Текст книги "Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина"

Автор книги: Николай Никонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Annotation

Роман «Стальные солдаты» входит в серию «Ледниковый период» и является по замыслу первым, хотя уже опубликованы из этой же серии романы «Чаша Афродиты» и «Весталка». Целью автора было отнюдь не создание еще одной хронологической книги о Сталине и его злодеяниях – ни с позиции Прокурора, ни с позиции Адвоката, ни даже с позиции Судьи.

«Стальные солдаты» – художественное произведение, это именно страницы жизни как самого Сталина, так и того недавно минувшего, странного по своей сути времени. Ледниковый период, начавшийся в России с 1917 года, с насильственным утверждением в ней утопий марксизма-ленинизма, не кончился и сейчас. Мамонты и саблезубые тигры еще бродят по ней. Лед тает, но еще много холода и размытой грязи – хватит надолго.

Николай Григорьевич Никонов

ОТ АВТОРА

ПРОЛОГ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. АНТИХРИСТ

ГЛАВА ВТОРАЯ. «И ВОЗЛЮБИ БЛИЖНЕГО СВОЕГО…»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. «ГЛУПАЯ И ПРИМИТИВНАЯ»

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК

ГЛАВА ПЯТАЯ. КОГДА В ДЕЛЕГАТОВ ЦЕЛЯТСЯ ИЗ ВИНТОВКИ

ГЛАВА ШЕСТАЯ. «НЕ УБИЙ…»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ШАЛЬ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ВАРФОЛОМЕЕВСКИЙ ГОД

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ЧТО ЗНАЛА СВИНЬЯ…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ «ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ»

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. «РАССТРЕЛЯННЫЙ 4 ФЕВРАЛЯ 1940 г.»

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. КРЕМЛЕВСКИЙ ПЛЕННИК

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ПАРАД

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. «ЭТО БУДЭТ ВЭЛИКАЯ… ОТЭЧЭСТВЭННАЯ ВОЙНА…»

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ПОД МОСКВОЙ…

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. СТАЛИНГРАД

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ТАНКОВАЯ ДУГА

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. НОВОЕ ОРУЖИЕ

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. «И УВРАЧУЙ РАНЫ ДУШИ МОЕЯ…»

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. НА ОТДЫХЕ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. СТРАШНАЯ МЕСТЬ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. И ЕЩЕ ОДНА СТРАНИЦА

ПОСЛЕСЛОВИЕ (ИЛИ ВМЕСТО НЕГО)

Никонов: Продолжение чтения

notes

1

2

3

4

5

6

7

Николай Григорьевич Никонов

Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6

Стальные солдаты

(СТРАНИЦЫ ИЗ ЖИЗНИ СТАЛИНА)

Геннадию Петровичу Яшину – Благородному Человеку – посвящается

Роман впервые опубликован в журнале «Урал», 2000 г., № 3–5.

Под названием «Иосиф Грозный» сокращенный вариант романа издан в: М.: Эксмо, 2003.

Текст печатается по журнальному варианту.

ОТ АВТОРА

Роман «Стальные солдаты» входит в задуманную мной серию «Ледниковый период» и является по замыслу первым, хотя уже опубликованы из этой же серии романы «Чаша Афродиты» и «Весталка». Моей целью было отнюдь не создание еще одной хронологической книги о Сталине и его злодеяниях – ни с позиции Прокурора, ни с позиции Адвоката, ни даже с позиции Судьи.

«Стальные солдаты» – художественное произведение, это именно страницы жизни как самого Сталина, так и того недавно минувшего, странного по своей сути времени. Ледниковый период, начавшийся в России с 1917 года, с насильственным утверждением в ней утопий марксизма-ленинизма, не кончился и сейчас. Мамонты и саблезубые тигры еще бродят по ней. Лед тает, но еще много холода и размытой грязи – хватит надолго.

Один из моих оппонентов-недоброжелателей заметил мне как-то: «Да что ты знаешь о Сталине!» Могу ответить не только ему: знаю больше, чем Алексей Толстой, когда взялся писать роман о Петре. Сталина я хотя бы видел воочию, слышал его выступления, смотрел кинохроники, бывал в тех местах, где он жил (кроме Тегерана), и, наконец, еще октябренком собирал «досье» на Сталина, складывая в папки вырезки из газет, журналов и переписывая что было возможно. Сбор этого «досье», начатого примерно с 36-го года, я продолжаю и сейчас.

Еще раз хочу напомнить: «Стальные солдаты» – художественное произведение, где, без запланированных передержек и стараясь быть объективным, не отрицая сталинской жестокости и преступных деяний (особенно если смотреть с позиций сегодняшнего дня), я хотел бы показать Сталина и обычным человеком, и тем, при ком Россия вышла если не на первое, то уж и не на второе место в мире по своему значению.

«Он принял разоренную Россию с сохой, а оставил ее великой державой, оснащенной атомной бомбой», – это сказал о Сталине отнюдь не его друг – Уинстон Черчилль.

Мерить фигуру Сталина обычным аршином нельзя, ибо даже Ленин по сравнению с ним был не более чем Анти-христом-разрушителем. Время Лениных – Сталиных прошло. Но надо помнить о нем любителям революций.

ПРОЛОГ

Бог смотрит на высокие горы и дарует им вечные снега.

Армянская пословица

Думаешь, это Твоя страна и Твой народ?

Тысячу лет ты владел ею и гнал МЕНЯ? Ты наставил в ней свои храмы, и твои жрецы в них день и ночь проклинали меня? Анафемы? И ты думал, что покорил меня?

А вот я теперь покажу тебе свою силу и поверну и повергну твой крест, и твой народ, как стадо, пойдет за МОИМ сыном, имя ему будет: ВЛАДЕЙ МИРОМ, и видом он будет как человек, а сущностью – Сын мой: АНТИХРИСТ!

Его родит земнородная жена именем Мария, и страшен будет путь его, сокрушающий все твои заповеди!

Так говорил НЕКТО в черных одеждах, и раскаленно горели только его глаза, ибо едва выступал он из сотворенного им зловонного серного мрака. И так, не отвечая ему, внимал НЕКТО в белых одеждах и в белом сиянии…

И так было..

ГЛАВА ПЕРВАЯ. АНТИХРИСТ

Антихрист – противник Христа, злой дух, ратующий против истины и добра. Долженствующий явиться перед концом (века) мира. И будет побежден Христом.

Из Толкового словаря

И прииде Антихрист, и соблазнит мнози.

Библия

Партия – безумие многих ради выгоды единиц.

Этот коренастый, низенький, нескладно бойкий и всегда как-то нелепо ступающий (когда он шел, всегда коротковатые штаны его болтались вправо-влево) человечек с усмешливо-медвежьими, но тотчас по-медвежьи каменеющими, широко расставленными глазами отличался от всех обычных людей необъяснимо страшной, отталкиваюгце-притягивающей аурой. Он был намагничен, наполнен ею, никогда никому и ни в чем не уступающей, самоуверенной – надо бы страшнее, непонятнее! – магией монстра– нормальное слово-определение тут не находилось: некая биомашина с атомной силой дикого самодовольства, властности и неуживчивости. Посмотрите на редкие непарадные его фотографии. Вот он играет в шахматы у Горького, на Капри… Как надвинут его котелок, какая окаменелость упорства в выдвинутом подбородке. В шахматы он редко проигрывал, а если проигрывал, больше с тем играть не садился. А вот он смотрит кому-то прицельно в лоб – два пистолетных, винтовочных зрачка. Там же, где он лучится, улыбается, – личина, которую он так же легко надвигал, как и сбрасывал, – маска лицедея… Он никогда никому ни в чем не уступал – так было с детства… И еще он вечно спорил, спорил со всеми, кричал, картавил своим напористым голосом.

Таким он был с детства. Неуправляемый, непослушный, все куда-то лезущий, напичканный дурной, прущей из него энергией. В гимназии его звали: Квя-квя. Или просто: Квя. Гимназия и тогда не жила без прозвищ. Их давали друзьям и приятелям, врагам и недругам. У Вовочки Ульянова не было друзей. Ни одного. Он просто ни с кем не дружил. А если и возникало какое-то подобие дружбы, тут же ломалось, распадалось, и Квя уже словно не замечал бывшего «друга».

Нередко его обижали, давали и тумаки. А он никогда не лез в драку, до ужаса боялся грозных гимназически повес, был позорно труслив – и ненавидел обидчиков накрепко западающей, цепкой памятью. Спасало-защищало Вовочку Ульянова только то, что отец его был важный чиновник по департаменту народного просвещения. Кому-то Квя казался даже безобидным, и если ему грозили, то лишь затем, чтобы вволю похохотать, увидев, как сутулясь, нелепыми прыжками удирает он от гимназии к дому. Детки личных и столбовых дворян, золотозвонного купечества, они и потом не могли понять, почему их так безжалостно стреляли в залитых мочой и кровью подвалах и застенках дебилы и садисты в черных кожанках, точные подобия их бледных мертвоедов-вождей.

Тот унизительный период своей жизни Квя не любил вспоминать. Но не оттуда ли шла-копилась истинно дьявольская ненависть ко всем, кто был лучше, выше, красивее, знатнее и богаче? Большая семья и не столь уж великое звание чиновника-отца не создавали безоглядного достатка. В семье всегда строго экономили, считали каждый грош, и оттого, знать, отношения всех были трезвы, расчетливо-холодны. Все члены семейства жили как-то обособленно, закрыто, уединяясь в своих делах и душах, и, пожалуй, никто, кроме такой же медведицы-чертовки сестры Марии, Вовочку не любил. Мать, без конца беременная (девять беременностей!), была строга, холодна, властна и если кому и дарила свое расположение, так только «другу семьи», личному доктору Ивану Сидоровичу Покровскому, бравому мужчине, на которого она была до странности похожа. Есть фотографии, где они стоят рядом, – пара, до того похожая на супружескую, что эта особенность и ненаблюдательному сразу бросается в глаза.

Старший брат Александр Ульянов, увечный юноша (был горбат), угрюмый и неразговорчивый, был в семье отдельным, увлекался биологией, жил закрытой, неясной жизнью.

А Илья Николаевич – отец, вечно больной, лысый, из-держанно-изможденный, с трудом тянул лямку чиновника-трудяги, подолгу бывал в отъездах и, возвращаясь под семейный кров, удивленно поглядывал на странного, буйного сына, то носившегося по комнатам, то ссорившегося с домашними, то без выбора читавшего что-то из не слишком богатой семейной библиотеки.

Все жили отчужденно-разорванно. Однако всем правила МАТЬ, отнюдь не благостная, кроткая наседка, как она изображается в лживой литературе, но женщина жесткая, решительная и безоговорочно-властная.

Задумайтесь, задумайтесь, читатель, почему в одной семье родилось-выросло ДВА цареубийцы: один несостоявшийся и один совершивший это преступление с леденящей кровь жестокостью?

Антихрист и не мог быть другим. Изгой в гимназии, изгой в семье. За низенький рост и картавость его презирали и девочки-гимназистки, он не ходил на веселые рождественские и пасхальные вечера, не умел танцевать, не пытался даже знакомиться с юными прелестницами. Лишь в теплые зимы он показывался на катке (холодов отчаянно боялся) и в мороз, единственный во всей гимназии, являлся в башлыке и с черным теплым «наносником», придававшим его лицу с широко расставленными глазами-углями жутковатое выражение. На катке он опасливо катался всегда у обочины, не в струе и не в стаях озорных, летящих по кругу и даже наперерез гимназистов и гимназисток в модных юбочках, милых шапочках, муфтах-ротондах, и на катке он выделялся, выглядел погруженным в себя «старичком» – плечистый, сутулый, коротко и неторопливо толкающийся с ноги на ногу на длинных, не по нему «норвегах», никому не интересный и не нужный.

Уже тогда он был не человек, но Антихрист – сын Сатаны, рожденный на свет избранной им женщиной. Их, Антихристов, по высшему сатанинскому закону удвоенных чисел она и родила двух. Но первому суждено было исчезнуть, чтобы своим исчезновением проложить путь второму. Не будь первого воплощения, не воплотилось бы и более страшное – второе.

Так было предсказано в великой нерукотворной книге, которую сотворил НЕКТО для идущих к нему.

Христос и Антихрист, рожденные Богом и Сатаной, может быть, для единой сущности движения жизни, не могли быть безучастными к людям. «И прииде в мир Антихрист и по пришествии соблазнит многих». Ему, Антихристу, легче и проще, чем Божьему сыну с его заповедями. Божьи заповеди требуют терпения, победы над собой, смирения, отречения. Антизаповеди Антихриста доступны всем, и мало таких, кто не прельстился бы их лукавой сутью. Бог – Правда! Антихрист – Ложь… Но какая! «Равенство», «Братство», «Свобода!», «Мир народам!», «Земля – крестьянам!», «Фабрики – рабочим!», «Бедные – топор на «богатых»!», «Грабь награбленное!», «ВСЕМ ПОРОВНУ!».

Какие поверить Сатане? Антихрист умен. Антихрист умеет крепить свое царство. Кровью… Страхом… Голодом… (Мы должны учесть каждый ПУД хлеба!! И выдавать его потом «пайками», отобранный, изъятый, нетрудовой! Вырастил ли Антихрист хоть одно зерно?!) А еще насилием… Обманом… Одурачиванием… Несбыточными посулами… Все заповеди у Антихриста наоборот. Так же повернут крест. Вот они: «Бога нет!», «Человек – звучит гордо!», «Твори, человек, кумиров и поклоняйся им! Они – вожди! Гениальные продолжатели дела Антихриста. Они учат: «Грабь!», «Доноси, хоть на отца!», «Убивай ближнего!», «Поднимай нож на брата!», «И желай жены его и всего, чем он владел», «Рви крест с храма!», «Лжесвидетельствуй, если выгодно», «Плюй на родителей!». И – подохни, трудясь на сатанинскую власть. Сатанинский хохот над безумной, пылающей, льющей братскую кровь страной. Сатанинская власть над всякой непокорной спиной. Сатанинская пуля в непокорную голову..

Все-все это было уже в лобастом лысеющем черепе нового воплощения Дьявола.

«Страдать за людей на кресте? О-хо-хо-хо-хо! Ах-хха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Архиглупость! ПУСТЬ СТРАДАЮТ ОНИ!»

Сатана давно приметил эту бескрайнюю землю. И давно, от первого века, шли и шли в одиночку и нашествиями в нее, Богобоязненную, Боголепную и Богопослушную, посланцы его: чернокнижники и пророки будто, под видом учителей и просветителей. Несли благообразную ложь, лезли во все щели и прибирали к рукам доверчивых власть-имущих. Бесноватый Иван, убивший сына своего, и бесноватый Петр, нареченный всуе «великим» и также убивший своего сына, и великая блудница, убившая своего мужа, и сумасбродный ее отпрыск – все приняли указующий перст Сатаны.

Но силен был Бог над этой Землей, и не мог ею овладеть Дьявол, Лукавый, насылая и пробуждая всех этих Пугачевых, «декабристов», «народников», анархистов и эсеров. Каракозовы, Каляевы, Фигнеры-Засуличи, Халтурины и Савинковы… Кто вы? Чьи вы? Зачем вы? ЧТО НЕСЛИ?

Но не могли одолеть…

И ТОГДА ОН ЯВИЛ АНТИХРИСТА.

Всяк, кто непредвзято видел этого Ильича, бесновато жестикулирующего с трибун, исступленно картавящего перед собравшимися или бегающего (именно бегающего) заведенно-ускоренным шагом по своему кабинету, охватывал морозный страх. Это был не человек, ничего человеческого в нем не было – биоробот, сотворенный страшными силами зла и посланный по Великому Предвещанию на столетнюю муку этой стране и, возможно, всему Божьему миру. Ибо путь возвращения к Богу от греха должен был пройти через тернии и страдания.

Нет, Антихрист не был чудовищем во плоти, как изображали его живописцы-богомазы во храмах. Но придет время, и лик Ленина будет помещен во вратах адского царства. Ибо самая диковинная фантазия все-таки не вобрала бы и не отразила все муки людские и все страдания замученных, искалеченных, раненых, сосланных, убитых и расстрелянных по его воле, по его лукавым призывам и страшным указам. И по сей день не счесть миллионов обездоленных, лишенных имущества, крова и родины, умерших от голода, страха, страдания за близких, истерзавших свои души на чужбине! О, если бы, если бы все это аллегорически изобразил некий ВЕЛИКИЙ ХУДОЖНИК! От жуткого образа Антихриста, написанного им, валились бы замертво, едва взглянув, как от видения лика Медузы Горгоны. Некий художник, по простоте ли душевной или по иной причине, изобразил этого черного нечеловека, идущего на сплошном фоне кроваво-красных знамен, и близок был к истине… Кровь! Кровь! Кровь! Тела и душу убиенных устилали путь этого Зомби, фантастического Каннибала и неоправдываемого Преступника. И никакая идея не оправдывает Зла, сотворенного им. Ибо не было для него ничего святого, ибо Святость от Бога, а он был сын Сатаны – Сатана в обновленном человечьем обличье.

Мир знал и другие воплощения Дьявола, раз-два в столетие они являлись на терзание человечеству, именовались Александрами, Цезарями, Чингизами, Батыями, Наполеонами, но истинный Антихрист появился только один раз в два тысячелетия в противовес Божьему сыну, и так же, как у Божьего Сына, были у него предтечи и возвестители, но не праведники, а лгуны, в волосах и брадах лжефилософов и вещателей.

Так было..

* * *

Лежа в постели, Ленин силился подняться, но каждый раз валился на правую сторону, безумно тараща огненные глаза и повторяя: «Чеерт… Чеерт… Че-о… Бо-бо-бо..»

Второй «удар» (по официальным сообщениям) на самом же деле был далеко не вторым. Кратковременные припадки безумия были у Ильича еще в Париже, в Лондоне, в Швейцарии, в Вене, в Брюсселе, но были слабее, он не терял речь, лишь исступленно бился, закатывал глаза, брызгал слюной, а поднявшись на ноги, бродил истинно сатанинскими кругами и, совершив их столько-то, приходил в себя, говорил, что кружилась голова. О припадках знали мать, сестра и жена, в конце концов заболевшая теми же черными кризами, когда, полураздетая, нечесаная, с чугунным лицом, металась по комнатам, каталась по полу, посылая проклятия всем, и выла, выла, выла… Прежде красивая девушка, в считанные годы превратилась она в седую неряшливую старуху, ибо нельзя безнаказанно жить и общаться с Антихристом, быть его женой, не деля его сути..

Врачи считали припадки Антихриста и его жены следствием неизлечимой, тяжкой болезни, забитой отравными мышьяками, но, возможно, Ильич платился за свои тайные увлечения; как сын Сатаны, он предавался им, и не Крупской было удовлетворить их, на то были другие искусницы и блудницы, с гимназической поры несшие позорную славу шлюх и бесстыдниц. Именно такие гимназистки-шлюхи и шли тогда в революционерки.

* * *

Врачи-светила, выписанные из Германии и Австрии (своим врачам, ни русским, ни евреям, он не доверял!), уже отступились от гневливой Крупской, требовавшей немыслимого – вернуть здоровье полусгнившему мозгу. В конце концов, как бывает всегда в таких случаях, она кинулась искать магов, шаманов и знахарей. Послали срочно в Бурятию за знаменитыми ламами и дальше послали – под видом искателей какой-то бессмертной будто бы Шамбалы в Тибет. Всегда хватаются за этот Тибет! И ездил туда некий «философ»-художник, а при нем, играя в буддийского монаха, убийца германского посла Мирбаха, сперва будто бы эсер, а потом большевик и чекист, разведчик Блюмкин.

Шаманов и лам привезли, и они своими травяными настоями и таинственными средствами подняли Ильича после первого (по официальному счету) удара в мае 22-го. Но ламы ламами, а положение Антихриста оставалось невеселым. Божья сила овладевала им и демонами, сидевшими в нем. Дикий взгляд его становился все более безумным.

Едва к Ленину возвращалось сознание, он тотчас начинал диктовать свои жуткие распоряжения, где слова «расстрелять», «выслать», «взять заложниками, «объявить вне закона» (какого?), «затравить» в «архиважном» порядке сыпались сплошь, и даже у бывалых «большевиков» тряслись руки и ноги от едва скрываемого ужаса. Чувствуя свою обреченность, он становился все беспощаднее: «Расстрелять! Расстрелять! Расстрелять как можно БОЛЬШЕ!» Такими указами он разделывался со священниками, монахами, монахинями и высшими иерархами Церкви. Попробуйте доказать, что это был не Антихрист! Обломленные купола и звонницы с пустыми окнами до сих пор глядят в отверстые небеса и закаты над русской землей. И с трудом зарастает Антихристов след!

«Расстрелять» – было манией Антихриста. Как-то вечером некие бандиты остановили автомобиль, где ехали Ленин с Крупской и его сестрой Марией. Не зная Ильича в лицо, приняв ехавших за богатых «буржуев», обобрали, вывернули карманы у трясущегося от ужаса Ильича, отпустили восвояси. Так он познал сам «экспроприацию». Но когда автомобиль с перепуганным шофером Тилем влетел в Кремль, Антихрист впал в истерику и бегал из угла в угол по кабинету и кричал только одно слово:

– Расстрелять! Расстрелять! Расстрелять!!

И нашли… И расстреляли..

* * *

Ночами он не спал. Грызла-тяготила холодящая мысль: «Неужели теперь??? Неужели конец? Теперь??»

Действительно, вопреки всякой логике и только потому, что он сын Сатаны, достигнута вершина власти. И ЭТУ ВЛАСТЬ, ВЛАСТЬ, ВЛА-А-АСТЬ потерять, отдать кому-то??! Власть над гигантской, необозримой страной, покорившейся так легко, поправшей и забывшей имя Бога.

Может быть, думаю я, Бог хотел испытать свою паству. Слишком покорна она стала разного рода дьяволам, слишком погрязла в зависти, лени, растлении, а Он и раньше испытывал ее «Стеньками», «Емельками», «Пестелями».. Испытывал – и ПРОЩАЛ. А народ не внимал Божьему слову и не понимал прощения, продолжал катиться к Сатане, поднимал руку на царей, мечтал разрушить Божий закон и все требовал этой СВОБОДЫ, СВОБОДЫ, СВОБОДЫ – главного искушения, во имя которого всегда лилась кровь, и никто по сей день не ведает, что это такое и какие напасти ждут страну на том пути..

И обещанная СВОБОД А была дана им, чтобы обрести еще худшее рабство, – такова лукавая суть деяния Антихриста.

И теперь коснеющим языком диктовал он самой Крупской свое письмо к съезду. Знал: уже ждут его исхода, и радуются загодя, и прикидывают, кому достанется власть, ЕГО ВЛАСТЬ, ради которой он только жил и душил всех своих врагов. Благо НАРОД А? Счастье ВСЕМ? Еще что-то такое? Ах, это благо, укладывающееся целиком в свой бездонный карман. «Мне на Россию наплевать! – изрек он как-то в порыве дьявольского откровения. – Пусть погибнут хоть девяносто (!) процентов ее населения, с оставшимися десятью мы построим КОММУНИЗМ!» Кого имел он в виду под этими десятью процентами? И вот теперь эти сволочи соратники уже прикидывают, кто возьмет его ВЛАСТЬ. Он стер бы их в порошок… Если б мог..

И он диктует… Кто опаснее всех из его антиапостолов? Да, конечно же, Троцкий… Иуда… Иудушка… Нет! Не дождется, фанфарон и позер, с комплексом гения. Гениальное ничтожество! Ездит по Москве в конфискованном у митрополита автомобиле. Мнит себя безусловным его преемником. Да… Он первый и самый кровавый. Благодаря его жуткой жестокости удержались… Да еще продали треть России за брестский мир. Нет!! Иудушку он не допустит! Развенчает. Но есть и второй, не менее беспощадный и кровавый… Набил руку на казнях… Железный… Чахоточный… А там еще перевертыши – Зиновьев… Каменев… И эта ласковая тварь… Бухарин… И – Сталин… Исполнитель… Кавказец… Безжалостный… Нужный… Но хам! Хам! Опасен! И ему надо перекрыть дорогу..

Снова бросило в пот от этих мыслей… Тер виски вялой рукой. Неужели не поправиться? Неужели не в силах помочь эти сволочи доктора? Уже просил у них яду… Чтобы самому… Когда станет невыносимо… Отмахиваются., будто бы в ужасе… И одна только радость осталась – выполнил волю истинного отца своего: разорил, разграбил эту землю. И по сей день орудуют на ней его приспешники, гонят непокорных в лагеря, стреляют ограбленных по подвалам, выгребают-вытрясают золото, рвут памятники и купола, стаскивают кресты… Почему же отец его не придет на помощь? Не даст бессмертия?

И не знал, что оно уже готовилось: бессмертие без погребения. Ибо не мог быть предан земле России тот, кто осквернил ее..

* * *

По совету бурятских, тибетских лам ему было приказано сидеть на шкуре леопарда. И леопарда (шкуру) срочно доставили. Забили зверя в зоопарке. Но вчера смотревший его тибетец вдруг заявил, что шкуру на кресле надо не леопарда, а какого-то «горного барса». И он, «вождь мирового пролетариата», было согласился: «Достать!» А потом махнул: «Багс!? Леопард? Плевать… Один чегт! Чегт!» Рука почти не двигалась. Язык коснеет… Голова мутная… Тело не слушается… И никакую Шамбалу не нашли… Плуты… Подлецы… Сволочи! Кто там? Эрик? Рерик? Шамбала… Чегт! У-у… Да помог… Те… Чегт… Чегт… У-у-у..

Это были его последние разумные слова. 9 марта Антихриста постиг третий (по официальному счету), а фактически, возможно, уже четвертый или пятый удар – предпоследний. Или – последний? Потому что Антихрист не только лишился речи, но сделался неуправляем и безумен. И только вой и стон, страшный, нечеловеческий, вырывались из черного разинутого рта. Безумные глаза расширились. Жизнь дотлевала в бессильном, разрушенном теле. В выпученных глазах стыло мертвое удивление. Иногда, точно в детстве, начинал он щуриться и картавить, улыбаться, как маленький мальчик, которому показывают яркую игрушку и не дают потрогать. И даже хныкал..

Крупская с чугунным лицом входила и выходила, врачи солидно хмурились, сиделки и сестры хлопотали. Звучала немецкая речь. Шаманов и лам вскоре спровадили прочь, и ладно, что еще не расстреляли (у автора нет об этом сведений). Дюжие охранники, латыши и китайцы, иных в обслуге Ильича не было, выкатывали кресло на веранду, укутывали заботливо больного клетчатым теплым пледом, и Старик – так звали его за глаза (и он знал об этом) – сидел там часами, то молча, то лопоча неведомое, то подвывая и таращась, пытаясь встать (привязывали от греха). Иногда он затихал и словно галлюцинировал. Словно видел уведенными как бы в себя и одновременно вдаль стекленеющими глазами эти жуткие картины революции и войны, простенько названной гражданской, раздутой им и все еще полыхающей по окраинам несчастной, свихнувшейся на посулах, обездоленной им страны. Может быть, виделись ему горящие поместья, связанные бредущие «буржуи», кого, тьгча штыками в спину, вели на расстрел обалдуи в буденовках… Или видел он офицеров в белых рубахах, залитых кровью, рубленных шашками (нет страшнее, кто видел, этих ран), сваленных в ямы. Или сдавшихся под его слово и полегших под «проливным пулеметным», или мнились застенки, подвалы, где глумились его опричники над безоружными, несчастными, вымогая это проклятое ЗОЛОТО, которое они готовы были жрать, чтобы насытиться. Он не спускался в те подвалы, не видел, как достреливали, кололи штыками несчастных девушек в Ипатьевском подвале… Он только одобрял все те расправы, которые чинили по его приказам изверги и садисты… Изверги и садисты… Ямы… Ямы… Ямы… Лица палачей… Самодовольные хари… Все это были ЕГО, ЕГО, ЕГО, Антихриста, дела.

Сын Божий страдал на Кресте за людей.

Антихрист обрек на страдания миллионы.

Но Сын Божий вознесся над Миром.

Антихрист же ждал исхода в преисподнюю.

А лучше всех знал положение дел со здоровьем Ильича тихий с виду, невысокий и невзрачный человек с желтовато-белым лицом, иногда словно протертым керосиновой тряпкой. Такое лицо у него было, когда он гневался и резче проступали щербины (оспины на подбородке под прокуренными усами и на щеках ближе к ушам). Но гневливым он бывал как будто не часто. В профиль его лицо с крупноватым носом и прищуренными чаще всего глазами было хитрым, особенно когда он улыбался и лучики морщин у глаз, такие же, как у Старика, придавали его лицу нечто хищное и как бы тигриное. О глазах этого человека уже было написано многое: невыразительные, тусклые, сальные, злые, добрые, греющие, черные, желтые и даже зеленые, а они были просто светло-карие, но в зависимости от состояния души то темнеющие до восточной вишневости, то углубленно зеленеющие, когда он наглухо скрывал свои мысли, то (и очень редко!) ярко пятнисто-желтые, вспыхивающие, как огни, когда был в гневе и не хотел этот гнев скрыть, – наконец, они были-бывали бархатно-коричневые, когда он наслаждался, пил вино, ласкал тело женщины или просто благодушествовал, покуривая свою английскую трубку. Внутренне это был, бесспорно, необычный человек, в котором сложились поровну все четыре темперамента – от тихого, нераскры-вающегося меланхолика, через постоянно ровного в себе работягу-флегматика к быстрому разговорчивому сангвинику и до властного и не терпящего ничьей воли холерика, и от этой смены темпераментов постоянно менялся его взгляд. Взгляду был присущ и тяжелый для тех, кого он видел, жутковатый магнетизм – врожденное свойство многих людей восточных рас, – особенно усиливающийся оттого, что Сталин (это был он) очень редко моргал и медленно, очень медленно водил головой в тон и такт своей речи: слушающим его казалось – на них наводится и медленно сходит ружейное дуло.

Он был полной противоположностью безудержного, набитого энергией Старика, а если чем и напоминал его, то лишь безоговорочной беспощадностью. Для того он и нужен был ему пока, потому что заменил ему таинственно исчезнувшего бесчувственного исполнителя Свердлова. Было в нем, однако, и много человеческого, не присущего Старику, но было и от Антихриста, слугой которого, как ни крути, он был или старался быть таким.

Сталин только что отпустил врачей, лечивших Ильича, и еще не снял с лица строгой опечаленности неизбежно грядущим, властной и сострадательной озабоченности. Такой он был перед врачами, когда услышал слова трясущегося от страха переводчика:

– Товарищ Ленин очень плох. Надежд на выздоровление практически никаких…

– Нужьно… Сдэлат… Всо… Всо, от вас зависащее… Чьтобы… папитаться… спасти Ильича, – сказал он на прощанье. – Докладыват о эго здоровье: утром., вечером., дном… В лубоэ врэмя… Всо!

* * *

Но уже через несколько часов в машине Троцкого он мчался в Горки по сверкающему синевой снежному тракту. Дышал лютый холод. И Сталин был в шапке с опущенными ушами. Зима в том январе стояла на диво холодная. Но Сталин словно не замечал холода. Он знал – теперь начиналась его беспощадная и долгая война за власть. Антихрист все-таки был воплощен в человека – и человек исчез..

Но Сатана же и не хотел предавать своего сына земле..

И на заседании «узкого» ЦК было принято истинно страшное решение… Оставить Антихриста для потомков, выстроив ему пирамиду-мавзолей на главной, самой кровавой площади. И по сей день называется она КРАСНОЙ. Не с того ли труднопамятного времени, когда на Лобном возвышении при стечении жадной до крови черни хряская по плахе с выей обреченного мясной топор палача?

На Лобном бы месте и возвести гробницу Антихриста (это, кстати, обсуждалось), тем более известно, что он выступал со страшного подиума, о чем долгое время возвещала скромная мраморная табличка, убранная лишь в восьмидесятые годы. Но решение получилось иное: передвинуть памятник Козьме Минину и князю Пожарскому (обсуждалось вообще, не убрать ли, но отстояли Сталин и Каменев) и на месте том возвести срочно деревянную гробницу-трибуну. С тех пор и стала главная площадь страны КЛАДБИЩЕМ и обычай привился как будто праздновать (!) на этом погосте годовщины трагической гибели России, вещать с гробницы незахороненного Антихриста бодрую ложь о грядущем царстве с молочными реками, кисельными берегами и, главное, поровну для всех!

Она, гробница, не снесена и по сей день. И по сей день красит закатное солнце в кровавый цвет стены с кладбищенскими надписями, хранящими пепел убийц и палачей, и по сей день стоят на постаментах бюсты тиранов, угрюмо взирают на новую, то ли едва очнувшуюся от адского колдовства, то ли еще не могущую сбросить его, колеблющуюся страну. Угрюмо отсвечивает солнце в стеклах дворцов, на свинцовых шпилях башен, покойницких главах минувшего мертвого величия. И таким же звоном убавляют время каждого живущего эти жуткие башенные часы.