Текст книги "Звездный скиталец"

Автор книги: Николай Гацунаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Симмонс покачал головой и закрыл глаза. Солнце проникало сквозь закрытые веки и казалось, будто он лежит на дне водоема, наполненного теплым алым туманом.

Накануне вечером, когда, протравив на всякий случай инсектицидом пространство вокруг палатки, он забрался в домик и лег рядом с ней на диван-тахту, Эльсинора ласково взлохматила ему волосы и улыбнулась каким-то своим мыслям.

– О чем ты думаешь? – спросил он, поудобнее устраиваясь на упруго прогибающемся ложе.

– Ты так старательно опрыскивал песок этой отравой, рассмеялась она. – И все зря.

– Почему зря? – удивился Симмонс.

– Потому что силовое поле куда надежнее и проще.

–. Где его взять, это поле?

– А его не надо брать, оно уже есть.

Ни слова не говоря, он встал, попытался выйти из домика и не смог этого сделать, хотя дверь продолжала оставаться открытой: прозрачное силовое поле надежно оградило их жилище от окружающего мира, ни войти, ни выйти.

– Ну, ну. – Он толкнулся плечом в открытый дверной проем, провел ладонью по невидимой преграде и вернулся на тахту.

– А ты о чем думаешь? – спросила она, когда он лег на спину, заложив руки за голову.

– Смешон? – ответил он вопросом на вопрос. В голосе чувствовались обида и вызов.

– Не надо. – Она прижалась к нему щекой и затихла, маленькая, покорная, до боли желанная. – Чуть-чуть забавен еще куда ни шло. Всегда забавно наблюдать мужчину, когда он занят не своим делом.

– Н-да-а... – Симмонс высвободил руку и обнял ее за шею. – Скажи, только честно, за что ты меня любишь?

– Не знаю. – Она лежала, закрыв глаза, непривычно тихая, бесконечно счастливая. – Наверное, за то, что ш это ты: как раз тот мужчина, который мне нужен. Со всеми твоими достоинствами и недостатками.

– Весьма абстрактно, – усмехнулся он.

– Конкретнее у меня не получится. Да и ни к чему, наверное. Разве что ты будешь очень настаивать.

– Не буду, – заверил он. – Просто мне теперь кажется, что в твоем отношении ко мне есть что-то от чувств, которые питает естествоиспытатель к подопытному кролику.

– Чепуха! – возмутилась она. – Выкинь это из головы, слышишь?

– Слышу! – расхохотался он и, запрокинув ей голову, крепко поцеловал в губы.

Подкинув Дюммелю идею строительства узкоколейной железнодорожной ветки от Ново-Ургенча до пристани Чалыш и приступив к ее осуществлению, он одновременно приобрел десяток речных пароходов и вместе с ними – право на перевозку грузов по Амударье от Чарджоу до самых ее низовий. Разумеется, эта акция не осталась незамеченной в деловом мире Ново-Ургенча и предприятие "Караванный путь Хива – Уральск", монопольно осуществлявшее перевозки грузов гужевым транспортом через плато Устюрт, стало одного за другим терять своих клиентов.

В реальности 1899 года, куда он прибыл за деталями для паровозов, Симмонс стал невольным очевидцем ликвидации предприятия "Караванный путь", хотя во время прошлого своего появления здесь в 1900 году застал его вполне преуспевающим. Больше того, на глазах у Симмонса в 1899 году правление Рязанско-Уральской железной дороги отклонило проект строительства железнодорожной ветки Александров Гай-Чарджоу, хотя в 1901 году он сам присутствовал при прокладке первых пролетов магистрали и даже приобрел по дешевке несколько тысяч шпал, которые так и не успел вывезти.

Поразмыслив над увиденным, Симмонс пришел к выводу, что в реальностях происходит какая-то путаница, неразбериха и виновником этой неразберихи является не кто иной, как он сам, а точнее – производимые им действия. И тогда в его воспаленном мозгу впервые возникла идея, которая поглотила его затем целиком и полностью.

Суть ее была проста и сводилась к следующему: если даже такое незначительное событие, как прокладка узкоколейки длиной в пятнадцать верст в 1880 году привело к разорению в 1899 году преуспевающей транспортной компании и к исчезновению в 1901 году уже начатой строительством железной дороги, то почему бы с помощью куда более решительного вмешательства в события прошлого не попытаться изменить ход исторических событий и добиться коренных, социальных, если угодно, изменений в реальности, которая так решительно и безжалостно отторгла инженера Симмонса?

Чем больше носился он с этой идеей, тем заманчивее она ему казалась, тем радужнее вставали на горизонте миражи будущего. И Симмонс, засучив рукава, взялся за дело.

Уединившись в кабинете, Симмонс достал с полки толстенный фолиант. "Документы архивов хивинских ханов, – значилось на обложке. Издательство "Фаи". Симмонс полистал книгу и, отыскав нужное место, углубился в чтение.

"Он!

Средоточию вселенной – двору его величества падишаха, высокосановного, вознесенного до Луны, со свойствами Юпитера, с небесно-пышным двором, могущественного, как Дарий, победоносного, как Александр, с бесчисленным, как звезды, войском..."

Симмонс хмыкнул и покачал головой: по Гандимьянскому договору 1873 года хивинскому хану запрещалось иметь не только армию, но и личную охрану, функцию которой выполнял расквартированный в Хиве казачий полк. Впрочем, и задолго до Хивинского похода войска как такового у хана не было.

"...в свите которого Феридун, в слугах которого Джемшид, орудие которого – Афрасиаб, убежища ученых, прибежища людей, то есть его величества, тени Аллаха, – да будут наши души и душа обоих жертвой за него, – от тысячекрат немощных и сокрушенных этих его рабов всеподданнейшее донесение. Хвала и благодарение Аллаху, наше положение и наши новости благополучны. Вознося хвалу богу, благословенному и всевышнему, знайте, что мы сосчитали курень Джаныбек-бия, потом сосчитали курень, образуемый племенем муйтен, и курень, образуемый в местности Алден-терки племенем колдаулы; в низовье реки в месте Гедай-узяк есть еще немного колдаулы и казахов, мы их скот тоже сосчитали, взяли с них зекат *, вернулись, сосчитали курень Реджеббия к востоку от Кегейли I джумади, в воскресенье и в тот же день пришли в курень кенегеса Эрназар-бия. Если будет угодно Аллаху, сосчитав два-три куреня на северной стороне реки, мы собираемся отправиться в Кунград. А еще сообщаем, что живущие здесь подданные – каракалпаки и казахи – пребывают в спокойствии и молятся за вас. Написано 2 числа упомянутого месяца, в понедельник. Привет вам.

* Подать, налог.

Аллаберген-мехрем

Исмаил-мехрем'".

– Пребывают в спокойствии, – Симмонс потер подбородок. Тишь да гладь, да божья благодать... Ладно, поглядим дальше.

Он перевернул еще несколько страниц.

"Он!

Высокой особе и высочайшему двору султана султанов нашего времени,, хакана хаканов всех стран...".

– Вот как! – Симмонс прикурил, сделал пару затяжек и положил сигарету в пепельницу.

"...источника справедливости и правосудия, уничтожителя несправедливости и притеснения...".

– Как же! Держи карман шире!..

"...тени бога, то есть его величества хорезмшаха – да продлится его высочайшая власть да будут наши души и душа обоих миров жертвой за него, – ничтожные, тысячекрат немощные и сокрушенные..."

– Повторяются, сукины дети! Было уже это.

"...бесконечно нуждающиеся и несчастные со страхом и робостью...".

– Еще бы! Тут кто угодно сдрейфит!

"...всеподданнейше докладывают следующее. Хвала и благодарение Аллаху, наш народ, большие и малые, от семи лет до семидесяти – все заняты молитвами за вас. О боже, внемли их молитвам! Аминь!"

– Аминь! – пропел Симмонс насмешливо.

"О господин обоих миров! Во-вторых, докладываем, что его подданные говорят: если салгут, по его повелению, будет 15.000 тилля, то они будут довольны; таково было и повеление пребывающего в раю покойного государя..."

– Как бы не так! – усмехнулся Симмонс. – В аду мыкается старый греховодник, раскаленную сковородку языком лижет!

"...больше мы не в состоянии уплатить. Ваша воля повелевать. Если в чем ошиблись, то надеемся на прощение. Виноваты! Виноваты!"

– Ну что ж, – Симмонс взял из пепельницы сигарету, затянулся и погасил окурок. – Если отбросить в сторону восточный этикет, – остается ультиматум: 15 тысяч тилля и ни гроша сверх! Отчаянные ребята, ничего не скажешь! Интересно, что они еще отмочат?

* Придворная должность.

Следующим документом было донесение хивинскому хану от Хаким-Нияз-аталыка *. В донесении говорились:

"Донесение господину высокосановному, высокостепенному царю нашей эпохи, тени бога, создающему спокойствие и безопасность, победносному, и споспешествуемому богом его величеству хореэмшаху, да сохранит его господь всевышний. О шах! О убежище мира! По всей округе царит спокойствие, цены дешевы, ваши подданные заняты молитвами за вас. Покорнейше доносим, что, прибыв к каракалпакам, мы собрали биев и сказали, что государь им повелел отдать пятьсот танапов замли. После этого южнее Чимбая хытаи и кипчаки указали землю к востоку от Кегейли, а кенегесы и мангыты – к западу. Мы сказали, что оба эти участка – заболоченные и непригодны для садов и усадеб, а к северу от Чимбая на один фарсах кое-где есть сухая земля, пригодная для садов и усадеб, дайте нам ту землю. Однако они не мог" ли отмерить и дать ее, и народ не отдает ее добровольно, и даже когда мы сказали, чтобы они из тех земель землю, пригодную для садов и усадеб, продали за полную цену, то они не смогли этого сделать. А еще холят среди каракалпаков слухи, будто лишенный всех полномочий бия колдаулы Айдос из Ак-Жагыса замышляет против вашего величества смуту и подговаривает каракалпаков не платить салгут и другие налоги и не давать нукеров. Я все сказал. Теперь воля ваша. Виноват! Виноват' Виноват! Написано 13 числа месяца асад 1242 года собаки".

– Тысяча двести сорок второй год... – Симмонс задумчиво поскреб подбородок. – Это какой же год по христианскому календарю?.. 1826-й? Да, 1826-й... Рядом в общем-то. Отношения у Хивы с Россией неважнецкие. Степняки недовольство ханом выказывают. Попахивает бунтом. Ну что ж, пожалуй, самое время вмешаться.

...Айдос-бий – пожилой седобородый мужчина – испуганно схватился за нож, когда из-за юрты вышел человек в странной одежде и шапке, какой в приаральских степях не видывали. Однако человек протянул вперед руки ладонями вверх и заговорил на довольно сносном хорезмском диалекте:

– Здравствуй, Айдос. Я пришел с миром.

– Стой, где стоишь! – взвизгнул бий. – Ты кто?

* Должностное лицо в Хивинском ханстве.

Вокруг юрты, насколько хватало глаз, простиралась ровная степь. Бродили, пощипывая чахлый янтак, верблюды. Стреноженная лошадь терлась боком о коновязь.

– Мое имя тебе ничего не скажет, Айдос. – Незнакомец усмехнулся. Был он худощав, высок ростом и както не по-здешнему легконог. На остроносом лице – ни волоска, если не считать бровей. Глаза смотрели открыто и смело. Хитрости в них не было.

– Откуда знаешь меня?

– Все от аллаха, Айдос-бий. И знание и незнание.

– Верно. Аллах дает человеку имя при рождении. Как тебя зовут?

– Эркин *.

– Еркин?.. – недоверчиво повторил бий и пошлепал губами, словно пробуя слово на вкус. – Ты не боишься его носить?

– Нет.

– Ты-храбрец. – Бий вернул клинок в ножны, указал рукой на юрту. – Заходи, Еркин. Кунак в юрте – счастье в юрте. Будем пить кумыс вместе.

Одни ковры и кошмы юрты Айдос-бия знали, о чем говорил чужак с их хозяином. К вечеру чужак исчез, словно растаял в золотистом степном мареве, а Айдос велел сыновьям Рзе и Торе седлать коней и сам ускакал с ними за горизонт, только белесое облачко пыли еще долго стояло над низкорослыми кустиками.

А потом покатилось по Приаралыо наперегонки с пылевыми смерчами огненное слово "свобода" и другое, издавна волновавшее сердца степняков, – "Россия". И бежали в страхе к Мухаммадрахимхану хивинскому сборщики налогов и податей, и несчетными кострами кочевий озарилась древняя степь, и под булатный звон закачались над ней протяжные, полузабытые песни о лучшей доле. И на суровом, обдуваемом с суши и моря, берегу Арала, куда денно и нощно тянулись несчетные караваны повстанцев, на глазах начали подниматься неприступные Гастионы крепостных стен. И опять большим человеком, отцом живущих на приаральских просторах каракалпаков стал хаким Айдос-бий, незадолго до того лишенный хивинским ханом всех привилегий и полномочий. Даже спесивые племенные вожди и те покорно склонили перед ним головы, притушив дг поры зловещий блеск раскосых диковатых глаз.

* Свободный.

– Зачем они тебе? – возмущался Симмонс, появляясь время от времени в стане мятежников. – Они же тебя при первой неудаче в клочья разорвут. Ты им – нож поперек горла. Неужели не понимаешь?

– Понимаю, – усмехался Айдос, и отблески костров плясали в его загадочных колдаульских глазах. – Без них народ не поднять. Одного оттолкни – весь род на дыбы встанет, все племя отшатнется. У нас так.

– "У вас, у нас"! Тебе свое государство делать надо. Армию вооружить. С Россией договор заключить. Скот поделить поровну, степь.

– Чудно говоришь, Еркин, – качал головой Айдос. – Зачем степь делить? Вот она – и так вся наша. А скот аллах каждому даст, сколько надо. Ты тогда правильно сказал: подними степняков, собери вместе, объясни, что к чему, – поймут, за тобой тронутся. Видишь – собрал, поняли. Людей Мухаммадрахимхана прогнали. Налогов не платим. Каждый как хочет живет. У хана в Хиве поджилки трясутся, не знает, в какую нору шмыгнуть. А сунется с нукерами, – вон нас сколько! Конями затопчем.

"Затоптал один такой! – с тревогой и горечью думал Симмонс. Айдос и злил и восхищал одновременно. Непостижимым образом сочетались в нем дремучая мудрость и такое же дремучее невежество, непримиримость и благодушие, лихая удаль и панический страх перед волей всевышнего.

– Ладно, – буркнул Симмонс, поднимаясь с кошмы. – Делай, как знаешь. Гонцы от русских вернулись?

– Нет еще, – беззаботно отвечал Айдос-бий. – Вернутся, куда денутся? Садись, Еркин, есть будем, кумыс пить будем!

Ну как тут было не возмущаться?

Прежде чем покинуть лето 1827 года, Симмонс-Эркин еще раз предупредил Айдос-бия:

– Крепость-крепостью, она вам еще пригодится. Создавай войско, Айдос, пока не поздно.

– А это разве не войско? – искренне удивился бий и обвел рукой пылающие в ночи костры. – Каждый джигит – воин!

Оставалось .только махнуть рукой, и Симмонс, чертыхнувшись в сердцах, включил портативный времятрон.

Закрутившись с делами (идиот Дюммель совсем отбился от рук: то пил горькую, то вдруг становился чрезмерно галантен, следил за своей внешностью, за столом, строил Эльсиноре глазки, сутками не вылазил из публичного дома), Симмонс только через полгода разыскал Айдоса и сразу понял, что успел как нельзя кстати.

На пыльной, поросшей редким кустарником равнине выстроился внушительный отряд всадников в пестрых вощеных халатах. Сверкали на солнце кривые азиатские сабли, лес увенчанных бунчуками копий покачивался над головами конников, а метрах в двухстах нестройной пешей толпой стояли кочевники, размахивая кто чем мог: саблями, топорами, длинными самодельными ханжарами *.

– Все понятно, – взволнованно бормотал Симмонс, доставая бластер из кармана пиджака. Поднял предохранитель и перевел рычажок установки мощности на последнее деление: теперь одного выстрела было достаточно, чтобы смести в порошок средней величины город. – Допрыгался, стервец. Накликал беду на свою голову. Ну не сукин ли сын?

Он выбрал удобную позицию и встал в ажурной тени чахлого турангила в ожидании дальнейшего хода событий. Ждать пришлось недолго. Над строем всадников взвился чей-то пронзительный вопль. Повинуясь команде, нукеры вскинули сабли и с визгом и улюлюканием устремились на неприятеля. Степняки дрогнули и кинулись врассыпную.

– Пора, – сказал Симмонс, вытянул вперед руку с бластером, прицелился и нажал спусковую кнопку.

Стена голубого пламени поднялась перед атакующими. Взвились на дыбы, сбрасывая наездников, шарахнулись кони, понеслись, бешено визжа обратно в степь, подальше от проклятого места. А там, позади, подымалось к небу черно-белое облако пыли и гари и едко пахло опаленной землей.

Час спустя, беспрепятственно пройдя по опустевшей равнине к крепости, Симмонс разыскал Айдоса. Колдаулы сидел на северном валу, свесив ноги, и молча смотрел вдаль, туда, где над желтовато-белой равниной призывно синело море. Симмонс молча сел рядом, достал и закурил сигарету. Внизу, в кустиках высохшей травы, тонко посвистывал ветер.

– Я знал, что ты придешь.

Айдос говорил не оборачиваясь, по-прежнему глядя вдаль, только ноздри короткого носа нервно подрагивали.

– Куда делись всадники? – спросил Симмонс.

* Ножами.

– Ушли. Ты был прав, Еркин. Бии увели своих людей.

– Что будешь делать?

Айдос помолчал.

– Уйду.

– Куда?

– Не знаю. Может быть, на Сыр, может, в Коканд.

Симмонс с интересом посмотрел на степняка. Это было что-то новое. Прежде Айдос никогда не заговаривал о Сырдарье.

– А что на Сыре?

– Русские крепости. Туда Мухаммадрахимхан не сунется.

– Понятно. Бежишь, значит.

Айдос-бий медленно повернул голову, смерил собеседника взглядом. Раскосые глаза сверкнули в лучах заходящего солнца. Только теперь Симмонс обратил внимание, как осунулось и постарело лицо каракалпака.

– Я вернусь, Еркин. Нас будет много. Русские дадут нам оружие. Может быть, и они придут с нами. Почему ты качаешь головой?

– Русские не придут.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

Айдос помолчал.

– Пусть. Мы придем сами. Мы вернемся, и худо придется Мухаммадрахимхану! Ты не веришь, Еркин?

Симмонс усмехнулся и покачал головой,

– Я верю. Они не поверят. Люди не прощают поражений, Айдос. Тебя просто убьют.

Старик отвернулся и стал опять смотреть в сторожу моря. По морщинистой щеке скатилась мутная капля.

– Значит, на лбу так написано, – произнес он сдавленным шепотом. – Теперь мне все равно. Рзу убили возле Кунграда. Торе в Хиве замучили насмерть. Убьют, – значит мой черед настал.

Откуда-то издалека донеслись возбужденные голоса. Симмонс огляделся, прикрывая глаза от солнца. К крепости приближалась толпа кочевников. Впереди, размахивая руками и что-то крича, семенил безбородый толстяк в чалме и длиннополом халате.

– Они уже идут, Айдос. Идут по твою душу.

Мятежный хаким оглянулся и безразлично пожал плечами.

– Пусть.

Он вздохнул и поднялся на ноги.

– Я пойду. Прощай, Еркин.

– Погоди. – Симмонс усмехнулся и достал бластер. – Пойдем вместе.

"Чудом больше, чудом меньше, – подумал он со злорадством, передвигая регулятор мощности. – Зато может быть удастся спасти старика".

Они стояли рядом, плечом к плечу – Айдос-бий и Симмонс. А в пяти шагах – степняки, разгоряченные быстрой ходьбой, до черноты загорелые, широкоскулые, в толстых стеганых, до блеска залосненных халатах и чапанах из грубо обделанных шкур мехом вовнутрь. Остро пахло человеческим потом и кисло – взмокшей овчиной. Люди молчали, лишь хриплое дыхание сотен глоток сливалось в монотонный нестройный шум.

– Ну?!

Айдос шагнул вперед, распахнул на груди халат.

– Кто первый?!

Часто дыша, толпа придвинулась ближе.

– Проклятый! – визгливый голос безбородого толстяка взметнулся над толпой ударом плети. – Ты обманул нас! Ты подговорил восстать против освященной кораном власти хивинского хана! Только воля всемогущего предотвратила побоище!

Он выхватил из-за пазухи толстую книгу и высоко вскинул над головой:

– Ты!..

Все взгляды были устремлены на Айдоса. Симмонса зпбыли. Он поднял руку, прицелился из-за плеча колдаулы и нажал на спуск. Сверкнула молния.

Книга в руке толстяка вспыхнула и рассыпалась горячим прахом. Безбородый завопил, размахивая обожжепной рукой, и шарахнулся в толпу, повалив с ног несколько человек.

– А ну тихо!!

Толпа замерла, только визгливо всхлипывал толстяк, дуя на кисть руки. Симмонс вышел вперед и загородил собой Айдос-бия.

– Слушайте, вы!

Симмонс обвел взглядом толпу. "Ну и рожи! – подумал он с холодным бешенством. – Страх и ненависть, ненависть и страх. И ничего человеческого. Бедняга Айдос...".

– Воля всемогущего?!

Он шагнул к сидевшему на земле чалмоносцу. Тот, не вставая, поспешно пополз назад, суча по пыли ногами.

– Вот она, воля всемогущего! – голос Симмонса сорвался на крик. – Смотри! Смотрите все!

Он вскинул руку, нажал на спусковую кнопку и слегка повел кистью. Косая сизая молния метнулась из дула бластера над головами степняков и ударила в бастион крепости. Огромный кусок глиняной стены отделился от бастиона и рухнул с тяжким грохотом.

– Смотрите!

Верхняя часть крепости, словно отсеченная гигантским ножом, обрушилась вниз, сотрясая землю под ногами. Вопль ужаса вырвался из сотен глоток.

– Дэв кескен! Дэв срезал крепость!

Симмонс снова обвел глазами бледные, трясущиеся лица. Теперь они выражали панический ужас перед неведомым и покорность.

– Запомните! Нет бога кроме аллаха, и Айдос-бий – пророк его на земле! Всякого, кто вздумает его ослушаться, ждет кара всевышнего! А теперь разъезжайтесь по кочевьям и ждите фирмана. И всем передайте: слово Айдоса-бия свято!

Когда улеглась пыль, поднятая сотнями .ног, и исчез вдали последний степняк, Айдос снял лохматую шапку и вытер ею мокрую от пота голову. Движения его были размеренны и спокойны, руки не дрожали. "Ну и выдержка! – восхитился Симмонс. – Железный старик!"

– Доволен?

Не отвечая, бий провел ребром ладони через весь лоб от виска до виска, стряхнул пот и только тогда разлепил губы:

– Где ты был раньше, Еркин?

– Мало ли где! – опешил Симмонс. – Думаешь, у меня других дел нет?

Айдос-бий кивнул и надел шапку.

– Наверно, алла-тала * поручает тебе много работы.

– Алла-тала? – растерялся Симмонс, но тут же взял себя в руки. – Хватает дел. А что?

– Так.

Айдос взглянул на руку Симмонса, все еще сжимавшую бластер.

– Аллах дал тебе свой огонь, чтобы карать неверных?

– Д-да.

* Господь бог.

– Зачем же ты развалил крепость?

"Дикарь, – подумал Симмонс с тоскливой безнадежностью. Ничего-то он не понял!"

– Так было нужно!

– Кому?

– Ему, кому же еще?

– А мне?

– Что тебе?

– Аллах даст мне свой огонь, чтобы я мог покарать неверных?

"Вот оно что! – сообразил Симмонс. – Не так-то он прост, этот степняк. Дай ему бластер, он камня на камне не оставит от ханства!"

– Нет, Айдос. Аллах сам карает, кого считает нужным. Иногда поручает это нам.

– Его пророкам?

– Да.

– Но я теперь тоже пророк. Ты сам это объявил. Или ты солгал?

Симмонс пожал плечами.

– Я хотел, чтобы они снова тебе поверили, пошли за тобой. Потому сотворил чудо.

– Они захотят еще чудес, Еркин.

– Они их получат! – Симмонс разозлился не на шутку. – И довольно об этом. Я сделал все, чтобы тебя спасти. Так будет каждый раз. Отправляйся к своему народу, Айдос. Продолжай борьбу.

Через три месяца, отчаявшись поднять на восстание сбитые с толку степные племена, Айдос с несколькими сотнями кибиток своего улуса колдаулы двинулся на Коканд. Близ Чирик-Рабата повстанцев настиг отряд ханских нукеров. Степняки отчаянно защищались. Тогда мингбаши передал Айдосу через лазутчика письмо, в котором Мухаммадрахимхан обещал ему прощенье и возврат всех привилегий. Так и осталось тайной, поверил мятежный хаким ханским посулам или попытался спасти ценой своей жизни остатки улуса: прочитав письмо, он переоделся во все чистое и сдался хивинцам. Старику отрубили голову, а оставшихся без предводителя степняков вырезали всех до единого.

Симмонс опоздал. Терялись в сумерках оплывшие очертания глинобитных стен Чирик-Рабата. В окутавшей землю синеватой морозной мгле что-то огнисто вспыхивало. Что – он различил не сразу, а когда разглядел, застонал от ужаса и отвращения и рванул бластер из кармана дубленки: у подножья заброшенного рабата нукеры добивали саблями раненых повстанцев.

Неимоверным усилием воли он заставил себя сдержаться, не полоснуть бластером по кровавой копошащейся мешанине живых, раненых и убитых. Дрожащими пальцами запихнул бластер в карман, включил времятрон и уже у себя в комнате долго не мог согреться, трясся, как в лихорадке, и стакан за стаканом глушил неразведенный виски.

Несколько следующих дней он провел в Ново-Ургенче, вконец загонял Зигфрида Дюммеля и вдруг с ужасом обнаружил, что ему доставляет чуть ли не наслаждение терзать немца, то и дело ставить в дурацкое положение, наблюдать его страх и замешательство. Проклятое сафари по столетиям явно влияло на психику.

Искоса поглядывая на Дюммеля, который сидел рядом с ним в фаэтоне, испуганно сложив на коленях огромные красные ручищи, Симмонс попытался представить, что думает о нем этот недалекий, неудачливый, но где-то по-своему неплохой человек, и ему стало не по себе. Закончив осмотр строящегося полотна узкоколейки, они на обратном пути заглянули к адвокату, узнать, что нового затевают против общества "Дюммель и Компания" транспортные конторы "Кавказ и Меркурий", "Компания Надежда", "Восточное общество" и другие. Адвокат – лысый еврей в золотых очках на пористом носу – почтительно засвидетельствовал, что ничего существенного конкурирующие фирмы не предпринимают.

– Дайте им понять, что в их же интересах не лезть в драку. Пусть имеют в виду: "Большая Ярославская", "Братья Мануйловы", "Братья Крафт", "Кнопп" – наши акционеры.

Симмонс небрежно обмахнул шляпой разгоряченное лицо, отпил воды из стакана, поморщился:

– Мигом всех клиентов растеряют, канальи.

– Зо, – кивнул Дюммель. – Именно так.

– Не извольте беспокоиться, господа! – заверил адвокат. Все будет в полном ажуре.

На улице Симмонс отпустил фаэтон и панибратски хлопнул Дюммеля по плечу. Тот шарахнулся в сторону.

– Да что с вами, Зигфрид? – изумился Симмонс. – Пугаетесь, как старая дева! Уж и по плечу вас нельзя похлопать.

Немец продолжал опасливо таращить глаза.

– Право же, я вас не узнаю, старина. Знаете что? Давайте-ка мы с вами в ресторан закатимся, а? Посидим в отдельном кабинете, раздавим бутылочку. А там видно будет. Как вы по женской части?

Дюммель густо побагровел.

– Ну полно, я пошутил. А в ресторан пойдем непременно.

Хотелось отдохнуть, расслабиться. Поговорить с кем-нибудь просто так, по душам, ловя краем уха негромкую хорошую музыку.

Не получилось. В душном ресторане по крахмальным скатертям ползали жирные мухи, и официант с мышиными усиками подозрительно смахивал на соглядатая. Немец угрюмо пыхтел в рюмку, медленно наливался сизой венозной кровью. Скрипач на задрапированной бархатом эстраде уныло терзал скрипку, словно душу на смычок наматывал.

Потом ввалились какие-то иностранцы в сандалиях на босу ногу, одинаково белых шортах, распашонках и пробковых тропических шлемах, загоготали, затопали, устраиваясь в дальнем углу зала.

– Это еще кто такие?

– Бельгийцы, – хмуро сообщил Дюммель. – Инженеры. Железную дорогу через Устюрт проектируют.

– Ну-ну, – ухмыльнулся Симмонс. Чем суждено было закончиться этой затее, он знал доподлинно.

Официант подал десерт и откупорил бутылку шампанского.

– Зигфрид, – Симмонс предпринял еще одну попытку расшевелить немца. – Что вас тут держит? По совести?

Дюммель поперхнулся, но допил шампанское до конца. Поставил фужер на стол, аккуратно промокнул губы салфеткой.

– Честно говоря, не знаю. Сначала я не имел другого выхода. Потом появились вы. Дали работу...

Он умолк, разглядывая что-то на скатерти.

– Два года мы работаем вместе, Зигфрид. Теперь вы вполне состоятельный человек. Могли бы уехать в свою распрекрасную Прибалтику. И не уезжаете. Почему? Жадность? Непохоже. Нет ведь?

– Нет, – покачал головой остзеец.

– Тогда что? Воспылали любовью к шефу, ко мне то бишь?

– Нет. Не к вам.

Дюммель достал трубку, набил табаком, прикурил, разгоняя дым взмахами мясистой ладони. Симмонс молча ждал.

– Не к вам, – задумчиво повторил немец и посмотрел куда-то поверх Симмонса затуманившимися глазами.

– К кому же?

– К вашей супруге!

Это было так неожиданно, что Симмонс чуть не свалился со стула.

– Вот как?

Он рассмеялся коротким нервным смешком.

– Можете смеяться сколько угодно. Можете унижать меня, оскорблять, смешивать с грязью. Вы это умеете. Об одном попрошу: не делайте этого в присутствии фрау Симмонс. Пожалуйста.

"То-то он зарделся, когда я спросил насчет женского пола! – сообразил Симмонс. – Ишь, дон Кихот, да – какое там – Санчо Панса! Дюммель и Эльсинора! Невероятно! Хотя, как это: "Любовь зла, полюбишь и козла". Что он, Симмонс, сделал, чтобы скрасить ее существование? Квартира, комфорт? Чепуха! Ей нужен муж, любящий, нежный, внимательный. А до того, что он мечется, как угорелый, скитается по градам и весям, какое ей дело! Так что вполне может быть..."

Он по-новому взглянул на компаньона. "А что? Скинуть ему эдак килограммов тридцать – мужчина хоть куда. Лыс, правда, как арбуз, да еще, кажется, алкоголик, но это уже детали. Любовь зла..."

– Она-то хоть догадывается?

– Вряд ли. Не объясняться же мне в вашем присутствии! А когда вас нет, дверь замурована металлической стеной.

"И о силовом поле пронюхал, стервец, – с досадой подумал Симмонс. – Явно пытался заглянуть в мое отсутствие".

– А как насчет суверенитета, Зигфрид?

На мгновенье немец смешался.

– Но вы сами поручали мне опекать фрау Симмонс.

– Никто вам не поручал в нее влюбляться! – Симмонс чувствовал, что несет вздор, но уже не мог остановиться. – И нечего совать нос в чужие двери. Замечу еще раз – на себя пеняйте!

– Что будет?– бесстрашно поинтересовался немец.

– Что будет? Вернетесь к разбитому корыту. К тому, с чего начинали. Помните, небось?

– Шутить изволите! – ухмыльнулся Дюммель. – Прошлое не возвращается.

– Вы так думаете, барон?

Что-то в голосе шефа заставило немца насторожиться.

– Д-да...

– Ну что ж. – Симмонса душила ярость, но он старался казаться спокойным. – Милейший!

– Чего изволите-с? – подбежал официант.

– Счет.

– Сию минуту-с.

То и дело мусоля кончик карандаша, официант набросал на бумажке несколько цифр, подбил итог и положил счет перед Симмонсом. Тот, не глядя, кинул на скатерть ассигнацию.

– Благодарю покорно-с.

– Идемте, барон.

Они вышли на душную, словно парная баня, улицу.

– Куда прикажете? – поинтересовался Дюммель.

– В гостиницу, куда же еще? Туда, откуда вы начинали.

Немец снисходительно усмехнулся и, кивнув, зашагал по пыльному тротуару. "Посмотрим, как ты сейчас заулыбаешься", – со злорадным удовлетворением подумал Симмонс, вытягивая за цепочку портативный времятрон размером с карманные часы. Модель была рассчитана на одного человека, но на небольшие отрезки времени могла переносить и двоих.

Симмонс перевел диски шкалы времени на нужное деление, догнал Дюммеля и, продолжая держать времятрон в правой руке, левой обнял немца за плечи.

– Поехали, барон!

Дюммель изумленно вытаращил глаза, сделал попытку высвободиться, но было уже поздно: Симмонс включил времятрон.

На какую-то долю секунды померк свет и земля мягко ушла из-под ног, но тотчас вернулась. Дюммель протер глаза.

...Курица рылась в горячей пыли. Клонилось к закату солнце. Рея, почему-то в старом сарафане, шла по противоположной стороне улицы, щуря от света единственный глаз. "Чего это она? – с удивлением подумал Дюммель. – Дома, что ли, глаз забыла? Да и вырядилась в старье!"