Текст книги "Полная история государства Российского в одном томе"

Автор книги: Николай Карамзин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 150 (всего у книги 150 страниц)

Но Делагарди, снискав личную приязнь Бутурлина, бывшего Гетманова пленника и ревностного ненавистника Ляхов, вздумал, по тайному совету сего легкомысленного Воеводы, как пишут – захватить древнюю столицу Рюрикову, чтобы возвратить ее Московскому Царю-Шведу или удержать как важное приобретение для Швеции. Срок перемирия минул, и Делагарди, жалуясь, что новогородцы не дают ему денег, изъявляют расположение неприятельское, укрепляются, жгут деревянные здания близ вала, ставят пушки на стенах и башнях, приближился к Колмову монастырю, устроил войско для нападения, тайно высматривал места и дружелюбно угощал Послов Ляпунова. Бутурлин с ним не разлучался, празднуя в его стане. Другие Воеводы также беспечно пили в Новегороде; не берегли ни стен, ни башен; жители ссорились с людьми ратными; купцы возили товары к Шведам. Ночью с 15 на 16 июля Делагарди, объявив своим чиновникам, что враждебный Новгород, великий именем, славный богатством, не страшный силами, должен быть их легкою добычею и важным залогом, с помощию одного слуги изменника, Ивана Швала, незапно вломился в западную часть города, в Чудинцовские ворота. Все спали: обыватели и стража. Шведы резали безоружных. Скоро раздался вопль из конца в конец, но не для битвы: кидались от ужаса в реку, спасались в крепость, бежали в поле и в леса; а Бутурлин Московскою дорогою с Детьми Боярскими и стрельцами, имев однако ж время выграбить лавки и домы знатнейших купцов. Сражалась только горсть людей под начальством Головы Стрелецкого, Василия Гаютина, Атамана Шарова, Дьяков Голенишева и Орлова; не хотела сдаться и легла на. месте. Еще один дом на Торговой стороне казался неодолимою твердынею: Шведы приступали и не могли взять его. Там мужествовал Протоиерей Софийского храма, Аммос, с своими друзьями, в глазах Митрополита Исидора, который на стенах крепости пел молебны и, видя такую доблесть, издали давал ему благословение крестом и рукою, сняв с него какую-то эпитимию церковную. Шведы сожгли наконец и дом и хозяина, последнего славного Новогородца в истории! Уже не находя сопротивления, они искали добычи; но пламя объяло вдруг несколько улиц, и Воевода Боярин Князь Никита Одоевский, будучи в крепости с Митрополитом, немногими Детьми Боярскими и народом малодушным, предложил Генералу Делагарди мирные условия. Заключили, 17 июля, следующий договор, от имени Карла IX и Новагорода, с ведома Бояр и народа Московского, утверждая всякую статью крестным целованием за себя и потомство:

1) Быть вечному миру между обеими Державами, на основании Теузинского договора. Мы, новогородцы, отвергнув Короля Сигизмунда и наследников его, Литву и ляхов вероломных, признаем своим защитником и покровителем Короля Шведского с тем, чтобы России и Швеции вместе противиться сему врагу общему и не мириться одной без другой.

2) Да будет Царем и великим Князем Владимирским и Московским сын Короля Шведского, Густав Адольф или Филипп. Новгород целует ему крест в верности, и до его прибытия обязывается слушать Военачальника Иакова Делагарди во всем, что касается до чести упомянутого сына Королевского и до государственного, общего блага; вместе с ним, Иаковом, утвердить в верности к Королевичу все города своего Княжества, оборонять их и не жалеть для того самой жизни. Мы, Исидор Митрополит, Воевода Князь Одоевский и все иные сановники, клянемся ему, Иакову, быть искренними в совете и ревностными на деле; немедленно сообщать все, что узна́ем из Москвы и других мест России; без его ведома не замышлять ничего важного, особенно вредного для Шведов, но предостерегать и хранить их во всех случаях; также объявить добросовестно все приходы казенные, наличные деньги и запасы, чтобы удовольствовать войско, снабдить крепости всем нужным для их безопасности и тем успешнее смирить непослушных Королевичу и Великому Новугороду.

3) Взаимно и мы, Иаков Делагарди и все Шведские сановники, клянемся, что если Княжество Новогородское и Государство Московское признают Короля Шведского и наследников его своими покровителями, заключив союз, против Ляхов, на вышеозначенных условиях: то Король даст им сына своего, Густава или Филиппа, в Цари, как скоро они единодушно, торжественным Посольством, изъявят его величеству свое желание; а я, Делагарди, именем моего Государя обещаю Новугороду и России, что их древняя Греческая Вера и богослужение останутся свободны и невредимы, храмы и монастыри целы, Духовенство в чести и в уважении, имение святительское и церковное неприкосновенно.

В. Е. Савинский. Больной князь Пожарский принимает послов

4) Области Новогородского Княжества и другие, которые захотят также иметь Государя моего покровителем, а сына его Царем, не будут присоединены к Швеции, но останутся Российскими, исключая Кексгольм с уездом; а что Россия должна за наем Шведского войска, о том Король, дав ей сына в Цари и смирив все мятежи ее, с Боярами и народом сделает расчет и постановление особенное.

5) Без ведома и согласия Российского Правительства не вывозить в Швецию ни денег, ни воинских снарядов и не сманивать россиян в Шведскую землю, но жить им спокойно на своих древних правах, как было от времени Рюрика до Феодора Иоанновича.

6) В судах, вместе с Российскими сановниками должно заседать такое же число и Шведских для наблюдений общей справедливости. Преступников, Шведов и россиян, наказывать строго; не укрывать ни тех, ни других, и в силу Теузинского договора, выдавать обидчиков истцам.

7) Бояре, чиновники, дворянство и люди воинские сохраняют отчины, жалованье, поместья и права свои; могут заслужить и новые, усердием и верностию.

8) Будут награждаемы и достойные Шведы, за их службу в России, имением, жалованьем, землями, но единственно с согласия Вельмож Российских, и не касаясь собственности церковной, монастырской и частной.

9) Утверждается свобода торговли между обеими Державами.

10) Козакам Дерптским, Ямским и другим из Шведских владений открыть путь в Россию и назад, как было уставлено до Борисова Царствования.

11) Крепостные люди, или холопи, как издревле ведется, принадлежат господам, и не могут искать вольности.

12) Пленники, Российские и Шведские, освобождаются.

13) Сии условия тверды и ненарушимы как для Новагорода, так и для всей Московской Державы, если она призна́ет Государя Шведского покровителем, а Королевича Густава или Филиппа Царем. О всем дальнейшем, что будет нужно, Король условится с Россиею по воцарении его сына.

14) Между тем, ожидая новых повелений от Государя моего, я, Делагарди, введу в Новгород столько воинов, сколько нужно для его безопасности; остальную же рать употреблю или для смирения непослушных, или для защиты верных областных жителей; а Княжеством Новогородским, с помощию Божиею, Митрополита Исидора, Воеводы Князя Одоевского и товарищей его, буду править радетельно и добросовестно, охраняя граждан и строгостию удерживая воинов от всякого насилия.

15) Жители обязаны Шведскому войску давать жалованье и припасы, чтобы оно тем ревностнее содействовало общему благу.

16) Боярам и ратным людям не дозволяется, без моего ведома, ни выезжать, ни вывозить своего имения из города.

17) Сии взаимные условия ненарушимы для Новагорода, и в таком случае, если бы, сверх чаяния, Государство Московское не приняло оных: в удостоверение чего мы, Воевода Иаков Делагарди, Полковники и Сотники Шведской рати, даем клятву, утвержденную нашими печатями и рукоприкладством.

18) И мы, Исидор Митрополит с духовенством, бояре, чиновники, купцы и всякого звания люди Новогородские, также клянемся в верном исполнении договора нашему покровителю, Его Величеству Карлу IX и сыну его, будущему Государю нашему, хотя бы, сверх чаяния, Московское Царство и не приняло сего договора.

О Вере избираемого не сказано ни слова: Делагарди без сомнения успокоил Новогородцев, как Жолкевский Москвитян, единственно надеждою, что Королевич исполнит их желание и будет сыном нашей Церкви. В крайности обстоятельств молчала и ревность к Православию! Думали только спастися от государственной гибели, хотя и с соблазном, хотя и с опасностию для Веры.

Шведы, вступив в крепость, нашли в ней множество пушек, но мало воинских и съестных припасов и только 500 рублей в казне, так что Делагарди, мыслив обогатиться несметными богатствами Новогородскими, должен был требовать денег от Короля: ибо войско его нетерпеливо хотело жалованья, волновалось, бунтовало, и целые дружины с распущенными знаменами бежали в Финляндию.

К счастию Шведов, новогородцы оставались зрителями их мятежа, и дали Генералу Делагарди время усмирить его, верно исполняя договор, утвержденный и присягою всех Дворян, всех людей ратных, которые ушли с Бутурлиным, но возвратились из Бронниц. Сам же Бутурлин, если не изменник, то безумец, жив несколько дней в Бронницах, чтобы дождаться там своих пожитков из Новагорода, им злодейски ограбленного, спешил в стан Московский, вместе с Делагардиевым чиновником, Георгом Бромме, известить наших Воевод, что Шведы, взяв Новгород как неприятели, готовы как друзья стоять за Россию против ляхов.

Но стан Московский представлялся уже не Россиею вооруженною, а мятежным скопищем людей буйных, между коими честь и добродетель в слезах и в отчаянии укрывались! – Один россиянин был душою всего и пал, казалось, на гроб отечества. Врагам иноплеменным ненавистный, еще ненавистнейший изменникам и злодеям Российским, тот, на кого Атаман разбойников, в личине Государственного Властителя, изверг Заруцкий, скрежетал зубами – Ляпунов действовал под ножами. Уважаемый, но мало любимый за свою гордость, он не имел, по крайней мере, смирения Михаилова; знал цену себе и другим; снисходил редко, презирал явно; жил в избе, как во дворце недоступном, и самые знатные чиновники, самые раболепные уставали в ожидании его выхода, как бы царского. Хищники, им унимаемые, пылали злобою и замышляли убийство в надежде угодить многим личным неприятелям сего величавого мужа. Первое покушение обратилось ему в славу; 20 Козаков, кинутых Воеводою Плещеевым в реку за разбой близ Угрешской Обители, были спасены их товарищами и приведены в стан Московский. Сделался мятеж: грабители, вступаясь за грабителей, требовали головы Ляпунова. Видя остервенение злых и холодность добрых, он в порыве негодования сел на коня и выехал на Рязанскую дорогу, чтобы удалиться от недостойных сподвижников. Козаки догнали его у Симонова монастыря, но не дерзнули тронуть: напротив того убеждали остаться с ними. Он ночевал в Никитском укреплении, где в следующий день явилось все войско: кричало, требовало, слезно молило именем России, чтобы ее главный поборник не жертвовал ею своему гневу. Ляпунов смягчился, или одумался: занял прежнее место в стане и в совете, одолев врагов, или только углубив ненависть к себе в их сердце. Мятеж утих; возник гнусный ков, с участием и внешнего неприятеля. Имея тайную связь с Атаманом-Триумвиром, Госевский из Кремля подал ему руку на гибель человека, для обоих страшного: вместе умыслили и написали именем Ляпунова указ к городским Воеводам о немедленном истреблении всех Козаков в один день и час. Сию подложную, будто бы отнятую у гонца бумагу представил товарищам Атаман Заварзин: рука и печать казались несомнительными. Звали Ляпунова на сход: он медлил; наконец уверенный в безопасности двумя чиновниками, Толстым и Потемкиным, явился среди шумного сборища Козаков; выслушал обвинения; увидел грамоту и печать; сказал: "писано не мною, а врагами России"; свидетельствовался Богом; говорил с твердостию; смыкал уста и буйных; не усовестил единственно злодеев: его убили, и только один россиянин, личный неприятель Ляпунова, Иван Ржевский, стал между им и ножами: ибо любил отечество; не хотел пережить такого убийства и великодушно приял смерть от извергов: жертва единственная, но драгоценная, в честь Герою своего времени, главе восстания, животворцу государственному, коего великая тень, уже примиренная с законом, является лучезарно в преданиях истории, а тело, искаженное злодеями, осталось, может быть, без Христианского погребения и служило пищею врагам, в упрек современникам неблагодарным, или малодушным, и к жалости потомства!

Следствия были ужасны. Не умев защитить мужа силы, достойного Стратига и Властителя, войско пришло в неописанное смятение; надежда, доверенность, мужество, устройство исчезли. Злодейство и Заруцкий торжествовали; грабительства и смертоубийства возобновились, не только в селах, но и в стане, где неистовые Козаки, расхитив имение Ляпунова и других, умертвили многих Дворян и Детей Боярских. Многие воины бежали из полков, думая о жизни более, нежели о чести, и везде распространили отчаяние; лучшие, благороднейшие искали смерти в битвах с ляхами… В сие время явился Сапега от Переславля, а Госевский сделал вылазку: напали дружно, и снова взяли все от Алексеевской башни до Тверских ворот, весь Белый город и все укрепления за Москвою-рекою. россияне везде противились слабо, уступив малочисленному неприятелю и монастырь Девичий. Сапега вошел в Кремль с победою и запасами. Хотя Россия еще видела знамена свои на пепле столицы, но чего могла ждать от войска, коего срамными главами оставались Тушинский Лжебоярин и злодей, сообщник Марины, вместе с изменниками, Атаманом Просовецким и другими, не воинами, а разбойниками и губителями?

И что была тогда Россия? Вся полуденная беззащитною жертвою грабителей Ногайских и Крымских: пепелищем кровавым, пустынею; вся юго-западная, от Десны до Оки, в руках Ляхов, которые, по убиении Лжедимитрия в Калуге, взяли, разорили верные ему города: Орел, Болхов, Белев, Карачев, Алексин и другие; Астрахань, гнездо мелких самозванцев, как бы отделилась от России и думала существовать в виде особенного Царства, не слушаясь ни Думы Боярской, ни Воевод Московского стана; Шведы, схватив Новгород, убеждениями и силою присвоивали себе наши северо-западные владения, где господствовало безначалие, – где явился еще новый, третий или четвертый Лжедимитрий, достойный предшественников, чтобы прибавить новый стыд к стыду россиян современных и новыми гнусностями обременить историю, – и где еще держался Лисовский с своими злодейскими шайками. Высланный наконец жителями изо Пскова и не впущенный в крепкий Иваньгород, он взял Вороночь, Красный, Заволочье; нападал на малочисленные отряды Шведов; грабил, где и кого мог. Тихвин, Ладога сдалися Генералу Делагарди на условиях Новогородских; Орешек не сдавался…

Примечания

¹ Седьмою. – Поправка историографа на собственном его экземпляре «Истории государства Российского».

² Только с Петра Великого начинаются для нас словесные предания: мы слыхали от своих отцов и дедов о нем, о Екатерине I, Петре II, Анне, Елисавете многое, чего нет в книгах.

³ Говорю единственно о тех, которые писали целую историю народов. Феррерас, Даниель, Масков, Далин, Маллет не равняются с сими двумя историками; но усердно хваля Мюллера (историка Швейцарии), знатоки не хвалят его Вступления, которое можно назвать Геологическою поэмою.

⁴ Том IX издан не прежде 1821 года. Впоследствии, как известно, вышли еще при жизни историографа, в 1824 году, тома X и XI, а по смерти его том XII. – Прим. издателя 1842 г.

⁵ В разных списках Нестора (Пушкинском, Кёнигсбергском) находятся слова: «к нему же (Феодосию) и аз приидох худый, и прият мя, лет ми сущу семнатцати от роженья моего». Игумен Феодосий скончался в 1074 году: итак, летописец наш родился около 1050 года. – В заглавии Хлебниковского списка (см. ниже) поставлено имя Нестора: в других автор назван просто черноризцем Феодосиева монастыря Печерского. Житие Нестора в печатном Патерике есть новейшее сочинение: его нет в древнем рукописном.

⁶ Вероятно, что по запискам церковным Нестор означал дни преставления некоторых древних князей.

⁷ Мы должны упомянуть о мнимом древнейшем летописце Иоакиме, первом новгородском епископе, приехавшим в Россию с царевною Анною, супругою Св. Владимира. Татищев рассказывает следующее: «Архимандрит Мельхиседек доставил ему как любителю древностей три тетради, полученные им от монаха Вениамина и выписанные из старой книги, с которою Вениамин сам ехал к Татищеву, но умер дорогою. В тетрадях написано, что Нестор худо знал происшествия новгородские, гораздо лучше известные Иоакиму; что Славен, внук Иафетов, по сказанию сего епископа, основал город Славянск в России; что после господствовал там князь Вандал, коего родственниками были князья Гардорик и Гунигар, завоеватели многих стран; что сыновья Вандаловы назывались Избор, Столпосвят и Владимир, женатый на Адвинде; что от Владимира произошел Буривой, отец Гостомысла, который изгнал варягов из России и построил Выборг; что Рюрик ему внук, Ольга Прекраса также родственница; что Святослав мучил христиан; что Св. Владимир крестился не в Херсоне, а в Болгарии; что его сыновья Борис и Глеб родились от царевны Анны, не греческой (изъясняет Татищев), а болгарской», и пр. См. его Рос. Истории т. I, стр. 29–51.

Сию шутку многие приняли за истину и начали с важностию говорить о летописце Иоакиме. Но слова Татищева: Вениамин монах токмо для закрытия вымышлен (стр. 42), доказывают, что здесь дело идет о вымыслах. Басня о князьях Славене, Изборе и прочих давно известна. Другие мнимые Иоакимовы сказания явно принадлежат той же категории. Слог их есть новый. Иоаким в Х веке мог ли написать: Святослав имел три сына, им же тако области раздели – Ярополк, известяся о сем, печален бысть – победиша не силою, ни храбростию, но предательством – мы же (Иоаким в Новгороде) ходихом по торжищем и улицам, и учахом; но гиблющим в нечестии слово крестное явися безумием и обманом, и пр. Всего решительнее следующее замечание: доказано ли, что Анна, супруга Владимира, была греческая царевна, родная сестра императоров Василия и Константина? Без сомнения: не только Нестор, не только современные немецкие, арабские, но и византийские летописцы единогласно то утверждают. Как же Иоаким, приехавший с Анною в Россию, мог считать ее княжною болгарскою? Видим причину сего вымысла: не знав, что Кедрин и Зонара именуют Владимира зятем своих императоров; не знав ни Дитмара, ни Эль-Макина, Татищев сомневался в истине Несторова повествования и хотел исправить мнимую его ошибку, говоря: сие ко изъяснению древности и Несторова темного сказания много служит, доколе полнейшая тех времен история сыскаться может (см. Татищев. Рос. Истории т. I, стр. 51). Повторяю, что он не мыслил обманывать: это затейливая, хотя и неудачная догадка.

⁸ Подробный Псковский летописец, доныне не изданный, начинается около 1303 года; а древнейшие в нем известия взяты из Нестора и Новгородской летописи. У меня были четыре списка сей важной хроники: один Архивский Н.Н. Бантыша-Каменского, другой Архивский А.Ф. Малиновского, третий Синодальный, четвертый графа Ф.А. Толстого. Первый из библиотеки стольника Василья Никифоровича Собакина, коего отец в 1648 году был воеводою псковским; писан дьячком Андреем Козою и доходит до 1650 года. Другие три гораздо старее сего времени, и заключают в себе некоторые особенные известия.

⁹ Два перерыва заметнее иных: в княжение Василия Димитриевича и в царствование Иоанна IV Грозного: чему, как надобно думать, виною была смерть двух московских современных летописцев.

¹⁰ Например, Нестор по Кёнигсбергскому списку. Исправнее всех напечатана Новгородская летопись в Москве с харатейного Синодального списка, а в Петербурге с бумажного старого в Продолжении Древней Рос. Вивлиофики. Второй список идет далее; в нем именует себя поп Иван, без сомнения не автор, а переписчик: ибо тут же в харатейном Синодальном и теми же словами говорит о себе пономарь Тимофей. – Особенные сказания сей летописи начинаются со времен Ярослава Великого; предыдущее взято из Нестора. – Новгородские известия простираются в краткой летописи, отданной в Архив Иностр. коллегии А.Ф. Малиновским, до самого 1570 года.

¹¹ Первый поднесен императору графом А.И. Мусиным-Пушкиным; второй найден мною в библиотеке Троицкой лавры, отдан после Обществу Истории и Древностей и сгорел в нашествие французов.

¹² В 1809 году, осматривая древние рукописи покойного Петра Кирилловича Хлебникова, нашел я два сокровища в одной книге: летописи Киевскую, известную единственно Татищеву, и Волынскую, прежде никому неизвестную. Через несколько месяцев достал я и другой список их: принадлежав некогда Ипатьевскому монастырю, он скрывался в библиотеке С.-Петербургской Академии наук между дефектами. Хлебниковский список должен быть XV или XVI, Ипатьевский XIV века; оба начинаются Нестором. – Список Кёнигсбергский, завоеванный россиянами в 1760 году, не старее XVI века. – Ростовский, зарученный св. Димитрием, содержит в себе любопытные прибавления, писан в XVII веке, идет до времен Петра Великого и хранится в Архиве Иностр. коллегии. – Так называемый Воскресенский (напечатанный) есть Софийский Новгородский список Нестора и продолжателей его; в нем немало важных древних прибавлений: о старейшине Гостомысле, о варягах киевских, о характере первых князей. – Львовский, изданный в С.-Петербурге в 1792 г. в V томах под именем Летописца Русского, замечателен некоторыми особенными известиями о государствовании Иоанна III. – Архивским (в библиотеке Архива Иностр. коллегии) назвал я список XVII века, подобный Никоновскому, весьма исправный, от времен Василия Димитриевича до 1560 года. – Многие и ныне думают, что патриарх Никон составлял Никоновскую летопись: она только принадлежала ему, отдана им в библиотеку Воскресенского монастыря и надписана его рукою: вот для чего назвали ее сим именем. – Я говорю здесь о главных, лучших, по крайней мере известнейших списках: их находится, может быть, около тысячи в России, сверх многих сокращений, писанных обыкновенно в четверть листа. Екатерина Великая, страстно любя нашу историю, первая указала печатать летописи. Издержали немало денег, но не сделали нужнейшего: исправного ученого свода летописей. Какая нужда печатать одно в двадцати книгах? Не благоразумнее ли взять за основание лучший, древнейший список и только означить важные отмены, прибавления других? В десяти больших томах мы поместили бы все летописи от XI до XVII века с включением и Новгородской, Псковской, Киевской, Волынской. Имеем еще летописца Архангельского, Двинского, Нижегородского, Соловецкого, Устюжского, Вятского; последние два еще не изданы; каждый из них содержит в себе материалы для историка.

¹³ Татищев сказал несправедливо, что митрополиты Киприан и Макарий сочиняли ее: автор именно говорит (в печатн. стр. 76), что Макарий велел ему описать житие Св. Владимира, и пр. Киприановых сочинений там два: житие Петра митрополита и слово прощальное (см. стр. 558). – Многие новейшие сокращения летописей также расположены по степеням государей до самого царя Алексея.

¹⁴ Доныне еще не издано ни одного хронографа; они разных сочинителей, и тем любопытнее.

¹⁵ Симоном и Поликарпом. Списки Прологов имеем XIV и XIII веков. Минея писана в XVI [веке], а исправлена в XVII. Митрополит Макарий собирал для нее жития российских святых, сокращенные после св. Димитрием Ростовским. Макариева Минея хранится в Синодальной библиотеке.

¹⁶ Любопытны послания древних митрополитов, Иоанна и Никифора, епископа Нифонта и многих святителей XIII, XIV и XV веков, найденные мною в Патриаршей или Синодальной библиотеке.

¹⁷ К сожалению, на древних гробах нет надписей или они вырезаны уже в новейшие времена; зато в харатейных Евангелиях, Апостолах и других церковных книгах встречаются подписи исторические; например: «писано при таком-то князе и в таких-то обстоятельствах государства».

¹⁸ Нейбург. – Отметка историографа на собственном его экземпляре «Истории государства Российского».

¹⁹ См. Калайдовича о туровском епископе, XVI. – Отметка руки историографа на собственном его экземпляре «Истории государства Российского».

²⁰ См. Пушк., то есть Пушкинское Собрание. – Отметка руки историографа на собственном его экземпляре «Истории государства Российского».

²¹ Pmax: это род санок? Сибирск. – Отметка историографа на собственном его экземпляре «Истории государства Российского».

²² Сии слова рукою историографа исключены из собственного его экземпляра «Истории государства Российского». – Прим. издателя 1842 г.

²³ Краков. – Отметка историографа на собственном его экземпляре «Истории государства Российского».

²⁴ Польше. – Отметка историографа на собственном его экземпляре «Истории государства Российского».