Текст книги "Русский диверсант абвера. Суперагент Скорцени против СМЕРШа"

Автор книги: Николай Куликов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 3
Будни контрразведки «Смерш»

Октябрь 1944 года, район Смоленска.

Когда агент абвера Яковлев по кличке Крот почувствовал махорочный дым и в голове его мелькнула мысль о молодом солдате-разгильдяе из оцепления, то от истины он был в общем-то недалек. Только солдат этот был уже не молод, успел понюхать пороху на фронте и к подразделению контрразведки «Смерш» был прикомандирован совсем недавно. Звали его Зыкин Алексей Иванович, имел он звание младшего сержанта и на фронте командовал отделением связистов. В Смоленске лечился в госпитале, куда попал после тяжелого осколочного ранения в живот. К счастью, врачи сумели поставить солдата на ноги: он не сомневался, что после излечения и выписки снова вернется на фронт, в свой полк. Но совершенно неожиданно младший сержант Зыкин попал в тыловую часть. Прямо из эвакогоспиталя его и еще нескольких солдат-фронтовиков, тоже выписанных после излечения, обмундировали по полной форме и направили в распоряжение военного коменданта города Смоленска. В комендатуре их уже дожидался молодой старший лейтенант, который с веселым блеском в глазах представился:

– Старший лейтенант Васильев! Поздравляю с началом службы в доблестном 23-м отдельном батальоне контрразведки «Смерш».

– Вот так номер! – даже присвистнул кто-то из прибывших. – Это что же, шпионов и диверсантов будем ловить?

– Вроде этого! – бодро отвечал старлей. – А если всерьез, то все узнаете в свое время, по прибытии в воинскую часть.

– Обед нам сегодня дадут? – задал вопрос совсем молоденький солдатик.

– Обязательно дадут! Потом догонят и еще добавят! – пошутил Васильев. – А сейчас – за мной, не отставать!

Во дворе комендатуры их ждал грузовой автомобиль – довольно новая отечественная полуторка, свежевыкрашенная в защитный цвет и с брезентовым верхом. Так началась новая глава в военной биографии Алексея Зыкина. А уже на следующую ночь он оказался вместе со своей ротой в том самом оцеплении, где позволил себе пару затяжек махоркой – в нарушение строжайшего приказа: «Не курить!» Вообще-то Зыкин был солдат дисциплинированный – да в «Смерш» кого попало не брали, – просто не проникся до конца важностью и спецификой новой службы. «Будут всякие тыловики, на фронте пороху не нюхавшие, боевому сержанту указывать! – возмущенно подумал он, когда ротный старшина распределял и инструктировал бойцов, каждого на своем участке оцепления. – Посмотрел бы я на тебя под бомбежкой и артобстрелом на передовой – это не в тылу по лесам всякую сволочь вылавливать!» Уже потом, после нескольких часов томительного ожидания, не выдержал Зыкин, отошел от своего более опытного напарника-оперативника в сторонку, якобы по малой нужде, а на самом деле курнуть «втихаря». Тут-то на него чуть не напоролся немецкий агент Крот, хотя, если бы напоролся, – кто знает, как бы все обернулось? Эта засада с оцеплением, выставленная вокруг места приземления немецких агентов-парашютистов, была организована, конечно, неспроста. Помогла, как это часто происходит в практике работы органов контрразведки, вроде бы случайность. Но, как говорят сами чекисты, ничего случайного в их работе не бывает. Недаром начальник отдела контрразведки подполковник Горобец любил повторять подчиненным:

– Случайность, товарищи, есть непознанная закономерность – так нас учит философия, а это наука серьезная.

…За три дня до выброски вражеского десанта под командой Яковлева в одном из райцентров Смоленской области появился высокий военный лет тридцати: в шинели с погонами капитана Красной Армии, в офицерских яловых сапогах и фуражке, с армейским вещмешком за плечами – ничем подозрительным он не выделялся. Но во время обычной проверки документов его задержал военный патруль, в состав которого входил оперативный работник-смершевец (что являлось тогда распространенной практикой). Сработала система специальных секретных контрольных меток и знаков, которую применяли органы контрразведки на бланках различных воинских документов: командировочных предписаниях, продовольственных аттестатах, справках из госпиталей и т. д. В этих бумагах проставлялись секретные обозначения, которые периодически менялись: лишняя или, наоборот, умышленно не напечатанная точка; не там проставленная запятая или точка вместо запятой; пропущенная как бы случайно буковка в слове и тому подобное. Этот нехитрый, но эффективный прием позволял выявлять и обезвреживать немало вражеских агентов. В данном случае задержанный «капитан» был немедленно доставлен под конвоем в Смоленск, в отдел контрразведки «Смерш». Допрос вел заместитель начальника отдела Миронов – крепко сбитый, коренастый мужчина лет сорока, с выбритой наголо головой. Кроме обычной гимнастерки с майорскими погонами и галифе, заправленных в сапоги, на нем была теплая безрукавка-телогрейка: в полуподвальной комнате для допросов было прохладно, печь еще не топили. Перед Мироновым на столе лежали изъятые у задержанного документы на имя Иванова Петра Ефимовича, в том числе удостоверение личности комсостава Красной Армии и партбилет.

Кроме документов, у «капитана Иванова» изъяли и доставили в отдел двадцать пять тысяч рублей (деньги по тем временам немалые), орден Красного Знамени, пистолет системы «ТТ» с двумя запасными обоймами и армейский вещмешок. В вещмешке – обычный набор командированного офицера и какие-то незначительные бытовые мелочи. Документы были сработаны безупречно, даже взносы члена партии исправно заплачены, в вещах и одежде при обыске ничего подозрительного обнаружено не было. Все было в порядке, за исключением контрольной метки, крошечной запятой, которая должна была отсутствовать в определенной строке бланка командировочного предписания. Согласно этому предписанию, капитан Иванов, командир роты 15-й стрелковой дивизии 1-го Прибалтийского фронта, был командирован штабом в г. Смоленск, во вновь формируемый запасной артиллерийский полк. Цель командировки, по обыкновению, была указана весьма расплывчато: «Выполнение задания командования». Пока «капитана» везли из комендатуры райцентра, где его задержали, местный оперативник сообщил по телефону данные из его удостоверения личности в отдел контрразведки в Смоленск. Оттуда связались с Управлением контрразведки «Смерш» 1-го Прибалтийского фронта и вскоре получили ответ: в списках личного состава 15-й стрелковой дивизии капитан Иванов Петр Ефимович не значится. Таким образом, перед началом допроса у майора Миронова был на руках сильный козырь против задержанного лжекапитана Красной Армии, и, как только того ввели в кабинет, Миронов не стал с ним церемониться и «разводить демагогию», как он сам выражался, – с ходу повел допрос в жесткой манере:

– По законам военного времени вражеские агенты-диверсанты, шпионы и прочие фашистские прихвостни-предатели могут быть расстреляны без суда и следствия по решению Особых отделов контрразведки «Смерш»! Посему даю тебе тридцать секунд на размышление: «или – или». Или ты немедленно начинаешь с нами сотрудничать и рассказываешь все – в этом случае у тебя появится шанс на жизнь. Или будешь молчать, а может быть, лгать и изворачиваться! Но не надейся играть в молчанку или провести нас, мы найдем способ развязать твой язык и докопаться до правды! Только тогда твою жизнь уже ничего не спасет, каяться будет поздно! Отвечай немедленно: кто ты, откуда, с каким заданием заброшен? Мы знаем, что ты немецкий агент-парашютист, – так что юлить не советую!

Конечно, у контрразведчика не было абсолютной гарантии, что перед ним вражеский агент, – в сети смершевцев попадалась весьма разношерстная публика: бывшие полицаи и другие предатели – пособники фашистских оккупантов, дезертиры, бандиты и прочий уголовный элемент. Иные из них имели неплохие фиктивные документы, не будучи агентами немецких разведслужб. Но в данном случае богатый оперативный опыт подсказывал майору, что перед ним агент-парашютист абвера, и, скорее всего, это его первая заброска в советский тыл: уж слишком напряженно держится, явно чего-то боится и нервничает, хотя и пытается это скрыть. («Опыта маловато?») При этом прекрасно экипирован, снабжен почти безупречными документами – на самодеятельность это не похоже! Задержанный между тем стоял посередине кабинета, держа руки за спиной, это был еще молодой мужчина, высокий и худой, с невыразительным лицом. На нем мешковато сидело офицерское обмундирование, в котором его задержали, – не хватало только фуражки на голове и ремня, изъятого при аресте вместе с кобурой и пистолетом в ней. Офицерские погоны пока не срывали, оставили до окончательного выяснения личности – вдруг все-таки ошибка и офицер настоящий, наш! Кстати, бывало и такое: задерживали людей, а потом, разобравшись, извинялись и отпускали – на войне все бывает. «Не похоже на ошибочное задержание, – думал майор, внимательно наблюдая за „капитаном“, – вон как вибрирует: кулаки то разожмет, то сожмет так, что костяшки пальцев побелеют. Лицо тоже бледное, а после моих слов побледнел еще больше, волнуется – а с чего бы, если он „наш“? „Настоящий“ офицер будет возмущаться, кричать, но без такого внутреннего нервного напряжения: чего ему бояться, разберутся и отпустят!» Майор Миронов, хороший физиономист и наблюдательный оперативник, отмечал и затравленный взгляд исподлобья, который задержанный бросал то на него, то на младшего лейтенанта-стенографиста, сидящего в углу кабинета за пишущей машинкой. По всему было видно, что в арестованном мужчине шла какая-то напряженная внутренняя борьба – это состояние длилось не более минуты, потом он как-то сник, ссутулился еще больше и, не поднимая взгляда, заговорил хриплым голосом:

– Я, Раскольников Петр, бывший рядовой Красной Армии. Попал в плен летом сорок третьего в районе Курска. В начале 1944 года был завербован немецкой разведкой в лагере для военнопленных под Ригой – это в Латвии, шталаг 1742: не хотел подыхать от голода, холода и побоев! Жить хотел!!

Последние слова Раскольников произнес с каким-то истерическим надрывом, словно пытаясь найти себе хоть какое-то оправдание, а может быть, даже вызвать сочувствие.

«Ишь ты! – подумал майор. – Да не хочешь ли ты меня разжалобить, предатель хренов?» Но вслух произнес вполне спокойно:

– Давайте дальше – где вас учили?

– Окончил разведшколу абвера под Кенигсбергом, кроме того, прошел спецподготовку по диверсионному делу в местечке Фриденталь.

– Во Фридентале кто главный?

– Майор СС Скорцени.

– Ясно, садитесь. – Миронов указал на стул почти в центре кабинета, который был накрепко привинчен к полу напротив стола следователя, – обо всем подробнее напишете позже. А сейчас отвечайте быстро и четко на мои вопросы: где и когда вы были заброшены на советскую территорию? Сколько человек забросили вместе с вами и где они? Наконец, какова цель заброски?

– Нас трое: я и еще два агента. Выброшены на парашютах к северо-западу от Смоленска трое суток назад. При приземлении один из нас сломал ногу, он с напарником сейчас в лесу, в заброшенной охотничьей избушке – это километров пятнадцать от райцентра, где меня задержали. Наша цель: найти место для приема десанта – до десяти парашютистов, точное число не знаю.

– Когда ожидается выброска? – быстро спросил Миронов и повернулся к стенографисту, взглядом давая понять: «Не пропусти ни единого слова!»

– Примерно через трое суток, точнее нам сообщат из разведцентра абвера позже – когда мы передадим координаты площадки для приема десанта.

– Что потом, после выброски основной группы?

– Потом мы должны поступить в распоряжение их командира, что дальше – не знаю, я вообще мало знаю, я даже не старший нашей тройки, – Раскольникова словно прорвало, он зачастил, как из пулемета, – немцы мне не доверяли, да, не доверяли, и знаю я совсем мало! Вот старший наш, сволочь фашистская, – вы его тряханите, да как следует! А я к вам шел, когда меня в райцентре военный патруль задержал, я как раз хотел сдаться, клянусь! Это моя первая выброска, и сразу хотел к вам – в органы! Клянусь, товарищ майор!

– Я для тебя не товарищ! Волк тамбовский тебе товарищ, а я для тебя «гражданин следователь»! – Миронов хлопнул по столу кулаком так, что Раскольников вздрогнул и испуганно замолк.

«Вот ведь гад, еще немного, и, поди, в ноги бы кинулся, – брезгливо подумал майор. – К нам ты шел! Так я тебе и поверил!» Таких, как этот, Миронов повидал на допросах предостаточно, в искренность их не верил и причислял к разряду «законченных сволочей» и трусов, готовых на все ради сохранения своей поганой шкуры. Но сейчас контрразведчику было не до эмоций – он энергично и напористо продолжал допрос:

– Где радист с рацией, в лесу?

– Так точно, гражданин следователь, – угодливо затараторил Раскольников, – радист сломал ногу, с ним старший группы. Меня послали в райцентр раздобыть медикаменты для раненого, состояние у него очень плохое. Старший наш в медицине кумекает, написал, какие лекарства надо достать: главное, пенициллин велел принести, ну, еще два-три названия, в записке указано.

– Где же ты их собрался доставать?

– Думал, в больнице или в аптеке какой. Старший велел заплатить сполна, за большие деньги, мол, все можно купить. Но я ведь и не собирался, я к вам шел, да, к вам…

– Слышал уже! Нечего тут демагогию разводить! – снова резко оборвал агента майор. – Теперь слушай сюда, как говорят в Одессе: твой шанс на жизнь – эти двое твоих дружков в лесу! Все остальное – это пустая болтовня для наивных дурачков, но только не для нас. Ты понял? Отведешь нас к ним сегодня же! Когда тебя ждут назад?

– Ну, обещал быть к вечеру, часов в девять-десять, как получится.

– Так, – майор Миронов посмотрел на часы, – сейчас восемнадцать тридцать пять.

Потом он нажал кнопку звонка на краю стола, и в дверях кабинета появился солдат-конвоир.

– Задержанного в камеру! – приказал майор. – Передай дежурному, пусть покормят, этот «спортсмен» должен быть сегодня вечером в хорошей форме!

«Спортсменами», иногда «паршами» контрразведчики из «Смерша» называли между собой немецких агентов-парашютистов. Сейчас майора Миронова охватило возбужденное состояние, чем-то напоминающее азарт охотника (если такое сравнение уместно), напавшего на след крупного хищника и готового к преследованию и схватке. Он связался по телефону с начальником Управления контрразведки «Смерш» военного округа генерал-майором Орловым, вышестоящим руководителем в отсутствие начальника отдела – подполковник Горобец находился в Москве, в командировке. Разговор с генералом не занял много времени: Миронов подробно доложил о задержании вражеского агента, а также о его напарниках в лесу. Получив «добро» на их захват, майор соединился с дежурным по 23-му отдельному батальону:

– Алло, дежурный? Васильев, ты? Говорит Миронов, слушай приказ: через час шестнадцать бойцов с офицером должны прибыть в отдел контрразведки – с оружием и полным боекомплектом, едем на боевую операцию! Передай завгару, чтоб бензину на грузовике было под завязку, полный бак – не так, как в прошлый раз! Ты все понял?

Майор сделал еще один звонок – дежурному по отделу:

– Капитана Горячева ко мне! Да, разыскать немедленно!

Потом Миронов встал со стула, потянувшись, подмигнул стенографисту, который проверял и правил отпечатанный протокол допроса, и с удовольствием закурил папироску, свой любимый «Казбек».

…Через час двадцать минут от отдела контрразведки, небольшого двухэтажного деревянного здания почти в центре Смоленска, отъехали два автомобиля: впереди легковая «Эмка», за ней та самая грузовая полуторка с брезентовым верхом. В черной легковушке, рядом с молодым водителем-сержантом по имени Николай, находился Миронов, руководитель операции. На заднем сиденье, между двумя офицерами-контрразведчиками, – вражеский агент Петр Раскольников. Один из офицеров, капитан Виктор Горячев, опытный «волкодав» (так называли в «Смерше» мастеров экстра-класса по розыску и захвату агентов-парашютистов), высокий и широкоплечий брюнет, казался старше своих двадцати семи. Второй, лейтенант Сергей Горохов, наоборот, выглядел совсем мальчишкой, тщедушным и худым, хотя ростом почти не уступал Горячеву. Лейтенант явно старался напустить на себя суровый вид бывалого вояки, но это ему плохо удавалось: Горохову исполнилось всего восемнадцать, и только месяц назад он окончил ускоренные курсы младших офицеров. Естественно, рвался на фронт и считал свое теперешнее назначение позорной отсидкой в тылу.

В кабине полуторки, на месте пассажира, восседал старший лейтенант Васильев, рядом с ним шофер – веселый пожилой хохол старшина Барабаш. В кузове грузовика, под брезентом, молча теснились вооруженные автоматами «ППШ» шестнадцать бойцов дежурного взвода отдельного батальона «Смерш».

От Смоленска до райцентра ехали около полутора часов, потом по лесной дороге – еще минут двадцать-тридцать. Наконец машины остановились, и майор приказал построить бойцов для короткого инструктажа. С офицерами-оперативниками Миронов детально обсудил план захвата агентов-парашютистов в лесной избушке еще по дороге. Раскольникову также подробно объяснили, как следует себя вести для успешного исхода операции (от чего, кстати, зависела его жизнь). К рядовым бойцам майор обратился с короткой напутственной речью:

– У вас толковый командир, перед поездкой он вас подробно проинструктировал – так, Васильев? Потому много говорить не буду! Старший лейтенант пойдет впереди, он бывал здесь раньше и знает подходы к охотничьей сторожке, где должны находиться двое вражеских шпионов. За ним иду я со своими оперативниками, водителем и арестованным – остальные без шума двигают за нами. У автомобилей остается старшина Барабаш, с ним рядовой Слепченко. До избушки отсюда ходу минут двадцать – так, Васильев?

– Так точно, товарищ майор! По лесной тропинке неспешно дойдем минут за двадцать – двадцать пять. Главное: идти тихо, чтоб никакого шума, разговоров, и не дай бог нарушить светомаскировку!

– Все поняли? Ну, так вперед, и чтобы никакой самодеятельности! – заключил Миронов.

Отряд двинулся, стараясь не шуметь, узкой полузаросшей тропинкой по темному осеннему лесу. Шли около получаса, наконец идущий впереди Васильев поднял правую руку – сигнал остановиться. Вдалеке, в неясном лунном свете, показалась среди деревьев лесная поляна, а на ней, на дальнем ее краю, – маленький охотничий домик-избушка: свет в окнах не горел, печь не топилась, и ветхая постройка выглядела нежилой. По команде Миронова старлей со своими бойцами начали бесшумно рассредотачиваться по лесу, образуя кольцо оцепления среди деревьев и в кустах малины на дальнем краю поляны. Сам майор и его группа обогнули домик с тыльной стороны, где не было окон, и стремительной перебежкой достигли бревенчатой стены; офицеры держали в руках пистолеты «ТТ», шофер Николай взял на изготовку автомат. Капитан Горячев слегка хлопнул абверовского агента по спине и знаком показал: «Действуй!» Раскольников, имевший испуганный и затравленно-обреченный вид, облизнул пересохшие губы, согласно кивнул (деваться все равно было некуда) и двинулся за угол, к окошку. Был он в шинели при погонах и фуражке – ремень с пустой кобурой ему тоже вернули вместе с вещмешком: таким образом, вид имел тот же, что и утром, когда уходил. Раскольников тихонько постучал условным стуком в закрытую ставню, выждал, потом стукнул еще раз. Обе половинки ставни чуть приоткрылись, и из темноты раздался тихий голос:

– Петр, ты?

– Да я, помоги! Зацепило меня слегка в перестрелке, напоролся в райцентре на чекистскую засаду, еле ушел.

– Сейчас выйду, подожди!

Как только дверь избушки открылась и на низкий порожек осторожно вышел, держа в руках автомат, невысокий человек – из-за угла на него молниеносно обрушился в прыжке капитан Горячев. Он мгновенно «отключил» врага своим коронным приемом – ударом ребром ладони под ухо, одновременно другой рукой блокировав автомат: так, вдвоем, они и повалились на землю. В ту же секунду от другого, дальнего, угла метнулись к открытой двери и ворвались внутрь двое: майор Миронов, с фонариком в одной и пистолетом в другой руке, и, на шаг позади, сержант-водитель с автоматом. Лейтенант Горохов оказался с наружной стороны у открытых ставней окна, перекрыв пути возможного побега из избушки и не забывая держать в поле зрения испуганного, прижавшегося к стене Раскольникова. Внутри майор высветил фонариком в углу почти пустой комнаты, справа от русской печи, лежащего на лавке-топчане человека: из-под шинели, которой он был накрыт до подбородка, смотрели на оперативников широко открытые и полные ужаса глаза. Миронов громко закричал, направив на него пистолет:

– Не шевелись! Стреляю без предупреждения!

Сержант, не новичок в подобного рода задержаниях, подскочил и сорвал с лежащего шинель, держа его под прицелом автомата.

– Руки! Вытяни руки, мать твою, чтоб я видел! – крикнул Пастухов.

Человек на лавке, казалось, был парализован от страха – в руках его, безвольно вытянутых вдоль тела, оружия не было. Не оказалось и гранаты. (Недавно у них в отделе погибли двое офицеров, которых подорвал вместе с собой вражеский агент при аресте…) Радиста (а это был он) охватил сильный озноб, его буквально трясло – то ли от страха, то ли сломанная, воспаленная нога давала знать. Майор быстро посветил фонариком по углам и за печью – в комнате больше никого не было, и он крикнул в открытую дверь:

– Горячев, Горохов! Все чисто – можно входить!

Первым в дверном проеме показался капитан Горячев, он буквально втащил в дом обмякшее тело «отключенного» им агента, который лишь слабо стонал. Капитан был без шинели, в одной гимнастерке и с непокрытой головой: снял с себя все лишнее еще за углом, перед своим великолепным прыжком. За ним вошел Горохов, толкая перед собой Раскольникова. Всю троицу задержанных агентов-парашютистов расположили на топчане: старшего группы привели в чувство, обыскали и усадили рядом с радистом, которого также обыскали и заставили сесть, а Раскольникова пристроили с краю. Сержант ловко и быстро связал всем троим руки за спиной.

Майор вышел на крыльцо, достал из кармана шинели ракетницу и выстрелил: в небе вспыхнул красный искрящийся шарик – сигнал «отбой» для бойцов в оцеплении. Потом Миронов вернулся в комнату, не без удовольствия отметив про себя: «Молодцы, ребятки! Сработали четко, даже Сынок (так они называли между собой совсем еще молодого лейтенанта Горохова) не подвел, все-таки поднатаскался за месяц службы в нашем отделе!»

Майор хмуро оглядел задержанных. Все предатели-русские, вроде этих, всегда вызывали у него сложное чувство ярости, злобы и брезгливости одновременно: «Холуи фашистские, проститутки гитлеровские! Продались немецким хозяевам с потрохами – стреляете в своих же, сволочи!» Миронов из богатого оперативного опыта знал: для таких забросок в советский тыл немцы использовали бывших советских граждан, в том числе завербованных военнопленных. Но известно было и другое: предателями становились далеко не все, почти половина завербованных добровольно являлись с повинной в советские органы, только очутившись на нашей территории. Лишь единицы служили немцам преданно и до конца – таких Миронов люто ненавидел всей душой! Это чувство он никогда не выказывал открыто, вот и сейчас заговорил спокойно и негромко, с напором выговаривая каждое слово (такая манера действует на психику куда сильнее криков и угроз):

– Предупреждаю сразу: от расстрела вас спасет только безоговорочное сотрудничество с органами советской контрразведки, других вариантов нет и быть не может. Вопросы несложные: где рация? Ваши позывные, радиочастоты и шифровальные коды? Когда следующие сеансы связи? Итак, отвечаем на вопросы, кто начнет первый – может, старший группы?

Раскольников еще в Смоленске дал четкие описания своих «сотоварищей», поэтому майор смотрел в упор на немолодого, невысокого, но крепко сбитого мужчину с седеющими волосами, обращаясь именно к нему:

– Вы старший группы?! Встаньте и назовите вашу фамилию!

«Седой» – тот самый, которого оглушил капитан Горячев, казалось, ничего не слышал и сидел с безучастно опущенной головой. Позади майора полукругом стояли Горохов, сержант Пастухов и успевший надеть шинель Горячев. Они молчали и не вмешивались – майор начал допрос, и мешать ему не следовало, таковы были неписаные правила. Но сейчас капитан не выдержал: стремительно подошел к диверсанту и, обеими руками ухватив за отвороты шинели с фальшивыми майорскими погонами, бесцеремонно поставил его на ноги – словно тот при своей плотной фигуре почти ничего не весил:

– Встать, фашистская морда! К тебе майор Красной Армии обращается!

Вражеский агент медленно поднял голову и в упор посмотрел на капитана: взгляд у «Седого» был тяжелый – в нем читалась такая лютая ненависть, что даже опытному «волкодаву» Горячеву, лично захватившему более полусотни «паршей», стало не по себе. Он толчком отпихнул абверовца на топчан, и тот с силой ударился о бревенчатую стену затылком.

– Да что мы с этими сволочами церемонимся! – вскипел в притворной ярости капитан, доставая спрятанный в кобуру пистолет. – Перестреляю фашистских холуев к едрене-фене!

Он выхватил «ТТ», с сильным лязгающим звуком передернул затвор и приставил его ко лбу трясущегося радиста, у которого, казалось, даже челюсть мелко дрожала и стучали от страха зубы.

Безусловно, умница-капитан умело обыграл ситуацию, сразу вычислив более трусливую душонку, – и не ошибся!

– Не убивайте, все скажу! Только не убивайте!! – тонким визгливым голосом заверещал радист, испуганно выкатив глаза.

Он попытался было бухнуться на колени, на мгновение забыв даже про свою сломанную ногу, но, когда она напомнила о себе, взвыл от боли и боком, как мешок, повалился на пол. Конечно, контрразведчики были готовы к любому развитию ситуации: падение, к примеру, могло быть просто ловкой инсценировкой – и такое видали! Поэтому нельзя сказать, что офицеры растерялись и ослабили бдительность, но, возможно, на доли секунды отвлеклись на падающего радиста. Тут произошло то, чего никто не ожидал: «Седой» ловким, не по возрасту быстрым движением выбил фонарик ногой из руки майора. Вторым фонарем Горохов освещал упавшее на пол тело, и на мгновение в комнате стало темно. Резко хлопнули ставни – прямо со связанными руками, с необыкновенной ловкостью головой вперед «Седой» бросился в окно, в котором давно не было ни стекла, ни рамы. Удивительно, как вообще уцелела эта заброшенная избушка, каким чудом «пережила» военное лихолетье и до сих пор стояла, почти не тронутая разрухой или пожаром! Вслед за вражеским агентом к окну бросился лейтенант Горохов, вскидывая руку с пистолетом.

– Не стрелять! – приказал майор, поднимая упавший фонарик – чтобы контролировать ситуацию, нужен был свет.

Крик его прозвучал почти одновременно с характерным громким хлопком… Лейтенант Сергей Горохов, только месяц назад пришедший в отдел контрразведки, произвел свой первый прицельный боевой выстрел в человека – пусть шпиона, врага, но все-таки человека! Конечно, он уже побывал на нескольких задержаниях, сидел сутки в засаде-оцеплении, но вот так стрелять по живой мишени ему еще не приходилось – он даже сообразить ничего не успел, все как будто произошло автоматически, помимо его воли. «Седой», каким-то чудом не сломавший себе шею, вылетев из окна и упав на землю боком, успел даже вскочить на ноги, но потом дернулся и сразу рухнул навзничь. К нему подбежали бойцы из оцепления, которые после сигнала «отбой» подтягивались к избушке.

– Наповал! Прямо в затылок! Это кто же у нас так по-снайперски стреляет? – присвистнул старший лейтенант Васильев, присаживаясь рядом и освещая фонариком лежащего.

– Черт бы вас побрал, Горохов! – зло крикнул майор, оттолкнув лейтенанта от окна и увидев на земле труп абверовского агента. – Ну, куда бы он делся?!

Но сам горе-стрелок, глядя на убитого им главаря диверсантов, испытывал такой шок, что ругать его сейчас было абсолютно бесполезно.

Капитан Горячев с водителем во время инцидента хладнокровно держали под прицелом оставшихся в избе абверовцев, уложив Раскольникова на пол рядом с радистом.

– Поднять обоих! – приказал оперативникам Миронов, мысленно продолжая костерить Горохова: «Мальчишка! Вот ведь, только похвалил – и на тебе! Это ж надо, старшего группы наповал: теперь начальство всю плешь переест, чтоб тебя!» Горячев и Пастухов подняли радиста и усадили на топчан, при этом он снова взвыл от боли в сломанной ноге. Его напарника слегка пнули под зад, и Раскольников тут же примостился рядом, бледный от потрясения после всего случившегося.

– Положи радиста, а то он того и гляди опять в обморок грохнется, трясется как осиновый лист! – обратился Миронов к капитану, потом повернулся к водителю: – Сержант! Второго выведи на воздух, здесь он сейчас не нужен! Горохов! Ты тоже подыши, не стой, как манекен: передай там Васильеву, чтоб дежурили вокруг избы и внутрь никого не пускали, а то вон уже у дверей толпятся!

Потом майор подошел к топчану и наклонился к лежащему радисту:

– Где тайник с рацией?

Тот, лысоватый тщедушный мужичок лет под сорок, испуганно кивнул наверх:

– Там, на чердаке, в углу.

На лбу его выступили крупные капли пота, бедолагу бил озноб – видимо, ему было совсем худо.

– А все остальное: шифровальные блокноты, таблицы радиочастот, запасные кварцы и питание к рации? – продолжал задавать вопросы Миронов.

– Все там, наверху, – слабым голосом, полузакрыв глаза и с видимым усилием прошептал лежащий, – в тайнике вместе с рацией.

– Ладно, а позывные, ваши позывные?

– СКТ.

– Ближайший сеанс связи?

– Утром. В девять утра, запасное время в шестнадцать ноль-ноль.

– Так, понятно. Горячев! – майор повернулся к стоящему рядом офицеру. – Ты все понял? Бери бойцов вместе со старлеем и действуй – начинай обыск!

– Есть, товарищ майор!

Миронов вышел на воздух и увидел лейтенанта Горохова – тот стоял над убитым им агентом. «Переживает парень, – посочувствовал Миронов, – первый раз это всегда тяжело, по себе знаю». Он подошел, достал пачку «Казбека» и угостил лейтенанта, потом закурил сам и похлопал Горохова по плечу:

– Ну-ну, Сергей (по имени он его раньше никогда не называл), будь мужчиной – война есть война!

Потом майор оставил его одного («Ничего, переживет!») и вернулся к капитану:

– Ты Горохова пока особо не ругай! Он, конечно, виноват: убить агента, да еще главаря, серьезный прокол – нас по головке не погладят! Потом с Серегой побеседуем, а сейчас производи обыск и составляй протокол, чтоб все честь по чести – тебя учить не надо. Васильев с бойцами и Горохов остаются в твоем распоряжении: дом обыскать тщательно! Вокруг тоже посмотрите, а я выезжаю в Смоленск – видишь, какая каша крутая заваривается!