Текст книги "Избранные произведения. В.2-х томах. Т. 1. Стихотворения. Песни"

Автор книги: Николай Доризо

 
Не минутная радость
Попадания в цель —
Есть
             в удаче
                               свой градус,
Свой обманчивый хмель.
 
 
Ты сумел потрудиться,
Ковш успеха допей,
Только
              опохмелиться
Тем успехом
                        не смей!
Опасайтесь довольных,
Я скажу вам, как врач,
Ибо
         безалкогольных
Нет на свете удач.
Победивший удачу, —
С ног
            сшибающий спирт
Сто
          и двести в придачу
Неудач победит!
 

1963

 
Пусть
           слава
                       подойдет
                                         к столу, —
За нею
            гнаться
                               я не буду.
В стихах
              не буду
                            бить посуду,
Чтоб прогреметь
                                  на всю страну.
Пусть
          слава
                           подойдет
                                                к столу, —
Хочу
           услышать
                                  похвалу.
Заметь
                   меня
                                старик Державин.
Но хоть я
                      дьявольски
                                             тщеславен,
Пусть
             слава
                              подойдет
                                                 к столу, —
А подойдет
                        она
                                     к столу,
Я крикну ей,
                          коль рядом
                                                  встанет
– Не отвлекай,
                                я делом занят!
Постой за шкафом,
                                        там,
                                                    в углу,
А после
                подойдешь
                                       к столу,
Когда мой гроб
                              украсят
                                                розы.
Свободный
                       от стихов
                                         и прозы, —
Я буду
            ждать
                         твою хвалу, —
Пусть
            слава
                         подойдет
                                                к столу!
 

1967

 
Иду под липами нависшими,
Где стынет утренняя тишь…
Москва обклеена афишами,
И всюду ты глядишь с афиш.
 
 
Твое лицо, так сладко спавшее
Под утро на моей руке.
И, вдруг повсюду замелькавшее,
Ловлю вблизи и вдалеке.
 
 
То там, где правила движения,
То у табачного лотка,
Хоть не имеешь отношения
Ты к производству табака.
 
 
Киоски, парки, учреждения —
Твое лицо. И оттого
Похож весь мир на день рождения,
На день рожденья твоего.
 
 
У входа в зал толпа расплещется,
Ее ты снова победишь.
Но вот идет к тебе расклейщица
Со связкой новеньких афиш.
 
 
Она спешит. Ей медлить некогда,
Афиши держит на весу
И вдруг привычно, как бы нехотя,
Проводит кистью по лицу.
 
 
А я за ней слежу растерянно:
Ладони маленькой нажим —
И ты зачеркнута, заклеена
Внезапным именем чужим…
 
 
Где вы, афиши, собиравшие
Когда-то нас на праздник свой,
Давно минувшие, опавшие
На этой самой мостовой!
 
 
Нет, с ними облик твой не вяжется.
В метро, у входа в Лужники,
Твоя улыбка вновь покажется,
Под утро встав с моей руки.
 
 
И все же, все же мне мерещится
Тот самый день, тот самый час,
Когда лицо твое расклейщица
Сотрет с афиш в последний раз.
 

1960

 
Я сочинил когда-то песню,
И песня встретилась со мной.
Она со школьниками вместе
Шла мимо
                         улицей ночной.
Шагала
                    с выпускного бала,
Меня задев слегка плечом,
В лицо взглянула —
                              не узнала,
Как будто ей я не знаком.
Не я как будто дал ей имя,
Был ею полон, сон гоня…
Она идет теперь с другими,
И нет ей дела до меня!
Хотелось крикнуть:
– Что ж ты, что же?
Остановись!..
                       Ведь ты моя! —
Но, как любой другой прохожий,
Ей уступил дорогу я.
 

1956

 
Любой талант
Под старость
                      очевидней.
Мне б испытанье
                                 старостью
Пройти.
Мне есть кого любить
И ненавидеть,
С кем счеты запоздалые свести.
Второй мой тайм.
Не жди,
что будет третий.
Не мельтешись.
Не путай
                с дракой
                                          бой.
Пусть днем и ночью
Внутренний твой тренер
Следит,
             как марсианин,
За тобой.
Второй мой тайм.
Дыхание второе.
Другой режим
Теперь необходим…
О, высшее волнение
Покоя
Жить всею жизнью,
А не днем одним!
 

1965

 
Со мной
                 хорошо тебе,
                                              Коля?
Сегодня совсем ты другой.
Не знаю я,
                     что ты такое,
Не знаешь ты,
                        кто я такой.
Нет,
          зеркало нас не сближает.
Стою
            перед этим стеклом —
Как будто
               состав
                              отъезжает,
А ты,
           за вагонным окном.
Все дальше ты,
                            все отдаленней,
И все непонятнее мне,
Чужой
             и совсем посторонний
В стеклянной своей глубине.
Я знаю,
               кто этот прохожий,
И кем
            родила его мать,
Но кто ты —
                       плохой ли,
                                         хороший —
Вот этого
                     мне не узнать!
Умен ли ты,
                      мне неизвестно,
Силен ли ты,
                         мой дорогой?
Поэтому
               так интересно
И так мне печально
                                     с тобой.
Ищу тебя
                снова и снова
Пером,
               что острее, чем глаз.
Скажи мне,
                      хоть строчка,
                                             хоть слово
Останется ли после нас?
И нет нам
                     друг с другом
                                             покоя,
На кладбище
                          будет покой, —
Не знаю я,
                   что ты такое,
Не знаешь ты,
                             кто я такой.
 

1969

Я. Смелякову

 
Приснилось мне,
Что я один поэт,
Что на земле
Поэтов больше нет.
Ни Блока нет,
Ни Острового нет, —
Мои стихи
На всех столбцах газет.
Редактора
В канун великих дат
Мне ласково,
Просительно звонят.
Во всех журналах
Обо мне статьи,
Все юбилеи в ЦДЛ
Мои,
И даже
День поэзии самой
Встречает мир,
Как день рожденья мой.
В транзисторах
Навстречу мне
В упор
Мои стихи
Читает детский хор.
Во всех речах,
На всех повестках дня
Правительство
Цитирует меня.
Свой первый день
Я встретил, как король.
Как марсианин,
Встретил день второй.
На третий день
Не спал я и не ел,
Поскольку сам себе
Осточертел.
Стараюсь вспомнить Блока,
Хоть строку,
И ни строки
Припомнить не могу.
Стремительно
Врываюсь в магазин:
– Есть Пушкин
Или Федор Фоломин? —
Но продавец,
Почтителен и тих,
Мне предлагает
Том стихов моих.
Я имя,
Славу —
Все готов отдать,
Чтоб хоть на час
Читателем мне стать,
Снять, как пальто,
Фамилию свою…
Из ящика
Газеты достаю.
Вот чье-то имя
В траурном окне.
Сто некрологов
Тоже обо мне!
 

1965

 
Чем же отличается
Гениальный художник
                                      от бездарного?
В жизни
             гениального художника
Бывает такая минута,
Когда он чувствует себя
                                             бездарным.
В жизни
бездарного художника
Такой минуты
                           никогда не бывает.
 

* * *

 
Это понял я в Риме,
Понял только вчера.
Это зримого зримей
В хладном храме Петра.
 
 
На колене титана,
Что прославил тот храм,
Незажившая рана,
Незалеченный шрам.
 
 
Кто же, гунн или варвар,
Кто в безумье своем
Белый трепетный мрамор
Изувечил ножом?
 
 
Было небо оранжево,
Стыл на стеклах багрец.
Свой шедевр Микеланджело
Завершил наконец.
 
 
И, вдохнув в него душу,
Обратился к нему:
– Ты живой!
                        Почему же
Ты молчишь,
                         почему?!
 
 
И в отчаянье замер,
И потряс кулаком.
И божественный мрамор
Полоснул тесаком.
 
 
Как он этим безумством
Беспощадно велик,
Высшим знаком искусства,
Что как след от вериг.
 
 
Мне бы взять эту участь,
Быть в удаче таким!
Жить,
и силою мучась,
И бессильем своим!
 
 
Чтоб
           тревога не з а жила,
Молод я
               или стар,
Чтобы,
              как Микеланджело,
Я удачи
              не знал!
 

1963

 
Меня враги считали дураком.
О, я на них за это не в обиде!
Как куколку с потешным колпаком,
Я им себя протягивал – берите!
 
 
Играйте с ней и засыпайте с ней.
Когда Париж как замок заточенья,
Мне ваша снисходительность нужней
Опасного кровавого почтенья.
 
 
Настанет день. Придет моя пора.
Не далека развязка этой пьесы.
Башка шута не стоит топора,
Зато Париж, конечно, стоит мессы!
 
 
Что ж, хлопайте по заду, по плечу,
Есть голова, была бы только шея!
Я приучу вас, я вас приручу
К тому, что я ручной, что я вас всех ручнее
 
 
О, господи, быть глупым помоги!..
В бокалах яд. Блестят кинжалы бледно.
Взойду на трон я, снявши башмаки,
Бесшумно, заурядно, незаметно.
 
 
Взойду на трон, и Франция сама
Склонит чело, на верность присягая.
О, высшая стратегия ума —
Обманчивая глупость шутовская.
 
 
Ну а пока насмешки, как добро,
От королевских я приму фамилий.
Быть хитрым, это вовсе не хитро,
Куда хитрей казаться простофилей.
 

1968

 
– Я – Жанна д’Арк!
Кричу тебе, толпа.
– Я – Жаниа д’Арк!.. —
В ответ
                 летят каменья.
Я от костра
                      спаслась,
И за свое спасенье,
Распята
                 у позорного столба.
Вы, граждане,
                             причислили меня
К святым,
                  но я спаслась,
Я избежала пламени,
А вам
           так нужен был
                                    клочок огня,
Как шелк
                  для государственного знамени.
Я мученицей
                         вам была нужна,
Святая дева,
                           дева Орлеана!
Я жить хочу,
                        простая девка – Жанна,
Любить,
                   рожать детей,
И этим я грешна.
Я сделала для вас
                                    все, что смогла,
Для милой Франции,
                                     когда мой меч солдата
Рубил врагов.
В одном лишь виновата,
Что я из плена
                           убежать смогла.
Меня казнить
                            не удалось врагам,
Вы, граждане,
                            казнить меня готовы,
Все той же инквизиции оковы,
Тот же костер
                             ползет к моим ногам.
Вы,
          как иконе,
                              кланяетесь мне
И судите меня,
                              как самозванку,
Во имя той легенды,
                                      что крестьянку
Поставила
                   с богами
                                      наравне.
О, как ты,
                  милость короля,
                                                 лукава!..
Вокруг
             толпы
                              сжимается кольцо.
Теперь я знаю,
                               что такое слава,—
Мое же имя
                     больно
                                    и кроваво
Дорожным камнем
                                  мне
                                          летит в лицо.
 

1968

 
Вы видели улочки
Древней Варшавы,
Где стертые временем
Камни шершавы,
Где ржавы узоры
Торжественных врат.
Гербы на дверях
И решетки оконные.
Теснятся дома,
Как тома
Запыленные,
На улочках-полках
Вплотную стоят.
Здесь все сохранилось,
Как в средневековье:
И крыш
Черепичная свежесть морковья,
Той давней эпохи
И запах
И цвет,
Река
В неизменной старинной оправе…
А сколько же лет
Этой древней Варшаве?
А древней Варшаве
Лишь несколько лет!
Здесь рушились стены,
Здесь бомбы взрывались,
С корнями
Дома
Из земли вырывались,
И корчились в пламени
Прутья оград.
Но жители
Улочки восстановили
Такими,
Какими те улочки были
И перед войной,
И столетья назад.
Восстановили.
До каждого дворика,
До ссадинки каждой
На камнях заборика,
До каждого стеклышка
Древних палат.
Мне нравятся
Новые зданья
Варшавы,
Но улочки эти,
Часовни,
Заставы,
Как главы поэмы,
Как главы державы,
Об истинно польской душе
Говорят.
И вспомнил я
Первые стройки России,
Когда мы
Древнейшие зданья
Сносили.
Мы молоды были
В ту нашу весну.
Тогда
Мы не раз забывали наивно:
Взрывать старину
Не всегда прогрессивно,
Порой прогрессивно
Беречь старину.
 

1964

 
Озера
В каменных оправах,
Дороги,
В каменных оправах,
Здесь валуны лежат в дубравах,
Как спящих мамонтов стада.
Поля зеленые на скалах,
Как на гранитных пьедесталах,
Как на гранитных пьедесталах
Сады,
                покосы,
                              города
Финляндии…
 
 
Гляжу на финскую природу,
Она как памятник народу.
Как вечный памятник народу
На склонах каменных – овес.
А посмотри на эти кручи,
На них леса густы,
                                  как тучи,
И тяжелы леса,
                             как тучи,
В прожилках тоненьких берез
Финляндии…
 
 
Трудолюбивы
Руки финна,
Не молчаливы
Руки финна,
Строгают доски,
Нянчат сына
И нянчат добрые цветы..
Что можно высечь из гранита?
Бутоны роз,
Степное жито.
Что можно высечь из гранита?
Неповторимые черты
Финляндии…
 

1964

 
Лучшей книги
Я не читал.
Плот «Кон-тики»,
Тур Хейердал.
 
 
С ним
                 пять товарищей,
В шорты одеты,
И океанище
На полпланеты,
 
 
Без оболочки,
Круглый,
                       пустой,
Нет на нем точки,
Нет запятой,
 
 
Только смертельный
Отблеск звезды
Да беспредельный
Космос воды.
 
 
Шаткие бревна
Скользят под ногой —
Нет реальности
В мире
               другой.
 
 
И все же реальность
Надежная есть —
Это не берег,
Не палубы жесть, —
 
 
Викингов рыжих
Земное упорство,
Дружба
              и юмор,
И дух мушкетерства!
 
 
Это
            не плот
По безбрежности вод —
Книга
              «Кон-тики»
К людям плывет.
 
 
Мне бы такое
Встретить в пути,
Мне бы свой отпуск
Так провести!
 
 
И повторять,
Словно сагу, всегда:
Смерть —
                  минута,
Старость —
                     года!
 

1964

 
Здесь окна пронизаны морем,
Весь город объемлет оно.
То дремлет, булыжники моя,
То вдруг заглушает кино.
 
 
Лежит, бесконечно прямое,
Оно среди белого дня.
А утром предчувствие моря
Чуть свет поднимает меня.
 
 
Спешу я к утесам и водам
Забыть неудачи хочу.
Морским исцеляющим йодом
Царапины эти лечу.
 
 
И снятся мне строки заглавий
Поэм, ощутимых едва,
И море шлифует, как гравий,
Все чувства мои и слова…
 
 
Вернувшись в свою комнатушку,
Где в окнах плывут катера,
Я море
                 кладу
                              под подушку
И слышу его до утра.
 

1960

 
А в Крыму осень,
А в Крыму осень,
Желтая,
            зеленая,
                              багряная,
Голубая,
                тихая,
                             стеклянная.
Вижу
         каждый камушек,
Сквозь волну
                        мерцающий,
Слышу
             каждый листик,
С дерева
                  слетающий.
Может, в эти краски,
Может, в эти листья
Ренуар
              обмакивал
Задумчивые кисти?
И меня, ленивого,
Словно петухи,
Будят на рассвете
Новые стихи.
У окна гостиницы
В честь такой погоды
В летних
                белых кителях
Ходят пароходы.
Винограда гроздья
На прилавках рынка,
И в полях
                  стрекозья
Легкая слюдинка.
…Неужели на свете
Есть что-то,
Кроме этой осени?
Неужели в Москве
Или в Мурманске
Шубы сегодня вы носите?
Можно сесть в самолет,
Чай допить,
                    закурить,
Как рубашку
                    на свитер,
Юг
          на север сменить.
Где-то вьюги полярные
В стекла стучат,
Не арбузы,
                    а бомбы
От спелости
                       где-то трещат.
А в Крыму осень!..
 

1962

 
Вот горный камень с профилем Волошина,
Он высится у бездны на краю.
А эта глыба кем-то так положена,
Что я черты Сократа узнаю.
 
 
Отдайся весь вниманию подробному
И только слушай камни, не дыша.
Они молчат так преданно,
                                                       по-доброму,
Как будто в них
                            живая есть душа.
 
 
Хотя бы эта маленькая галька.
Смотри,
                   ты видишь личика овал?
Она не галька, нет, —
                                     девчонка Галька,
Ее волшебник злой заколдовал.
 
 
У пыльных скал есть тоже имя, отчество.
Привыкли скалы о себе молчать.
Они скромны,
                        и мы их одиночества
Их муки не умеем замечать.
 
 
Мне с ними хорошо.
                                 Но, черт возьми,
Я о другом,
                      о самом добром чуде:
Ведь даже камни
                            могут быть
                                                  людьми,
Какими же людьми
                                    должны быть
                                                               люди!
 

1962

 
Как ты опишешь
Молнию прибоя,
Как выдохнешь
Дыхание волны,
Как выскажешь
Молчанье голубое
Морской
Непостижимой
Глубины?
Такой в лесах
Прозрачный мрак зеленый,
Такой здесь Грозно-розовый закат,
Такие удивительные клены,
Что стих мой
Только жалкий плагиат!
 

1961

 
Пришла ко мне свежесть,
Детская свежесть.
На солнце я нежусь,
Травинкою тешусь.
Гляжу на море застланное,
С бурливою каймой:
О, мое сердце заспанное,
Скорей себя умой!
Я
        душно,
                          некрасиво
Жил в доме городском,
И от меня разило
Тоской,
               как табаком.
И вдруг эта свежесть,
И вдруг эта смелость,
И песня запелась,
Как ей хотелось!
 

1962

 
Крым
           существует
                                    для солнца,
А солнце —
                      для Крыма.
Как без него,
                                без солнца,
Набережная нелюдима!
Влажно безмолвствуют пляжи
Без катеров на причале.
Даже киоски,
                          даже
Чайные одичали.
Мир этот южный,
                               фанерный,
Жалким становится,
                                      мокрым;
Море —
                недостоверным,
Каждый листочек —
                                        блеклым;
Все здесь лишается смысла,
Дни здесь —
                     не дни,
                                     а числа.
Все здесь лишается смысла,
Как жизнь моя
Без тебя!
 

1964

 
Все,
           что противоположно,
Друг без друга
                           невозможно:
Если б не было
                          печали,
Счастья
               мы б не замечали,
И,
       друзья мои,
                               поверьте,
Что бы там ни говорили,
Если б не было бы
                                 смерти,
Так бы
           жизнь
                       мы не любили.
Потерял я
                       сто империй —
Сто надежд,
                          и тем не менее,
Может быть,
                       мои потери —
Главное приобретение?!
За тебя я пью,
                               поэзия,
Как за чувство равновесия.
 

1967

 
Я был настолько молодым,
Что в пору,
                   в пору летнюю,
Девчонкой тоненькой любим,
Любил тридцатилетнюю.
Я прибавлял себе года
Не из пижонства пошлого,
А потому,
                что мне тогда
Так не хватало прошлого!
Я зрелости,
                    как равноправья,
                                                     ждал,
Жил с дерзкой торопливостью,
Поскольку
                   молодость
                                            считал
Большой несправедливостью!
Я был настолько молодым,
Что юность
                      оставлял другим.
 

1964

 
Даю такое указание,
С годами став,
                            как дьявол,
                                                     мудрым, —
Любимым назначать свидания
Не поздним вечером,
                                       а утром.
Рассвет всегда трезвее вечера,
И очевидней,
                         достоверней
На зорьке утренняя женщина,
Чем женщина поры вечерней.
Она тебе яснее зрима,
Честнее плоть,
                           прямей душа.
Уж коль любима,
                                так любима,
Коль хороша,
                            так хороша.
Когда тебя я вижу сонную
На зорьке
                      около меня,
Ты мне вдруг кажешься мадонною
С ребенком розового дня.
И этим гимном, гимном жреческим,
На свежей зорьке, зорьке ранней
Я славлю
                 утреннюю женщину,
Как бога солнца
                           египтянин.
 

1970

 
Все знаю смешинки лица твоего,
Когда же глаза закрываю,
Никак не могу я
Представить его,
Я как бы его
Забываю…
А лица совсем незнакомых людей
Отчетливо в памяти вижу.
Выходит,
Тебя
         разглядеть
Тем трудней,
Чем мне ты
                      роднее и ближе.
Мы видим
                    лишь то,
Что хоть чуть
                         в стороне,
Хоть чуточку
на расстоянье.
Настолько со мной ты,
Настолько во мне,
Что видеть я не в состоянье!
 

1953

В.В.

 
Если ты зла, мне не надо добрее,
Не молода, мне не надо моложе,
А не верна, мне не надо вернее.
Такая любовь на любовь не похожа.
А знаешь, быть может, мой прадед,
Тревожно и смутно
Прабабку твою
Ожидал
                и не встретил.
Мой дед перед смертью
Невнятно и трудно
О бабке твоей, о несбыточной,
Бредил.
И все это мне
По наследству досталось —
Довстретиться,
Если им недовстречалось.
Любовь к тебе
Мне перешла по наследству,
Как линия рта,
Как движенье любое.
Куда же, скажи мне, от этого деться?
Сомкнулось
                    навеки
Кольцо
              вековое.
Разлука —
Работа
                  труднейшего рода.
Таким я
                   живу,
А не просто люблю.
Как самый последний
Глоток кислорода,
Сейчас
            телефонный твой голос
Ловлю.
 

1966