Текст книги "Пламя в джунглях"

Автор книги: Николай Сучков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Пламя в джунглях

ПРЕДИСЛОВИЕ

Повесть Николая Сучкова «Пламя в джунглях» написана им раньше, чем «Репортаж из ада», опубликованный в 1966 году в «Звезде Востока». Этому предшествовали путевые очерки о Бирме – «В стране вечного лета» и «Там, где течет Иравади», напечатанные в московских издательствах.

Автор хорошо знает Бирму, ее людей. Он прожил там несколько лет, объездив и прошагав вдоль и поперек эту замечательную солнечную страну. Ему довелось побывать в тропических джунглях, познакомиться с интересными народностями, их своеобразным бытом, обычаями, легендами и сказаниями, в которых запечатлены сокровенные надежды, чаяния и мечты народа. Теперь Николай Сучков в художественной форме выразил свои впечатления о том мире и, особенно, о том поразительном факте, что даже в затерянном среди дремучих лесов и гор крае благородные идеи борьбы за свободу и счастливую жизнь ассоциируются с понятием «советский человек».

Действие повести развертывается в годы второй мировой войны, в период оккупации Бирмы милитаристской Японией. Повесть содержит большой познавательный материал о борьбе малых народностей Бирмы, о жизни в джунглях. Кстати, этот период в жизни бирманских джунглей, в жизни народностей, населяющих их, не нашел еще отражения в нашей художественной литературе, а в западной литературе изображен тенденциозно.

Народность нага населяет северо-западный угол Бирмы, где сходятся границы трех независимых ныне государств: Индии, Китая и Бирмы. Это – край гор и лесов, непроходимые джунгли. Тропинки – там основные пути сообщения. В сезон дождей – с мая по октябрь – тропы тонут в жидкой грязи и становятся непреодолимыми даже для пешеходов.

Нага живут еще родоплеменным строем, сохраняя в своем быту многие древние обычаи. Это результат не только географических условий, но и следствие колониального гнета. Англия, захватив в прошлом веке Бирму и превратив ее в свою колонию, объявила окраинные территории страны, населенные малыми народностями, «особыми районами». Допуск туда был строго ограничен. Жизнь и обычаи там застыли на долгие годы, чуждые каким бы то ни было переменам. Непосильные поборы, произвол колониальных чиновников, ограничения в передвижениях для этих полукочевых народностей, разжигание междоусобицы и тому подобные атрибуты колониализма обрекали местное население на жалкое прозябание, поставили многие племена на грань вымирания.

Нага, другие народности и национальности Бирмы не раз поднимались против поработителей. Однако колонизаторам удавалось топить в крови все выступления народа. В мае 1942 года Япония оккупировала Бирму, изгнав из страны английских колонизаторов. Она пришла со сладкозвучным призывом: «Азия для азиатов», и потому японских солдат и здесь и в других колониях Юго-Восточной Азии встречали, как своих «освободителей».

Заняв обширные территории в Юго-Восточной Азии, Япония вышла к границам Индии – жемчужине английской колониальной империи тех времен. Фронт трещал и распадался под натиском японских дивизий. Колонизаторы были в замешательстве. В тылу у них росло и ширилось освободительное движение порабощенных народов Индии. Тем временем первый эшелон японской армии завяз в горно-лесистом массиве, отделявшем Индию от Бирмы. Начавшийся муссон – сезон дождей, сделал джунгли Нагаленда почти непреодолимыми. Англичане получили передышку, чтобы спешно организовать оборону этой колонии.

Так в горных джунглях Бирмы завязался один из узлов борьбы, исход которой мог повлиять на судьбы Азии. Образовался важный фронт сухопутной военной кампании, развязанной Японией за обладание азиатским континентом.

Японская военщина, закрепившись на захваченных землях, вскоре показала свое истинное лицо. Начались поборы и насилия над местным населением. Хваленые «освободители» оказались на деле жестокими оккупантами, хозяйничающими по-разбойничьи в чужом доме. Слетала пышная позолота словесно-пропагандистской шелухи с японского дракона, обнажился его хищный оскал. Народы поднимались на борьбу с оккупантами. Освободительное движение затронуло и нага, вспыхнув пламенем восстания в джунглях.

Бирма была далеко от Европейского театра военных действий, но гром великой освободительной битвы против фашизма достигал и самых глухих уголков Азии. Успехи этой битвы, во главе которой встал Советский Союз, оказывали решающее воздействие на национально-освободительное движение азиатских народов. Перелом в войне после блестящей победы Советской Армии под Сталинградом явился существенной предпосылкой для проведения наступательных операций на индо-бирманском фронте. Он вызвал бурное нарастание партизанской борьбы в тылу японских оккупантов. Разгром фашистских армий, победное наступление советских Вооруженных Сил в Европе создали могучую основу для развития национально-освободительного движения в Азии. Подорваны были не только силы гитлеровской Германии, но и силы империалистической Японии, которая вынуждена была перейти к обороне, все более безнадежной. Разгром Квантунской армии и вслед за тем капитуляция Японии создали условия для победы освободительного движения в Азии.

Эти события вошли в ткань повести. Перед читателем проходит множество людей с разными характерами, разными судьбами, разными взглядами на цели освободительной войны. Они и сражались по-разному: многие – не щадили своих жизней во имя свободы и счастья людей, а некоторые воевали корысти ради, плетя сеть интриг и подвохов в закулисной борьбе. Англичане, оберегая свои колониальные интересы, противились усилению позиций американцев в своих владениях.

Николай Сучков в своей книге придерживается важного принципа в работе с историческим материалом – исторической достоверности во всем – в основе описываемых событий, в обстановке быта, во всех тех деталях, из которых складывается вся картина жизни в далекой стране или в далекой эпохе.

В этой книге всему можно верить, здесь все подлинно – в этом ее большая познавательная ценность, а художественная манера автора – простота композиции, спокойная ясность языка, немногословные, но зримые описания страны, – все это усиливает ощущение подлинности и, надеемся, будет способствовать успеху книги.

Интернационализм – это основа человеческих взаимоотношений. И здесь, в этой повести – основная сила, движущая всеми событиями, судьбами и определяющая эти судьбы и эти события.

Автор справедливо отводит значительное место бирманцам в освободительной борьбе малых народностей Бирмы. Кровь, пролитая в совместной борьбе за освобождение страны, цементирует дружбу и единство народов Бирманского Союза. Это единство особенно важно теперь, когда под него ведут подкоп националистические сепаратистские элементы, подстрекаемые империалистической реакцией и экстремистами. Книга дает понять, что единство и дружба – основа мира и счастья народов и независимого существования бирманского государства.

Пусть не удивляется читатель, что эти люди гор и джунглей Бирмы так сильно отстали от стремительного бега нашего века. Раньше их искусственно отгораживали от более развитых народов, закрывали перед ними путь к свету и прогрессу. Да и сейчас еще империалисты засылают в джунгли своих эмиссаров, надеясь использовать религию и невежество против новой жизни в стране, которая им не по душе.

Правительство новой независимой Бирмы пришло к этим людям окраин на помощь, проводя политику равноправия всех бирманских национальностей и племен. Оно помогает им избавиться от невежества, голода, междоусобиц, встать в один ряд с развивающимся бирманским обществом. В джунглях прокладываются дороги, открывается все больше школ. Воплощением идей единства национальностей и племен Бирмы является Академия национальных меньшинств страны, открытая в 1964 году. Сотни ее выпускников каждый год возвращаются в джунгли и несут туда свет и знания. Лучшая, многообразная жизнь открылась ныне перед национальностями и племенами окраин Бирмы.

Книга Н. Сучкова «Пламя в джунглях» помогает нам узнать этих людей, понять их чувства, чаяния и надежды, прикоснуться к их жизни. Читатель, и главным образом молодежный читатель, получает интересную и полезную книгу.

Сергей Бородин

ОХОТА НА ЧЕЛОВЕКА

Уйти, во что бы то ни стало, уйти!

Выстрел взорвал притаившиеся джунгли. Стеганули пулеметные очереди. Зашлась злобным клекотом суматошная пальба. И лес, живой, могучий, глухо застонал. Заметались звери, испуганно закричали птицы. Но никто не собирался их убивать. Шла охота на человека.

Человек уже выбился из сил. И все-таки обернулся, расслышав позади стон. Ну, конечно, это Пу, хороший бирманский друг! Больной, а не вытерпел, пошел за ним. Не то что другие, предпочитающие гнить в лагере. Только что это с ним, другом? Обнял деревце и медленно сползает на землю. Помочь, надо помочь ему. Но там уже замелькали юркие фигурки. Поздно! Не повезло бедняге.

Вдруг обожгло левое плечо, прошило насквозь. Он побежал вперед, зажимая рану рукой. А вслед ему неслись выстрелы и крики преследователей.

Беглец продирался сквозь густые заросли. Срывался, плюхался в бочаги. Ветки бамбука яростно хлестали по лицу, петли лиан, как щупальца осьминога, обвивались вокруг тела, опутывали ноги. Колючие кусты раскрывали цепкие объятия, пытаясь задержать его. Острые шипы рвали кожу. Он защищал лишь глаза. Сердце отчаянно выстукивало: уйти, во что бы то ни стало, уйти!

Стрельбы не слышно. Еще не веря себе, беглец остановился. Все тихо, за ним не гонятся. Успокоились, думают, одному ему в джунглях крышка. Значит, свободен! Свобода! Ну что может быть ценнее в жизни! На свободе он!

Перевел дух и смело шагнул в надежный сумрак джунглей. И полетел куда-то вниз. Неловко подвернулась нога.

– А-ах! – заскрежетал зубами. – Неужели сломал? Проклятая яма!

Человек осторожно ощупал ногу. Кость цела, очевидно, вывих. Полулежа прислонился спиной к стенке. Сухая земля посыпалась за шиворот. А-а, пусть! Надо беречь силы. Он внимательно осмотрелся. Так и есть – заброшенная охотниками яма-западня. Бамбуковые колья сгнили и рассыпались. Его счастье, а то бы торчал, как жук на булавке.

Очень тихо. Даже странно после такой бешеной пальбы. Но, чу! Прислушался: свистящее шипение, тревожное, как сигнал бедствия. Час от часу не легче. Две живые толстые трости с плоскими ромбовидными набалдашниками раскачиваются маятниками в трех шагах. Кобры! Ближе, ближе отвратительные морды на раздувшихся шеях. В льдинках-глазках никакой пощады.

Холодные мурашки побежали по спине. Вжался в стену. Зашуршала, посыпалась земля. Он замер в ужасе. Ведь нельзя шевелиться. Малейшее движение вызовет молниеносную атаку, от которой нет спасения. Он в их власти. Вечностью показались ему эти минуты на пороге смерти.

Вот зловещие капюшоны опали. Кобры успокоились и уползли в полутемный сырой угол. Отлегло на душе. Надо что-то предпринять. Не затем он бежал из плена, чтобы сгнить в этом гадючнике. Вон бревно и ведет на волю. Правда, трухлявое. Ну, ничего. Должно выдержать. Должно! Скорее, скорее отсюда! Подальше от страшных соседей!

Как ему удалось выбраться из этой ямы? Он так и не понял. Но выбрался. Отдышался, растянувшись на опавших прелых сучьях. Потом подобрал бамбуковую палку и, прихрамывая, двинулся прямо на зеленую стену джунглей. Звериной тропой уходил он прочь от западни.

Над головой сплошной шатер из веток и листьев. Лучи солнца не проникают сквозь него. Здесь всегда сумерки. Мрачная глубина чащи отпугивает, а яркие пятна цветов заманивают. Лианы, лианы, тонкие, как стальные тросы, и толстые в ногу человека. Величаво возвышаются лесные гиганты в мохнатых бородах из мха и лиан, древние, как легенды.

Едва заметна узенькая тропка. Змеится, ведет. Куда только? Вот пропала, и в сердце вползает тревога. Он нагнулся, пытливо всматриваясь в стелющуюся по земле растительность: листочки, усики, цветочки, скрученные спиралями отмершие лианы, папоротники, шилья-шипы. Где же тропа? Нельзя в джунглях идти непроторенным путем.

Хрустнет ветка под ногой, прошелестит высохший лист, прошуршит кто-то невидимый. И опять тихо. Безмолвие угнетает, а неясные шорохи настораживают. Кажется, тысячи внимательных глаз следят за каждым шагом из-за несчетных складок зеленой завесы. Сырая многослойная листва.

Кружится голова. То ли от резкого сладковатого аромата цветов, то ли от раны, то ли просто от голода. Сорвал листочек с куста, пожевал и выплюнул: горько. Душно. И липкий пот. Человек купается в нем. Даже губы вспотели. Он опустился на изогнутое узловатое корневище лесного исполина. Привалился к дереву, расслабился. Голова отяжелела, клонится на грудь. Нет! Только не спать! Так можно вообще не проснуться. Он встряхнулся. Поднялся на подгибающихся ногах. И снова побрел вперед, волоча поврежденную ногу.

Он шел так долго. Очень долго. Повеяло прохладой. Еще несколько усилий, и он с наслаждением окунул голову в холодные струи.

Здесь, на берегу говорливого ручья, он задержался. Нарезал молодых побегов бамбука и поел. Удалось поймать лягушку – настоящее лакомство! Вывихнутая стопа опухла. Он намочил тряпку и сделал компресс. Отполз к дереву и там меж могучими корнями приготовился встретить ночь.

Ночь упала камнем. Стемнело быстро, будто тушь разлилась из опрокинутого пузырька. Джунгли заворочались, задышали, заговорили, стряхивая сонное оцепенение дня. Слышались какие-то вздохи, стоны, щелканье, цоканье, стрекотанье, бульканье; справа пронзительно верещали, словно там работала циркулярная пила; со всех сторон наплывали таинственные шорохи, пришептывания, всхлипывания.

Вдали грозно зафыркал леопард – самый коварный и злобный хищник тропиков. Его покрыл грозный рык: Ы-р-р! Яугх, яугх! Это тигр. Визгом откликнулись на рев царя джунглей шакалы и виверры. Над головой заверещали обезьянки. Дикий вопль оборвал все.

Затряслась земля, затрещали кусты. Целое стадо крупных животных вихрем пронеслось мимо. И снова мгновения дрожащей стонущей тишины. Как она обманчива и тревожна! Трудно человеку в джунглях, очень трудно.

Ночь колдует над ним. Обволакивает кислыми запахами плесени и тления, то душит, то отпускает. Мрак сгустился. Лишь от земли струится мягкий рассеянный свет, словно подземный городок сказочных гномов зажег свои огни. Это светятся тысячи грибов, стоящих среди влажной гнили.

Мириады ночных насекомых устремляются на призрачные огоньки. И все они натыкаются на человека. Жалят, кусают, лезут в рот, нос, глаза. Даже земля шевелится под ним. Между ногами снуют ящерицы, суетятся букашки, жучки. Здоровенные тараканы объедают лохмотья штанов, а их пожирают черные муравьи. Все ополчилось против человека, и некуда деваться от этой напасти. Один он, совсем один против всего хищного мира джунглей, начавшего жестокую ночную жизнь.

Странное было это состояние между сном и бодрствованием. Ему казалось, что он в затхлом покинутом погребе. За ним гонятся. Шаги преследователей все ближе: хруп, хруп, хруп. Он сжался в комок.

Дикий тоскливый вопль прорезал джунгли. Человек очнулся. Что за чертовщина? Вскочил и, прижимаясь к шершавой коре, выхватил нож. Прямо перед ним – лесной дух: на месте глаз – два огненных шара, рот скалился в беззвучном злорадном смехе, на голове – острые ушки, задние ноги похожи на ходули. Призрак кривлялся, дергался, плясал. Потом подпрыгнул, как бесенок из сказки, и исчез. Какой-то бред!

Когда несмело проклюнулся новый день, человек вздохнул облегченно: наконец-то! Оторвался от дерева, заковылял, прихрамывая, по полянке. Хоть бы согреться, унять дрожь. Он замерз в своем рубище, сползающем с плеч. Вот тебе и тропики!

Перевязал рану, наложив свежий лист падаука. Сменил компресс на ноге. Опухоль чуть уменьшилась. Можно идти дальше. И тут он почувствовал на затылке давящую тяжесть. Резко обернулся. Этого еще не хватало! Огромный питон, устроившись на низко нависших ветвях, прилип к нему взглядом, пронзительным, леденящим.

Гад и человек настороженно следили друг за другом. Время тянулось медленно, и нервы стали сдавать. Глазки питона, мертвенно блеснув, оторвались от человека. По тропе на водопой кралась пугливая лесная антилопа гапи. На нее-то и нацелился питон. Он молниеносно выбросил массивную голову и оглушил зверька ударом. Свалился вниз, схватил жертву мощными челюстями. Хвост страшилища извивался в поисках опоры и зацепился, наконец, за ствол бамбука.

Жалобно застонала крохотная гапи, стиснутая в стальных кольцах питона. Беглецу показалось, что он даже слышит, как хрустнули ее кости. И человек не выдержал. Свистнул сингапурский стилет с утяжеленной для метания рукояткой и вонзился в горло гада. Кольца медленно распались, освобождая жертву. Удав дернулся и пропал в зарослях, унося драгоценный нож.

Что же теперь делать? Человек лишился единственного средства защиты в этом диком мире. Опираясь на дубинку, он заковылял по полянке.

И снова змеится звериная тропка. Колдобины, камни, корневища, лианы, сучья. Потом тропа начала ветвиться и затерялась. Впереди было сплошное непроходимое море буйной зелени. Человек пошел напрямик по замшелому гнилому стволу упавшего дерева. Пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за свисающую лиану. Ой! Разжал кулак, на ладони капельки крови. Под зелеными листиками и розовыми цветами прятались острые шипы. Что же, могло быть и хуже, змея минья, укус которой приносит мгновенную смерть.

Но куда теперь идти без компаса, без ножа и без пищи? Будешь кружить на одном месте. Нужно искать какой-то другой путь. Проплутав добрых часа три, человек очутился на прежней полянке и обрадовался ей, как хорошей знакомой. Сел у ручья. Зелень без конца и края. Он словно на дне глубокого колодца. А там в синем небе привольно, светло. Эх, взлететь бы! Вырваться из зеленой прожорливой массы. И прямо на родину. Далеко она…

Задумавшись, человек опустил голову. Загляделся на светлую дорожку воды, бежавшую в сумрачную чащу. А если попробовать? Может быть, выведет? Это, пожалуй, единственный шанс. Он собрал сухой бамбук, зубами и руками связал лианы в пучки, соединил их вместе – получился плотик. Осторожно, придерживая поврежденную ногу, улегся животом на хлипкое сооружение. И поплыл темно-зеленым туннелем. Здоровой рукой человек цеплялся за ветки, кусты и траву, подгребая, где нужно. Но скоро выдохся. Упал горячим лбом на полусогнутую мокрую руку. А ручей уносил его все дальше.

На третью ночь грянул тропический ливень. Молнии сверкающими ножами вспарывали обступившую его темноту. Слепящая стена дождя расступалась и снова смыкалась. Гром раскалывал небо, врубался в джунгли и раскатами катился вдаль, сотрясая плотный воздух. Ручеек вздулся на глазах, превратившись в бурный стремительный поток. Плыть было невозможно. Человек лишился последнего средства передвижения.

Потянулись голодные тоскливые сутки.

По ночам беглец слышал как приходили на водопой кабаны, буйволы, козы. Однажды пожаловал тигр, известив о себе грозным рыком. Из кустов раздавался вой шакалов. Ливни сменялись моросящими дождями. И с ними навалилась тоска, отчаяние. Он был отрезан от всего мира. Один, совсем один, голодный, обессилевший, израненный. А вокруг него джунгли. Неужели правы были те, там, в лагере, твердившие, что беглецу нет спасения в джунглях, что джунгли страшнее японского плена? Что же, пусть он умрет. Но он умрет свободным! Впрочем, нет. Умирать он не согласен. Ни за что! Ведь ему же нет и двадцати пяти. А главное, его ждет Родина, которая сейчас в опасности. Он должен жить!

Надо только оторваться от мокрой земли. Трудно. Ох, как трудно. Тело налито свинцом. Он поднялся, царапая пальцами бугристую кору. Небо низкое, тяжелое, сырое. Давит, гнет к набухшей влагой земле. Неужели конец?

Неожиданно дождь прекратился. Уровень воды в ручье быстро упал, и к человеку снова пришла робкая надежда. Поднатужившись, спихнул он с берега свой плотик. На это ушли остатки сил. Он лежал лицом вниз на плотике. Иногда плотик останавливался, зацепившись за куст или корягу. Потом напор потока проталкивал его, и он продолжал плыть дальше. Журчащие струи убаюкивали.

Человек пил воду и ел траву, до которой мог дотянуться. Его сердце не сдавалось, гулко стучало в груди: жить, жить, жить. Жить, хотя бы ради того, чтобы одним глазком взглянуть на мать и отца, на родной город, чтобы отомстить за изуродованную жизнь, за плен, за смерть товарищей.

Ташкент… Там вишни в нежном розовом цвету. А под ними улыбается отец, тянет к нему руки.

– Санек, – зовет он.

Да, так ласково звали его в семье.

Память последними усилиями возвращает человеку незабываемый мир его юности. Отец, Игнат Александрович Громов, был военным, и они много кочевали. В Ташкенте семья осела, отец стал работать в штабе Военного округа.

Санек был первенцем. Хотел стать, как отец, военным, поэтому в любую жару довольствовался двумя стаканами чая в день. Спал на узкой солдатской койке, занимался боксом, борьбой, фехтованием, метко стрелял. Он был первым забивалой в сборной волейбольной команде школы – ростом он удался в отца: метр девяносто. Весь класс провожал Саню в военное училище.

Выпускной вечер вновь испеченных лейтенантов. Читали приказ: его впервые назвали Александром Игнатьевичем. Гордость распирала грудь – он теперь настоящий мужчина, командир. Но яблочную настойку по случаю торжества выпил по-мальчишьи, скрываясь от старших. Затянутый новенькими хрустящими ремнями, он не чувствовал июльской жары. Весь мир лежал у его ног, у ног командира великой армии Советов.

Халхин-Гол. Выжженная степь, беспощадное солнце, раскаленная пыльная земля. Их полк пришел из Забайкалья, чтобы помочь братьям-монголам отбить японских захватчиков. И тут однажды он со своим взводом попал в хитро расставленную ловушку. Увлекся преследованием. Лейтенант Громов заметил это, когда с флангов забили тяжелые пулеметы, а преследуемые японцы вдруг остановились и начали забрасывать их гранатами. Он попытался собрать бойцов, чтобы прорваться обратно. Взрывом его повалило наземь…

Японский плен. Это хуже смерти. Сколько раз бежал оттуда. Но ловили и жестоко били. Сидел в вонючих подземельях Харбинской тюрьмы, гнил в концлагере под Муданцзяном, надрывался в каменоломнях и карьерах Цицикара. По отбору, как один из самых крепких, был переведен в особый рабочий батальон, сопровождавший фронтовые части, которые действовали в Китае. Там узнал страшную весть: фашисты напали на Родину.

Скоро Япония бросилась в новую авантюру. Седьмого декабря 1941 года она подняла свои воздушные армады и ударила по Тихоокеанскому флоту США в Пирл-Харборе. Крупнейшее препятствие для дальнейшего продвижения было уничтожено. Мощный вал японского наступления стремительно покатился вперед, подминая огромные районы Азии и Океании.

С рабочим батальоном зашагал Александр Громов по дорогам войны. Работал на строительстве дорог в джунглях Таиланда. Он работал до тех пор, пока мог стоять. И получал за это горсть риса. Да еще плеть, бамбуковую палку или «железный ящик» на солнцепеке, где буквально варился в собственном соку и день, и два, и три. Там свирепствовали бери-бери, пеллагра, лихорадка, амебная дизентерия, донимали желтуха и чесотка, язвы и грибковые заболевания. Прошел и через это.

Потом Бирма. Японская армия, словно хорошо смазанная машина, катилась по бирманской земле. Ей и здесь не оказывали серьезного сопротивления. И здесь люди поддались магической власти призыва: «Азия для азиатов». Япония не ошиблась в своих расчетах, когда бросила этот ядовито-сладкий клич народам Азии. Он разил сильнее оружия.

В плену товарищи звали его Алексом. Это наполовину урезанное имя прилипло к нему, почти заменило прежнее привычное Санек…

Сейчас Алекс лежал у самой кромки воды. Он не слышал, как раздвинулись кусты и не видел, как вынырнуло оттуда смуглое широкоскулое лицо. За ним в высокой траве мелькнули еще две темные крепкие фигуры. Алекс лежал, и громадный тамаринд раскачивал над ним могучие ветви, словно оберегая от беды.

Трое стояли уже на поляне, готовые к нападению. Один из них наклонился и тут же отпрянул назад:

– Белый! Англэ!

Человек слабо застонал, и они горячо заспорили, решая его судьбу. Им улыбнулось охотничье счастье, столь редкое в сезон дождей: убили двух кабанов. Взять чужеземца с собой, значит оставить часть добычи. В деревне так надеются на них. Там стосковались по мясу. Наступают голодные дни. Дожди загоняют дичь в непроходимую глушь. Он – англэ, а англэ приносят зло. Но он человек, ему нужно помочь. Таков закон джунглей.

Человек слабо застонал. Спор разом прекратился. Один принес воды, двое других занялись раной. Незнакомец что-то мычал, когда его тяжелое тело приподнимали, переворачивали. Ему плеснули в лицо пригоршню воды. Дрогнули ресницы, веки медленно разлепились.

– Ты кто? Англэ? – спросили его.

Человек молчал.

– Я – Гаро, Он – Нгамба, Тот – Дегалант. А ты кто? Англэ?

Незнакомец пошевелил головой. Вытянул губы, напрягаясь, вытолкнул из себя:

– Русс…

– Рус, рус! – трое заулыбались, весело переглянулись.

Они откровенно радовались: не нужно теперь ломать голову. Он не инглис, а обычный человек, и все решается просто, само собой. До деревни – рукой подать, подняться лишь в гору. Успеют обернуться до ночи. Авось, звери не сожрут тушу кабана.

– Рус, где живет твое племя? – допытывался высокий атлет, назвавшийся Гаро.

Но человек молчал.

Он закрыл глаза, отключаясь от желанной игры. Это же бред! Он так жаждал встречи с людьми, что вызвал их силой воображения. Сейчас все пройдет. Сейчас. Его поднимают и несут. Или ему это кажется?