Текст книги "Дело уголовного розыска (Невыдуманные рассказы)"

Автор книги: Николай Гацунаев

Соавторы: Григорий Ропский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Да что ты говоришь?! – притворно всплеснул руками Саид-бобо. – И как это он отважился? Я бы, например, ни за что.

– Это почему же? – воинственно вскинулся толстяк.

– А потому, дорогой, что ты с собственным языком совладать не можешь. А уж с бритвой и подавно!

По чайхане прокатился смешок. После яркого солнечного света парикмахер отчаянно моргал и жмурился, стараясь приучить глаза к царящей в чайхане полутьме.

Сколько здесь людей, он не видел, но, судя по смеху, народу было достаточно.

– Что ты головой вертишь, как сова? Все равно ведь ничего не видишь. Сядь посиди, пока глаза привыкнут. – Саид-бобо, не поднимаясь с места, протянул руку и помог Маннову примоститься на край дощатого настила. – На, держи пиалу.

Толстяк почти наощупь принял пиалу с чаем и повел глазами. Там и сям смутно белели расплывчатые пятна лиц. «Проклятый старик! – с досадой подумал он. – Вечно суется всюду со своим паршивым языком. Все ему, видите ли, раньше всех известно! Ну, погоди, седобородый козел, посмотрим, как ты сейчас захихикаешь!»

– Вы еще самого главного не знаете, Саид-бобо! – в голосе брадобрея звучало торжество.

– Так уж и главного? – ехидно поинтересовался старик. – И что же это?

Чайхана выжидающе примолкла.

– В моей парикмахерской Икрамджан-ака снял фуражку! – выпалил брадобрей, предвкушая триумф. Чайхана безмолвствовала.

– Вот это да!.. – откликнулся наконец Саид-бобо. – Вы слышали, Рахимджан-бобо? Младший лейтенант Икрамджан Пулатов снял головной убор перед толстяком Манновом!

– Передо мной? – опешил парикмахер. Триумфа как не бывало. – Почему п-передо мной?

– Он еще спрашивает! – Саид-бобо возмущенно хлопнул себя по коленям. – Перед кем люди снимают шапку? Перед тем, кого очень уважают.

– Или перед женщиной! – подкинул кто-то из глубины чайханы.

– Или перед женщинами, – невозмутимо подтвердил Саид-бобо. – Но к женскому полу, надо полагать, ты себя не относишь, а, мавлоно Маннов?

Дружный хохот прокатился по чайхане.

– Молчание – знак согласия, – продолжал старик. – Значит, остается одно: фуражка была снята исключительно из уважения к тебе.

Глаза парикмахера постепенно привыкли к полумраку чайханы, и он свирепо уставился в ехидно улыбающееся лицо старого насмешника, позабыв, что хотел сказать, и проклиная себя, что вообще затеял этот разговор.

– Поздравляю, Маннов-джан! – не унимался Саид-бобо. – Такой молодой, а такой уважаемый! Нас, простых смертных, участковый такой чести не удостоил. Не заслужили. А ты заслужил. Чем же это, а?

– Значит, есть чем! – огрызнулся брадобрей, повернул голову и обмер: за соседним дастарханом, добродушно улыбаясь, сидел участковый уполномоченный Пулатов. Сидел без фуражки, поглаживая рукой поросшую короткими волосами круглую голову.

Чайхана задрожала от гомерического хохота.

– Вот так инфаркт и зарабатывают, – подытожил Саид-бобо, когда хохот наконец утих, кивая на оторопевшего от изумления парикмахера. – Плесните сартарашу чайку, Рахимджан-бобо. Пусть в себя придет. А мы пока дальше почитаем.

Он водрузил на нос очки в металлической оправе и взял с коленей газету.

– На чем мы остановились? А, вот нашел: «Большую помощь в деле розыска банды оказали младший лейтенант милиции Икрамджан Пулатов и колхозник Рахимджан-ака Саттаров, благодаря которым была обнаружена последняя из угнанных бандитами автомашин».

– Вот так, – Саид-бобо снял очки и обвел чайхану взглядом. – Слышали, что про наших односельчан в республиканской газете пишут?

Он обернулся к Маннову и укоризненно покачал головой:

– А ты «фуражка, фуражка»! При чем тут твоя фуражка?

– Моя?! – вытаращил глаза парикмахер. – Да у меня сроду никакой фуражки не было!

– И не будет, – заключил старик. – Фуражку настоящие мужчины носят, не то что ты.

Саид-бобо помолчал, потом, лукаво прищурившись, взглянул на участкового.

– Ну, а все-таки, Икрамджан, почему вы до сих пор с фуражкой не расставались?

– А я и теперь не расстаюсь, – улыбнулся младший лейтенант. – Вот, она рядышком лежит.

– Нет, серьезно?

– Да так, глупости одни, – отмахнулся Пулатов. – Волосы выпадать стали. Вот я и побрил голову. А тут новое назначение, незнакомые люди. Мало ли что могут подумать.

Участковый и вдруг – плешивый. Ну и не снимал фуражку, пока волосы не отрастут.

– Только и всего? – притворно удивился Саид-бобо. – А мы-то головы ломаем! Маннов тут целую теорию развел. Кстати, где он? Маннов, ты где?

Но парикмахера и след простыл.

Маршрутный автобус довез нас с Рисовой улицы до центра города за полчаса. Мы сошли недалеко от ЦУМа и направились по засаженному молодыми деревцами бульвару. Здесь решительно ничто не напоминало о прошлом. Я хорошо помнил этот район. «Пьяный базар», «Воскресенка», «Туркменский рынок». Теперь эти названия стали достоянием истории. Булатов шагал молча, поглядывая по сторонам, но я уже давно догадался, почему он выбрал именно этот маршрут, и когда он наконец взглянул в мою сторону, спросил:

– «Вампир»?

– Он самый, – усмехнулся Борис Ильич.

ОТСУТСТВУЮЩИЕ УЛИКИ

В лагере его называли «Вампиром». Он снисходительно усмехался, обнажая два ряда острых зубов. Вид крови действительно возбуждал его, приводил в неистовство. Он знал за собой эту особенность и гордился ею. «Вампира» побаивались, с ним предпочитали не связываться. А потом он исчез.

Из ворот Туркменского рынка вышел молодой человек, помедлил, выбирая в какую сторону идти, и свернул влево. На нем была рубашка с короткими рукавами, серые летние брюки и коричневые кожаные сандалеты. Пиджак перекинут через левую руку.

Встречная женщина невольно оглянулась: симпатичный блондин, волевое лицо, стройная фигура, легкая уверенная походка…

Блондин дошел до перекрестка, остановился возле хлебного магазина. На противоположной стороне улицы возле дома с темно-бордовой вывеской стоял «виллис» с откинутым ветровым стеклом. Из дома вышел человек в милицейской форме, скользнул взглядом по стоявшему напротив, сел за баранку «Виллиса» и укатил в сторону Шелковичной улицы. Блондин прищурился, стараясь разглядеть, что написано на вывеске, прочел: «14-е отделение милиции города Ташкента», усмехнулся и повернул обратно.

Поезд пришел на станцию в третьем часу ночи. Запомнился подсвеченный циферблат станционных часов: 2 часа 35 минут. Пустынный перрон, промозглая слякоть, огни отражаются в лужах на асфальте…

В здание вокзала заходить нельзя, прямо в город надо. Город? Да. Вот она надпись: «Канск-Енисейский». Захолустье, небось. Ладно. Выбирать не приходится. Где-то должен быть выход прямо с перрона. Вот он. Теперь подальше от вокзала, от чужих глаз… Там будет видно, что делать дальше. Сейчас главное – смыться…

Ему повезло. В сквере под навесом детской площадки смачно похрапывал пьяный. Судя по одежде – не забулдыга. Для верности он слегка потормошил его: не проснется ли. Пьяный не шелохнулся.

Так… Бумажник. Паспорт, деньги. Какие-то квитанции. Кажется, повезло. Деньги и паспорт пригодятся. Бумажник обратно в карман.

Спи, лапоть. До утра не просыпайся, родимый! А может!.. Нет, мокрить нельзя. Пока нельзя. Так что повезло тебе, фраер. Спи.

Дом он узнал издали – пятый от хлебного магазина по улице Кафанова. Все совпадало с описанием, крыльцо с навесом на резных деревянных опорах, три окошка на улицу, железные ставни с прорезями в виде сережек. Потускневшая медная табличка возле двери «Венеролог Кравчук-Калияновская А.М.» Здесь. Все правильно. Он поднялся по ступеням и протянул руку к звонку. Звонок был старомодный, без кнопки, с рычажком, которым надо вращать. В ответ на еле слышное звяканье за дверью зашлепали чьи-то шаги и старческий голос спросил:

– Кто там?

– Тысячу извинений, доктор. Я по срочному делу. Дверь отворилась. «Божий одуванчик, – подумал он. – Тебе давно внуков нянчить пора, а ты…»

На старушке было простенькое домашнее платье. Седые волосы аккуратно причесаны и закреплены на затылке гребнем. Серые глаза смотрели доброжелательно, доверчиво, без страха.

– Входите, пожалуйста. Чем могу быть полезна?

В неверном свете уличного фонаря «Вампир» разглядел паспорт: Лукиных Егор Петрович. Двадцать восемь лет. Годится. И фотография подходящая. Районная продукция. Поди, разберись – шатен или блондин. Молодцы, промкомбинатовцы!

Стало быть, Лукиных… Ну что ж, привет вам, Егор Петрович. С днем рождения!

Деньжат не густо, но на шмотки хватит. Дождусь, когда магазины откроются и…

Надо спешить. Тот фраер проспится – и с ходу в милицию дунет. Нельзя судьбу искушать. Пофартило разок – и баста. Линяю.

– Проходите, что же вы?

– Если позволите, я сниму сандалеты.

– Ради бога!.. Проходите так.

– Неудобно, я все же сниму.

– Ну, тогда нате вам шлепанцы.

Через темный коридорчик старушка провела гостя в просторную, светлую комнату. На двух выходящих во дворик окнах висели тюлевые занавески. Золотисто отсвечивала полировка шифоньера, книжного шкафа, письменного стола. Убранство комнаты дополняли торшер с оранжевым шелковым абажуром, два полумягких кресла, ковер над тахтой и репродукция с картины Айвазовского в золоченой раме. В приоткрытую дверь соседней комнаты виднелся буфет, заставленный хрусталем.

Блондин окинул комнату оценивающим взглядом и прислушался. В доме стояла тишина.

– Итак на что жалуетесь молодой человек? – взгляд серых глаз хозяйки оставался по-прежнему спокойным и доброжелательным. – Я угадала не правда ли?

– Угадали, – Блондин вздохнул. Понимаете, доктор… Три недели назад случайно познакомился с женщиной… Дело было в дороге. Ну и – вагон – ресторан, отдельное купе…

Он мысленно усмехнулся: так оно, в общем, и было – ночь, купе, красивая молодая женщина…

Обзавестись костюмом, сорочкой, парой кожаных штиблет не составило большого труда. В столовой, куда он зашел перекусить, угрюмо коротал время за бутылкой вина явно чему то расстроенный красномордый субъект.

Чутье не подвело «Вампира»: уже после второй бутылки они были на ты, и красномордый снабженец по фамилии Крамер, перегнувшись через стол и обдавая винным перегаром, изливал ему свои горести:

– А ты не осуждай, что спозаранку пью. Тут кто угодно запьет! Завтра вагоны отправлять, а сопровождающий – тю-тю! Понимаешь? В больницу загудел. Гнойный аппендицит. Другого, говоришь? Да где его тут найти, в Канске? Разве что ханыгу какого-нибудь. А мне человек нужен. Во как нужен! А может, ты согласишься, а? Два пульмана в Ташкент. Бабки хорошие. Обратно – самолетом. Подумай, а? Аванс с ходу выплачу, окончательный расчет, когда вернешься.

– Ох уж мне эти случайные связи! – старушка вздохнула. – Нет, я не осуждаю. Вы человек молодой, представительный. Женщины от вас без ума. Но ведь и о здоровье нельзя забывать. Уж кто-кто, а я знаю, сколько на этой почве трагедий разыгрывается. Кстати, почему бы вам не обратиться в кожвендиспансер? Здесь недалеко, на этой же улице, возле Госпитального рынка.

– Давайте не будем, доктор, – блондин умоляюще вскинул перед собой руки. – Вы же все понимаете. Там начнутся всяческие формальности, потребуют документы.

– А я кто, по-вашему? Подпольный лекарь? У меня патент. Я тоже обязана делать записи в книге. – Старушка хитровато прищурилась. – Правда, паспорта я при этом не требую. Верю пациенту на слово. Ну что ж, раздевайтесь, я пойду руки помою. Старушка удалилась на кухню. Блондин небрежно бросил пиджак на спинку кресла и снова прислушался. В доме ни звука. С улицы доносились приглушенные городские шумы.

Аванс пришелся как нельзя более кстати. Два часа ушло на оформление документов. Повеселевший Крамер отправился в гостиницу, где они договорились встретиться вечером. «Вампир» услужливо захлопнул за ним дверцу такси. Проводил взглядом, пока оно не скрылось из виду, и только тогда остановил проезжавшую мимо «Победу»…

Под вечер ему удалось остаться в хоздворе, а затем добраться до вокзала станции Тайшет.

Старушка вошла, натягивая на ходу резиновые перчатки.

– Ну, что у вас тут, показывайте. Так-так. К свету повернитесь. Здесь не больно?

– Нет, доктор. – «В доме, похоже, никого нет. Как бы это поточнее узнать?»

– А здесь?

– Нет.

– Прекрасно. Можете одеваться.

Она отвернулась, чтобы не видеть, как он натягивает брюки.

– Ну что я вам могу сказать? Внешне как будто все в порядке. На глаз, конечно, определить трудно. Нужно сделать анализ на РВ. Реакция Вассермана. Слышали?

– Помилуйте, доктор! Вас послушать, – только и знаю, что по венерологам бегать.

– Вы правы, – улыбнулась старушка. – Извините за бестактность. Но без анализа все же не обойтись. Я бы могла его сделать, но надо брать кровь из вены. А кто мне поможет?

– Я помогу.

– Нет уж, увольте. Научена горьким опытом. Был тут до вас один пациент. С виду прямо Самсон, а как увидел кровь в шприце, – в обморок хлопнулся.

«Я не хлопнусь, – мысленно усмехнулся блондин. – Чем-чем, а кровью меня не испугаешь».

– Хорошо еще иглу вовремя успела выдернуть, – продолжала старушка. – А если бы игла сломалась? Или, не дай бог, вену порвала? Нет, родимый, приходите завтра. В это же время. Супруг дома будет, поможет. А сегодня он по делам ушел, не скоро вернется.

«Значит, она одна дома», – отметил про себя гость.

– Может, кого-нибудь из соседей позовете?

– Да что вы! – махнула рукой старушка. – Их сейчас никого нет, на работе все.

В Тайшете поезд «Владивосток-Москва» стоит считанные минуты. «Вампир» заранее рассчитал, где остановится головной вагон, и как только состав затормозил, направился вдоль вагонов прогуливающейся походкой пассажира, который вышел на перрон размять ноги и подышать свежим воздухом.

В тамбурах и у подножек вагонов маячили проводники. Станционные огни отражались в темных окнах вагонов. Не мудрено: второй час ночи. Пассажиры уже спят.

Ага, вот, наконец, то, что ему нужно: открытая дверь, в тамбуре и у вагона – ни души. Спокойно, не спешить. Он прошел еще несколько шагов и незаметно огляделся. Перрон пуст. Проводники соседних вагонов заняты своими делами. Пора!

И тут состав тронулся. «Вампир», не спеша, поравнялся с открытой дверью и на ходу вскочил на подножку.

– Жаль. – Блондин вздохнул и взял с кресла пиджак. Вынул из кармана десятку, положил на стол. Боковым зрением отметил алчный огонек в глазах хозяйки дома. – Спасибо за консультацию, доктор. Я, пожалуй, пойду. До свидания.

Он прошел коридорчик, остановился у выходной двери, прислушался: все тихо. Достал из кармана пиджака пару нитяных перчаток. Натянул на руки. Задвинул засов и вернулся в комнату.

Старушка стояла возле стола, держа в руках десятирублевку. При виде гостя удивленно вскинула брови.

– Вы что-то забыли?

– Нет, доктор.

Он достал из кармана нож, надавил на кнопку. С легким щелчком выскочил и зафиксировался стальной клинок.

– Господи, да что же это?!

– Спокойно, мадам. К делу. Деньги, золото, драгоценности – на стол. Живо! И не вздумайте валять дурака – пришью как миленькую. Пикнуть не успеете.

Несколько секунд старушка глядела на него, вытаращив глаза и беззвучно шевеля губами. «Окочурится: еще чего доброго!» – Блондин шагнул к ней и потряс за плечи.

– Спокойнее, мадам. Спокойнее. Не принимайте близко к сердцу. Велика беда – деньги. Живы будете, еще наживете. Да и на что вам они, если разобраться? Так что пошевеливайтесь. Времени у меня в обрез. Ну же, где тут у вас кубышка спрятана?

Острие ножа коснулось старушечьего подбородка, заставило запрокинуть голову. В глазах метался ужас.

– Там… – Она подняла руку и тут же бессильно уронила ее. – Там, в ящике стола… Сберкнижки… Моя и мужа.

– Да вы что, сдурели, мадам?! На черта мне ваши сберкнижки? Мне наличность нужна! Понятно? Наличность!

– Там же… – сдавленный голос хозяйки дома упал до шепота, – в ящике… Рублей пятьдесят…

У нее подогнулись колени. Блондин подхватил безвольно обвисшее тело, оттащил в кресло.

– Черт бы тебя побрал, карга старая!

Старуха лежала в кресле, не двигаясь и закатив глаза.

Вагон был международный. «Вампир» понял это, как только вошел в коридор. Мысленно выругался и торопливо зашагал по мягкой ковровой дорожке. Дверь третьего от тамбура купе была приоткрыта. Заглянуть? Он поколебался секунду и легонько толкнул дверь. Дохнуло теплом, ароматом дорогих духов. И – как гром с ясного неба – ироничное:

– Добрый вечер!

«Вампир» вздрогнул, застыл на пороге.

– Входите, что же вы!

Голос был женский, с едва заметной хрипотцой, приветливый. Щелкнул выключатель. На столике у окна засветилась лампа под зеленым абажуром. Женщина полулежала на мягком диване. Обращенное к нему лицо обрамляли волнистые тонкие локоны.

Под цветастым покрывалом угадывались очертания стройных полноватых ног. Второй диван пустовал. «Вампир» вошел и прикрыл за собой дверь.

– Ошиблись купе?

Он отрицательно качнул головой.

– Вагоном!

– Откровенно! – Уголки ярко накрашенных губ изогнулись в усмешке. – Но это вам чести не делает. Могли бы и соврать, будто искали именно меня. Хотите коньяку?

Только теперь он понял, что женщина пьяна, и пригляделся к ней более внимательно. Не первой молодости, но сохранилась неплохо. Пожалуй, даже совсем неплохо. И явно жаждет приключений.

– Так хотите или нет, рыцарь печального образа?

– Это я-то? – Он решил играть простачка.

– Вы-то, мы-то. – Женщина села, опустив ноги с дивана, и потянулась. – Хоть какое-то развлечение. Представляете? От самого Владивостока одна еду.

– Понятное дело, – поддакнул он. – Женщине одной никак нельзя.

– Сократ! – хохотнула женщина и, нагнувшись, достала из дорожной сумки початую бутылку коньяка и плитку шоколада. Кивком указала на стаканы из-под чая. Пойдут, рыцарь? Можете сполоснуть коньяком.

Старуха не лгала: он обшарил всю квартиру, но денег не обнаружил. Пробежал глазами сберкнижки. На одной значилось тридцать тысяч рублей, на другой – восемнадцать тысяч. Он скрежетнул зубами и швырнул их обратно в ящик стола. Выволок из-под кровати в спальне два чемодана, вывалил содержимое прямо на пол и принялся набивать в них наиболее ценные на его взгляд вещи: каракулевую шубу, меховую мужскую шапку, шкурку чернобурой лисицы, горжетку из песца, полдюжины серебряных подстаканников, перстень с алмазом, изящную диадему, украшенную бриллиантами, пару отрезов, дамские золотые часики-медальон. С трудом запер чемоданы, выпрямился, поднял руку, чтобы вытереть выступивший на лбу пот, и замер, почувствовав на себе чей-то взгляд. Медленно опустил правую руку в карман, нащупал нож и стремительно обернулся, готовый отразить нападение…

То была всего лишь старуха-хозяйка. По-прежнему неподвижно сидя в кресле она смотрела на него, и глаза ее были полны ужаса, мольбы и недоумения.

– Маманя, – слово сорвалось с языка непроизвольно, и он вдруг с удивлением ощутил, как шевельнулись в душе давно позабытые чувства: жалость вперемешку с презрительным состраданием. – Я ухожу, маманя. А чтобы вы тут без меня глупостей не натворили, придется вас связать. Где бельевая веревка?

– За дверью, в передней, – прошептала хозяйка.

Он отрезал от веревки два куска нужной длины, связал ей руки и ноги. Пошел в спальню, взял из разворошенной груды белья салфетку, вытер лицо. Со второй салфеткой: в руке вернулся к хозяйке.

– Откройте рот.

– Зачем? – еле слышно прошелестела старуха.

– Придется вам некоторое время посидеть с заткнутым ртом, маманя. – Проклятое слово словно приклеилось к языку. – Вдруг звать на помощь надумаете?

– Не надо, прошу вас. – Старуха умоляюще смотрела на него снизу вверх. – Я буду молчать. Обещаю вам. У меня гайморит, понимаете? И больное сердце. Пожалуйста, не надо…

Он вдруг понял, что не станет запихивать ей кляп в рот. Не сможет себя пересилить. Такое с ним происходило впервые. И, кляня себя последними словами, он, издеваясь то ли над ней, то ли над самим собой, предложил:

– Может, сердечного накапать прикажете?

– Если не трудно, – выдохнула хозяйка. – Кордиамин на кухне в аптечке. Двадцать капель.

Блондин чуть не взвыл от досады и ярости, но послушно сходил на кухню за лекарством. Поднес к побелевшим от страха трясущимся губам стакан, придержал голову, снова испытывая, казалось бы, ушедшие навсегда ощущения жалости и сочувствия.

«Какого дьявола я с ней чикаюсь? – колотилось в сознании. – Уходить надо, а я…»

С непривычки коньяк быстро ударил в голову. «Вампир» почувствовал, что хмелеет: настороженность отступала куда-то на задворки сознания, уступая место раскованности и благодушию. Кромешная тьма за окном, мерный перестук колес. Убаюкивающий приглушенный абажуром свет настольной лампы, ощущение идущего изнутри тепла от выпитого коньяка, красивая женщина рядом, влекущая и доступная… Есть от чего потерять голову!

– Знаешь. Лида, – он как бы со стороны слышал свой голос, – завяжу я к чертям собачьим. Слово тебе даю. Заживем, как люди. Ты – доцент, а я к тебе студентом пойду. Примешь?

– Приму! – как-то театрально рассмеялась попутчица. – Конечно, приму. Такого мужика разве что круглая дура не примет!

Она обняла его за шею, прижалась губами к его губам, откинулась, увлекая за собой на диван…

Он надел пиджак, взялся за ручки чемоданов. Стараясь не смотреть в сторону хозяйки, дошел до двери. Не выдержал, оглянулся. Старуха глядела ему вслед, и выражение ее глаз было все то же: недоумение, испуг, укор.

– Я пошел. – Он потоптался, не зная, что сказать еще, и сознавая весь идиотизм своего поведения. Круто повернулся и шагнул в коридор. «Хоть бы заголосила, что ли! – подумал он со злобной надеждой. – Тогда все просто: вернусь, пришью и – ноги в руки!» Остановился у входной двери, прислушался. Старуха молчала. Блондин поставил чемоданы на пол, обул сандалеты, снял и запихнул в карман пиджака перчатки. Потом отодвинул щеколду и приоткрыл дверь. Убедившись, что поблизости никого нет, взял чемоданы и вышел из дому.

Что это было? Самозабвенное забытье? Экстаз вперемешку с яростью? Нежность и ненависть рядом, бок о бок? Падение и взлет?

Он очнулся от ощущения холода на щеках. Слезы? Чьи? Его или ее? Не может быть, чтобы он плакал. Не может быть. Он даже не помнит, когда в последний раз плакал. Значит, она – Лида. Неужели он ее обидел чем-то? Хотя… Женщины плачут не только от обиды и боли. Плачут от счастья. Значит… В купе темно. Кто и когда погасил свет? Наверное, Лида. Вот она, рядом. Теплая, своя, родная…

Что он ей говорил? Не вспомнишь. А ведь говорил.

Женщина рядом заворочалась, просыпаясь. Сонно забормотала что-то. Он прислушался.

– Выдумщик… Наговорил бог знает что… Вор… Убийца… Бежал из лагеря… Ради меня бросит все, начнет новую жизнь…

– Ты о чем? – не выдержал он, чувствуя, как зарождается в груди знакомый леденящий холодок.

– Не спишь? А я сама не пойму, сплю или наяву грежу. Мысли вслух.

– Продолжай, вместе посмеемся.

– Глупый! – В темноте она мягко провела ладонью по его щеке. – Думаешь, я хоть одному твоему мужскому слову поверила? Лгунишка… Хотел меня разжалобить, да? Зачем? Или напугать решил? Тоже глупо. Разойдемся, как встретились. Дорожный адюльтер и все. Сладкое воспоминание. Так ведь?

– Да, так. – Он свесил руку и пошарил в проходе между диванами. Одежда валялась на полу. На ощупь отыскал пиджак, достал нож. – Говори, говори.

– Я потому только и отдалась тебе без оглядки, что сразу поняла: как пришел, так и уйдет. Вид у тебя такой… Ненадежный, что ли?..

Холодная ярость заполнила все его существо.

– …Не ты, так кто-то другой вошел бы. Какая разница? Лишь бы потом слюни не распускал. Взял свое и иди. Согласен?

– Согласен. – Он повернулся к ней лицом. Просунул ладонь под шелковистый затылок. – Ты права. Каждый должен брать свое и уходить.

– Правда?

– Правда.

Он отыскал в темноте ее губы. Не выталкивая лезвия, стиснул в рукаве нож, прижал чуть ниже левой груди. Подумал: «только бы не в ребро!», надавил на кнопку и по тому, как легко скользнуло в плоть разящее жало, понял – не промахнулся.

Только пройдя несколько десятков шагов, он сообразил, что идет в сторону отделения милиции, и поспешно свернул в первый попавшийся переулок. На Жуковской перехватил такси, уложил чемоданы в багажник и, усаживаясь рядом с шофером, коротко бросил:

– В Келес.

– Думаешь, гастролер?

– Почти уверен, Борис Ильич. Последний раз аналогичный случай имел место пять лет назад. Тоже среди бела дня, в центре Ташкента. – Начальник уголовного розыска города Юрков снял фуражку, промокнул лоб клетчатым носовым платком. Вентилятор не охлаждал, лишь перемешивал душный воздух кабинета. – И тоже никаких следов. Тогда кража так и осталась нераскрытой.

– Чем располагаете? – Булатов ослабил узелок галстука, расстегнул верхнюю пуговицу.

– Словесный портрет. Вот в основном и все.

– В основном? А что еще?

– Так, некоторые детали.

– Например?

– Например то, как вел себя преступник по отношению к пострадавшей. Кравчук-Калиновская чуть ли не молиться на него готова. Корректен, видите ли, обходителен. Гуманен даже.

– Понять старушку можно: с кляпом во рту она бы наверняка не дождалась прихода супруга.

– А вы что по этому поводу думаете?

– Не вижу ничего особенного. Квартирные воры, как правило, на убийство не идут. Рыцарей из себя, правда, тоже не корчат.

– Вот-вот, – кивнул Булатов. – Здесь-то, по-видимому, и зарыта собака. Либо это не профессионал, либо… Это самое «либо» нам и предстоит выяснить.

– Первое отпадает, Борис Ильич. Вор действовал профессионально.

– Значит, остается второе. Что сделано?

– Ориентированы все восемнадцать городских отделений милиции, все райотделы Ташкентской области, областные управления, органы железнодорожной милиции. Проинструктированы участковые инспекторы. Сообщены приметы преступника.

– Хорошо. Обратите особое внимание на железную дорогу. Если ваша версия верна, то следы преступника надо искать именно здесь. Постоянно держите меня в курсе дела. Выделить вам в помощь работников республиканского аппарата?

– Надеюсь обойтись своими силами, Борис Ильич.

– Ну-ну. С богом, как говорится.

На следующее утро Булатов, как обычно, начал день с просмотра срочных материалов. Первой в стопке документов лежала сводка о происшествиях по республике. Убийств и грабежей нет. Это уже хорошо, отметил про себя Булатов. Несколько квартирных краж. Две драки с применением холодного оружия. Задержание подозрительных личностей… Стоп!..

Булатов оторвался от сводки и несколько секунд сосредоточенно смотрел в окно. Потом еще раз внимательно перечитал сообщение. Лукиных Егор Петрович… Задержан на железнодорожной станции Келес… Два чемодана с ценными вещами. Драгоценности, столовое серебро, шуба, отрезы… Убедительного объяснения по поводу находившихся при нем чемоданов дать не может…

Булатов снял трубку телефона.

– Соедините меня с Юрковым. Что? На вокзал уехал? Ясно. Тогда давайте Келесский райотдел. Повреждена линия? Жаль.

Он опустил трубку и машинально попал ею по ладони. Решился. Поднес трубку к губам:

– Машину к подъезду!

Проходя через приемную, бросил секретарю:

– Я – в Келес, к Ходжаеву.

Миновав широкие центральные улицы, машина запетляла по переулкам старого города. «Задержали позавчера, – размышлял Булатов. – Обвинений, естественно, предъявить не смогли. Ориентировка и приметы преступника в лучшем случае поступили вчера. И то вряд ли: телефонной связи-то с Келесом нет. Значит, могли отпустить на все четыре стороны. Да еще извинились. А ч-черт, нескладно все получается!»

Никаких аргументов в пользу того, что задержанный в Келесе Лукиных и преступник, совершивший кражу на квартире Кравчук-Калиновской – одно и то же лицо, у Булатова не было. Действовал он скорее интуитивно, да еще, помнится, в докладе Юркова фигурировали два чемодана.

– Побыстрее можно, Набиев?

Водитель покосился, не поворачивая головы, едва заметно кивнул.

– Сейчас за город выберемся, товарищ полковник. Тогда и нажмем.

«Победа» ворвалась в поселок на такой скорости, что идущий по тротуару мужчина в милицейской форме оглянулся и предостерегающе поднял руку.

– Тормозни, – приказал Булатов.

Набиев сбросил газ, и, поравнявшись с милиционером, остановил машину. Булатов распахнул дверцу.

– Приветствую вас, товарищ Ходжаев! Садитесь, подвезем.

– А, Борис Ильич! Здравствуйте. А я-то думаю, что за автолихачи у нас объявились. К нам?

– К вам, товарищ майор.

– Хорошо.

– Как у вас дела?

– Работаем. Я, правда, неделю дома провалялся. Ногу вывихнул. Сегодня наконец выбрался. В райисполкоме был, вот иду на работу.

– Происшествий нет?

– Особых нет.

– А не особых?

Майор пожал плечами.

– Задержали тут без меня одного.

«Сейчас скажет, что выпустили», – с досадой подумал Булатов.

– По станции с чемоданами слонялся. По виду нездешний. Если уезжать собрался, почему не из Ташкента? Ну и забрали.

– Так-так?..

– И вот уже третьи сутки держат в КПЗ.

У Булатова отлегло от сердца.

– Вы уверены?

– Уверен. – Майор сокрушенно вздохнул. – Только что с дежурным по телефону разговаривал. Приедем, разгон устрою.

– Здравия желаю, товарищ полковник! В райотделе происшествий нет. Дежурный старшина Худайкулов! – четко отрапортовал дежурный.

– Слышали? – недобро усмехнулся Ходжаев. – Третьи сутки незаконно держат человека под арестом, а происшествий нет. Худайкулов!

– Слушаю, товарищ майор!

– Приведите задержанного в мой кабинет.

– Слушаюсь!

– Отставить, – остановил его Булатов. – Пусть еще посидит немного.

– Правильно, товарищ полковник! – обрадовался старшина. – Не нравится мне этот тип. Морда у него какая-то недоверчивая.

– «Недове-э-эрчивая!» А тебя кто спрашивает? – рассердился Ходжаев. – Умник нашелся. Идемте, товарищ полковник.

Ознакомившись с обстоятельствами задержания, Булатов попытался связаться по телефону с городским уголовным розыском. Линия все еще не была исправлена, и он послал Набиева за Юрковым.

– Ничего не понимаю! – признался начальник райотдела. – проштрафились мои ребята. Накажу кого следует за нарушение. Юрков-то тут при чем?

– Нарушение, говорите? – переспросил Булатов, едва сдерживая улыбку.

– Ну! Не преступление же? Извинимся.

– Не придется вам извиняться, майор Ходжаев.

– Не понял?

– Сейчас поймете.

Булатов подвинул к начальнику отдела служебный пакет со штампом Министерства внутренних дел, лежавший поверх свежей почты. Пакет, по-видимому, доставили только сегодня утром, и он еще не был распечатан.

– Вскрывайте.

Ходжаев неохотно подчинился.

– И что там?

Ходжаев пробежал глазами машинописный текст.

– Ориентировка.

– А еще?

– Приметы преступника.

– Прочли?

– Прочел.

– Тогда прикажите привести задержанного.

Сомнения не давали Булатову покоя до той самой минуты, пока задержанный не переступил порог ходжаевского кабинета. Булатов пристально вгляделся в вошедшего и – сомнений как не бывало.

Задержанный держался уверенно, даже нагловато. «Морда у него какая-то недоверчивая», – вспомнил Булатов слова дежурного милиционера и мысленно усмехнулся.