Текст книги "Хроника революции"

Автор книги: Николай Старилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

 Распространился слух, что в полицейские участки привезены пулеметы, которые установят на чердаках домов. Это известие было искрой, брошенной в порох. Раздались голоса, призывающие идти на участок, и рабочие пошли на другой конец Большого проспекта Охты, чтобы раз и навсегда покончить с фараонами.

 Из участка раздались выстрелы. К счастью, никто не пострадал. Колонна свернула на Георгиевскую улицу, чтобы оттуда приступить к осаде.

 У входа в участок стоял ненавидимый всей Охтой за жестокость околоточный Гудков. Рядом с ним потрясая револьвером, что-то кричал охтенский пристав. Окна участка были открыты, и видно было, как мимо них пробегают с винтовками городовые.

 В городе шла беспрерывная стрельба. Виднелись зарева пожаров. В толпе стал усиливаться шум и кто-то зычно крикнул:

 – Товарищи, айда на участок!

 Только это и было нужно. Под оглушительное "ура" рабочие напали со всех сторон на растерявшихся полицейских, не успевших сделать ни одного выстрела.

 Городовых обезоруживали и выводили на улицу. Там их стали избивать чем попало. Они не сдавались, во все горло выкрикивали угрозы и старались привычно сунуть кулаком в лицо. Кое-кто из них струсил и бухнулся на колени.

 – Братики... пощадите! Ради Христа! – вопил Галкевич, один из самых ретивых.

 – Вы-то нас щадили?!

 Слишком много у всех накопилось: голод, тоска по мертвым детям, память об ударах нагайками и тюремной баланде. Где уж было думать о пощаде душителей народа.

 Разделавшись с городовыми и освободив заключенных, битком набитых в темный сырой подвал участка, выбросили на улицу все бумаги и подожгли. Потом со всех четырех углов запалили участок и собрались на Большом проспекте.

 Решили идти к солдатам, расквартированным на Пороховском шоссе, перетянуть их на свою сторону и достать у них оружие.

 Несмотря на приподнятое и даже слегка разъяренное настроение, шли спокойно и организованно, магазины не трогали, хотя почти все уже по нескольку дней не видели хлеба.

 Неподалеку от казарм группа рабочих остановила колонну, объявив, что у железнодорожной насыпи стоит какой-то батальон, с которого и нужно бы начать.

 Выделили несколько человек. Через четверть часа они вернулись, рассказав, что встретили не солдат, а сущих баб. На предложение присоединиться они долго ломались и все расспрашивали, что за зверь такой "эта революция" и "для чего она". Кончили тем, что, чуть не пустив слезу, стали уверять рабочих-депутатов, что они "старые солдаты" и хотят честно служить за "веру, царя и отечество".

 – Ну и черт с ними! Идем к другим!

 Из казармы выбежали трое солдат. Они рассказали, что почти половина состава посажена на гауптвахту. Рабочие бросились туда, своротили забор, выломали двери. Освобожденные стали радостно пожимать руки освободителям, благодарить. Раздались крики: "Одевайся! Выходи!"

 В казармах все сошло неожиданно гладко.

 Солдаты без всяких расспросов оделись и стали выходить. Растерянные, перепуганные офицеры не сопротивлялись, покорно согласились выдать обмундирование освобожденным с гауптвахты и открыть оружейный склад.

 Никто и не заметил, как наступило утро 27 февраля.

 ***************

 27 февраля 1917 года

  Утром у Каюрова собрались человек сорок представителей заводов и фабрик.

 Петербургский комитет представлял Шутко, завод "Айваз" – Шурканов (как позже выяснилось, провокатор), обратившийся к собравшимся с горячей речью, призывая их во что бы то ни стало продолжать борьбу, не останавливаясь ни перед чем. Он выполнял волю потерявшей разум охранки – подбить рабочих на вооруженное восстание, которое гарнизон столицы утопит в крови.

 Большинство высказалось за продолжение борьбы.

 В разгар собрания вбежал сияющий представитель завода "Лейснер" и начал рассказывать о событиях в городе, но тут вошли сразу несколько товарищей, только что освобожденные восставшими солдатами из "Крестов". Секунду, окаменев, все смотрели на них, ничего не понимая, потом бросились их обнимать и расспрашивать. Особенно горячо расцеловал освобожденных выдавший их в свое время охранке Шурканов.

***************

 Кирпичников поднял команду в пять утра. Патроны были доставлены в половине седьмого. Солдаты построились в боевом снаряжении в длинном коридоре на втором этаже казармы.

 Кирпичников обратился к команде:

 – Надеетесь ли вы на меня, будете ли исполнять мои приказы?

 Солдаты нестройно, но одобрительно зашумели.

 – Хватит кровь лить, кланяться этим трутням, тянущим из нас последние соки! Умрем за свободу! Другие части, может быть, поддержат нас... Всем младшим офицерам будем отвечать на приветствие: "Здравия желаем, ваше высокородие!" Виду не подавать. А Лашкевичу не отвечать, кричать "ура!"

 Без десяти восемь пришел прапорщик Колоколов. Кирпичников скомандовал:

 – Смирно, равнение на середину! Прапорщик поздоровался с Кирпичниковым, потом с остальными.

 – А правда, геройски действовали молодцы волынцы вчерашний день? – спросил Кирпичников.

 Колоколов нервно улыбнулся, глядя в серые непроницаемые глаза унтера, и почему-то неожиданно для себя выдавил "да" с большим трудом.

 – Сегодня действовать еще лучше будем. Посмотрите, как сегодня будут молодецки действовать. – И Кирпичников спокойно улыбнулся.

 Колоколову опять показалось, что унтер-офицер издевается над ним, он всей своей кожей ощущал опасность, исходящую от него и солдат, молча стоящих в строю, несмотря на команду "вольно". Однако он произнес:

 – Да, я надеюсь на учебную команду.

 В десять минут девятого дневальный доложил, что идет штабс-капитан. Все повернулись к Кирпичникову. Он едва заметно кивнул головой.

 От Колоколова не укрылся этот кивок, этот ясный ответ на какой-то вопрос команды. Какой вопрос? Что они задумали? Бунт? На что они надеются? В городе десятки тысяч войск, верных правительству. Бессмысленный солдатский, крестьянский бунт. Перебьют офицеров, потом повесят тех, кто уцелеет при разгроме казарм правительственными войсками.

 Предчувствие ужасной опасности охватило прапорщика. За несколько секунд до появления Лашкевича он принял решение. Вошедший штабс-капитан поздоровался с Колоколовым, потом с Кирпичниковым.

 – Здравствуй, Кирпичников, – протянул унтеру руку. Не все, нестройно, потому что штабс-капитан еще не здоровался с ними, солдаты закричали "ура!". Лашкевич отдернул руку, не заметив, что Кирпичников так и не протянул ему своей, обернулся и, ехидно улыбаясь, спросил:

 – Что такое?

 Колоколов заметил все и все понял. С озабоченным лицом он вышел из коридора.

 – Довольно крови! – крикнул ефрейтор Орлов. Лашкевич вздрогнул, сунул руку в карман шинели и пошел перед строем, с ненавистью вглядываясь в лица "нижних чинов". Они внимательно следили за его движениями, и в руках их были винтовки.

 Штабс-капитан не выдержал, почти ласково спросил Маркова:

 – Объясни, что это значит – "ура"?

 – Стрелять больше не будем и понапрасну лить братскую кровь тоже не желаем.

 Лашкевич сделал шаг к Маркову, свистящим шепотом сказал: "Что?" – и потащил из кармана руку.

 Марков встретил взгляд штабс-капитана без колебаний, винтовка его слетела с плеча, и кончик трехгранного штыка сверкнул в нескольких вершках от груди Лашкевича. Тот побледнел, потом покраснел, отступил назад и опять пошел перед строем.

 Остановился, достал из кармана листок:

 – Солдаты, братцы, я прочитаю вам сейчас телеграмму царя. Он приказывает немедленно прекратить беспорядки, недопустимые...

 Солдаты закричали "ура!", но Лашкевич, переждав крики, дочитал телеграмму до конца.

 Кирпичников заметил, что нет Колоколова, почему-то не появляются два "идиота" – прапорщики Ткачура и Воронцов, и решил действовать.

 – Господин Лашкевич, приказываю вам немедленно покинуть казарму.

 – Ты... ты?! – Лашкевич, словно ударенный обухом, качнулся, потом повернулся и пошел. Через двор он уже бежал, оглядываясь, и в фигуре его, минуту назад разбитой и безвольной, была энергия ненависти. Он бежал в батальон за помощью.

 Звякнули разбитые стекла, казарма наполнилась пороховым дымом. Лашкевич упал, перевернулся на бок, подогнул ноги к животу и замер.

 Кирпичников вывел команду во двор:

 – Довольно защищать разных толстопузых, Сухомлиновых и Штюрмеров. Ура!

 Кирпичников послал Маркова в соседнюю роту просить присоединяться.

 Марков вернулся быстро.

 – Ну что, выходят?

 – Кто выходит, кто нет.

 Тогда Кирпичников взял первое отделение и пошел в помещение подготовительной роты. Войдя в казарму, он приказал выходить и строиться с оружием, но его команду не исполнили.

 Кирпичников, задыхаясь от злости, закричал:

 – Что, будете стрелять в голодных матерей, детишек своих убивать? Взводные, выводи команду во двор!

 Солдаты зашевелились. Взводные, посовещавшись, приказали одеваться и выходить.

 Кирпичников скомандовал:

 – На плечо! Идем умирать за свободу! Шагом марш!

 По Виленскому переулку пошли к остальным ротам. Навстречу полуодетый солдатик:

 – Братцы, против вас там пулеметы готовят!

 Восставшие повернули назад и пошли к казармам Литовского и Преображенского полков. Вошли во двор и с криками "ура!" стали стрелять в воздух. Горнист заиграл тревогу.

 Кирпичников, Марков и еще несколько унтер-офицеров вошли в казарму. Уговаривали солдат часа полтора. Без толку. Тогда пошли, вскрыли склад боеприпасов, освободили арестованных из гауптвахты. С их помощью уговорили.

 Три восставших полка вышли на Парадную улицу. Кирпичников послал вперед дозор с пулеметом во главе со старшим унтер-офицером Конюховым.

 Все вместе дошли до Кирочной улицы, повернули налево. Кирпичников отделился от основной колонны с частью сил и пошел в казармы гвардейских саперов. Те сразу отворили ворота, убили своего полковника и быстро с оркестром вышли на улицу.

 Был полдень.

 Навстречу колонне двигалась рота Литовского полка с офицером, который приказал стрелять в восставших. Его закололи штыками солдаты его же роты.

 По пути попался жандармский дивизион. Колонна остановилась. С полсотни жандармов присоединились к колонне, но потом быстро как-то исчезли.

***************

 Военный министр генерал Беляев – генералу Алексееву, 13 часов 15 минут:

 "Начавшиеся с утра в некоторых войсковых частях волнения твердо и энергично подавляются оставшимися верными своему долгу ротами и батальонами. Сейчас еще не удалось подавить бунт, но твердо уверен в скором наступлении спокойствия, для достижения коего принимаются беспощадные меры. Власти сохраняют полное спокойствие".

***************

 На Знаменской площади восставшие встретили остальные роты Волынского полка. Они шли с оркестром, игравшим «Марсельезу».

 Кирпичников радостно сказал:

 – Ну, ребята, теперь пошла работа!

 Вышли на Литейный. Сняли рабочих в артиллерийском управлении.

 На другой стороне реки была выстроена полурота Московского полка. Подходившие к мосту восставшие стреляли вверх. Московцы, подумав, что стреляют в них, открыли ответную стрельбу без команды офицера, одиночными выстрелами.

 Кирпичников и его колонна в это время дошли уже почти до половины моста. Упали несколько убитых и раненых. Все залегли.

 Кирпичников закричал:

 – Что вы делаете?! Если мы пойдем назад – все погибнем!

 Никто не двинулся с места.

 Кирпичников подошел к лежащему Маркову и, думая, что он убит, печально сказал: "Верный товарищ".

 Марков встал, смущенно пряча глаза. Затем он, ефрейторы Орлов и Вахов стали поднимать солдат. Кирпичников один подошел к московцам. Еще издали он заметил, как солдаты показывали винтовками вверх. Он понял, повернулся и побежал к своим: – Московцы будут стрелять в воздух! Вперед!

 Офицеры сбежали, московцы присоединились к колонне, и Кирпичников повел их на "Кресты", но, когда они пришли к тюрьме, заключенные уже были освобождены. После этого большинство солдат пошли в свои казармы, а человек двести из разных полков – к казармам Московского полка.

 Полк стоял на большой площади перед казармами. Его офицеры открыли огонь. Ответив выстрелами, восставшие отошли за дома. Полк был уведен в казармы.

 Рабочие, пришедшие с колонной, запели "Марсельезу". Солдаты стояли молча, некоторые уходили прочь.

 Кирпичников, взяв с собой взвод, пошел через площадь. Из окон казарм стреляли.

 Подъехал молоденький прапорщик на гнедой кобыле, закричал:

 – Кому свобода дорога – вперед!

 С ним пошли Кирпичников и его взвод, попали под пулеметный огонь. Прапорщик крикнул Кирпичникову:

 – Идем к саперам.

 Кирпичников побежал рядом с ним.

 Саперы на уговоры не поддались. Хотя оттуда, где они стояли, было всего шагов пятьдесят до казарм, убитые, лежавшие на брусчатке, красноречивее слов свидетельствовали о силе пулеметного огня.

 Прапорщик на своей кобылке выскочил под пулемет и, не обращая внимания на пули, уговаривая солдат, несколько раз проехал перед ними.

 Солдаты не двигались с места. Когда прапорщик понял, что все бесполезно и повернул лошадь в укрытие, пуля попала ему в затылок.

 Кирпичников вернулся к тому месту, где оставил своих людей. Там никого не было. Он растерянно огляделся, думая, что пришел не туда, куда надо, потом вспомнил ориентиры, убедился, что здесь.

 Площадь и снег.

 Тела убитых.

 Забор.

 Кирпичников собрал по переулкам около двадцати солдат разных частей и пошел с ними на зарево окружного суда. Он понял, что все погибло.

 По Литейному проспекту шли неизвестные Кирпичникову войска, вооруженные рабочие.

 Дрожащим от радости голосом, чувствуя, как словно бы петля падает у него с шеи, Кирпичников скомандовал своему отряду "на караул" для встречи войск и присоединился к ним. Так дошли до Пантелеймоновской.

 Здесь стояли семеновцы. Кирпичников приблизился к ним, не обращая внимания на угрозы офицеров. Второй раз за сегодняшний день он шел вот так, с открытой грудью, навстречу штыкам и смерти. И второй раз смерть обошла его стороной. Штыки его не коснулись, поразив сопротивлявшихся офицеров.

***************

 Протокол допроса генерала Хабалова 22 марта 1917 г.:

 Хабалов. С утра с понедельника происходит следующее. Позвольте вернуться немножко назад: нужно сказать, что это несчастное распоряжение о том, чтобы употреблять в дело и винтовку, было вызвано, между прочим, и тем, что кавалерия была вымотана. Она разгонит одну толпу – соберется другая! Словом, мотались непоенные лошади и некормленные люди, и они вымотались, выдохлись... Так вот, начинаю с утра. Утром я на своей квартире, дай бог памяти...

 Председатель. Вы не устали, генерал? Может быть, сделать перерыв? Или воды дать?

 Хабалов. Нет, благодарю. Воды не надо, я не нервничаю. Но при всем желании быть правдивым и последовательно рассказать то, что было, это трудно сделать, потому что эти события – ведь это котел!..

 Председатель. Пожалуйста, будем разбираться.

 Хабалов. Словом, по какому-то случаю утром... Да, вот что такое? Ночью, ночью! Сообщили про второй флотский экипаж, Балтийский, что будто ночью он поднимет восстание и что там, не знаю, какие-то агитаторы... Словом, мне это передавали ночью, но ночью не могли меня дозвониться по телефону, и это передали моему начальнику штаба. Утром рано мне это же передал градоначальник – утром рано, часов в 7 или 6, пожалуй. Имейте в виду, что я в 3 часа ночи пришел, значит, ночью не спал. Ночью мне звонили о том, что второй флотский экипаж волнуется, будто восстанет, станет во главе мятежников, бастующих, теперь я узнал, что ночью уже были приняты меры, был произведен обыск, оказалось, ничего подобного нет – все эти сведения фальшивые. Вообще фальшивых сведений была масса, и в первые дни и во время беспорядков целая куча фальшивых сведений была! Утром же, часов в 7 или 6, мне звонят по телефону из Волынского полка – командир батальона – о том, что учебная команда этого полка отказалась выходить. Сначала было сообщение, будто бы они убили своего начальника учебной команды, а по другим сведениям – он сам застрелился перед фронтом, когда они отказались ему повиноваться. Ну, тогда я передал командиру батольона одно: "Постарайтесь – постарайтесь, чтобы это не пошло, не разрослось дальше. Верните в казармы и постарайтесь обезоружить – пусть они сидят дома". Сам же немедленно отправился в дом градоначальника. Нужно сказать, что полковник Павленков страдает грудной жабой (вообще все офицеры, здесь находящиеся, – больные, а все здоровые – в армии; сюда же эвакуированы все больные). И с утра в этот день полковник Павленков был не в состоянии явиться на службу, поэтому я вызвал в градоначальство заместителя его полковника Михайличенко лейб-гвардии Московского полка и приехал сам. Когда приехал туда, то там, по полученным сведениям, оказалось, что к волынцам, которые стоят на улице и винтовок сдавать не желают, присоединяется и рота Преображенского полка, состоящая из эвакуированных, затем то же самое – часть литовцев. А вслед за этим дальнейшие сведения о том, что эта вооруженная толпа с присоединившейся толпой фабричных и других двигается по Кирочной, что она разгромила казармы жандармского дивизиона и что вслед за тем она громит и помещение школы прапорщиков инженерных войск. Тогда приходилось подумать об усмирении этой толпы. Мною был сформирован отряд в составе двух рот кексгольмцев, двух рот преображенцев, роты стрелков его величества, если не ошибаюсь, – словом, тех, кого можно снять из ближайших окрестностей, с Невского. К ним была присоединена вызванная полковником Михайличенко пулеметная рота из Стрельны, присоединен эскадрон драгун 9 запасного полка. И вот этот отряд в составе шести рот, пятнадцати пулеметов и полутора эскадронов под начальством полковника Кутепова, георгиевского кавалера, был отправлен против бунтующих с требованием, чтобы они положили оружие, а если не положат, то, конечно, самым решительным образом действовать против них... Тут начинает твориться в этот день нечто невозможное... А именно: отряд двинут, двинут с храбрым офицером, решительным, но он как-то ушел и результатов нет. Что-нибудь должно быть одно: если он действует решительно, то должен был бы столкнуться с этой наэлектризованной толпой – организованные войска должны были разбить эту толпу и загнать эту толпу в угол к Неве, к Таврическому саду, а тут – ни да, ни нет! Посылаю – известий нет. Посылаю три разъезда казаков, из тех казаков, которые были у меня. Нужно сказать, что, отправивши этот отряд, я остался без войск и надо было собирать другой отряд, чтобы в случае восстания дальнейшего иметь что противопоставить. Отправляю и этот отряд из трех разъездов – получаю только сведение, что отряд Кутепова дошел только до Кирочной, что двинулся по Кирочной и Спасской, но что дальше продвигаться не может – надо посылать подкрепление. Получаю вслед за тем известие с тем, что окружной суд разгромлен и подожжен. Литвинов, бранд-майор, доносит по телефону, что приехал с пожарной командой тушить окружной суд, но толпа не дает и что он это сделать не в состоянии. Тогда были взяты не помню какие две роты, посланы были туда, к окружному суду, чтобы разогнать эту толпу и допустить пожарных для тушения пожара... Но опять эти посланные роты вышли, пропали, и вести нет! Вслед за тем донесение от Московского полка. Московский полк был расположен так: часть его была расположена на Сампсониевском проспекте у казарм – эта часть должна была не допускать толпу собираться на Сампсониевском проспекте около заводов, а другая часть – четвертая рота с пулеметами – должна была занять Литейный мост и Нижегородскую улицу и здесь не пропускать толпу рабочих в Литейную часть – отсюда, а равно из Литейной – сюда. Словом, чтобы держать в своих руках по возможности подход к складу огнестрельных припасов. Около полудня было получено донесение, что четвертая рота подавлена толпой, что офицеры, которые пытаются сопротивляться, – кто убит, кто ранен, что вслед за тем колоссальнейшие толпы запружают Сампсониевский проспект, что остальные роты стоят на дворе казарм, будучи бессильными, очевидно, предпринять что-нибудь... Положение становилось критическим! Дать что-нибудь в подкрепление становилось трудным – к кому я ни обращался, везде говорят, что у них свободных рот нет, что дать не могут. Только к вечеру выяснилось, что могли дать семеновцы, измайловцы и егеря, но из них прибыло в конце концов только три роты измайловцев и три роты егерей. Засим – Финляндский полк дать мне не может... наряду с этим... Хотя, виноват, я не знаю, имеет ли это какое-нибудь значение...

 Председатель. Пожалуйста, пожалуйста! Это очень важно.

 Хабалов. Повторяю, наряду вот с этим идет ряд требований – дать роту туда-то для охраны, дать сюда для охраны... Председателю Совета Министров дать караул для охраны его... Но, признаться, я считал, что это значит бросить 20 человек? Что такое 20 человек? Охраны ничего не дадут ровно, а вот разве только лишнее кровопролитие будет. Где караула нет – оно лучше! Но ввиду настоятельных просьб послана была рота, которая должна была занять Моховую с двух концов: с стороны Симеоновской и со стороны Пантелеймоновской. Затем, когда выяснилось, таким образом, что Выборгская сторона захвачена восставшей толпой, затем и Литейная часть, а что остальные части города сравнительно, относительно благополучны, то мною предложено было собрать, оттянуть возможный резерв под начальством полковника Преображенского полка кн. Аргутинского-Долгорукова у себя на Дворцовой площади и затем направить таким образом: часть направить на поддержку Кутепова, который, очевидно, не мог справиться, а другую часть направить на Петроградскую сторону вместе с лейб-гренадерами и ротой Московского полка и постараться отбросить этих мятежников по возможности к северу, к морю... ибо положение было тем хуже, что сзади находятся заводы пороховые – взрывчатых веществ. Сохрани Бог! Взрыв одного из этих заводов – и от Петрограда не осталось бы ничего. Положение создалось трудное. И проект сформирования резервов оказался очень трудным, потому что прибывшая третья рота Преображенского полка оказалась без патронов, достать же патронов было невозможно, потому что бастующая толпа занимала Выборгскую сторону... Достать негде!..

 Председатель. Я хочу спросить вас по нескольким пунктам вашего показания. Вы выразились по поводу начавшихся волнений, что вам казалось или вы полагали, что они имеют провокационный характер. Как вы понимаете это выражение?

 Хабалов. Я так понимаю: ранее из того, что мне доносило охранное отделение и что послужило поводом к аресту рабочей группы, я уже видел, что цель в конце концов устроить восстание, свергнуть существующее правительство и заменить его временным правительством. Стало быть, раз такая цель поставлена – первоначально восстание приурочивалось к 14 февраля, но затем 14 февраля почему-то не вышло. То, что не вышло 14-го, почему не выйдет 28-го? Так что мне казалось, что не столько действительный недостаток хлеба, сколько это поджигание...

 Председатель. То есть вы "провокационный характер" понимаете в смысле "революционный"?

 Хабалов. Революционный, но в смысле, что, может быть, известные группы, может анархические или другие, устроят – те, словом, которые бунтуют, мутят...

***************

 Генерал Хабалов – Николаю II, 12 часов 10 минут:

 "Вашему императорскому величеству всеподданейше доношу, что 26 февраля рота эвакуированных запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка объявила командиру роты, что она не будет стрелять в народ. Рота обезоружена и арестована. Дознание производится. Командир батальона полковник Экстен ранен неизвестным из толпы. Сегодня, 27 февраля, учебная команда запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка отказалась выходить против бунтующих, вследствие чего начальник ее застрелился, затем вместе с ротой эвакуированных того же батальона направилась частью к расположению лейб-гвардии Литовского и частью лейб-гвардии Преображенского батальонов, где к ним присоединилась рота эвакуированных последнего батальона. Принимаю все меры, которые мне доступны, для подавления бунта. Полагаю необходимым прислать немедленно надежные части с фронта".

***************

 Полковник Павленков – Николаю II, 13 часов 40 минут:

 "Вашему императорскому величеству всеподданнейше доношу, что 27 сего февраля из толпы тяжело ранен командир запасного батальона л.-гв. Павловского полка полковник Экстен и ранен того же полка прапорщик Ридигер.

 Временно исправл. должность начальника гвардейских запасных частей полковник Павленков".

***************

 Листовка РСДРП (большевиков):

 "Настал час освобождения порабощенного народа, настал час мести и расправы с царским правительством!

 Переполнилась чаша терпения!

 Армия с вами товарищи, и в этом залог победы второй русской революции.

 Вернуться назад нельзя, вернуться назад – это значит предать восставших солдат и обречь их к расстрелу.

 Для победы нам нужна организованность. Нам нужен руководящий центр движения.

 Приступайте немедленно на заводах к выборам в заводские стачечные комитеты. Их представители составят Совет рабочих депутатов, который возьмет на себя организующую роль в движении, который создаст Временное Революционное Правительством."

***************

 После окончания собрания Каюров пошел к Московским казармам, которые со всех сторон обстреливались рабочими. Солдаты не сопротивлялись, а, кто с винтовками, кто без них, перепрыгивали через забор и смешивались с рабочими. Стреляли офицеры из пулеметов, установленных в амбразурах окон.

 Заметив растерянность солдат, Каюров подошел к ним и резким тоном спросил, почему они не помогают революции. Солдаты молча переминались с ноги на ногу и пожимали плечами. Им явно не хватало командира.

 – Стройся, – скомандовал Каюров.

 Солдаты почти с радостью по привычке быстро встали в шеренгу. Теперь уже растерялся Каюров – он не знал, как полагалось командовать дальше. Солдаты сразу это почувствовали и начали пересмеиваться.

 Из неловкого положения рабочего-большевика вывел безусый прапорщик. Увидев его, Каюров закричал:

 – Прапорщик, именем революции приказываю вам принять командование!

 Сердце Каюрова бешено подпрыгивало в груди: солдаты за нас! Нужно было действовать, не дать событиям выйти из-под контроля, выдвинуть требования, близкие и понятные рабочим.

 Найдя среди восставших нескольких членов райкома Выборгской стороны и просто рабочих-большевиков, Каюров привел их к себе на квартиру, где после короткого обмена мнениями предложил выпустить от имени ЦК партии большевиков манифест:

 – Надо сделать это раньше, чем очухаются другие партии и группы, иначе может случиться, что руководство революцией возьмут в свои руки соглашатели, а то и прямые контрреволюционеры, вы можете, товарищи, догадаться, как они будут "руководить" революцией!

 Манифест поручили написать Каюрову и Хахареву, который начал под диктовку Каюрова, потом продолжил сам.

 Написанное воззвание Каюров отнес на квартиру Павлова, зная, что там находятся члены Русского бюро ЦК.

 Там он застал Молотова и Залуцкого, предложил им отредактировать текст и немедленно отдать печатать. Молотов, третий день не выходивший на улицу, неуверенно спросил:

 – Не преждевременно ли, товарищ Каюров?

 Вместо ответа Каюров рассказал о том, что происходит в городе. Он видел, что членам бюро плохо верится в его слова, но они все же согласились с ним – просмотрели текст, приложили печать Бюро ЦК и обещали передать манифест для печатания.

 Во второй половине дня манифест был расклеен на улицах Петрограда, принявшего вид осажденного города.

***************

 Манифест

 Российской Социал-Демократической Рабочей Партии.

 Ко всем гражданам России.

 Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

 Граждане! Твердыни русского царизма пали. Благоденствие царской шайки, построенное на костях народа, рухнуло. Столица в руках восставшего народа. Части революционных войск стали на сторону восставших. Революционный пролетариат и революционная армия должны спасти страну от окончательной гибели и краха, который приготовило царское правительство.

 Громадными усилиями, кровью и жизнями русский народ стряхнул с себя вековое рабство.

 Задача рабочего класса и революционной армии создать Временное Революционное Правительство, которое должно встать во главе нового нарождающегося республиканского строя.

 Временное революционное правительство должно взять на себя создание временных законов, защищающих все права и вольности народа, конфискации монастырских, помещичьих, кабинетских и удельных земель и передать их народу, введение 8-ми часового дня и созыв учредительного собрания на основе всеобщего, прямого, равного избирательного права с тайной подачей голосов.

 Временное революционное правительство должно взять на себя задачу немедленного обеспечения продовольствия населения и армии, а для этого должны быть конфискованы все полные запасы, заготовленные прежним правительством и городским самоуправлением.

 Гидра реакции может еще поднять свою голову. Задача народа и его революцинного правительства подавить всякие противонародные контрреволюционные замыслы.

 Немедленная и неотложная задача временного революционного правительства войти в сношения с пролетариатом воюющих стран для революционной борьбы народов всех стран против своих угнетателей и поработителей, против царских правительств и капиталистических клик и для немедленного прекращения кровавой человеческой бойни, которая навязана порабощенным народам.

 Рабочие фабрик и заводов, а также восставшие войска должны немедленно выбрать своих представителей во Временное революционное правительство, которое должно быть созвано под охраной восставшего революционного народа и армии.

 Граждане, солдаты, жены и матери! Все на борьбу! В открытую борьбу с царской властью и ее приспешниками!

 По всей России поднимается красное знамя восстания! По всей России берите в свои руки дело свободы, свергайте царских холопов, зовите солдат на борьбу.

 По всей России, по городам и селам, создавайте правительство революционного народа.

 Граждане! Братскими дружными усилиями восставших мы крепили нарождающийся новый строй свободы на развалинах самодержавия!

 Вперед! Возврата нет! Беспощадная борьба!

 Под красное знамя революции!

 Да здравствует демократическая республика!

 Да здравствует революционный рабочий класс!

 Да здравствует революционный народ и восставшая армия!

 Центральный Комитет Российской Социал-Демократической Рабочей Партии.

***************

 По всему Петрограду были слышны выстрелы. Высоко в небо поднимались столбы дыма от горевших полицейских участков.

 Каюров вышел на Сампсониевский проспект к баракам, занятым самокатчиками, подошел к часовым, спросил: