Текст книги "Океан лжи (СИ)"

Автор книги: Николай Сухомозский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

1 Торес Лолита – популярная аргентинская актриса и певица.

2  Чаранго – боливийская сельская гитара.

3 Эскомендеро – крупный землеваладелец в Латинской Америке.

1 Кечуа – крупнейший из современных индейских народов.

2 Адоба – разновидность самана.

3 Ичу – трава, похожая на ковыль, которой бедняки кроют крыши своих лачуг.

4 Таклья – мотыга.

5 Колокото – квартал в Ла-Пасе, где размещена резиденция президента Боливии и большинство иностранных дипломатических представительств.

1 Потоси – горнопромышленный центр в Андах.

2 Леттура (буквально – чтение) – итальянская процедура заключения брака.

3 Баббо Натале – Дед Мороз (итал.).

1 Вини деи кастелли – лучшее из вин, производимых в исторической итальянской области Лацио.

1 Карлейль Томас – английский историк и философ XVIII ст.

2 "Эмпреса насиональ де телевисьон боливиан" – национальная телекомпания Боливии.

1 Кантуту – латиноамериканский цветок, похожий на колокольчик.

1 Корнелия – избранница римского императора, вошедшая в историю благодаря фразе "Жена Цезаря вне подозрений".

1 Чульо – вязанная шерстяная шапочка в виде шлема.

1 Горро – старинный головной убор индейцев аймара.

1 Шикльгрубер – настоящая фамилия А. Гитлера.

1 "Арпи" – курсы гражданской обороны.

2 Десагуадеро – блуждающая река Альтиплано.

1 Кока – вечнозеленый кустарник семейства кокаиновых.

2 Чича – крепкий самодельный алкогольный напиток из зерен киноа.

3 Чоло – так называют местных метисов.

4 Санхинес А. – известный боливийский кинорежиссер.

1 Аймара – индейский народ.

2 Ханан-пача – мифологический "верхний мир", где здравствуют боги.

1 Так, во всяком случае, гласит поверье индейцев кечуа.

2 Виракоча – бог-демиург ряда индейских племен.

1 Не меньшее совпадение и то, что город Сан-Хосе есть как в Боливии, так и в Гватемале.ОКЕАН ЛЖИ

"Не бойся бога – бойся самого себя.

Ад и рай находятся в твоей собственной душе".

(С. Марешаль).

I

Отчего человек так глуп? Крид Пашоат, совладелец небольшой фирмы, надо сказать, небезуспешно торгующей подержанными автомобилями, задал себе этот вопрос не случайно. На него "накатило". Подобные муки совести, особенно в последнее время, он испытывал всякий раз после визита к Элен.

Действительно, что сногсшибательного он нашел в своей любовнице – юной креолке?

Ну, стройна. Ну, с будто приклеенной многообещающей улыбкой. Ну, молода до неприличия, если учесть его собственный возраст. Да еще эта отнюдь не Лолита Торрес1  прекрасно играет на чаранго.2  И – точка.

Если же вспоминать недостатки, перечень будет куда длиннее!

Во-первых, глупа до ломоты в зубах – зачем ей извилины при таких изгибах?

Во-вторых, алчна до невозможности. Боже, как опротивело ее кокетливо-приторное: "А что папа сегодня принес своей милашке?"

В-третьих, донельзя самоуверенна, если не сказать, склонна к ненавязчивому шантажу, когда дело доходит до подарков.

В-четвертых, раздражают ее бесконечные капризы: то она не может заниматься "этим" без презерватива, то вдруг просит снять «надоевшую резинку".

В-пятых…

Впрочем, к чему этот сексуальный дебет с кредитом? Разве недостаточно первых четырех аргументов, дабы бежать без оглядки куда глаза глядят?

Особенно если учесть – тоже немаловажный нюанс! – что Элен нисколечко не удовлетворяет его в постели, хотя технику освоила на уровне высшего пилотажа. Любому другому хватило бы за глаза, ходил бы под кайфом. Но что поделаешь, если он, Крид, устроен по-иному? Ему ни к чему тибетская суперпоза, если его не понимают, не чувствуют каждую клеточку партнерского Я не телом – душой. Элен же, если и проявляла интерес к нему, то он всегда был проникнут духом отлично скрываемой меркантильности.

Не исключено, сказывались гены. Из многословных рассказов любовницы он знал, что ее отцу от предка-эскомендеро3  досталась плантация каучуковых деревьев. За счет доходов от реализации сверхликвидного товара до поры до времени семья жила безбедно. Однако авантюрный склад характера, патологическая любовь к деньгам, стремление во что бы то ни стало приумножить капитал, доставшийся в наследство, привели к тому, что выгодный бизнес глава семьи в итоге продал, приобретя взамен акции компании по добыче олова. "Вот увидите, этот легкий металл позволит мне, словно мифическому Икару, легко взлететь. И очень высоко, – любил повторять он. – Мы еще увидим небо в алмазах!"

Мать не возражала, хотя, будучи женщиной достаточно образованной, знала, чем закончилась для Икара его воздухоплавательная авантюра. Если же мифологическое событие экстраполировать на маниловские прожекты мужа, то ответ давала местная пословица "Боливия оживает и умирает вместе с ростом и падением цен на олово".

Ежегодно сотни предпринимателей, дабы спасти собственное дело, вынуждены прибегать к отчаянным шагам, не оглядываясь на закон, и в результате лицезреют небо не в алмазах, а в клеточку.

Другие, рискнувшие сделать деньги на оловянном бизнесе, стрелялись, шли по миру с сумой, а наиболее сильные духом – такие были, скорее, исключением, чем правилом – нанимались простыми рабочими на еще вчера принадлежащие им рудники.

Легкий металл лег неподъемным бременем и на плечи отца Элен. В один из моментов, поставив не на ту лошадку, бедняга разорился. На еще остающиеся крохи попробовал начать с нуля, загоревшись идеей торговли селитрой, которой так богата Атакамская пустыня. Но над ним словно повис злой рок: опять ничего не получилось. На партию закупленного им сырья покупателей так и не нашлось. Да и кому интересны, например, песок в пустыне или соленая вода в океане?

Вернуть в этот раз удалось копейки.

И мужик сломался. Как это обычно бывает, независимо от цвета кожи и оскала рожи. Нанимался на работу, меняя места, как перчатки. Больше недели нигде не удерживался. А пристрастившись к листьям коки, а позже – марихуане, и вовсе махнул на жизнь рукой. В конце концов (как он в минуту просветления выразился, "чтобы не позорить семью"), ушел к индианке-кечуа.1  Прозябал в неблагоустроенном домике из адобы2  без окон, с земляным полом и крышей, крытой ичу3.  Подряжался на разовую работу, получив за которую деньги, тут же пускал их на травку.

Через год невиданного для протестантской семьи Элен позора отца с проломленной такльей4  головой нашли в одном из высокогорных кварталов Ла-Паса.

Жилось им с матерью к тому времени несладко. И если бы не кое-какая помощь дальнего родственника, удачно стартовавшего после окончания университета и имеющего неплохую должность в одном из правительственных учреждений, а также престижное жилье в квартале Колокото,5  пришлось бы вовсе худо. Иными словами, Элен, что называется, с младых ногтей на собственном желудке прочувствовала разницу между сытой жизнью и полуголодной. Была ей – и очень! – понятна роль в судьбе каждого денежных знаков. Поэтому она их так и любила.

Что касается Крида, то из толпы он выделялся, прежде всего, одеждой, ибо прикид всегда имел нарочито вызывающий. Это, по мнению близко его знающих, было ни что иное, как защитная реакция, своеобразный скафандр, маскирующий элементарную застенчивость.

Одежду, кроме особо торжественных случаев, составляли неизменные джинсы черного цвета, светло-серая рубашка, ковбойка о десяти застежках-молниях и туфли на высоком каблуке. Ни при каких погодных условиях торговец подержанными авто не расставался с видавшим виды полосатым, словно зебра, беретом, центр которого украшала антенна-пупырышек – размером со стручок перца. И дело заключалось вовсе не в отсутствии наличности или критическом состоянии кредитной карточки. Не свидетельствовал этот факт и о дурновкусии: просто сей головной убор был дорог владельцу, как память, и, следовательно, необходим, подобно глотку ключевой воды усталому путнику. Редкие смешки Крид пропускал мимо ушей: мода на береты для него никогда не проходила и была вечной, как Агасфер.

За приверженность к пупырышку все без исключения, знавшие Крида, будто сговорившись, окрестили его "стручком". Близкие же приятели, когда речь заходила о росте друга, беззлобно иронизировали: "Пять с половиною футов без антенны".

Выделялось среди среднестатистической толпы и лицо нашего главного героя. Да что там выделялось – о нем можно было слагать оды.

Классический греческий профиль свел с ума не одну мадам – и это только в возрастном промежутке от пятнадцати до шестидесяти. О воздыхательницах моложе и старше автор умалчивает: первое – непривычно, второе – неприлично.

Отдельно надо сказать о носе. Особую пикантность ему придавала родинка, разместившаяся на левом крыле, в виде миниатюрной элегантной звездочки. Те, кто видел Крида впервые, пребывали в убеждении: она – суть изящная татуировка.

Впечатляющий "фасад" дополняли слегка раскосые миндалевидные глаза бездонной синевы и строгая линия чуть припухлых губ. Смуглая кожа лишь подчеркивала колоритный до неестественности контраст между тем и другим.

Не портило некогда стройной фигуры даже появившееся в последнее время едва заметное брюшко. Кстати, на подначки по этому поводу, от кого бы они ни исходили, Крид неизменно реагировал дежурной шуткой: "Вы заблуждаетесь, это у меня не живот увеличился, а грудь запала".

Всех, кому приходилось общаться с торговцем подержанными автомобилями, подкупали его умение подтрунивать над собой и никогда при этом не переходить, как говорится, на личности.

В мире существовало лишь три вещи, которых он жутко боялся. О первых двух знали все близкие. Это высота (на самолетах не летал и, по возможности, старался выше четвертого этажа не подниматься) и змеи (боже упаси пройтись по лесу босиком!).

О третьей никто даже не подозревал: трусишка скрывал ее, как семиклассница – зачатие. Заключалась она в том, что взрослый мужчина панически БОЯЛСЯ ПРЕДАТЕЛЬСТВА.

II

Ложь – в ней он априори, не подавая вида, подозревал каждого. Прекрасно осознавая, откуда растут ноги у сего чрезвычайно болезненного психологического "пунктика".

Едва Криду исполнилось четыре года, его мать сбежала с другим. Покидала дом в отсутствие мужа. Сынишка спросил:

– Ты далеко?

– Очень! – ответила та.

– А когда вернешься?

– Скоро!

– Как скоро? – упорствовал, будто почуяв неладное, малыш.

Женщина показала на дверной косяк, где ежегодно ставили зарубки, обозначая, на сколько подрос первенец:

– Как только вырастешь еще на одну отметину!

– Правда?!

– Правда, сыночек! Как ты можешь сомневаться?

– Ты не обманешь? – не унимался Крид.

– Что ты, моя кровинушка! Я обязательно вернусь и привезу тебе кучу красивых игрушек.

Случилось так, что ближайший год малышу было не до игрушек. Он тяжело заболел и оказался прикованным к постели. Студент-медик, которого смог пригласить отец, учитывая их доходы, не исключал нервного срыва, сказавшемся на опорно-двигательном аппарате. Отец при этом смущенно отводил взгляд в сторону. Он еще не знал, что малолетнему сыну придется провести в постели долгих одиннадцать месяцев.

Единственными живыми существами, скрашивающими будни мальчика, были… две мухи. С которыми он крепко подружился.

Сначала, правда, их было значительно больше, но постепенно остальные куда-то исчезли.

Крид не раз пытался угадать судьбу пропавших без вести. То ему казалось, что мухам попросту надоели скука и убожество, царящие в лачуге, и они отправились в места более оживленные, к примеру, на богатую – и уже одним этим веселую! – свадьбу. То представлял, как его крылатые друзья гибнут в кровавой навозной разборке, уступив более сильному противнику. Случалось, Криду становилось их жаль настолько, что он начинал плакать, прощая коварную измену.

И тихо радовался, что эти две сохранили верность, хотя наверняка каждый вечер ложатся (или садятся?) спать, как и он сам, впроголодь.

Одной он дал имя Зузу, другой – Биби. И вскоре уже узнавал их в "лицо". А если быть точным, то не в "лицо", а по приметам.

У Зузу, видимо, в драке за мушиного жениха, основательно пострадало левое крыло – оно стало зубчатым и короче правого. Как заметил Крид, при заходе на посадку инвалидке приходилось несладко: она как бы заваливалась на бок. Но до авиакатастроф дело, к вящему удовольствию малыша, не доходило. В последний момент муха изворачивалась и приземлялась на "аэродром" без всяких происшествий.

В свою очередь, брюшко Биби было испачкано чем-то несмывающимся белым. Скорее всего, села когда-то на свежеокрашенный белилами подоконник.

"Вот бедняги!" – горевал малыш над нелегкими судьбами своих подруг, живущих, как и он, без матери и в замкнутом пространстве.

Он был им очень благодарен за то, что не бросили в трудную минуту. "Повезло, что встретил именно Зузу и Биби!? – размышлял малолетний философ. – Ведь они не улетели, к примеру, в роскошный особняк на улице Мурильо, хотя там в баке с отходами еды куда больше, чем в их с отцом, давно не работающем и поэтому покрывшемся толстым слоем пыли и паутиной, холодильнике. За это я их, когда умрут, если сам к тому времени выздоровею, похороню со всеми почестями на заднем дворе. Даже салют из хлопушки устрою, если отец даст несколько песо".

Вечером приходил с работы уставший глава семейства и первым делом интересовался, не скучно ли было сыну, заходила ли соседка? Шумно ругался, когда узнавал, что заглядывала лишь единожды или вовсе нет. Однако Крид относился к этому ритуалу, как обязательному, но никому не нужному и ничего не значащему. Ибо однажды случайно через полуоткрытое окно услышал, как отец унижался перед толстой Санхи:

– Неужели тебе тяжело переступить порог моего дома?

– Да что-то опять нездоровится, – притворно вздыхала та.

– Да хоть пару раз на день! Большего не прошу.

– Сколько втолковывать в твою глупую башку: не вернется твоя женушка и не надейся! Давай сходиться, будет кому и дом вести, и за мальчонкой присматривать.

– Я лучше отработаю – помогу тебе по хозяйству или в огороде, – напряженным голосом говорил отец. – Ну как, заглянешь?!

– Куда тебя денешь?! – жеманничала соседка. – Однако долго так продолжаться не может. Заруби себе на носу!

Крид накрыл голову подушкой, дабы не выкрикнуть что-нибудь обидное в адрес старой жабы. Что она к ним цепляется?! Мама обязательно вернется – она Криду обещала. Когда он подрастет на одну зарубку. Может, уже и подрос, только как измерить, если он уже несколько месяцев не встает с постели? Да и мама бы появилась, если бы он перерос зарубку, а так, видно, еще малость не хватает.

Если же отец приведет в дом эту корову, он, Крид, как только встанет на ноги, убежит. Правда, возникает вопрос: а как же он, в таком случае, встретится с мамой, когда та вернется? Этого малыш не знал и от бессилия снова начинал плакать. Попутно молил бога, чтобы тот помог ему быстрее выздороветь. Пусть не окончательно, а только чтобы получить возможность подойти к заветному дверному косяку.

…С тех пор прошло без малого четыре десятилетия. До семи лет он верил, что детей приносит аист, а потом понял, что это утка. "Лживую" зарубку перерос более чем вдвое (она уже едва доставала до ширинки), а мать, увы, так и не появилась.

Предательство самого дорогого человека наложило на его психику неизгладимый отпечаток. С тех пор, даже став взрослым, Крид любой чужой поступок, каждое услышанное слово подвергал сомнению, ни единому человеку изначально не верил. Даже вырастившему его отцу, когда тот еще был жив и который так и не женился на соседке. И ничего поделать с собой, как ни пытался, Крид не мог.

Простил только Зузу и Биби, которые, в конце концов, исчезли из их лачуги: те ведь ему ничего не обещали.

А вот мать… Для мальчишки, наконец понявшего, что она обманула с о з н а т е л ь н о, мир превратился в океан Лжи. Который утлый челнок его Судьбы бороздил под парусом Надежды в поисках острова Истина. Суденышко протекало. Крид конопатил щели, заводил пластырь. Но все напрасно. Вода буквально заливала дырявую посудину, хотя он из последних сил черпал предательскую жидкость, стремясь остаться на плаву. С таким неистовством стихии противостояли разве что рабы на галерах, подгоняемые ударами палок и плетей. Его же подстегивала ненависть к окружающей лодку и нагло проникающей внутрь корпуса воде – гнусной лжи.

Знала бы мать, какую пробоину в психике сына она проделала, может, хоть сейчас, если жива, сдержала бы слово и появилась – пусть на минуту. Крид, вопреки всему, ЖДАЛ и, скрывая это даже от самого себя, все еще НАДЕЯЛСЯ…

III

Жене он изменил не впервые. Но к донжуанам причислить себя, даже с большой натяжкой, не мог. Цветы в чужом саду сохранивший былую привлекательность сорокапятилетний мини-ловелас срывал достаточно редко. Несмотря на то, что на него, зрелого самца, которому от матери-филиппинки достались густые иссиня-черные волосы и смуглая золотистая кожа, а от отца-португальца – доброе сердце, легко ранимая душа, страсть к рыбалке и труднообъяснимое увлечение широкими поясами, имели виды многочисленные дамы, в том числе, и из числа светских львиц.

Мужчиной он стал довольно поздно, особенно если учесть южный темперамент латиноамериканцев. Не удивительно, что в кругу ребят, начиная лет с двенадцати, где бы они и по какому поводу ни собирались, речь непременно касалась представительниц женского пола. Любой из них готов был на какую угодно жертву, лишь бы хоть на мгновенье очутиться между раскинутых женских ног. Причем возраст дам не имел для будущих жиголо ровным счетом никакого значения.

Подростки из индейских семей уже вовсю тискались по темным углам, а многие занимались уже и сексом. Однако Крид обитал в протестантском кругу, где правила морали соблюдались очень строго. Безусловно, сам он любое из них презрел бы, не раздумывая, в обмен на жаркие объятия нескромной подруги. Однако девочки, с которыми он общался, слыли недотрогами. Легкие объятия, невинный поцелуй в щеку – вот максимум, на что, даже при известной доле наглости, приходилось рассчитывать.

Независимо от религиозных убеждений или их полного отсутствия, подростки буквально бредили женскими телами. Онанизм многих уже не удовлетворял, став тем, чем был на самом деле, – жалким суррогатом секса.

Сейчас даже неловко вспоминать о том, как "озабоченные" ребята пытались имитировать женский половой орган. Не мудрствуя лукаво, в секвойе долбили круглое отверстие, обклеивали его заранее припасенной козьей шерстью и начинали по очереди "заниматься любовью". Бедное дерево, за тысячу лет своей истории над ним, скорее всего, подобным образом никто так не надругался!

Чего греха таить, ребята поразбитнее и нетерпеливее выбирали в "любовницы" какое-нибудь животное. Нарабатывалось даже некоторое подобие техники полового акта, а опыт передавался только своим. К примеру, уже с 12-13 лет подростки уже были в курсе, что, прежде чем заняться с животным сексом, нужно запастись хотя бы примитивными сапогами из камыша тотора. Натянув их, какой бы жаркой ни была погода, юный "трахальщик" отправлялся на пастбище. Там, выбрав молодую ламу или овцу (дело вкуса и личных симпатий!), вставлял ее задние ноги в сапоги, дабы во время акта та не могла сделать ни единого шага, и "дрючил" несчастную нередко до потери сознания. Естественного, собственного. Ибо животному подобные телодвижения – по барабану. Да и кому оно могло пожаловаться? Разве что уругвайскому приблуде, немому пастуху Оскару, который сам уже не один год настойчиво "ухаживал" за ламой-двухлеткой.

Краснеть за себя Криду не приходилось. Ни с деревьями, ни с животными сексуальной связи он ни разу в жизни не имел. Тихонько и со вкусом, без чрезмерного напряга онанировал до семнадцати лет. Первый любовный опыт (с девицей легкого поведения) запомнился лишь едким запахом давно не мытой плоти, ударивший в нос, едва "ухажер" приспустил трусики "дамы". Да тем, что донести до лона свой "инструмент" так и не успел, кончив прямо на ляжку партнерши. Удовольствие получил, надо сказать, ниже среднего. Нередко куда большее приносил онанизм.

И в дальнейшем с женщинами Криду везло не очень. Нет, парнем он был хоть куда – симпатичным, острым на слово, не жадным. Да и касаемо непосредственно внутрикальсонных достоинств, то, увидев оные, дамы приходили в неуемный восторг. Мужчины же, которыми выпадало побывать в бане с Кридом, начинали комплексовать. А один как-то с завистью произнес:

– Полжизни отдал бы, лишь взять у тебя "его" напрокат – хотя бы на одну ночь!

По зрелому размышлению Крид пришел к выводу: если бы "инструмент" отстегивался, как, допустим, морской кортик, он мог бы сколотить приличный капитал. Сдавая НАПРОКАТ свое МУЖСКОЕ ДОСТОИНСТВО, а не автомобили, как теперь.

IV

Представительницы слабого пола своим вниманием его не обходили. Однако – злой рок! – когда дело доходило до постели, у него очень часто получалось не так, как хотелось. Вот и с той темпераментной итальянкой – форменный казус.

В Потоси1  его привели дела, а сексуальную партнершу? – стремление увидеть мир. Крепко сбитая фигура, чуть подкрашенный "бантик" губ. Стройные бедра едва прикрывала короткая кожаная юбка, не скрывающая, а подчеркивающая несомненные достоинства, в каждом движении которых чувствовалась невероятная упругость.

"Не тело, а батут!", – подумал Крид. – Вот бы выполнить на таком несколько упражнений серии ультра-си".

И надо же, в этот момент поразившая его воображение незнакомка начала растерянно оглядываться по сторонам, явно в поисках помощи. В мгновенье ока подлетевший к прилавку Крид предложил свои услуги, кои тут же с благодарностью были приняты. Оказалось, туристка никак не могла взять в толк, почему торговка отказывается продать ей понравившийся сувенир. Криду не надо было даже ничего спрашивать у пожилой индианки, он сразу понял, что синьорина, как отрекомендовалась незнакомка, хочет приобрести приглянувшуюся шляпу-котелок, находящуюся в личной собственности и, следовательно, товаром не являвшуюся. Несложные переговоры – и сотня песо сверху разрешили проблему – к вящему удовольствию всех сторон.

Обрадованная дочь Аппенинского полуострова пригласила "посредника" в состоявшейся торговой сделке отведать миндаля и фундука, предусмотрительно прихваченного ею с далекой родины:

– Вкус – неземной! Подобных не приходилось пробовать даже Софи Лорен!

И улыбнулась обворожительно:

– Не бойся! Леттура!2  – ткнула себя пальцем в высоко вздымающуюся грудь, видимо, давая понять, что она – не девица легкого поведения, а замужняя матронесса. – А ты будешь мой боливийский Баббо Натале. 3

В номере она жарко прижалась к Криду и что есть силы рванула застежку-молнию его брюк. Чтобы через мгновенье восхищенно воскликнуть:

– Мама миа, какой "фундук"!!! Такого я, наверное, еще никогда не пробовала! Пусть мне позавидует эта невыносимая задавака Лорен!

В секунду сбросила с себя одежды и с томным возгласом ничком упала на постель. Не стал тянуть резинку своих трусов и Крид. Тем более, "фундук" явно жаждал немедленного и более тесного знакомства с азартной европейкой.

– Боже! – вскрикнула та, едва "торговый посредник" улегся между ее соблазнительных бедер, голосом, от которого вздрогнула даже занавеска на окне. Увы, неожиданный и столь громкий вопль испугал Крида. Результат – "фундук" приобрел… размер завязи.

– Милый, что такое?! Твой "орех"… меня… не любить? Почему такой маленький? Что случилось?

– Немножечко испугался крика, дорогая!

– Моменто! – перебила партнерша. – Я отказываюсь понимать. Объясни, пожалуйста! Вы в Боливии делаете "это" совсем-совсем тихо? Как на кладбище, да?!

– Ну, не как на кладбище, а как на поминках! – смягчил тираду итальянки Крид. – Так принято!

И чтобы дама не сомневалась, добавил:

– Народный обычай!

– О-о, я понимай! Фольклор! Хорошо, не раскрою рта, как … как … форель!

Выпили по стаканчику прекрасного итальянского вини деи кастелли1.

– Нравится? – спросила хозяйка номера.

– Очень! – не погрешил против истины Крид. – Люблю напитки твоей родины. Если получается, балуюсь кьянти.

– О, Тоскана! – мечтательно произнесла итальянка. И тут же порывисто обняла своего мачо:

– Попробуем снова?! Я вижу, орех уже готов к посадке в лунка.

Крид с радостью согласился, чувствуя, что уже жаждет реабилитироваться.

– Давай так! – сказала итальянка, вставая на кровати на четвереньки. – Поверь, я буду молчать, как … член Корпуса добровольцев свободы... на допрос в гестапо.

И чтобы выглядеть максимально убедительно, демонстративно прикусила нижнюю губу.

Гость тоже взобрался на кровать. Раздвинув прелестные ягодицы, осторожно приблизил свой "фундук" к алевшему среди черноты волос лепестку, готовясь плавно в него войти. Однако именно в этот момент хозяйка номера, глухо замычав, резко подалась навстречу движению мужчины, ускоряя вожделенную процедуру. От неожиданности Крид подался назад и упал, сильно ударившись затылком о спинку кровати. От боли "фундук" снова "осыпался".

Удивленная итальянка во все глаза уставилась на незадачливого партнера:

– Синьор инвалидо?!

– Нет, нет, все в порядке! – поспешил успокоить ее Крид, скосив взгляд в поисках брюк и сандалий. – Ты посиди пару минут, а я выскочу возьму … возьму, – замялся в поисках уважительной причины столь позорного ретирования, – … для "фундука"… аптека…

– Презерватив? Не нужно! Я – уважаемая …леттура. Болезнь… нет!

– Ноу презерватив – лекарство! – сказал Крид, натягивая футболку.

– Какое лекарство? – недоумевающе спросила итальянка.

– Для моего несчастного "инвалидо"! – уже с порога бросил через плечо Крид, проклиная все на свете.

С другими любовницами у него тоже возникали проблемы. Будто сговорившись, многие из них вскоре непременно настаивали: давай поженимся. Крид, как правило, просил время для раздумий и больше не появлялся, небезосновательно приходя к выводу, что онанизм в этом отношении куда безопаснее не только в смысле отсутствия риска подхватить венерическую болячку.

"Марон – любительницу макарон" выбрал в супруги без малейшего давления с ее стороны.

И переспали они впервые только после того, как вернулись из церкви, где состоялся обряд бракосочетания. Надо сказать, интимная сторона жизни у них складывалась чудесным образом, принося глубокое обоюдное удовлетворение.

Однако иногда Крид жаждал большего, а именно: еще одну самку. Любая из женщин, до которых он случайно в такой период дотрагивался, вызывала едва не спазм – тело покрывала холодная испарина, а разбуженный член буквально рвался из брюк: давала о себе знать "голодная" юность.

Увы, и в "послебрачном возрасте" в этом плане ничего не изменилось. Все так же ему катастрофически не везло с утехами на стороне.

Дело в том, что, воспитанный в религиозной строгости Крид, даже став взрослым, был убежден (вот она, протестантская закваска!): бессловесный половой акт – аморален. Чтобы каким-то образом придать ему благопристойность (кого, наивный, обманывал?), непременно говорил женщине, что страстно ее обожает и дальнейшей своей жизни врозь не мыслит.

Бедняга и не подозревал, насколько готовы заблуждаться женщины и какие они бешенные собственницы! Через месяц-другой любая из них уже интересовалась, когда же он разведется, чтобы повести под венец новую ненаглядную?

Незадачливому любовнику не оставалось ничего другого, как по сложившейся традиции и в ускоренном темпе сматывать удочки. Правда, со временем он изменил тактику. Исчезал по собственной инициативе уже после двух-трех встреч, не доводя дело до рокового вопроса, ибо оставлять жену никогда не входило в его намерения.

Страх услышать "а когда мы поженимся?" настолько въелся в подкорку, что даже в момент оргазма Крид не переставал об этом думать. Такая вот ложка расчетливого дегтя в бочке сексуального меда, основательно портившая последний.

И еще одну странную черту характера замечал он за собой: способность помнить плохое и забывать хорошее. "Все не так, как у людей", – сказала бы покойный отец.

Вот и сейчас перед глазами Крида замаячила фигура еще одной несостоявшейся любовницы. Подцепил Фриду в баре, когда был в командировке. Слово за слово завязался разговор. Из бара они перешли в ресторан (боже, какой там подали салат из томатов!), где здорово оттянулись. Воздух мнимой свободы кружил обоим (дама тоже состояла в браке) головы. Не удивительно, что ночевать он остался в ее номере. Увы, довольно таки приличная степень опьянения не позволила им тотчас заняться сексом.

До "главного" очередь дошла поутру.

– Потерпи немного, я приму душ! – охладила его пыл новая знакомая.

"Вот это и есть наиболее приемлемый вариант связи на стороне, – думал Крид, потягиваясь на широченной кровати, "снабженной" водяным матрацем с подогревом. – Одна-единственная встреча – и "прости, прощай!". Следовательно, никакой боязни, что тебя попытаются захомутать. Прелесть, которую еще не испытывал: находясь в близости с женщиной, не думать ни о чем постороннем, угрожающем".

– Я готова! – в комнату впорхнула если не весталка, то ее сводная сестра – точно.

– Стань, пожалуйста, на четвереньки! – попросил неожиданно для самого себя Крид.

– Без проблем, проказник! Хоть на уши! Сама люблю, когда мужчина проникает в меня на максимальную глубину! Как говорил один знакомый слесарь, предпочитаю секс без контргайки и даже шайбы. И такой, чтобы резьбу срывало.

Крида буквально колотило. Еще мгновенье, и он вонзит свое копье в эту чуть подрагивающую от страстного желания плоть. Плохо слушающимися пальцами Крид раздвинул ягодицы партнерши. Иисусе, что это?! Возле волосков, прикрывающих вход во влагалище, предательски желтела веснушка томатного зернышка. Будьте прокляты ресторан вкупе с фирменным салатом!

– Дорогой, что же ты медлишь?! Я буквально сгораю от нетерпения!

– Извини, у меня проблемы!

– Не поднимается? Не смертельно, подобное случается. Давай я его чмокну! А ты, – игриво взглянула на Крида, – если хочешь, можешь поцеловать меня …там.

– Не одевайся, я вскоре вернусь! Забыл электробритву выключить! – на ходу натягивая брюки, выскочил из апартаментов незадачливой подружки.

В номере его вырвало.

В отличие от большинства коллег, адюльтера с секретаршей он принципиально никогда не заводил. Да и вообще, развлекался подобным образом от случая к случаю, причем все реже и реже.

Причина относительно прохладного отношения к прекрасной половине человечества – ни один из совершенных грехов не принес того удовлетворения, на которое он рассчитывал. Запретный плод на поверку оказывался не таким сладким, как представлялось "до того". И Крид с годами все реже бросал якорь в неизведанных бухтах: ОПАСАЛСЯ НОВЫХ РАЗОЧАРОВАНИЙ.

V

С Элен он сошелся после почти шестилетнего воздержания от утех на стороне. Что толкнуло в объятия восемнадцатилетней куклы, объяснить толком не мог. Не иначе к старости бес влез в ребро и получил там, как минимум, вид на жительство. Или Крид, как всегда, был слишком к себе строг в этом отношении?