Текст книги "Любой ценой"

Автор книги: Николай Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Однако такое решение требовало времени и потому, заметив спешащего к нему в сопровождении солдат-телефонистов подпоручика Древницкого, Думитраш первым делом спросил:

– Что? Опять в наступление?

– Нет, – улыбнулся Древницкий. – Пока приказано занять оборону вдоль реки, так что я со всем хозяйством сюда. И ружьишко ваше тоже приволокли…

– Вот это кстати, оптика там получше будет, – Думитраш опустил бинокль и, забрав у солдата винтовку, заглянул в прицел. – Я тут прикинул, как нам через речку перескочить, вот только надо все высмотреть…

Поручик приник к прицелу, а Древницкий привалился рядом и первым делом пожаловался:

– Не пойму я, какого лешего в штабе вокруг вестового шум? Тут наступать надо, а они…

– Опять про Дениса? – Думитраш оторвался от прицела. – Что-нибудь есть?

– А что может быть? – Древницкий выругался. – Накрыло чемоданом вместе с конем, и вся недолга…

– Похоже… А уж они там нафантазировали, – усмехнулся Думитраш и вдруг спохватился. – Ну, заразы, никак летят уже?…

И точно, в воздухе явственно слышался звук мотора, а над поймой возникла двойная черточка.

– Германец! – выкрикнул Думитраш и, поспешно выцелив самолет, начал садить в воздух пулю за пулей, пытаясь попасть в подлетающий «альбатрос»…

Тем временем аэроплан с беглецами пролетел над немецкой позицией, и Щеголев, сделав «горку», снизился над поймой, стремясь сориентироваться. Внизу четко выделялись старицы, маленькие озерца, а по краю холмов была видна желто-глинистая линия свежевырытого окопа. Щеголев приглушил мотор и, планируя, начал было присматриваться к местности, как вдруг явственно различил свист пули.

Прапорщик мгновенно заложил крутой вираж, но пуля, не затронув самолета, срезала узел веревки, завязанный рядом с кабиной Щеглова. Штабс-капитан, и так сбитый с толку внезапными эволюциями Щеголева, непонимающими глазами уставился на сорванный узел.

Впрочем, замешательство его длилось недолго. Еще секунду, соображая, в чем дело, Щеглов смотрел, как закрученная вокруг стойки веревка, шипя, словно на тормозном барабане, уходила вниз, а затем, вскочив на ноги, схватил ускользающий конец.

Денис же, внезапно закувыркавшись в воздухе, сообразил, что случилось, лишь после того, как веревка резко дернулась, и он повис между небом и землей под брюхом аэроплана, продолжавшего свой вираж. Только теперь до солдата дошла вся отчаянность его положения, он глянул вниз, увидел, что болтается прямо над водой, и, отчетливо понимая, что другого выхода у него нет, рванул завязанный на груди узел.

Пролетев добрый десяток саженей, Денис вполне благополучно шлепнулся в воду, в то время как лишенный противовеса Щеглов, потерял равновесие, качнулся назад и вывалился из кабины. Однако он продолжал цепко держать веревку и та, снова скользя вокруг стойки уже в обратном направлении, замедлила спуск, и только потом, выбрав всю длину до конца, штабс-капитан с диким криком тоже плюхнулся, но уже не в речку, а в затянутую ряской бочажину.

Вопль падающего Щеглова привлек внимание солдат, сидевших в окопе и они с гоготом скопом кинулись к бочажине, крича:

– Братцы! Их благородие германов посбивал!

Перебулгаченное падением озерцо еще ходило волнами, когда подбежавшие солдаты заметили уходящую под воду веревку. Несколько человек тут же ухватились за нее и, к общему восторгу, выволокли на берег с ног до головы перемазанного в иле, но живого штабс-капитана…

Денис же, бухнувшись прямо в речку, благополучно вынырнул сам, после чего и вылез на берег. Во весь дух помчался он к холму и тут, к величайшему удивлению, налетел на солдат своего же батальона. Однако товарищам, занятым немецким летчиком, было не до расспросов, и они ограничились возгласами:

– Ты гля… Денис… Нашелся… Ты откуда вылез, чертяка?

Еще не пришедший в себя солдат отмахнулся:

– Оттуда!… Их благородие где?

– Он в окопчику… Беги, а то они тебя обыскались уже!

Подумав, что поручик все видел, Денис помчался в указанном направлении и, спрыгнув в окоп, как ни в чем не бывало обратился к Думитрашу:

– Звали, вашбродь?

Глаза Думитраша полезли на лоб, и он яростно затряс Дениса за шкирку.

– Ты где был, сукин сын? Тебя куда посылали!!!

– Вашбродь!… Дозвольте объясниться…

– Ты у меня объяснишься! – взбешенно заорал Думитраш, но тут поручика отвлекли посланцы, примчавшиеся от бочажины.

– Вашбродь!… Вашбродь!… Немца споймали! С ероплана который! Живой, гад!…

Думитраш сразу же отпустил Дениса и, пригрозив: «Смотри у меня…» – крикнул:

– Давай сюда немца!

Грязного, нелепо болтающего головой, но так и не выпустившего из рук веревки, Щеглова притащили в окоп, поставили на ноги, и Думитраш, глядя на извозюканную в грязи фигуру, фыркнул:

– Ну, немец-перец колбаса, что скажешь?

Щеглов нечленораздельно замычал, и тут к нему бросился Денис.

– Ваше благородие!… Господин капитан! Да как же вы?…

– Какое еще благородие? – заорал на Дениса Думитраш. – Ты что, сдурел?

– Никак нет, вашбродь, это их благородие господин штабс-капитан, извольте посмотреть… – и Денис, подхватив с бруствера пучок травы, принялся вытирать залитые грязью плечи Щеглова так, чтоб все смогли увидеть погоны.

Едва под рукой Дениса блеснули русские звездочки, Думитраш с Древницким остолбенело переглянулись, а немного очухавшийся Щеглов узнал вестового и рявкнул:

– Денис!… Мать твою!… Живой?

– Веревочку… Веревочку позвольте, вашбродь… – отбросив траву, захлопотал вокруг штабс-капитана Денис.

– А-а-а, веревочку… Это можно… Понимаешь, пулей узел сбило, но я, как обещал, конец словил да, видишь, за аэроплан ухватиться не успел… Тоже, черт бы его драл, вылетел… – Щеглов наконец-то разжал кулаки, выпустил веревку и умоляюще посмотрел на офицеров. – Господа… Коньячку не найдется?

Подпоручик Древницкий с готовностью начал откручивать пробку фляжки, а Думитраш, ошалев от собственной догадки и чуть ли не заикаясь, спросил:

– П-постойте, п-постойте… Вы что, оба с того аэроплана?

– Так точно, вашбродь! – по-уставному вытянулся Денис. – Дозвольте доложить! Как есть из штаба ехамши, немцы схватили! В плен, значитца… А их благородия господин штабс-капитан Щеглов и господин прапорщик Щеголев, меня вот из плена вызволили и еропланом сюда… К вам…

– Мать твою… Так это я, значит, по вас палил…

Думитраш в полной растерянности опустился на землю и, внезапно повернувшись к телефонисту, замахал рукой.

– Штаб… Штаб… Вызывай немедленно!

* * *

После ночного переполоха, вызванного побегом пленных, герру гауптману досталось по первое число. Правда, когда из погреба вытянули малость побившегося гренадера и он рассказал, как было дело, гауптман несколько оживился, но бедный караульщик ни в одной из предъявленных ему служанок не смог узнать соблазнившую его горничную, и дело так и повисло в ожидании еще более строгого утреннего разбирательства.

В полном расстройстве чувств гауптман завалился спать глубоко заполночь и утром с трудом продрал глаза только после того, как кто-то потряс его за плечи и приятным женским голосом произнес:

– Гутен морген, милый!

– Гут морген…

Еще толком не проснувшись, гауптман сел на кровати, но, разобрав кто перед ним, испуганно захлопал глазами, так как отлично понимал, что если ко вчерашнему побегу русских добавить и его ночные «подвиги», то может получиться такое… Нет, об этом было страшно даже подумать и, взяв себя в руки, гауптман даже любезно улыбнулся.

– О, майне кюхельхен… Я, конечно, рад, но наше рандеву лучше отложить, а то ночью дурак-гренадер выпустил по глупости пленных, а они… Ну, в общем…

– Понимаю, – кивнула бонна. – Тем более герру генералу будет приятно услышать, чем этой ночью был занят герр гауптман…

У герра гауптмана появилось непреодолимое желание въехать мадам по физиономии, но он взял себя в руки и довольно безразлично заметил:

– Ах, вон оно что… Ну не думаю, что герр генерал будет слишком строг ко мне…

– Пока не побеседует с графом, – отрезала бонна. – Моя воспитанница все рассказала. Вы, оказывается, шли не ко мне, а к ней. За удовольствием. Или вы будете утверждать, что собирались сделать дочери графа предложение?

– Предложение? – опешил гауптман. – А разве она примет предложение?

– Вот именно! – злорадно усмехнулась бонна. – Так что готовьтесь сменить штабную службу на окопы…

Гауптман наконец проснулся и зло посмотрел на бонну:

– Чего ты хочешь? Денег?

– Милый, не смешите меня. Вы – третий сын своих родителей и, кроме офицерского жалованья, у вас за душой ни гроша!

– Вы что, наводили справки? – растерялся гауптман. – Зачем?

– А вы не догадываетесь?… – подперев кончиками пальцев подбородок гауптмана, бонна проникновенно заглянула ему в глаза. – Вы считаете, после того, что было, меня здесь оставят? Хороша бонна для графской дочери…

– Так вы что, собираетесь перебираться… ко мне?

Высказанная мысль показалась гауптману настолько абсурдной, что, если бы бонна не продолжала держать его за подбородок, он открыл бы рот.

– Я не сумасшедшая, – коротко отрезала бонна.

– Тогда что же? – в полном недоумении гауптман уставился на нее.

– А вот что, мой друг… – в голосе бонны вдруг прорезались неуловимо-теплые нотки. – У меня в Курземе мыза и к ней восемь десятин леса. А кругом тучи нахальных мужиков, которым ничего не стоит обидеть бедную одинокую девушку…

– Так вы что, собираетесь ехать туда?

– Нет. Я хочу, чтобы туда поехали вы.

– Я? – изумился гауптман. – Сейчас?

– Ну, зачем же сейчас? – улыбнулась бонна. – Потом…

– А-а-а, – начал догадываться гауптман. – Вы хотите сделать меня своим управляющим?

– Конечно. Ведение хозяйства требует жесткой мужской руки. А уж у меня на родине знают: где есть германский офицер, там будет образцовая дисциплина! Так что, мой друг, решайте…

– Управляющим? – гауптман взял бонну за руку и в полной растерянности заметил: – Да, хозяйство – это хорошо, но ведь меня могут взять и в более крупное имение…

– Управляющим, да. Но не хозяином.

– Хозяином?… – от неожиданности гауптман чуть не подскочил на постели. – Значит, ты думаешь… Ты предлагаешь… То есть я…

– Да, милый! Я всегда хотела иметь именно такого мужчину, и потом, разве тебе со мной было плохо?

Бонна ласково погладила ладонью взъерошенные со сна волосы гауптмана.

– О, кюхельхен, конечно нет… – гауптман благодарно поцеловал ей руку. – Но чтобы так, сразу…

– Не надо, – остановила его бонна. – Ты уже получил и, между прочим, все сразу. Так что, мой друг, решай, да или нет?

– Да! – отчаянно тряхнул головой гауптман.

– Я знала, милый, что мы с тобой договоримся! – проворковала бонна и, наклонившись к гауптману, начала стремительно расстегивать крючки платья…

* * *

Стоя у стола в своем кабинете, командующий молча рассматривал трехверстку. И хотя на ней была нанесена обстановка только на сегодняшний день, командующий ясно представлял себе стрелы возможных ударов и напряженно прикидывал, какому же из вариантов отдать предпочтение.

Однако эти размышления были прерваны самым неожиданным образом. В дверь коротко постучали, и в кабинет без вызова зашел начальник разведки. Поскольку распоряжение было не беспокоить по пустякам, его появление могло означать только какую-то неожиданность, потому командующий, подавив раздражение, тихо сказал:

– Слушаю вас…

Начальник разведки без обиняков приступил к делу:

– Лавр Корнилыч, у меня худые известия… Немцы знают о нас слишком уж много, – он положил поверх карты написанный от руки рапорт. – Вот, здесь я коротко изложил основное…

– Но, Александр Евгеньевич… Зачем же так официально?

– Лавр Корнилыч, я считаю, вы должны рассматривать мой рапорт, как обоснование для предоставления мне иной должности…

– Да нет, батенька, это вы крутенько… – командующий быстро пересмотрел запись. – Все мы под Богом ходим, и оснований снимать вас с должности я не вижу. Да-с… У меня вопрос. Откуда это стало известно?

– Сбежали из плена командир Секерно-Райненского батальона штабс-капитан Щеглов и вестовой поручика Думитраша. Его немцы захватили с личным письмом поручику. Вот, его пассия любезно согласилась восстановить точный текст.

Начальник разведки положил на стол еще один лист. Командующий быстро проглядел его и покачал головой:

– Любопытно… Очень любопытно… Но, Александр Евгеньевич, – командующий посмотрел на начальника разведки. – Если все изложенное верно, то, выходит, немцы считают направлением наших главных усилий именно Подгайчики?

– Совершенно верно, Лавр Корнилыч…

– Так это же наша удача, а вы, батенька, рапорт…

– Смею обратить ваше внимание. Батальон Щеглова разгромлен только с целью захвата телефонных шифров, это значит, противник надеется нас прослушивать, а где и как – мы не знаем. И потом, замечу, вестовой схвачен именно потому, что, на свою беду, выехал из штаба ровно в пять утра.

– Не вижу ничего странного…

– А я, Лавр Корнилыч, вижу. Мною выяснено, разговор о гонце, направляемом с приказом в пять утра, был. Но шутливый, за карточным столом и как раз среди тех, кто знал… Значит, все они вне подозрений. Получается, что их кто-то подслушал… Вот только кто?

– А вот это, батенька, вам и придется выяснить.

– Слушаюсь! Разрешите идти?

– Нет. У меня есть мысль.

Командующий жестом пригласил начальника разведки подойти ближе и поднял трубку телефона.

– Дежурный… Передайте мои поздравления генералу Клембовскому… Да, с днем рождения. И вызовите сюда начальника радиостанции. Немедленно… Все.

Начальник разведки подошел к столу и задумчиво посмотрел на карту.

– Так, значит, вы бросаете в дело корпус Клембовского?

– Да, пусть у немцев создастся полная картина наступления у Подгайчиков, – жестко сказал командующий.

– Но это же значит… – начал было начальник разведки, однако командующий резко оборвал его:

– Это значит, что нам нужна победа!

Слова командующего поставили точку в состоявшем из полунамеков разговоре, и в кабинете повисла долгая пауза, прерванная появлением прапорщика, который прямо от двери чисто по-штатски представился:

– Начальник радиотелеграфной станции прапорщик Гамбриолетов.

– Ну какой вы, батенька, прапорщик, – усмехнулся командующий. – На вас же написано, что вы студент университета. Верно?

– Так точно, ваше высокопревосходительство, физический факультет…

– Ну и хорошо, – командующий протянул ему листок с воспроизведенной запиской Зи-Зи. – Вот. Передайте немедленно во все штабы.

– Немедленно? Но зашифровка требует времени…

– Это и есть шифровка. Передавайте открытым текстом.

– Тогда… Разрешите исполнять?

– Исполняйте, голубчик, – кивнул командующий.

– Слушаюсь, – Гамбриолетов шагнул было к двери и вдруг задержался. – Ваше высокопревосходительство, вы позволите, раз я уже здесь, высказать подозрение…

– Подозрение? – командующий внимательно посмотрел на прапорщика. – Какое?

– Видите ли, с началом наших атак у немцев появились две радиостанции. То есть, я думаю, они не у немцев… И передачи, очень уж подозрительные…

– Говорите, две?… – командующий и начальник разведки переглянулись. – И как прикажете понимать: немецкие и не у немцев?

– Две, точно. Почерк радистов разный. А что не у немцев… Тут, видите ли, специфика приема… Похоже, совсем рядом работают. Как из нашего тыла!

– Так… – постучал пальцами по столу командующий. – Ну что ж, Александр Евгеньевич, видите, вот кое-что вроде и проясняется…

– Понял, Лавр Корнилыч, – начальник разведки вытянулся. – Разрешите принять контрмеры?

– Разрешаю, Александр Евгеньевич. Действуйте, – командующий кивнул и, посмотрев на Гамбриолетова, с улыбкой закончил: – Мы с прапорщиком пока на радиотелеграф напирать будем, да и фельдсвязь у нас действует… А что до шифра, то думаю я, командиры наши его не больно-то жалуют. По себе знаю, когда воюешь, в тетрадочку заглядывать некогда…

* * *

На столе командующего, чуть в стороне от карты, стоит настольная электрическая лампа, шнур от которой через окно тянется до самой электрической станции, где днюет и ночует неразговорчивый латгалец, всего раза два-три за день выходя для прогулки на задний двор.

Все это время он или копается с генератором или обихаживает двигатель, а закончив возню с агрегатом, имеет привычку, слушая одним ухом разговоры телефонистов, время от времени делать для себя какие-то заметки скорописью.

Вот и сейчас, едва заполнив листик голубиной депеши, он встал, потянулся всем своим костистым телом и отправился на задний двор. Там, обменявшись молчаливым приветствием с унтером, заведовавшим станцией, он передал ему депешу, и тот немедленно выгнал голубей в небо.

Засидевшиеся птицы, шумно хлопая крыльями, привычно пошли по кругу и только один голубь, резко взмыв вверх, оторвался от стаи и внезапно полетел в сторону дальнего леса.

Бывший неподалеку Долежай-Марков, услыхал хлопанье крыльев, проследил за отбившимся голубем и, отметив про себя непорядок, немедленно устремился на задний двор.

– Чего это у тебя, сукин ты сын, голуби опять не в ту сторону летают? – с ходу набросился на вытянувшегося унтера Долежай-Марков.

– Сам не пойму, вашбродь… – унтер преданно вытаращился на коменданта и пояснил: – Не впервой это. Улетит гад, потом сам возвращается. Вот, господина техника специально позвал…

– А его-то зачем? – искренне удивился комендант.

– Так что он на своей станции магнетизьмом интересуется и считает, что и с голубями оттого кавардак…

– Что? Опять магнетизм? – Долежай-Марков подозрительно сощурился.

– Да, ваше благородие, – рассудительно подтвердил техник. – Я и то возле генератора ориентировку теряю. Раз пошел не туда…

– Пьешь, что ли, много? – хмыкнул Долежай-Марков.

– Зачем «пьешь»? Я не про то. На человека действует, а голубь – она птица нежная…

– Голуби-то при чем?

Комендант задрал голову и недоуменно посмотрел на голубей, круживших над задним двором.

– А как же… – техник тоже посмотрел на стаю и взялся обстоятельно пояснять: – Почтовик, он, известно, к себе в голубятню возвращается, потому что у него в голове вроде как компас. А тут, сами видите, радиотелеграф искрами сыпет. Вот, который поделикатней, ориентировку и теряет, летит не в ту сторону. Отлетит, разберется куда надо, и значит, обратно назад. Я так думаю…

– Ну думай-думай… – неопределенно протянул Долежай-Марков и вновь помчался по своим делам, оставив у станции весело переглянувшихся унтер-офицера и техника…

* * *

Северо-восточней Звеняче, среди левад и увалов, не прячась от авиации и маршируя в открытую по дорогам, во исполнение приказа командующего, корпус Клембовского изготовился к атаке. За полчаса до ее начала генерал собрал у себя всех командиров ударного эшелона.

– Господа! – Клембовский окинул взглядом строй офицеров. – Я получил приказ наступать! И мы должны, во что бы то ни стало, прорвать фронт противника! Но убедительно прошу господ офицеров, по возможности, беречь себя.

Странные слова генерала вызвали недоумение, офицеры начали переглядываться, а пожилой подполковник вышел вперед.

– Ваше превосходительство, – негромко, но очень твердо сказал он. – Я не могу исполнить вашу просьбу. Мои солдаты привыкли видеть своих офицеров впереди, и сегодня будет так же. Я не имею права прятаться за солдатские спины, да и вообще, по-моему, таких здесь нет…

– Хорошо, – Клембовский поджал губы. – Я понимаю вас и на вашем месте поступил бы так же. Поэтому исполнение моей просьбы оставляю на усмотрение господ офицеров. Однако прошу помнить, господа, резерв офицеров в моем корпусе чрезвычайно мал, и моя просьба – это не прихоть, а закон войны.

Снова обведя взглядом строй офицеров, генерал сделал паузу, и тогда подполковник, так и стоявший чуть впереди, ответил:

– Благодарю, ваше превосходительство, но, смею заметить, если мы не пойдем в атаку впереди солдат, мы не пройдем ни через проволоку, ни через окопы. И это тоже закон войны, ваше превосходительство…

– И я вас благодарю, – Клембовский наклонил голову. – Думаю, мои офицеры сами найдут должное решение в каждом конкретном случае. Я кончил, господа и… да поможет нам Бог!

Через пять минут на поляне, где Клембовский собирал командиров, остались только штабные, а еще через десять – ударила артиллерия, полетели в воздух заграждения первой линии германских окопов, поднялась в атаку русская пехота, и впереди цепей, увлекая за собой солдат, шли с револьверами в руках их офицеры.

Вся эта масса двигалась все быстрее и быстрее, и когда по наступающим в упор ударили германские пулеметы, выкашивая подряд целые ряды, остановить такой натиск было уже невозможно…

Но позади трех линий окопов еще стояли пулеметы огневого прикрытия, открывшие сразу кинжальный огонь по прорывающимся. И тогда наблюдавший за полем боя генерал Клембовский срывающимся голосом отдал жесткий приказ:

– Трехдюймовки, на прямую наводку!

На рысях вынеслись из укрытий лихие артиллерийские упряжки и, развернувшись чуть ли не перед самыми германскими окопами, поставили на позиции короткорылые пушки.

– Ор-р-рудие! – вскинул кривой бебут артиллерийский фейерверкер, рявкнула в ответ трехдюймовка, и вокруг немецких укрытий встали огненные фонтаны, разнося в клочья и германские пулеметы, и их обслугу…

Дым застлал поле сраженья, и чья берет – сказать было невозможно. Потому что в бой вступила германская артиллерия, и вот уже от немецких разрывов полетели вверх колеса трехдюймовок, унося с собой простые фейерверкерские души и оставляя на бренной земле неподвижные тела с зажатыми в скрюченных пальцах артиллерийскими бебутами…

Но слишком велика была сила удара и неудержим натиск русской пехоты, и, хотя вместо павших офицеров ведет за собой остатки рот полковой священник, подняв над головой свое единственное оружие – золотой православный крест на георгиевской ленте, именно они в конце концов прорываются через последнюю, третью, линию германских окопов…

* * *

Радиоперехват русской телеграммы вызвал в немецком штабе большое возбуждение. А когда выяснилось, что ее текст полностью совпадает с письмом, захваченным у русского курьера, начальник разведки незамедлительно отправился прямо к генералу.

Выслушав обстоятельный доклад, генерал какое-то время нервно расхаживал по комнате и наконец остановился против начальника разведки.

– Так, говорите, радиограмма шла открытым текстом?

– Да, экселенц, точное повторение перехваченной записки!

– Хорошенькое любовное послание… – генерал пожевал губами, словно пытаясь что-то попробовать на вкус. – И сразу наступление корпуса Клембовского у Звеняче… Неплохо…

Начальник разведки выждал приличествующую паузу и осторожно заметил:

– Герр генерал, я считаю, что они пытаются отвлечь нас от Подгайчиков…

– Допустим… – генерал крутнулся на месте и подошел к карте. – Перед началом наступления мы имели четыре группировки русских. У Подгайчиков, у Секерно-Райне, а также у Звеняче и Бережан. Сейчас у Секерно-Райне связывающие бои, сильное наступление у Подгайчиков, а теперь еще удар от Звеняче…

Генерал углубился в карту, внимательно изучая все направления, потом упер палец в кружочек с надписью Бережаны и повернулся к начальнику разведки.

– Так почему же герр оберст считает, что генерал Клембовский отвлекает нас именно от Подгайчиков?

Начальник разведки посмотрел на указующий перст и совершенно спокойно ответил:

– Герр генерал, вы абсолютно точно отметили, что ключ к ответу – Бережанская группировка. Так вот, от «Паука» получено донесение, резервы от Бережан двинуты к Подгайчикам.

– Это точно? – генерал опустил палец.

– Да, герр генерал. Авиация подтверждает перемещение русских колонн вдоль фронта. А их наступление у Звеняче должно оттянуть туда наши резервы.

– Так…

Генерал отошел от карты, дважды молча пересек комнату, еще раз посмотрел на замершего на месте начальника разведки. Приняв наконец решение, поднял телефонную трубку и подчеркнуто резко приказал:

– «Гром»!… На Подгайчики!

Потом, не спеша, вернулся к карте и, повернувшись к начальнику разведки, хотел что-то сказать, но ему помешал буквально ворвавшийся в комнату гауптман.

– Герр генерал!… Фронт у Звеняче прорван!

– Что?… У Звеняче? – генерал на секунду опешил, однако тут же взял себя в руки и жестко спросил: – Как и когда?

– Только что получено сообщение. Русские бросили в атаку все, что у них было, вплоть до трехдюймовых пушек. В результате разрозненные отряды русских прошли все три линии окопов. Ширина прорыва около километра.

– Всего-то? – удивленно переспросил генерал и усмехнулся: – Ну тогда, как мы и предполагали, это только удачная имитация главного удара… Надеюсь, этот прорыв уже заблокирован фланговыми пулеметами. У вас все, гауптман?

– Нет… – гауптман помялся. – Еще шифровка для герра оберста.

– Давайте! – генерал взял из рук гауптмана листок с донесением. – А-а-а, это немного устаревшие сведения об ударе Клембовского. Так… И еще предупреждение об опасности для «Паука»… Это ваша голубиная почта?

Генерал передал листок начальнику разведки.

– Да, – коротко подтвердил оберст. – В обороне прекрасная информация, но в наступлении, как видите, за радио не успевает… А что касается «Паука», то я думаю, он свое дело сделал. В конечном счете, потеря этих радиостанций планировалась изначально.

– Разумеется, – важно наклонил голову генерал. – Наивно полагать, что русские их так и не уберут… Да, гауптман, передайте приказ. Операция «Гром» без изменений! А против Клембовского бросить артиллерийский кулак и закрыть брешь!

* * *

Долежай-Марков зашел в беседку, где разместился со своим хозяйством Гамбриолетов и начал с опаской осматриваться. Вообще-то, комендант предпочитал здесь не задерживаться, но сегодня его привел сюда долг службы, и поэтому он решил приглядеться поосновательнее.

Вообще-то, при ближайшем рассмотрении беспроволочный телеграф оказался не таким уж беспроволочным. Во всяком случае, Долежай-Марков сразу запутался в хитросплетении проводов, каких-то блестящих цилиндров, и даже деревянные полированные ручки, за которые (это Долежай-Марков знал точно) можно браться руками, вызывали почтительный страх.

Сидевший у стола и наблюдавший за приборами прапорщик Гамбриолетов на секунду оторвался от своих вздрагивающих стрелок и, заметив Долежай-Маркова, совсем по-штатски улыбнулся:

– А-а-а, господин комендант, милости просим…

Конечно, при других обстоятельствах Долежай-Марков не допустил бы такого забвения уставных требований, но здесь, среди обилия новейшей техники, комендант растерял всю свою самоуверенность "и даже панибратский тон прапорщика воспринял как должное.

– Да вот, интересуюсь… – осторожно начал Долежай-Марков и показал рукой на приборы. – Оно… Все это… Как воспринимается? Не устаете?

– Устаем, конечно, – дружески усмехнулся Гамбриолетов. – А так ничего…

– А на самочувствие магнетизм этот не сильно действует?

– Ого… – прапорщик уважительно посмотрел на коменданта. – Глубоко вникаете!

– Да, знаете… – заскромничал Долежай-Марков. – Поскольку служба требует, вникать приходится. Вот, к примеру, и техник электрический жаловался, да и почтовик говорил, что на голубей действует.

– На голубей? – заинтересовался Гамбриолетов. – И как?

– Да голуби вроде как по компасу ориентируются, а тут вдруг с правильного направления сбиваться начинают…

– Интересное наблюдение… – Гамбриолетов задумался. – Признаться, не замечал. По компасу – это, выходит, на север, а куда ж голуби летят?

– На север? – от внезапной догадки Долежай-Марков вздрогнул. – Да нет, на запад сбиваются…

В эту минуту в беседку зашел начальник разведки, и оба офицера немедленно прекратив разговор, дружно вытянулись.

В свое время страх служаки-коменданта перед таинствами радиотелеграфа не укрылся от начальника разведки и потому, застав здесь Долежай-Маркова, полковник с добродушной иронией заметил:

– Что я вижу? Наконец-то и это опасное место попало под комендантский контроль, – и дальше, повернувшись к Гамбриолетову, сообщил: – Знаете, прапорщик, вы оказались правы, в указанных местах никаких наших станций нет, а откуда тем взяться, ума не приложу…

– Я думал об этом, – Гамбриолетов сосредоточенно почесал переносицу. – Знаете, еще в Русско-японскую «телефункен» на повозке монтировали, так может…

Начальник разведки внимательно посмотрел на прапорщика и тут же, отвлекая внимание, кивнул Долежай-Маркову:

– Ну, как проходит контроль вверенного объекта?

Легкая ирония вопроса не укрылась от Гамбриолетова, и он, видимо, забывшись, как в штатской беседе, заметил:

– Между прочим, господин комендант высказал очень тонкую мысль о воздействии магнитных волн на живой организм.

– Это чьи же организмы имел в виду наш комендант? – усмехнулся полковник.

– Голубей, господин полковник, – кротко вздохнул Долежай-Марков. – Ориентировку теряют и, знаете, на запад летят…

– На запад? Интересно…

Начальник разведки сощурился, дружески взял Долежай-Маркова под локоть и по-приятельски кивнул Гамбриолетову:

– Вы, прапорщик, продолжайте наблюдение, а мы с господином комендантом пойдем, а то как бы магнетизм ваш и на нас не подействовал…

Вытащив коменданта из беседки, начальник разведки жестко приказал:

– Ну, выкладывайте, откуда и чьи голуби на запад летают?

– Наши, господин полковник, – оглядываясь по сторонам, негромко ответил Долежай-Марков. – Наши… И представьте, только если техник с электрической станции рядом стоит…

– Ну, так охотника с двустволкой поставьте, чтоб не летали.

– Понял, господин полковник, сделаем. Никто и знать не будет.

– Вот и чудненько… Я, признаться, всегда считал вас выдающимся комендантом!

И оставив Долежай-Маркова обдумывать сказанное, начальник разведки поспешил к себе, где его уже дожидались только что прибывшие Щеглов, Щеголев и Денис.

– Ну, что скажете, скитальцы? – позволил себе шутку начальник разведки и по очереди посмотрел на каждого.

Офицеры, никак не ожидавшие такого фривольного начала, недоуменно переглянулись, и штабс-капитан срывающимся голосом доложил:

– Измена, господин полковник! Все немцы знали! Специально батальон мой газом травили, чтобы код взять, а потом госпитальными фурами к нам в тыл!…

– Госпитальными, значит… – задумчиво протянул начальник разведки и неожиданно кротко возразил: – Ну почему же, батенька мой, сразу измена? Конечно, я понимаю, потрясение нервное, потом, опять же с аэроплана вывалились…

– Дозвольте заметить, – неожиданно для всех вмешался Денис. – Их благородии и до того, еще в штабе германском, про измену говорили…

– Вот видите, штабс-капитан, какой у вас адвокат, – развел руками полковник и внимательно посмотрел на Дениса. – А ты, молодец, я вижу, с аэроплана без потрясений падал?

– Никак нет, ваше высокоблагородие, никаких потрясениев, потому как первый раз – в солому, а потом – прямо в речку, приобычился, значит, а их благородие первый раз, так оно, конечно, спужаться можно…