Текст книги "Звездный скиталец"

Автор книги: Николай Гацунаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Однако вскоре акулы покрупнее в клочья растерзали чадолюбивого тестя, и Кэтрин, убедившись, что ее супруг звезд (а тем более денег) с неба не хватает, подала на развод. Судя по всему, она вела далеко не затворнический образ жизни. Не раз, проезжая вечером мимо своего бывшего гнездышка, Симмонс видел в окнах силуэты извивающихся в эротических танцах.

Голос Эльсиноры вернул его к действительности.

– Не возражаешь, если я включу эту штуку?

– Да. То есть нет, – спохватился Симмонс и махнул рукой. – Включай, конечно.

Он снова отвернулся к окну. Город заволакивало сизой дымкой смога. С тех пор, как он остался один, минуло пять лет. И все эти годы он, не покладая рук, трудился над своим детищем. Из смутной догадки, казалось бы, неосуществимых предположений родился аппарат, позволяющий шагнуть за пределы существующей реальности.

Аппарат в двух вариантах: более мощный – величиной с чемодан и портативный – совсем крохотный, размерами и формой напоминающий обычные карманные часы-луковицу. Прибор позволял перемещаться во времени и в пространстве, правда, ограниченном силовым барьером, которым Страны Всеобщей Конвенции отгородились от коммунистического мира.

Изобретение не принесло ему ни денег, ни славы. В патентном бюро, куда он обратился, чтобы зарегистрировать его, отнеслись весьма скептически. Патент, правда, выдали, оговорившись, что практического значения для промышленности изобретение не имеет, и посоветовав, уже в частном порядке, обратиться в Военное Ведомство.

Симмонс в Военное Ведомство не пошел, но из патентного бюро туда, по-видимому, все-таки сообщили, и он, правда, чисто интуитивно, видел прямую связь между своим изобретением, и повесткой на призывной пункт. Больше того, он в этом уже почти не сомневался. И все же, несмотря ни на что, пять лет не были потрачены зря: времятрон теперь стал единственным шансом, единственной надеждой на спасение.

Он без сожаления покидал этот город, хищно раскинувший там, внизу, сеть улиц и переулков, город, ежедневно, ежечасно калечащий миллионы человеческих душ, злокачественную опухоль, нарыв на теле земли, выделяющий вместе с гноем мириады бактерий разврата, преступности, наркомании, которым одни предаются, не видя другого пути удовлетворить несбывшиеся желания, другие – напротив – от полного пресыщения самыми изощренными благами цивилизации.

Симмонс вздохнул и бросил окурок в утилизатор. Эльсинора по-прежнему сидела в кресле и, не мигая, смотрела на выключенный "атташе". Она не заметила, как Эрнст подошел к ней, и очнулась лишь тогда, когда он ласково коснулся ее затылка.

– Мне страшно, Эрнст, – сказала она, и в голосе ее прозвучало отчаяние. Он усмехнулся:

– Мне тоже. Но у меня нет выбора.

Она продолжала выжидающе смотреть на него снизу вверх, но он молчал, и она заговорила снова:

– Я пойду с тобой, Эрнст. Не знаю, что нас ждет там, но в одном можешь не сомневаться: в тягость я тебе не буду.

Симмонс внезапно почувствовал резь в глазах и поспешно отвернулся к окну.

– Ладно, – произнес он некоторое время спустя. – Будем считать, договорились. Оставляю тебе список и деньги. Постарайся управиться с покупками до четырех. Второй ключ в ванной комнате.

– Я видела.

Он сел к столу и, не спеша, набросал список. Сложил листок вдвое и накрыл пачкой кредиток. Потом надел плащ и взял шляпу.

– Мне пора. Позавтракаешь одна.

Она молча кивнула, не вставая с кресла.

На улице не по-осеннему теплый ветер слизывал с тротуаров остатки ночного снега. Грязные ручейки бежали по сточным канавам и исчезали за решетками канализационных люков. В насыщенном влагой воздухе носился запах мокрого асфальта, резины и дешевой косметики. Серая пелена скрывала верхушки небоскребов, и они казались опорами, на которых держится небо. Симмонс перешел улицу и спустился в подземку.

В толчее переполненного вагона кое-кто из пассажиров умудрялся просматривать газету. Через плечо низкорослого соседа Симмонс пробежал заголовки на первой полосе "Дженерал трибюн": "Боевые действия в Индокитае", "Мятежники получат по заслугам", "Пит Снайдерс – гордость морской пехоты".

Значит, он не ошибся, война действительно началась.

Что ж, для него лично это могло означать только одно: надо спешить.

И он не стал терять времени зря. Без пяти двенадцать он уже оформил бумаги на продажу квартиры, лаборатории и остальной недвижимости. В половине первого предъявил чек на довольно внушительную сумму в одном из отделений Национального Банка. Не будь у него с собой повестки, вряд ли удалось бы провернуть все так быстро. Пластикатовый прямоугольник срабатывал без осечки.

– Какой разговор? – развел руками владелец конторы по купле-продаже недвижимости. – Вы – наш почетный клиент!

Симмонса обслужили вне очереди. То же самое повторилось в отделении банка. Управляющий лично проследил за тем, чтобы Симонсу оплатили чек, а прощаясь, крепко пожал ему руку и одарил дюжиной сигар в силиколовом ящичке.

"Нет худа без добра, – с усмешкой подумал Симмонс, выходя из здания банка. – Но каковы стервецы? Все заодно. Система..."

Ему вдруг стало не по себе при мысли о том, что он, Симмонс, волей-неволей противопоставляет себя этой системе, но он тотчас загнал эту мысль на самые задворки сознания, перехватил такси на одной из центральных улиц и, сверившись с проспектом, назвал адрес. Накрапывал мелкий моросящий дождь.

Как и следовало ожидать, "Сафари во все времена" явно не принадлежала к категории государственных. Неказистое пятиэтажное здание в южном секторе города могло сойти за все что угодно, только не за экскурсионное бюро, хотя это и утверждала крикливая вывеска на явно пристроенном позднее парадном.

В скудно освещенном вестибюле у стойки, облицованной под красное дерево, толстяк в модном до пят плаще и зеленой шляпе препирался со служащим фирмы, – судя по деформированным ушам и носу, – бывшим боксером. Боксер нехотя шевелил губами:

– При несоблюдении правил фирма не гарантирует безопасности.

– Хотел бы я знать, какого дьявола она гарантирует! взвился толстяк. – Позапрошлый раз меня чуть не сожрал саблезубый тигр!

– Выбирайте эпоху, – служащий явно хотел сказать "выбирайте выражения". – Кто вас просил соваться к саблезубым?

– Допустим. – Толстяк побагровел. – Допустим, вы правы. А в прошлый раз?

Верзила зевнул, прикрывая пасть пятерней.

– А что было в прошлый?

– Меня высадили на рельсы перед экспрессом!

Крохотные глазки на мясистом лице сверкнули любопытством.

– Экспресс стоял?

– Черта с два! Несся на всех парах!

– Понятно. – Верзила почесал под мышкой. – Тебе повезло, приятель. Тут одного телепортировали прямо в сопло реактивного лайнера.

Толстяк застонал. Боксер опять зевнул и смачно сплюцул куда-то за стойку.

– Пришлось фирме раскошелиться на компенсацию.

– Хорошенькое дело! – возмутился толстяк. – Угробили человека!

– Что делать, – равнодушно пожал плечами служащий. – Бывают неполадки. Дело-то новое.

– Неполадки! – казалось, толстяка вот-вот хватит апоплексический удар. – Это ваша паршивая контора – сплошное дерьмо! Да, да! Дерьмо! И гоните обратно мои денежки!

– Полегче, приятель. Мы тут не терпим, когда задевают честь фирмы.

– Плевал я на вашу фирму!

– Ты вот что, – верзила поднялся и вышел из-за стойки. Я тебя по-всякому урезонивал. А ты все свое да свое. Не согласен, – иди объясняйся с администрацией. А будешь безобразничать, – в два счета на улицу выкину!

"Дай толстяку вместо глаз спаренные пулеметы, – лежать боксеру изрешеченному вдоль и поперек", – подумал Симмонс. Однако толстяк был безоружен и благоразумно ретировался за дверь с табличкой "Администрация".

– Ходят зануды всякие. Душу выматывают! – проворчал верзила, забираясь обратно за стойку. – Сами не знают, чего хотят.

– И много таких? – полюбопытствовал Симмонс.

– Каких таких? – насторожился служащий.

– Хотящих?

– А! – верзила осклабился. – Хватает. А вам чего?

– Того же самого.

– Не усек.

– Сейчас усечешь. – Симмонс достал коробку дареных сигар и протянул одну чиновнику. Тот подозрительно повертел ее перед носом, зачем-то понюхал и вдруг заржал по-жеребячьи, оскалив желтые от никотина зубы.

– Настоящая! Небось кучу монет отвалили?

Он с уважением оглядел Симмонса. "Вот это клиент! – было написано на его холуйской роже. – Сразу видно, – при деньгах. Такой мельчить не станет".

Симмонс положил на стойку вторую сигару.

– Вот что, приятель, ты, я вижу, парень свойский. Общий язык найдем.

– Ну... – начал было отставной боксер, но Симмонс пресек попытку в зародыше.

– Найдем, не сомневайся. А теперь слушай. Эти умники, что – в самом деле в прошлое отправляют людей или так, на арапа?

– Н-не знаю, – выдавил из себя верзила, с вожделением разглядывая лежащую на стойке сигару. Симмонс положил рядом еще одну.

– Вроде бы, вправду.

Четвертая сигара немного развязала церберу язык.

Пятая сделала словоохотливым. После шестой стали закадычными друзьями.

– Отправляют, – доверительно зашептал верзила на ухо Симмонсу, перегнувшись через стойку и воровато озираясь. – Отправляют, душегубы. Думаешь, тот зря тут хныкал? У них там чего-то еще недоуле... недоури... фу, черт, язык сломаешь! Чегой-то не в порядке, в общем. То не туда зашлют, то не там высадят. Один тут на Амазонку-реку просился, вроде бы по каким-то зубастым рыбам специалист. Так что ты думаешь? В чем мать родила вернулся! Часа два слова сказать не мог, трясся. Оказывается, его к амазонкам закинули по ошибке. Это бабы такие. Без мужиков, вольным табором живут. Ну, и накинулись на беднягу. Еле ноги унес. Отдышаться только успел и сразу на развод с женой подал. "Не желаю, говорит, породу их подлую видеть! Зверье дикое и то в тыщу раз добрее!". Так-то.

А другой туда человек-человеком отправился, а обратно горьким пропойцей. До сих пор от алкоголизма излечиться не может. А некоторые и вовсе не возвращаются. Отправили – и каюк!

– А как же фирма потом выкручивается?

– Да уж как придется. Если у покойного родственники настырные, – случается, компенсацию платят. А нет, – некролог в газете и все. Только обычно никто за пропавшими не приходит... Да, сэр. Абсолютно безопасно, сэр. Можете не сомневаться. Мы – фирма солидная.

Верзила выпрямился и одновременно сгреб со стойки сигары. В боковую дверь вошел невысокий щеголевагый мужчина в твидовой паре, при галстуке бабочкой. Посеребренные сединой волосы были подстрижены с вистов и старательно зачесаны к темени, где явно намечалась лысина. Ухоженные усики вздернулись, словно у кота, почуявшего мышь.

– О'Нейл!

– К вашим услугам, сэр! Обслуживаю клиента, сэр, Интересуются условиями.

– Прошу вас, – мужчина распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Симмонс пересек вестибюль и поздоровался.

– Симмонс.

Мужчина продолжал придерживать дверную ручку. На указательном пальце поблескивал перстень с изображением трилистника.

– Очень приятно. Смит, технический директор фирмы.

Смит галантно наклонил голову, пропуская гостя, вошел сам и плотно притворил дверь.

Спустя некоторое время Симмонс в сопровождении Смита вышел из кабинета, попрощался за руку с техническим директором, еще более галантным и предупредительным, чем в начале их знакомства, по-свойски подмигнул О'Нейлу, который вскочил с такой поспешностью, что опрокинул табурет, и, насвистывая, зашагал по улице.

Рубикон остался позади. За время пребывания под гостеприимным кровом "Браун, Чичестер, Каневски и К°" Симмонс:

1) бегло осмотрел аппаратуру и убедился в том, что телепортация в прошлое – не блеф;

2) в качестве пробного путешествия побывал в Париже 25 апреля 1977 года и даже купил у цветочницы на Монмартре букетик фиалок, без сожаления расставшись с золотым обручальным кольцом, которое продолжал носить по привычке и которое было ему ни к чему, а франками он, естественно, не располагал. Ошарашенная его щедростью, парижанка пыталась на радостях всучить сумасшедшему иностранцу всю корзину, но он благоразумно отказался;

3) приобрел билет на имя м-ра Стоунхила с супругой, дающий им право "совершить путешествие в любую по их усмотрению эпоху прошлого и вернуться обратно по их собственному желанию". Ознакомился с краткой инструкцией, состоящей из граф "можно", "нельзя", "категорически воспрещается", и расписался за обоих.

Техника возвращения в свою эпоху оказалась предельно простой: стоило лишь нажать кнопку на специальном поясе, которым фирма снабжала клиента, и он мгновенно телепортировался в кабину, откуда начиналось его путешествие во времени. Бедолага, возвратившийся из путешествия в костюме Адама, вероятно, не успел опомниться, как похотливые амазонки сорвали с него одежду вместе с поясом. Ну, а каким образом он потом умудрился заполучить пояс обратно, по-видимому, так навсегда и останется его личной тайной.

Только изрядно намокнув, Симмонс пришел в себя и с удивлением обнаружил, что над городом вовсю грохочет гроза. Надо было где-то переждать ливень. Он огляделся по сторонам и, увидев на противоположной стороне залитую потоками дождя витрину цветочного магазина, торопливо перебежал улицу. В крохотном, освещенном люминесцентными лампами магазинчике стоял тепличный запах сырой земли, настоянный на ароматах цветов и листвы. Выбор был невелик: орхидеи, несколько разновидностей цветущего кактуса и еще какие-то причудливые цветы, названий которых Симмонс не знал. В углу возле кассы-автомата старик в белоснежном переднике беседовал о чем-то с древней старушкой, словно сошедшей со страниц диккенсовских романов. Кроме них в магазине никого не было. Симмонс снял шляпу и поздоровался. Старик приветливо улыбнулся в ответ, а старая леди удостоила снисходительным наклоном головы в духе времен королевы Виктории и вернулась к прерванному разговору.

– Вы можете мне сказать, куда катится этот мир, Джим?

– Не могу, мисс Аткинсон.

– Вы когда-нибудь видели, чтобы в ноябре были грозы?

– Нет, мисс Аткинсон. Разумеется, нет.

Делая вид, что любуется орхидеями, Симмонс наблюдал за их разговором.

– А не кажется ли вам, Джим, что все эти новомодные штучки до добра не доведут?

Старик горестно вздохнул и развел руками:

– Да уж куда хуже, мисс Аткинсон.

В голосе мисс Аткинсон проклюнулись теплые нотки.

– Вы всегда были пай-мальчиком, Джим. Я-то вас вот такусеньким помню. В вас уже тогда чувствовалась хватка настоящего бизнесмена. Кстати, как ваша торговля, Джим?

Это она могла бы и не спрашивать: унылый вид магазинчика говорил сам за себя.

– Так себе, мисс Аткинсон. – Старик пожал плечами. – Теперь мало кто интересуется цветами. Не то что в прежние времена.

– О, да! – сморщенное, точно у мумии, личико мисс Аткинсон приняло мечтательное выражение. – Наше поколение умело ценить маленькие радости. Помню, в день моего рождения Гектор преподнес мне... Как вы думаете, Джим, что преподнес мне Гектор?

– Откуда же мне знать, мисс? – взмолился старик. – Кольцо с сапфиром?

– Нет, Джим.

– Бриллиантовые серьги?

– Нет.

– Колье, усыпанное алмазами?

– Да нет же! Он подарил мне крохотный букетик фиалок.

Старушенция возвела очи горе и застыла в благоговейном молчании. "Не знаю, где теперь ее Гектор, – подумал Симмонс, – но даже если и в лучшем из миров, бьюсь об заклад, – у него мурашки по спине забегали. А цветочник – молодец, сразу видно старую добрую гвардию".

Старик и в самом деле выглядел молодцом – розовощекий, в меру упитанный, с белым венчиком волос вокруг роскошной лысины. Ни дать ни взять, – Санта-Клаус, только без усов и бороды.

– Вы можете сказать, когда в последний раз видели фиалки, Джим? – продолжала неукротимая мисс Аткинсон.

– Сто лет назад, – грубовато ответил Санта-Клаус. – Их уже давно не существует, мисс. Их вытравили, мисс Аткинсон, как вредную сорную траву.

"А ведь я его, кажется, сглазил, – ухмыльнулся Симмонс. Сдают нервишки. Впрочем, такая кого угодно доконает. Кремень-женщина".

– Что вы такое говорите, Джим! – ужаснулась мисс Аткинсон. – Пусть фиалок уже действительно не существует... – Она всхлипнула и поднесла к глазам крохотный носовой платочек. Пусть их безжалостно истребили!.. – Казалось, она вот-вот разрыдается по-настоящему. – Но вы, Джим, вы не смеете так говорить! Вы так тонко чувствуете красоту... Вы...

Не договорив, она уронила лицо в ладони. Старик мигом слетал куда-то в подсобное помещение и вернулся со стаканом воды.

– Бога ради, простите меня, мисс Аткинсон. Кто же мог подумать, что это вас так взволнует? Выпейте воды, мисс Аткинсон.

Старушка царственным жестом приняла из его рук стакан, отпила маленький глоток и поставила стакан на прилавок.

– Боже мой! – она промокнула глаза платочком и засунула его в рукав вязаной кофты. – Я бы, кажется, отдала все на свете за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на крошечный букетик фиалок!..

– Увы! – старик беспомощно развел руками. – Об этом можно только мечтать, мисс Аткинсон...

Соблазн был велик, и Симмонс не устоял.

– Простите меня, мисс...

– Моя фамилия Аткинсон!

Старушка дернула головой и смерила его уничтожающим взглядом.

– ...мисс Аткинсон. Меня зовут Симмонс. Эрнст Симмонс, с вашего позволения.

– И что вам угодно, мистер Симмонс? – ледяным тоном справилась мисс Аткинсон.

"Сейчас ты у меня ахнешь, ржавая кочерга! – весело подумал Симмонс. – Сейчас ты у меня запляшешь!"

– Ничего особенного. Просто я случайно оказался свидетелем вашего разговора.

– А не кажется ли вам, мистер Симмонс...

– Кажется, мисс. Но я подумал, что если вам, и в самом деле так хочется увидеть фиалки... – Он намеренно выждал несколько секунд, наблюдая за выражением их лиц. У старухи брови медленно поползли вверх; цветочник улыбался, явно предвкушая розыгрыш.

– ...То почему бы мне не исполнить ваше желание?

Теперь мисс Аткинсон смотрела на него во все глаза. Старик за прилавком давился беззвучным хохотом.

– Вы хотите сказать...

Симмонс покачал головой.

– Нет, мисс. Я хочу показать.

Он опустил руку в боковой карман плаща и достал целлофановый пакетик.

– Вот они,мисс Аткинсон. Только что с цветочной клумбы.

Вынь он из кармана живую анаконду, эффект, наверное, не был бы таким ошеломляющим. Старая леди вся подалась вперед и буквально пожирала глазами букетик на его ладони, У старика отвалилась челюсть.

– Можно, я их потрогаю? – сдавленным шепотом попросила старуха.

– Сделайте одолжение! – Он протянул ей букетик.

Она взяла цветы трясущимися от волнения пальцами и поднесла к самым глазам.

– Боже мой!.. – произнесла она срывающимся голосом. – Боже мой, Джим... Ведь это настоящие фиалки, не правда ли?

– Еще бы! – рассмеялся Симмонс. – И не откуда-нибудь, а прямо с Монмартра. Вы помните оперетту Легара, мисс Аткинсон?

– А вы шутник, молодой человек! – Старик опомнился первым и, водрузив на нос старомодные очки в тяжелой оправе, принялся разглядывать фиалки. – Впрочем... Постойте... Невероятно! Это настоящие фиалки, мисс Аткинсон. На стебельке сохранились комочки чернозема. Чернозема, мисс Аткинсон! Вы только попытайтесь вспомнить, когда в последний раз видели настоящий жирный чернозем?!. Уже тысячу лет всюду применяется эта чертова гидропоника! Эти идиотские эрзацпочвы из промышленных отходов!

Он попытался снять с носа очки и едва не разгрохал их, уронив на прилавок. Продолжая бережно держать фиалки в сложенных лодочкой ладонях, старушка опустилась на табурет и тихо заплакала. У старика Джима ходуном ходили губы, лицо стало пунцовым.

От злорадного ликования не осталось и следа. "Что я наделал! – с ужасом подумал Симмонс. – Черт меня дернул ввязаться в эту историю! Да их обоих кондрашка хватит! Станут допытываться, откуда у меня цветы!"

– Где вы их взяли? – шепотом спросил цветовод.

"Начинается!"

– Умоляю вас, скажите, где вы их взяли? – Джим дрожал как в лихорадке.

– Ну хватит! – Симмонс постарался вложить в свой голос как можно больше жесткости. – Давайте сюда цветы!

Он выхватил букетик из-под носа мисс Аткинсон. Старушка дернулась следом и замерла, умоляюще протянув руки.

– Какое вам дело, где я их взял? – продолжал Симмонс. Где я их взял, там больше их нет! Сегодня у моей жены день рождения. Могу я ей сделать подарок по своему вкусу? Могу или нет?!

– Можете... – глухо произнес продавец. – Богатые все могут.

В наступившей тишине стало слышно, как негромко, по-детски безутешно всхлипывает мисс Аткинсон.

– Джим... – бормотала она. – Вы единственный близкий мне человек... в этом городе.. Я думала... я так надеялась... что вы вспомните... догадаетесь, что у меня... что вы поздравите меня... с днем рождения!..

Ни слова не говоря, старик вышел из-за прилавка и прижал к груди трясущуюся голову мисс Аткинсон. Симмонс для них перестал существовать. Он потоптался на месте. Потом развернул целлофан и разделил букетик на две равные части. Одну бережно обернул в целлофан и опустил в карман плаща. Другую положил на стеклянный прилавок и, не оглядываясь, вышел из магазина.

Проходя мимо витрины, Симмонс помедлил мгновенье и заглянул в магазин. По-прежнему прижимая к груди голову мисс Аткинсон, старый цветовод бережно поправлял выбившиеся из-под шляпки седые пряди волос.

Фиолетовый букетик сиротливо лежал на прилавке.

– Ну, кажется все. – Симмонс еще раз перебрал по памяти уложенные в чемодан вещи. – Как будто ничего не забыто.

– Какая прелесть! – Эльсинора держала букетик осторожно большим и указательным пальцами, точно хрупкую драгоценность. – Страшно подумать, что им несколько сотен лет. Можно, я захвачу их с собой, Эрнст?

Симмонс усмехнулся.

– Там, куда мы отправляемся, их сколько угодно.

– В это невозможно поверить, – вздохнула Эльсинора.

– И тем не менее это так.

– Все равно я их ни за что здесь не оставлю! – заявила она, доставая из сумочки булавки. Плащ был перекинут через спинку стула. Эльсинора надела его, подошла к зеркалу и прикрепила фиалки к лацкану.

– Ну и как?

– Потрясающе! Ты – вторая женщина в городе, которая может позволить себе такую роскошь.

– Вот как? А кто же первая?

– Достопочтенная мисс Аткинсон.

– Вы ужасно ветреный человек, мистер Симмонс. И неисправимый юбочник.

– Возможно. Особенно если учесть, что ей наверняка перевалило за девяносто.

– Запомните раз и навсегда, мистер Симмонс, – кенщине ровно столько лет, сколько она хочет!

– Постараюсь запомнить, – буркнул Симмонс. – Кстати, имей в виду, на твое имя во Втором Национальном Банке лежит ни много, ни мало пять тысяч монет. Это на тот случай, если со мной... Ну, словом, если я не вернусь или не захочу вернуться... Не ахти сколько, но на какое-то время тебе хватит. А теперь нам пора, миссис Симмонс.

Она улыбнулась и взглянула на него.

– Вот уже сорок минут.

– Что вот уже сорок минут?

– Сорок минут, как я миссис Симмонс.

– Как в приключенческом романе, – проворчал он, берясь за ручку чемодана.

– Как в фантастическом романе, – поправила она, берясь за второй чемодан.

И оба подумали, как было бы здорово знать наперед, какой же будет концовка этого романа? Подумали, но вслух ничего не сказали.

По пути в южный сектор они проехали мимо Военного Ведомства. Огромное здание мрачной громадой высилось на фоне очищающегося от туч неба. Глазницы стрельчатых окон, казалось, источали угрозу. Симмонс в последний раз оглянулся на здание из автобуса и зябко передернул плечами: ему вдруг почему-то показалось, что за ним наблюдают. И в ту же минуту теплая ладонь Эльсиноры легла на его запястье.

Они вышли из автобуса неподалеку от фирмы "Сафари во все времена" и пошли пешком, хотя ноша их и была нелегкой. Шли молча, думая каждый по-своему об одном и том же.

– Погляди! – сказал Симмонс, когда до здания фирмы оставалось полквартала. Эльсинора остановилась и вопросительно взглянула на мужа.

– Добрый знак, – улыбнулся он. – Видишь вон то здание? Это и есть "Сафари во все времена".

Она недоумевающе пожала плечами.

– Присмотрись получше! – рассмеялся Симмонс. – Видишь?

Эльсинора запрокинула голову, и в глазах ее отразилось голубое небо, серый приземистый особняк фирмы и над ним, словно ворота в обетованную землю, переливающаяся всеми оттенками спектра гигантская арка радуги.

Высоко в небе прокатились громовые раскаты.

– Неужели опять будет гроза? – спросила Эльсинора. Но прежде чем Симмонс успел ответить, она сама поняла, что ошиблась: в напоенной, казалось бы, незыблемым покоем синеве вечернего неба высоко над сверкающей радугой скользнули зловещие тени с короткими, хищно скошенными назад крыльями.

– Пора, – сказал Симмонс и, как тогда в автобусе. зябко передернул плечами.

ГЛАВА ВТОРАЯ

По ту сторону радуги

Позже, снова и снова пытаясь восстановить в памяти события последних дней своего пребывания в городе, Симмонс всякий раз поражался тому, как он – человек отнюдь не авантюрного склада характера, не отличающийся особой расторопностью и деловой хваткой, более того – привыкший к, казалось бы, раз и навсегда установленному распорядку: дом – служба – дом и болезненно реагирующий на самые незначительные от него отклонения, – смог выдержать дьявольскую тяжесть обрушившегося на него несчастья, сумасшедшее напряжение мысли, ищущей выхода из тупика, лихорадочную спешку сборов и приготовлений к отъезду, оформление всякого рода бумаг в различных инстанциях и тысячи других мелких, но неотложных дел, которые неизбежно возникают, когда человек трогается с насиженного места. В любое другое время ему потребовалось бы на это по меньшей мере десяток дней, а тут он уложился в неполные двое суток и при этом сохранил ясную голову, бодрость духа и даже юмор, которым в обычной ситуации не мог особенно прихвастнуть. Это было похоже на кинохронику, отснятую кинооператором-сумасбродом: невообразимое мелькание фактов и событий, калейдоскоп нелепых стоп-кадров и полное отсутствие какого-бы то ни было монтажного плана.

Задумываясь над тем, что же помогло ему выстоять в этом головокружительном вихре, не пасть духом, не взвыть от ужаса и отчаяния, он вновь и вновь приходил к одному и тому же парадоксальному выводу: островком относительного благоразумия и спокойствия в ревущем океане страстей была для него в эти дни миниатюрная, с тонкой девичьей талией, неправдоподобно красивая женщина, чьи огромные синие глаза вселяли в его душу уверенность и покой, а золотистая, словно цветок одуванчика, головка доверчиво склонялась на его грудь, создавая зыбкое ощущение семейного благополучия. Симмонс не верил в провидение, но если хоть на миг допустить, что оно действительно существует, – то провидением этим была для него Эльсинора.

Как бы то ни было, теперь все это осталось далеко позади, отсеченное дверью из толстой хромированной стали, которую, впустив их в кабину вместе с влажно поблескивающими после недавнего дождя чемоданами, услужливо захлопнул технический директор Смит.

Ребята из "Сафари" на этот раз сработали четко. Вспыхнуло красное световое табло с надписью "Внимание!" Высокий звенящий звук, стремительно меняя тональность, перешел в басовитое органное гудение, наступило мгновенное небытие, и секунду спустя на ошеломленных молодоженов обрушилась лавина света, звуков, незнакомых запахов. Телепортация совершилась.

Они стояли, держась за руки, в огромном сверкающем стеклом и никелем зале, изумленно тараща глаза на толпы непривычно одетых людей, снующих взад и вперед по проходам между бесконечными рядами кресел, на допотопные реактивные лайнеры-недомерки за огромными стеклянными стенами.

– Где мы? – почему-то шепотом спросила Эльсинора.

– Париж. Аэропорт "Орли". Двадцать четвертое апреля 1977 года, – как по шпаргалке отчеканил Симмонс. Встряхнул головой и неизвестно для чего добавил: – Воскресенье.

На их появление никто толком не обратил внимания: шарахнулась, испуганно взвизгнув, залилась истошным лаем чья-то ухоженная болонка, да старик-чистильщик что-то возмущенно пробормотал по адресу нахальных иностранцев, имеющих обыкновение сваливаться как снег на голову.

Подошел носильщик в форменной фуражке, вопросительно перевел взгляд с чемоданов на их владельцев. Симмонс отрицательно покачал головой и сам оттащил чемоданы в сторонку, к креслам.

– Подожди меня здесь. – Он помог Эльсиноре снять плащ и усадил ее в кресло. – Я скоро вернусь.

Она молча кивнула.

– Я постараюсь как можно быстрее.

– Я подожду, – устало ответила она. – Иди, милый.

Симмонс побродил по этажам аэровокзала, прислушиваясь к разговорам пассажиров и беззвучно шевеля губами. Потом решительно направился к выходу. У здания аэровокзала он остановил свободное такси, сел на заднее сиденье и, решительно бросив шоферу: "В город!", развернул оставленную кем-то в машине газету.

Отгородившись от шофера шуршащим листом бумаги, Симмонс лихорадочно соображал, как ему быть дальше. Работая над времятроном и строя планы путешествий во времени, он, естественно, не мог предусмотреть всего, но уж что-что, а проблему первого контакта постарался продумать. Обложившись учебниками, он почерпнул из них основательные сведения по истории, экономике, культуре, этнографии интересующих его стран и веков, изучил французский, русский, тюркский языки. Но одно дело учить язык по словарям и фонетике, и совсем другое применить эти знания в конкретной жизненной ситуации. В этом он с ужасом убедился в первые же минуты пребывания в аэропорту "Орли". Люди вокруг него, надо полагать, были французами и, естественно, изъяснялись не на санскрите. Однако Симмонс с трудом улавливал в их речи знакомые слова и выражения и, только потолкавшись некоторое время среди пассажиров, отважился, наконец, совершить вылазку в город.

Шофер не оборачиваясь спросил его о чем-то. "Спрашивает, куда ехать", – догадался Симмонс, но для полной уверенности переспросил:

– Простите?

– Куда вас везти, мсье?

– Монмартр.

Водитель кивнул и стал выруливать влево, выбираясь из потока автомобилей.

На Монмартре Симмонс велел таксисту остановиться возле ювелирного магазина и вышел, буркнув не допускающим возражений тоном:

– Подождите меня здесь.

Шофер выразительно мотнул головой в сторону знака, запрещающего стоянку, и сказал что-то, указывая рукой в направлении ближайшего переулка. Симмонс кивнул, хотя смысл сказанной шоферем фразы дошел до него не сразу.

В магазине, на его счастье, покупателей не оказалось.

– Доброе утро, мсье! – приветствовал Симмонса изза прилавка средних лет атлетически сложенный мужчина. – Чем могу быть полезен?

Симмонс привел в боевую готовность все свои познания во французском.

– Извините, я иностранец. Плохо владею языком.

– О, это не беда! – оживился француз. – Может быть, мсье говорит по-английски? Я немного понимаю.

У Симмонса отлегло от сердца. Этот язык был по крайней мере намного ближе к языку его столетия. И он сразу взял быка за рога.

– В общем, я хотел бы заложить часы.