Текст книги "Последнее лето"

Автор книги: Николай Почивалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Сколько же вы возьмете? – спросил польщенный директор.

– Вы деловой человек, Тарас Константинович! Я открою вам свои карты. На нашем комбинате работает тридцать тысяч. Неплохо, да? Так вот, этот трижды орденоносный коллектив великолепно делает две вещи: прокат и детишек. Теперь следите за моей мыслью. Я умножаю тридцать тысяч на пять – с учетом этих детишек и бабушек, и получаю кругленьких сто пятьдесят тысяч. Я не ошибаюсь, да?

Альтман говорил с мягким акцентом, жестикулируя, глаза его улыбались, невольно приглашая улыбаться и собеседника.

– Яблоки у пас сейчас стоят рубль двадцать. Ваши, набросив накладные, мы продадим по полтиннику. Будем исходить из того, что по такой цене и таких яблок захотят купить – ну, допустим, по три килограмма на нос.

Много? Тогда я спрошу вас: что такое три килограмма на каждую душу нашего индустриального Урала? Где, кроме высоких ставок, есть еще высокие прогрессивки и куча друзей? Фу! – вот что значит. Два вечера у телевизора, и от яблок в вашей руке остаются одни семечки... Ага, вы согласны! Тогда мне еще раз придется заняться умножением. Сто пятьдесят тысяч на три итого четыреста пятьдесят тысяч. С вашего разрешения я зачеркну три нуля и получу ровненько четыреста пятьдесят тонн. Вы предложите больше – возьму.

Тарас Константинович присвистнул, – Альтман согласно наклонил голову.

– Я понимаю вашу меланхолию и задаю один короткий вопрос: сколько тут?

– Ну, тонн сто пятьдесят. Максимум – двести.

– Вы читаете мои мысли, Тарас Константинович! Это как раз столько, сколько я беру. С одним маленькиммаленьким условием. Я люблю честную коммерцию. Вы мне отбираете сорта, которые не станут в дороге компотом. Зачем моему бедному сыну – доктору медицинских наук – возмещать убытки доверчивого папы? Что? Отлично, тогда Иосиф Альтман вопросов больше не имеет.

Завтра после обеда начинаем погрузку.

– Ой, не торопитесь, – охладил Тарас Константинович. – Как еще с вагонами.

– Тар.ас Константинович – укоризненно сказал Альтман. – Один мой знакомый говорит: утро вечера умнее.

Сейчас я еду в город, с утра буду в отделении дороги, в полдень здесь. Главное, чтобы были готовы вы. Если не так – пусть за моим гробом играют марш Шопена, – Ну, арап! – восхищенно кивнул ему вслед Малышев.

– Не спеши с выводами, Николай Николаич, – посоветовал Тарас Константинович. – Давай-ка лучше ставь всех, кого можно, на сортировку и упаковку.

За годы директорства всяких уполномоченных, представителей и толкачей Тарас Константинович видал да перевидал множество – умных и глупых, развязных и скромных, таких ловких, слрвно в сорочке родились, и, наоборот, горьких никудышников. Судя по внешности, Альтмана легко можно было отнести к категории бойких удачливых дельцов – взять хотя бы его молниеносное появление, – но за его шутками, присказками, байками, иногда смешными, а чаще банальными, чудилось что-то еще. Во всяком случае живые, постоянно смеющиеся глаза его нет-нет да и взглядывали на собеседника умно и немножко даже грустно.

Вернулся Альтман, как и обещал, в полдень – щедро надушенный шипром, потный и спокойный.

– Тарас Константинович, – в изнеможении плюхнувшись на стул, объявил он, – вагоны у меня в кармане.

Сейчас потолкался у вас на станции – у них там есть вполне симпатичный транспортерчик.

– Да как же вам удалось?

– О, все очень просто. Ваши какие-то заводы получают нашу какую-то продукцию. И у меня была маленькая-маленькая бумажечка, подписанная директором комбината. А дальше все шло как по маслу. Я позвонил из вестибюля одному вашему товарищу. Он попросил передать трубку дежурному милиционеру. Милиционер сделал мне вот так, – Альтман поднес растопыренные толстые пальцы к виску. – Затем была любезная беседа, после которой в отделении дороги меня ждали, как любимого родственника.

– Вы гений, Иосиф Абрамович, – засмеялся директор.

– Какой я гений! – В черных глазах Альтмана снова мелькнула невнятная грустинка, что ли. – Сейчас я всегонавсего скромный завсектором. В наше время в снабжении нужны не гении, а счетные машины, электроника и кибернетика. Гении, Тарас Константинович, нужны были в войну. Когда приходилось надеяться не на счетную машину, а на собственную голову. И еще – на сердце.

Он вдруг оживился.

– Вы читали роман Пановой "Кружылиха"? Тогда вы помните, был в нем генерал Листопад, директор завода.

Так она написала его с моего генерала – можете мне поверить!

– Вы знакомы с ней?

– Ну что вы! Она, по-моему, никогда у нас и не была. Не в этом суть. Суть в том, что в войну мы давали броневую плиту. А нам давали знамя ГКО. Когда нам его дали первый раз, было так трудно, что труднее уже, наверно, никогда не будет. Разве что – после атомной войны... Так вот, генерал вызвал меня и приказывает: "Иосиф Абрамович, надо, чтобы в воскресенье у всех было двести граммов, булка с маслом и кусок колбасы". Вы представляете, да? Я его спрашиваю: мой генерал, вы знаете, где взять эту роскошь? Он говорит: "нет". И я, говорю, не знаю. Я, говорю, знаю только, что раздобыть все это – потрудней, чем получить знамя ГКО.

Полное с сизыми бритыми щеками лицо Альтмана помолодело, черные подвижные глаза светились, как у юноши.

– Но все было, Тарас Константинович! Было! Ночная смена продолжала в глубоком тылу громить Гитлера, а дневная пила своп двести граммов и закусывала. Потом – наоборот... Я, возможно, немножко хвастун, но с глазу на глаз скажу вам: за войну у старого гипертоника Альтмана на груди есть орден Отечественной войны. Хотя и второй степени...

Устыдившись своей растроганности, такой понятной Тарасу Константиновичу, Альтман чуть сконфуженно развел руками.

– Все! Вечер личных воспоминаний окончен, начинаем работать.

С этой минуты в совхоз как вихрь ворвался.

В упаковочном дробно стучали молотки – как будто сто человек непрерывно кололи грецкие орехи; из его ворот, тяжело покачиваясь, уходили груженные ящиками машины, – с первой из них уехал на станцию и Альтман.

Воспрянувший духом Тарас Константинович азартно ставил на документах по две подписи, пока вздыхающий бухгалтер не сказал обреченно:

– Ладно, и одной хватит. Все равно и мне отвечать...

Альтман появился в сумерках, прихватил свой чемоданчик и умчался снова.

– Кроме срочных и сверхурочных, – объяснил он, – за каждый вагон ставлю грузчикам бутылку "Уральской горькой". Поднажмите тут, Тарас Константинович.

На сортировку и упаковку были брошены все силы, включая и студентов; работали при электрическом свете – за день электрик протянул к сараю времянку. Возвращаясь из третьего отделения, Забнев заглянул на станцию и восхищенно рассказывал:

– Аи да уралец – аж пыль стоит!

К пяти часам следующего дня все было закончено.

Людей отпустили отдыхать, и совхоз вдруг словно вымер.

Осунувшийся, с кротко сияющими глазами Альтман созвонился с аэропортом и безропотно дал себя увести в столовую, – Тарас Константинович заказал на свой счет прощальный обед.

Выставив из своего опустевшего чемоданчика бутылку коньяку – вдобавок к хозяйской "особой московской", – Иосиф Абрамович поднялся с рюмкой в руке.

– Спасибо за помощь, друзья, – просто, впервые без обычных своих шуточек сказал он и тут же не удержался: – Я предлагаю выпить за один странный парадокс.

Деловые люди пьют сейчас армянский коньяк – я тоже пью его, хотя всю жизнь предпочитаю обычную русскую водку. Всю жизнь я живу на Урале – вы знаете, что это такое – хотя я каждый раз рыдаю в душе, увидев Волгу.

Наконец, я всю жизнь заготавливаю для своего комбината узбекские яблоки, красивые, как елочные игрушки, хотя королева моего вкуса – русская антоновка. Как видите, тост у меня почти грузинский...

Альтман улыбнулся, и снова немолодое лицо его стало серьезным и устало-добрым.

– Я предлагаю выпить за Россию, которая и у меня, старого еврея, – одна.

Звонко чокнулись, сплескивая из полных рюмок, и в это время в столовую, нарушая неписаное правило, влетел взволнованный экспедитор.

– Тарас Константинович, из города две машины пришли. Шумят!

– Скажи: пусть приезжают послезавтра.

– Ваш сарай пуст, как метро после часа ночи, – меланхолично подтвердил Альтман.

Тарас Константинович обменялся взглядом с Забневым, беспечно махнул рукой.

– Не журись, Александр Федорович. Как-нибудь обойдется.

10

Когда в самый критический момент Тарас Константинович поздним вечером позвонил директору треста на квартиру и сообщил, что телеграфировал на Урал и в Сибирь, тот ответил уклончиво:

– Смотрите, Тарас Константинович. Лучше бы повременить.

Нынче тот же голос звучал в телефонной трубке суше и определеннее:

– Наломали вы все же дров, Тарас Константинович.

Я предупреждал.

– Каких дров? – наигранно-простодушно удивился Тарас Константинович. Не понимаю, Семен Семеныч.

О чем ты?

– Выезжайте, здесь и поговорим.

– Прямо сейчас?

– Да, лучше сейчас.

Тарас Константинович кликнул Петра, чтобы тот готовил машину, и раскрыл только что доставленную телеграмму – запоздалый ответ на свою вторую. Сибиряки просили подтвердить предложение совхоза. "Прочесались, все согласовывали, – усмехнулся Тарас Константинович, собирая в дорогу папку. – А уральцы, небось, едят уже да похваливают..."

Он хорошо представлял, какой разговор ожидает его в тресте, и был готов к нему. Летняя торговая конъюнктура – вещь неустойчивая, подвижная; южные фрукты прошли – горожане, дай бог, молотят! – спрос иа местное яблоко опять повысился. В тот день, когда уральский молодец завершил свой лихой рейд, в совхоз примчались две машины, а наутро – еще три. Вернулись они, конечно, ни с чем – очень удобный повод поднять законный шум и прикрыть им, как дымовой завесой, собственный промах. Как всегда, прав оказался и осторожный главбух: райфинотдел сообщил о несанкционированной операции в область. Так что на бедного Макара – все шишки...

То, что над его головой собрались тучи, Тарас Константинович почувствовал сразу, едва вошел в узкий коридор треста. Обычно, когда он появлялся тут, с ним наперебой здоровались: мелкая канцелярская сошка почтительно, рангом повыше – с уважением, еще повыше – по-приятельски шумно. Тарас Константинович знал всех не только в лицо, но знал и цену каждому.

Сегодня все было иначе. Пробегающие с бумагами служащие торопливо, на ходу кивали, бросая любопытные сочувствующие, а когда и не очень сочувствующие взгляды; за спиной, пока Тарас Константинович шел, умышленно косолапя, возникал шепоток. Почуяли, крысы бумажные!..

По-прежнему – на равную ногу, по-дружески, разрешив себе фривольность, – перекинулся с ним только главный бухгалтер, бравый детина гвардейского роста, с замедленными, полными достоинства жестами.

– Ждет, – многозначительно кивнул он, выйдя из приемной и пожимая директору руку. – Не понимаю, Тарас Константинович, зачем вам это надо было? С вашим-то положением!..

– Да так уж вышло, – смиренно ответил Тарас Константинович.

– Да, да, нехорошо. – Главный бухгалтер доверительно взял директора под руку. – Не обижайтесь, Тарас Константинович: написал я докладную и на вашего Бориса Ивановича. Всю картину он мне по тресту портит.

– Это вы мне его портите.

– Чем же это? – удивился главный.

– Циркуляр, а не человек стал. С женой скоро спать перестанет: инструкции подходящей до сих пор еще нет.

– Все шутите, шутите! – Главбух выдернул руку, шагнул, широко улыбаясь, кому-то навстречу.

Ничего не знали пока два директора дальних совхозов, затащившие Тараса Константиновича в угол коридора.

– Скоро освободитесь, Тарас Константинович?

– Не знаю. А что?

– Сообразить хотим, – плутовато подмигнул чернявый директор прихоперского совхоза. – Закажем столик в "Суре". Хоть посидим, душу отведем – очумели ведь совсем.

– Не могу, друзья. – Тарас Константинович кивнул, усмехнувшсь, на обитую дерматином дверь приемной. – Ждет.

– Что, или на ковер?

– Вроде того.

– Ну, не может быть. – В голосе чернявого прозвучало искреннее сомнение. – Вам-то, передовым, что. Это с нас, середнячков, стружку снимают!

– Нет уж, без меня, – твердо отказался Тарас Константинович. Лет десяток назад он даже любил такие случайные, накоротке, застольные встречи с коллегами, бывало, что сам и организовывал их, – теперь после случайной рюмки приходилось день-другой, морщась, кидать под язык белые плоские лепешки.

Директор треста вышел, как обычно, из-за стола, но лицо его осталось озабоченно-хмурым.

– Вот – почитайте.

Тарас Константинович вооружился очками, иронически хмыкнул. Наискосок текста, отпечатанного на машинке, была начертана короткая, как окрик, резолюция:

"Разобраться – наказать". Знакомая подпись под ней принадлежала начальству большому и на расправу скорому.

Жалоба была написана внешне убедительно, в тысячекратно проверенных выражениях: "...следуя порочной практике прошлых лет, трест...", "своеволие директора совхоза, забывшего...", "безответственное отношение к договорным обязательствам поставили под угрозу срыва...", и, конечно же, "обращая ваше внимание, просим..."

– Договорные обязательства первыми нарушили они. – Тарас Константинович вернул бумагу, неторопливо уложил очки в футляр. – Я вынужден был так поступить.

Директор треста бережно положил бумагу посредине стола, еще раз взглянув в верхний левый угол ее, – впечатление было такое, что грозная резолюция гипнотизировала его.

– Я предупреждал, Тарас Константинович: повремените, повремените!

– Это равносильно совету выкинуть полтораста тонн на свалку. А мы спасли их. Вагоны, кстати, заместитель председателя дал. Он же знает. Разберитесь.

– Разобрались! Видите, что из этого получилось? – Директор раздраженно ткнул пальцем в бумагу.

– Вижу и отказываюсь понимать. В Чапаевском двести тонн выкинули. Скормили лошадям и коровам вместо овса и сена. А я положил тридцать тысяч государству на счет. Положил, а не выкинул. – Тарас Константинович сдержал раздражение, просто, как-то очень по-человечески сказал: – Ведь хреновину городишь, Семен Семеныч.

В глазах директора треста на секунду мелькнуло замешательство.

– Как человек, как коммунист, я понимаю вас. Как руководитель – нет.

– А я никогда такого раздвоения личности не испытывал, – ядовито, теряя терпение, сказал Тарас Константинович, дипломатничать уже было незачем.

Директор треста стянул губы бантиком – молча проглотил обиду.

– Пишите объяснение. И должен сказать: приказом по тресту я вынужден объявить вам строгий выговор.

Чтоб другим неповадно было.

– Валяйте. – В голосе Тараса, Константиновича, помимо его воли, прозвучала досада. – Два еще прежних висят, с третьим на пенсию пойду.

– Откуда два? – чуть опешил директор.

– Один позапрошлогодний – это до вас еще. А второй вы уж вкатили. Так же вот – за нарушение финансовой дисциплины. – Тарас Константинович перешел на официальное "вы". – Наверно, помните: это когда мы дом досрочно сдали...

Стекла директорских очков в модной золоченой оправе – от неловкости, смущения – на секунду, казалось, отпотели, но молодое симпатичное лицо осталось все таким же непреклонно-замкнутым.

– И бухгалтеру вашему – тоже.

– Ладно. Я его в конце квартала из своего фонда премирую.

Директор снова подержал губы крепко сжатыми.

– Пишите. Я жду.

– Может, потом подошлю?

– Нет, сейчас.

Тарас Константинович опять достал свои допотопные испытанные окуляры в удобных массивных ободьях, положил перед собой чистый лист.

Писал он коротко, резко, – директор треста вышел, вернулся, неприкаянно вышагивая по кабинету, и радостно откликнулся на чей-то так уместно прозвучавший звонок.

Положив объяснение, Тарас Константинович прислушался – директор разговаривал с председателем "Сельхозтехники", – попросил:

– Спроси: у себя будет? Рации хочу посмотреть.

Директор кивнул, заговорил оживленнее:

– Николай Дмитрич, ты никуда не собираешься?..

Нет, не я. Купец к тебе богатый придет... Знаешь, знаешь. Покажи ему эти "РСВ".

Все еще по инерции улыбаясь, он пробежал объяснение – разочарование тотчас смыло улыбку.

– Ну, что же – ладно.

Расстались они холодно, недовольные друг другом.

– К Муравьеву, – буркнул Тарас Константинович, усаживаясь в машину.

– Это в "Сельхозтехнику", что ли? – спросил Петр.

– А ты будто не знаешь. Куда ж еще?

– Муравьев есть и в управлении, – спокойно возразил Петр.

Он покосился на директора, – Тарас Константинович перехватил его усмешливый понимающий взгляд, отвернулся, сердито рассматривая правую сторону улицы.

– Нужен мне тот Муравьев – как мертвому припарка!..

Председатель "Сельхозтехники" грузный, бритоголовый и громогласный, увидев Тараса Константиновича, приятельски хохотнул:

– Вот значит кто – купец-то богатый! Проходи, садись – таким купцам всегда честь и место! Как "газик"– то – бегает?

– Бегает, спасибо.

– Ну! Для милого дружка – и сережку из ушка!

Держался председатель эдаким рубахой-парнем, но был из тех, кого на кривой не объедешь. Тарас Константинович всегда чуточку страдал от его зычного голоса, напористости и одновременно ценил. Иметь с ним дело было приятно, решал он сразу, без волынки, обещания выполнял, а если уж отказывал – окончательно.

– Теперь тебе, значит, "РСВ" понадобились? – продолжал шуметь он. Сделаем – это одобряю. Двадцатый век – техника! Иди в облуправление, бери распоряжение и получай. Не пожалеешь: фирма надежная. Болгария.

– Все ж ты мне, Николай Дмитрич, сначала растолкуй, что за штука, с чем ее едят. Куда, например, ее ставить?

– Как куда? Да куда надо! В каждом отделении, в конторе. У себя в "газике" поставишь.

– Ну, в "газике", пожалуй, баловство. А в ремонтную летучку – полезно.

– Во, правильно. Возьмешь десять комплектов – и пан королю!

– Сколько же комплект стоит?

– Чепуха – триста девяносто рублей.

– Ого! – Тарас Константинович присвистнул, хотя про себя отметил, что не так уже это дорого. – А скидочки за опыт не будет?

– Не жмотничай! – хохотнул председатель. – Тебе такие деньги – что мне чихнуть! Ты же единоначальник.

Иди оформляй – и разговору конец!

– Едипомолчалышк – это еще так сяк. – Тарас Константинович насупил брови, невольно вспомнив недавнее объяснение в тресте. – Еще что мой министр финансов скажет. Твой-то разве не прижимает?

– Главбух? Еще как! Задумал новые шторки в машину себе повесить, так веришь – год уламывал.

– То-то и оно. А поглядеть-то их можно? Не кота же в мешке брать.

– Чудак человек – ну, конечно! Пойдем я тебя сведу в наш диспетчерский пункт. Есть там у меня чудо-девица, она тебе все и покажет.

С легкостью, неожиданной, казалось бы, для такой туши, председатель сбежал по крутой лестнице, увлекая под руку Тараса Константиновича, толкнул дверь со строгой табличкой "Вход посторонним воспрещен". Небольшая комната с аппаратами на столах сразу стала тесной – прежде всего от громкого хозяйского голоса председателя.

– Вот, Оленька, познакомь этого недоверчивого товарища со своей техникой. Обольсти, так сказать! Потом он сам к нам на поклон придет. Ну привет!

В комнате снова стало просторно; хозяйка ее, невысокая белокурая девушка, – ее-то повнимательней, чем аппаратуру, и разглядывал сейчас украдкой Тарас Константинович, – простучала каблучками, подвинула стул.

– Садитесь, пожалуйста.

У нее было простенькое, почти не загорелое лицо с пушистыми бровями и полными некрашеными губами, карие глаза смотрели открыто и приветливо, в скромном вырезе легкой кофточки как-то доверчиво голубела ложбинка груди. Симпатичная, – пришел к окончательному выводу Тарас Константинович, мысленно присоединившись к одобрительному отзыву Забнева: что-то в ней есть – такое... И подумал, что в семье, как ни странно, будет верховодить она, а не Быков: сильные люди всегда почему-то охотно подчиняются вот таким, доверчивым и простеньким, потом уж это становится привычкой...

– Вас, конечно, интересует "РСВ-1"?

– Да, для совхоза. Это вот этот комодик, что ли? – Тарас Константинович кивнул на серебристый, действительно похожий, на миниатюрный комодик, ящик.

– Нет, – засмеялась Ольга. – Это "РСО-30", коротковолновая радиостанция, для дальней связи. А ваши – эти вот.

Она показала на второй стол, где стояли связанные между собой шнурами три небольших аппарата, покрашенных мягкой сиреневой краской.

– Приемо-передатчик, блок питания и пульт управления, – объяснила она, поочередно дотрагиваясь до приборов обнаженной по плечо рукой. – Радиус действия – тридцать километров. Очень экономичный – энергии расходуют мало, слышимость великолепная. Видите, какие компактные – в одной коробке укладываются. Подключили к антенне, и все.

Теперь Тарас Константинович смотрел и на Ольгу и на приборы. Штуковина, кажется, стоящая, радиус в тридцать километров с лихвой.

– И на каждой точке нужно держать специалиста?

– Нет, зачем же. Кто рядом сидит, ответить может.

Счетовод, допустим. Учетчик. Техник нужен один – в конторе, где у вас главный пункт будет. В работе они удивительно простые.

На пульте управления, по виду смахивающем на обыкновенный домашний динамик, вспыхнул красный глазок, – Ольга взяла черный эбонитовый микрофончик на шнуре, щелкнула кнопкой.

– Управление слушает. Прием.

Показывая Тарасу Константиновичу, она протянула на ладони микрофон, из его черных ребристых щелей громко прозвучал веселый мужской голос:

– Привет, Оленька, Озеров. Запиши: три шатуна, один коленчатый...

Девушка проворно записала, снова, переключая, щелкнула кнопкой.

– Вас поняла. Прием.

– Приезжай к нам – рацию надо проверить. Прием.

– А что случилось? Слышу вас хорошо.

– Да ничего не случилось. – В громком молодом голосе прозвучали озорные нотки. – А вдруг случится?

Проконсультировать надо бы. Прием.

– Все шутишь, Озеров? – засмеялась Ольга. – Запись передам, счастливо.

Глазок на пульте погас. Ольга повернулась к Тарасу Константиновичу довольная и чуть порумяневшая.

– Видите, как просто?

– Недурно, – кивнул Тарас Константинович и неожиданно спросил: – Ну, купим мы эти штуковины – пойдете к нам работать?

– Да вы что! – Девушка с веселым недоумением посмотрела на седого бровастого старика.

– Вы даже не спросили, куда я вас зову. Места у нас – не чета вашим.

– Это не имеет значения. – Ольга улыбнулась.

– Да ну? А по-моему, имеет. – Не спуская с нее взгляда, Тарас Константинович значительно назвался: – Я директор Присурского совхоза.

– Ну и что? – снова удивилась девушка, но уже в следующую секунду вспыхнула и, выдавая себя с головой, безошибочно назвала его по имени-отчеству: – Ой, да Тарас Константинович! Вы знаете, какие они удобные, "РСВ"! Телефона вам с ними не надо. Всегда будете знать, что в отделениях делается. Они на УКВ работают:

ни помехи, ни грозовые разряды – ничего на них не действует!

Позабавившись про себя, – видно, расписал его Быков, если девушка даже имя его запомнила! – Тарас Константинович шутливо замахал руками.

– Уговорили, уговорили! А работать-то все-таки – пойдете?

– Мама в сентябре приедет... – Девушка прижала к пылающим щекам ладони, испуганно покосилась на дверь. – Только Николаю Дмитричу ничего не говорите:

убьет он меня!

– Не убьет. Нас трое – руки обломает, хоть он и здоровый. – Тарас Константинович довольно засмеялся и уже другим, деловитым тоном осведомился: – У вас какая ставка?

– Сто тридцать.

– Ну, сто тридцать я, пожалуй, не смогу. А рублей сто – сто десять...

– Да это не важно! – горячо запротестовала Ольга.

– Почему не важно? И это будет важно. – Тарас Константинович поднялся. – Значит, договорились и пока, значит, молчок. Так?

Полная смущения, с благодарно сияющими глазами, девушка кивнула.

– Ну и отлично. Заключим, так сказать, двойственный союз честным рукопожатием. – Тарас Константинович бережно пожал Ольге руку и уже в дверях вспомнил: – За Андрея Семеновича не тревожьтесь. У него сейчас работенки – по маковку.

– Он мне говорил. – Девушка снова смущенно зарумянилась. – Вчера был.

Теперь настала очередь удивляться Тарасу Константиновичу.

– Это когда ж он успел?

– Да чуть ли не светать начало. – Ольга счастливо засмеялась. – Я с подружкой живу – так перепугал нас.

Выскочили, думали – случилось что. А это – он. Приехал, говорит, сказать, что занят очень. Тут же и умчался.

– Силен! – Тарас Константинович одобрительно качнул головой и заговорщически подмигнул: – Председателю, если спросит, скажете – срочно, мол, вызвали.

Негоже к знакомому человеку с кукишем в кармане являться.

Из конторы он вышел с эдаким плутовским выражением на лице, легко вскочил в машину.

– По домам, Петро! Погостевали, хватит. По домам, по морям. Знаешь такую песню?

По морям, морям, морям – Нынче здесь, а завтра там.

– Знаю, что ее никто не поет, – ухмыльнулся Петр, поворачивая на людную магистраль.

– Никто не поет, а я вот пою.

– То-то и странно. Час назад рычали на меня. А теперь поете.

– Прямо уж рычал? – засмеялся Тарас Константинович.

– А то!

– Виноват тогда, прости. У тебя выговор есть?

Бог миловал. А вам что – вкатили?

– Догадался. Третий по счету.

– Ну, так вам и надо.

– Это с какой же стати? – притворно возмутился директор.

– У вас зарплата втрое больше, чем у меня, – рассудил Петр. – А за что, если не секрет?

– За то, что не погноили яблок. А отдали их людям.

– Да ведь дурость же это! – Петр возмутился, нажал на газ. – По башке бы за такие выговора!

– Конечно, дурость. Не кипятись, а то собьешь еще кого – тогда самому по башке дадут.

– Больно вы что-то веселый – после выговора-то?

– А я после выговора дельце одно стоящее провернул! – довольно засмеялся Тарас Константинович.

Домой он прибыл в самом добром расположении духа, еще не зная, что начавшийся с неприятностей день ими же и кончится.

Он в одиночестве ужинал, когда пришел Забнев – усталый, с черными от пыли крыльями носа и весь какой-то взъерошенный.

– Подсаживайся, Александр Федорович, – кивнул хозяин на разложенную на газете городскую колбасу, сайку и булькающий на электроплитке чайник.

– Тарас Константинович, я Игонькина выгнал. – Забнев тяжело плюхнулся на стул. – Подонок!

– Что? – Тарас Константинович понимал, что главный агроном не имел права поступить так – это означало прямую подмену директора, превышение своих полномочий, но уже знал, чувствовал одновременно с холодком, коснувшимся щеки, что Забнев так именно и сделал. – Как выгнал?

– Обыкновенно. Сказал, чтоб утром на работу не выходил. И послал еще если быть точным!

– Да рассказывай ты, что ли! Что стряслось?

– А ничего особенного. Приехал после обеда – его нет нигде. А на Горкином поле комбайн стоит – перегонять надо. Счетовод юлит, не знает, мол, ничего. У бабенок выпытал: старые дружки из района нагрянули – в "Красный пахарь" на стерлядь и махнули...

Не прерывая рассказа, Забнев машинально очнстил кусок колбасы и так же машинально, вряд ли заметив, прожевал его.

– Не поленился – съездил. Точно – тепленькие сидят. Ну, я и не сдержался – объявил! Видали бы, как ощерился. "Смотрите, говорит, зубы не обломайте, не для вас я орешек..."

– Ты с чаем давай, – засопев, посоветовал Тарас Константинович. Уязвленное директорское самолюбие его так и не взыграло, и грозно хмурился он только для того, чтобы скрыть и одобрение и восхищение. Вот что значит моложе чуть не на тридцать лет: директор тянул, осторожничал, а этот взял и рубанул!

– Молодец! Пиши докладную, с утра завтра – приказ. Хватит!

В прищуренных глазах Забнева запрыгали покаянные и лукавые бесенята.

– А район как же?

– Поставим перед фактом. Семь бед – один ответ! – Тарас Константинович налил в стакан чай, с веселой хитринкой посмотрел на главного агронома: Слушай, Федорыч, а ты знаешь, что такое "РСВ"?

11

Быков зачем-то проверил, плотно ли прикрыта дверь, и только после этого подошел к столу.

– Тарас Константинович, вы получили приказ из треста?

– Какой приказ? – сделав непонимающий вид, спросил директор.

– Об отмене прошлого приказа. В котором вам объявлялся выговор.

– А, получил, получил. – Тарас Константинович похлопал ладонью по столу.

– Почему его нет на доске приказов?

Тарас Константинович нахмурился: тон Быкова не поправился ему.

– Приказ касается только меня. Бухгалтеру погрозили да не дали. Еще вопросы есть?

Быков несогласно покачал курчавой головой.

– Ошибаетесь. Приказ касается всего коллектива.

– Объясни тогда. Чем он касается.

– Тут и объяснять нечего. Была допущена несправедливость – коллектив об этом знал, возмущался. Несправедливость устранили – об этом коллективу поважнее знать. Правду в столе не держат.

– Хм, пожалуй, верно... – чуть опешив, согласился Тарас Константинович, с любопытством и с некоторым удивлением посматривая на парторга. – Ладно, Андрей Семеныч, – с утра вывесят.

– Тогда вопросов больше нет, – удовлетворенно кивнул Быков и ушел.

Неделю назад, в самый разгар рабочего дня, Тарас Константинович обнаружил, что заведующий гаражом уехал в город.

– Кто разрешил? – вскипел он.

– Я разрешил, – сказал вызванный через секретаршу Забнев.

– Что ему там понадобилось? – раздраженно, но чуть тише спросил Тарас Константинович. – Приспичило, называется!

– Надо.

Для порядку, задетый вдобавок спокойствием главного агронома, Тарас Константинович побурчал еще и утих окончательно. Шуметь за глаза, к тому же на парторга, – не особенно тоже, да и по совести если говорить, – за все лето мужик ни одним выходным не пользовался.

Вечером того же дня, когда Тарас Константинович был уже дома, ему позвонили из области.

– Тарас Константинович, дорогой, – выговаривал в трубку секретарь обкома, старый знакомый, – это что же получается? Играем в ущемленное самолюбие? Объявляют человеку за то, что он по-хозяйски действует, выговор, а он молчит? Кукиш в кармане носит? Твой парторг тут на меня навалился, а я знать ничего не знаю.

Похмыкивая, Тарас Константинович начал оправдываться, секретарь обкома выслушал, довольно сказал:

– Все ясно! Приказ мы посоветовали пересмотреть, а твоему Семен Семеновичу нахлобучку дали. – И засмеялся, вспоминая свою давнюю оплошку: – Ну, как там наш садик?..

Контора давно опустела, Тарас Константинович подвигал, проверяя, ящики стола, вышел на улицу и в нерешительности остановился. Такие дни иногда выпадают на стыке лета и осени. Все привычно крутится; привычно крутишься со всеми и сам, и вдруг словно какой-то зубчик безостановочно вращающейся шестеренки промахивает вхолостую, и ты обнаруживаешь с удивлением, что сегодня делать-то, собственно говоря, больше нечего.

Солнце висело еще довольно высоко; у магазина толпились мужички, соображая перед ужином; прошла с коромыслом, сплескивая с полных ведер, дородная счетоводиха, – Тарас Константинович смотрел на все сосредоточенно и чуть недоуменно, словно стараясь что-то вспомнить. Нет, и не забыл вроде ничего...

Навстречу попался комбайнер Василий Морозов, сын москвички, широкоплечий, с крупным, несколько вытянутым, как у матери, лицом и, кажется, чуть навеселе,