и неизменное соотношение между явлениями природы и человеческой как индивидуальной, так и общественной жизнью, существующее благодаря постоянному и неизменному соотношению сил и факторов, производящих эти явления. Закон только утверждает какой-либо факт существования, сосуществования, последовательности или сходства явлений и никаких целей деятельности не ставит. Находясь вне всякой зависимости от нашей воли (воля является для закона лишь частью явления), закон безусловен.

Принцип же не утверждает, подобно закону, какого-либо факта, а хотя и условно, но рекомендует, чтобы нечто было. Предложение, говорит Милль, сказуемое которого выражается словами „должен быть“, хотя бы даже подразумеваемое в самом широком смысле слова, отлично по сущности своей от предложения, выражаемого при помощи слов „есть и будет“.

Принцип, согласно определению генерала Леера, представляет собою лишь некоторое научное обобщение. Он является основной идеей, которой следует держаться при решении известных вопросов военного дела. Он является регулятором для творчества, хотя и отнюдь не сковывающим последнее; в нем заключается, говорит Г.А. Леер, „только цель, которая должна быть достигнута“.

Если нельзя возражать против того, что принцип представляет собою некоторое обобщение, установленное военной наукой, то опорной является его роль как „цели, которая должна быть достигнута“. Целью действий может быть только совершенно конкретная задача, которую мы должны выполнить в данном бою или в данной операции. Задача эта должна быть достигнута во что бы то ни стало, и хотя бы вопреки того или другого принципа. Если же считать, что принцип имеет непосредственное отношение к постановке цели, то это – будет равносильно формулировке своей задачи так: разбить врага, выполняя тот или иной принцип военного искусства. В этом случае, вопреки предупреждениям генерала Леера, принцип окажет сковывающее влияние на творчество полководца. Очень интересным в этом отношении примером является переписка между генералом Алексеевым и генералом Брусиловым при обсуждении плана нашего прорыва в Галиции весною 1916 г. Генерал Алексеев рекомендовал, во имя принципа сосредоточения сил, производить прорыв лишь в одном месте, к коему и собирать все предназначенные для атаки силы. Генерал Брусилов отстаивал прорыв в четырех различных и достаточно удаленных друг от друга районах. Жизнь показала, что в сложившейся тогда обстановке прав был генерал Брусилов, а не генерал Алексеев.

Принцип не будет оказывать сковывающего влияния на творчество только в том случае, если за ним будет признано лишь условное значение приема или метода действий, а не закона, как хотел это генерал Леер.

Именно так и смотрел на роль принципа в военном искусстве современник генерала Леера германский военный ученый генерал Богуславский. Он так же, как и генерал Леер, попытался обосновать военную науку на вечных принципах. Но возможны ли неизменные для всех времен методы действий – вот тот вопрос, который возникает в том случае, если смотреть на принцип с точки зрения генерала Богуславского. Ответ на вопрос может дать только высшая Наука о Войне. Несомненно, что те приемы военного искусства, которые в своей высшей абстракции основываются на эмоциональных свойствах человека, – устойчивы. Чувству страха подвержены и современный цивилизованный человек и дикарь. Но несомненно также, что некоторая эволюция имеет место и здесь, как только мы возьмем не отдельных индивидуумов, а коллективы людей. Если же мы обратимся к приемам военного искусства, обусловливаемым материальными факторами войны, то увидим, что тут эволюция происходит чрезвычайно быстрым темпом. Уже фельдмаршал граф Мольтке сказал, что тактика меняется каждые десять лет.

Эволюционная точка зрения начала разрабатываться уже с середины XIX столетия в трудах по истории военного искусства. Но претендовать на господствующее положение в военной науке она стала лишь в конце того же века.

В русской военной науке честь наиболее яркого выражения этой точки зрения принадлежит полковнику Е.И. Мартынову в его книге „Стратегия Наполеона и наших дней“. Эта книга, появившаяся в печати в 1893 г., вызвала горячую отповедь со стороны одного из бывших профессоров нашей Академии генерала А.К. Пузыревского.

Статья, в которой А.К. Пузыревский критиковал Е.И.Мартынова, была озаглавлена так: „Претенциозное краснобайство“. Само это название, так же как и резкий тон статьи, показывает, насколько нова была идея об эволюции даже для видных представителей старой военно-научной школы. Несмотря на эту и другие замечательные работы, сделанные полковником Е.И. Мартыновым, он не был признан конференцией Академии достойным занять профессорскую кафедру и был отчислен от Академии, после блестяще прочитанного им курса по истории военного искусства греков и римлян.

Теперь, после мировой войны, признание эволюционного характера военного искусства не встречает уже никаких серьезных возражений. Поэтому мы можем без дальнейших доказательств установить, что Наука о Войне, изучающая объективные социальные процессы, составляющие сущность войны, должна будет изучать их не только „статически“, но также и „динамически“. Такое изучение позволит на основании пройденного уже эволюцией пути предугадывать хотя бы в общих чертах пути, по которым пойдет эволюция войны в будущем. Для подобного изучения накопился уже богатый материал в работах по истории военного искусства. Среди них я должен упомянуть работы профессора Берлинского университета Дельбрюка.

Таким образом, вместо того, чтобы отыскивать „вечные“ и „безусловные“ принципы военного искусства, высшая Наука о Войне, или, применяя наименование, подсказанное генералом Михневичем, – „Социология войны“, будет изучать законы статики, динамики и эволюции войны. Подобное изучение даст не только нужные для науки о ведении войны отправные точки, но также будет содействовать разрешению другого, столь же существенного вопроса – вопроса методологии военных наук.

Как известно, всякая наука слагается из двух факторов:

1) из ряда сведений, систематически расположенных;

2) из совокупности методов, при помощи которых приобретаются и обрабатываются эти сведения (методология или логика данной науки).

Вполне понятно, что характер научных приемов (метод) во многом зависит от тех особенностей, которыми отличаются объекты, изучаемые в той или другой науке. А отсюда следует, что всестороннее изучение всех методов (методологии) науки, то есть изучение их со всеми особенностями, возникшими в них под влиянием особенностей объектов, изучаемых этой наукой, невозможно без знакомства с объектом исследования. Развитие методологии в любой отрасли требует развития исследования свойств изучаемого явления. Таким образом, сам прогресс прикладной военной науки, то есть теории военного искусства, в отношении своей методологии зависит от развития чистой военной науки, то есть социологии войны. Поясним эту мысль примером.

Как часто можно встретить противопоставления, подобные следующему: дух или техника? Исходя из верной отправной точки зрения – главенствующей роли духовной стороны в явлениях войны, рассуждающие часто приходят к отрицанию техники. Подобная ошибка особенно распространена в русских военно-научных работах, но встречается она и в иностранных. Протестуя против подобных рассуждений, довольно известный французский военный писатель генерал Гаскуэнь в только что вышедшей своей книге „Торжество идеи – 1914 г.“ пишет: „О, дух армии, сколько ошибок, сколько преступлений было совершено, злоупотребляя твоим именем“. Для иллюстрации подобного злоупотребления можно привести следующий пример: в 1905 г., когда посылалась на восток эскадра адмирала Рожественского, был сделан подсчет боевой силы флотов, которым суждено было встретиться у берегов Японии. Выяснилось, что материальные коэффициенты для русских и японцев относились как 1:1,8. Морской министр адмирал Бирилев написал в ответ на этот подсчет, что подобные коэффициенты хороши для иностранцев; у нас-де, русских, есть свой собственный коэффициент, которым является решимость и отвага. Цусима доказала, насколько адмирал Бирилев был прав в своих методах стратегического подсчета…

Ошибка в рассуждениях, подобных Бирилевскому, если можно так выразиться, двухъярусная. Она лежит и в плоскости общей научной методологии и в плоскости специальной военно-научной методологии.