Текст книги "Исповедь сыщика (сборник)"

Автор книги: Николай Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 45 страниц)

Глава 14
Белорусский вокзал
(продолжение)

Состав подали вовремя. Гуров и Крячко подошли к пятому вагону с противоположной платформы, откуда не было посадки. Готовился к отправке поезд с соседнего пути, так что по платформе бежали опаздывающие, изнывали последними минутами провожающие. На сыщиков никто и внимания не обратил. В тамбуре их поджидал проводник, который, открыв дверь, тут же запер ее, проводил сыщиков в служебное купе, заторопился в другой конец вагона, откуда уже доносились возбужденные голоса.

Они сели напротив друг друга, сдвинули шторку к центру окна, так что у каждого образовалась смотровая щель. Гуров видел непосредственно посадку, Крячко разглядывал людей, подходивших к поезду. У пятого вагона суетилась лишь молодая пара, которую сопровождал носильщик с горой чемоданов. Видимо, супруги уезжали надолго, на вокзал прибыли загодя, чтобы первыми втащить свой скарб в привилегированный вагон.

– Могли бы для господ сыщиков окно и получше вымыть, – бурчал недовольно Крячко. – И свет хреноватенький.

– Они же не знали, что господин Крячко пожалует самолично, – сказал Гуров, оглядывая чистое купе. – Проводнику приказали открыть противоположную дверь и впустить двух штатских, человек решил, что прибудут обыкновенные филеры.

– А вот и наш извозчик…

– Не упоминай святое имя всуе, – перебил Гуров, похлопывая по мягкому сиденью. – Имеющий глаза да услышит, имеющий уши…

– А ты в святой храм не ходишь? – Крячко приглядывался к Депутату, чьи приметы изучил досконально.

Сыщики нервничали, старались волнения не показывать, загораживались словами.

Депутат был невысок, фигурой плотен, одет неброско и солидно, как требовал протокол, выглядел на свои тридцать четыре, улыбка словно приклеилась к его русопятому лицу. Он держал в руке пучок алых гвоздик и явно не знал, куда их девать. Газетчики и телевидение Депутата не осаждали, уезжал он тихо и скромно, провожали его молоденькая женщина и двое парней в кожаной амуниции.

– Ни свастики, ни портрета фюрера, никаких прибабахов, – разочарованно произнес Крячко. – К чему бы такая скромность?

– Положение обязывает. Я знал, как это звучит по-французски, да подзабыл. Вот будет номер, если я все придумал и никакой носильщик не появится. – Гуров достал сигареты, но не закурил.

Крячко перегнулся через столик, хлопнул друга по плечу.

– Здесь носильщик, я его вижу.

– Ты сукин сын, я давно это знал!

– Нервы, господин сыщик, в Ессентуки, на воды…

– Стоп! – Гуров схватил Крячко за руку, сжал так, что Станислав чуть не вскрикнул. – Мы же договорились, чтобы служба тут не околачивалась! Кретины, что они вытворяют?

По платформе шли двое мужчин, они покачивались, изображали пьяных, один размахивал шикарным букетом, что-то весело говорил.

– Не может быть! – решительно сказал Крячко. – Так плохо быть не может!

Мужчины с цветами прошли мимо вагона, затерялись в толпе. Гуров утерся ладонью, достал носовой платок, криво улыбнулся.

Жеволуб приехал на Белорусский загодя, прошел через зал ожидания, покурил у входа в кассовый зал, хотел пообвыкнуть, присмотреться к людям. Некогда, будучи молоденьким опером, он частенько работал на вокзалах, задерживал карманников, доставлял в отделение спекулянтов, которых в те годы преследовали, так как ничего не знали о частной собственности и мелком бизнесе. Виктор был честным парнем, лишь на второй год работы узнал, что мелких спекулянтов, которых он со скандалом таскал, из отделения вскоре отпускали, получив с людей мзду.

Белорусский вокзал всегда считался одним из самых спокойных и чистых вокзалов. Жеволуб на них давно не бывал, сравнивать не мог, отметил лишь, что публика в основном чистая, пьяные встречаются, но в собственном соку, никто посреди зала не лежит. Минут двадцать он стоял у холодной стеночки, смотрел людей, восстанавливал навыки.

Естественно, что публика в основном приезжая, москвичей мало, их определить легко по деловой несуетливости и конкретности поведения. Москвич, даже если и не знает, куда идти, оглядывается спокойно, не пристает с вопросами к окружающим, ищет нужную надпись, указатель, а если и подойдет с вопросом, то выборочно, не к первому попавшемуся. Жеволуб привык к вокзалу быстро, все как было, словно пятнадцати лет и не минуло. Ну, киоски сверкают иностранными товарами, люди одеты наряднее, разнообразнее, нет однородной серости толпы, почти каждый сам по себе. Но отличить приехавшего от уезжающего, один встречает, а другой ждет, – дело нехитрое, как и прежде, люди на вокзале, как блюда в меню, расписаны и отделены друг от друга достаточно четко, человек грамотный разберется.

Из боковой безымянной двери вышел парнишка, хоть и не в форме, а понятно, что мент, вокзальный опер, оглядел зал привычно, цепко, стоит, делать ему нечего.

Командированный с портфелем и чемоданом – видно, что билет у него имеется, в Москве не впервой, – направился к буфету, будет ждать, когда объявят посадку.

Молодая пара с цветочками, москвичи, но вокзала не знают, может, встречают, может, провожают, залетели не в тот подъезд, им лучше улицей на платформу выйти.

Жеволуб был собой доволен, взглянул на часы, решил, что надо выйти на улицу, взглянуть на пути, состав может стоять, а объявление о посадке задерживается.

Он выбрался в город, за тридцать минут совсем стемнело. Он двинулся в обход вокзала, миновал лимузины, которые презрели «кирпич» на въезде. Понятное дело, люди могут по такой промозглости ноги промочить, их требуется до самого края довезти, можно было бы, так и в вагон заехали бы. Гаишник на такие лимузины ноль внимания, знает, окромя геморроя, с них ничего не получишь.

Жеволуб увидел табло – четкие буквы «Москва – Париж», и состав стоит, и люди по платформе идут, без всяких объявлений. Он уже решил, что пройдет платформу быстро, не оглядываясь, до конца состава, неважно, откуда нумерация. За пару минут до отправления двинется в обратную сторону, одиноких мужиков без цветов и без вещей в этот момент будет идти много. Наружка, если таковая присутствует, вблизи пятого вагона должна обрисоваться. Так он и сделал, шел по краю платформы, воротник поднят, руки в карманы, на людей не смотрел, так, идет человек, который знает, какой вагон ему нужен. Краем глаза он все-таки схватил «свой» вагон, головы не повернул, знал, тут главное, без нервов, все обрисуется на обратном пути.

Он увидел ментов сразу, шагов за двадцать. Два мужика стояли у дальнего конца платформы, курили, один держал под мышкой здоровенный букет. Они, видно, считали, что коли стоят в полумраке и в стороне, так никто на них и внимания не обратит. Что ребята из «конторы», никакого сомнения не было, такой букет нынче много стоит, человек, который заплатил свои кровные, не сунет цветы под мышку, как банный веник. Жеволуб шагнул к вагонам, смешался с провожающими, помог засунуть в узкую дверь тяжеленный баул, затем отошел на длину одного вагона. Менты чуть виднелись. Жеволуб за ними наблюдал.

Молодец, похвалил себя Жеволуб, ты таким лопухом никогда не был. Теперь выяснить, какой вагон они провожают, и в кассу за «зелеными».

Гуров смотрел на Депутата и думал о том, как, когда и на чем Организация прихватила молодого человека. Способов существовало множество, даже сыщик не мог их все перечислить. Гуров размышлял на общие темы, но «держал картинку» внимательно. «Герой», девушка, два парня, два чемодана стоят на мокром асфальте, кейс в руке у парня. Вся группа находится метрах в трех от подножки. Депутат вынул из кармана билет, шагнул к вагону и тут же рядом оказался носильщик, подхватил один из чемоданов, что-то сказал, выждал, пока проводник пригласит в вагон, шагнул вовнутрь. Простенько: носильщик поднял один чемодан, а вошел с двумя.

– Видел? – спросил Гуров скорее себя, чем Крячко, но последний расценил вопрос как оскорбление.

– Извини, командир, вздремнул чуток. Так будут они садиться или нет?

– Ладно, ладно, – миролюбиво сказал Гуров и провел ладонью по стеклу, пытаясь стереть капли дождя.

– Ты хорош. – Крячко довольно хмыкнул.

Гуров увидел идущего по краю платформы Жеволуба, не узнал, лишь обратил внимание на быстро двигающуюся фигуру, отметил, что человек отвернулся.

– Станислав, что-то не так. – Гуров взглянул на друга, затем на часы: до отправления оставалось чуть больше десяти минут. – Ты видел мужика, сейчас мимо проскочил?

– Ну? Состав длинный, человек торопится. Знакомый?

– Не разобрал, – Гуров почувствовал тревогу. – Надо открыть дверь на эту платформу.

– Нет проблем, – ответил Крячко. – Изнутри она открывается.

Гуров успокоился, наблюдал, как один из провожающих вынул из кейса бутылку и рюмки, как вышел из вагона носильщик, подхватил последний чемодан, унес вовнутрь.

– Как ни мучилась, а родила, – сказал Крячко. – В принципе можно уходить. Мы свою работу сделали. Хотя я говорил и повторяю: это не наши грядки. Мать твою!

По платформе возвращались двое «пьяных» с цветами.

– Цветочки следовало кому-нибудь подарить или выбросить. – Крячко длинно выругался. – Жадность фраера сгубила.

«Пьяные» остановились напротив вагона, закурили, один вынул из кармана бутылку, глотнул, передал другому.

Девушка обняла Депутата, поцеловала, подтолкнула к вагону. По платформе начали уходить провожающие, обтекали «пьяных», один мужчина, не доходя метров десять до качающихся фигур, остановился.

Гуров узнал Жеволуба и выругался так, что Крячко чуть не сполз на пол.

Пока Жеволуб шел в людской толчее вокзала, сыщики держались шагах в десяти, не более. Когда он миновал человеческую круговерть у выхода из метро и двинулся по Брестской, где было темно и пустынно, пришлось отстать. Крячко недовольно сказал:

– Зачем мы его выпустили с площади? Светло, люди, спеленали бы как младенца.

– И куда бы дели? Смотри под ноги, поскользнешься.

– Учи меня, учи, командир.

Еще на вокзальной площади Жеволуб задерживался у автоматов, но они были либо заняты, либо сломаны. Сейчас он увидел одинокий пустой автомат, заглянул, убедился, что трубка на месте, подвинулся в сторону фонаря.

– Нельзя ему звонить, никак нельзя, – отрешенно сказал Гуров. – Что будем делать?

– Я этих мудаков под землей найду, – бормотал Крячко, вспоминая платформу и ряженых с цветами.

– Может, не будет звонить, повременит, – успокаивал себя Гуров, – получим передышку, что-нибудь придумаю.

Брать Жеволуба не за что, и отпускать его нельзя. Бывший мент, он этих «цветочников» расколол влет, а его сюда для этого и прислали. Жеволуб доложит, что за уехавшим наблюдали, последует сигнал, наркотик не встретят либо придумают что-нибудь иное… Могут снять с поезда сразу после Бреста, вариантов много.

– Пусть грядка не моя, – бормотал Крячко, перекладывая пистолет в наружный карман, – но раз я на ней пахал, должно расти… Я этого не люблю…

– Он мне стрелял в спину, я ему предоставляю право выбора, – Гуров принял решение, успокоился, взял Крячко за отвороты куртки, чуть ли не приподнял в воздух. – Если нас будет двое, мы никогда себе не простим! Не ходи за мной!

Жеволуб опустил руку в карман в поисках монеты, ощупал пистолет, выудил из-под него горсть мелочи, нашел рубль. Теперь надо придумать, что сказать. Он не успел соорудить фразу, как услышал за спиной насмешливый голос:

– Витя, никак телефон забыл?

Жеволуб одновременно сунул руку в карман, развернулся и увидел Гурова.

– Чего надо? – Охранник растерялся, не мог понять, откуда появился сыщик, оглянулся, стоявшего у дома Крячко не заметил, повторил: – Чего надо?

– Телефончик связного, – ответил Гуров, щелкнул зажигалкой, закурил, демонстрируя, что оружия в руке не держит. – Можешь сам позвонить, сказать, мол, поезд ушел, ментов ты не видел.

Сыщик понимал, что в правом кармане куртки Жеволуб сжимает пистолет, и убеждал себя, что наверняка патрон не дослан, значит, прежде чем выстрелить, надо вынуть пистолет, передернуть затвор – у него, Гурова, уйма времени. Но патрон, может быть, уже на месте, бандит выстрелит из кармана…

Гуров фиксировал взглядом правую руку Жеволуба, одновременно прикидывая расстояние до стоявшего у тротуара «Москвича» и в то же время проверяя, нет ли под ногами льда: если, прыгая, поскользнешься…

Жеволуб шевельнул мгновенно затекшими пальцами, снял предохранитель, Гуров опустил зажигалку в карман, сжал ребристую рукоятку «вальтера».

А по улице катился поток машин, по тротуару, скользя, шли люди – город жил своей обычной жизнью.

Если бы охранник стрелял из кармана, то мог бы рассчитывать на успех, однако Жеволуб выхватил пистолет, выстрелил, но сыщик прыгнул за машину раньше. Первая пуля шлепнулась в дом, вторая прошила «Москвич». Гуров выстрелил, Жеволуб отпрянул, рухнул на колени, затем опрокинулся навзничь.

Через несколько секунд рядом оказался Крячко, бросил взгляд на тело, схватил Гурова за плечо, спросил:

– Ты в порядке?

– Как можно? – Гуров достал носовой платок, начал вытирать левую руку, плащ, брюки, проглотив подступившую рвоту, сказал: – Звони, пусть приезжают, фиксируют, фотографируют. Проклятая жизнь!

Крячко объяснялся по телефону. Гуров набросил на пистолет покойника носовой платок, придавил осколком кирпича.

Жизнь текла самая обыкновенная, на громыхнувшие в переулке выстрелы никто не обратил внимания. Кончился поток машин, через несколько секунд мигнул светофор, и новый поток заполнил улицу. На лежавшего у автомата человека никто не взглянул. А к стрельбе в Москве уже привыкли.

Гурова и Крячко привезли сразу в прокуратуру. Заместитель прокурора уже ждал, увидев доставленных, сухо поздоровался, Гурова оставил в своем кабинете, Крячко передал следователю, который вел дело по убийствам бухгалтера и юриста СП «Стоик».

Федул Иванович Драч легко выдернул из кресла худое, жилистое тело, подошел, оглядел Гурова, взял у сопровождающих оперативников папку с документами осмотра места происшествия и сказал:

– Я этого малого не боюсь. – Он покосился на Гурова, усмехнулся. – Езжайте в свою контору, поторопите экспертов, чтобы оба пистолета отстреляли, предварительное заключение сообщите по телефону, официальное заключение – завтра.

Оперативники помялись и ушли, Драч кивнул на кресло, сказал:

– Садись, сыщик, можешь курить. – Он опустился в свое кресло, бросил документы на стол. – Предупреждал, чтобы ты тут больше не появлялся. Рассказывай. – Заместитель прокурора сцепил сильные, узловатые пальцы.

– В меня стреляли, я стрелял, вызвали дежурного по МУРу, документы осмотра перед вами, Федул Иванович. – Гуров зевнул и отвернулся.

– Мандражишь? – Драч насупил кустистые седые брови, открыл папку. – Я погляжу, а ты думай, как оправдываться станешь.

Гуров, не торопясь, закурил, вновь упал за стоявший у тротуара «Москвич», услышал свист пуль, выстрелы, лежа за передним колесом машины, увидел высокую фигуру Жеволуба, которая висела на стволе «вальтера». Сыщик мог прострелить плечо, но повел стволом и выстрелил в грудь. Он умышленно убил человека, мог обесточить руку с пистолетом – с пяти шагов камнем не промахнешься. А он убил. И ни в каких протоколах это не записано, останется навсегда в его памяти и на его совести. Гурова знобило, одновременно клонило в сон. Озноб от страха, который сыщик зажал, стоя перед Жеволубом и гадая, патрон еще в обойме или уже в стволе? А сон нагонял инстинкт самосохранения, человек неосознанно пытался уйти от реальной жизни, спрятаться, передохнуть, чтобы не лопнула главная пружина и не отправила в сон вечный.

Дверь распахнулась, и вошел Орлов в золоте генеральских погон, даже при орденах. Пересек кабинет, быстро взглянул на Гурова, протянул руку хозяину.

– Привет, Федул, вот и свиделись.

– Здорово, Петр! – Драч привстал, пожал генералу руку, усмехнулся. – Чего это ты вырядился?

Гуров тоже встал, вяло произнес:

– Здравствуйте, Петр Николаевич.

– Сиди! – Орлов махнул рукой. – Господин заместитель прокурора, утра не могли дождаться?

– Присядь, генерал, – Драч вышел из-за стола, обнял Орлова за плечи, усадил на диван, пристроился рядом. – Конечно, можно обождать и утра, только ночевать парню пришлось бы в камере.

Гуров то ли дремал, то ли бодрствовал, понять не мог. Увидел Крячко, который вмешался в разговор старых друзей, начал размахивать руками, сыщик слышал слова: «Санаторий… Врачи… Идиоты…» Он заставил себя встать.

– Федул Иванович, давайте оформим протокол, – Гуров сделал несколько шагов, вернулся в кресло.

Драч писал протокол быстро, задавая вопросы, не очень вслушивался в ответы, продолжал писать.

Принесли кофе, не растворимый, настоящий. Гуров выпил две чашки, подмигнул Крячко, который грозил ему кулаком. Драч протянул протокол. Гуров расписался где положено.

– Ну, ладушки, покончили с бумагами. – Драч закрыл папку. – Поговорим по-людски. Вы объясните мне, старому, какого черта вы залезли в такие дела? Занимаетесь охраной спекулянтов и торгашей, не лезьте, куда не просят.

Гуров передохнул, выпил кофе, услышав последние слова прокурорского чиновника, разозлился и пришел в форму.

– По-людски, говорите? Я полагаю, человек в согласии с совестью должен жить. Я за здоровье немцев, других европейцев либо американцев не беспокоюсь, тем более под пулю не полезу. Я именно по-людски жить хочу. Они с нами на одном шарике обитают, соседи, можно сказать. Ни дружить с ними, ни тем более любить их я не собираюсь, но по-соседски относиться должен. Они нам хлебушек, колбаску поставляют, у нас денег нет, так мы бартер устроили, а шлем взамен преступников и наркотики.

– Господин полковник в отставке на пути встал и каюк! – Драч усмешливо взглянул на Орлова, который никак не реагировал, сидел на диване, закинув ногу на ногу. – Молодец, полковник, больше наркотик через Россию не пойдет! – Он рубанул рукой.

– Демагогия! Лилипуты как Гулливера связали? Ниточками! Если я одну ниточку разорвать могу, значит, обязан разорвать!

– Да рви хоть одну, хоть несколько, только не втихую, не в обход людей уполномоченных!

– А кто уполномоченный? – Голос у Гурова стал тихим, вкрадчивым. – Вы, заместитель прокурора? Генерал Орлов, начальник главка?

Драч опешил. Крячко втянул голову в плечи, зная, что вкрадчивость друга добром не кончается. Лишь Орлов ухмылялся, согласно кивал.

– Вы, уполномоченные, не втихую, громогласно на защиту закона встаете?

– Оберегись! – Драч шарахнул кулаком по столу. – Чуешь?

– Чую! Кто в этом кабинете со мной последний раз беседовал, знал, что разговор слушают, и молчал? – Гурова понесло. – Мой друг, заслуженный сыщик, генерал, мне из чиновничьего кабинета с высоким потолком звонил и терпел! Это вы, лучшие из лучших! Я вас не виню, сам и того хуже! Если мы на компромиссы, даже на убийства ради достижения цели идем, так и результат по заслугам получаем.

– Какие убийства? – Прокурорский насторожился. – У тебя самозащита – не подкопаешься.

– Я сам знаю, чего у меня. – Забывшись, Гуров поднялся, начал расхаживать по кабинету. – Петр Николаевич, полагаете, наблюдение на платформе по неумелости засветили? Сто против одного, что умышленно.

– Вы свои оперативные байки балакайте, я отлучусь на минуту, – Драч сгреб со стола бумаги и быстро вышел.

Запал у Гурова кончился, он взглянул на друзей, продолжал вяло:

– Пока мы работали по носильщику с вокзала, все было в норме, как вышли на Депутата, тут засбоило, информация утекла. Кто-то пронюхал, за своего коллегу разволновался, связи с мафией не имеет, решил передать опосредованно, засветить наблюдение.

– А может, просто лопухи? – с надеждой спросил Крячко. – Петр Николаевич, приличных оперативников определить не могли?

Орлов не отвечал, поглядывал на Гурова и думал, как другу сейчас плохо. Федул не знает Леву, считает, что он застрелил бандита в горячке внезапно вспыхнувшей схватки. Глупости, просто Лева ошалел от злости: сначала менты на платформе вытворяли, потом сыщик увидел Жеволуба, понял, что тот все просек и транспортировку наркотика провалит. От автоматчиков на машинах ушел, снайпера перетерпел и захватил, канал выявил, и все зря? Он спровоцировал стрельбу и убил. Решил: раз я себя подставил, меня Бог простит. Он, может, и простит, с собой как быть?

– Чего молчишь, генерал? – В отсутствие постороннего Гуров перешел на «ты». – Умышленно засветились парни или по неумелости?

– Откуда мне знать? – солгал Орлов, понял, что сработали предатели. – У меня других оперативников нет, – для наглядности показал пустые ладони. – Кто остался, с теми и работаем.

– Ты бочку не кати, на нас свет клином не сошелся.

– А коли на тебе не сошелся, так не лезь, про Гулливера и ниточки байки не рассказывай.

Вернулся Драч, положил на стол папку с уголовным делом, сказал:

– Раз вы такие совестливые, за правду радеющие, подскажите, кто убил Байкова?

– Можно, но при одном условии, – ответил Гуров и опустился на свое место. – Дайте слово, что вы убийцу двое суток не арестуете.

– Чего? Петр, твой малый двинулся? – Заместитель прокурора не рассчитывал, что ему назовут убийцу, надеялся, что подскажут по делу хоть малость.

Орлов тоже удивился, но ответил сдержанно:

– Он не мой. Лев Иванович Гуров является гражданином России.

– И если он не треплется ради красного словца, так ответит за укрывательство…

– Таким манером, Федул Иванович, вы ничего не добьетесь, – перебил Орлов. – И убийцу не узнаете, и гражданина к уголовной ответственности не привлечете. Легче дать слово, а обиду проглотить.

Драч сел за стол, пролистнул уже распухшую папку, взглянул на Орлова и Крячко, который демонстративно отвернулся, затем на Гурова.

– Розыскники! Черти окаянные, креста на вас нет! – Он почесал седую шевелюру, рассмеялся. – Зачем тебе двое суток?

– Если вы сейчас убийцу возьмете, мафия трехнется, наркотик к покупателю не дойдет, – сказал Крячко. Терпение у него кончилось, да и не хотел он все грехи валить на друга. – Оно, может, и неплохо. Депутат ваш дражайший, радеющий за нас, сирых и убогих, из петельки выскочит…

– Еще один! А ты кто такой? – возмутился Драч.

– Прохожий я, господин начальник, на огонек заскочил…

– Все! – Орлов стукнул Крячко по лбу. – Здесь прокуратура!

– Дяденька, здесь драться не положено, – не унимался Крячко. Он долго молчал, теперь выпускал лишний пар.

– Федул, кончай с ребятами по-хорошему, – сказал Орлов. – Они надергались, устали, могут нахамить.

– Могут, – Крячко кивнул.

– Хорошо, ребята! Я даю слово, что, пока Интерпол не просемафорит, вашего убийцу никто пальцем не тронет, – сказал Драч.

Крячко взглядом спросил у Гурова разрешения, получил «добро» и ответил:

– На кой черт он нам сдался? Заберите его себе, ради бога! Григория Байкова убил коммерческий директор «Стоика» Егор Крупин.

– Белобрысый кузнечик? – Драч стал быстро листать дело. – Вы, ребята, тут маху дали. У нас три свидетеля утверждают, что Крупин пришел к Байкову в тринадцать сорок, а вышел из дома в шестнадцать. Ему вахтерша самолично дверь помогла открыть, он с замком справиться не мог. А в шестнадцать тридцать Байков разговаривал по телефону с дочерью и матерью, значит, был жив.

– Разрешите? – вмешался Гуров.

– Да-да, минуточку, – Драч перечитывал чей-то протокол допроса. – Минуточку, Лев Иванович.

– Вот так всегда, – шептал Крячко на ухо Орлову. – Я самолично убийство раскрыл, грядку мозолистыми руками перепахал, а они ягодки собирают.

– Молчи, Станислав, им сегодня все можно, – тихо ответил Орлов.

Заместитель прокурора огладил узловатыми пальцами бумаги, поднял взгляд на Гурова.

– У меня алиби Крупина сомнений не вызывает. Он ушел из дома до убийства.

– Обязательно, – Гуров кивнул. – Я обратил внимание на то, что Крупин попросил вахтершу открыть замок входной двери. Мы проверили: замок открывается свободно, и я насторожился. Крупину надо было иметь свидетеля своего ухода. В доме имеется задняя дверь, которая запирается на засов изнутри. Если его предварительно отодвинуть, то можно выйти из подъезда, обойти дом и вернуться незамеченным. Можно предположить, что юрист рассказал Крупину о звонке бухгалтера и о том, что покойный видел рабочего мебельного цеха на Белорусском вокзале в роли носильщика. Его разоблачение грозило провалом, и Крупин решил Байкова убить.

– Если так просто, шарахнул бы молотком, а не уходил, потом возвращался, – возразил Драч.

– Три человека видели, как Крупин пришел, надо было, чтобы существовал свидетель, который бы видел, как он вышел.

– Предположение.

– Верно, я и предполагал. Мне не нравился его демонстративный уход, возня с исправным замком, но на этом далеко не уедешь, тем более что не было мотива. Сначала Станислав нашел свидетеля, который видел, как Крупин в пять часов вернулся в квартиру Байкова. А чуть позже тот же Крячко нашел носильщика-рабочего, выявил мотив и замкнул цепь.

– Свидетель? – Драч взглянул на папку с бумагами, на Гурова. – На площадке три квартиры, мы опросили всех, никто никого не видел.

– Федул Иванович, поймите человека, который знает, какая возня происходила вокруг соседа, затем увидел, что к нему вернулся недавний гость, а чуть позже обнаружили труп. Человек стар и беспомощен. Захочет он идти свидетелем по делу об убийстве?

– Боевой генерал или его супружница, – пробормотал Драч. – А чего же вы, сукины дети, молчали?

– Потому что мы сукины дети и хотим, чтобы вы дернули всю цепочку транспортировки наркотика, а не оборвали одно звено.

– Дай закурить, Пинкертон, – сказал задумчиво Драч.

– Вы же «Беломор» предпочитаете, – Гуров протянул пачку «Мальборо».

– Где ж его взять? – Заместитель прокурора явно думал о предстоящем деле, взял сигарету не глядя. – Нету «Беломора», кончился. – Он прикурил, жадно затянулся и со злостью спросил: – А как все это доказывать?

Гуров пожал плечами, взглянул на Орлова, указал на выход.

– Федул, ты лишку хочешь, – сказал генерал. – Доказать не просто, но вполне возможно.

– А связь Крупина с наркотиками вообще не вяжется, – тоскливо произнес Драч. – Носильщик в жизнь не расколется… Хотя если наркотик в Европе примут и тамошние службы данный факт зафиксируют… А чемодан привез Депутат, и чемодан занес в купе носильщик, и раз вы это видели, то парню придется объяснить, где он данный чемоданчик взял…

Орлов выпустил из кабинета Гурова и Крячко, шагнул через порог, сказал:

– Господин заместитель прокурора, если вам очень тяжко станет, звоните, – и прикрыл за собой дверь.

Крячко сел за руль своего «Мерседеса», Орлов устроился рядом, Гуров на заднем сиденье.

– Сначала вас, Петр Николаевич? – спросил Крячко.

– Обязательно. – Орлов обернулся к Гурову: – Чего ты мне голову с этим армянином морочил?

– Успокаивал, отвлекал убийцу, виноват. Ты, Петр, прости меня, грешника. – Гуров прилег, сунул руку под голову, закрыл глаза.

Орлов вздохнул, долго молчал, услышав за спиной похрапывание, сказал:

– Ты, пожалуй, прав, Станислав, парня следует в санаторий определить.

– Я скажу Юдину, у него возможности огромадные, – ответил Крячко.

– Деньги – сила, – согласился Орлов. – Так за деньги и будете работать? – Он понял, что сказал глупость, и вновь вздохнул. – И верно оно, и не денешься никуда, однако обидно.

– Всем обидно, – согласился Крячко. – Мы и так на голом энтузиазме шкурой рисковали, нам эти наркотики даром не нужны.

– Я понимаю.

– Гуров по краю ходил. Если бы вы его видели, как он под стволом стоял…

– Представляю, Станислав, и чего ты оправдываешься?

– Я не оправдываюсь.

– Оправдываешься. Может, я в жизни ничего не понимаю и слаще морковки ничего не кушал, но, помяни мои слова, Гуров вернется.

– Он говорит, что это вряд ли.

– И ты вернешься, никуда вы не денетесь. Здоровый мужик может из дома, от детей, жены, ворчливых стариков к красивой бабе сбежать. Свобода! Красивая жизнь! Но ежели мужик – мужик, а не кузнечик, он непременно в семью вернется. Пусть в доме холодно и голодно, если он в нем вырос, то и деваться ему некуда.

Крячко остановил «Мерседес» у дома Орлова, тот вышел, огладил полированную дверцу, заглянул в салон.

– Красивая машина. Звоните! – хохотнул он и направился к подъезду.

– Типун тебе на язык! – Крячко мягко тронул с места, взглянул на спящего Гурова. – Генерал! Учитель! Да в гробу мы видали его ментовскую контору!

– Верно, Станислав. Только куда мы денемся? – пробормотал сонно Гуров и повернулся на другой бок.