Текст книги "Дело уголовного розыска (Невыдуманные рассказы)"

Автор книги: Николай Гацунаев

Соавторы: Григорий Ропский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Ярко светило набирающее силу солнце. Неумолимо шумела река. Сашка прищурил левый глаз и тщательно прицелился. Рука дрожала то ли от волнения, то ли от тяжести пистолета.

– Локоть согни, – посоветовал Касым. Не помогло. Тогда Сашка взял пистолет двумя руками и выстрелил несколько раз подряд. Ведро подпрыгнуло и повалилось набок.

– Ну ты даешь! – удивился Валька. – Признавайся, раньше стрелял?

– Первый раз сегодня.

– Врешь!

– С места не сойти!

– Ну, значит, быть тебе чемпионом.

– Скажешь тоже, – сконфузился Сашка. – Какой из меня чемпион!

– Ладно, не скромничай. – Валька похлопал его по плечу и забрал пистолет. – Ступай, ведро на место поставь.

Сашка со всех ног кинулся к насыпи, установил ведро на прежнем месте, нагреб с боков гальки, чтобы прочнее держалось, и вернулся к ребятам.

Они стояли кружком, заряжали пистолеты, Сашка завистливо покосился и отвел глаза.

– Чего отворачиваешься? – Валька кончил заряжать свой пистолет, протянул Сашке. – Держи, пока я добрый. Залпом стрелять будете. По моей команде. Ясно? Приготовились.

На стук дверь открыла невысокая рыхлая женщина с болезненно-одутловатым лицом.

– Саша дома? – спросил Женька, поправляя очки.

– Нету. – Голос у нее был хрипловатый, усталый. – С утра куда-то убег.

– Извините, – Женька повернулся, чтобы уйти.

– Найдешь, скажи, мать велела домой идти, – уже вдогонку крикнула женщина.

– Скажу! – пообещал Женька, заворачивая за угол. «Где они могут быть? – размышлял он, шагая по тротуару. – И Вальки дома нет, и Феди». Где жили Андрей и Касым, Женька не знал, но был почти уверен, что их тоже нет дома. Валька вчера сказал завтра на старом месте. О времени ни слова, значит, раньше сговорились. Где же это их «старое место» может быть?

Женька шагал, машинально обходя встречных прохожих. Ничего не видел и не слышал, занятый своими мыслями.

«Старое место… Старое… Значит, они там уже были все вместе. Зачем собираться вместе? Теперь, когда у них есть пистолеты? Пострелять, ясное дело! А где можно стрелять так, чтобы тебя никто не слышал и не видел? Ну конечно, за городом. И скорее всего – в пойме Чирчика. От дороги далеко. Кругом кустарник – не продраться. Лучшего места не выберешь. И как это он сразу не догадался».

Женька повеселел и прибавил шагу, то и дело поправляя сползавшие с носа очки. Женька спешил. Так спешил, что не заметил идущего за ним в метрах в пятидесяти участкового уполномоченного, того самого Ивана Христофоровича, который ходил с расспросами по домам заводского поселка.

На шоссе – за городом Женьку обогнал груженный ящиками «студебеккер». Шофер увидел торопливо шагавшего по обочине мальчугана, притормозил и, высунувшись из кабины, поинтересовался:

– Далеко спешишь, хлопец?

– Не очень, – ответил Женька и спохватился:-Здравствуй те.

– Привет-привет! – усмехнулся водитель. – Садись в кабину, подвезу. – Спасибо! – обрадовался Женька и вскочил на подножку. Вышедший на шоссе Иван Христофорович вначале не сообразил, что к чему: грузовик загораживал от него мальчика. Только минутой позже, когда «студебеккер» тронулся и, набирая скорость, стал стремительно уменьшаться в размерах, с удивлением обнаружил, что мальчика на шоссе нет, и раздосадовано махнул рукой.

– А, ч-черт!

Лейтенант оглянулся в надежде увидеть какую-нибудь машину, идущую в ту же сторону, но шоссе было пустынно.

Проехав километра два, Женька беспокойно заерзал на сиденье.

– Чего тебе не сидится? – улыбнулся шофер. – Не понравилось?

– Понравилось. – Женька с сожалением обвел взглядом просторную кабину. – А машина правда американская?

– Правда, – кивнул водитель. – Хочешь за баранку посажу? Соблазн был велик, но Женька вздохнул и отрицательно мотнул головой.

– Нет. Мне слезать надо.

– Как знаешь. – Шофер притормозил и помог распахнуть дверцу. – Тебя как звать-то, шпингалет?

– Женя.

– А по отчеству?

– Алексеевич!

– Ну, бывай здоров, Евгений Алексеевич. До свидания. Спасибо вам!

– Было бы за что!

Шофер улыбнулся и захлопнул дверцу.

Здесь река круто почти под прямым углом сворачивала вправо от дороги. Женька пробрался сквозь прибрежный кустарник и пошел по еле заметной тропинке вверх против течения. Если ребята действительно отправились стрелять, то они должны быть где-то здесь, подумал он с неизвестно откуда взявшейся уверенностью.

Тропинка причудливо извивалась, то исчезая на галечных осыпях, то вновь появляясь на поросшем травой песке. Потом она юркнула в колючие облепиховые заросли, а когда Женька выбрался из них, – перед ним возвышалась насыпь примерно в два человеческих роста, и за нею слышались чьи-то негромкие голоса.

Стараясь не шуметь, Женька осторожно взобрался по склону и, не разгибаясь, прислушался. Слов было не разобрать, но голос явно принадлежал Вальке.

«Представляю, какие у них сейчас будут лица! – весело подумал Женька. – Выскочу, как чертик из табакерки! Какой дурак сюда ведро поставил? Раз… Два… Три!..»

Он резко выпрямился и в то же мгновенье навстречу ему сухо треснули выстрелы…

В кабинете начальника райотдела милиции резко и требовательно зазвонил телефон. Майор медленно поднял трубку.

– Агаронов слушает.

– Юрков говорит. Что нового? Нашли похитителей оружия?

– Да, товарищ подполковник.

– Что же вы молчите? – голос Юркова заметно повеселел. – Молодцы! В неполные три дня уложились. Молодцы! – И после паузы: – Вы чем-то расстроены, товарищ майор?

Агаронову меньше всего на свете хотелось отвечать на этот вопрос, но не отвечать было нельзя и он ответил.

– Да, товарищ подполковник.

– Есть осложнения?

– Убит мальчик.

– Мальчик? – переспросил Юрков. – Какой еще мальчик?

Агаронов скользнул взглядом по лежавшему перед ним на столе рапорту участкового уполномоченного.

– Филатов Женя, тринадцать лет, сын зубного врача. – Помолчал и уже тише: – Единственный…

Некоторое время оба молчали. Первым заговорил Агаронов.

– Никакие мы не молодцы, товарищ подполковник… Проглядели парнишку.

– Отставить! – Тон, которым было произнесено это слово, не соответствовал его назначению, прозвучала скорее просьба, а не приказ. – Через два часа жду вас у себя с подробным докладом. Ясно?

– Да, товарищ подполковник.

Агаронов опустил трубку на рычажки и медленно обвел взглядом кабинет. За окном шумел город. Надсадный гул автомобильных моторов, треньканье трамваев, звонкая перекличка детских голосов. Агаронов представил себе резвящуюся в скверике детвору и тяжело вздохнул. Как знать, если бы розыск сразу пошел по верному следу, среди этой ребятни мог сейчас быть и Женя Филатов. И не прогремели бы роковые выстрелы над Чирчиком…

Суд воздал виновным должное в строгом соответствии с советским законодательством. Были также вынесены частные определения о неправомерности действий работников спортобществ «Спартак» и «Динамо».

Но и на этом дело завершено не было, уголовный розыск тщательно проанализировал причины и условия, способствовавшие совершению преступления. В соответствующие компетентные органы были направлены представления, в которых предлагались конкретные меры по улучшению воспитательной работы среди подростков, вовлечению их в спортивные секции, расширению сети пионерских и оздоровительных лагерей и баз отдыха. Особое внимание было уделено работе с подростками в каникулярный период.

Колонна автобусов наконец прошла, но тотчас же за ней хлынули заждавшиеся своей очереди трамваи, автомашины.

– Знаете, что? – тронул меня за рукав Булатов. – Улицу нам все равно раньше, чем через полчаса не перейти. Давайте автобусом воспользуемся.

– И куда же мы поедете?

– На вокзал, – усмехнулся Борис Ильич. – Вспоминать, так вспоминать.

– Караван-сарай? – догадался я.

– Он самый. От него ведь одно воспоминание и осталось.

КАРАВАН-САРАЙ

– Александр Александрович? Добрый день. На прошлой неделе я просил вас подготовить доклад о ходе работы по оставшимся нераскрытыми убийствам. Вы готовы?

– Конечно, Борис Ильич.

– Тогда я вас жду.

– Буду через три минуты.

Булатов опустил трубку и невольно покосился на часы. Начальник отделения по предотвращению и раскрытию убийств майор Разумный славился пунктуальностью. Не изменил он своей привычке и на этот раз.

Они обменялись рукопожатием. Разумный сел к приставному столу, опустил на него папки.

– Слушаю вас.

– Общее число нераскрытых убийств прошлых лет по республике значительно сократилось благодаря активизации работы наших аппаратов в истекшем 1949 году. К сожалению, некоторые преступления не только не раскрыты, но и находятся за пределами внимания отделов уголовного розыска некоторых областей республики. В Ташкенте дела обстоят лучше. Надеюсь, что убийство неизвестного на Иски-Джува, по невыясненным мотивам, и убийство Терентьева на улице Урицкого, совершенное явно с целью ограбления, будут раскрыты в ближайшее время. Идет сбор доказательств, необходимых для получения санкции на арест подозреваемых. Вот наблюдательные дела, из которых видно…

– Наблюдательные дела оставьте мне, я познакомлюсь с ними. Как с другими делами по Ташкенту?

Плохо с раскрытием убийства у Караван-сарая, на улице Фигельского против спирто-водочного завода.

– Бывшего Первушинского.

– Да, товарищ полковник.

Знакомые места. Улицу Фигельского старожилы до сих пор называют Первушинской… Так что там?

– В конце 194 7 года, при аварийном ремонте теплофикационной магистрали, идущей над Саларом, рабочие обнаружили труп мужчины, зацепившийся за одну из средних свай моста, соединяющего улицу Куйбышева с Куйбышевским шоссе.

– Помню. Я был тогда в длительной командировке и не сумел детально ознакомиться с этим делом…

– Судебно-медицинская экспертиза установила, что в легких погибшего воды нет. Иначе говоря, человек был сброшен в реку уже мертвым. Однако каких-либо наружных прижизненных повреждений, следствием которых явилась смерть, обнаружено не было. Не обнаружено ничего в сердечно-сосудистой системе, в желудочно-кишечном тракте, печени, почках. Экспертиза установила, что тело пробыло в воде не менее трех недель, и определила возраст покойного – 55–60 лет.

– И что же дальше?

– Исследованием занялся главный судмедэксперт республики Леонид Владимирович Шифрис. В результате ряда химических реакций, биолого-бактериологических анализов он установил, что смерть наступила в результате отравления цианистым калием…

Разумный полистал дело и продолжил:

– Личность покойного установить не удалось, так как никаких документов при нем обнаружено не было. Возникла версия, что смерть неизвестного произошла на территории ТашМИ, в одной из его клиник, где он отравился, или был отравлен, после чего труп был брошен в Салар. Проплыв по реке мимо Караван-сарая, тело застряло под мостом. Эта версия в различных вариантах была тщательно отработана, но не продвинула дело ни на шаг.

– Были и другие версии?

– Мы подсказывали работникам уголовного розыска города, что нужно отработать версию о возможном умертвлении неизвестного на территории Караван-сарая.

– И что же?

Разумный пожал плечами.

– Отклонили. Дескать, откуда у тамошних бродяг цианистому калию взяться?..

– Ясно… – задумчиво проговорил Булатов. – А зря. По-моему, версия заслуживает внимания. Ну, а что насчет второго убийства?

– Оно тоже связано с Караван-сараем. Труп опять-таки неизвестного мужчины, по внешнему облику и одежде типичного бродяги, обнаружен в начале лета 1948 года на улице Фигельского у самых ворот Караван-сарая. Смерть наступила от удара твердым предметом по голове.

– Понятно. Оставьте мне и эти наблюдательные дела. Прочитаю их, подумаю. Завтра продолжим беседу.

Разумный встал, положил на стол перед Булатовым оставшиеся у него две папки и сказал:

– По-моему, Борис Ильич, главная беда в том, что у отдела уголовного розыска города нет в Караван-сарае надежного человека, на которого можно было бы опереться…

– Вы, пожалуй, правы, тут есть над чем подумать. А пока до свидания. До завтра.

Утром следующего дня, предупредив дежурного, что задержится на часок, Булатов поехал по улице Карла Маркса до ТашМИ, затем направо по улице Фигельского вдоль Салара, а затем через мост по улице Куйбышева. Проехав спирта-водочный завод, он попросил остановиться и подождать его возвращения.

Никто из встречных не обратил внимания на гражданина лет сорока, в сером костюме, который шел по тротуару, внимательно приглядываясь к заводским строениям, капитальному кирпичному забору, ограждавшему заводскую территорию со стороны Салара. Остановившись на мосту, он некоторое время рассеянно рассматривал противоположный берег, как попало застроенный множеством хибарок, и теплофикационные трубы диаметром примерно 20–25 сантиметров, протянутые над рекой.

Даже самый проницательный человек ни за что не угадал бы в этом благодушном, лениво облокотившемся на перила гражданине начальника уголовного розыска республики. А между тем кое-кто из обитателей этих трущоб не без оснований предпочел бы держаться от него подальше.

Постояв некоторое время на мосту, Булатов, не спеша, прошелся по улице Фигельского, заглянул в ворота, оставшиеся еще с тех времен, когда здесь действительно располагался Караван-сарай, и повернул обратно.

В своем кабинете, прочитав, как обычно, сводку об уголовных преступлениях по республике и отдельно по городу Ташкенту, Булатов задумался…

Места, где он только что побывал, были ему памятны.

В годы войны ему довелось участвовать в ликвидации банды, созданной в Ташкенте изменником Родины немецким агентом Семенченко, который организовывал разбойные нападения и грабежи в целях создания неуверенности и беспокойства среди населения. Банда действовала по всему городу, но логово ее было здесь, в Караван-сарае.

Караван-сарай… Когда-то очень давно здесь действительно останавливались караваны. Об этом напоминают древние, тысячу раз ремонтированные и переделанные ворота. В конце прошлого века заброшенный пустырь на дальних подступах к городу стал постепенно застраиваться. Тут находил пристанище в основном пришлый люд, который по разным причинам не мог селиться в городской черте. Это были разорившиеся дехкане, мардикеры, бездомные бродяги, личности с темным прошлым.

Пустырь застраивался бессистемно, каждый строил как мог и что мог, и Караван-сарай, как по старой памяти стали именовать поселок, представлял собой скопище хибар и лачуг, немыслимый лабиринт узеньких улочек, переулков и тупиков, в котором порою путались сами аборигены.

Разруха и голод, вызванные гражданской войной, увеличили приток переселенцев в «хлебный город», численность проживающих в Караван-сарае, который еще дальше раздвинул свои границы. Еще многолюднее стало здесь во время Великой Отечественной войны, – за счет эвакуации населения из западных районов страны.

К концу сороковых годов Караван-сарай насчитывал до трехсот созданных без всякого плана жилых построек, в которых проживало более полутора тысяч человек.

В соответствующих инстанциях уже не раз поднимался вопрос о необходимости ликвидировать этот рассадник антисанитарии и преступности. Но для этого нужно было обеспечить жильем около семисот семей, что по тем временам было непосильной задачей.

Булатов выдохнул и подвинул к себе папки с наблюдательными делами. Рано или поздно Караван-сарай, конечно, будет снесен, но это дело будущего, а пока… Пока с его существованием приходится мириться и строить свою работу, исходя из реального положения вещей.

Во второй половине дня Булатов закончил изучение наблюдательных дел по двум нераскрытым убийствам, связанным с Караван-сараем, и вызвал к себе Разумного.

– Вы правы, – сказал Борис Ильич. – Для раскрытия этих преступлений нужно внедрить туда своего человека. Причем именно в гущу населения Караван-сарая.

– Рад, что наши мнения совпадают, Борис Ильич, – улыбнулся Разумный. В Караван-сарай тянутся нити многих краж, ограблений. Пора принимать решительные меры.

Булатов снял трубку.

– Наби Ходжаевич, если вы не заняты срочным делом, зайдите ко мне.

Подполковник Ходжаев не заставил себя ждать.

– Хотим посоветоваться с вами, – с ходу подключил его к разговору Булатов. – Мы тут с Разумным обсуждаем меры по раскрытию убийств, так или иначе связанных с обитателями Караван-сарая…

– Вот и не верь после этого в телепатию! – усмехнулся Ходжаев. – И я, представьте себе, о том же самом размышляю. Несколько нераскрытых краж по городу – и все упираются в Караван-сарай!

– А что если мы примем к своему производству оба дела по нераскрытым убийствам? – предложил Булатов. – А заодно и кражи, связанные с Караван-сараем?

– Это будет правильно! – кивнул Ходжаев.

– Согласен с мнением товарища подполковника, – поддержал Разумный.

– Ну вот и прекрасно.

Борис Ильич помолчал, поднялся из кресла, подошел к висевшей на стене карте города, раздвинул занавески.

– И начать придется, как мы уже условились, с внедрения работника в сам Караван-сарай. Нужно подобрать опытного оперативника, которого в Ташкенте никто не знает. Разумеется, введем его в курс дела, снабдим соответствующей легендой. Взгляните сюда. Когда-то район Караван-сарая был самой отдаленной окраиной города. Теперь город надвинулся на него со всех сторон. Широкие проспекты, светлые благоустроенные жилые массивы. Это ведь не случайно, что следы нераскрытых преступлений ведут именно в Каравай-сарай.

Направляя нашего товарища в это змеиное гнездо, мы идем на риск. Но лично я другого пути не вижу. И дело даже не в нераскрытых убийствах и кражах, – существование бандитского гнезда в Караван-сарае это постоянная угроза жизни честных граждан. И мы с вами мириться с этим не можем.

Булатов помолчал, задумчиво глядя на карту, и когда заговорил снова, голос его звучал уже спокойно.

– Придет время, и от Караван-сарая не останется и следа. Не знаю, что будет на его месте – микрорайон, бульвар, зеленая зона. Да это и не важно. Это будет. А пока мы должны очистить Караван-сарай изнутри.

Булатов вернулся к столу, налил из графина воды, отпил полстакана.

– Я тоже считаю, что это единственно правильное решение. И удачное его проведение будет зависеть только от нас! – тихо сказал Разумный.

– Да, это так… – согласился Ходжаев.

– Ну, что ж. Подготовьте, Александр Александрович, указание ОУР города о передаче в наше производство рассматриваемых дел.

Булатов помолчал и закончил:

– Вопрос о внедрении оперативного работника в Караван-сарай согласован с заместителем министра.

Внешность у парня была располагающая: открытое продолговатое лицо с высоким лбом, серые глаза, аккуратно зачесанные на пробор волосы, И никаких особых примет: нос как нос, губы как губы, подбородок как подбородок. Разглядывая сидевшего перед ним оперативного работника, Булатов мысленно прошелся по его анкетным данным. Лисунов Федор Петрович. Родился в 1924 году в Вологде. В 1943 году окончил среднюю школу, затем кратко-срочное артучилище. Сержант, командир орудия. Участник войны.

Медаль «За отвагу». Ранение. Госпиталь. В 1946 году демобилизован. Вернулся в Вологду. В 1948 году окончил среднюю школу милиции. Присвоено звание лейтенанта. Женат. В настоящее время – оперуполномоченный Андижанского уголовного розыска.

– Ну что ж, – Булатов провел ладонью по гладко выбритому подбородку. – Давайте знакомиться ближе. Знаете, зачем мы вас вызвали?

– Догадываюсь, – кивнул Лисунов.

– Легализация Лисунова проходит успешно. Он поселился в доме, – Разумный заглянул в свои записи – № 97, чуть позади домов № 76 и 89. Эта нумерация характерна для стихийной застройки Караван-сарая. Хозяйка, старая женщина, проживает на скромную пенсию. Охотно поселила его у себя. Плату за постой запросила невысокую.

– Как он себя чувствует? – спросил Булатов.

– По-моему, отлично. Держится уверенно. С хозяйкой отношения складываются самым наилучшим образом. Она вдова, муж работает грузчиком на железнодорожной станции. Умер еще в 1923 году. С преступным миром не связана, зато всю караван-сарайскую публику знает. И кто чем дышит – тоже. К постояльцу присмотрелась, относится с явной симпатией. Рассказывает много интересного.

– Что, например?

– Например, о том, как с завода спирт крадут.

– Ну, это, положим, не новость.

– Согласен, Борис Ильич. Но есть новые детали. А одна история – просто изуверство какое-то! – Разумный зябко передернул плечами. – До чего все-таки люди дойти могут!

– Не отвлекайтесь, Александр Александрович, – мягко напомнил Булатов. – Вернемся к нашему подопечному. Когда у вас с ним следующая встреча?

– Послезавтра. О нем, собственно, докладывать пока больше нечего. Вживается парень. А историю все же послушайте. Она того стоит.

Булатов взглянул на циферблат ручных часов и кивнул. – Ну что ж, рассказывайте. Только, с учетом того, что мне через полчаса к министру.

– Значит так. Спирт с завода воруют следующим образом: проносят на завод резиновые емкости, преимущественно грелки. Незаметно наполняют их и, когда стемнеет, перебрасывают через забор к реке. По берегу не подойти, все огорожено. А ночью мальчишки из Караван-сарая пробираются по теплофикационным трубам через Салар, собирают грелки и относят «хозяевам». Подрабатывают, одним словом. Так вот одна из таких хозяек, содержательница подпольного притона Игнатьевна, наняла соседского пацана, и он ей регулярно таскал грелки со спиртом. Однажды он принес грелку, в которой спирту была самая малость.

Игнатьевна естественно подняла скандал: куда подевал спирт? Мальчонка лепечет, что грелка, наверное, прохудилась и спирт из нее протекался. Показывает мокрые рубаху, брюки. А Игнатьевна ни в какую: признавайся, кому спирт продал? Мальчик опять свое. Тогда эта сволочь хватает коробок, чиркает и подносит горящую спичку к его одежде…

Разумный хрипло закашлялся. Булатов стиснул зубы и зажмурил глаза.

– Короче, вспыхнул мальчонка, как факел, а через несколько часов умер, не приходя в сознание.

– Что показало расследование? – жестко спросил Булатов.

– В том-то и дело, что расследование, вроде, и не проводилось! Убийца подкупила мать мальчика, и та объяснила гибель сына следствием неожиданного взрыва примуса. Предъявила даже какие то обломки. Мальчика тихо похоронили. И уже потом пошли разговоры, которыми и поделилась Матрена Васильевна со своим постояльцем.

– Установите точно, проводилось ли расследование. Если нет – добивайтесь санкции на эксгумацию трупа. Результаты доложите. – Булатов поднялся из-за стола и протянул руку, – мне пора. До свидания.

Ночь выдалась душная. И несмотря на открытое окно в каморке было нечем дышать. Лисунов ворочался с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть. Несколько раз выходил в сенцы, пил воду из ведра, стараясь не шуметь, обливался по пояс под рукомойником. Наконец, не выдержав, набросил рубашку на голое тело, надел брюки и выше, во дворик.

Тут было немного прохладнее. Тускло мерцали звезды. Перекликались на товарной станции маневровые паровозы. Где-то далеко духовой оркестр исполнял вальс «дунайские волны». Лисунов прошел к врытой под акацией скамейке, сел и прислонился спиной к стволу.

Караван-сарай спал. Лишь кое-где лениво перебрехивались собаки, да со стороны дома Игнатьевны доносились неразборчивые пьяные голоса. Лисунов запрокинул голову и задумался, глядя сквозь листву на слегка подсвеченное городскими огнями небо.

Тянулась третья неделя его пребывания в Караван-сарае, а сколько-нибудь ощутимых результатов пока не было. Правда, «легализацию» как выразился майор Разумный, прошла без сучка, без задоринки. «Домком» Караван-сарая небрежно повертел справку об освобождении из Воркутлага, где владелец ее отбывал пятилетний срок заключения, и вернул Лисунову.

– Получишь паспорт, тогда насчет прописки приходи. Фатера подходящая?

– Сойдет, – буркнул Лисунов.

– После лагеря все сойдет, – философски заключил «домком». – Опять же у Васильевны не ты первый на постое. Бывай.

Он царапнул взглядом по лицу новичка, многозначительно хмыкнул и убрался восвояси. А неделю спустя у Игнатьевны, куда Лисунов забрел кинуть стопку-другую, к нему подсел здоровенный детина в трусиках и сетчатой майке, сквозь которую проглядывала густая татуировка, и как бы невзначай завел разговор о Воркуте.

В Воркутинском лагере Лисунову приходилось бывать по работе, из расспросов он понял, что тот всерьез знает те места, как свои пять пальцев, и насторожился, хотя внешне вида не подал.

Ответы его пришлись, видно, собеседнику по душе. Они распили вдвоем бутылку и расстались закадычными друзьями. Скорее всего это была проверка и он ее выдержал, потому что по ряду почти неуловимых принципов понял, что его оставили в покое.

В доме напротив негромко скрипнула створка окна. Не меняя положения, Лисунов скосил глаза. В темном проеме окна колыхнулась занавеска. «Еще кому-то не спится», – подумал Лисунов, отводя взгляд, и вдруг замер, прислушиваясь.

…– при деникинцах лучше было? – Голос звучал невнятно, но слова можно было разобрать.

– Надежда хоть была, что вас на первом столбе не повесят! – говоривший был явно пьян.

– Ты с ума сошел.

– Думаете, не знаю, как вы деникинской контрразведке…

– Заткнись, дурак!

– Как офицеры к вам в магазин на Херсонской хаживали…

– Заткнись, говорю!

– А если не заткнусь? – Пьяный откровенно издевался. – Из флакончика попотчуете, как Станислава? Или, может, камешком по головке? Как того, у ворот? Ну что вы на меня вытаращились, дядюшка? Не ожидали? А я…

Окно с треском захлопнулось. Лисунов посидел еще несколько минут и, только убедившись, что в доме напротив все успокоилось, бесшумно скользнул в сени.

Утром, как бы невзначай, спросил у хозяйки, что за люди живут напротив. Та насторожилась.

– Жогов, а тебе на что?

– Да так просто. – Лисунов безразлично пожал плечами. – Орали там всю ночь. Набухались. Видать, вот и шумели.

Матрена Васильевна облегченно вздохнула.

– Вдвоем с племянником живут. Жогова-то Константином кличут, а племянника – Николаем. Держался бы ты от них подальше, сынок. Дурные они люди. Особенно Жогов.

– Товарищ Разумный?

– Слушаю.

– Добрый вечер. Шифрис говорит.

– Слушаю вас, Леонид Владимирович. Вы откуда так поздно?

– Из лаборатории. Ну и работенку же вы мне подкинули!

– Мы такие. Знаем, кому что доверять.

– Думаете лестью откупиться? Не получится. И нечего ладонью трубку прикрывать. Все равно слышно, как хихикаете.

– И в мыслях не было.

– Честно?

– Конечно.

– Тогда слушайте. Вся эта история с примусом – сплошная липа. Может, он и взрывался, но к гибели мальчика это никакого отношения не имеет. Мальчик действительно скончался от ожогов, но ни керосин, ни бензин тут ни причем. Никаких следов сгоревших нефтепродуктов на теле покойного не обнаружено.

– Скажите, Леонид Владимирович, а спирт мог быть причиной ожогов?

– Вполне.

– А точнее нельзя?

– Точнее все будет изложено в официальном заключении. Вы его завтра получите.

– Спасибо, Леонид Владимирович.

– Хотел бы сказать «Не за что», да язык не поворачивается. Спокойной ночи.

– Покойной ночи.

Одноэтажный домик на улице Полтарацкого был выбран для встречи с Лисуновым не случайно: он стоял в глубине участка среди разросшихся деревьев, и в него можно было попасть также с улицы Павлова через калитку позади сарая, надежно скрытую от постороннего взгляда колючим кустом шиповника и облепихи. Этой калиткой и воспользовался Булатов, пройдя через соседний двор. Здесь его уже ждал Разумный. Они обменялись рукопожатием.

– Пришел? – поинтересовался Булатов.

Разумный глянул на циферблат ходиков и покачал головой – минут через пятнадцать.

На столе уютно попискивал самовар. Фарфоровая сахарница с колотым рафинадом, вазочка с вареньем, три чашки на блюдцах, нарезанные тонкими ломтиками колбаса, сыр. Каравай хлеба, накрытый вышитым полотенцем.

– Подкармливаете? – кивнул Булатов.

– Хозяева постарались.

– Они что – в курсе дела?

– Разумеется, нет. Просто по доброте душевной.

– А сами где?

– Уехали за город. Там у них огородишко.

Разговаривая, Разумный то и дело поглядывал в окно.

– Идет.

Лисунов был в вышитой полотняной рубахе, с закатанными рукавами, коломянковых брюках, сандалетах на босу ногу. Здороваясь за руку, озорно блеснул улыбчивыми глазами.

– Не опоздал?

Стрелки на циферблате ходиков показывали половину третьего.

– Минута в минуту, – усмехнулся Булатов. – Прошу к столу. Водки, правда, нет, зато закусить есть чем. Вы, кстати, как насчет спиртного?

– Никак. – Лисунов улыбнулся. – Разве что в интересах дела.

– То есть?

– Если потребуется, могу выпить сколько угодно и останусь трезвым. Алкоголь на меня не действует.

– Это вы серьезно? – удивился Разумный.

– Да, – сказал Лисунов. – У нас вся родня по отцу такая: не пьянеет. Оттого, может, и не пьют.

– Ценное качество, – вставил Разумный.

– Что именно? – хитровато прищурился Булатов. – Что не пьют или что не пьянеют?

– И то и другое, – мгновенно нашелся Разумный.

Все трое рассмеялись.

– Ваши соседи, судя по последнему рапорту Александра Александровича, такими качествами не обладают.

– Это вы о ком? – Лисунов испытующе взглянул на Булатова. – О Жогове?

– Скорее о его племяннике.

– Что верно, то верно, – согласился Лисунов. – Трезвый он вряд ли отважился бы на такой разговор.

– Ну что ж, – Булатов шагнул к столу, – прошу. Угощайтесь и рассказывайте, что новенького.

– А вы? – поколебался было Лисунов.

– И мы чайком побалуемся. Распоряжайтесь, товарищ майор.

Разумный разлил чай по чашкам.

– Значит, так, – Лисунов отхлебнул в чашке, поморщился и перелил чай в блюдце. В прошлое воскресенье в Караван-сарае была гулянка. Свадьба, так сказать. А если по существу – дикая пьянка. Некто Пантюхин дочь замуж выдавал. Пригласили и меня.

– Много выпили? – поинтересовался Булатов. – Вы, я имею в виду.

– Пришлось. Федька, это Пантюхина так – зовут, стал по пьяному делу приданым хвастать. Сундуки настежь гляди, знай накопил!

– Было на что поглядеть?

– Было. Сервизы, серебро, отрезы, вороха одежды, обуви, пуховые платки…

– Оренбургские небось? – уточнил Разумный.

– И оренбургские.

– Сто лет жене обещаю купить, – вздохнул майор. – Да разве подступишься.

– Не перебивайте, Александр Александрович, – мягко пожурил Булатов.

– Извиняюсь. Продолжайте, Федор Петрович.

– Я прикинул в уме, сколько это добро может стоить. Цифра прямо таки астрономическая получается. Но дело даже не в этом. – Лисунов отхлебнул из блюдечка и долил горячего чая. – Понимаете, я сказал «отрезы», но это неверно. Там были целые рулоны сукна, шелка, хан-атласа. На некоторых даже товарные бирки сохранились. Вот одна из них.

– Лихо, – Булатов выразительно взглянул на Разумного. – Как вам это удалось?

В общем довольно просто, – усмехнулся Лисунов. – Пьяный Пантюхин шнырял добро на всеобщее обозрение. Направо, так сказать, и налево. Одна из бирок оторвалась и отлетела под стол. Никто не обратил на это внимания. А подобрать бирку позднее, когда все перепились, не составило особого труда.