Текст книги "Лесная крепость"

Автор книги: Николай Гомолко (Гомолка)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава девятая

Ночью началась гроза. Молнии вспарывали ночное небо, освещая его ослепительным, праздничным фейерверком, а потом опять все погружалось в темень, еще более мрачную и зловещую. Набухшие гривастые тучи обрушивали на землю потоки дождя.

Вадим Николаевич проснулся от громовых раскатов и встревожился: а ну как размоет шалаш… Алесь и девочка спокойно спали и знай себе посапывали во сне.

Учитель выбрался из шалаша под самый ливень. Он прокопал перед входом канавку, отвел дождевую воду в сторону озера. За это время промок до нитки, но залезать обратно не хотелось: насквозь промокший, он стоял, любовался грозовой ночью. Видно, это последняя за лето теплая гроза. В ней было что-то завораживающее, что-то буйное, неукротимое, – она была необходима земле, людям… Мирной земле, мирной жизни людей. Вот если бы все изменить на эту ночь, и фейерверк молний возвестил бы победу!.. Она ведь должна прийти. Обязательно. Сейчас гитлеровцы уже катятся назад. Под Сталинградом их потрепали так, что, говорят, самого Гитлера довели до истерики.

А под Курском… Значит, победа близка… Неужели и он увидит ее… Где ты, гроза Победы?! На каких ветрах летишь?..

Вадим Николаевич смотрел в сторону болота и лесных зарослей и думал о том, как трудно там сейчас партизанам, его побратимам. А каково дядьке Андрею, он главный, он в ответе за все. Может быть, даже и теперь, в этот час, решает он, где, в каком месте прорвать блокаду. Пока все попытки кончались неудачей. Немцы легко маневрировали и поспевали вовремя ликвидировать прорывы в своей обороне. И партизаны вынуждены отходить, а стальная петля блокады затягивалась все туже. Теперь партизанские отряды контролируют только просторы зыбкого болота. Там, конечно, врагу труднее достать их. И в помощь пехоте немцы подтянули артиллерию и минометы.

«Эх, если бы дядька Андрей сейчас воспользовался непогодой и поднял своих соколов», – подумал Вадим Николаевич. Как хотелось бы ему стоять с ними рядом, с винтовкой в руках и с нетерпением ждать команды на штурм…

И Вадим Николаевич вспоминал, как их группа на развилке дорог вела бой с гитлеровцами. Дрались яростно и упорно. Когда у партизан кончились боеприпасы, пошли врукопашную. Прорвали первую цепь, хотели вырваться дальше, но… из их группы осталось только двое: он да Марченко. Пришлось повернуть назад и скрыться в лесной чаще.

И вот он далеко от своих, от дядьки Андрея…

Гроза не унималась, непогода расходилась вовсю, на небе то и дело вспыхивали молнии, не переставая лил дождь.

Не дождавшись конца грозы, Вадим Николаевич залез в шалаш, прилег у входа и сразу заснул.

Проснулся уже на зорьке, поежился – было зябко от утренней свежести, да и одежда на нем не успела высохнуть. Повернул голову – девочка спокойно спала рядом, укрытая до самого подбородка. Но Алеся не было на месте.

Вадим Николаевич тихо, стараясь не разбудить девочку, выбрался наружу. Утро только пробивалось сквозь густой туман. Вот где-то близко пискнула пичужка, за ней другая. Поблескивала на солнце мокрая трава, с листьев скатывались тяжелые дождевые капли. Алесь стоял в стороне, у озера, совсем по-взрослому заложив руки за спину. Услышав шаги, обернулся.

– Утро доброе! – сказал Вадим Николаевич. – А ночью все ходуном ходило, гром громыхал не хуже артиллерийской канонады. А ты, хлопец, и горазд же спать, ничего не слыхал.

Алесь кивнул:

– Я уже утром догадался, когда канавку у входа увидел. Спал как убитый. А Аллочку гроза не разбудила?

– Нет.

– Озеро какое спокойное… И тихо как! Даже там, – показал Алесь рукой в сторону болота.

– Ты как думаешь? Неужели наши не воспользуются туманом…

– Да, настоящая дымовая завеса, – рассудительно добавил Алесь, – сейчас только и прорываться. В пяти шагах ничего не видно. Даже нашего дуба не видать в тумане.

– Пусть бы, хлопче, улыбнулось им счастье. За нас я особенно не беспокоюсь. Как говорят, с божьей помощью…

Оба замолчали, пристально вглядываясь в далекий туманный берег.

И вдруг неожиданно со стороны болота утреннюю тишину разорвала беспорядочная стрельба: трескотню винтовок и автоматов перекрывал мощный голос крупнокалиберных пулеметов.

– Горячо началось! – прошептал учитель, прислушиваясь.

Стрельба все усиливалась. Казалось, что битва шла совсем рядом. Вадим Николаевич представлял, как ночью и ранним утром в зябкой туманной мгле готовились партизаны к прорыву блокады. Видимо, кто-то первый наткнулся на немцев, и они, чтобы остановить этот отчаянный бросок, открыли яростную стрельбу.

Конечно, туман – хороший помощник нашим бойцам, но огонь пулеметов даже вслепую может принести немало бед. Ведь враги методично бьют по ранее пристрелянным позициям… Нет, зачем думать о самом худшем. Дядька Андрей – опытный командир, бывалый воин. Он наверняка предусмотрел, проработал все возможные варианты боя.

Взошло солнце, но оно заблудилось в тумане – бледные, тусклые лучи его не могли пробиться сквозь белую кудель, сплошь затянувшую небо.

– Прорвутся! Прорвутся, – как заклинание, повторял Вадим Николаевич.

– Должны прорваться! Туман-то для них как по заказу!

В шалаше послышалась какая-то возня. Это проснулась девчушка. Она выползла наружу, поднялась на ножки и заковыляла к говорившим.

– Тата, Дода! – радостно закричала она и ухватилась за штанину Вадима Николаевича.

Учитель бережно поднял ее на руки.

– Ну, как спалось, Аллочка? Слышишь, вон там бахает! Разбудило тебя, да?

Девочка крепко прижалась к учителю. В короткой детской памяти уже запечатлелись звуки войны. Она было приготовилась заплакать, но Вадим Николаевич ласково потрепал ее волосы, и малышка успокоилась.

– Вот побьем фашистов, – сказал Алесь, заглядывая девчушке в лицо. – Ты будешь нашей дочкой. Мы построим тебе большой-большой дом. Купим красивое платье, ботиночки, и ты будешь…

– Скажи ему, Аллочка, – перебил, улыбаясь, Вадим Николаевич, – не рассказывай мне сказки. Лучше неси-ка что-нибудь поесть!

– Дай, дай! – запрыгала на руках учителя девочка.

Алесь кинулся к шалашу и взял мешочек с припасами.

– Видишь, какая у меня в руках столовая! Всех накормлю.

Девочке опять дали размоченный сухарь, толченые орехи. Сами поели горьковатые ягоды рябины и орехи. Скудную эту еду запили свежей озерной водой.

Между тем туман рассеивался. Из белесой дымки постепенно выступали деревья и кусты, засветлела озерная гладь.

Алесь встал, аккуратно одернул рубашку, смахнул песок с коленей.

– Что будем делать?

– Давай предложение. Ты же у нас скорый на выдумки!

– Предложение? Пожалуйста. Я, например, еще бы поискал орешники. Правда, надежды мало – может, тот, что мы обобрали, один-единственный на всем острове. Ну а вдруг?

– Нет, сегодня, хлопче, будем плести корзину. Иди тащи ракитник, может, к вечеру попробуем рыбки наловить.

– Нам хоть с десяток ершиков и окуньков… – вздохнул Алесь. – Жаль, огня у нас нет, испекли бы в горячей золе рыбешку. Я раньше часто пек. Бывало, пасу телят около реки, наловлю под корягой мелочи, заверну в листья – и к костру. Знаете, как вкусно!

Вадим Николаевич, казалось, не слушал парнишку. Он как-то безучастно кивал головой, и Алесь понял, что мыслями он был далеко-далеко – там, где сейчас сражались партизаны, где болотными топями пробирались они на прорыв блокады, ведя за собой окрестных жителей… В который раз! А теперь, может, в последний…

Стрельба в стороне болота не утихала, временами слышались взрывы. И трудно было понять, что же там происходит.

Вдруг возникли совсем уже неожиданные звуки – скрип весла, громкий всплеск воды. Алесь прислушался.

– Это же лодка! Наверно, какой-нибудь рыбак. И где-то близко. Давайте позовем, а?

– Может, это фашисты. Тогда…

Алесь с сомнением покрутил головой:

– Фашисты в тумане, на лодке? Вряд ли они на это отважатся. Я позову, а? Надоело сидеть здесь. Мы же голодные как бобики. Через день-два и ноги таскать не будем.

– Лодка движется параллельно острову. До нее не больше четырехсот метров… Да, это, видимо, рыболов. Позови, – разрешил он Алесю, – а потом и вместе. Может, и услышит.

Алесь сложил ладони рупором и, смешно вытянув шею, закричал что есть силы:

– Э-а! Гей! Сюда, рыбак, на остров!

Оба замерли. Но слышался все тот же равномерный скрип весла и всплески воды.

– Не слышит, – с сожалением сказал Вадим Николаевич. – Как бы мимо не проскочил. А ну-ка еще раз: эгей-гей!

А человек там, на лодке, видимо, ничего не слыхал: он по-прежнему размеренно работал веслом. Может, куда-то очень спешил.

– Летит как оглашенный. Нет, это не рыболов, – решил Вадим Николаевич. – Неужели нас не слышал? Давай-ка еще разом! Ведь он вот-вот скроется.

Закричали снова. Голоса гулко раздавались над водой. Внезапно все смолкло – ни единого всплеска.

– Он повернет к нам, обязательно повернет! Возьмет нас с собой! – И Алесь в нетерпении крикнул:

– Эй, там, на лодке! Сюда, к острову! На помощь!

– Эгей! – раздался из тумана молодой звонкий голос. – Зае-еду! По-сле-е-е! Спешу-у-у!

Алесь схватил девчушку, высоко поднял ее.

– Слышишь? Там дя-дя. Там лодка! Мы уедем, и у нас будет и хлеб и воля!

– Дя-дя. О-ля! – старательно повторила девочка, словно поняла смысл сказанного.

– Не Оля, а воля! Ну-ка повтори: «Во-ля».

– Дода! – выпалила девочка с лукавой миной.

Вадим Николаевич расхохотался.

– Видишь, не подчиняется!

– Ну тогда я тебя оставлю здесь насовсем, хорошо?

Девочка замотала головой.

– Не хочешь? Тогда слушайся меня.

…Тем временем лодка удалялась, почти скрылась из глаз.

Вадим Николаевич задумчиво сказал:

– И куда он торопился? Зачем? Сказал – спешит… Какое-то дело у человека. Поплыл туда, на север. Может, к партизанам?.. Слышишь, Алесь, уж не к партизанам ли?

– Вот это смельчак! Кто же его послал? Не сам же…

Туман между тем редел, подгоняемый ветерком.

Вадим Николаевич забеспокоился:

– Вон уж и солнце показалось, а ему еще далеко плыть.

Мысленно они пожелали смельчаку удачи. Все-таки он услышал их, обещал вернуться за ними, но когда? Уж, конечно, не днем, а ночью. Значит, этой ночью им нужно ждать гостя.

– Только бы все обошлось, – вздохнул Вадим Николаевич.

Алесь спустил девочку с рук, и она, старательно обойдя бревно, заковыляла к воде.

– Не подходи близко! – крикнул Алесь. – Упадешь!..

Девочка остановилась.

И вдруг совсем близко, почти рядом, с визгом пролетели пули.

Алесь испуганно съежился и пригнулся. Вадим Николаевич бросился к девочке, схватил ее и побежал к деревьям Девочка заплакала.

Снова засвистели пули. Нагнувшись, перебегая от дерева к дереву, кинулся в чащу и Алесь.

– Вот мы и накрылись! Услышали нас! – с досадой пробормотал он.

– Вряд ли, видать, это по тому смельчаку бьют, а попадает и нам.

На какой-то момент обстрел прекратился. Потом опять затрещали выстрелы.

Небо очистилось и синело, словно вымытое. Пахло лесной свежестью, влажной травой и цветущими верасами. Учитель с Алесем лежали за вывороченным пнем. Как все неожиданно повернулось! Надеялись, мечтали, хотели как лучше, а получается все наоборот. Их услышали враги. Как уж тут не услышать – орали во все горло!

– Сидеть бы нам тихо и помалкивать, – говорил Вадим Николаевич, – даже о ребенке не подумали.

Вадим Николаевич стал успокаивать испуганную выстрелами девочку.

– Не плачь, маленькая, не плачь и не поднимайся, лежи тихо-тихо.

Девчушка притихла. Увидев суетившихся возле пня муравьев, засмотрелась на них и понемногу успокоилась.

Вадим Николаевич взглянул в сторону озера, сказал Алесю:

– Осторожно ползи к берегу, посмотри, что там.

Но тут ударила новая автоматная очередь. С деревьев летели сбитые выстрелами ветки. Похоже, что по острову ведется прицельный огонь.

– Ах, елки-моталки! Не повезет так не повезет, – сетовал учитель. – Обстрел мы как-нибудь переживем, а вот если немцы высадятся на остров… Тогда плохо дело. Куда деваться?

Лежа за кустом, Алесь разглядывал утреннее, разбуженное стрельбой озеро. От тумана остался над водой только легкий парок. Вдали просматривался силуэт лодки. Она медленно разворачивалась под порывами ветра, а волны несли ее к острову. «Неужели смельчак убит? – встревожился Алесь. – Поздно, бедняга, вышел. Не успел, не проскочил… Что заставило его приплыть сюда, в зону блокады? Кто его послал? Зачем?»

Стрельба прекратилась. Утихла канонада, и в стороне болота наступило полное затишье. Но Алесь заставил себя лежать неподвижно. Он все вглядывался в озеро, в лодку, что осталась без гребца. Что означает эта страшная тишина? Неужели у партизан кончились патроны и фашисты опять одержали верх? А может, и некому уже отстреливаться от врагов. Нет, в это невозможно поверить. Лодку расстреляли… но там, на болоте, столько людей!.. И у каждого свои счеты с фашистами.

Неужели тот, в лодке, убит? А может, он затаился, прикинулся убитым? Видит: нет дальше ему дороги, доверился волнам – пусть, мол, несут лодку, только бы подальше от берега.

Прошло еще немного времени. Лодка все качалась на волнах, поворачиваясь под порывами ветров. Гребец не поднимал головы, не брался за весло. И враги молчали. Но, видно, наблюдали за лодкой. Не упускали ее из виду.

Алесь лежал не шевелясь, притаившись, чтобы ни чем не выдать свое присутствие. Теперь ясно: пули залетели сюда случайно, ведь лодка попала на линию обстрела. А если враги увидят и их троих, узнают… Об этом страшно подумать… Невеселую новость придется сказать Вадиму Николаевичу. Наверно, он и сам уже догадался, что означает этот неожиданный перерыв в стрельбе!

Алесь тихонько опустил ветки ракиты, которые мешали ему наблюдать, и отполз назад. Теперь Алесь уже вместе с Вадимом Николаевичем наблюдал с берега, что последует дальше. Скорее всего фашисты вышлют кого-нибудь вдогонку лодке. Но на том берегу по-прежнему было все тихо, не видно никаких приготовлений.

А неуправляемую лодку все ближе и ближе подгоняло к острову.

Тишину ничто не нарушало. Сияло солнце на ярко-голубом небе. И вдруг… Раздался страшный металлический вой. Алесь зажмурил глаза и припал лицом к земле. Вот оно! Вот что надумали фашисты: около лодки одна за другой плюхнулись три мины. Водяной вихрь поднял лодку на дыбы и перевернул ее.

– Кончено, – сказал учитель, – нет лодки…

– Проклятые фрицы! – сжал кулаки Алесь.

– Вот что, хлопче, пусть это будет нам наукой, – строго сказал Вадим Николаевич. – Ни при каких обстоятельствах на берег не показываться. А то и остров закидают минами.

Они побрели к шалашу, понурые и печальные, как после похорон. Так на самом деле и было: на их глазах погиб человек отчаянной храбрости… Никогда не узнают они: кто он и какое важное задание выполнял? Кто его послал к партизанам, что он должен был им передать? А может, зря старался смельчак? Может, уже опустело болото Комар-Мох? Может, там уже похозяйничали фашисты?..

В молчании подходили к шалашу, и тут Вадим Николаевич спросил:

– Подожди, а где твоя сумка?

Алесь схватился за плечо – сумки не было. Но он не встревожился.

– Она там, на дереве, около шалаша. На сучке висит…

– Думаешь, так и висит? – забеспокоился учитель. – А ну-ка забери ее.

Учитель повернул к поляне, где стоял их шалаш. Там сквозь листву виднелось девочкино платье. Позади него раздался треск сучьев, это подбежал Алесь. Вид у него был испуганный.

– Поглядите! – Он поднял сумку, перевернул ее – она была пуста.

– Белки, окаянные белки! – задыхаясь, бормотал Алесь. – Стащили орехи. Все до одного. Дырку прогрызли… Хорошо еще, что хлеб не взяли. Аллочкин.

– Этого еще не хватало! Как же ты додумался бросить сумку на суку?

Алесь покраснел и понурился.

– Знаю, виноват. Это я побежал, чтобы лодку посмотреть, и забыл… Да я отыщу наши орехи. Посмотрю, где эти вертихвостки склады устроили…

Глава десятая

Спать легли голодные. Девчушку хоть кое-как накормили. А самим пришлось довольствоваться рябиной. Ягоды, еще не прихваченные первым морозом, оказались горькими, но выбирать было не из чего. Теперь пустой желудок не давал уснуть, в голову лезли самые мрачные мысли.

Алесь уснул быстро – наволновался, устал. После того как он наломал прутьев ракитника для корзины, он еще долго гонялся по лесу за белками – выслеживал их кладовые. Но хитрые зверьки так ловко спрятали припасы, что ему не удалось их отыскать. Потом Алесь принялся за корзину для ловли рыбы и трудился до самой темноты. Он уж почти закончил ее. Вся надежда теперь на завтрашний улов! Эх, если б хоть что-нибудь поймать…

Голод отнимал у них силы, его было все труднее выдерживать. Правда, Алесь вел себя как настоящий мужчина – ни слова о том, что голоден, ни единой жалобы. Но больше всего тревожила девочка. Она могла захворать – совсем ведь маленькая, разве такое питание ей нужно сейчас?.. Подумалось вдруг о том, что он успел привязаться к девчушке. Она скрашивала их жизнь на этом пустынном острове. И хотя добавила забот, но порой отвлекала от печальных мыслей. Когда он брал ее на руки и, утешая, принимался рассказывать сказки или когда водил по лесным тропинкам, показывал птиц и жуков, а она заливалась звонким смехом, – в эти минуты забывались горечь и отчаянность их положения, не верилось, что идет война, что кругом враги…

Враги! Долго ли пробраться им на остров? А могут и проще – закидать его минами. К такой беде они еще не подготовлены. Нужно, как предлагал Алесь, навязать снопы из камыша, чтобы они всегда были под рукой, – с ними можно будет держаться на воде…

Спит хлопец, намаялся. Завтра у них опять много работы, пусть набирается сил… Все допытывался, как он, Вадим Николаевич, жил при оккупации. Как жил? Тяжело вспоминать об этом. И об Оксане…

Оксана! Познакомились они с ней в Митковичах, на спортивных соревнованиях. Его ученики-десятиклассники встретились с ее классом по волейболу. Игра была трудной и затяжной. Ребята из Митковичей были уверены, что побьют своих противников с разгромным счетом. Но те неожиданно оказались сильнее, и победа осталась за ними. Сколько радости было! Ребята обнимались, прыгали, кричали «ура!». Сильные, загорелые, со счастливыми улыбками, окружили они своего учителя и тренера и подхватили на руки – качать! Он с трудом отбивался от них, но было видно, что сам не меньше радуется победе своих ребят.

Когда прошли первые минуты всеобщего ликования, к Вадиму Николаевичу подошла молодая учительница – классный руководитель побежденных митковичевцев, протянула руку:

– Оксана Рутковская, – сказала она, сдержанно улыбаясь. – Поздравляю вас с победой, коллега! Победа убедительная, мои хорошо начали, но…

– Не хватило пороха, – подсказал Вадим Николаевич. – Пусть знают: в районе у них есть серьезные противники.

– Кто мог догадаться, что именно в Ляховичах они!

Вадим Николаевич крепко пожал протянутую руку, и как-то само собой получилось – задержал ее в своей…

Хороша была Оксана! Статная, лицо белое, большие карие глаза, темные волосы до плеч. И хоть одета просто, но все казалось на ней нарядным, все шло ей.

Потом они отправились в столовую обедать. Разговорились. Оказалось, Оксана преподает немецкий в старших классах. Конечно, нашлось много общих тем, и разговорам не было конца.

Так они подружились. Девушка пригласила Вадима к себе домой, познакомила с родителями.

Очень понравилась ему Оксана. В ней удивительно сочетались милая серьезность и рассудительность с веселостью. У нее был свой самостоятельный взгляд на многие, казалось бы, непререкаемые истины. Нередко она проявляла не женское упорство в желании докопаться до сути того или иного вопроса. Они часами могли спорить по поводу прочитанной книги или захватившего обоих кинофильма… Порой Вадим не мог сопротивляться ее доводам и доказательствам и сдавал свои позиции, что называется, поднимал руки вверх. Вот какой была эта девушка, на вид такая нежная и мягкая.

Они с нетерпением ждали лета, мечтали поехать вместе на Кавказ. Этот такой далекий от Белоруссии уголок родной земли манил их крутыми горными тропами, бурными водопадами, снежными вершинами и синими просторами никогда не виданного моря. Манила их и романтика тех мест, где бывали в свое время Пушкин и Лермонтов, Толстой и Куприн.

Уже были отложены деньги на дорогу, почти собраны вещи. И неожиданно…

Выпускной вечер кончился под утро, но расходиться ребятам не хотелось. Все отправились к озеру. В Полесье много озер, маленьких и больших, в Ляховичах тоже было свое озеро. Решили встретить на берегу восход солнца. Всем казалось, что встреча нарождающегося дня была символична. Это была встреча с их новой, самостоятельной жизнью. Ребята мечтали о том еще неведомом, новом – и трудном и радостном, – что ожидало их впереди.

Разве могли они знать, что им выпала другая судьба…

Солнце выкатилось из-за леса как-то неожиданно. Все закричали, захлопали. Кто-то даже с пафосом воскликнул: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»

Не ведали они тогда, что с запада тем временем наплывала на мирную советскую землю зловещая черная туча. Война!

Через месяц фашисты уже были в глубине Полесья.

Появилось непривычное, страшное слово «оккупация». По пыльным дорогам, по улицам шли, четко печатая шаг, рослые солдаты в железных касках, мчались мотоциклы, громыхали танки… Люди затаились в тревоге и ожидании. Может, все это временно – на день, на неделю, на месяц?..

Но проходили дни, недели, месяцы… Минул год, другой. Вадим ушел в партизаны, думал взять с собой и Оксану, но она решила иначе.

В последнее время они виделись совсем редко, и это невольно отдалило их друг от друга.

Как-то, еще на первом году оккупации, они случайно встретились в Митковичах на центральной площади. Мимо шагали в серо-зеленых мундирах гитлеровцы, искоса поглядывали на пригожую девушку. А она, как нарочно, поддразнивала их – весело и громко смеялась.

– Ты не боишься их? – спросил Вадим.

Оксана вскинула голову:

– Пусть они меня боятся!

– Они ведь наглые и жестокие. Прошу тебя, будь осторожнее, Оксана.

– Ну, против наглости тоже есть защита.

Вадим с грустью смотрел на Оксану.

– Ты не думаешь, что нам нужно чаще видеться? А то пройдет еще время, встретимся вот так же случайно и друг друга не узнаем…

Оксана улыбнулась, покачала головой, но ничего не ответила. В глазах ее он заметил какую-то настороженность, что ли? Казалось, она вообще мало обращала внимания на окружающее. Удивительно даже, что она остановилась и заговорила с ним. Он ведь выглядел довольно странно: в старых, стоптанных ботинках, мятом пиджаке, в кепке, которая явно была ему велика. Возможно, прежнее чувство вспыхнуло в ее душе, а может, это просто девичье любопытство? Вадим вдруг подумал – неужели они настолько разные? Как же раньше он этого не видел? Сейчас перед ним стояла совсем иная Оксана: яркий маникюр, накрашенные губы и нарядные лакированные туфельки. Все это казалось неуместным на пыльной площади, да еще рядом с его нечищеными растоптанными ботинками.

– Чем ты теперь занят? – поинтересовалась Оксана небрежно.

– Школа закрыта, ты же знаешь. С отцом землю пашу. Сеем, косим… Но это не жизнь, а существование.

Она спросила его в упор:

– А если пойти в полицию?

Он оторопел:

– Что же я там буду делать?

– Как что? Форму получишь, права некоторые. Ты же неглупый человек, образованный. Неужели тебе надо подсказывать?

«Вот так совет, – чуть не крикнул Вадим. – Она что, издевается надо мной?..»

– Боишься формы?

– Я уже вижу, куда ведет эта форма…

Оксана окинула его пронзительным взглядом:

– Чудак ты, чудак! Нужно же как-то приспосабливаться…

– Ага, говоришь – приспосабливаться. – Ему вдруг показалась ненужной и мерзкой и эта встреча, и никчемный этот разговор с нею.

– Знаешь, Оксана, видно, мы перестали понимать друг друга. Скажи, пожалуйста, а откуда у тебя все это? – Конечно, он имел в виду не только ее дорогие обновки.

– Откуда? Немцы любят хорошо жить и умеют жить… Я ведь была в Берлине.

– В Берлине? – переспросил Вадим Николаевич упавшим голосом. – Кто же тебя пустил туда?..

Оксана передернула плечами:

– Я же переводчица. Дело было одно…

– Неужели все это правда, Оксана?..

И тут что-то былое, прежнее мелькнуло в ее взгляде:

– Вадимка, мальчик мой наивный! Оглянись, подумай… А то будет поздно.

– Если я наивный дурак, то ты обыкновенная дрянь и приспособленка! – возмущенно выкрикнул Вадим. Он плюнул ей под ноги, резко повернулся и пошел не оглядываясь.

Так неожиданно война развела их в разные стороны.

Через несколько дней, раздобыв винтовку, ушел Вадим к партизанам. Лесные братья приняли его, молодого, энергичного, с радостью и через некоторое время доверили возглавить диверсионную группу. А вскоре среди бела дня загорелась митковичская станция. Взрывчатки у партизан не было, поэтому танки, что стояли на платформах длинного состава, они облили керосином и подожгли. Партизанам пришлось как можно быстрее ретироваться. Вадим хорошо знал станцию и ближайшие прилегающие к ней дворы, это и спасло группу.

В другой раз партизаны подорвали минами железнодорожное полотно, и путь Митковичи – Калиновичи надолго вышел из строя.

Вадим воевал храбро, далее отчаянно, не жалея себя. Душевная рана, нанесенная ему Оксаной, оказалась глубокой, кровоточила. Он только сейчас понял, как любил ее и верил ей, как глубоко вошла она ему в душу. Одно было непонятно: откуда же у нее это отвратительное, страшное, этот животный инстинкт приспособленчества?..

Часто ночью в партизанском шалаше вспоминал он все, что было между ними: первую встречу во дворе школы, на соревнованиях, и нескончаемые споры на лугу, что у омута… Он помнил даже все щербинки на ее крыльце, где они часто сидели, возвращаясь из кино. Вадим перебирал в памяти каждую ее фразу, припоминал выражение лица, жесты, характерную усмешку… Вспоминались капризные, бездумно-задиристые и самонадеянные слова ее и поступки. Тогда это казалось мимолетным, случайным…

И – на тебе! – минул один год войны – и Оксана совсем другая, словно ее подменили. Захотела спокойной жизни и даже бравирует новым своим положением. Немецкая переводчица! Конечно, фашисты видят ее старательность и не преминут ею воспользоваться. Даже возили в Берлин. Надо же!.. Значит, не сомневаются в ее преданности.

Он мысленно представлял, как Оксана ходит среди немцев, говорит с ними, улыбается им… Какая нелепость! Оксана, его Оксана – и предательство! Собственная беспомощность доводила его до бешенства. Он гнал и не мог прогнать Оксану из своих мыслей. Она будто стояла перед глазами – но та, прежняя, не такая, какой он видел ее в последнюю встречу на митковичской площади. Он видел ее в ситцевом сарафанчике, ласковую, милую… Его Оксану…

Как же вразумить ее? Как отнять ее у врагов? Он стискивал голову руками и ничего не мог придумать. Может, еще раз встретиться? Но это, пожалуй, трудно, особенно теперь – прорваться в Митковичи днем без аусвайса [2]2
  Аусвайс – пропуск (нем.).


[Закрыть]невозможно.

Враги как огня боятся партизан, а сейчас особенно бдительны. Написать ей письмо? Может, даже пригрозить? Вадим Николаевич прикидывал и так и этак, строил самые невероятные планы.

Ночами, когда он лежал в партизанском шалаше на подстилке из елового лапника, эти планы представлялись ему выполнимыми. Но вот наступал день, и все, что придумывалось ночью, казалось глупым и несуразным. Никаких писем он Оксане, разумеется, не писал, встреч с ней не искал.

Но случилось непредвиденное.

Очередное задание выйти на «железку» он самовольно, на свой страх и риск, перестроил: изменил план и маршрут похода. Часть бойцов послал на перегон между станциями Белёво и Старушки, а сам с лучшим своим другом Иваном, нагрузившись толом, решил добраться к ночи до Митковичей.

Немецкая комендатура занимала в местечке одноэтажный оштукатуренный особняк. Там и работала Оксана. Вадим решил, что наилучшим образом он докажет ей свою правоту и силу, если взорвет ненавистное здание. Пусть доверчивая Оксана знает, какое шаткое и ненадежное положение у ее покровителей.

План решено было осуществить ночью. Комендатура охранялась часовыми с улицы, с парадного входа. Вадим уже однажды был тут и тщательно изучил все подходы к дому. Пробирались дворами и огородами. За высоким дощатым забором между деревьями угадывалось приземистое кирпичное здание. Перемахнули через изгородь, мягко спрыгнули на землю. Ступали осторожно и тихо, ни одна веточка под ногами не хрустнула. Наконец, вот они, стены комендатуры. Взрывчатку заложили под угол дома, надежно приладили бикфордов шнур, подожгли, а сами – назад, в темноту, на потайные тропы.

И внезапно зловеще и гулко раздался взрыв на всю округу.

Диверсия удалась. Но на железной дороге ребят из группы Вадима постигла досадная неудача. Они даже не добрались до рельсов – наскочили на немецкий патруль. Чудом не погибли, а двое получили ранения. Вернулись бойцы в отряд уже под утро – усталые, злые. Начальство пыталось выяснить, почему провалилась операция, но бойцы, не желая подводить своего командира, не сказали о своем участии во взрыве комендатуры.

Когда в отряде узнали о нем, партизаны удивлялись: кто же тот смельчак, что отважился на такой дерзкий шаг? Даже с подпольщиками связались, но те ничего конкретного не могли ответить. Решили, что этот безымянный герой действует в одиночку и ни с кем не связан.

Ну и струхнули немцы после взрыва! Перевернули всю округу, но храбрец как в воду канул.

Комендатуру немцы перевели в другое здание, что на самом краю Пролетарской, раньше там был детский сад. Весь двор обнесли тройным рядом колючей проволоки, построили бункеры с широкими амбразурами, на вышки поставили охранников.

Вадим живо, с удовлетворением представлял себе, как на следующее утро после взрыва пришла Оксана на работу. Вот небось испугалась, когда увидела одни развалины! Интересно, о чем она подумала в это время, что говорила? Неужели взрыв не потряс ее, не посеял в душе сомнения? Не заставил трезво и правильно оценить обстановку?..

Интересно, где она теперь, в эту ночь, в эту минуту, когда он не смыкая глаз лежит и думает о ней?.. Может, и она не спит. Может, и ей не так уж сладко жить на свете? Попала в самое логово фашистов, видит и понимает их звериное нутро, их жестокость и цинизм, но все еще держится около них, работает с ними… И снова каждое утро спешит на работу. Туда, за колючую проволоку, к фашистам. «Ох, Оксана, Оксана…» Вадим прикрывает глаза и силится заснуть.

* * *

– Вадим Николаевич! Вставайте, – слышится тревожный голос.

Ах, как хочется спать, хоть бы досмотреть удивительный сон, узнать, чем же он кончился?.. Летели кони, храпели испуганно и несли вперед седока, похожего на ребенка. Но оказалось, то был не ребенок, а Оксана. Но одета как-то необычно – в шапке, в фуфайке… Он хотел что-то крикнуть, остановить горячих коней. И тут этот голос… Ах, зачем он зовет, отрывая от любимой, а она громко хохочет ему в лицо и кидает цветы. А кони летят, летят…