Текст книги "Кровь алая (сборник)"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Глава одиннадцатая
На финишной прямой

Некоронованный хозяин города Лев Ильич Бунич выслушал генерала, ответил коротко:

– Я вас понял, – и, морщась, словно проглотил горькое лекарство, положил трубку.

Лев Ильич, спокойный, медлительный, лет пятидесяти, в строгом английском костюме, белой рубашке, безукоризненно повязанном клубном галстуке, пребывал в скверном настроении. Он мечтал быть честным бизнесменом и был им, не желал иметь дел с криминалом, но жизнь заставляла. Свою широкомасштабную деятельность Бунич осуществлял под вывеской скромного СП, не имел даже отдельного офиса, осуществлял руководство из собственной квартиры, обходился лишь одним секретарем да двумя охранниками. Правда, секретарь свободно владел тремя языками: английским, немецким, французским, мог объясниться на испанском и португальском, стенографировал и печатал на машинке абсолютно профессионально. Телохранителей Бунич пригласил из Москвы, где имел квартиру, но не переезжал окончательно, предпочитая быть первым «в деревне», чем вторым «в городе». Телохранители, братья-близнецы, высококлассные профессионалы рукопашного боя, стрелки, водители, не пили, не курили, но любили деньги так самозабвенно, что полностью уравновешивали свои неземные достоинства. Последнее качество близнецов очень устраивало Бунича, придавало уверенность, так как он платил братьям в валюте и столько, что об измене не могло быть и речи.

Бунич тяжело вздохнул, вызвал секретаря, кивнул на кресло и после длинной паузы огорченно сказал:

– Ну, генерал, естественно, согласился.

Секретарь знал, что поздравлять не следует, лишь кивнул и обронил:

– Известный мерзавец.

– А мы с тобой в белом, – Бунич снова тяжело вздохнул. – Может, уехать отсюда? Только не говори ничего про Москву и Питер! Как мне надоела уголовщина. Боже мой! Хочу в тихую цивилизованную страну.

Далее следовал монолог, который секретарь слышал несчетное количество раз. Молчание и терпение, наряду со стенографией, переводами и машинкой, входили в прямые обязанности секретаря. За нарушение Бунич удерживал из зарплаты, которую по западному образцу выплачивал каждую пятницу. Порой секретарь не выдерживал и объявлял:

– Извините, шеф, но я выскажусь на несколько баксов.

На что Бунич неизменно отвечал:

– Говори, у богатых свои привычки, – закрыв глаза, выслушивал возражения или совет, после чего выносил приговор: – Ты наговорил на столько-то долларов.

Надо отдать Буничу должное, случалось, он лишь коротко кивал: мол, учту, дважды сказал:

– Ты порой думаешь, что с меня причитается.

Сегодня секретарь молча выслушал стенания, жалобы и проклятия.

– Где Гуров? – неожиданно спросил Бунич.

– Засел в «Центральной», – ответил секретарь.

– И на что он рассчитывает?

Вопрос был риторический, следовало промолчать, но секретарь ответил:

– Что вы не станете лезть в уголовщину.

– С тебя… – Бунич в который раз вздохнул. – Позови мальчиков.

Когда братья вошли, Бунич оглядел их сильные, ловкие фигуры, как собачник-профессионал оглядывает своих дорогих четвероногих любимцев, и сказал:

– Надо одного человека изъять из «Центральной», доставить ко мне.

И тут произошел беспрецедентный случай: один из братьев, кто из них кто, не знал ни Бунич, ни секретарь, возразил:

– Этого человека лучше убить, шеф.

Бунич ошарашенно взглянул на секретаря, затем откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.

– С ним справится любой из нас, а уж вдвоем мы спеленаем его, как ребенка, но к нему трудно подойти.

Бунич глаз не открыл, сидел неподвижно, застыл секретарь, молча стояли братья, они походили на оловянных солдатиков.

Немного стоят его деньги и власть. Буничу было себя жалко. Он никогда не видел Гурова, но в прошлом году очень серьезный человек сказал ему, что есть такой Гуров Лев Иванович, если ваши пути пересекутся, ты тихо перейди на другую сторону: сам Роговой об этого парня расшибся, учти. Бунич ненавидел Рогового и не попался на его фокус с предложением купить по дешевке валюту. Никто из авторитетов не знал, что за многомиллионной аферой стоит именно Роговой, Бунич это знал, точнее подозревал, потому что в таком деле точно нельзя знать, можно лишь чувствовать. Он запомнил имя Гурова, тем более, что сыщик был тезкой, ему даже хотелось встретиться с легендарным сыщиком, поговорить за жизнь. Когда Буничу донесли, что полковник Гуров в городе, подумалось, как бы организовать обед, посидеть за одним столом, заглянуть в глаза, понять почему талантливый человек посвятил жизнь такой грязной работе. Но события понеслись вскачь. Бунич со стороны наблюдал, размышлял, он ничего не знал ни о «медведях», ни о наркотиках, не понимал, с какой целью в тихий провинциальный город ввалился старший опер по особо важным делам. Когда зарезали в цирке мальчишку, Бунич лишь пожал плечами, но после убийства начальника уголовного розыска призадумался, а узнав, что незваный гость схлестнулся с местной властью и началась борьба на уничтожение, решил, что такой шанс упускать нельзя, на чужом костре можно сварить для себя отличный обед. Бунич давно понимал, что генерал УВД – человек гнилой, не хотел с ним связываться: кто продает, тот обязательно предаст, но увидев, что генерала можно взять голыми руками, не удержался и сделал ему предложение.

– Вы еще здесь? – Бунич открыл глаза, взглянул на братьев удивленно.

Охранники молча вышли, Бунич повернулся к секретарю и сказал:

– Через сорок минут мы уезжаем.

* * *

Гуров провел в номере гостя, прибывшего по звонку Юдина, около получаса. Человек был вял, инертен, на вопросы отвечал неохотно, и сыщик удивлялся, зачем вообще этот человек прилетел. И все-таки Гурову удалось выяснить, что существует группа преступников, занимающихся вымогательством под угрозой применения изощренных пыток. Во главе группы стоит мужчина лет тридцати с небольшим, среднего роста и телосложения, одет в неприметный костюм, носит дымчатые очки, видимо, накладные усы, говорит тихо, интеллигентно.

Имя свое гость назвать отказался, но установить его было несложно, и Гуров не настаивал, подозревал, что человек этот с неустойчивой психикой, полностью сломлен и, даже если преступников удастся задержать, свидетелем на следствии и в суде быть не способен. Как он рассказал, его взяли на улице, ударили по голове, посадили в машину и отвезли куда-то под Москву, время в пути он не помнит. В большой комнате его привязали к креслу, рядом горел камин, в огне которого лежали щипцы, перед креслом стоял телевизор. Мужчина, который разговаривал с пленником, находился почти все время за его спиной, лишь дважды подошел к камину подбросить угля. Преступник знал характер бизнеса пленника, размер оборачиваемого капитала и даже способы изъятия наличных денег. Условия были просты: отдать все и тогда его оставят в покое. Если он обманет, его захватят, может, через год, не будут же его охранять вечно, привезут сюда и тогда…

В этом месте у гостя начала прыгать челюсть, он долго не мог справиться со стаканом воды, сыщик дал ему сигареты, отвлек посторонним разговором, позже выяснилось, что человеку показали видеозапись страшных пыток, которые совершались в этой комнате.

– Качество записи было плохое, так ведь любители, – закончил гость. – Но что надо, я разглядел, никогда не забуду.

Сыщик очень жалел сидевшего напротив человека и злился на его слабость и глупость. Смотрел он, конечно, отрывок из фильма ужасов, какую-нибудь пятую или шестую копию, что придавало съемкам достоверность, рядом камин с раскаленным железом, тихий голос за спиной – и вот результат.

– А вы не обращались?

– Я псих? – перебил гость. – Меня запустили бы в вашу машину, привлекли по какой-нибудь статье, был бы человек, статья найдется, а в лагере…

– Извините, вы меня не поняли, – очень спокойно сказал Гуров. – Вам следует обратиться к врачу, привести себя в порядок. Я найду этих людей, не назову вашего имени, не буду вас допрашивать, помогу найти хорошего врача, вам подвинтят гаечки, снимут страх, будете жить, как человек. Большое спасибо, что приехали, посидите, успокойтесь. Борис Андреевич отвезет вас в Москву.

– Ну, получил, что требовалось? – спросил воинственно Юдин, отпирая сыщику дверь своего «люкса», – наверняка добил несчастного, он и так-то чуть живой.

– Вижу, уже собрался, – Гуров кивнул на чемодан, лежавший на кресле плащ. – Перейди в номер своего протеже, я останусь здесь.

Сыщик заглянул в ванную. Клык отполз к стене, пристроился боком, водка испарилась, унесла злость и гонор.

– Слушай, будь человеком, отвяжи ногу затекло, сил нет.

Гуров сходил за ножом, перерезал веревку, притягивающую щиколотку преступника к связанным за спиной рукам, схватил за шиворот, рывком поставил на ноги, но Клык не удержался, отвалился на край ванной.

– Охолонулся, герой? – сказал Гуров, подрезал шелковый шнур на руках, – разотри и давай спереди завяжем, – сыщик знал, что никакого сопротивления преступник сейчас оказать не способен, он еле шевелил скрюченными пальцами.

– Интеллигент, – просипел Клык.

– Другого ругательства не знаешь? – усмехнулся сыщик. – Боюсь, в штаны наложишь, будешь вонять, а у нас впереди дорога…

Клык оправился, покорно протянул руки, устало сказал:

– Какая дорога, полковник? Люди видели, как я в гостиницу вошел, доложат Стаднюку. А тот вмиг сообразит, какой горбатый старик со мной сюда притопал. Нам с тобой и на улицу выйти не дадут, в крайнем разе до ступенек. Две пули тебе, две мне, в мою лапу пушку пристроят. Картина! Рецидивист убивает героя-полковника, убийцу настигает возмездие! Местные менты еще награды получат…

– Скажи, Трофим, ну где ты отыскал слова «настигает возмездие»? – сыщик связал Клыку руки, любовался работой.

– Откуда? – опешил Клык. – Из ящика, наверное, а что?

– Красивые слова, сиди тихо, – сыщик указал на унитаз. – Постараемся, чтобы возмездие настигло, кого следует.

– Дурак! А еще важняк и полковник!

– Тебя ударить? – Гуров уже открыл дверь, повернулся.

– Лев Иванович, – позвал Юдин, – если гостиница окружена, то не только вас, но и нас не выпустят.

– Штыком и гранатой пробились ребята… – ответил Гуров, – Меня давно интересовал вопрос, как можно, идя на Одессу, выбраться к Херсону?

* * *

Братья-охранники были похожи, как две капли, две монеты, два призыва нашего правительства, в общем – одинаковые абсолютно. У них имелись имена, фамилии, как положено, но и хозяин, и окружающие называли их Левый и Правый. Они редко ходили поодиночке, были крайне молчаливы, даже между собой объяснялись лишь взглядами, жестами, изредка отдельными словами. Они приехали в город три года назад, однажды столкнулись с милицией и однажды с парнями Крещеного. Одного парня тихо похоронили, милиционер отлежался в госпитале, больше инцидентов не происходило.

Братья ни с кем не общались, никого не трогали, жители на них не обращали внимания, двойняшки и двойняшки, а менты и уголовники обходили стороной. Получив приказ захватить Гурова, братья пришли на известную площадь, увидели уже описанную выше картину: так же дефилировали менты, а вот уголовников прибавилось, они не маскировались под доминошников и выпивох, а торчали одиночками и парами, похожие на облезлых псов, терпеливо караулили добычу. Братья шли неторопливо, не оглядывались, но, все замечая, обменялись улыбками и начали подниматься к центральным дверям, где их догнал капитан Стаднюк, негромко сказал:

– Он в гостинице точно, в каком номере неизвестно.

Братья ничего не ответили, на капитана даже не взглянули и оглядели холл, отметили двух мужчин, сидевших за канцелярским столом, еще одного у противоположной стены, изучавшего план эвакуации в случае пожара.

– Эти люди вам не помешают, – сказал Стаднюк. – Что вы думаете делать? Думаю, что он заперся…

Братья не слушали, повернулись, словно по команде, и вышли на улицу.

Откуда-то издалека доносился шум, музыка, разноголосые крики, даже цокот копыт. Братья переглянулись, продолжали стоять неподвижно и вскоре увидели, как из боковой улицы, которая вела к цирку, на площадь начала выливаться яркая, пестрая река веселья и музыки.

Возглавлял шествие оркестр, вокруг оркестра, сдерживая лошадей, гарцевали амазонки, над ними возвышались два клоуна на ходулях, изображая дирижеров, смешно, абсолютно не в такт размахивали длиннющими рукавами своих балахонов. Степенно выступали «Русские медведи», седая голова Миши и бурая Гоши были величественны, как и положено артистам мирового класса. Группа акробатов то собиралась в колонну, то рассыпалась, и артисты крутили сальто, бегали на руках. Классик в ярком гриме, но не в артистическом, а в обычном костюме, с галстуком-бабочкой жонглировал канотье и тростью, подмигивал бегущим рядом мальчишкам. Следом четверка коней с султанами везла огромную фуру, на которой висело, сидело, стояло на руках и даже плясало несметное число людей, начиная от детей артистов, которые не очень умело, но старательно демонстрировали свое искусство, и заканчивая директором Колесниковым, знаменитым Капитаном, который, восседая на высоких козлах, управлял лошадьми, приветствуя публику.

Артисты и сопровождающий их народ в несколько минут запрудили площадь, закрыв своей массой как милиционеров, так и уголовников, превратив их из охотников в зрителей и участников то ли циркового представления, то ли митинга.

Близнецы оценили тысячную толпу, переглянулись и отошли в сторону от дверей, а на верхнюю ступеньку легко взбежал Капитан, приковылял Сильвер, поднялись Классик, администратор Жуков с Матильдой, соскочили с ходулей клоуны в балахонах.

– Друзья! Товарищи! Господа! Сограждане! – крикнул Капитан, поднимая руку и призывая к вниманию.

Площадь колыхнулась и притихла.

– Сейчас все бастуют! Мы, артисты, как и многие из вас, больше трех месяцев не получаем зарплату! У вас дети, у нас дети и звери! Они не черта не понимают ни в перестройке, ни в шоковой терапии, они хотят кушать!

Толпа зашумела, одобрительно заворчала. Колесников вновь поднял руку.

– Мы, артисты, понимаем, человека можно лишить последнего куска хлеба, но нельзя лишить зрелищ. Мы бастовать не будем. Здесь! – Капитан указал на дверь гостиницы. – Здесь остановился безвестный чиновник, и мы пришли, чтобы лишь спросить у него, на сколько дырок нам еще следует затянуть пояса? Мы пойдем и потолкуем, а желающие могут посмотреть небольшое представление. Классик, твой выход! Музыка, туш!

Колесников, Сильвер, клоуны в балахонах, группа акробатов, еще несколько человек ушли в гостиницу. Оркестр грянул туш. Классик взмахнул тростью, крикнул:

– Красота спасет мир!

Толпа раздалась, и на площадку перед гостиницей вылетели амазонки.

Мальчишки отпихивали капитана Стаднюка все дальше от центральных дверей. Он и не сопротивлялся, понял, что снова проиграл, пятился под напором любопытных, искал взглядом братьев-близнецов, лишь они сохраняли шансы перехватить Гурова и Клыка, милиционеры и уголовники в этой фантасмагории растворились и потеряли всякую инициативу. Но как Стаднюк ни поднимался на носки, как ни крутил головой, охранников Бунича видно не было.

* * *

Гуров и Юдин стояли у окна, смотрели на запруженную людьми площадь, гарцующих амазонок.

– Ну вот, Борис Андреевич, как и было обещано, вы можете уходить, уезжать и большое вам спасибо, – сказал Гуров.

Юдин посмотрел на сыщика, на ликующую площадь, вновь на сыщика, не выдержал и спросил:

– Что же, они все ваши должники?

– Вы слышали, что сказал Классик? Красота спасет мир!

– Ну, предположим, это не он сказал!

– Да и неважно, кто сказал первым, важен жизненный принцип. А я всегда ставлю на белое.

– Удачи, – Юдин руки не подал, кивнул и пошел к дверям, открыл, шагнул, остановился, бессвязно выругался и уже отчетливо сказал: – Звони, черт бы тебя побрал!

Коммерсант вышел, а в номер ввалились артисты, ряженые скинули балахоны и маски, акробаты прикрыли двери. По той слаженности, с какой все действовали, можно было подумать, что номер многократно репетировали. Сыщик вывел из ванной Клыка, разрезал веревки, накинул на него балахон, нацепил маску, оделся сам, все вышли из номера, два молодых артиста пошли по коридору в одну сторону, акробаты – в другую.

В вестибюле разразился скандал, директор цирка кричал на директора гостиницы:

– Как это никто из Росцирка не приезжал? Ты мне, Витя, не заправляй, я тебя сызмальства знаю!

– Леша, мы же друзья! Ты что? – директор гостиницы прижимал к груди руки, смотрел жалостливо.

– Виктор Кузьмич, грех на душу берете, – говорил укоризненно администратор Жуков, поправляя свой безукоризненно повязанный галстук. – Нам ссориться ни к чему.

– Александр Валентинович, как можно? – бормотал директор гостиницы.

– Витька! – Сильвер взял его за лацкан пиджака, – я тебя не люблю!

В вестибюль вышли ряженые и акробаты, присоединились к группе администраторов гостиницы и цирка, общей толпой вывалились на улицу.

Внизу, у гранитных ступенек важно расхаживали Миша и Гоша.

– Господин депутат, – ластился Рогожин к медведю, – я за вас голосовал.

Медведь громко заурчал, положил могучую лапу на плечо артиста, кивал согласно.

– Я всем говорю, что господин депутат – человек совестливый! – крикнул Рогожин. – И нашу землю нам вернет непременно.

Медведь, стоя на задних лапах, опустив голову, неожиданно вздыбился, поднял передние лапы, оскалился, грозно зарычал, двинулся на дрессировщика. Рогожин при своем двухметровом росте оказался маленьким и беззащитным. Сначала публика разразилась хохотом, затем испуганно шарахнулась.

Сыщик стоял рядом с Клыком, сквозь прорези маски внимательно наблюдал за окружающими. Милиция и уголовники могут не понять, кто мы, рассуждал сыщик, но убийца цирковой, он не обманется, может ударить, не сейчас, а когда двинемся к фуре, люди смешаются, и в толкотне заточка в опытной руке страшнее пистолета.

– Очнись, депутат! – кричал Рогожин, успокаивая медведя. – Кто чей слуга, мы давно разобрались, – и вложил сквозь намордник кусок сахара. – Так ведь не отдашь землю, подохнем оба с голодухи, – артист похлопал медведя по мощным бокам. – Ну, ты жирку накопил, продержишься подольше…

Через головы людей, стоявших у ступенек, сыщик увидел капитана Стаднюка, который оглядывался, явно кого-то разыскивая. Опер сейчас не опасен: во-первых, ему сюда не пробиться, во-вторых, и протолкается, а сделать ничего не сможет. Сыщик взглянул на богатырские фигуры стоявших за спиной гимнастов.

– Люди, чего делать с депутатом? – вопрошал Рогожин.

– Не корми его! – крикнули из толпы.

– Верно! – Рогожин вытянул руку. – И я говорю: – Не корми! А ты кормишь. Так что делать? – артист повернулся к медведю, который сосал лапу. – Лапу сосать? Спасибо, но этому мы сызмальства и так обучены!

«Медведи», провожаемые аплодисментами, тронулись в сторону фуры, сыщик вновь огляделся. Гимнасты. Капитан, Сильвер, Классик, администратор Жуков с неизменной Матильдой. А если один из этих ловких гимнастов и есть убийца? Сыщик толкнул стоявшего рядом Клыка, прошептал:

– Когда пойдем, обними меня за плечи.

– Ну ты мозга, полковник, ну ты мозга, – прохрипел в ответ Клык.

Капитан поблагодарил почтеннейшую публику за внимание, заверил, что каждый вечер цирк зажигает огни, артисты пока стоят на ногах и ждут дорогих гостей. Амазонки тронули нетерпеливых скакунов, раздвинули толпу, цирковой кортеж развернулся в сторону дома, оркестр грянул марш.

Клык обхватил Гурова за плечи, они прошли с десяток шагов рядом, но публика не расходилась, наоборот придвинулась, напирала, в одиночестве шествовали лишь Миша и Гоша.

– Мальчики, в фуру! – скомандовал Колесников. Тут произошла заминка, преступник и сыщик разделились, чья-то мощная рука помогла Гурову вскочить в фуру, следом Сильвер, Жуков с Матильдой, Классик. Когда сыщик увидел, что гимнасты забросили в повозку Клыка, который путался в длинном балахоне, он вздохнул облегченно и снял маску. Рядом матюгались, тут же раздался смех, и фура, сопровождаемая криками, свистом и аплодисментами, скрипя и раскачиваясь, покатилась с площади.

* * *

Рецидивист и убийца Трофим Федорович Лялин по кличке Клык лежал на войлочной подстилке, полосатый балахон и хохочущая маска валялись рядом. Под левой грудью Клыка темнело небольшое пятно, даже не верилось, что такая пустяковая рана может оказаться смертельной.

Клык сидел в фуре между гимнастами, было тесно и темно, человек сидел нормально, на него не обращали внимания. Когда приехали и, толкаясь, с шутками и прибаутками начали выскакивать из крытой повозки, то Клык завалился на бок. Никто, кроме сыщика, и внимания не обратил, что один человек не вышел, так бы и увезли труп во внутренний двор. Гуров выждал несколько секунд, Клык не появлялся, сыщик решил, что преступник пытается выбраться из фуры другим путем, и, впрыгнув в повозку, бросился к телу, которое, конечно, было еще теплым.

Сыщик метнулся обратно, схватил раскрасневшегося Капитана за руку.

– Алексей Иванович!

– Ну что еще? – директор рассмеялся, – ребята, цирк закончен, начинается повседневная работа! Всем по местам, кто вечером занят, готовятся, штабу собраться у меня! – и повернулся к Гурову. – Ну? С тебя вроде бы причитается?

Директор и сыщик стояли в сарае, в котором хранилась различная цирковая утварь, смотрели на труп, каждый думал о своем, но оба решали один извечный вопрос «что делать?»

– Как же это? – выдохнул через силу Капитан. – Значит, ты, полковник, прав, убийца из наших… моих ребят. Что теперь? Прокуратура, допросы, могут в камеру упрятать, а там продажные менты с палками…

– Ты большой молодец, Алексей Иванович, – перебил Гуров. – Я тебя в грязную историю втянул, я и вытяну. В жизни не склонял человека к ложным показаниям, однако бывает ситуация… К черту, не желаю оправдываться! Я за все в ответе! Этот мужик – убийца, находился в розыске, но закон есть закон, и допрашивать будут. Думаю, что ситуацию я сумею переломить, но на всякий случай… Ваша версия одна, приехали к «Центральной», побалагурили и уехали. Ни полковника Гурова, ни рецидивиста Клыка в гостинице не видели. Я сейчас пойду с тобой в кабинет, скажем, что я сей минут и прибыл, у тебя работают не дураки, сообразят.

– И убийца! – Капитан расправил плечи, дернул подбородком. – Собственными руками…

– Алеша, не надо мелодрам, – перебил Гуров. – «Шестерку» от гостиницы сюда перегнали?

– Во дворе у Аннушки стоит, – Капитан протянул ключи. – А этот? – он кивнул на труп.

– Моя забота, – пусть полежит, в сарай запри. Когда прибывает московский вечерний рейс?

– В девятнадцать, – Капитан взглянул на часы, – не скоро, только четырнадцать. Чего же они своего? – он снова взглянул на Клыка, прикрыл попоной.

– Этот нож был для меня, обознались, балахоны и маски одинаковые, – сыщик отвернулся.

Гуров не нашел в себе мужества признаться, что практически отвел удар убийцы, когда вынудил Клыка обнять его за плечи. Сыщик только рассудил, что убийца ищет момент для удара, но не в силах решить, кто под каким балахоном. Сыщик умышленно чуть сутулился, роста они с Клыком были примерно одинакового, а бесформенные балахоны и маски превращали их в абсолютных двойников. Убийца с них не сводит взгляда, разгадывает, когда они пойдут, суть проявится, сыщик преступника придержит. Гуров не был уверен, что убийца, используя толчею, нанесет удар, но не исключал такой возможности и подстраховался. И получается, что он, Лев Иванович Гуров, оберегая свою жизнь, подставил человека под нож. И можно найти массу оправданий, но факт остается фактом: сыщик не знал, как защититься, и подставил вместо себя другого человека.

Колесников почувствовал замешательство Гурова, спросил:

– Что-то не так?

– Жизнь… Один жив, другой мертв, – ответил сыщик и пожал плечами. – Кто-то занимается философией, а я разыскиваю преступников.

* * *

Когда Капитан и Гуров прошли в директорский кабинет, весь штаб был уже в сборе, и самовар вскипел, и торт раскрыт, только не разрезан.

– Вот, ребята, знакомый вам полковник Гуров Лев Иванович, столкнулся у дверей, зазвал на чай.

Кто-то хмыкнул, кашлянул, наступившую паузу прервал Гуров:

– Здравствуйте, слышал, вы представление у гостиницы устроили?

Откликнулся, конечно, Сильвер:

– Здравствуйте, Лев Иванович, давно не виделись! Ну, ясное дело, идет человек мимо, почему не заглянуть на чашку чая.

Классик чуть приоткрыл глаза, вытянул ноги, сказал:

– Всегда рады, Лев Иванович.

– Здравствуйте, – ответил администратор Жуков, потерся о руку жены и лукаво улыбнулся.

Гимнаст и акробат переглянулись, пожали плечами и ничего не ответили.

Капитан резал торт, довольно поглядывал на свою команду.

– Я, конечно, от чая не откажусь, – сказал Гуров, усаживаясь на стул верхом, – но вообще-то зашел попрощаться. А что-то Рогожина я никогда на ваших чаепитиях не видел?

– А он, известно, медведь, – сверкнул золотым зубом Сильвер. – К тому же мы – лапотная провинция, а они…

– Сильвер! – сказал Капитан. – Сейчас останешься без торта.

– Ясное дело, хромого Сильвера обидеть легко, тем более лично Капитану…

– Саша, прошу, – администратор снял с плеча руку жены и пошел за тарелкой с тортом.

– Александр прав, в цирке должно быть всегда хорошее настроение, – сказал Гуров. – Я рад, что встретил таких замечательных людей, и должен всех вас поблагодарить и принести свои извинения. Я кругом перед вами виноват: и прибыл обманом, и дальше опростоволосился. Я попытаюсь объяснить, – и замолчал.

Ну, сейчас или никогда! Сыщик напряг мышцы, затем расслабился. Либо я разыграю единственный козырь, либо проиграюсь в пух. Гуров видел, что присутствующие ждут, наблюдают за ним внимательно и верить ему здесь никто особенно не собирается. Действительно, с чего бы вдруг полковник милиции качнет оправдываться перед артистами цирка? Его молчание было вполне естественным, сыщик взглянул на Классика и сказал:

– Прошлой ночью мы беседовали с Николаем Ивановичем, и он сказал, что я артист скверный.

– Классик может, он такой! – сорвался Сильвер и быстро добавил: – Молчу! Навеки!

– Нет, Александр, валяйте и дальше, ваши реплики снимают с моих выступлений театральность. Я не артист, сыщик, перед людьми говорить не привык. Признаться, я даже фотографироваться не умею. В жизни у меня физиономия обыкновенная, а на карточке – каменная.

«Уговорить всех, отвлечь, вместе со всеми расслабится и убийца. Он должен мне поверить». Атмосферу доверия чуть не взорвал человек, которого сыщик опасался меньше всего.

– Разбег хорош, посмотрим на прыжок, – сказал руководитель акробатов-прыгунов.

– А я и прыгать не буду, – быстро парировал сыщик. – Пробегу под планкой, на публику плевать.

– Лев Иванович, не заводись, – сказал Капитан: – Наш Костя столько раз на голову приходил, что на него сердиться грех.

– Алексей Иванович, я вам говорил, мол, уверен, что убийца цирковой? Говорил?

– Ну? – Капитан растерялся, сыщик ни о чем не предупреждал, и вопрос застал врасплох. – Говорил, только я не верил.

– И правильно делали, я ошибался, – Гуров развел руками. – А за ошибки платят, а сыщик за свои ошибки платит чужими жизнями, – он встал, подошел к акробату, заглянул в глаза. – Ну как прыжок?

Артист смутился и не ответил, сыщик пошел к дверям, говорил, не оборачиваясь:

– Пейте чай, лопайте торт, а я пойду к «медведям», стакан приму. А за подозрения уже извинился, хотел чего-то сказать, так не скажу, – Гуров вышел. За дверью громко говорили, перебивали, даже ругались.

Пусть выговорятся, чем больше слов, тем больше убийца запутается. Надо, чтобы деза прошла не отдельным номером, а в сумятице противоречий. Сыщик быстро прошел в администраторскую.

Как и следовало ожидать, дверь была открыта, Гуров снял трубку, набрал номер, услышав ответ Капитана, сказал:

– Ты их не отпускай, я скоро вернусь, – он положил трубку, прошел к «медведям».

Рогожин тоже пил чай, увидев сыщика, не удивился, двинул рубленый табурет, спросил:

– Как мы сегодня смотрелись?

– Отлично, – Гуров присел. – Завтра землю отдадут, и номер пропал. Михалыч, налей мне контрабанды граммов несколько.

– Ну, завтра тебе не землю отдадут, а по жопе выдадут, – Рогожин выудил из-под стола заморскую бутылку, налил граненый стакан. – А когда у них отнимут землю, они другую подлость сотворят.

Сыщик взял стакан, слегка пригубил, прополоскал рот, сплюнул в стоявшее неподалеку ведро, остатки вылил на ладонь, словно одеколоном, протер шею и пиджак. Если Рогожин и удивился, то виду не подал, смотрел из-под лохматых бровей, ждал, когда гость заговорит о главном.

– Все я уже знаю, и ни о чем спрашивать не буду, – сказал Гуров. – Товар лежит в поддоне клетки, его можно изъять хоть сейчас. Только это ничего не даст, мне нужен убийца, организатор и истинный владелец наркотика. Тебе, Михаил Семенович, предложили пол вскрыть, наркотик отдать, обещали оставить в покое.

Рогожин не выдержал напряжения и отвернулся.

– Тебя обманут на сто процентов, – спокойно и равнодушно, словно о чем-то мало значащем, говорил сыщик. – Люди, занимающиеся наркобизнесом, свидетелей не оставляют. А что к тебе подослали женщину, и поэтому ты решил, что опасность невелика, – так это лишь ловкий ход. И женщина лишь игрушка и будущая жертва. А ты здоровенный старый дурак. И спасти тебя может лишь полковник Гуров.

Сыщик встал и легкой, даже танцующей походкой вышел в коридор. Гуров отлично понимал, что сильного и упрямого Рогожина враз к откровенности и сотрудничеству не склонить, добивался лишь, чтобы артист задумался, остановился, и наркотик-крючок, на который и ловилась вся зубастая стая, не ушел бы из поля зрения. Сейчас Рогожин задумался и до следующей нашей встречи с места не двинется, а без его помощи преступники в клетку, охраняемую Гошей, не заберутся.

Гуров задержался перед кабинетом Колесникова, одернул пиджак, словно собирался выходить на ковер высокого начальства, уговаривал себя, одновременно расслабляясь. Легче, сыщик, легче, болтливее, пусть Классик и утверждает, что ты актер бездарный, но кое-что и ты можешь.

– Чаепитие продолжается? – спросил он, входя в кабинет. – Когда вы только репетируете? – сыщик прошел мимо предполагаемого убийцы, чтобы тот почувствовал запах алкоголя, и занял свое место.

– Мы пьем чай и работаем, а некоторые пьют ханку и вынуждают работать на себя, – огрызнулся Капитан.

– Лишь прошу, Алексей Иванович, – возразил сыщик. – А услугой попрекать грешно.

– Слушайте, полковник, вы можете толком объяснить, что у нас творится? – спросил Колесников. Этот вопрос попросил его задать сыщик, а Капитан все не мог найти подходящего момента.

– В пределах допустимого могу, – Гуров закинул ногу на ногу, откинулся на спинку стула, потерял равновесие и чуть не упал.