Текст книги "Севастопольский бронепоезд"

Автор книги: Николай Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глава XIII. Балаклавская ветка

Весь ноябрь бронепоезд «Железняков» действовал в основном в районе Дуванкоя. Здесь фашисты предпринимали все новые попытки прорваться на Северную сторону, чтобы рассечь наши войска на две части. Когда эти попытки оказались безуспешными, гитлеровцы перенесли направление главного удара на юг, стали наступать со стороны Ялтинского шоссе. На это направление они бросили много танков, бронемашин, артиллерию. Завязались кровопролитные бои. Враг яростно лез, не считаясь с потерями. Защитники Севастополя стояли насмерть. Неприступным рубежом был каждый окоп, пока в нем оставался хоть один живой боец.

Моряки бронепоезда самоотверженно помогали пехотинцам. Днем мы уже не могли выходить из тоннеля – не давала вражеская авиация. Перешли к ночным налетам. Обстреливали высоты по данным, полученным разведкой. За ночь делали по три-четыре рейса. Не успели фашисты запеленговать бронепоезд в одном месте, как он появляется в другом, нанося короткие, но мощные и ошеломляющие своей внезапностью удары.

К беде нашей, балаклавская ветка на многих участках была разрушена. К позициям приходилось прорываться кружным путем, долгим и опасным. Моряки решили восстановить ветку своими силами.

Возглавили эту нелегкую работу помощник командира бронепоезда по железнодорожной части лейтенант Головенко и командир железнодорожного взвода младший лейтенант Андреев.

С наступлением темноты полуторка Пети Гончарова и наша видавшая виды мотодрезина, нагруженные всем необходимым, под сильным обстрелом помчались к месту работ. Там их ждали бригады, руководимые опытными железнодорожниками – Поповым, Галаниным, Поляковым, Матюшем. Все свободные от дежурства моряки вышли на линию. У нас оказалось много добровольных помощников. Почти все железнодорожники севастопольского депо объявили себя мобилизованными на восстановительные работы. На участок прибыли и руководители военно-эксплуатационного отдела И. Д. Киселев и А. Е. Немков, начальник дистанции пути М. Н. Вельский. За каждой бригадой был закреплен определенный участок пути. Вскоре пришли и бойцы железнодорожного батальона. Энергичные, трудолюбивые ребята. Восстановительные работы развернулись на всей ветке одновременно. Трудились в полной темноте, чтобы не обнаружил враг.

А утром в воздухе появились вражеские самолеты. Все ушли в заранее приготовленные укрытия. Пока где-то невдалеке идет бомбежка, мы перекуриваем, отдыхаем, знакомимся с бойцами железнодорожного батальона.

Я познакомился с бойцом, который воевал под Одессой. Тех, кто побывал там в августовские и сентябрьские дни, связывают узы гораздо более крепкие, чем обычное землячество. И хотя с Алексеем Филипповым мы воевали в разных частях, все равно встреча эта была радостной.

Алексей начал войну на реке Прут. Потом оборонял Одессу. На крейсере «Красный Кавказ» в последние дни обороны эвакуировался в Севастополь. Воевал на Перекопе, был свидетелем гибели бронепоезда «Орджоникидзевец».

Когда бомбежка кончилась, мы вышли из укрытий, и снова закипела работа.

А тем временем лейтенант Зорин отправился к пехотинцам на разведку. Узнав, что «Железняков» готовится прийти им на помощь прямым путем, армейцы помогли Зорину тщательно изучить позиции врага. На карте нашего разведчика отмечались скопления войск, батареи, пулеметные точки, доты и дзоты противника.

Настал час, и бригады доложили: работы на всем пути закончены.

Вернулся лейтенант Зорин с точно нанесенными на карту целями. Вернулся он не один: вместе с ним пришли две миловидные девушки – Оля Доронькина и Зора. Сразу же явились к командиру и заявили, что не уйдут с бронепоезда, будут вместе с бойцами ходить в боевые рейсы.

До войны девчата учились в фармацевтической школе, но не закончили ее. Когда враг ворвался в Крым, они пошли в военкомат и потребовали отправки на фронт. По молодости им отказали. Но девушки не хотели мириться с этим. Они своими глазами видели бомбежки, руины красавицы Ялты, трупы детей, женщин.

2 ноября вместе с отступающими воинскими частями они ушли в Севастополь. Шли по ночам, лесными тропами: фашисты бомбили все дороги.

В Севастополе Оля и Зора некоторое время работали в штольнях, помогали оборудовать подземный госпиталь. Там они и встретились с лейтенантом Зориным, который нередко заходил туда к раненому Косте Мегере. Девушки уже слышали о боевых делах «Железнякова», и они сразу же начали уговаривать лейтенанта взять их на бронепоезд. Тот отшучивался, но девчата были настойчивы.

Капитан Саакян вначале и слушать не хотел о том, чтобы зачислить их в экипаж, но под конец сдался.

Так семья железняковцев пополнилась еще двумя бойцами.

Бронепоезд стоял под парами в Троицком тоннеле. Когда стемнело, прозвучала команда, и поезд двинулся по новой ветке. На всем ее протяжении были выставлены дозоры. Путевые обходчики – пожилые севастопольские железнодорожники – встречали нас светлячками фонарей: путь свободен!

Вот и исходные позиции. Поезд сбавляет скорость. Теперь он движется медленно, бесшумно. Кругом стоит тишина, лишь слышится посвист ветра да постукивают колеса. Бойцы застыли на своих постах. Слева от нас, кажется, совсем недалеко, потрескивают выстрелы, короткими очередями постукивают пулеметы. Передовая не спит.

Низко нависло темное ночное небо. На земле светится рано выпавший снег, ставший уже серым от копоти. В пулеметные амбразуры со свистом врывается холодный ветер. Стволы орудий, минометов и пулеметов наведены в сторону врага. Приглушенно звучат команды.

У пулеметов – в полной готовности вся команда. Рядом со мной – Шапошников. У него строгое и решительное лицо. Ни тени растерянности или страха.

Наклоняюсь к нему:

– Ну, как, не страшно?

– Нет, товарищ старшина, не страшно. Скорее бы бить врага.

И сразу же после его слов громко прозвучала команда:

– Левый борт, огонь!

Грохот орудий разнесся над степью. Бронепоезд обрушил на врага сокрушающий удар.

Прямо впереди вспыхнул фашистский прожектор. Приказываю Шапошникову погасить. Несколько очередей, и прожектор слепнет.

Залпы следуют один за другим. Подали свой могучий голос артиллерия и минометы первого сектора обороны. Вражеский передний край весь в огне.

Придя в себя, немцы открывают беспорядочную стрельбу, выдавая свои огневые точки. Нам того и надо. Сразу же по вспышкам бьют наши пушки и пулеметы.

В стане врага пожары. Их зарево осветило местность, помогая нам вести бой. Но и противнику нас видно. Его снаряды падают все ближе и ближе. Ярким светом освещают местность вражеские ракеты. Над нашими головами проносятся цветные пунктиры трассирующих пуль. От взрывов снарядов звенит в ушах.

Увлеченные боем, железняковцы не сразу заметили, как вспыхнула бочка с горючим на балластной площадке. Горящая жидкость разлилась по всей платформе, и та заполыхала факелом, демаскируя бронепоезд.

Немцы открыли ураганный огонь. Нужно как можно скорее уходить с опасного места.

– Полный назад! – приказывает командир машинистам.

Мчимся на всех парах. А платформа горит. Никто не догадался отцепить ее вовремя, а сейчас, на полном ходу, это уже невозможно.

А взрывы грохочут справа и слева.

– В укрытия! – приказывает командир.

Все попрятались в казематы. Но нет, не все. Никто не видел, как младший лейтенант Андреев прыгнул на горящую площадку. Сбросить бочку он уже не мог, да и не было смысла. Свесившись с платформы, сделал попытку разомкнуть сцепляющее устройство. Ценой нечеловеческих усилий он добился этого. Но дорога вела под уклон, и отцепленная платформа продолжала катиться за бронепоездом.

Снаряды падали все кучнее. Один из них попал в угол башни первой бронеплощадки. Нас так тряхнуло, что все подумали: летим под откос. Нервы у всех были напряжены до предела. Но катастрофы не произошло.

Еще несколько километров, и поезд выйдет в безопасное место. А сейчас останавливаться нельзя. В стереотрубу за действиями Андреева внимательно следит командир. Да и так хорошо видно, как он мечется по платформе, отбиваясь от огня. Одежда на нем дымится. Вот он что-то поднимает и сразу же бросает на платформу: раскаленный металл обжигает руки. Снова поднимает. Мы догадываемся: это тормозной башмак.

Младший лейтенант перевешивается с платформы. Не достать! Тогда он откладывает башмак и хватает все, что попадается под руку: ломы, кирки, лопаты. Бросает их под колеса. Платформу, конечно, так не остановить, но ход ее замедляется.

Схватив тормозной башмак, Андреев спрыгивает на насыпь и сует его под колесо. Платформа с грохотом налетает на препятствие, встает дыбом и валится набок. С нее скатываются запасные рельсы и шпалы – и все это, раскаленное, дымящееся, рушится на младшего лейтенанта.

Мы стоим потрясенные: погиб наш отважный друг…

Но он не погиб. Падая, Андреев попал в канаву. Она и спасла его. Наши разведчики, оказавшиеся поблизости, вытащили Андреева из-под груды рельсов и шпал, сорвали с него тлеющую одежду. Младший лейтенант был без сознания, весь в ожогах.

Примерно через километр бронепоезд остановился. К месту падения платформы побежали Головенко, фельдшер Нечаев и еще несколько бойцов. Они-то и встретили разведчиков, которые бережно несли Андреева.

Всех нас до глубины души взволновал поступок комсомольца Павла Андреева. Человек о жизни своей не думал, спасая бронепоезд, своих товарищей. Придя в себя, он первым делом спросил, как мы вышли из-под обстрела. Моряки горячо благодарили его за самоотверженный поступок, а он даже не захотел слушать слова благодарности:

– Да бросьте вы! Каждый из вас поступил бы так же, будь на моем месте.

Ехать в госпиталь Андреев наотрез отказался, остался на бронепоезде. И такая отчаянная жизненная сила оказалась в этом человеке, что он уже через неделю стал подниматься на ноги. Врач, который регулярно навещал его, не переставал удивляться:

– Вот она, молодость…

Спустя десять дней коммунисты бронепоезда единогласно приняли Павла Андреева в партию. Его представили к правительственной награде.

Глава XIV. Письма из тыла

Враг бросал на Севастополь все новые и новые силы, стремясь во что бы то ни стало захватить его, выполнить приказ гитлеровской ставки. Но все их попытки разбивались о мужество защитников города.

Гитлеровский план захвата Севастополя рухнул. Фашистское наступление было сорвано.

21 ноября гитлеровцы прекратили штурм Севастополя, начали подтягивать резервы, чтобы хоть как-то пополнить свои потрепанные части. Черноморская крепость выстояла. Десятки тысяч вражеских солдат и офицеров нашли могилу у ее стен.

Мы использовали передышку, чтобы отремонтировать паровозы и бронеплощадки, пополнить боезапас. На бронеплощадки поставили часть нового вооружения. Одно из старых орудий заменили двумя новыми автоматическими пушками. На второй бронеплощадке вместо четырех 82-миллиметровых минометов поставили три полковых. Прибавилось и пулеметов: теперь их у нас восемнадцать.

На восьми километрах главного пути произвели восстановительные работы. Все это личный состав делал своими силами под руководством Головенко и Андреева.

Работали самоотверженно. Наравне со всеми трудились и девушки. Если кто-нибудь пытался переложить их труд на себя, они обижались: «Не хотим быть иждивенками». А ведь они добровольно взяли на себя и другие, дополнительные обязанности: чинили краснофлотцам обмундирование, стирали белье, занимались уборкой.

Особенно старательной, трудолюбивой была Нина Остроухова. Она работала кочегаром на паровозе. Для девушки это нелегкий труд, но Нина еще помогала готовить пищу, разносила ее, мыла посуду.

Как-то мы уже заканчивали обедать, когда налетела вражеская авиация. Бронепоезд был надежно укрыт в тоннеле, а мы, чтобы не задохнуться от дыма в подземелье, вышли на свежий воздух. Как только самолеты пошли в пике, все спрятались в укрытии. Вдруг кто-то забеспокоился:

– А где Нина Остроухова?

Мы бросились к выходу. Каждого охватила тревога за девушку: что с ней, жива ли?

Каково же было наше удивление, когда мы увидели ее с грудой посуды в руках. Кругом свистят осколки, а она собирает оставленные нами миски и котелки. Чуть ли не силой втащили ее в тоннель.

Работы по ремонту пути продолжались. Железнодорожники соорудили новую водоразборную колонку. Запасли впрок топлива. Для погрузки угля построили примитивные подъемники.

В те дни мы занимались не только хозяйственными делами. Моряки упорно учились, оттачивая мастерство стрельбы из орудий, минометов, пулеметов. Учились стрелять и девушки. Лучше всех овладела пулеметом Оля Доронькина.

В то же время по инициативе комсомольского бюро бойцы изучали железнодорожное дело, чтобы в любой момент заменить ремонтников.

Через несколько дней бронепоезд снова стал выходить на боевые задания. Командиры вместе с разведчиками облазили весь передний край, во всех деталях изучили оборону противника, опорные узлы и огневые средства.

Во время рейсов вели огонь в основном от Мекензиевых высот и Шаровой выемки.

Стрельбу корректировали лейтенанты Молчанов и Майоров с группой разведчиков. После каждой стрельбы командир делал разбор.

На бронепоезде была сильная партийная организация, возглавляемая Василием Андреевичем Головенко. Коммунисты задавали тон и в бою. В дни первого штурма Севастополя партийная организация значительно выросла.

Молодежь вступала в комсомол. На бронеплощадках шутили: у нас еще не подали заявления в комсомол пулеметчик Сикорский да вестовой кают-компании дядя Миша Силин. Это самые «молодые» наши бойцы – обоим под пятьдесят.

Приезжал к нам Митраков – бывший комиссар первого морского полка в Одессе, а теперь заместитель начальника политотдела береговой обороны. Встретились мы с ним, как родные.

Но взволновала меня эта встреча не только потому, что я снова увидел дорогого мне человека. Была и другая причина – он прибыл к нам, чтобы проверить, как мы работаем с людьми. Мнением такого опытного политработника мы все очень дорожили.

Митраков остался доволен деятельностью комиссара Порозова и партийной организации. Похвалил и комсомольцев бронепоезда.

О нас очень часто пишут в газетах. Каждую такую статью комиссар Порозов читает вслух, а затем сообща ее обсуждаем. Газеты пишут, что моряки бронепоезда с честью несут на своем знамени имя легендарного героя гражданской войны Анатолия Железнякова и по праву занимают почетное место среди храбрых защитников Севастополя. Приятно такое слышать.

Однажды во время передышки нам привезли новый кинофильм. Назывался он «Героический Севастополь». В нем были показаны и бои на Ишуньских позициях, где морская пехота мужественно сдерживала натиск фашистских банд. Картина с первых же кадров приковывала к себе внимание. С напряжением смотрели бойцы на отражение вражеской атаки. Яростно ведут огонь пулеметы. Прищурив глаза, строчат автоматчики. Кругом рвутся снаряды, мины, все утопает в серой пыли, перемешанной с дымом.

И вот – самый волнующий момент. Бойцы морской пехоты, сняв бушлаты и надев лихие бескозырки, вдруг выскочили из окопов и во весь рост устремились в контратаку. Впечатление такое, словно мы сами бежим вместе с пехотинцами, яростно стреляем, кричим во всю мощь матросских глоток «полундра! ура!». Вот они уже достигли вражеских окопов, орудуют штыками и прикладами. Мы видим, как фашисты, оставляя убитых и раненых, позорно бегут.

Сильные, потрясающие кадры. Вот точно так же шли в штыковые атаки защитники Одессы. Мелькнула мысль: каким же смелым, бесстрашным должен быть кинооператор, чтобы заснять такие эпизоды! Ведь ему нужно было находиться в окопах переднего края, снимать под градом пуль и осколков, вместе с бойцами бежать в атаку.

Кадры боя сменились будничными эпизодами. На экране крупным планом показывались те, кто только что выдержал натиск гитлеровцев и одержал победу в решительной схватке. И вдруг я вижу знакомое лицо. Под козырьком стальной, каски чуть прищуренные глаза, в руках автомат, на плечи накинута плащ-палатка. На груди скрещенные пулеметные ленты, на поясе граната. «Костя Ряшенцев», – узнал я, прежде чем диктор назвал его имя. Тот самый боец-автоматчик, портрет которого я видел на Приморском бульваре. Что ж, я не ошибся тогда: не только вид этого бойца, но и его боевые дела олицетворяли образ защитника Севастополя.

Фильм произвел на всех незабываемое впечатление. И каждый железняковец еще сильнее ощутил свою ответственность за судьбу родного города.

Когда вышли из затемненного помещения, солнце уже клонилось к горизонту. Утих поднявшийся с утра ветер. Бронепоезд стоял у входа в Цыганский тоннель. Из труб паровозов вился легкий белый дымок.

Ждем разведку. Команда готовится к выходу.

Пока есть немного свободного времени, собираю членов комсомольского бюро. На наше заседание приходят и командир с комиссаром.

Первый вопрос о рекомендации в партию Борису Кочетову. Товарищи попросили лейтенанта рассказать автобиографию.

Чуть выше среднего роста, по-военному подтянутый, он поднялся, огляделся вокруг. Его большие черные глаза словно спрашивали: о чем же говорить, когда биография только начинается… Он еще раз взглянул на товарищей и улыбнулся своей удивительно белозубой улыбкой. Говорил с едва уловимым украинским акцентом и заметно волновался, словно боялся упустить или недосказать что-то особенно важное.

– Родился на Полтавщине, в крестьянской семье. Отец погиб в гражданскую. На флот пошел по комсомольскому набору. Окончил училище, стал командиром. На войне с первого дня, боевое крещение получил под Очаковым. Теперь вот – на бронепоезде…

Рассказ лейтенанта дополнили товарищи. Говорили о его характере, отличном знании артиллерийского дела, а еще о том, что его бронеплощадка в каждом бою наносит ощутимый урон врагу.

Выступил и командир бронепоезда. Напомнил случай, когда Кочетов, увидя, что у орудий никого нет (люди попадали от резкого толчка при внезапной остановке поезда), сам встал к пушке и открыл огонь по самолету.

– Я упрекнул его тогда: командиру бронеплощадки вовсе незачем превращаться в наводчика и замкового. А вообще-то лейтенант поступил правильно. Его пример сильно подействовал. От растерянности у матросов и следа не осталось.

Члены бюро единодушно приняли решение: дать комсомольцу Кочетову рекомендацию в партию.

Заседание подходило к концу, когда дежурный доложил, что на бронепоезд прибыли командующий и член Военного совета Приморской армии. Через несколько минут весь экипаж выстроился в тоннеле. Генерал И. Е. Петров поблагодарил железняковцев за активную помощь пехотным подразделениям.

– Довольна пехота вашей боевой работой, вот и попросили нас с бригадным комиссаром Кузнецовым передать вам сердечное спасибо, – говорил генерал. – А еще мы приехали, чтобы вручить вам подарки, которые народ прислал защитникам Севастополя.

Командующий показал рукой на автомашину, кузов которой был доверху нагружен посылками.

Бригадный комиссар М. Г. Кузнецов поздравил железняковцев с боевыми успехами, рассказал о последних новостях на фронте и в стране, ответил на вопросы краснофлотцев и командиров.

Каждому моряку вручили посылку. С волнением раскрывали мы их. Пусть и немудреным было их содержимое: теплые носки, варежки, кисеты, махорка, колбаса, печенье, носовые платки, туалетное мыло, одеколон, но все это было согрето горячей любовью и заботой незнакомых и столь дорогих нам людей.

В каждой посылке письмецо. Письма были от девушек, школьников и самые дорогие – от матерей, наших солдатских и матросских матерей. Скупые строки, но сколько в них веры в победу, в тех, кто отстаивает свободу и счастье народа.

Люди тыла рассказывали о своих трудовых делах, но ни в одном письме не было жалоб на трудности, на нехватку продовольствия, на то, что приходится (мы знали это) работать в цехах с утра до вечера, а то и сутками, чтобы дать фронту вооружение, боеприпасы, обмундирование.

Читали эти письма матросы, и у многих влажнели глаза.

«Здравствуй, далекий наш, родной дядя-воин! – выведено печатными буквами. – Пишет тебе Таня. Мне исполнилось семь лет. Мама моя погибла, когда мы эвакуировались, при бомбежке. Папа на фронте. Мы живем с бабушкой. На дворе пурга, а бабушка вяжет носки и варежки для вас, чтобы вам не было холодно. Ведь вы на фронте защищаете нас. Когда победите фашистов, приезжайте к нам на север, а возможно на Украину, когда мы вернемся обратно».

В моей посылке – папиросы, мыло, шерстяные носки, шарф, одеколон и даже четвертинка спирта. Сверху конверт. В нем письмо и фотография молоденькой девушки.

Юное красивое лицо. Широко раскрытые глаза устремлены на меня восторженно и доверчиво.

Девушка, далекая и незнакомая, пишет воину-фронтовику:

«Я работаю на Орском мясокомбинате, заменила отца, коммуниста. Он добровольно ушел на фронт. Его не брали, так как у нас шесть душ несовершеннолетних детей. Мне, старшей, шестнадцать лет. И мама больная. Но он ушел, и мы знаем, что так надо. Директор комбината очень хороший человек, помогает нам.

Я работаю хорошо, получаю премии. Работать приходится по 12 и 14 часов в сутки. А другой раз и неделями из цехов не выходим. Но я не устаю. Я рада, что своим трудом помогаю вам. Так говорит наш директор.

У меня большая радость: меня приняли в комсомол. Я очень хочу учиться на курсах медсестер, организованных при комбинате.

Дорогой мой далекий воин! Бей фашистов, не оставляй их, поганых, на нашей земле. Возвращайтесь с победой, приезжайте к нам в Орск. Мы будем очень рады вам.

Клава».

Прочитал я, и как-то радостно, тепло стало на душе, нахлынули воспоминания о доме, о далеком детстве…

Детство… Оно было нелегким. Родился я в грозном 1918 году, когда по всей стране пылала гражданская война.

На Лискинский мост через наше село Петренково наступали из-за Дона красновские банды. Шли сильные бои.

Отец после тяжелого ранения и болезни находился дома, но в эту ночь ушел в лес. Он хорошо знал, что деревенские кулаки не простят ему, красному командиру, активной деятельности по установлению Советской власти на Дону.

Красновцы взяли село. Вместе с кулаками они сразу же начали зверские расправы над деревенскими активистами. Не пропустили и наш дом. Все перерыли, искали отца. Избили мать, бабушку. На ночь сделали засаду в доме.

В семье знали, что отец вот-вот должен прийти, чтобы забрать нас и увезти к родственникам на хутор Довжик. Все были в растерянности, кроме бабки Мавры. Она споила самогоном двух солдат, оставшихся в засаде, и те спокойно уснули. А ночью пришел отец, забрал семью и повел через огороды к мосту.

Не переставая лил дождь. Все промокли до нитки. Меня отец спрятал у себя за пазухой – ведь мне еще и недели не было.

На мосту – столпотворение, тысячи беженцев стремились быстрее переправиться на ту сторону Дона, чтобы не попасть в руки красновских карателей.

Белогвардейцы открыли огонь. Под напором толпы рухнули перила, многие упали в реку. Свалился в воду и отец со мной и моим старшим братом Мишей. Мать с двумя детьми вернулась домой. Не успела обогреться, как нагрянули контрразведчики. Ей тут же учинили допрос. Били, истязали, выспрашивали об отце. Потом бросили в подвал, а сами разграбили, растащили все, что было дома.

Отец, несмотря на ранение, все-таки сумел удержаться на воде, а затем выбраться со мной на берег. Старший брат утонул.

Вскоре отец присоединился к красным частям. Надо мной взяли шефство медицинские сестры и отвоевали у смерти.

Через день, получив подкрепление, наши войска пошли в наступление. Отец провел отряд плавнями. Беляки не предвидели, что с этой стороны окажутся красные, и безмятежно спали. Село было освобождено.

Эту историю знал каждый мальчишка нашего села. Сверстники называли меня Колькой-буденновцем, потому что я долго носил старый буденовский шлем. Позднее отец часто говорил: «Вырастешь, Колька, – будешь военным: не зря побывал в ледяной донской купели и под красновской шрапнелью…»

Его слова сбылись. Правда, я не стал конником, как отец, но старался – воевать так, чтобы ему – кавалеру трех Георгиевских крестов и владельцу сабли, подаренной Буденным, – не было стыдно за своего сына…

Пока я предавался воспоминаниям, вокруг меня собрались краснофлотцы. Подошел и Ваня Шапошников. В руках письмо.

– Вот, комсорг, читай…

Хорошее, проникновенное письмо получил Ваня. Читаю вслух: «Я знаю, вы храбрый боец…»

Читаю, а сам краем глаза слежу за Шапошниковым. Он даже побледнел от волнения.

– Читай, старшина, читай, – торопит он.

«Я горжусь вашим мужеством, военной отвагой. Я верю: вы добьетесь победы, очистите нашу землю от фашистских захватчиков…»

Моряки внимательно слушают, о чем говорится в письме. Оно адресовано каждому из них и всем тем, кто с оружием в руках защищает нашу великую Советскую Родину.

Первым прерывает молчание Иван Шапошников.

– Секретарь, разреши сказать несколько слов! Он взбирается на площадку и срывает с головы бескозырку.

– Слышали, что в письме написано: «Я знаю, вы храбрый боец»… Это не про меня. Но клянусь: сколько хватит сил, до последнего дыхания буду бить фашистов. И мне не стыдно будет получать такие письма.

Вслед за Шапошниковым на бронеплощадку поднялся старшина Дмитриенко.

– После таких писем хочется сейчас же ринуться в бой, – подняв над головой несколько конвертов, говорил он. – Это не простые письма – это народ пишет, и мы выполним его волю. За сожженные города и села, за поруганную землю, за слезы и кровь советских людей мы отомстим гитлеровцам лютой карой.

Брали слово и другие моряки. Говорили страстно, клялись еще беспощаднее громить врага.

Командующий и член Военного совета вышли из вагона и с интересом следили за нашим стихийным митингом. Потом бригадный комиссар обратился к морякам.

– Вы очень хорошо говорили. Будем надеяться, что в ближайшие дни сумеете подтвердить свои слова делом…

Уехали гости, разошлись по своим местам матросы. А я снова достал фотографию Клавы, перечитал письмо.

Клава, Клава, какая же ты, должно быть, милая и славная девушка… Неужели ты так и промелькнешь в моей судьбе, не оставив следа? И уже тогда я понял, что образ этой девушки навсегда останется в моем сердце.

Так оно и случилось. И я бесконечно благодарен судьбе, что именно мне досталась тогда посылка чудесной девушки, той самой, которая после войны стала спутницей моей жизни, моей женой.