Текст книги "Кожедуб"

Автор книги: Николай Бодрихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

К замечаниям и советам Кожедуба мы все относились очень внимательно: авторитет его в полку был чрезвычайно высок. Когда я пришел в полк, первым, кто наглядно объяснил мне тактику свободной охоты, был Иван. Позже я много раз участвовал с ним в воздушных схватках, и всегда меня поражало отсутствие какой бы то ни было суетливости, удивительная расчетливость, целеустремленность Кожедуба. Если уж он атаковал, то сбивал самолет противника, как правило, одной очередью. Вообще атаки Кожедуба были очень короткими – в этом их достоинство: противник и опомниться не успевал, как снова и снова нес урон.

От внимания Кожедуба в бою ничто не ускользало. Казалось, нет у летчика в этот момент времени на советы, на анализ обстановки. Но Ивану хватало каких-то секунд, чтобы подсказать, как действовать тем, кто дерется с ним рядом. Особое внимание уделял Кожедуб взаимодействию со своим ведомым Дмитрием Титаренко. Майор Титаренко был начальником воздушно-стрелковой службы полка, опытным летчиком. Будучи старше Кожедуба года на четыре и имея большой летный стаж, он тем не менее всегда прислушивался к советам своего ведущего.

Титаренко был настоящим щитом Кожедуба. Когда они дрались с врагом, мы не слышали почти никаких команд – так прекрасно напарники понимали друг друга. Дмитрий знал все приемы ведущего (на земле заранее отрабатывались возможные варианты боя) и был готов к любым маневрам Кожедуба. Думаю, что своими успехами Иван в немалой степени обязан ведомому.

Но, разумеется, определяющим фактором было прирожденное умение Кожедуба ориентироваться в самых сложных перипетиях боя. И никогда не терять присутствия духа. Кожедуб принимал решение быстро, но не поспешно. В бою Иван никогда не отдавал инициативы противнику. Сражаясь группой, он, атаковав успешно первый самолет, тут же занимал позицию для атаки следующей машины. Конечно, чтобы так действовать, нужно было не только быть постоянно нацеленным на атаку, надо было отлично владеть машиной.

Иван летал прекрасно. Он был хозяином положения, хозяином неба всякий раз, когда поднимался в воздух. Недаром именно Ивану Кожедубу первым удалось сбить в бою немецкий реактивный истребитель "Мессершмитт-262".

За несколько дней до того, как Иван встретился с реактивным самолетом, мы в паре с П.Ф. Чупиковым преследовали "мессеров", имевших необычные очертания. Когда на земле проявили пленку, выяснилось, что речь идет о самолетах с реактивными ускорителями. И хотя немцы боя не приняли, мы понимали, что на вооружении врага появилась новая, дотоле невиданная техника. Константин Зарицкий подробно прокомментировал проявленную пленку и объяснил специфику действия реактивных двигателей.

– Новые машины, – подвел итог П.Ф. Чупиков, – опасны, но они погоды не делают. Думаю, что при известных условиях мы сможем уничтожать в бою и реактивные самолеты…

А вскоре Кожедуб, вернувшись из полета, доложил:

– Сбил реактивный!

– Где? Ну и что он – и вправду сбить можно?

Иван невозмутимо смотрел на окруживших его летчиков.

– Можно. Тут все дело в маневре. На прямой, конечно, его не достанешь. Значит, надо в момент атаки ведомому и ведущему действовать самостоятельно. Взять немецкий самолет в клещи.

Выяснилось, что, используя преимущество в скорости, реактивный истребитель пытался уйти от нашей пары, но очередь Титаренко вынудила его круто свернуть, и в этот момент Кожедуб открыл прицельный огонь.

Значение этого боя было очень велико. Мы еще раз убедились, что само по себе преимущество в технических данных ничего не решает. Все хвалили Ивана, сам же он довольно спокойно отнесся к происшедшему: "Ну, сбил. Не впервой же".

Хвастовства Кожедуб не терпел. Иной летчик, вернувшись из боя, начинал фантазировать.

– Представляете, братцы, я сегодня "фоккера" в упор срубил. Подошел, ближе некуда. Чуть не столкнулся. Ей-богу!

– Да ну? – удивлялся Иван. – Как же это я не заметил. Мы же рядышком были.

– Ну, как же, – не сдавался рассказчик, – я подхожу…

– На дистанцию 1000 метров, – добавлял Кожедуб.

– Открываю огонь…

– И противник уходит под тебя, – заключает Иван. – Ты его не сбил. Так – попугал немного. Не веришь? Жди, когда проявят пленку. Принесешь, покажешь. Если я не прав, сто граммов за мной.

Надо было видеть сконфуженное лицо летчика, когда проявили пленку: Кожедуб оказался прав. А Иван как ни в чем не бывало говорил в таких случаях:

– Пока не увидел горящий самолет или падающий, не болтай. Вот пленку проявят, тогда другое дело. И знаешь, что я тебе скажу? Дело даже не в том, сбил ты сегодня самолет или не сбил. Главное в другом: ты должен до конца прочувствовать этот бой. Только тогда ты настоящий летчик.

– Да я вроде прочувствовал, – задумывался собеседник.

– "Вроде" не считается. В следующий раз принеси мне такую пленку, чтоб крылья "фоккера" на ней не умещались в кадре. А чтоб такой кадр получился, подойди вплотную. И когда тебе глаза захочется закрыть – вот-вот столкновение произойдет, – открывай огонь. Тогда у тебя и получится снимок, о котором я говорю. Ну а если "фоккер" в кадре будет поменьше, то ты ко мне не приходи и снимков не носи. Договорились?

Разумеется, чтобы принести такую пленку, молодому пилоту требовался не один боевой вылет. Но шли дни, и наступал момент, когда летчик торжественно нес только что проявленную пленку заместителю командира полка.

– Товарищ майор, есть "фоккер" в кадре! Крылья не умещаются!

– Молодец! – хвалил Иван. – Вот теперь дело пойдет. Все понимали – Кожедуб на голову выше всех остальных летчиков, однако сам он никогда не демонстрировал своего превосходства: охотно объяснял молодым законы воздушного боя, натаскивал новичков в воздухе, накопленными за время войны "секретами" делился со всеми. И при всем этом был Иван чрезвычайно живым и непосредственным человеком. Вскоре после войны мы попали на праздник, организованный батальоном аэродромного обслуживания. Наша неразлучная четверка – Кожедуб, Титаренко, Зарицкий и я – с любопытством смотрела на танцующих, но присоединиться к ним мы не рискнули. Вдруг объявляют:

– Гопак! Приз за лучшее исполнение! Я говорю спутникам:

– Ну-ка, братцы-украинцы, продемонстрируйте свое искусство!

А те стоят, посмеиваются, но с места не двигаются.

– Ваш коронный номер, – продолжаю я. – Опять же – материальный интерес. Просто стыдно за вас!

В образовавшемся кругу между тем уже лихо отплясывали два представителя БАО.

– Ну что, хлопцы, дадим жизни? – Костя Зарицкий пошел в круг.

За ним потянулись и Титаренко с Кожедубом. Танцевали все азартно, но по-разному. Костя движений не знал, двигался как бог на душу положит и в конце концов первым вышел из круга. Дима танцевал лучше, даже пытался изобразить какие-то замысловатые коленца, но грузноватой его фигуре, видимо, было тесно на небольшом пятачке, и вскоре Титаренко присоединился к Зарицкому. Выдохлись и ребята из батальона обслуживания, а Кожедуб все ходил и ходил по кругу. Закончил он танец бурным финалом.

Под всеобщие аплодисменты Ивана объявили победителем и вручили приз – огромный торт. Возбужденный Кожедуб вернулся к нашей группе.

– Что будем делать, братцы?

– Делать будем вот что, – сказал я. – Танцевали вы все так замечательно, что каждый из вас заслужил кусок этого выдающегося произведения кулинарного искусства, но…

Выдержав паузу, я посмотрел на своих спутников.

– …Но вот обратите внимание, рядом стоят симпатичные девушки. Давайте отдадим этот торт им. Нам, мужчинам, просто неудобно пожирать это чудо.

– "Нам"? – ехидно спросил Титаренко. – Мы пахали…

– Нам, – твердо повторил я. – Нужно быть джентльменами.

– Правильно, Саня, – согласился Кожедуб. Зарицкий и Титаренко усмехнулись: первый – грустно, второй – иронически.

Мы торжественно отдали торт и вскоре вернулись к себе на базу. Но долго еще вспоминал мне Титаренко этот случай.

– А торт-то, Саня, ты чужой отдал. Не твоими ногами заработанный.

– Знаешь, Дима, у меня от сладкого всегда зубы болят, – отвечал я. – И мне бы очень не хотелось, чтобы у тебя они тоже болели…»

Из книги Героя Советского Союза полковника Е.Г. Пепеляева «"Миги" против „Сейбров“»:

«Что касается ветеранов Великой Отечественной войны, служивших в 196-м полку, имевших большой боевой опыт и многие боевые награды, то за редким исключением они особенного желания воевать и агрессивности в воздушных боях не проявляли.

Я не имею в виду командира 324-й дивизии И.Н. Кожедуба. Ему Москва запретила участвовать в воздушных боях. Это было абсолютно правильным решением. Вполне вероятно, что на нашего прославленного аса устроили бы настоящую охоту.

Иван Никитович был очень добрым, внимательным человеком. Души не чаял в летчиках "своего" 176-го гв. ИАП, в котором воевал с июля 1944 года до конца войны. Естественно, мы, летчики братского по дивизии полка, немного ревновали Кожедуба к соседям.

В жизни мне довелось услышать разные оценки Кожедуба как авиационного командира. Но какие бы аргументы ни приводили в свою пользу критики этого выдающегося воздушного бойца, видного офицера, генерала, а в конце жизни и маршала, надо помнить, что и в новых для него условиях, в боях с иным соперником, с применением реактивной техники, он, один из редких в первые послевоенные годы подлинно боевых командиров дивизий, привел ее к победе, сделав результативнейшей истребительной дивизией советских ВВС во всей послевоенной истории.

Глубоко символичным представляется и тот факт, что именно Кожедуб еще в феврале 1945 года одержал первую в советских ВВС победу над реактивным самолетом, сбив на своем поршневом Ла-7 турбореактивный Ме-262.

Не имея возможности лично принимать участие в боевых действиях и воздушных боях, Иван Никитович с рассвета и до наступления темноты находился на командном пункте авиадивизии, отлучаясь в полки и эскадрильи в периоды затишья.

Его спокойный низкий голос с КП дивизии при выполнении боевых вылетов в значительной степени придавал летчикам, находящимся в воздухе, уверенность при ведении воздушных боев с противником. Часто во время групповых воздушных боев с КП был слышен его уверенный подбадривающий голос: "Бей гадов", "Бей интервентов" и т. п.

Иногда, в период неустойчивой погоды, когда, по данным радиолокационной разведки, мелкие группы истребителей-бомбардировщиков Ф-80 или Ф-84 действовали в прибрежной полосе, а поднять на перехват МиГ-15 "бис" не позволяла погода, Иван Никитович со своего КП по радио имитировал подъем "мигов" на перехват, наведение на эти группы своих истребителей, повторяя знакомые команды вроде таких, как "Бей гадов", "Атакуй", "Заходи со стороны моря"… Иногда такая "деза" по радио достигала цели, и самолеты противника уходили из района боевых действий.

Если на КП Кожедуб отсутствовал, сразу чувствовалось, что управление боевой работой становилось вялым, нерешительным, что, безусловно, отражалось и на построении летчиков, и на результатах боевых действий групп.

Безусловно, авторитет первого аса Отечественной войны среди летчиков дивизии был высок, непререкаем и положительно влиял на психологическую атмосферу и на сами результаты боевой работы. Правда, особенности воздушных боев реактивной авиации сильно отличались от воздушных боев поршневых самолетов, но основные принципы боя, его этапы и периоды оставались неизменными. Летчики всегда с большим интересом и вниманием встречались и беседовали с Иваном Никитовичем как на аэродроме, так и в гарнизоне. В этих встречах и беседах каждый обогащал свой опыт и приобретал какие-то нужные знания. Летчики интересовались приемами воздушных боев на Ла-5 и Ла-7, поведением противника в бою. Иван Никитович подробно расспрашивал и уточнял свое понимание боя на "мигах", в особенности на больших высотах…»

Из книги Героя Советского Союза маршала авиации С.И. Руденко «Крылья победы»:

«17 апреля две победы одержал и И.Н. Кожедуб, сражавшийся в 176-м полку под командованием П.Ф. Чупикова. Это была особая часть, подчинявшаяся непосредственно командующему ВВС. Здесь – что ни летчик, то герой…

Иван Кожедуб надолго запомнил этот полет. В паре с Дмитрием Титаренко они встретили над Зееловскими высотами сорок "фокке-вульфов", шедших с бомбами к расположению наших войск. Развернувшись на предельной скорости, наша пара приблизилась к фашистам сзади-сверху. Кожедуб подошел вплотную к ведомому последней пары и меткой очередью сразил его. У гитлеровцев возникла паника. Кое-кто повернул назад, но остальные продолжали путь к цели. Как им помешать? Истребители вошли в пикирование и на предельной скорости пронеслись между "фоккерами". Те стали в оборонительный круг. Завязалась схватка, в которую вступили еще несколько наших самолетов. Вражеская группа была рассеяна. Кожедуб и Титаренко повернули домой. И вдруг Иван Никитович заметил, что один стервятник из тех, с которыми только что шел бой, продолжает полет к нашим войскам. Заметив нашу пару, он попытался скрыться. Но от Кожедуба уйти трудно. Тот быстро настиг фашиста и в упор расстрелял его. Это был шестьдесят второй сбитый им самолет».

Из книги дважды Героя Советского Союза маршала авиации Е.Я. Савицкого «Полвека с небом»:

«Когда наши войска вели бои на территории Германии, Кожедуб воевал в 176-м истребительном авиационном полку, который мы, летчики, называли между собой маршальским. Он находился в непосредственном подчинении командующего ВВС Главного маршала авиации А.А. Новикова. Полк этот был особым: многие летчики его носили звание Героя Советского Союза. Командовал им тоже Герой Советского Союза полковник П.Ф. Чупиков. А Кожедуб, который в то время носил погоны майора, был у него заместителем.

Случилось так, что во время Висло-Одерской операции 176-й полк временно передали в мое подчинение. Базировался полк на восточном берегу Одера, на аэродроме Морин. На западном врылись в землю немцы, и их минометы легко накрывали огнем летное поле и взлетно-посадочную полосу.

Однажды утром мы вместе с подполковником Полухиным приехали в полк поставить очередную боевую задачу и, не успев вылезти из "виллиса", попали сначала под минометный обстрел, а потом и под бомбежку. Над аэродромом встали в круг двенадцать "фокке-вульфов-190" и методично обрабатывали его и бомбами, и из пушек. Полухин куда-то исчез. Повсюду ухали разрывы мин и фугасок, и мне не оставалось ничего другого, как зарыться в первую попавшуюся щель. Ее только что засыпало землей от разорвавшейся неподалеку бомбы, и я решил, что второй раз с ней этого не произойдет. Отсиживались в защитных траншеях и летчики полка: взлетать под огнем противника никто не решался. Да это и бессмысленно. Скорости на взлете практически нет, и самолет какое-то время совершенно беззащитен.И вдруг я увидел бегущего к истребителю Кожедуба. Он бежал, огибая воронки от разрывов, без шлемофона и парашюта.

"Что же он делает? – подумал я. – Не успеет оторваться, как собьют". Но тут щель, в которой я укрывался, вторично накрыло, и меня засыпало землей и обрушившимися с ближайших деревьев ветками. "Вот черт! А говорят, в одну воронку две бомбы не падают!" – выругался про себя я, закрывая руками голову. Мне показалось, будто рядом кто-то то ли охнул, то ли застонал, но, сколько я ни вертел головой, нигде никого не увидел.

А Кожедуб в это время успел взлететь, моментально набрал высоту и с ходу ввязался в бой с "фоккером". Немец на наших глазах задымил и упал где-то в лесу. А у остальных, видно, кончалось горючее, и вся группа противника почти сразу же ушла. Кожедуб, сделав разворот, уже заходил на посадку.

Как по команде замолкли и вражеские минометы. В наступившей как-то враз тишине я вновь, теперь уже вполне отчетливо, услышал нечто вроде стона. На сей раз приглушенные звуки раздавались чуть ли не прямо подо мной. Раскидав руками землю, я обнаружил засыпанного с головой Полухина. Он выбрался из полуразрушенного окопа, отряхнулся от земли, и мы вместе с ним поспешили туда, куда спешили и все остальные, – в конец взлетно-посадочной полосы, где только что остановился истребитель Кожедуба. Туда же вслед за другими летчиками торопился и полковник Чупиков.

Кожедуб вылез из кабины и, широко улыбаясь, спросил:

– Ну как я его срезал?

Летчики лишь разводили широко руками: мол, нет слов! Кто-то поднял вверх большой палец, кто-то восхищенно сказал:

– Первый раз вижу такое!

– Второго, надеюсь, не будет, – раздался вдруг твердый голос Чупикова. Судя по тону, он не разделял общего одобрения. – Сбил немца – спасибо! А рисковал глупо. По-дурацки. Шансов у тебя было один на сто. Это во-первых. А во-вторых, взлетел без парашюта. Зелень зеленая и то так не делает.

Кожедуб, слушая, улыбался все шире, все веселее. По всему было видно, что и ему есть что сказать.

– Товарищ командир! Если бы я стал возиться в кабине с парашютом да шлемофоном, немцы бы меня как пить дать застукали. Утратил бы элемент внезапности. И тогда шансы мои – ни одного из ста. А так я улучил момент, когда "фоккеры" находились в небе в таком положении, что запросто могли прохлопать мой взлет. Вот и прохлопали… на свою голову! Да и горючее, я знал, у них на исходе, а значит, гоняться за мной вряд ли станут. Вот и вся арифметика. И шансов в ней теперь у меня, как видишь, все сто из ста.

Многие тогда считали, что помимо виртуозного владения машиной главное в боевой манере Кожедуба – его редкостная, чрезвычайная храбрость, которая, дескать, позволяла ему постоянно рисковать и выигрывать. Но храбро воевали многие. Однако одного этого, чтобы воевать так, как воевал он, явно недостаточно. Кожедуб умел точно и быстро взвесить обстановку, мгновенно находить в сложной ситуации единственно верный ход. Пример тому – хотя бы только что рассказанный эпизод. Но и этого мало. Еще одной отличительной чертой Кожедуба было неукротимое, прямо-таки ненасытное стремление учиться. Он не упускал ни одной, пусть самой малой крохи, если ее можно было добавить в копилку уже накопленного мастерства. Повсюду он носил с собой толстенную, переплетенную в непромокаемую клеенку тетрадь листов на двести, куда записывал все: итоги наблюдений, чертежи, графики, схемы – любую мелочь, если она касалась чего-нибудь необычного, нестандартного в бою с противником. Если по каким-то причинам сам он не мог принять участия в боевом вылете, то непременно дотошно расспросит летчиков, разберет вместе с ними буквально по косточкам все то, что привело к успеху или, наоборот, к неудаче.

Будучи ярко одаренным, талантливым человеком, он в то же время неизменно проявлял великую скромность. А тому, кто никогда не задирает носа, необременительно для души учиться у кого угодно, всюду черпать, где он только есть, пригоршнями чужой опыт. Ведь сколько его ни есть своего, у людей, окружающих тебя, всегда наберется еще столько же, а то и побольше.

О скромности Кожедуба говорили не меньше, чем о его боевом мастерстве или редком мужестве. Он, например, никогда не записывал на свой счет сбитый самолет противника, если сам не видел, как тот упал на землю. Даже не докладывал.

– Ведь загорелся же немец! Все видели, – говорил ему кто-нибудь из летчиков после возвращения на аэродром.

– А вдруг до своих дотянет, – возражал в ответ Кожедуб. Как-то я спросил, сколько он всего уничтожил вражеских

самолетов с начала войны, какой, словом, общий счет? Кожедуб усмехнулся:

– Счет большой. Но недостаточный.

– Как тебя понимать?! – удивился я. – Выходит, и много, и мало, что ли? Противоречие.

– Никаких противоречий. Сбил много. Но можно сбивать еще больше. И нужно сбивать больше. Да не всегда получается…

И Кожедуб многозначительно похлопал по клеенчатой обложке своей толстенной тетради, с которой никогда не расставался. Дескать, тут у меня все записано! И то, что помогает уничтожать в небе врага, и то, что мешает, когда не получается.

Но чаще всего получалось. И тогда, подсчитав после удачно проведенного боя потери противника, Кожедуб ходил счастливым и умиротворенным. Причем успеху товарища обычно радовался больше, чем собственному. Словом, воевал Иван Никитович, тщательно анализируя любую мелочь, стараясь учитывать абсолютно все, включая, разумеется, и потери противника; но воевал не ради самой статистики, не ради арифметики честолюбия, а ради того, чтобы как можно быстрее разделаться с самой войной.

А учитывать Кожедуб стремился все. Даже в горячке боя он умел отличать необходимое от излишнего.

Вскоре после бомбежки на аэродроме Морин мне довелось участвовать вместе с ним в боевом вылете. Задача перед нами стояла обычная – прикрыть с воздуха наши наземные войска. Подняв с аэродрома на окраине Штеттина восьмерку "яков", я взял курс к линии фронта. Кожедуб со своей четверкой шел сзади и выше нас в группе прикрытия.

На подходе к передовой появились "фоккеры". Завязалась схватка. Выбрав себе цель – ведущего звена "Фокке-Вульф-190", – я отдал по рации приказ своему ведомому подполковнику Новикову: "Прикрой, атакую!" Немец, заметив мой маневр, попытался уйти глубоким виражом. Но я уже успел сесть ему на хвост и жал на гашетки пушек. Длинная очередь прошила вражескому истребителю фюзеляж, машину охватил огонь, и я заметил, как летчик выбросился из нее с парашютом.

"Надо добить! – мелькнула мысль. – Довести дело до конца!" Мне почему-то показалось, будто немецкий летчик непременно приземлится на своей территории и, таким образом, уйдет живым. А завтра, следовательно, вновь поднимется в воздух на другом самолете. Я сделал разворот и перевел машину в пикирование, чтобы расстрелять парашют еще до земли.

И в этот момент в шлемофоне послышался голос Кожедуба:

– "Дракон"! Не спешите добивать. Ваш крестник, скорее всего, свалится в наши окопы. Одним языком будет больше.

Слова Кожедуба меня отрезвили. Фашисты всегда стремились добивать наших летчиков, если те выбрасывались из горящих машин на парашютах. Мы делали это только в случае необходимости. А сейчас ее не было. Кожедуб прав: мой крестник, как он выразился, и в самом деле поторопился, выпрыгнув с парашютом над нашей территорией. На всякий случай я снизился и, сделав вираж над самой землей, окончательно убедился, что немецкий летчик снижается прямо в руки нашей пехоты.

А Кожедуб тем временем вцепился в какого-то "фоккера", повторяя за ним все маневры. Через несколько секунд за немцем уже тянулся густой шлейф черного дыма.

– И как только он успевает все видеть?! – сказал позже Новиков. – Прикрывал во время атаки вас я, а куда летчик свалится, первым понял Кожедуб. Будто ему делать нечего, кроме как наблюдать… А сам, между прочим, тут же "фоккера" срезал.

Казалось бы, и впрямь, когда в небе такая карусель, когда рубка идет на обоих этажах сразу, где уж тут уследить за каким-то парашютистом. Не до того. Только успевай поворачиваться…

Но Кожедуб никогда не поддавался горячке боя. Он умел сохранить хладнокровие при любых обстоятельствах. Да и машиной владел виртуозно, мог управлять ею чуть ли не с закрытыми глазами. Все это создавало ему неоспоримое преимущество, как и многое другое: например, мгновенная реакция, способность быстро оценить ситуацию, чтобы тотчас принять единственно верное решение. И там, где у других возникал острый дефицит времени, его собственная секундная стрелка как бы замедляла ход, давая ему возможность контролировать все, что происходит вокруг него в воздухе.

Не знаю, летал ли тогда Кожедуб ночью или в сложных метеорологических условиях: истребители во время войны действовали обычно в светлое время суток. Но думаю, что, доведись поставить перед ним подобную задачу, он бы с ней безусловно справился».

Воспоминания летчика-истребителя Героя Советского Союза капитана И.Е. Середы (из книги «Мгновение и вся жизнь»):

«Сейчас, спустя десятилетия, я вспомнил, как однажды мартовским заснеженным днем 1944 года окружили мы Кожедуба, вернувшегося, как кто-то заметил, с „того света“. В расстегнутой сверху кожаной куртке он был похож тогда на укротителя, усмирившего вышедшего из повиновения опасного зверя.

В том боевом вылете он сбил три вражеских самолета….

Быстро рос боевой счет, и прежде всего потому, что навстречу врагу выходил не просто храбрец, а человек светлой идеи, твердой воли, овладевший новой техникой, много знающий, много думающий. Как-то во главе восьмерки "ястребков" Кожедуб прилетел на "пятачок" рядом с линией фронта. Сели истребители скрытно, притаились. И когда появились "юнкерсы", на них сверху, точно огненные молнии, ринулись "лавочкины". Расстреляв вражеские машины, они так же внезапно исчезли. Вскоре снова совершили дерзкую атаку. Потом опять…

Риск? Невиданный. Но он был оправдан. Изобретательные действия летчиков вызвали восхищение командующего фронтом И.С. Конева.

Без скидок Кожедуб прошел все "адовы круги" войны. Он бился с врагом над Днепром, Днестром, Одером. Боевой путь закончился в поверженной гитлеровской столице. Вскоре после победы для Кожедуба началось новое испытание, не менее трудное, чем военное. Его послали учиться в академию. И опять прозвучало это требовательное "надо" – время повелевало готовить военачальников широкого профиля. И Кожедуб с присущим ему упорством, энергией брал новые рубежи. То же делали Александр Покрышкин, Владимир Лавриненков, Кирилл Евстигнеев. В двадцать девять лет прославленный летчик командовал авиадивизией.

Спустя годы узнали мы, что машины с таким звучно-крылатым названием – МиГ – учил летать и применять в боевых условиях вместе с боевыми друзьями Кожедуб. Когда-то об этом будут написаны книги и созданы кинокартины, а пока генерал-полковник авиации Кожедуб вспоминает, как штурмовали неизвестность.

Нелегко рождались те реактивные истребители, которых ждала мировая слава. Кожедуб вылетал на этих машинах, когда уже давала себя знать боль в голове, но он не любил "беспокоить" медицину, побеждал силой воли свои тревожные ощущения и усталость…

Затем опять учеба – уже в Академии Генерального штаба, потом командование крупными соединениями. Занятия, маневры. Он учит молодых орлят. Сколько птенцов, выпорхнувших из "гнезда" Кожедуба, стали асами-истребителями! С увлечением отдается служебным и общественным делам. Встречается с молодежью, ветеранами войны. Дважды приезжал в Молдавию. Был почетным гостем Кишинева. Написал книгу…

Сивцев Вражек. В высотном красивом доме этого старого московского переулка живет Иван Никитович. В рабочем кабинете генерала много фотографий. Есть интересные реликвии, памятные дары, сувениры. На видном месте медаль, выпущенная в честь 40-летия образования МССР, которой Кожедуб был удостоен в 1964 году. Рядом – миниатюрная копия молдавской каруцы – подарок кожушнянцев.

– Молдавская земля стала мне родной и близкой с воздушных боев весны сорок четвертого, – говорил Иван Никитович. – Особенно помнятся Бельцы. Здесь мне был вручен подарок от колхозника В.В. Конева – самолет "лавочкин-5" с номером 14 на фюзеляже. Вскоре на этом самолете я сбил вражеский бомбардировщик. В небе Молдавии я довел счет уничтоженных фашистских самолетов до 45.

На левом борту "лавочкина" была надпись: "Имени Героя Советского Союза Конева Н.", а на правом – "От колхозника Конева В. В.".

Пчеловод одного из колхозов на Волге В.В. Конев свои трудовые сбережения передал на постройку самолета и попросил назвать в честь своего односельчанина, геройски погибшего на войне. А летать на нем должен был лучший летчик фронта. Выбор пал на Кожедуба.

На столе у Ивана Никитовича – модель самолета-истребителя "лавочкин-7" с бортовым номером 27. На самолете-истребителе конструкции Лавочкина Ла-7 Кожедуб и закончил войну в небе над Берлином.

В кабинете генерала хранятся фотографии боевых друзей, известных советских космонавтов. Иван Никитович тесно связан с ними – он почетный председатель Федерации авиационного спорта СССР, член Президиума ДОСААФ. Кожедуб первым в нашей стране удостоен медали имени Гагарина».

Воспоминания летчика-истребителя Героя Советского Союза генерал-майора авиации И.В. Федорова (из книги «В небе оставили след»):

«Перед Новым, 1945 годом командование 16-й воздушной армии провело в Бяло-Подляске конференцию лучших летчиков-истребителей и штурмовиков….

Здесь произошла моя первая встреча с будущим трижды Героем Советского Союза, будущим маршалом авиации Иваном Никитовичем Кожедубом, на счету которого к тому времени было 48 сбитых фашистских машин. 176-й гвардейский истребительный авиационный полк, где майор Кожедуб служил заместителем командира полка, в те дни был оперативно подчинен 265-й ИАД нашего корпуса, и мы не раз впоследствии встречались с ним на аэродромах. После войны вместе учились в Военно-воздушной академии, продолжительное время служили в войсках ПВО. Ну, это к слову: просто приятно сознавать, что воевал и служил рядом с прославленным асом Великой Отечественной войны, у которого было чему поучиться.

На конференции шел деловой разговор о тактических приемах воздушного боя при выполнении самых разнообразных боевых задач. Особое внимание было уделено прикрытию наземных войск способом "свободная охота". Здесь опыт Кожедуба, признанного мастера таких полетов, пригодился всем истребителям; его самолет издалека узнавали немецкие асы и сразу же покидали зону возможной встречи: драться с бывшим летчиком-инструктором, в совершенстве владевшим своим "лавочкиным", им было не под силу.

…Приземляясь на аэродроме Сохачев, я заметил несколько пожаров, вспышки недалеко от посадочной полосы, светящуюся сетку трассирующих пуль… Присмотревшись внимательно, я увидел замаскированные за различными укрытиями танки, ведущие огонь во внешнюю сторону, от аэродрома. Да-а-а, ситуация!

К вечеру бой стих, мы спокойно пошли на ужин. Встретился с Иваном Кожедубом.

– Ну как, тезка? – весело спросил он, уплетая ужин. – Страшновато?

Я кивнул:

– Непривычно…

– Будем привыкать, – согласился Кожедуб. – Зато рядом с танкистами, прикрывать их удобно. Еще бы вот только погода, паршивка, немного улучшилась, высоты нет, в воздухе драться невозможно.

Кожедуб был истинным асом, и каждый потерянный фронтовой день был для него непоправимым бедствием.

– Буду молиться, авось услышит, – указал он пальцем в потолок.

И надо же – на следующий день погода резко изменилась к лучшему. Можно было вылетать большими группами. Потом мы с Иваном Никитовичем смеялись, жалели, что он не помолился хотя бы на недельку раньше – сколько фашистских самолетов за это время пустили бы в расход!

…Видимость стала улучшаться, и было решено повторить наш вылет. А пока меня потащили в столовую. Как раз там допивал чай Иван Кожедуб. Увидел меня, поинтересовался:

– Как слетал?

– Да кое-что привез.