Текст книги "По зову сердца"

Автор книги: Николай Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

За девушками неожиданно приехал на мотоцикле с коляской посланец обер-фельдфебеля Кнезе, приказавший срочно ехать с ним на уборку дома штаба батальона. Вера взяла с собой и Лиду.

Громадный дом утопал в зелени яблонь и груш. К крыльцу вела аллея молодых, буйно цветущих лип. Здесь до войны размещались детский сад и ясли. Девушки сразу же принялись за работу. Вера взялась за уборку кабинета командира. Гитлеровцы были бдительны. Командир, уходя из кабинета, убрал все бумаги в сейф. Только на стене осталась карта, утыканная «победными» флажками.

Вере неудержимо хотелось швырнуть мокрую тряпку в эти ненавистные флажки, но за ее спиной прозвучал самодовольный басовитый голос: «Корошо?» – Вера обернулась. В дверях стоял здоровенный ефрейтор Гудер. Он подошел к карте и постучал пальцем по флажкам:

– Корошо? – повел он волосатым пальцем по карте от Сталинграда к Москве: – Москва капут! Русс капут!

Вера, словно бросая вызов, спросила, стараясь запомнить худое горбоносое лицо ефрейтора:

– Наци?

– Наци! – самодовольно ответил ефрейтор и, подбирая русские слова, стал восхвалять Гитлера и новый порядок.

Нацист не отходил от нее ни на шаг и, видимо, собирался перейти с нею в другую комнату, но тут внезапно вошли два офицера и задержали его. Вера забрала ведро и тряпки и пошла убирать соседнее помещение. Войдя в комнату, Вера открыла окно, выбралась в сад и, стараясь услышать, о чем говорят офицеры, стала мыть стекла, растягивая время. Из болтовни офицеров она узнала, что сюда, в поселок, приходит штаб армейского корпуса, который пробудет декаду, а затем перебазируется на командный пункт, в лес севернее Милятино. Она также узнала и то, что в начале августа предполагается освободить железную дорогу Вязьма – Брянск. Услышав это, Вера насторожилась, горя желанием узнать, где и когда будут наноситься удары. Но кто-то из офицеров выкрикнул: «Довольно о делах! Идемте искать принцессу цирка».

– Если эту девицу приодеть, – перебил его другой голос, и прищелкнул пальцами, – она может вполне сойти за принцессу.

– А ты попробуй!

Кто-то сказал такое, что вызвало взрыв хохота. Затем офицеры стали рассказывать похабные анекдоты. Вера перелезла в соседнюю комнату и взялась мыть пол.

К концу работы появился Кнезе с Гудером. Ефрейтор расписался в приеме здания и мебели. Когда девушки вышли за ворота усадьбы, к ним подкатил на мотоцикле Кнезе, посадил Веру в коляску и погнал к большаку.

Попасть на шоссе было соблазнительно, но только не сейчас, и Вера запротестовала. Кнезе, не обращая внимания на нее, гнал мотоцикл. Тогда Вера встала в коляске, как бы намереваясь выпрыгнуть. Кнезе выругался и повернул обратно.

У крыльца он долго держал ее руку, говорил что-то про любовь и дал конверт с адресом и долго объяснял, что их рота ремонтирует мост через реку на большаке, что он будет там еще несколько дней. Это было кстати, и Вера пообещала завтра же быть у него.

Не успела она переступить порог, как запричитала Устинья:

– И где вас черти носят! Я чуть не рехнулась из-за вашего добра. – Она намекала на рацию. – Сколько их понаехало! Как ввалились в избу, так у меня аж поджилки затряслись. Думаю, вдруг вы войдете – заберут, и вся недолга… А полицаи, так те хуже фрицев, везде свой нос суют, везде копаются. Когда переводчик спросил: «А что у тебя там, на гумне?», ну, думаю, конец! А ну как начнут рыться, да нюхать, да как найдут вашу штуковину? Капут ведь! «Ничего там, говорю, господин оберст, нет, разве только солома летошняя». А он усмехнулся: «Не оберст я, а лейтенант». Я тут дух перевела: «Ну, дай вам бог, говорю, быть и оберсом». – «Завтра, Коржева, – фамилию, наверное, полицай сказал, – к утру помещение помойте и очистите, а сами разместитесь в гумне!» Стою и не верю, что так обошлось, все равно как сто пудов с плеч свалилось.

Когда поселок потонул во тьме, Вера решила воспользоваться суматохой гитлеровцев и передать «Гиганту» все, что накопилось за последние дни. Закрыв все двери на запоры, развела на загнетке огонь, чтобы в случае опасности сжечь бумаги. Аня взяла с божницы маленькое, в бархатном переплете, евангелие и села против Веры помогать ей. Закончив шифрование, они через запасной ход вышли в огород, прямо в высокую коноплю. Ночь – хоть глаз выколи, тишина. Вера прошла в гумно, а Аня, как всегда, засела за ближайшим к гумну раскидистым кустом смородины. На этот раз Вера работала долго. Вдруг Аня вздрогнула: в конце поселка заголосила женщина.

«Опять кого-то арестовали», – с горечью подумала она.

Домой шли тем же путем – через коноплю и запасной ход, Устиньи дома не оказалось. Это тревожило девушек, и Вера решила пойти поискать ее у лучшей Устиньиной подруги Соколихи, дом которой находился на самом конце поселка.

На улице чувствовалось, что враг не спит: то здесь, то там слышались таинственные шорохи. Вера шла, прижимаясь к заборам, к зданиям. Вдруг снова раздалось голошение женщины. Вера побежала в ту сторону. «Вроде Соколиха…»

– Тетя Клава?!

– Я, дорогая, я! – плачущим голосом ответила Соколиха.

Но ее перебил рычащий голос полицая:

– Не разговаривать, партизанская шкура!

Соколиха все же выкрикивала:

– Устинья у нас, с ребятами осталась. Посмотрите за ними, дорогие мои… Рожь поспела, обществом оберите…

– Молчать! – гаркнул полицай.

– Изверг! Фашистский прихвостень! – кричала Соколиха. – Отольются вам, негодяи, наши сиротские слезы!..

Придерживаясь плетня, Вера направилась к дому Соколихи.

Около прогона она заметила два силуэта, один из них показался Вере знакомым. «Неужели арестовали и Кирилла Кирилловича?» – подумала она и притаилась около жердей. Силуэты говорили мирно.

– Смотри, не упусти, – полицай наставлял штатского, и тот, прихрамывая, пошел под гору. Это был Кирилл Кириллович. А полицай, вскинув на плечо винтовку, зашагал в сторону избы Игнатихи, муж которой в войну пропал без вести. Там он постучал в окно, вошел в избу и тут же вытолкнул Игнатиху и ее сына Гераську.

Проводив их взглядом, Вера сквозь зубы прошептала: «Так вот вы кто, Кирилл Кириллович!» – и юркнула в дом Соколихи. Устинья сидела около все еще всхлипывающих ребят. Увидев Веру, встрепенулась:

– Что случилось?

Когда дети уснули, Вера поведала Устинье о Кирилле Кирилловиче.

Устинья сдернула сползший с головы платок и с досадой ударила им об руку: – Значит, тоже хлыщ! Да еще похуже Семена, царствие ему небесное. Эта сволочь ангельской добротой влезает в душу. – Устинья повязала голову платком, укрыла ребят.

– Ты посиди здесь, а я пойду домой. Не след ночью, да еще в такую суматоху, блукать по поселку, чего доброго, и схватить могут. Тогда и доказывай, что ты не виновата. С рассветом я приду. Эх, если бы не вы, уложила бы двух-трех предателей и в лес, к партизанам. – И ушла.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

В это неспокойное время, два дня спустя после облавы, как-то поздним вечером невзначай появился Михаил Макарович. Веры дома не было: она няньчила ребят Соколихи. За ней прибежали Аня и Устинья.

– Пришли Михаил Макарович и Клим, – сказала Аня. – Идем!

Оставив Устинью с ребятами, девушки побежали к дому. В избе никого не оказалось.

– Где же Михаил Макарович? – Вера озадаченно поглядела на Аню.

– Испугались? – с порога сказал Михаил Макарович. – На всякий случай в сенях притаился. Чуете, что в поселке творится?

– Зачем же вы пришли в такое время?

Михаил Макарович как будто и не слышал вопроса и прошел к столу.

– Меня сегодня привели две причины, – начал он. – Первая – прибытие в этот район новых частей и крупного штаба и вторая – труп полицая.

– У него, говорят, нашли письмо? – спросила Вера.

– Не письмо, а список заподозренных. Была и тебе записка. Все это наши выкрали. А организовал это дело Клим.

– Молодец! – Вера облегченно вздохнула.

– Время – деньги, – улыбнулся Михаил Макарович. – Давайте по существу. – Он сообщил, что для охраны их группы привлек по рекомендации подпольного райкома еще несколько человек из здешних партизан, которыми будет командовать Клим. – А сейчас главная задача, – продолжал Михаил Макарович, – установить места сосредоточения частей, КП штаба и особенно важно разузнать, где, на каком участке фронта и когда будут наноситься удары. О добытых сведениях сразу же информируй «Гиганта». Ясно?

– Ясно, – ответила Вера.

– Теперь давайте разберемся с этой бумагой.

Михаил Макарович положил на стол список, засиненный расплывшимися чернилами.

– Михаил Макарович, дорогой, простите, что так я вас называю. Мы сами разберемся. Я за вас очень боюсь…

– Сегодня я в трехслойном перекрытии. – И он стал читать список. Вера со страхом ожидала услышать свою, Анину и Устиньину фамилии. Но их фамилий не было. В нем были записаны: дед Ефим, как связной с партизанами, Соколиха и Игнатиха, мужья которых будто бы находятся в партизанском отряде. Среди них была Хватова, проживающая в глухом углу, за базаром, у бобылихи Черномордик. Против ее фамилии было записано: «Есть сведения, что она жена комиссара Красной Армии». Вера тихо вскрикнула.

– Что? Знакомая? – спросил Михаил Макарович.

– В дивизии, которой командует отец, фамилия комиссара – Хватов. Его жена, говорил отец, осталась в окружении, в Белоруссии, и о ней Хватов не имел никаких сведений…

Михаил Макарович тотчас предупредил Веру, чтобы она не смела приближаться к этому дому:

– Приманка солидная, и гестапо, наверное, устроило там засаду… Ну, что у тебя есть ко мне?

Вера коротко рассказала о Кирилле Кирилловиче.

– Нас, Настя, – Михаил Макарович наблизил лицо к Вере, – окружают враги видимые и невидимые, гласные и негласные – такова наша жизнь. Гестаповцы, эсэсовцы, полицаи – это враги видимые, а поэтому они менее опасные. А вот замаскированные – шпики, предатели, которые своей добротой, услугами и помощью лезут в душу людей, – это враги невидимые и очень опасные. Таким может быть и ваш Кирилл Кириллович. – Немного помолчав, он спросил Веру: – Как думаешь, если вдруг арестуют Устинью, можно связь поручить Лиде?

– С нами? Нет? Лида порывистая, невыдержанная.

– М-да… – Михаил Макарович решил сам встретиться с Лидой и поговорить.

В окно, выходящее в огород, постучали. Михаил Макарович заторопился, вынул из-за пазухи пачку денег и протянул их Вере. Вера спрятала руки назад.

– Пожалуйста, без церемоний! Это ваши и нужные вам деньги, – и он сунул пачку Вере.

– Михаил Макарович, я хочу просить вас посодействовать вступлению тети Стеши в партию… Она будет хорошая коммунистка.

– Обязательно посодействую!

Вера вывела подпольщика запасным ходом прямо в коноплю, затем забежала за угол и окликнула Василия. Тот словно из-под земли вырос и молча пошагал за Михаилом Макаровичем. Вскоре где-то около базара застрочил короткими очередями пулемет. Вера и Аня прижались к крыльцу.

– Неужели по нашим? – заволновалась Аня.

– Нет, наши ушли вправо, – успокоила ее Вера.

Девушки стояли на крыльце, пока не затихла стрельба. Но только собрались войти в избу, как кто-то открыл калитку.

Девушки насторожились. Из-за угла показалась лохматая голова.

– Да это Гераська, – прошептала Аня и бросилась к нему. Гераська юркнул было в калитку, но Аня крепко вцепилась в его рубаху.

– Девчата, дорогие вы мои сестренки, не выдавайте меня, – почти рыдая, умолял Гераська. – Спрячьте куда-нибудь. Потом я уйду. – Пулемет застрочил снова. – Слышите? Это они меня ищут… Я сиганул в окно.

Девушки повели Гераську в избу. Вера толкнула ногой дверь, та стукнулась обо что-то мягкое и снова закрылась. По телу Веры пробежал озноб. Она осторожно вошла в сени и, держась за ручку двери, тихо окликнула:

– Кто здесь?!

В сенях стояла тишина.

«Неужели убитый?» – подумала Вера и сильно нажала дверь. Что-то лежавшее за дверью беззвучно подалось. Она протянула руку и нащупала небольшой мешок, в пальцах захрустела крупа.

– Эх, Михаил Макарович, какой же ты человечина! – С чувством прошептала Вера.

Гераську накормили, вымыли и уложили спать в хлеве, показав ему на всякий случай дыру запасного хода.

Вернувшись в избу, Вера тяжко опустилась на лавку. Только сейчас она почувствовала страшную усталость.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Утром, едва взошло солнце, Вера поднялась и побежала в хлев. Гераська, зарывшись в солому, спокойно посапывал носом. Но стоило Вере тихонько дотронуться до него, как он вскочил, ринулся в угол и, прижавшись спиной к стене, забормотал плаксивым голосом:

– Не знаю… Ничего не знаю…

Вера обняла Гераську, прижала к себе и, гладя его лохматую голову, приговаривала:

– Гераська, успокойся. Это я, Настя…

Гераська стих и вытаращил заспанные глаза:

– А ты не предашь меня, Настя?.. – шептал Гераська.

– Что ты, Гераська? Я не предатель, а сестра тебе, – Вера прижалась щекой к потному лицу мальчика.

– Сестра? Какая же ты сестра? Вы ж с Машкой на фрицев работаете… Кирилл хромой говорил, да и другие, чтобы вас опасались, а то фрицам наклеплете…

Сердце у Веры болезненно сжалось. О, если бы она могла сказать ему правду! И она еще крепче прижала к себе мальчонку.

– Это, Гераська, неправда. Страшная неправда… Я люблю твою маму и всех ваших людей. – Вера смотрела в глаза Гераськи. – Неужели ты этому не веришь?

Гераська удивленно смотрел на нее и, обдавая ее горячим порывистым дыханием, сказал:

– Ты комсомолка?

– Нет, – Вера сказала неправду, потому что знала: Гераська сразу спросит: «А почему ходишь в церковь?»

– А чем ты можешь поклясться, что не вы предали наших?

– Отцом и матерью, которых я очень-очень люблю, – ответила Вера.

– Да-а? – протянул Гераська. – Ну, клянись!

Вера поклялась.

– На пять! – протянул руку Гераська. – Ну, смотри, Настька! Если обманула, тогда с вами я сам расправлюсь… У меня на огороде спрятана взрывчатка, динамит! Раз! И тебе с Машкой капут.

– Ладно, идем завтракать, динамитчик, а то сейчас фрицы придут дом занимать. Ну, живее!..

Аня сбросила со сковороды на стол горячую ржаную лепешку:

– Ешь!

Гераська жадно впился зубами в лепешку.

– Там, в подвале сельпо, – сказал он, насытившись, – сидит комиссарша – Елизавета Хватова. Страсть, бедная, убивается. Дочку маленькую у бобылихи оставила.

– У бобылихи, Черномордихи? – Эта неблагозвучная фамилия почему-то вызывала у Веры неприязнь. Ей казалось, что человек с такой фамилией ради личной выгоды может предать любого. И Вера решила, как только перетащат вещи в гумно, попытаться все-таки сходить к бобылихе и, может, даже взять у нее девочку.

Пришла Устинья с ребятами Соколихи. Она отвела их на гумно, усадила в угол на солому, бросила им ложки, разные коробочки и наскоро связанную из тряпок куклу. Вера, глядя на ребят, тяжело вздохнула.

– Что ж поделаешь, Настя? Ребята ведь… Если с матерью, не дай бог, что-нибудь случится, круглыми сиротами будут… Эх, детки, детки, как мне вас уберечь… Пойду сегодня ночью к добрым людям.

Вера знала, кого Устинья называет добрыми людьми.

– Не возьмете ли с собой Гераську? Пропадет парнишка…

– Гераську? – Устинья задумалась и, поглаживая щеку, ответила:

– Взять-то его можно, но опасно, надежи в нем не вижу. А впрочем посмотрим.

Через час Устинья со всем скарбом перебралась в гумно. Девушки устроились в затхлой, закоптелой до черноты риге. Пришла Лида. Вера потянула ее в ригу и там рассказала свой план похода к бобылихе:

– Говорят, у нее есть пегая коза. Мы поймаем ее и потащим к хозяйке, как виновницу шкоды в нашем огороде.

Так и порешили.

Коза паслась на задворках. Лида выдернула колышек и увела ее подальше, Вера и Аня, спрятавшись за сараем, наблюдали за домом. Ждать пришлось недолго: из-за угла в огород вышла сухощавая, сгорбленная старушка. Прикрыв глаза от солнца рукою, она обвела взглядом огород и, не увидев своей пегой, тоненьким голосом стала звать.

– Пеструха, Пеструха…

– Бя-я!.. – отозвалась из кустов коза.

Вера с Аней подошли к старухе. Бобылиха совсем не походила на женщину, которую представляла Вера. Ее морщинистое, постаревшее лицо дышало добротой.

– Деточки! Не видите ли, откуда кричит козочка? – прошамкала бобылиха.

– Сейчас ее приведут, – Вера показала на кусты. – Шкоды у нас в огороде наделала. А вы, бабушка, присядьте, отдохните.

Бобылиха облокотилась на жерди изгороди и, прищурившись, спросила:

– А вас разве не угнали в Германию?

– Нет, бабушка, – ответила Вера, – мы приехали сюда позже.

– Стало быть, бог спас.

– Бабушка, девочка той женщины, которую взяли полицаи, у вас? – спросила Вера.

– Девочка? – бобылиха оглянулась, отвела девушек за кусты и зашептала: – А вы кто ей, Лизавете-то, будете, может, родня?

– Мы, бабушка, узнали, что на ваших руках осталась девочка, а вам это не под силу, так вот мы решили приютить ее у себя.

– Ее у меня нет, милая. Ее сення ночью у меня взяли…

– Кто? – в один голос спросили девушки.

– Разве ж я знаю? Забрал и унес. Сказал, что наш он, советский! Он приходил за Лизаветой, да опоздал вот, не успел… Дала я ему на дорогу бутылочку козьего молочка. А он его, накось, на лавке забыл. Так я его здесь нагнала, в карман сунула. Поцеловал он меня, как сын свою мать, и ушел…

Возвращались девушки улицей. Ветер крутил на площади пыль. Сильный треск ворвавшихся на площадь мотоциклистов заставил их остановиться. За мотоциклами шел броневик, за ним – открытый темно-серый «мерседес», полный эсэсовских офицеров, и, наконец, автомашина с солдатами. Колонна остановилась около комендатуры. Из броневика вышел стройный офицер службы СС и, сопровождаемый свитой, торопливо зашагал в комендатуру. Так въехал в поселок штурмбанфюрер Иоган Вайзе «навести порядок и покончить с партизанами».

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Вернувшись домой, Вера отправила Аню и Лиду к аэродрому. Гераське сунула лепешку, и он пошел за речку, в лес. Сама, взяв лукошко, тоже пошла в лес, к большаку.

Вскоре небо заволокло тучами, стал накрапывать дождь. Когда вышла к большаку, дождь разошелся не на шутку. Вера выбрала группу берез, стоящих поближе к дороге, и села под одной из них, самой большой и густой. Но от дождя старая береза не спасала. Вера чувствовала, как по спине катятся холодные струйки воды. Однако надо было терпеть – по большаку шли и шли машины с пехотой. Их надо было хоть приблизительно посчитать. Пехоту сменила автоколонна артиллеристов. Наконец движение застопорилось. Из машины на дорогу высыпали солдаты и, балагуря, закурили.

– Вальтер, посмотри, что нас держит? – услыхала Вера.

– Да мы, кажется, насели на хвост шестнадцатому полку. – Вера старалась запомнить все, что говорили солдаты.

– А куда делся твой Якоб?

– А он направлен по северной дороге со второй колонной. Они перевозят одиннадцатый полк. Вон по той, что севернее нас, дороге.

«Два полка есть, – отметила Вера. – Теперь нужен третий!» Как Вера ни пряталась, все же солдаты заметили ее и окружили тесным кружком.

Один из офицеров разогнал солдат и накинулся на Веру с площадной бранью. Вера бросилась прочь от дороги…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Вера и Аня вернулись после уборки штаба усталые и огорченные. Сегодня, как и в прошлые дни, им так и не удалось узнать о дне начала наступления. Ни одной бумажки в корзинах не обнаружили, ни одной неосторожной фразы не услышали. Одна лишь карта с оперативной обстановкой лежала на столе дежурного офицера, но он не отлучался из комнаты, а карта была прикрыта большим листом бумаги. Чего только ни придумывала Вера, чтобы хоть одним глазом взглянуть на эту карту, но тщетно. Уходя из кабинета гауптмана Вегерта, того самого офицера, который в день своего приезда так и пожирал ее глазами, она видела, как он разложил на столе только что привезенную им новую карту с «клыками тигра». Закрывая дверь комнаты, Вера обернулась и, встретив страстный взгляд Вегерта, чуть заметно улыбнулась. Но Вегерту было не до нее, и он ее не задержал. Выйдя в коридор, Вера остановилась в темном углу, размышляя: «Эту карту делал чертежник Риман. Наверное, он такие же карты готовит для других начальников». И Вера решительно направилась к лестнице, ведущей на мезонин, но, к ее огорчению, фельдфебель Риман торопливо спускался вниз.

– Герр фельдфебель, разрешите у вас убрать? – учтиво уступая ему дорогу, спросила Вера.

– Нельзя. Я сам, – бросил Риман и помчался по коридору в сторону оперативного отдела.

– Ты чего там канителишься?! – оборвал ее мысли окрик Гувера. – Марш домой!

Время шло, близилось начало наступления, а нужных сведений Вера собрала до обидного мало. И потому решила двинуться в далекий путь – в саперный батальон за «расчетом» – и выведать у Кнезе и Ганса все, что удастся.

Наскоро позавтракав размазнею с маленьким кусочком хлеба, Вера, Аня и Лида отправились лесами в саперный батальон: он находился далеко. Василия Вера направила к Михаилу Макаровичу. С прибытием войск штурмбанфюрера Вайзе и из-за постоянной слежки хромого Кирилла в Выселках находиться стало невозможно. «Не зря зачастил хромой на гумно со своими рассказами о страшных событиях у Сталинграда. Чего доброго, еще по пятам пойдет, а так и до рации доберется! – думала она. – Как трудно сдерживать себя!» Вера давно бы прикончила хромого, но без разрешения Михаила Макаровича не имела права, а он почему-то в последние дни не подавал о себе никаких вестей. Вера надеялась на партизан, которым Устинья, наверное, уже сообщила о предательстве Кирилла Кирилловича, но партизанам, видно, сейчас было не до хромого.

Вайзе с помощью отряда СС и полицаев, собранных со всей округи, начал проческу лесов. Прежде чем начать эту операцию, он грозно возвестил об этом, требуя от партизан немедленной капитуляции, иначе грозил расстрелять их семьи. На другой день после этого объявления комендант майор Рейнгольд и он, штурмбанфюрер Вайзе, получили личные письма с грифом: «Смерть немецким захватчикам!» и за подписью «Народные мстители». В них говорилось, что «…за жизнь каждого арестованного отвечаете вы и ваши прихвостни своей жизнью! Требуем немедленно освободить невинных людей. Срок девятого августа с.г.».

Прочитав эти строки, Вайзе вскочил как ужаленный и побежал к коменданту. Рейнгольда он застал стоявшим за письменным столом.

Его рыжие усики вместе с тонкими губами нервно дергались.

– Вы что, тоже получили контрультиматум? – спросил Вайзе, позабыв поздороваться.

– Получил, – ответил Рейнгольд и крепко сжал зубы, чтобы не наговорить дерзостей этому зазнавшемуся эсэсовцу, послушавшись которого он вывесил злополучное объявление.

– Что вы, майор, скисли? – насмешливо начал Вайзе. – На такую наглость надо отвечать решительно. Это – арапство! Самое настоящее арапство! Берут на испуг. Видите, они нам диктуют, срок ставят… Тоже мне власть! Мы им покажем, кто здесь властвует! – Вайзе подошел и опустился на стул, обтирая шею платком. Сел и Рейнгольд.

– Понимаете, герр майор? Мы обязаны любыми средствами захлопнуть «тигровую пасть»! А для этого необходимо прежде всего обезопасить войска от проникновения к нам шпионов и диверсантов, подавить партизанщину, разыскать примолкнувшую рацию, с которой наверняка схватим шпионскую организацию. Таким образом мы убедительно продемонстрируем, что не они, а мы здесь власть! Поэтому я предлагаю для острастки повесить двух-трех человек…

У Рейнгольда расширились глаза. Он перебил Вайзе:

– Только не это, герр штурмбанфюрер. Сейчас не время…

– Что с вами, майор? – Вайзе прищурился.

– Я знаю их хорошо. Они могут это, – комендант потряс письмом, – выполнить. Все, что угодно, только не публичная казнь…

– Если они только посмеют, то тогда уничтожим весь этот поселок, всех от малого до старого! Камня на камне в нем не оставим! – Вайзе гулко хлопнул ладонью по столу и встал. Подойдя к Рейнгольду, он положил руку на его плечо и произнес: – Фюрер нас освободил от ненужной химеричной совести. И если в интересах нашей великой нации, друг мой, нужно будет истребить всех русских, истребим!

– Вы меня не поняли. Я не против уничтожения арестованных, но не здесь и не публично.

И они сошлись на том, что уничтожат двух человек – мужчину и женщину.

Вайзе, прощаясь, потряс руку Рейнгольду:

– Вот увидите – они сразу поймут, что мы не шутим.