Текст книги "По зову сердца"

Автор книги: Николай Алексеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Весть о победе Советской Армии в Сталинграде докатилась и до далекого Княжина. Ее привез возвратившийся из района председатель колхоза Петр Петрович Крутовских. Не успел он поделиться дома этой вестью с соседями, как их ребята вместе с Кузькой Русских мгновенно разнесли ее по всей деревне. Влетела она, как яркий луч солнца в ненастье, и в дом Железновых.

– Чего вы такой толпой? Сходка, что ль? – угрюмо бурчала Аграфена Игнатьевна. – Дверь-то закройте! Господи, снегу-то сколько нанесли…

– Тетя Глаша, постой, не бурчи, – остановил ее Володя, сын Крутовских, – радость! Наши Сталинград освободили! Тьму-тьмущую фрицев, а вместе с ними пятнадцать генералов и еще вдобавок их главного – по-ихнему не помню, по-нашему – маршала – в плен взяли! И дальше их гонят!

– Слава тебе господи! – перекрестилась Аграфена Игнатьевна. – Да что же вы, милые мои, стоите-то? Садитесь. Кваску вот, пожалуйста, – сняла она блюдце с кувшина. – Как же это так получилось-то? Расскажите.

– Некогда, тетя Глаша. Нам еще бежать надо, – почти хором ответили ребята и рванулись в дверь.

– А мать обрадовали? – остановила она Кузьму. Тот, не задерживаясь, ответил на ходу:

– Обрадовали. Даже помогли лампадки затеплить.

– Даже лампадки, – шептали ее старческие губы. – Да, да, и мне надо затеплить. – И она засеменила на кухню, взяла там спички и, вернувшись в горницу, зажгла висевшую перед образами лампадку. После, опустившись на колени, молилась, отбивая земные поклоны, – за победу Красной Армии, за здравие воинов Якова и Веры и за пропавшего без вести Юры.

Молилась в душе и Пелагея Гавриловна с невесткой Марфушей.

Скрип двери, ворвавшийся холод заставили их обернуться.

Вошел командир.

– Вы к нам? – растерянно спросила Марфуша.

– Я к старшему лейтенанту Русских Василию Назаровичу.

– А его нет, в отъезде, к братеннику по делу уехал… – поспешила ответить Марфуша. – Раздевайтесь, подождите, он должен скоро возвратиться.

– Спасибо. Я потом зайду. У меня здесь есть дела.

– Что ему передать? – глядя на невестку, взволновалась свекровь.

– У меня к нему личное, – замялся офицер. – Понимаете, он просрочил отпуск.

– Просрочил? Отпуск? – Мать испуганно схватилась рукой за щеку.

– А вы не волнуйтесь. Все будет в порядке, – и командир ушел.

– Марфа! Что это значит? – Пелагея Гавриловна дернула за руку невестку.

И Марфуша, заливаясь слезами, поведала свекрови всю правду.

– Боже мой, боже! – запричитала Пелагея Гавриловна и, представляя, какой грех совершил ее сын, по-матерински думала, как выручить его из навалившейся беды. Больше всего она боялась Назара.

Пелагея Гавриловна встретила Назара на крыльце без платка.

– Ты это чего простоволосая, мать моя! Аль горячку схватить хочешь? – удивился Назар, опустив воротник и отряхивая с валенок снег. Подходя к дому, он заметил у ворот санный след. – Кто приезжал?

– Офицер из райвоенкомата… – ответила Пелагея Гавриловна.

– Из военкомата? По каким это делам? – шагнул Назар в избу и сбросил на руки невестки шубу.

– Да прямо-таки и не знаю. Ничего он не сказывал.

– Гм! – удивленно хмыкнул Назар. – Так-таки ни из-за чего за семь верст киселя хлебать?

– Да он обещал сегодня на обратном пути еще заехать… Банька готова. Може, сейчас, Назар, в баньку пойдешь?

– В баню? Что ж, можно и в баню. – И Назар подошел к висевшей шубе и из ее кармана вытащил поллитровку. – Завтра к нам в гости придут Илья Семенович, – поставил Назар в самодельный дедовский буфет водку, – Нина Николаевна, ребята – внуки Ильи Семеновича. Так ты, мать, наделай-ка пельменей, пирог испеки. А где Василий?

– Уехал в Морозово.

– Морозово? Что ж меня не дождался? – и бросил в сердцах: – Ну да, часто встречаемся!.. Тверезый? – Назар зло смотрел на жену.

– Тверезый… А что тут? По делу поехал.

– Раз не подождал отца, значит, голова не в порядке… Разве он не знал, что сегодня суббота и я должен приехать? Потом баня!..

– А може, и запамятовал.

– Запамятовал, – огорченно передразнил Назар жену. – Не запамятовал, а гульба – вот что! Испортила его война. Не тот Василий стал, не тот. Накось, отец работает на заводе, всего раз в неделю дома бывает, а он даже и не подумал меня обождать. Марфуша! – крикнул Назар, – давай белье! – Марфуша бросилась в горницу, взяла с сундука сверток и передала его свекру.

– А почему все это? Почему? – остановился Назар против жены. – Да все потому, что он не с винтовкой в руках на передовой воюет, а как барин на машине разъезжает. Если бы он так, как Костя, денно и нощно с пулеметом в окопе, аль как Семен у орудия, или наподобие Никиты – в небе, аль Захара – в танке, как Иван – под водой против супостата крутится, он дорожил бы собой и нашей фамилией. А так как ему все достается без крови и страха, вот и распустился, мать моя!.. – и с порога спросил: – Веник там?

– Там! – ответила Марфуша.

Стихли шаги Назара. Пелагея Гавриловна подошла к маленькой дежке и хотела было сказать невестке, чтобы она принесла из сеней муку, но другая мысль перебила ее намерение.

Марфуша по глазам поняла волнение и страх свекрови и посоветовала:

– А вы дайте ему чего-нибудь: сальца аль мучки.

– Пожалуй, Марфуша, и вправду дать. Небось, нуждается, – спохватилась Пелагея Гавриловна за эту мысль. – Бери лампу, и идем!

Женщины ушли в сени. Марфуша светила над ларем, а Пелагея Гавриловна отрезала большой кусок сала и насыпала мешочек первосортной муки.

– Ну как, Марфуша, хватит?

– Хватит, – ответила невестка.

Пелагея Гавриловна все это сложила в мешок и поставила его за ларь. Теперь она была охвачена одной тревогой, как бы Назар не вернулся из бани раньше представителя военкомата.

Вышло как раз так, как она желала: за окном заскрипели полозья.

– Ну, как? Приехал? – еще в дверях спросил офицер.

– Нет, товарищ… – засуетилась Пелагея Гавриловна. – Раздевайтесь и проходите в горницу…

– Я, мамаша, раздеваться не буду, а напишу вашему сыну записку, – и, чтобы не наследить, на носках прошел в горницу и там за столом стал писать.

Пелагея Гавриловна моргнула невестке. Та догадалась, быстро сбегала в сени и вернулась, держа за спиной мешок.

– Передайте вашему сыну вот эту записочку, – встал офицер. – И скажите, чтобы завтра же приехал в райвоенкомат. Предупредите, если не приедет, то в понедельник мы его арестуем.

У Пелагеи Гавриловны от этих страшных слов задрожали губы, и, передохнув, она заговорила, боязливо протягивая офицеру мешок:

– Прошу вас, товарищ, не знаю, как вас по-военному-то величать, не арестовывайте сына. Я с ним поговорю, и он завтра обязательно уедет… – протянула она офицеру гостинец.

– Что это такое? – побагровел офицер. – Не стыдно?.. Это же… Да это же, товарищ Русских, оскорбление!..

В сенях послышались шаги.

Растерявшаяся Пелагея Гавриловна опустила мешок и, не зная, как остановить гнев офицера, молила его:

– Дорогой товарищ, простите мне, старой дуре…

– Эх, мамаша, мамаша! – не слушал ее офицер. – Если бы я не знал Назара Ивановича, то сейчас наделал бы такого звону, что чертям тошно стало бы. Но…

– Ну, что замолчал? – В распахнутых дверях стоял Назар. Он сунул белье в руки Марфуши и шагнул в горницу.

Невестка, опережая свекра, бросилась к мешку.

– Марфа! Не трожь! – Глаза Назара налились гневом. – Продолжай, товарищ!

– Здравствуйте, Назар Иванович! С легким паром вас! – протянул офицер руку.

– Благодарствую. В чем дело?! – Назар снял шубу, потянул с гвоздя расшитое полотенце, вытер потное, раскрасневшееся лицо.

– Да вот жена ваша…

– Вижу! По какому такому случаю? А? – накалялся Назар.

– Не придавайте ее поступку, Назар Иванович, большого значения…

– Это, товарищ офицер, мое дело!

– Я приехал к вам по поводу вашего сына…

– Какого? Их у нас шесть.

– Василия.

– Василия? Что-нибудь натворил?

– Хуже, Назар Иванович… Он вот уже неделя, как просрочил отпуск.

– Неделю?! – прохрипел Назар. – В такое время? Подлец! – и он сильно потер пятерней бороду, дохнув всей грудью. – Скажите товарищу военкому, что завтра же я его, подлеца, к вам доставлю.

Проводив офицера, Назар прогремел у порога:

– Ну, Василь, берегись!

В этих суровых словах Пелагея Гавриловна чувствовала грозный приговор отца и, шатаясь, словно после тяжелой болезни, пошагала в горницу.

За ней – Марфа.

Женщины долго сидели не шелохнувшись, тревожно посматривая друг на друга. Наконец Пелагея Гавриловна решилась и подошла к Назару:

– Отец, давай ужинать…

– Мать! Не береди душу. Иди спать! – Назар по-стариковски поднялся и прохрипел: – Позор! На всю жисть позор! – Он пошел к пологу, рванул его и сел на кровать. Марфуша подскочила, хотела помочь ему снять валенки.

– Не надо. Сам. Туши лампу!

Марфа убавила свет и дунула в стекло.

Назар почти всю ночь не спал и ворочался на скрипучей кровати, нагоняя страх на женщин. Марфуша, успокаивая свекровь, тоже не спала, переживала за непутевого мужа.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Утром Назар, позавтракав, сел у окна и хмуро смотрел в полузамерзшие стекла. Но ничего не могло отвлечь его от тяжких дум. Даже ребята, скатившиеся с горы на санках и сбившие с ног тетку Феклу, которая по-женски, левшой бросая в них мерзлыми комьями снега, загнала их за изгородь, не вызвали на его лице улыбки. И очнулся, лишь когда за окном зазвучал знакомый бубенчик. Вскоре он замолк у дома, и по ступенькам застучали торопливые шаги.

Пелагея Гавриловна рванулась к двери.

– Мать! – крикнул Назар. – Назад.

Пелагея Гавриловна и Марфуша так и застыли на месте, ожидая грозы.

– Отец! – радостно распростер руки Василий, но, не сделав и двух шагов, остановился у двери: отец был мрачнее тучи, а за спиной петлей болтались вожжи. Не успел Василий защититься рукой, как эта петля больно обожгла ухо и распласталась вдоль спины. Василий рванулся к порогу, но отец уже был у двери и снова что есть силы хлестанул вожжами.

– Подлец! Дезертир! Мерзавец!.. – хлеща где попало, хрипел Назар, и если бы не полушубок, то, наверняка, покалечил бы Василия.

– Назар! Изверг! Сын ведь. Опомнись!

– Пелагея-я. Ступайте прочь!.. – размахнулся Назар и отшвырнул ее к кровати. Василий схватил стул.

– Ты что? Против отца руку поднимаешь?! – Назар выхватил стул и швырнул его с такой силой, что тот разлетелся в щепки. – Становись, подлец, на колени!

Пелагея Гавриловна из-за спины Назара махала сыну рукой, кивала головой и моргала глазами, как бы говоря: «Становись, сынок. Послушайся отца».

Василий понял мать и, как бывало в прошлом, опустился перед отцом на колени.

– Сейчас же, немедля, на этих же санях в военкомат!..

Но тут распахнулась дверь, и вошли Илья Семенович, Нина Николаевна.

Веселые ребята рванулись прямо в горницу, но, увидев странную картину, опешили.

– Дедушка! – бросилась назад Лидушка и, испуганно потянув в рот руку, заплакала: – Дядя Назар!

Илья Семенович еще в сенях догадался, что в доме что-то происходит неладное, и, не раздеваясь, прошел прямо во вторую половину, на ходу передав шубу Марфуше.

– Назар Иванович! Что это ты, дорогой?

– Прости, Илья Семенович. – Швырнул Назар вожжи к грубке и, застегивая жилетку, резанул взглядом сына: – Благодари гостей, а то… – погрозил он кулаком. И, как бы оправдываясь, обратился к гостю: – Дезертир, Илья Семенович. Ведь шесть сынов. Пять славно дерутся на фронте, а этот, – Назар зло посмотрел на Василия, – преступник. Позор на нашу семью навлек. – Вдруг он обернулся к сыну: – Илья Семенович старый большевик. В наших краях в ссылке был. Он, как Илья Муромец, за нашу власть с контрой сражался. Нас, дураков, уму-разуму учил, понятие нам дал, за что мы должны бороться…

Эти слова отца хлестнули Василия больнее вожжей. Ему хотелось крикнуть: «Отец! Довольно! Прости!» А Назар, грозно глядя сыну в глаза, продолжал: – Ради счастья народа, Родины на все они шли и себя не жалели.

– Все! Назар Иванович, все! – остановил его Илья Семенович. – Он все понял и выполнит твою волю.

Тут Василий схватил руки этого замечательного человека:

– Товарищ! Илья Семенович! Прости меня. Папаня, дорогой мой, прости меня, дурака. Не изгоняй меня из своего сердца. Маменька! Марфуша, простите!.. Я сейчас же уеду.

Искренность Василия и признание им своей вины размягчили сердце Назара. Назар сделал несколько шагов навстречу Василию, схватил его за плечи и по-отечески обнял.

– Разве я тебе, Василий, плохого желаю! А? Только хорошего. Хотя ты и военный, и уже старший лейтенант, как бы сказать – самостоятельный, но я отец и в ответе за тебя. Ну, поезжай к райвоенкому. И прямо ему скажи: «Виноват! Завтра, мол, уезжаю!» Иди!

Василий поклонился всем, нахлобучил ушанку и шагнул к двери, но его остановила Марфуша:

– Вася, погоди, я с тобой.

Она быстро сунула ноги в валенки, надела шубу и платок и ушла вместе с Василием.

– Вот оно как получается, – печально покачал головой Назар. – Дружки у него там не нашей породы – дрянь. А ведь в жисти бывает так – с кем поведешься, от того и наберешься… Ну, горевать довольно. – И Назар крикнул: – Пелагея Гавриловна! Где ты? Сажай гостей за стол.

– Милости просим, – пригласила хозяйка к столу, неся громадную миску с парящими пельменями.

Назар налил всем по чарке.

– Так за что ж, Илья Семенович, мы выпьем?

– За Василия, – подняла стаканчик Пелагея Гавриловна, – чтобы ему… – но осела под грозным взглядом Назара.

Поднялся Илья Семенович.

– Я предлагаю выпить за вас, Назар Иванович, за добрую и прекрасную мать – Пелагею Гавриловну – и за вашу замечательную семью – за сыновей и зятьев – доблестных воинов Советской Армии и Флота.

Из сеней донеслось постукивание валенок. Вошел почтальон.

– Мир дому сему! – Старик стряхнул с шапки снег. – Назар Иванович, вам большая радость – правительственная из Москвы депеша. От самого товарища Сталина!

– От самого Сталина?

– Боже мой, – запричитала Пелагея Гавриловна.

– Тише, мать! – шикнул на нее Назар. – Читай, Прокопыч.

– Дорогой Назар Иванович, – начал почтальон, – от всего сердца благодарю вас за вашу помощь Красной Армии и за боевую доблесть ваших сыновей. Ваш самолет «Назар Русских» передан в тот авиационный полк, где служит ваш сын Никита Назарович. Ему и вручен ваш самолет. Желаю вам, Назар Иванович, доброго здоровья. Сталин.

Назар вышел из-за стола, взял телеграмму и смотрел на нее, жадно вычитывая каждую строку. Илья Семенович в это время раздел Прокопыча. Только после этого Назар спохватился и усадил старика за стол.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

С наступлением зимы гитлеровцы, выполняя строгий приказ Гитлера ржевско-вяземский плацдарм держать во что бы то ни стало, перешли к жесткой обороне. Советские войска тоже прекратили активные действия.

В это время по указанию с Большой земли на главной коммуникации плацдарма, на перепутье Вадино – Дорогобуж, обосновался под именем Петра Кузьмича Кудюмова Михаил Макарович. Сюда же он вывез под видом жены – Веру и свояченицы – Лиду. Устиныо с Наташей оставил у родственницы тетки Ганны, поставив ей задачу установить связь с железнодорожниками Коханова и Заболотья.

С помощью одного падкого до денег чиновника службы тыла ЦГА он открыл для немцев что-то вроде «Каффехауз». Здесь в первой половине можно было обогреться, выпить кружку черного, конечно, суррогатного кофе с сахарином, съесть по бутерброду с кусочком сала.

Во второй – офицерской половине – ассортимент был побогаче. Тут офицерам подавалось кофе с молоком и с сахаром, яичница с салом и, если удастся достать на базаре, то что-нибудь и мясное. А иногда и обогреться русским шнапсом.

Буфет предусмотрительно разделялся надвое глухой перегородкой и выходил на обе половины дома. Кроме этого рядом с кухней Михаил Макарович приспособил небольшую комнатушку для приема местной русской администрации и полицаев. Без этого было нельзя, хотя эти гости почти всегда пили и ели в долг, зачастую его не погашая.

Это предприятие было не столько прибыльно, как полезно. За день хозяева в немецкой болтовне черпали сведения, ночью составляли краткое донесение, а утром Лида (теперь она Зина) шла на базар и там, расплачиваясь, вручала шифрограмму торговке – связной генерала С.И.Иовлева. Он командовал Вадинским партизанским соединением. Там, в его бригаде, обосновался радист Михаила Макаровича.

* * *

Затишье на фронте было на руку генералу Шенкендорфу. Воспользовавшись им, он решил раз и навсегда покончить с партизанами, хотя бы в полосе Ржев – Витебск, Вязьма – Смоленск, и перед Новым годом бросил на проческу многотысячные отряды карателей, охранных и полевых частей.

К концу января эта операция закончилась, и все «красные бандиты» и подозреваемые в связях с ними, попавшие в руки карателей, были расстреляны или повешены. Теперь фон Шенкендорф был уверен, что все громадное пространство севернее автострады Москва – Смоленск вплоть до линии фронта очищено от партизан. Сегодня он подпишет об этом специальное донесение. Но явился с докладом начальник штаба.

– В эту ночь, – начал начальник штаба охраны тыла ЦГА, – на дороге, связывающей штабы армии и корпуса, под самым носом дорожной комендатуры, что южнее штаба армии генерала Моделя, бандиты «Дяди Вани» напали на штабные машины, перебили охрану, а офицера, везшего оперативные документы, схватили и увезли. По следу видно – на лыжных санках.

– И куда след ведет? – генерал смотрел на карту, где крестиком было обозначено место этого неожиданного ночного нападения.

– В лес на Караваево. Теперь, экселенц, прошу вас обратить внимание на урочище у Катерюши. Здесь вновь появилась конная группа полковника Курсакова и банда «Родина».

– Что? – грозно взглянул на начштаба фон Шенкендорф. – Ведь только позавчера там не было ни души. Сам Генкель проверял.

– Видимо, не совсем так. – В голосе начштаба звучала ирония. – Эти бандиты налетели внезапно на гарнизоны Никифоровки и Старой Покровки и ушли в Приднепровские леса.

– А это что? – генерал остановил палец на большаке Холм – Издешково, где на большом протяжении были обозначены заминированные места.

– Все та же банда Марышева.

– А это? – Шенкендорф провел пальцем по дорогам Вадино – Сафоново и Вадино – Дурово.

– Так называемая бригада «Пархоменко».

– А здесь тоже она? – генерал двинул палец вверх и остановил его на большаке Канютино – Боголюбово.

– Нет, экселенц, не она, другая. Здесь действовали бандиты генерала Иовлева.

– Всё? – Фон Шенкендорфу хотелось поскорее отделаться от этого кошмарного доклада.

– Еще должен вам, экселенц, доложить, что полк «Тринадцать», который мы считали уничтоженным в Каспленских лесах, вновь появился в районе Дубровки и совершает рейд в направлении Витебска. По пути нападает на наши комендатуры. Вчера совершил дерзкое нападение на Браманцы.

– Майн гот, майн гот! Сколько пролито крови, сколько жертв – и почти ничего! – облокотясь о стол и потирая пятерней лоб, сокрушенно промолвил фон Шенкендорф. – Ведь только уничтожая эту дьявольскую банду, – стучал он рукой по овальной штриховке с обозначением «1-я Вадинецкая», – мы потеряли около полутора тысяч наших солдат… Это, полковник, какой-то рок!.. Неужели все сначала начинать?

Начальник штаба молчал, собираясь с мыслями.

«Да, сначала. Но с чем? – мысленно рассуждал он, – 286-я охранная и 1-я СС дивизии понесли огромные потери и еле-еле держатся. Просить вновь фельдмаршала Клюге о помощи полевыми войсками? Страшно…» – И все же он предложил своему шефу основательно аргументировать создавшееся положение и просить командующего еще раз выделить для борьбы с вновь появившимися бандитами силы полевых войск. Так и было сделано.

* * *

Потрясенный Сталинградом, начальник штаба группы войск докладывал командующему оперативную сводку, держа в папке наготове суточное оперативное донесение генеральному штабу.

– Слышали? – фельдмаршал сумрачно поглядел на начальника штаба. Тот по тону голоса понял, о чем спрашивает фельдмаршал, и с печалью ответил:

– Слышал. Это какой-то зловещий рок, экселенц.

Фон Клюге опустил острие карандаша на северный изгиб фронта, на точку, подчерненную тушью, с надписью «Демидово».

– Что у них здесь?

– Все те же две армии.

– Все те же две, – повторил себе под нос Клюге и измерил расстояние: – Шестьдесят. Не много. И, пожалуй, они здесь, – карандаш остановился на Смоленске, – будут раньше, чем Модель отойдет на новый рубеж… А здесь? – Клюге показал на Киров – южный изгиб фронта.

– Те же 10-я, 50-я и 49-я армии.

– Плотновато, – протянул фельдмаршал. – Полагаю, здесь, на направлении удара, надо ожидать тысяч сто. А что мы можем противопоставить? – Он снова задумался. – Маловато, – и прочертил две невидимые стрелы на Смоленск, одну от Демидова, другую от Кирова. – Вот так, как и в Сталинграде, может получиться! Согласны?

– Согласен. Я тоже очень много думал над этим, экселенц, но, откровенно говоря, просто боялся высказать эту мысль вслух, так как это противоречит приказу фюрера – ни шагу назад.

В это время вошел переводчик.

– Извините, экселенц. Говорит Москва, – и включил «Телефункен». Через несколько секунд радио заговорило. Переводчик повторял слова диктора по-немецки:

– «…Закончили ликвидацию группы немецко-фашистских войск, окруженных западнее центральной части Сталинграда».

– Паулюс, – чуть слышно выдохнул Клюге и жестом показал на радиоприемник, – пожалуйста, потише, – и, словно ожидая приговора, тяжело опустился в кресло.

Переводчик, видя, как с каждым словом диктора – а тот выкладывал их торжественным тоном – брови фельдмаршала ползли к переносице, а зубы сжимались, еле-еле перевел, что взят в плен вместе со своим штабом командующий группой войск под Сталинградом генерал-фельдмаршал Паулюс…

Дослушать до конца сообщение Совинформбюро у фельдмаршала не хватило сил, и он сам выключил приемник и освободил переводчика. Как только за ним закрылась дверь, фон Клюге снова предался прежним размышлениям и склонился над картой оперативной обстановки.

Сообщение Москвы о сталинградской трагедии еще больше укрепило в нем страх за судьбу войск ржевско-вяземского плацдарма.

– А вы говорите, «ни шагу назад». Если держаться так, повторится Сталинград!.. – Фон Клюге насупился. Наконец изрек: – Что бы фюрер ни думал, мы в интересах предотвращения катастрофы обязаны доложить ему всю нашу обстановку. Конечно, это надо умно аргументировать, да так убедительно, чтобы он решился на отвод войск с ржевско-вяземского плацдарма на рубеж Белый – Спас-Деменск. Следует доказать и то, что этим мы сокращаем фронт раза в три и высвобождаем 10 – 12 дивизий.

* * *

Вслед за ликвидацией сталинградской группировки Паулюса советское командование развернуло наступление на курско-харьковском направлении, и 8 февраля армия генерала Черняховского овладела Курском. Это основательно потрясло Гитлера, так как войска Воронежского и Брянского фронтов создали угрозу удара на фланге группы армий «Центр» и окружения, подобно Сталинграду, всей ржевско-вяземской группировки. И уж тут-то Гитлер волей-неволей принял решение об отводе войск с ржевско-вяземского плацдарма на рубеж, предложенный фельдмаршалом фон Клюге, а высвобождавшиеся войска вместе со штабом генерала Моделя перебросить в район Орла и оттуда нанести сокрушительный удар на Курск.

Озабоченный этим решением фюрера, фон Клюге не выделил на проческу из полевых войск ни одного солдата, и Шенкендорф вынужден был действовать только своими силами и только вдоль важных дорог. Таким образом, на важной дороге попало под проческу и «Каффехауз» Кудюмова.