Текст книги "Полная история государства Российского в одном томе"

Автор книги: Николай Карамзин

Со времен Владимира Святого нравы долженствовали измениться в древней России от дальнейших успехов Христианства, гражданского общежития и торговли. Набожность распространялась: Князья, Вельможи, купцы строили церкви, заводили монастыри и нередко сами укрывались в них от сует мира. Достойные Святители и Пастыри Церкви учили Государей стыдиться злодеяний, внушаемых дикими, необузданными страстями; были ходатаями человечества и вступались за утесненных. россияне, по старинному обыкновению, любили веселья, игрища, музыку, пляску; любили также вино, но хвалили трезвость как добродетель; явно имели наложниц, но оскорбитель целомудренной жены наказывался как убийца… Торговля питала роскошь, а роскошь требовала богатства: народ жаловался на корыстолюбие Тиунов и Князей. Летописцы XIII века с отменным жаром хвалят умеренность древних Владетелей Российских: «Прошли те благословенные времена (говорят они), когда Государи наши не собирали имения, а только воевали за отечество, покоряя чуждые земли; не угнетали людей налогами и довольствовались одними справедливыми Вирами, отдавая и те своим воинам, на оружие. Боярин же твердил Государю: мне мало двух сот гривен, а кормился жалованьем и говорил товарищам: станем за Князя, станем за Русскую землю. Тогда жены Боярские носили не златые, а просто серебряные кольцы. Ныне „другие времена!» – Однако ж ни миролюбивые правила Христианства, ни торговля, ни роскошь не усыпляли ратного духа наших предков: даже самые уставы церковные питали оный: так, воин накануне похода освобождался от всякой эпитимии. Сыновья Княжеские возрастали в поле и в станах воинских; еще не достигнув лет юношества, уже садились на коней и мечом грозили врагу. К сожалению, сей дух воинственный не был управляем благоразумием человеколюбия в междоусобиях Князей: злобствуя друг на друга, они без стыда разоряли отечество, жгли селения беззащитные, пленяли людей безоружных.

Наконец скажем, что если бы Россия была единодержавным Государством (от пределов Днестра до Ливонии, Белого моря, Камы, Дона, Сулы), то она не уступила бы в могуществе никакой державе сего времени; спаслась бы, как вероятно, от ига Татарского и, находясь в тесных связях с Грециею, заимствуя художества ее, просвещение, не отстала бы от иных земель Европейских в гражданском образовании. Торговля внешняя, столь обширная, деятельная, и брачные союзы Рюрикова потомства с домами многих знаменитейших государей Христианских – Императоров, Королей, Принцев Германии – делали наше отечество известным в отдаленных пределах Востока, Юга и Запада. К дошедшим до нас чужестранным известиям о тогдашней России принадлежит сказание Испанского Еврея Вениамина, сына Ионы, о многих Азиатских и Европейских землях, им виденных. В 1173 году выехав из Сарагоссы, он долго путешествовал и записывал свои примечания, иногда с довольною подробностию; но, упомянув о России, говорит только, что она весьма пространна; что в ней много лесов и гор; что жители от чрезмерного холода зимою не выходят из домов, ловят соболей и торгуют людьми.

Таким образом, предложив читателю известия и некоторые мысли, служащие к объяснению наших древностей, обратимся к описанию важных происшествий.

Глава VIII
Великий князь георгий всеволодович. 1224-1238

В нынешней Татарии Китайской, на юг от Иркутской Губернии, в степях, неизвестных ни Грекам, ни Римлянам, скитались орды Моголов, единоплеменных с Восточными Турками. Сей народ дикий, рассеянный, питаясь ловлею зверей, скотоводством и грабежом, зависел от Татар Ниучей, господствовавших в северной части Китая, но около половины XII века усилился и начал славиться победами. Хан его, именем Езукай Багадур, завоевал некоторые области соседственные и, скончав дни свои в цветущих летах, оставил в наследие тринадцатилетнему сыну, Темучину, 40000 подвластных ему семейств, или данников. Сей отрок, воспитанный материю в простоте жизни Пастырской, долженствовал удивить мир геройством и счастием, покорить миллионы людей и сокрушить Государства, знаменитые сильными воинствами, цветущими Искусствами, Науками и мудростию своих древних законодателей.

По кончине Багадура многие из данников отложились от его сына. Темучин собрал 30000 воинов, разбил мятежников и в семидесяти котлах, наполненных кипящею водою, сварил главных виновников бунта. Юный Хан все еще признавал над собою власть Монарха Татарского и служил ему с честию в разных воинских предприятиях; но скоро, надменный блестящими успехами своего победоносного оружия, захотел независимости и первенства. Ужасать врагов местию, питать усердие друзей щедрыми наградами, казаться народу человеком сверхъестественным было его правилом. Все особенные начальники Могольских и Татарских орд добровольно или от страха покорились ему: он собрал их на берегу одной быстрой реки, с торжественным обрядом пил ее воду и клялся делить с ними все горькое и сладкое в жизни. Но Хан Кераитский, дерзнув обнажить меч на сего второго Аттилу, лишился головы, и череп его, окованный серебром, был в Татарии памятником Темучинова гнева. В то время как многочисленное войско Могольское, расположенное в девяти станах близ источников реки Амура, под шатрами разноцветными, с благоговением взирало на своего юного Монарха, ожидая новых его повелений, явился там какой-то святый пустынник, или мнимый пророк, и возвестил собранию, что бог отдает Темучину всю землю и что сей Владетель мира должен впредь именоваться Чингисханом, или Великим Ханом. Воины, чиновники единодушно изъявили ревность быть орудиями воли Небесной: народы следовали их примеру. Киргизы южной Сибири и славные просвещением Игуры или Уйгуры, обитавшие на границах Малой Бухарии, назвалися подданными Чингисхана. Сии Уйгуры, обожая идолов, терпели у себя Магометан и Христиан Несторианских; любили Науки, художества и сообщили грамоту всем другим народам Татарским. Царь Тибета также признал Чингисхана своим повелителем.

Достигнув столь знаменитой степени величия, сей гордый Хан торжественно отрекся платить дань Монарху Ниучей и северных областей Китая, велев сказать ему в насмешку: «Китайцы издревле называют своих Государей сынами Неба, а ты человек – и смертный!» Большая каменная стена, служащая оградою для Китая, не остановила храбрых Моголов: они взяли там 90 городов, разбили бесчисленное войско неприятельское, умертвили множество пленных старцев, как людей бесполезных. Монарх Ниучей обезоружил своего жестокого врага, дав ему 500 юношей и столько же девиц прекрасных, 3000 коней, великое количество шелка и золота; но Чингисхан, вторично вступив в Китай, осадил столицу его или нынешний Пекин. Отчаянное сопротивление жителей не могло спасти города: Моголы овладели им (в 1215 году) и зажгли дворец, который горел около месяца. Свирепые победители нашли в Пекине богатую добычу и мудреца, именем Иличуцая, родственника последних Императоров Китайских, славного в Истории благодетеля людей: ибо он, заслужив любовь и доверенность Чингисхана, спас миллионы несчастных от погибели, умерял его жестокость и давал ему мудрые советы для образования диких Моголов.

Еще Татары-Ниучи противоборствовали Чингисхану: оставив сильную рать в Китае, под начальством мужественного предводителя, он устремился к странам западным, и сие движение войска его сделалось причиною бедствий для России. Мы говорили о Турках Альтайских: хотя они, утесненные с одной стороны Китайцами, а с другой Аравитянами (во XII веке завладевшими Персиею), утратили силу и независимость свою; но единоплеменники их, служив долгое время Калифам, освободились наконец от ига и были основателями разных государств могущественных. Так, в исходе XI века Монарх Турков-Сельчуков, именем Челаддин, господствовал от моря Каспийского и Малой Бухарии до реки Гангеса, Иерусалима, Никеи и давал повеления Багдадскому Калифу, Папе Магометан. Сие Государство исчезло, ослабленное распрями частных его Владетелей и завоевателями Крестоносцев в Азии: на развалинах его, в конце XII столетия, возвеличилась новая Турецкая Династия Монархов Харазских, или Хивинских, которые завладели большею частию Персии и Бухариею. В сие время там царствовал Магомет II, гордо называясь вторым Александром Великим: Чингисхан имел к нему уважение, искал его дружбы, хотел заключить с ним выгодный для обоих союз: но Магомет велел умертвить послов Могольских…

Тогда Чингисхан прибегнул к суду Неба и меча своего; три ночи молился на горе и торжественно объявил, что Бог в сновидении обещал ему победу устами Епископа Христианского, живщего в земле Игуров. Сие обстоятельство, вымышленное для ободрения суеверных, было весьма счастливо для Христиан: ибо они с того времени пользовались особенным благоволением Хана Могольского. Началась война, ужасная остервенением варварства и гибельная для Магомета, который, имея рать бесчисленную, но видя мужество неприятелей, боялся сразиться с ними в поле и думал единственно о защите городов. Сия часть Верхней Азии, именуемая Великою Бухариею (а прежде Согдианою и Бактриею), издревле славилась не только плодоносными своими долинами, богатыми рудами, красотою лесов и вод, но и просвещением народным, художествами, торговлею, многолюдными городами и цветущею столицею, доныне известною под именем Бохары, где находилось знаменитое училище для юношей Магометанской Веры. Бохара не могла сопротивляться: Чингисхан, приняв городские ключи из рук старейшин, въехал на коне в главную мечеть и, видя там лежащий Алкоран, с презрением бросил его на землю. Столица была обращена в пепел. Самарканд, укрепленный искусством, заключал в стенах своих около ста тысяч ратников и множество слонов, главную опору древних воинств Азии: несмотря на то, граждане прибегнули к великодушию Моголов, которые, взяв с них 200000 золотых монет, еще не были довольны: умертвили 30000 пленников и такое же число оковали цепями вечного рабства. Хива, Термет, Балх (где находилось 1200 мечетей и 200 бань для странников) испытали подобную же участь, вместе со многими иными городами, и свирепые воины Чингисхановы в два или три года опустошили всю землю от моря Аральского до Инда так, что она в течение шести следующих веков уже не могла вновь достигнуть до своего прежнего цветущего состояния. Магомет, гонимый из места в место жестоким, неумолимым врагом, уехал на один остров Каспийского моря и там в отчаянии кончил жизнь свою.

В сие время – около 1223 года – желая овладеть западными берегами моря Каспийского, Чингисхан отрядил двух знаменитых военачальников, Судая Баядура и Чепновиана; с повелением взять Шамаху и Дербент. Первый город сдался, и Моголы хотели идти самым кратчайшим путем к Дербенту, построенному, вместе с Каспийскою стеною, в VI веке славным Царем Персидским Хозроем I, или Нуширваном, для защиты Государства его от Козаров. Но обманутые путеводителями Моголы зашли в тесные ущелия и были со всех сторон окружены Аланами – Ясами, жителями Дагестана – и Половцами, готовыми к жестокому бою с ними. Видя опасность, Военачальник Чингисханов прибегнул к хитрости, отправил дары к Половцам и велел сказать им, что они, будучи единоплеменниками Моголов, не должны восставать на своих братьев и дружиться с Аланами, которые совсем иного рода. Половцы, обольщенные ласковым приветствием или дарами, оставили союзников; а Моголы, пользуясь сим благоприятным случаем, разбили Алан. Скоро главный Хан Половецкий, именем Юрий Кончакович, раскаялся в своей оплошности: узнав, что мнимые братья намерены господствовать в его земле, он хотел бежать в степи; но Моголы умертвили его и другого Князя, Данила Кобяковича; гнались за их товарищами до Азовского моря, до вала Половецкого или до самых наших границ; покорили Ясов, Абазинцев, Касогов или Черкесов и вообще семь народов в окрестностях азовских.

Многие Половцы ушли в Киевскую область с своими женами, скотом и богатством. В числе беглецов находился знаменитый Котян, тесть Мстислава Галицкого: сей Хан взволновал Россию вестию о нашествии Моголов; дарил Князей вельблюдами, конями, буйволами, прекрасными невольницами и говорил: «Ныне они взяли нашу землю; завтра возьмут вашу». россияне ужаснулись и в изумлении спрашивали друг у друга, кто сии пришельцы, до того времени неизвестные? Некоторые называли их Таурменами, другие Печенегами, но вообще Татарами. Суеверные рассказывали, что сей народ, еще за 1200 лет до Рождества Христова побежденный Гедеоном и некогда заключенный в пустынях Северо-Востока, долженствовал пред концом явиться в Азии, в Европе и завоевать всю землю. Храбрый Князь Галицкий, пылая ревностию отведать счастия с новым и столь уже славным врагом, собрал Князей на совет в Киеве и представлял убедительно, что благоразумие и государственная польза обязывает их вооружиться; что утесненные Половцы, будучи оставлены ими, непременно соединятся с Татарами и наведут их на Россию; что лучше сразиться с опасным неприятелем вне отечества, нежели впустить его в свои границы. Мстислав Романович Киевский (называемый в летописях Старым и Добрым), Князь Черниговский того же имени (брат Всеволода Чермного) и Мстислав Галицкий председательствовали в совете, где находились также пылкие юноши, Даниил Романович Волынский, – Михаил, сын Чермного, и бывший Князь Новогородский, Всеволод Мстиславич. Они долго рассуждали: наконец единодушно положили искать неприятеля. Половцы радовались, изъявляя благодарность, и Хан их Батый принял тогда же Веру Христианскую.

Уже войско наше стояло на Днепре у Заруба и Варяжского острова: там явились десять Послов Татарских. «Слышим, – говорили они Князьям Российским, – что вы, обольщенные Половцами, идете против нас; но мы ничем не оскорбили россиян: не входили к вам в землю; не брали ни городов, ни сел ваших, а хотим единственно наказать Половцев, своих рабов и конюхов. Знаем, что они издревле враги России: будьте же нам друзьями; пользуясь случаем, отмстите им ныне, истребите злодеев и возьмите их богатство». Сие благоразумное миролюбие показалось нашим Князьям или робостию, или коварством: забыв правила народной чести, они велели умертвить Послов; но Татары еще прислали новых, которые, встретив войско Российское, в семнадцатый день его похода, на берегах Днепра, близ Олешья, сказали Князьям: «Итак, вы, слушаясь Половцев, умертвили наших Послов и хотите битвы? Да будет! Мы вам не сделали зла. Бог един для всех народов: Он нас рассудит». Князья, как бы удивленные великодушием Татар, отпустили сих Послов и ждали остального войска. Мстислав Романович, Владимир Рюрикович и Князья Черниговских Уделов привели туда, под своими знаменами, жителей Киева, Смоленска, Путивля, Курска, Трубчевска. С ними соединились Волынцы и Галичане, которые на 1000 ладиях плыли Днестром до моря, вошли в Днепр и стали у реки Хортицы. Половцы также стекались к россиянам толпами. Войско наше расположилось станом на правом берегу Днепра. Услышав, что отряд Татарский приближается, юный Князь Даниил с некоторыми любопытными товарищами поскакал к нему навстречу. Осмотрев сие новое для них войско, они возвратились с донесением ко Мстиславу Галицкому. Но вести были не согласны: легкомысленные юноши сказывали, что Татары суть худые ратники и не достойны уважения; а Воевода, пришедший из Галича с ладиями, именем Юрий Домаречич, уверял, что сии враги кажутся опытными, знающими и стреляют лучше Половцев. Молодые Князья нетерпеливо хотели вступить в бой: Мстислав Галицкий, с тысячею воинов ударив на отряд неприятельский, разбил его совершенно. Стрелки наши оказали в сем деле искусство и мужество. Летописцы говорят, что Татары, желая спасти начальника своего, Гемябека, скрыли его в яме, но что россияне нашли, а Половцы, с дозволения Мстиславова, умертвили сего Могольского чиновника.

Надменные первым успехом и взяв в добычу множество скота, все россияне переправились за Днепр и шли девять дней до реки Калки (ныне Калеца в Екатеринославской Губернии, близ Мариуполя), где была легкая сшибка с неприятелем. Мстислав Галицкий, поставив войско свое на левом берегу Калки, велел Яруну, начальнику Половцев, и Даниилу с Российскою дружиною идти вперед; а сам ехал на коне за ними и скоро увидел многочисленное войско Татар. [31 мая 1223 г.] Битва началася. Пылкий Даниил изумил врагов мужеством; вместе с Олегом Курским теснил густые толпы их и, копием в грудь уязвленный, не думал о своей ране. Мстислав Немой, брат Ингваря Луцкого, спешил дать ему помощь и крепкою мышцею разил неприятелей. Но малодушные Половцы не выдержали удара Моголов: смешались, обратили тыл; в беспамятстве ужаса устремились на россиян, смяли ряды их и даже отдаленный стан, где два Мстислава, Киевский и Черниговский, еще не успели изготовиться к битве: ибо Мстислав Галицкий, желая один воспользоваться честию победы, не дал им никакой вести о сражении. Сие излишнее славолюбие Героя столь знаменитого погубило наше войско: россияне, приведенные в беспорядок, не могли устоять. Юный Даниил вместе с другими искал спасения в бегстве; прискакав к реке, остановил коня, чтобы утолить жажду, и тогда единственно почувствовал свою рану. Татары гнали россиян, убив их множество, и в том числе шесть Князей: Святослава Яновского, Изяслава Ингваровича, Святослава Шумского, Мстислава Черниговского с сыном, Юрия Несвижского; также отличного Витязя, именем Александра Поповича, и еще 70 славных богатырей. Земля Русская, по словам Летописцев, от начала своего не видала подобного бедствия: войско прекрасное, бодрое, сильное совершенно исчезло; едва десятая часть его спаслася; одних Киевлян легло на месте 10000. Самые мнимые друзья наши, Половцы, виновники сей войны и сего несчастия, убивали россиян, чтобы взять их коней или одежду. Мстислав Галицкий, испытав в первый раз ужасное непостоянство судьбы, изумленный, горестный, бросился в ладию, переехал за Днепр и велел истребить все суда, чтобы Татары не могли за ним гнаться. Он уехал в Галич; а Владимир Рюрикович Смоленский в Киев.

Между тем Мстислав Романович Киевский еще оставался на берегах Калки в укрепленном стане, на горе каменистой; видел бегство россиян и не хотел тронуться с места: достопамятный пример великодушия и воинской гордости! Татары приступали к сему укреплению, три дня бились с россиянами, не могли одолеть и предложили Мстиславу Романовичу выпустить его свободно, если он даст им окуп за себя и за дружину. Князь согласился: Воевода Бродников, именем Плоскиня, служа тогда Моголам, от имени их клялся в верном исполнении условий; но обманул россиян и, связав несчастного Мстислава вместе с двумя его зятьями, Князем Андреем и Александром Дубровецким, выдал их Полководцам Чингисхановым. Остервененные жестоким сопротивлением великодушного Мстислава Киевского и вспомнив убиение своих Послов в нашем стане, Моголы изрубили всех россиян, трех Князей задушили под досками и сели пировать на их трупах! – Таким образом заключилась сия первая кровопролитная битва наших предков с Моголами, которые, по известию Татарского историка, умышленно заманили россиян в опасную степь и сражались с ними целые семь дней.

Полководцы Чингисхановы шли за бегущим остатком Российского войска до самого Днепра. Жители городов и сел, в надежде смягчить их свирепость покорностию, выходили к ним навстречу со крестами; но Татары безжалостно убивали и граждан и земледельцев, следуя правилу, что побежденные не могут быть друзьями победителей, и что смерть первых нужна для безопасности вторых. Вся южная Россия трепетала: народ, с воплем и стенанием ожидая гибели, молился в храмах – и Бог на сей раз услышал его молитву. Татары, не находя ни малейшего сопротивления, вдруг обратились к Востоку и спешили соединиться с Чингисханом в Великой Бухарии, где сей дикий Герой, собрав всех Полководцев и Князей, на общем сейме давал законы странам завоеванным. Он с удовольствием встретил свое победоносное войско, возвратившееся от Днепра: с любопытством слушал донесение вождей, хвалил их и щедро наградил за оказанное ими мужество. Оскорбленный тогда могущественным Царем Тангутским, Чингисхан пошел сокрушить его величие.

Россия отдохнула: грозная туча как внезапно явилась над ее пределами, так внезапно и сокрылась. «Кого Бог во гневе своем насылал на землю Русскую? – говорил народ в удивлении: – откуда приходили сии ужасные иноплеменники? куда ушли? известно одному Небу и людям искусным в книжном учении». – Селения, опустошенные Татарами на восточных берегах Днепра, еще дымились в развалинах: отцы, матери, друзья оплакивали убитых: но легкомысленный народ совершенно успокоился, ибо минувшее зло казалось ему последним.

Э. Соколовский. Битва русских дружин с татарами

Князья южной России, готовясь идти на Моголов, требовали помощи от Великого Князя Георгия. Племянник его, Василько Константинович, шел к ним с дружиною Ростовскою и стоял уже близ Чернигова: там сведал он о несчастии их и возвратился к дяде, благодаря Небо за спасение жизни и воинской чести своей. Не предвидя будущего, Владимирцы утешались мыслию, что Бог избавил их от бедствия, претерпенного другими россиянами. Георгий, некогда уничиженный Мстиславом Галицким, мог даже с тайным удовольствием видеть его в злополучии: долговременная слава и победа сего Героя возбуждала зависть. – Но скоро несчастные для суеверных знамения произвели общий страх в России (и во всей Европе). Явилась комета, звезда величины необыкновенной, и целую неделю в сумерки показывалась на Западе, озаряя небо лучем блестящим. В сие же лето сделалась необыкновенная засуха: леса, болота воспламенялись; густые облака дыма затмевали свет солнца; мгла тяготила воздух, и птицы, к изумлению людей, падали мертвые на землю. Вспомнили, что в княжение Всеволода I было такое же лето, в России, и что отечество наше стенало тогда от врагов иноплеменных, голода и язвы.

Провидение, действительно готовое искусить Россию всеми возможными для Государства бедствиями, еще на несколько лет отложило их; а россияне как бы спешили воспользоваться сим временем, чтобы свежую рану отечества растравить новыми междоусобиями. Юный сын Георгиев, исполняя тайное повеление отца, вторично уехал из Новагорода со всем двором своим и занял Торжок, куда скоро прибыл и сам Георгий, брат его Ярослав, племянник Василько и шурин Михаил, Князь Черниговский. Они привели войско с собою, грозя Новугороду: ибо Великий Князь досадовал на многих тамошних чиновников за их своевольство. новогородцы отправили к Георгию двух Послов и хотели, чтобы он выехал из Торжка, отпустив к ним сына; а Великий Князь требовал, чтобы они выдали ему некоторых знаменитых граждан, и сказал: «Я поил коней своих Тверцою: напою и Волховом». Воспоминая с гордостию, что сам Андрей Боголюбский не мог их смирить оружием, новогородцы укрепили стены свои, заняли войском все важные места на пути к Торжку и чрез новых Послов ответствовали Георгию: «Князь! Мы тебе кляняемся; но своих братьев не выдадим. Дерзнешь ли на кровопролитие? У тебя меч, у нас головы: умрем за Святую Софию». Георгий смягчился; вступили в переговоры, и шурин его, Михаил Черниговский, поехал княжить в Новгород.

[1225 г.] Правление сего Князя было мирно и счастливо. «Вся область наша, – говорит Летописец Новогородский, – благословляла свой жребий, не чувствуя никакой тягости». Георгий вышел из Торжка, захватив казну Новогородскую и достояние многих честных людей: Михаил, провождаемый знаменитыми чиновниками, ездил в Владимир и согласил Георгия возвратить сию незаконную добычу. Народ любил Князя; но Михаил считал себя пришельцем в северной России. Выехав из Чернигова в то время, когда Татары приближались к Днепру, он стремился душою к своей отчизне, где снова царствовали тишина и безопасность. Напрасно усердные новогородцы доказывали ему, что Князь, любимый народом, не может с покойною совестию оставить его: Михаил на Дворе Ярослава простился с ними, сказав им, что Чернигов и Новгород должны быть как бы единою землею, а жители братьями и друзьями; что свободная торговля и гостеприимство свяжут их узами общих выгод и благоденствия. Нередко задерживая у себя Князей ненавистных, новогородцы давали волю добрым жить с ними, или, говоря тогдашним языком, поклониться Святой Софии: изъявили благодарность Михаилу, отпустили его с великою честию и послали за Ярославом-Феодором.

[1226 г.] В то время Литовцы, числом до 7000, ворвались в наши пределы; грабили область Торопецкую, Новогородскую, Смоленскую, Полоцкую; убивали купцов и пленяли земледельцев. Летописцы говорят, что сии разбойники никогда еще не причиняли столь великого зла Государству Российскому. Ярослав, предводительствуя своею дружиною Княжескою, соединился с Давидом Мстиславичем Торопецким, с братом его, Владимиром Псковским, и настиг неприятеля близ Усвята; положил на месте 2000 Литовцев, взял в плен их Князей, освободил всех наших пленников. Князь Давид и любимый Меченосец Ярославов находились в числе убитых россиян. новогородцы не были в сражении: доходили только до Русы и возвратились. Однако ж Ярослав, приехав к ним и выслушав их оправдание, не изъявил ни малейшего гнева; а в следующий год [1227] ходил с войском в северную, отдаленную часть Финляндии, где никогда еще не бывали россияне; не обогатился в сей бедной стране ни серебром, ни золотом, но отнял у многих жителей самое драгоценнейшее благо: отечество и вольность. новогородцы взяли столько пленников, что не могли всех увести с собою: некоторых бесчеловечно умертвили, других отпустили домой. – Ярослав в сей же год отличился делом гораздо полезнейшим для человечества: отправил Священников в Корельскую землю и, не употребив никаких мер насильственных, крестил большую часть жителей, уже давно подданных Новагорода и расположенных добровольно к принятию Христианства. Представив действие благоразумного усердия к Вере, не скроем и несчастных заблуждений суеверия: в то время, как наши церковные учители проповедывали Корелам Бога истинного и человеколюбивого, ослепленные новогородцы сожгли четырех мнимых волшебников на Дворе Ярослава. К чести Духовенства и тогдашнего Новогородского Архиепископа Антония – который в 1225 году возвратился из Перемышля Галицкого – заметим, что в сем жалостном безумии действовал один народ, без всякого внушения со стороны Церковных Пастырей.

[1228 г.] россияне думали, что, грозно опустошив Финляндию, они уже на долгое время будут с сей стороны покойны; но месть дает силы. Лишенные отцев, братьев, детей и пылая справедливою злобою, Финляндцы разорили селения вокруг Олонца и сразились с Посадником Ладожским. Их было около двух тысяч. Ночь прекратила битву. Напрасно предлагав мир, они умертвили всех пленников, бросили лодки свои и бежали в густые леса, где Ижеряне и Корелы истребили их всех до одного человека. Между тем Ярослав, не имев времени соединиться с Ладожанами, праздно стоял на Неве и был свидетелем мятежа воинов Новогородских, хотевших убить какого-то чиновника, именем Судимира: Князь едва мог спасти несчастного, скрыв его в собственной ладии своей.

Вообще Ярослав не пользовался любовию народною. Желая иметь Псков в своей зависимости, он поехал туда с Новогородскими чиновниками; но Псковитяне не хотели принять его, думая, что сей Князь везет к ним оковы и рабство. Огорченный Ярослав, возвратясь в Новгород, собрал жителей на дворе Архиепископском и торжественно принес им жалобу. «Небо свидетель, – говорил он, – что я не хотел сделать ни малейшего зла Псковитянам и вез для них не оковы, а дары, овощи и паволоки. Оскорбленная честь моя требует мести». Недовольный холодностию граждан, Князь призвал войско из Переславля Залесского, и новогородцы с изумлением увидели шатры его полков вокруг дворца. Славянский конец также наполнился толпами сих ратников, с головы до ног вооруженных и страшных для народа своевольного. Ярослав сказывал, что хочет идти против Немецких Рыцарей; но граждане не верили ему и боялись его тайных замыслов. К тому же бедные жаловались на дороговизну; от прибытия многочисленного войска цена на хлеб и на мясо возвысилась: осьмина ржи стоила нынешними серебряными деньгами 53 1/2 копейки, пшеницы 89 1/2, а пшена рубль 25 копеек. Ярослав требовал от Псковитян, чтобы они выдали ему клеветников его, а сами шли с ним к Риге; но Псковитяне уже заключили особенный тесный союз с Рижским Орденом и, будучи обнадежены в помощи Рыцарей, прислали в Новгород одного Грека с таким ответом: «Князь Ярослав! Кланяемся тебе и друзьям Новогородцам; а братьев своих не выдадим и в поход нейдем, ибо Немцы нам союзники. Вы осаждали Колывань (Ревель), Кесь (Венден) и Медвежью Голову, но брали везде не города, а деньги; раздражив неприятелей, сами ушли домой, а мы за вас терпели: наши сограждане положили свои головы на берегах Чудского озера; другие были отведены в плен. Теперь восстаете против нас: но мы готовы ополчиться с Святою Богородицею. Идите, лейте кровь нашу; берите в плен жен и детей: вы не лучше поганых». Сии укоризны относились вообще к Новогородцам; однако ж народ взял сторону Псковитян: решительно объявил Князю, что не хочет воевать ни с ними, ни без них с Орденом Немецким, и требовал, чтобы рать Переславская удалилась. Ярослав велел полкам выступить, но в досаде и гневе сам уехал из Новагорода, оставив там юных сыновей, Феодора и Александра, под надзиранием двух Вельмож. Псковитяне торжествовали; отпустили Немцев, Чудь, Латышей, уже призванных ими для защиты, и выгнали из города друзей Ярославовых, сказав им: «Подите к своему Князю; вы нам не братья». Тогдашний союз россиян с Ливонским Орденом и дружелюбные их сношения с Послом Гонория III в Риге, Епископом Моденским, столь обрадовали Папу, что он в 1227 году написал весьма благосклонное письмо ко всем нашим Князьям, обещая им мир и благоденствие в объятиях Латинской Церкви и желая видеть их Послов в Риме. «Ваши заблуждения в Вере (говорил он) раздражают Небо и причиною всех зол в России: бойтесь еще ужаснейших, если не обратитесь к истине. Увещаем и молим, чтобы вы письменно изъявили на то добрую волю чрез надежных Послов, а между тем жили мирно с Христианами Ливонскими».

С сего времени Новгород был несколько лет жертвою естественных и гражданских бедствий. От половины августа до самого декабря месяца густая тьма покрывала небо и шли дожди беспрестанные; сено, хлеб гнили на лугах и в поле; житницы стояли пустые. Народ, желая кого-нибудь обвинить в сем несчастии, восстал против нового Владыки Новогородского, Арсения (ибо Антоний, слабый здоровьем, лишился языка и добровольно заключился в монастыре Хутынском). «Бог наказывает нас за коварство Арсения, – говорили безрассудные: – он выпроводил Антония в Хутынскую Обитель и несправедливо присвоил себе его сан, подкупив Князя». Добрый, смиренный Пастырь молился денно и нощно о благе сограждан; но дожди не преставали, и народ, после шумного Веча, извлек Архиепископа из дому, гнал, толкал, едва не умертвил его как преступника. Арсений искал убежища в Софийском храме, наконец, в монастыре Хутынском, откуда немой Антоний должен был возвратиться в дом Святителей. новогородцы дали ему в помощники двух светских чиновников и еще не могли успокоиться: вооружились, разграбили дом Тысячского, Стольников Архиерейского и Софийского, хотели повесить одного Старосту и кричали, что сии люди наводят Князя на зло. Избрав нового Тысячского, Вече послало сказать Ярославу, чтобы он немедленно ехал в Новгород, снял налог церковный, запретив Княжеским судьям ездить по области и, наблюдая в точности льготные грамоты Великого Ярослава, действовал во всем сообразно с уставом новогородской вольности. «Или, – говорили ему Послы Веча, – наши связи с тобою навеки разрываются». Еще Князь не дал ответа, когда юные сыновья его, Феодор и Александр, устрашенные мятежом Новогородским, тайно уехали к отцу с своими Вельможами. «Одни виновные могут быть робкими беглецами (сказали новогородцы): не жалеем об них. Мы не сделали зла ни детям, ни отцу, казнив своих братьев. Небо отмстит вероломным; а мы найдем себе Князя. Бог по нас: кого устрашимся?» Они клялися друг другу быть единодушными и звали к себе Михаила Черниговского; но Послы их были задержаны на дороге Князем Смоленским, другом Ярославовым.