Текст книги "Кровь алая (сборник)"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Глава восьмая
Туман

Прежде чем зайти в гости к Классику, сыщик обошел дом, посмотрел имеющиеся к нему подходы, оглядел соседние строения и выяснил, что примыкающий дом пустует. Готовили домишко то ли к сносу, то ли к капитальному ремонту, внутренности вытряхнули, а кирпичный остов бросили. Люди, верные социалистическому выбору, всегда отличаются широкой натурой, стоит ли о пустяках думать, ну собирались, теперь передумали, денег не хватило, возможно, просто забыли.

Гуров вышел от Классика, проскочил под дождем два десятка метров и нырнул в проем, который некогда закрывала дверь, последнюю, естественно, украл алчный частник. Позиция у сыщика получилась очень удобная: подъезд дома, где жили Сильвер с семьей и одинокий Классик, находился буквально рядом и даже в такой темноте и ненастье просматривался отлично. Крыша, конечно, протекала, но имелся просторный сухой угол, отгороженный остовом кровати. Судя по газетным обрывкам, банкам, даже целому стакану, в этом углу недавно проживали. Из остова дома имелось три выхода в разные стороны. В общем, место было замечательное, в сыщик там быстро обустроился, даже соорудил сиденье из двух ящиков. Он закурил, огонек увидеть не могли, а дым сквозь дождь не выползет. Гуров довольно усмехнулся, он здесь и до прибытия самолета может отсидеться.

Транквилизатор сильный, а в сон все равно клонит, вторые сутки заканчиваются, а он уже не мальчик, рассуждал Гуров, неотрывно наблюдая за подъездом. Вот познакомился он с артистом Куприным по кличке Классик. Умен, образован, талантлив, острый, с хорошей реакцией, пьяница, но не алкоголик, самоуправляем полностью. Подобными качествами может обладать и профессиональный убийца, и нормальный, нравственный человек. Практически не выяснил ничего, не продвинулся ни на шаг. Неверно – не прояснил с Классиком, но отчасти высветил Сильвера. Его разбудил Капитан, сообщил, что к соседу среди ночи пожалует гость. Убийца должен был бы зайти на огонек. И дело не в нервах, они могут быть стальные либо отсутствовать за ненадобностью. Зайти к соседу следовало бы в поисках информации, благо и предлога не требуется, заглянуть в подобной ситуации даже естественно. Сильвер не пришел, поднялся, предупредил коллегу о предстоящем визите и лег спать. Семейный, тоже в его пользу. И дело не в том, что люди, имеющие семью, не становятся убийцами, подобных, как говорится, хватает. Взять хотя бы сексуальных маньяков, жестоких нелюдей, но чуть не половина вурдалаков имеет нормальные семьи. Но убийца, думал сыщик, профессионал по вызову.

Он качнул ящик и увидел подбежавшую к подъезду фигуру. Зонтик, семенящая походка, явно женщина. Ночная бабочка, выпорхнула из гостиницы, ищет покоя и тепла? Или оперативник выдернул из дома знакомую проститутку и сказал, мол, хочешь спокойно работать, смотайся к артисту цирка, взгляни, как он живет. Подождем, останется, значит, случайно залетела, выскочит сразу, значит, за ним, Гуровым, началась охота.

Не прошло и нескольких минут, с другой стороны к подъезду приковыляла сгорбленная мужская фигура. Алкаш и братец пожаловал, в жизни случаются совпадения и почище, Гуров закурил новую сигарету, вынул из кармана фляжку коньяку, которую прихватил из номера Юдина, вытряхнул на ладонь таблетку транквилизатора, глотнул спиртного, таблетку сунул под язык.

Первой из подъезда выскочила женщина, прикрываясь зонтиком, побежала сквозь дождь, через несколько секунд пропала в темноте. Сыщик напряженно вглядывался, должны мелькнуть автомобильные фары, ничего не увидел. «Они не дураки, отнюдь, машина за углом, фары потушены или машину развернули в обратную сторону. Фрищенко у них нет, кто командует? Возможно, опер, который руководил моим задержанием, на такое дело генерал должен был послать лучшего и наиболее верного. Я врезал ему ногой, следовало добавить, вырубить серьезно». Сыщик осуждающе покачал головой, не признаваясь даже себе, что рад, значит, еще человек, хотя и стал жестоким, но добивать лежачего пока не способен.

А вот и горбун появился, не засиделся у сестренки, выполнил задание – и ходу, двинулся не в сторону, откуда пришел, а в обратную, следом за девицей. Ясное дело, машина-то одна, хоть и мафия, а совдеповская, нищая. Что же ты теперь предпримешь, неприятель? Оперативник ты приличный, знаешь, где искать, кого и к кому послать на разведку. Что бы делал я? Сыщик поднялся, опрокинул ящик, нагнувшись, чуть не носом елозил по сырым доскам, оглядел пол, не оставил ли следы, сигареты он гасил о подошвы, окурки выщелкнул в замусоренный угол. Этот домик я бы осмотрел наверняка, решил Гуров, прихватил ящичек с вешдоками, направился к проему, где некогда были двери, ведущие во двор, услышал стук приближающегося мотора, невольно похвалил противника, словно речь шла не о жизни, а оценивалось изящество шахматного хода. Раз он считает встречу со мной возможной, то дом окружит, собаки быть не должно. Сыщик выскользнул из дома-скелета, свернул за дворовые постройки, далеко уходить не стал, так как собирался вернуться. Он прислушивался. Если есть собака, она завизжит, и тогда все плохо. Пса из «беретты» обесточить несложно, но услышат, начнется погоня, где шансы противника, который отлично знает город, предпочтительнее. Если я начну их преследовать, то тюрьма на все сто. Пресса возликует: «Полковник из Москвы отстреливает милиционеров периферии». Не отмыться, ничего не доказать, мои вещдоки возьмет прокурор как оружие обвинения. Мой звонок в Москву, который подтвердит Орлов, вывернут наизнанку: сначала совершил преступление, затем попросил помощи. Юдин не свидетель. Фрищенко убит, цирковые могут подтвердить лишь то, что я скрывался. Стрелять нельзя, но, в крайнем случае, подранить одного-двух, а они откроют огонь на поражения. Собака? Есть или нет?

Хлопнула дверца машины, послышались шаги, собачий визг и знакомый голос опера, который недавно, стоя над Гуровым, рассуждал, где удобнее прикончить зарвавшегося москвича:

– Товарищ полковник, вы окружены, выходите по хорошему, неловко получается, но нам разрешено стрелять.

Гуров не очень твердой рукой опустил ящичек с вешдоками в стоявшую рядом бочку, кинул сверху ветошь, достал «беретту». Стрелял дважды, сколько в ней патронов?

– Поедем в контору, потолкуем, к чему до крайности доводить? Я знаю, вы недавно были в доме, сейчас здесь, спрятаться вам больше некуда! – опер говорил уверенно.

Гуров отдавал ему должное. «Тебя я подстрелю первым. Если Классик убийца, то мог и сообщить обо мне, почему бы и не убрать мента руками коллег? Ошибаюсь, если бы артист меня выдал, то опер бы сказал, что я был у артиста, а он сказал, что в доме. Опер точно не знает, значит, Классик не убийца. Надо думать о жизни, а я – черт о чем». Сыщик оттянул затвор, проверил патронник – сейчас только осечки и не хватает. Пса надо глушить, когда он выскочит из-за угла, до прыжка, иначе можно опоздать.

– Не желаете? Я при свидетелях вас предупредил! Пускай собаку.

– Мухтар, след! Ищи!

После популярного фильма половина ищеек стали мухтарами. Откуда след? Они взяли мои ботинки из номера. Сыщик услышал визг, замелькали лучики карманных фонарей, сыщик расслабился и поднял пистолет.

Собака метнулась к дому, выскочила во двор, боковым зрением сыщик наметил путь отхода. Вот пес уже рядом, за углом, в двух шагах, слышно напряженное дыхание, которое неожиданно сорвалось на лай, высокий, пронзительный. Собака метнулась куда-то в сторону, опрокидывая домашнюю утварь, громко лая, начала преследование, явно удаляясь.

– Кошка, мать твою! – сказал громко проводник и длинно выругался. – Уж и бил я сукиного сына смертным боем, чего не делал только. Без смысла! Как кота почует, конец, никакой работы.

– Но след он взял? – спросил опер.

– Взял, только чей след, кошачий или человечий? Судя по голосу – кошка, у него на человека голос ниже.

– Мы с тобой дома уясним! – сказал опер. – Всем светить на пол, нужен свежий окурок, кто найдет, получит бутылку.

– Мухтар! Мухтар! Ко мне! – надрывался проводник. Гуров положил пистолет в карман, вытер платком лицо и ладони. Бардак, он везде бардак, от министра до собаки никто ремеслом не владеет, вроде и обучен, даже старается, но моя кошка важнее всех ваших дел. Да здравствует бардак! Сыщик перевел дух. Значит, гонка со стрельбой отменяется. Правильно ищешь, – но окурка не найдешь и отсюда уберешься. Куда же ты теперь, недобитый? «Судя по времени, ты не был в цирке, полагая, что я туда не сунусь, теперь от безысходности направишься туда, затем вернешься в гостиницу. Нет, в гостиницу пойдут только подчиненные, ты кинешься к сотоварищам-уголовникам, велишь обставить подходы, зарезать меня на улице, когда я около десяти вылезу на свет Божий. Вот тут ты и мордой в дерьмо, потому что не я пойду к Орлову, а генерал поедет ко мне. А техники для прослушивания телефонных разговоров у тебя нет и где я жду, ты не узнаешь».

– Все, поехали! Ты останься здесь, вот ящик подставь и сиди, может, он заявится, – сказал опер, но в голосе его звучала безнадежность. – Если придет, подпусти и стреляй без предупреждения. Не высовывайся, иначе он уложит тебя.

– Да я его в жизни не видел! – возразил молодой голос.

– Узнаешь сразу по походке, у нас так никто не ходит, – рассмеялся опер, добавил серьезно:– Ты в очереди на жилье стоишь? Считай, что выстреливаешь себе квартиру в центре.

Взревел мотор и застучал, удаляясь.

Пристанище тебе, пацан, определили бы персональное, обтянутое тряпочкой и сверху венок. Но я позабочусь, чтобы ты жил дольше. Сыщик представил, как мальчик устраивается на ящиках, только у него нет ни глотка коньяка, ни таблетки, плохо ему. Из него мог бы вырасти хороший оперативник, а его либо выгонят, либо превратят в преступника, возможно, убьют. Коли я выйду из этой истории на белом коне, зайду в розыск, найду парня, узнаю по голосу, скажу несколько слов. Гуров снял ветошь, вынул свой ящичек из бочки, тихо вздохнул, зная, как бы история ни закончилась, никуда он не пойдет, никого искать не будет. Жизнь.

Он подошел к дому со стороны двора, определил окна Классика, толкнул одно, второе поддалось, открылось без скрипа. Сыщик легко впрыгнул в комнату, прикрыл ставень. Артист сидел в прежней позе, только в бутылке слегка поубавилось, Гуров тоже занял свое место за бюро, собрался кашлянуть и приготовил улыбку, но Классик неожиданно спросил:

– А вы, господин полковник, абсолютно уверены?

Сыщик смешался, потому ответил через паузу:

– Естественно, никогда не рискую чужой жизнью, мне для этой цели хватает своей. Вы увидели меня во сне?

– Мои глаза сплошной обман, лишь прикрою, ресницы сомкнутся, со стороны будто глаза закрыты, а я все-все вижу, порой больше, чем мне бы хотелось.

– Неприятно, по себе знаю, – ответил сыщик и решил атаковать. – Если вы много видите, подскажите, кто из цирковых может жить двойной жизнью?

– Николай Иванович Куприн по кличке Классик, – тонко улыбнулся артист. – Я, как и вы, поставил бы этого человека на первое место. Вы ищете убийцу. Как я представляю, преступник физически силен, быстр, ловок, не вызывает у окружающих никакого подозрения.

– Все верно.

– Значит, Классик фигура вполне подходящая, – артист говорил о себе в третьем лице и очень спокойно. – Куприн пьет, уходит в потусторонний мир, что он там видит, никому не известно. Вполне возможно, что у него какая-то гайка соскочила с резьбы, и он решил, что волен распоряжаться человеческими жизнями по своему усмотрению.

– Но сыщик приехал до убийства мальчика, – Гуров решил подыграть артисту. – Значит, Классик убил не из любви к искусству, а убирал опасного свидетеля. А уж убийство майора милиции, начальника уголовного розыска, вообще ни в какие ворота не лезет.

– Так, может, у розыска десятки немотивированных убийств, след привел в эту обитель, явился сыщик и началось.

– Все случается, но в данном случае убийца не человек, сдвинутый по фазе, он преследует определенную цель – деньги, большие деньги, – сыщик сидел в темноте, в то время как артист был освещен, хоть и не ярко, но достаточно, чтобы за его лицом можно было наблюдать, но данное преимущество не помогало Гурову.

Вытянутое лицо Классика походило на гуттаперчевую маску, из-под лохматых ресниц поблескивали глаза, легкая улыбка кривила тонкие губы, но понять, что скрывала маска, сыщику не удавалось.

– Деньги? – казалось, артист разочарован. – Какая пошлость. Если деньги, то Классик вам абсолютно не подходит, – он широким жестом длинной руки указал на обстановку, взял бутылку, посмотрел, сколько осталось, и налил в стакан несколько капель. – Какая похабщина, убивать людей из-за денег.

– А из-за чего можно убивать?

– Мне трудно ответить – не убивал. Упаси Боже, я вас не уговариваю, и вы вправе не верить, профессия такая, понимаю. Однако я абсолютно не меркантилен, это факт. У меня один костюм, – Классик указал на манекен. – Кстати, вас такая манера хранения не удивила? Так должен сообщить, данный велосипед придумал не я. В фильме Михаила Ромма «Мечта» персонаж Астангова, нищий аристократ, подобным образом сохранял свой более чем скромный гардероб, вот я и позаимствовал.

– Очень интересно, – сыщик тонул в бессмысленной болтовне и начал злиться. – Напомню: убивают людей, вы что-то знаете, и вместо того, чтобы помочь, делаете небольшой экскурс в историю кино. Вам не кажется подобная позиция безнравственной?

– Нравственность? – Классик открыл глаза, смотрел недоуменно. – Вы и нравственность, что же общего? Я лишь говорю на вашем языке, господин полковник. Не перебивайте и терпите, сейчас я вам отмассирую копчик. Я же про вас все знаю. Вы поссорились с местными бандитами, разделали их и трех человек приковали наручниками к машине, предварительно забрав у них оружие и документы, – он указал пальцем на деревянный ящичек, стоявший у ног Гурова. – Вас преследуют, хотят убить, а улики отобрать. Следует отметить, что подобное желание бандитов вполне естественно. Согласитесь. А как поступаете вы, нравственный человек?

– Нормально поступаю, бегу, – огрызнулся Гуров.

– Вы тут молвили, что рискуете лишь своей жизнью, пустое, господин полковник. Ванюшку убили по вашей вине. Раз. Не знаю, как Семен Григорьевич погиб, симпатичный мужчина был, думаю, тоже не без вашего участия. Два. Теперь вы взбесили волчью стаю, бежите, они следом и зубами щелкают. Куда же вы ведете эту стаю? К Лешке Колесникову, бескорыстному труженику. У Лешки наследили, бросились сюда. Волки сильны в стае, а вы хищник покрупнее и в одиночку трупов навалите гору. Классика узрели, добычей пахнет, так вы решили все разом: и от стаи укроюсь, и человечка на зуб попробую, коли угадал, слопаю, промахнулся – выплюну. А вы полагаете, что они в дом бабочку и братишку Елены прислали, вас не нашли и забыли? Вы, господин полковник, уйдете своей кровавой тропой, а мы останемся рядом с взбешенной стаей.

– Я ее уничтожу, – голос сыщика сорвался.

– Это ваша война, уничтожите, так прекрасно, а коли промахнетесь? Что будет с нами? – спросил артист. – Кто вам дал право втягивать в кровавую драку необученных, безоружных людей? Отец народов в сорок первом бросил под танки патриотов, и стальные гусеницы увязли в человеческих телах!…

– Прекратите! Выпейте и успокойтесь, у вас истерика, и вы несете чушь! Выпейте!

Классик послушно допил остатки, опустил пустую бутылку под стол и жалобно сказал:

– Кончилась, больше нету, а я засыпаю только в девять, а уже через полчаса ломать начнет, – артист блаженно улыбнулся, алкоголь теплом разливался по всему телу. – Ну ничего, дело обычное, к Сильверу пойду, он божий человек, спасет, – он вновь открыл глаза, взглянул на сидевшего в темном углу сыщика. – Но Саша меня ругать будет, а я стыжусь, переживаю.

Уверенный, что Классик не видит, сыщик внимательно следил за его движениями. Артист, может, он и классный, но такое не сыграть, он абсолютно искренен. «Я промахнулся. Отрицательный результат тоже результат, и Классик мне определенно нравится».

– Извините покорно, господин полковник, сравнение я неэтичное употребил. Вы, конечно, не палач, просто холодный профессионал, – спиртное достало окончательно, артист заговорил быстрее и легче. – Я обыкновенный русский артист, говорят, что гениальный, значит, пьяница. Я же каждый вечер на арене смеюсь, плачу и умираю. Я же не прикидываюсь, натурально веселюсь, плачу и умираю. Вам понятно? Нет, вы классный профессионал, холодный и расчетливый. Вы, извините, исполняете свой номер, который доводите до «продажи», так мы называем финал, любой ценой. Кто-то упал под ногами, другой человек случайно на пути оказался, все прочь, только вперед!

– Прошу вас, перестаньте, – сказал Гуров.

Артист услышал в голосе полковника боль, замолчал, посмотрел удивленно. Сыщик вынул из кармана фляжку коньяка, взглянул на Классика и пить не стал. Артист ударил больно, в самое незащищенное место. Другими словами, но по смыслу то же говорила жена, когда собирала вещи.

– Хорошо, хорошо, я холодный профессионал, проглотил и двинулся к своей цели. А вы, нравственный человек, ответьте, что за человек Александр Аверков?

– Человек – существо сложное, чужая душа – потемки.

– А конкретнее, – перебил сыщик, что делал крайне редко, сейчас не сдержался и продолжал: – И не считайте, что закладываете приятеля, вы помогаете найти и обезвредить жестокого убийцу, спрямляете путь розыска. Ваше мнение, Сильвер способен убивать за деньги?

– Ваш вопрос смешон!

– Отвечайте аргументирование. Восклицательных знаков мне хватает в газетах и в «ящике». Слушаю.

– Александр Аверков по кличке Сильвер обыкновенный русский мужик: одной рукой ворует, другой раздает.

– Но себе оставляет.

– Обязательно. Однако факт, содержит совершенно чужую семью, себе оставляет на пропитание, – Классик задумался. – В подвале он припрятал на черный день. Так русский же мужик, коль возможность есть, значит, непременно. Жизнь напугала, он иначе не может. Саша способен убить, только защищая семью. А за деньги – нет, головой отвечаю.

– Спасибо, – Гуров хотел коньяк отдать, но, взглянув в умиротворенное лицо артиста, решил, что еще рано. – Разрешите прилечь на часок, дверь заприте, если явятся, я отобьюсь и уйду. А вы заявите, держал под угрозой оружия.

– Ложитесь, только учтите, там много людей спало. А что ответить, я сам соображу.

Гуров улегся за китайской ширмой на широченную низкую кровать, и сон, ничего не зная о транквилизаторах, поднялся изнутри и опустился сверху, запеленал. Последнее, что сыщик слышал, был вкрадчивый, укоризненный голос артиста, который доверительно беседовал сам с собой:

– Нехорошо, Классик, нехорошо, обидел человека.

– Разве можно обидеть танк?

– Чего ты говоришь, Классик. Твой гость – человек, только очень несчастный…

Он проснулся, выскочил из кровати, как из окопа, непроизвольно выхватил пистолет, бросил взгляд на свой ящичек. Не выходя из-за ширмы, прислушался. Тишина. Окна залепил утренний туман, они смотрели слепо, словно сквозь бельма. Сыщик вышел на середину комнаты. Артист все также сидел в кресле, только руки его не лежали спокойно на подлокотниках, а судорожно обхватили плечи. Гуров посмотрел на стенные ходики, на свои часы, было начало девятого, до прилета Орлова оставался час. Сыщик проспал около трех часов, чувствовал себя превосходно.

– Доброе утро, Николай Иванович.

Артист приоткрыл глаза, кивнул, челюсти мелко дрожали, через силу он улыбнулся и спросил:

– Как спали?

– Отлично, у вас превосходная кровать, понимаю девочек, которые заскакивают к вам отдохнуть, – сыщик подошел к раковине, взял стакан, начал его мыть.

– Вы не стесняйтесь, я бы все равно лечь не смог, мне сейчас только сидеть.

– А я знаю и не стесняюсь, – сыщик вынул фляжку с коньяком, фляжка была заморская, изогнутая, чтобы удобней улечься в кармане, вмещала 0,7 литра. Гуров умел обращаться с больными алкоголем, налил граммов шестьдесят, зная, артисту сразу больше не выпить.

– Это что? – Классик взял поставленный перед ним стакан, поднял, поставил, виновато улыбнулся.

– Отличный напиток, – ответил сыщик, отошел к окну. Когда артист с этим номером справился, Гуров тут же налил ему вторую порцию. После третьей дозы и небольшой паузы Классик легко поднялся, вытянулся тонким сильным телом.

– Случалось, что незваные гости меня обворовывали, допивали неприкосновенный запас, – сказал он и рассмеялся. – Редко кто принесет с собой… И вдруг – французский коньяк!

Он внезапно притих, смахнул с лица выступивший пот, спросил:

– И что дальше?

– Мне нужен телефон, – ответил Гуров.

– Понятно. Можно позвонить от Сильвера. Конспирация бессмысленна, после звонка Капитана они понимают, что здесь именно вы, но если желаете… Минуточку.

Артист вышел, тут же вернулся, принес телефонный аппарат, подключил в свою розетку.

– У нас параллельный, но мой сперли, я все собирался купить, а теперь цены, сами понимаете. Могу я чем помочь?

Сыщик задумался, ответил таким тоном, будто его долго уговаривали, наконец уговорили.

– Ну, если так хочется, зайдите в цирк, осмотритесь по дороге и в самом здании. Если увидите хоть одного постороннего человека, позвоните сюда, выждите два гудка и положите трубку.

Артист кивнул и вышел. Гуров позвонил Юдину, услышав ответ, спросил:

– Ты один?

– Да. А ты живой?

– Абсолютно.

– Лев Иванович, подробности при встрече, а сейчас должен вас огорчить. Туман, наш аэропорт не принимает. У моего знакомого нервишки не очень, может посадки не дождаться и вернуться в город.

– Понял, – Гуров растерялся. Что не прилетит возможный свидетель, конечно, плохо. А вот что в ближайший час здесь не появится генерал Орлов, так это просто беда.

– Извини, Борис Андреевич, тебе придется в гостинице задержаться, иначе меня убьют. Правда, если ты и останешься, шансов у меня тоже немного, но все-таки.

– Что мне делать?

– Ждать. Придумай себе какое-нибудь занятие, из номера не уходи.

– Хочешь, я вывезу тебя из города?

– Возможно. Я обдумаю. Жди.

Сыщик прошелся по комнате. Тревожно вздыхали рассохшиеся половицы. Уехать заманчиво, хотя и не так просто, как полагает Юдин, уж его роскошная машина для такой цели абсолютно не годится. Как бы дороги ни контролировали, выехать из города он сумеет. Все бросить? Обождем, решил сыщик, обождем прибытия московского рейса.

* * *

День не складывался изначально. После звонка Левы уснуть не удалось, повертевшись с боку на бок, Орлов поднялся. Тут же на кухне появилась жена. Она привыкла, тридцать два года кого угодно приучат. Ничего не спрашивая, не смотря укоризненно, даже улыбаясь, приглаживала короткие седые волосы. Орлов тщательно выбрился, наодеколонился, состроил в зеркале рожу, начал конструировать легенду для начальства. Нет на свете такого генерала, у которого не было бы начальника. Лева тоже хорош, пора бы к нему привыкнуть, ан нет – не получается. Срочно прилетай да еще возьми с собой прокуратуру и старшего офицера из инспекции! Можно подумать, что Лева вырос не под боком, между рядами колючей проволоки, где любой шаг в сторону расценивается как побег, а на грядке у рачительного хозяина, где его растили, холили, прикрывали пленкой от дождя, заботливо оберегая даже от легкого майского ветерка. Надо раз и навсегда зарубить на этой «картофелине», Орлов, продолжая смотреть в зеркало, дернул себя за нос. Ты Гурова не поймешь никогда, живи спокойно, уверенный, что левая рука – слева, а правая – справа, а на мнение Левы тебе начхать. Он человек ненормальный. Ты же, генерал, не объясняешь больному, что он не Наполеон Бонапарт. Нет? Так чего к Леве пристаешь? Нет, ну хорошее дело: прилетай, возьми с собой, я гарантирую… Чушь собачья…

Орлов вышел из ванной расстроенный и сердитый, жена поняла, но спросила буднично:

– Яйцо сварить или лучше яичницу?

– Без разницы, малыш, – буркнул Орлов. – Мне надо отъехать на пару дней, подскажи, что начальству наврать?

– Левины штучки, – убежденно сказала жена. – У него всегда не как у людей, – и забеспокоилась: – Он нездоров?

– Раз звонит, значит, в порядке.

– Ничего не значит, может лежать простреленный.

– Тьфу на тебя! – раздраженно сказал Орлов. – Так что начальству сказать?

– На здоровье внуков сослаться? Грех, – начала рассуждать жена, обжаривая на сковородке хлеб и заливая его яйцами. – Скажешь, приболел, начнут трезвонить, могут и явиться. Вот! У нас нет дачи. Тебе предложили участок, пятнадцать соток, километров за восемьдесят, ты поехал взглянуть, обсудить.

– Не поверят…

– А это дело ихнее, Петр. Ты сказал, а они как пожелают. У тебя отпуск за прошлый год негуляный.

– Да… Среди ночи на участок – мысль интересная, – усмехнулся Орлов и позвонил своему заму.

Трубку не снимали, но Орлов был человек последовательный, трубку положил на стол рядом с тарелкой и занялся яичницей. Наконец трубка забормотала, Орлов прижал ее плечом и услышал:

– Ну чего молчите? Кто это?

– Некто Орлов, зовут Петр Николаевич. Неужто разбудил?

– Петр Николаевич, извините, но креста на вас нет! Где горит?

– Это на вас, полковник, креста нет, – уже серьезно заговорил Орлов. – Врач, пожарник и оперативник должны держать аппарат у подушки и отвечать по первому треньканью.

– Оперативник, – недовольно пробормотал зам. – Я давно чиновник, товарищ генерал.

– Хорошо, что напомнили, полковник, учту. Я вынужден на пару-тройку дней отъехать, вернусь и с руководством этот вопрос утрясу. А вы, пожалуйста, не сочтите за труд, загляните около девяти к генерал-лейтенанту, скажите, что звонил, что у генерала Орлова неделя за прошлый год пропала. Вам это удобнее сделать, чем мне самому. Договорились?

– Конечно, товарищ генерал! Все выполню, товарищ генерал! А насчет чиновника…

– Досыпайте, – перебил Орлов и положил трубку.

– Грубый ты человек, Петр – жена подвинула чашку. – Кофе, чай? Ну не любишь ты его, так терпи, ты же генерал.

– Понимаешь, маленькая, вот я начальника не люблю, так я ведь его и не выбираю! – Орлов прижал руки к груди. – Но подчиненного я могу подобрать толкового и по душе? Ни при коммунистах, ни при демократах! Бери, что дают! Того надо пристроить, другого пригреть. Этот однокашник племянника, другой сосед по даче!

– А ты, Петр, либо не бери, либо не плачь! – жена забрала пустую тарелку. – Твой любимый Гуров в жизни не жалился.

– Я не жалуюсь, подвожу итоги! – Орлов попытался взглянуть на жену строго, не получилось, потому что жену любил, и, кроме жены и Льва Гурова, у него друзей не было.

Звонить ночью в прокуратуру к начальнику управления кадров Орлов, естественно, не собирался. И не оттого, что страховался: просто объяснить свою просьбу о немедленном вылете было совершенно невозможно. Я послал полковника в командировку, думал генерал, город известен своей коррумпированностью, есть основания полагать, что начальник УВД преступник. Гуров – мой друг, я ему верю, как себе, раз он говорит «немедленно», значит, надо вылетать. Даже не смешно. Лева, я тебя туда послал, я тебя и вытащу, больше ничего сделать не могу, и какой бы компромат ты на Илью Фомина ни добыл, не мы его назначали и не нам его снимать, вернемся в Москву, доложим, а наше дело телячье. А мой молодой заместитель – натуральный чиновник, надо от него как-то избавиться. В министерстве кабинетов, как дырок в сотах. Найдут местечко. Нехороший парень мой зам, нехороший.

За двадцать лет работы и дружбы с Гуровым Орлов и не заметил, что заразился от сыщика простотой в оценке человека. Заместитель Орлова был не хороший и не плохой, он проработал на партийной работе свыше десяти лет, последние годы трудился в аппарате ЦК. Когда партия рассыпалась, сотрудники ЦК заняли руководящие посты в новых структурах, он временно пристроился в милицию. Он был не умен и не глуп, знал правила игры и неукоснительно им следовал. Булат Окуджава поет: «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», аппаратчикам не надо браться за руки, люди, «не поступающиеся принципами», руки сцепили давным-давно и сегодня держат их крепко, как вчера и много лет назад. Это демократы рассыпались на группировки, как горох на столе, кидаются друг на друга, выясняют, кто выше на стенку писает. Бывший коммунист-руководитель может ненавидеть сотоварища, но твердо знает: главное – не пропасть поодиночке.

Когда полковник Гуров прищемил генералу Фомину хвост и начал тянуться к горлу, генерал открыл священный поминальник и стал искать, на кого можно опираться, кто там, в министерстве из НАШИХ? Очень быстро установил, что зам. начальника Гурова происхождением из гнезда генсеков. Последовал звонок, обмен дежурными приветствиями, после чего Илья Николаевич сказал:

– Ваш Гуров творит на моей земле самоуправство. Он подставился местным авторитетам, его могут прибить, я не хочу попасть в молотилку нынешней команды и распустившейся прессы.

– Естественно, – осторожно ответил содельник. – Чем могу помочь?

– Твой шеф, ведь он не из наших?

– Абсолютно.

– Он не собирается ко мне в гости?

– Мне ничего неизвестно, я попробую взять дело под контроль. Что выясню, позвоню.

– Договорились, ты раз с меня имеешь.

Когда Орлов среди ночи сообщил, что исчезает на несколько дней, заместитель все понял и начал набирать номер Фомина.

* * *

После того, как капитан Стаднюк с подручными проверил место, где надеялся взять Гурова, он вернулся и доложил о неудаче. Генерал собрал экстренное совещание и объявил:

– В городе находится полковник Гуров, который выполняет специальное задание Москвы. Полковник мне не представился, в нашей обстановке не разобрался, схлестнулся с доморощенными авторитетами, и, по имеющимся оперативным данным, Крещеный (так звали местного крестного отца) дал команду москвича ликвидировать. Несмываемый позор и соответствующие санкции падут на наши головы, если мы позволим бандитам пролить кровь нашего гостя и коллеги. Место нахождения полковника в настоящее время неизвестно, может, он уже и захвачен либо убит, – Илья Николаевич искренне перекрестился. – Мы должны сделать все от нас зависящее и спасти товарища. Центр поиска мой кабинет, и я не выйду из него до конца операции. Докажем Москве, что мы умеем работать и не надо действовать за нашей спиной. Майор Фрищенко по вине самонадеянного москвича уже убит, непосредственный розыск возглавляет капитан Стаднюк. Участковым проверить свои территории, оперативникам вытащить агентуру, проинструктировать, сотрудникам ГАИ перекрыть шоссе, проверять каждую машину. Возможно, дай Бог, полковник жив и здоров и захочет из города тихонечко смотаться, нагадил нам и убыл в свою столицу. Я полагаю, что нам, товарищи, это не годится, потому приказываю: при обнаружении полковника Гурова вежливо, но настойчиво предложить проследовать сюда, в мой кабинет.