Текст книги "Как убивали Сталина"
Автор книги: Николай Добрюха
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 43 страниц)
Что знают генералы
Эта цитата из воспоминаний С. А. Микояна послужила основанием для первого обвинения в мой адрес. Второе – связано с высказываниями Молотова. Многое из того, что говорил мне Чуев, он опубликовал в журнале «Мужество» № 4 за 1991 год. Но еще более шокирующую информацию я получил через Н. П. Кузьмина, который пишет на исторические темы, основательно интересуясь архивами. Он поделился со мной данными из мемуаров генерала В. Удилова, который тридцать семь лет прослужил в органах контрразведки и закончил службу в должности первого заместителя начальника Второго главного управления КГБ. На вопрос: можно ли найти в архивах КГБ какие-либо документы, касающиеся событий, о которых он рассказывает(?), генерал ответил: «Нет, вы ничего уже не найдете. Хрущев, придя к власти, сразу же позаботился, чтобы никаких следов этой истории не осталось».
По словам Удилова, «началось… с «Вечерней Москвы». 4 января 1995 года эта газета опубликовала материал об исчезновении на фронте летчика Леонида Хрущева. Леонид Хрущев попадал в руки органов правосудия не в первый раз. Еще до войны он связался в Киеве с бандитами. Их поймали и по приговору суда расстреляли, а сынок Никиты Сергеевича, первого секретаря ЦК Компартии Украины, чудом избежал наказания. После инцидента в Куйбышеве Хрущев умолял Сталина пощадить сына. И вымолил. В первом же бою истребитель, пилотируемый Леонидом Хрущевым, ушел в сторону немцев и бесследно пропал. На этом «Вечерняя Москва» поставила точку… Версию продолжения я слышал (давно уже) из уст сотрудников отдела административных органов ЦК КПСС и КГБ СССР. Сын Хрущева то ли по собственной инициативе, то ли из-за вынужденной посадки оказался в плену у немцев. То ли посчитав себя обиженным советской властью, то ли по какой-то другой причине, пошел на сговор с немцами. Последовала команда Сталина – выкрасть сына Хрущева… Операцию могли провести: контрразведка «СМЕРШ», руководимая тогда генерал-полковником Абакумовым, и те, кто участвовал в уничтожении за границей Троцкого… Во время войны ими руководил генерал-лейтенант Павел Судоплатов. Незадолго до своей кончины Павел Анатольевич сказал мне, что его подчиненные, возможно, участвовали в похищении Леонида Хрущева, но не стал вдаваться в подробности…
Сын Хрущева был доставлен в Москву. Военный трибунал Московского военного округа приговорил его к высшей мере наказания – расстрелу.
Можно представить, в каком положении оказался Никита Сергеевич. В недавнем прошлом он дважды просил Берию, Серова, лично Сталина о снисхождении к сыну. Узнав о приговоре Военного трибунала, он обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) и попросил отменить суровую кару. Как ни странно, но и тут Сталин пошел навстречу.
И вот заседание Политбюро. Абакумов изложил материалы дела, приговор Военного трибунала. Первым на заседании выступил секретарь московского обкома и горкома (он же начальник политуправления Красной Армии и кандидат в члены Политбюро) А. Щербаков.
От первого выступления зависело многое и прежде всего – в каком направлении пойдет обсуждение. Щербаков основной упор сделал на необходимости равенства всех перед законом. Нельзя, заявил он, прощать сынков именитых отцов, если они совершили преступление, и в то же время сурово наказывать других. Что тогда будут говорить в народе? Щербаков высказался за то, чтобы оставить приговор в силе.
Затем слово взял Берия. Он напомнил, что Леонида Хрущева уже дважды прощали.
Маленков, Каганович, Молотов были едины: оставить приговор в силе.
Последним выступил Сталин. Его старший сын Яков также находился в плену у немцев. Своим решением Сталин как бы заранее подписывал приговор и ему. «Никите Сергеевичу надо крепиться и согласиться с мнением товарищей. Если то же самое произойдет с моим сыном, я с глубокой отцовской горечью приму этот справедливый приговор!» – так, рассказывали мне, подытожил Сталин, закрывая заседание.
После прихода к власти Хрущева в жизни участников этих событий произошли роковые перемены.
В Москве был ликвидирован Щербаковский район, закрыт Щербаковский универмаг. Камень, заложенный в основание памятника Щербакову, был уничтожен, а место заасфальтировано.
Берию арестовали. Непонятно, каким судом он был осужден и приговорен к расстрелу.
Абакумов к моменту прихода Хрущева к власти находился в тюрьме под следствием как сообщник «врачей-вредителей». Дело оказалось липовым и все подлежали освобождению. Но Абакумова, по просьбе Никиты Сергеевича, оставили в тюрьме и через некоторое время приговорили по другому, тоже липовому, так называемому «ленинградскому делу» к высшей мере.
Судоплатов был арестован, непонятно за что осужден на пятнадцать лет и отбыл весь срок наказания во Владимирской тюрьме. Впоследствии реабилитирован.
Маленков, Каганович, Молотов как представители «антипартийной группы», отправлены в ссылку под строжайший оперативный и милицейский надзор.
Сталин на XX съезде Компартии был представлен Хрущевым как тиран и поработитель народов.
Прежде чем сделать выводы, познакомлю с выдержкой из вышедшей в 1996 году книги «Москва – Кремль – Охрана». Автор ее – Герой Советского Союза, заместитель начальника Главного управления охраны КГБ СССР генерал-лейтенант Докучаев. На основании имеющихся у него материалов Докучаев приводит слова Хрущева, сказанные в кругу приближенных, незадолго до начала XX съезда: «Ленин, в свое время, отомстил царской семье за брата, а я отомщу Сталину, пусть мертвому, за сына».
Этот рассказ генерала Удилова должен был войти в его книгу, а отрывки из нее публиковала «Независимая газета» 17.02.98. В связи со всем этим встает вопрос: может быть, Юрию Леонидовичу, прежде чем обращаться в прокуратуру, стоило ознакомиться хотя бы с давно известными публикациями? Они, конечно, полны перепеваемыми на разные лады слухами. Но, как показывает жизнь, дыма без огня не бывает… И все документы уничтожить невозможно!
20.6. Хрущев на коленях умолял Сталина пощадить сына
К этому человеку меня привели вопросы, связанные со смертью Сталина. Он очень помог мне, а вместе с тем сообщил много такого, что имеет смысл рассказать всем. Этого человека зовут Михаил Степанович Докучаев. Один из тех генералов первой величины, кто отвечал в КГБ за охрану высшего руководства СССР и возглавлял особый отдел по выявлению и обезвреживанию предателей внутри наших спецслужб. Его работа, строго говоря, не ограничивалась рамками страны. Что-то он знает из первых рук, но многое знает и не с чужих слов, потому что участвовал в этом сам. Его воспоминания представляют исторический материал особой ценности. Вот отрывки из нашего разговора.
– Кто из охраны присутствовал при вскрытии Сталина и что поразительного для них было обнаружено, – спрашиваю я.
– Присутствовали Хрусталев и Гусаров. То, что я сейчас вам сообщу, может показаться невероятным, но это мне лично сказал присутствовавший при вскрытии охранник Сталина Сергей Васильевич Гусаров. Мозг Сталина, когда вскрыли его череп, оказался намного тяжелее, чем у Ленина…
Я бы вам дальше той экспертизы, которая была после вскрытия Сталина, идти не советовал…
– А почему? Могут быть опасности?
– Нет. Я скажу вам так… Шум поднимать какой-то… Зачем? Я не верю, чтобы его вот так вот, как говорится, отравили… Просто Сталин уже выдохся. Выдохся. Это мое такое мнение. А сложилось оно из моего долгого опыта работы с верхами. Все-таки 15 лет руководства охраной кремлевских небожителей чему-то меня, полагаю, научили.
– А почему же Берия сказал Молотову, что «это я его убрал»?
– Да врёт он… Знаете, он так его боялся, что у него не то что рука бы не поднялась… у него бы даже язык не повернулся приказать что-то против Сталина! Вообще-то Берия, скажу я вам, любил приврать…
– Может быть, у родственников тех, кто охранял Сталина, сохранились какие-то письменные или устные воспоминания о последних днях жизни и работы Сталина?
– Воспоминания по свежим следам? Вряд ли. Дело в том, что сотрудникам охраны в советские времена категорически запрещалось вести какие-то записи, а тем более дневники. Если бы обнаружился хоть намек на что-то подобное – всё: не только сотрудник, но и вся его семья могла пойти под суд. На пенсии, конечно, охранники занимаются какими-то воспоминаниями, но и то не по всем вопросам. Ведь даже с самым незначительным, на первый взгляд, случаем из личной жизни руководства страны могла быть связана сверхсекретная государственная тайна, которая и по сей день должна оставаться тайной, хотя бы потому, чтобы ее рассекречивание не повлияло на дипломатические отношения с тем или иным государством. Тут не бывает мелочей. А потом достоверность воспоминаний пенсионеров, как свидетельствуют документы, серьезно не совпадает с тем, что они могли бы сказать по свежим следам… Но разговаривать между собой они, конечно, разговаривали всегда. Особенно когда «поддадут» ребята. О всех таких разговорах докладывалось руководству. Если в семье охраняемого, а тем более охранника, что-то случалось, мне немедленно докладывали. Тут глаз должен быть за всеми и даже друг за другом. Ведь гостайна – дело нешуточное.
Ребята в охране работают здоровые. Другой раз стакан водки выпьет и идёт на пост. Думает: «А чё со мной будет?!» Представляете? Как ни отбирают их в охрану, но все они, как говорится, живые люди. А то по пьянке драку устроят. Конечно, таких в конце концов увольняли. Все было… Однако каких-то дурных проявлений в отношении охраняемого лица на моей памяти у нас никогда не было. На этот счет у нас всегда глаз за всеми был… и друг за другом тоже! Поэтому я думаю, вряд ли Сталина отравили, хоть и хвалился Берия Молотову, дескать, убрал его… Скорее от старости со Сталиным всё произошло. Ему ведь 74-й шел. А потом почти треть века быть во главе такой страны, да еще в такое время – тоже не шутка. По себе знаю, какое тогда напряжение было! Но исключать ничего нельзя!!!
– Послушайте, Михаил Степанович! Раз вы отвечали за охрану руководства, значит вы должны были отвечать и за возможность отравления руководителей. А для этого должны были знать, как и чем могут отравить. Наверняка, должны были быть знакомы с какой-то лабораторией, которая работала с ядами, как предположительно используемыми против нашей верхушки, так и для уничтожения одиозных личностей, например, предателей (типа Калугина), оказавшихся за границей?
– Я не этим занимался. Я вам вот что скажу. Я с 1986 года лауреат Государственной премии, но в другой области, в области выявления диверсионных ядов. Я был инициатором создания аппаратуры, способной практически мгновенно (буквально за 5 секунд) выявлять яды для тайных убийств в окружающем пространстве, ну и… вообще. Например, во Дворце Съездов, где могло одновременно находиться до 6 тысяч человек, достаточно было одной капли отравляющего вещества, чтобы никого не осталось в живых. Таким образом можно было на съезде в считанные минуты обезглавить всё руководство СССР снизу доверху. А наш аппарат, умещавшийся в чемоданчике, непрерывно выдавал экспресс-анализ и тем самым контролировал возможное появление диверсионных ядов вроде фосгена или иприта. Когда в Америке в одном из залов, где происходила встреча руководства двух сверхдержав, мы открыли этот чемоданчик, американцы сразу прибежали выяснять: что это такое? Им объяснили и показали нашу машинку в действии. У них просто челюсти отвисли. Вроде, тоже сверхдержава, а в этом от нас отстала.
Аналогов нашему прибору в мире не было. А мы сделали даже три поколения этих аппаратов. Для привлечения же к ответу предателей типа Калугина имелись тогда другие средства.
Был у нас для этого особый отдел во внешней контрразведке, которым руководил я. Его создали в начале 72-го года по указанию Андропова. Юрий Владимирович лично инструктировал меня, что и как мы должны делать. Главной задачей отдела было обеспечение безопасности советской разведки от проникновения в нее предателей. Их розыск. Собственно говоря, это была судоплатовская линия, но применительно к нашим дням. Многих мы нашли. Большинство из них были уже старые, дышали, как говорится, на ладан, и Андропов сказал: «Ну что с них теперь взять? Вот если бы их вытащить из-за границы сюда… Пусть они расскажут, как и за что они предавали своих товарищей». Особенно это касалось сбежавшего советского резидента в Австралии Петрова. Он очень большой вред нанес. Только мы подготовили операцию по захвату и переправке его в Москву, а он… скончался. И Лялин в Англии не дождался принудительного возвращения его на родину – тоже скончался.
– А что теперь уже не могут таких тварей, как Калугин, выкрасть и доставить сюда на суд перед всем народом? Что теперь людей нет, способных на такие операции?
– Не то время. Не то время. Я скажу так. Сейчас столько предателей, навредивших не меньше Бакатина или Калугина, что на все операции против них просто людей не хватит. У преданных делу чекистов не будет другой работы, кроме как предателями заниматься. Сейчас, пожалуй, куда ни плюнь, попадешь в предателя. Что Калугин предатель, знали ведь, когда он еще здесь был. Однако выпустили. Видимо, он слишком большой предатель был. Вероятно, боялись, что, если начнут его раскалывать, гораздо большие головы полетят. Нет, не просто так его выпустили! К сожалению, подробностей я не знаю, поскольку уже с 89-го на пенсии.
Нет, не то время. Тем более, что ими дорожат на Западе не то, что раньше. Теперь предательство Западом не только высоко оплачивается, но и гораздо лучше охраняется. Наши предатели уровня Калугина для западных спецслужб – незаменимые консультанты до конца своих дней. Если Филби или Блейк работали на СССР по идейным соображениям, то Калугины и гордиевские – обычные продажные шкуры, без зазрения совести работающие на того, кто больше заплатит.
Какие люди Филби и Блейк, я имел возможность убедиться лично. Скажем, с Блейком мы были соседями по даче. Этот прекрасный человек и разведчик, так много сделавший для нашей страны, жив, к счастью, и сейчас.
– Приходилось ли вам слышать об изъятии каких-то дел из КГБ во времена Хрущева?
– Не только слышать… Я чекист около 40 лет, то есть с 51-го года по 89-й. Начинал старшим лейтенантом на той работе, которой сейчас занимается ФАПСИ. Мы готовили на основе самых секретных данных в Главном управлении спецслужбы при ЦК ВКП(б) сводки для Сталина, Молотова, Маленкова, Берии, Генштаба. И вот примерно в 59-м году, когда я уже работал в Первом главке, во внешней разведке, то есть в бывшем судоплатовском отделе, приходят ко мне вышестоящие товарищи и говорят: передай нам такие-то дела. Обычно при передаче должен составляться акт. Однако мне было приказано сдать эти дела без всяких расписок. Почему так? Старшим объясняться с младшими не принято. Ну я и передал затребованные дела. И больше их никогда не видел. Куда они делись – тоже не знаю. Спрашивать об этом не полагалось. Что это были за дела? Представления не имею. Я только пришел в отдел, успел их принять, но не успел с ними ознакомиться… Принимал я их все по акту, а вот то, что отдал некоторые, не осталось никакого следа. Вроде как они у меня куда-то запропастились…
– В хрущевские, брежневские и горбачевские времена появилось много героев без подвигов. А когда и за что вы получили звание Героя Советского Союза?
– За успешное выполнение заданий командования 19–20 января 1945 года в боях под Лодзью. Воевать пришлось с 17-ти лет. Прошел от Сталинграда до Эльбы. Войну закончил 19-тилетним гвардии сержантом. Зато повезло быть участником Парада Победы 24 июня 1945 года…
– Как известно, внук Н. С. Хрущева, Юрий Леонидович, судился со мной, считая, что я в своем исследовании «Предатель или герой?» оклеветал и оскорбил его отца Леонида и деда Никиту Сергеевича Хрущева. Поводом для жалобы в прокуратуру послужили приведенные мною и требующие, на мой взгляд, проверки данные о том, что первый сын Н. С. Хрущева Леонид, бывший военным летчиком, повинен в убийстве человека и работал во время войны на немцев, после того как, будучи сбитым в воздушном бою, попал в плен; за что и был, согласно многочисленным утверждениям высокопоставленных лиц, схвачен, осужден и расстрелян. Московская Прокуратура в лице В. В. Замышляевой, прокурора отдела по надзору за исполнением законов о федеральной безопасности и межнациональных отношениях не нашла в моей публикации состава преступления против Хрущевых и отказала в возбуждении уголовного дела. Однако на этом Ю. Л. Хрущев не успокоился и потребовал моей ответственности через суд, требуя в том числе, чтобы я выплатил ему 1 миллион рублей за моральный ущерб. В конце концов после долгих разбирательств в суде дело закрыли… И вот теперь мне стало известно, что вы располагаете какой-то информацией на этот счет. В чем ее суть?
– А суть ее в том, что при Сталине Хрущев внешне вел себя лояльно по отношению к Сталину, стремился быть ближе к нему, в действительности же не мог простить ему смерть своего сына Леонида, расстрелянного по приговору военного трибунала. Если не вдаваться в подробности, произошло следующее.
Однажды, во время войны, Сталину позвонил с фронта Хрущев. Хрущев настоятельно просил Сталина принять его. Получив согласие, Хрущев вылетел в Москву. Прием состоялся в кабинете Сталина в Кремле.
Перед этим Сталину сообщили, что сын Хрущева Леонид, военный летчик, совершил тяжкое преступление, за которое полагается высшая мера наказания. Как и полагалось, Поскребышев доложил, что товарищ Хрущев прибыл и ожидает в приемной.
Когда Поскребышев вышел, Хрущев решил изложить свою просьбу.
Говоря, Хрущев заплакал, а потом стал рыдать. Мол, сын виноват, пусть его сурово накажут, только не расстреливают…
Сталин встал с кресла. Встал с кресла и Хрущев. Сталин сказал: «В сложившемся положении я ничем помочь не могу». Хрущев упал на колени. Умоляя, он стал ползти к ногам Сталина, который не ожидал такого поворота дела и сам растерялся.
Сталин отступал, а Хрущев полз за ним на коленях, плача и прося снисхождения для сына. Сталин просил Хрущева встать и взять себя в руки, но тот был невменяем. Сталин вынужден был вызвать Поскребышева и охрану. Когда те влетели в кабинет, то увидели всю эту неприглядную картину.
Сталин попросил вынести Хрущева в одну из соседних комнат, пригласить врачей и привести Никиту Сергеевича в чувство, после чего сопроводить до места, где он остановился.
Когда сотрудники охраны и врачи приводили Никиту Сергеевича в чувство, он всё время твердил: «Пощадите сына, не расстреливайте…»
Этот случай дал повод хождению разговоров среди работников Кремля о трагедии в семье Хрущева и отказе Сталина в просьбе о помиловании сына. Происшедший инцидент на встрече Хрущева со Сталиным до сих пор всплывает в разговорах сотрудников безопасности, особенно когда речь заходит об отношениях между Сталиным и Хрущевым. В частности, утверждается, что в этом заключается главная причина всех нападок Хрущева на Сталина и одна из главных причин разоблачения культа личности. При этом делаются ссылки на неосторожное заявление Хрущева в присутствии своих приближенных, когда он сказал: «Ленин в свое время отомстил царской семье за брата, а я отомщу Сталину, пусть мертвому, за сына». Хрущев до самой смерти не мог простить Сталину того унизительного положения, в котором он оказался на глазах у всех по воле вождя.
Свое слово Хрущев сдержал. Однако жизнь коварна, и Хрущев не избежал своего позорного конца. По выражению Черчилля: «Хрущев начал борьбу с мертвым и вышел из нее побежденным».
20.7. Два Сталина
Как сын Сталина стал «врагом народа»
Эти воспоминания услышал я от дважды Героя Советского Союза летчика Виталия Ивановича Попкова. Ни одно прошение пришлось написать ему и его товарищам по оружию, прежде чем высшие инстанции реабилитировали друга детства и фронтового товарища Василия Сталина, чей прах после снятия клейма «враг народа» был перенесен недавно из Казани в Москву.
…Все когда-то были беспомощными детьми – даже такие герои, как этот летчик, которому при жизни, еще в 1953 году, в Москве поставлен памятник. В глазах у него дрожат слезы, слезы воспоминаний: «Да, когда-то и я был маленьким. Отец мой, Иван Максимович, начинал личным шофером товарища Дзержинского. Когда Дзержинского захватили эсеры, отца едва не убили, пробив голову топором. Позже отец заведовал хозяйством на даче Сталина в Мацесте под Сочи и на госдаче № 3 у Холодной речки в Гаграх. И одновременно возил там членов правительства. Мама, Елизавета Дмитриевна, была там же старшей сестрой-хозяйкой. Так что я, хотя и родился в Москве, немалую часть детства провел у Черного моря. Другом моего детства стал сын Сталина Вася. Подружились мы благодаря Иосифу Виссарионовичу. Дело было так…
У меня был брат Борис. Родители постоянно говорили нам, чтобы, когда приедет Сталин, не лезли к нему на глаза и не мешали отдыхать. Не то будут крупные неприятности с охраной. И чем больше говорили, тем сильнее хотелось нам, пацанам, сделать наоборот.
И вот Сталин приехал. Стал обживать дачу. Гулял. Вникал в дела по благоустройству. А мы, как разведчики, наблюдали издалека и выжидали, когда же можно будет «случайно» попасться ему на глаза и уже вблизи разглядеть его, как следует, а если удастся – и поговорить. О чем поговорить? Не имели ни малейшего представления! Но хотели – все-таки Сталин… Уже тогда говорили про него так, словно он и на свет появился не как все, а вышел из сказки. И действительно, чем больше мы наблюдали, тем основательнее убеждались, что он очень не похож на остальных, хотя и… очень простой в общении. Что-то магическое сразу начинало ощущаться там, где чаще всего неожиданно своей мягкой неслышной походкой появлялся он.
Первая встреча «случилась» в Мацесте. Я был школьником начальных классов. Однако… чувствовал себя уже вполне взрослым. В тот день, как всегда, брата и меня мать предупредила, чтобы поменьше бродили по территории. Но как это можно было запретить пацанам?!
…Мы «встретились» на дорожке ко второй даче, где отдыхали Киров, Ворошилов, Аллилуев и вообще все близкие Сталину люди, которые приезжали к нему в гости. По его указанию здесь производили пересадку деревьев. Что-то там ему не понравилось. И он решил сам рассказать, что и где надо пересадить. Говорил: «Это – сюда, а это – сюда». Садовник и рабочие выкапывали и делали то, что он скажет. А впереди шел охранник и показывал посторонним, чтобы уходили. Мы тоже отошли, но, как только Сталин приблизился, рванули к нему: «Здравствуйте, дядя Сталин!» Сталин с удивлением поздоровался и говорит: «Кто вы такие?» Мы выпалили все одним махом. И стоим, разинув рты. Ждем, что будет дальше. И вдруг Сталин спрашивает брата: «А ты знаешь, кто такой Чемберлен?» С чего он про Чемберлена спросил, до сих пор не пойму. Брат мой, хоть и младше меня, не стушевался и говорит: «А как же… Чемберлен грозит войной по своей привычке. Скоро мы его пошлем к черту на кулички!»
– О-о-о! – изумился Сталин, – смотри какой ты грамотный… Шоколад хотите?
– Да. Хотим.
– Тогда угощайтесь! – Сталин взял у помощника две плитки шоколада и, весело улыбаясь, дал нам. – Ну… Приходите в гости – поговорим еще о политике.
– Как приходите? – говорим мы, а сзади стоит перепуганный охранник и грозит кулаком, дескать, чтобы духу вашего не было. Злой такой. Видим: плохо дело. Расскажет родителям. Будет такая взбучка, что могут не на один день под замок посадить. Как быть? Неожиданно брат говорит: «А вот – дядя… (Сталин глянул на охранника – тот сразу расплылся в улыбке.) Вот он сейчас улыбается. А когда вы на него не смотрите, он нам кулаком машет…»
Сталин еще раз глянул на охранника, и тот понял это как указание нас не трогать. Потом уже мы смекнули: видимо, Сталин рассчитывал, что мы с братом можем стать для его сына неплохими приятелями, и тем самым решится вопрос с приездом Васи, который никак не хотел уезжать на каникулы из Москвы, где в отсутствие отца был предоставлен сам себе. Теперь не будет ссылаться на то, что в Сочи ему не с кем проводить время…
Между тем охранник, хотя уже и по-доброму, но все-таки настоял, чтобы мы уходили, дескать: сколько можно разговаривать с пацанами?! Довольные, что все так здорово получилось, мы побежали рассказывать друзьям, как прошли наши садово-огородные переговоры с самим Сталиным.
После «случившегося» мы почувствовали настоящую свободу. Зачем было слушать родителей, если сам Сталин разрешил приходить к нему, когда он гуляет. Летом, в каникулы, да и вообще, когда нам некуда было идти, мы выжидали момент и снова подходили к Сталину. Было время, что это получалось у нас регулярно. Сталин действительно был не против, чтобы были такие короткие встречи. Он мог услышать от нас, вездесущих пацанов, то, чего не услышишь ни от кого из взрослых. Особенно ощутили мы его симпатии после спасения челюскинцев. Сталин подарил нам специально выпущенный экземпляр книги с блестящей пластинкой на обложке. На пластинке золотыми буквами было выбито название «Как мы спасали челюскинцев». «Вот возьмите, почитайте», – сказал Сталин. Конечно, если бы он дарил книгу сейчас, я бы обязательно попросил: «Подпишите!» А тогда… не хватило ума. Я, кстати, учился в одном классе с племянницей Николая Островского. И он тоже подарил мне книгу, книгу «Как закалялась сталь». Теперь эти подарки – в музеях.
К Сталину все обращались «товарищ Сталин». Обслуживавшие его официантки, повара и другие работницы говорили «Иосиф Виссарионович», а мы звали запросто: «дядя Сталин». И это ему, видимо, нравилось, потому что никогда он никаким «дедушкой» себя не признавал. Позднее и Черчилль с Рузвельтом между собой звали его «дядей», точнее – «дядюшкой Джо»…
Когда на даче происходили коллективные посиделки без разговоров на серьезные темы, к Сталину приходили разные гости. Молотов садился за рояль (он довольно хорошо играл), и начиналось веселье. Особенно умели создавать настроение Киров и Ворошилов. Сталину это очень нравилось. Он от души смеялся. Смеялся до слез… Увидеть своими глазами, как ведет себя в компаниях Киров, самому мне не довелось, хотя я был с ним знаком, и он к нам с братом хорошо относился. Мы встречались с ним чуть ли не каждое утро, потому что, когда он отдыхал, он любил длинные пешие прогулки. Сзади шла машина с охранником, а он долго один шел пешком по тротуарам. Потом он давал машину, чтобы нас покатали. Мы даже к нему в гости ходили. Очень простой и очень добрый был человек.
На дачах я видел почти все тогдашнее правительство. Видел, как они вели себя в домашней обстановке с семьями. Все дети (и членов правительства, и сотрудников госдач) друг друга хорошо знали и дружили.
…Когда приехал Вася, мы очень завидовали, что он тоже хоть немножечко Сталин, потому что у него тоже была такая же фамилия, как у отца. Правда, сам Вася (в отличие от своего отца) ничем от нас не отличался. Разве что был постарше (старше меня – на год). К встречам с отцом Вася всегда серьезно готовился. Писал шпаргалки с формулами по физике и математике и не где-нибудь, а на коленях, на локтях и вообще на всех тех местах, где можно было подсмотреть незаметно, если Сталин вдруг станет проверять его знания. А Тимур Фрунзе, с которым приезжал отдыхать к отцу Вася, относился к таким экзаменам совершенно спокойно, потому что в отличие от Васи, наверное, достаточно хорошо учился и не имел никакой необходимости обеспечивать, подобно Васе, свой тыл. Вася же не раз говорил мне, что очень боится этих отцовских экзаменов.
Зато в играх он был заводилой – чего только не придумывал. И остался таким даже тогда, когда стал генералом. Но это особая история…
Рядом день и ночь зазывно шумело теплое море. Поэтому больше всего мы любили купаться и кататься на катере. Конечно, нас с братом на специально оборудованный правительственный пляж не пускали. Зато с Васей мы могли проходить – куда угодно.
Сталин тоже мог прийти на «общий» пляж… посмотреть, как ныряют и купаются другие. Но сам купался не там, где все. Видимо, поэтому до сих пор рассказывают, что он вообще не купался, поскольку не умел плавать и боялся утонуть. Это не так! Сталин, имея экстремальный характер, любил купаться под водопадами, там, где ледяная горная речка Агура, совершив последний прыжок, впадала в море. Вот куда ездил купаться Сталин!.. Я знаю это «святое место».
А мы с Васей, как и все, плавали на «общем» пляже. Накупавшись, брали катер и всей компанией носились вдоль живописных черноморских берегов, чем доставляли специальной охране долго не проходящую головную боль.
Приезжала с Тимуром и Васей и его сестра Светлана. Однако в свою компанию брали они ее редко. Это, кажется, обижало Светлану, которая была на пять лет младше брата. Так эта обида и осталась у нее на всю жизнь. Поэтому, наверное, и жили они – каждый сам по себе.
…Со Сталиным старшим я больше не встречался. Зато именно он сообщил моему отцу про мою вторую звезду Героя Советского Союза. Сталин спросил отца: «А ты знаешь, что твой сын получил вторую звезду Героя?» Отец: «Нет. Не знаю». Сталин: «Ну тогда я тебя поздравляю: теперь твой сын дважды Герой Советского Союза!» Потом спрашивает: «Письма-то он тебе пишет? Или, быть может, зазнался?» Ну батя, конечно, не мог сказать ничего плохого о сыне и решил поднять мой, как теперь говорят, имидж в глазах Иосифа Виссарионовича. Он ответил: «Да. Регулярно пишет». Кстати, с отцом я соревновался по наградам: он всегда меня опережал, и мне приходилось батю догонять…
А с младшим Сталиным жизнь сводила меня еще не раз. Даже жениться помог мне Василий. Случилось это так. 8 мая 1945-го перед перелетом в Берлин Василий приземлился в Мигалово под Калининым. Подходит к нему военврач местного госпиталя Волкова Раиса. Она не знала Василия Сталина в лицо. Поэтому смело подошла и, на всякий случай, спрашивает: не встречал ли он под Берлином летчика Попкова?
– Виталия?! Да мы с ним на одном аэродроме базируемся. А ты-то, красавица, откуда его знаешь?
– Да лечился он в нашем госпитале. И вот уже с 42 года дружим и переписываемся.
– Дружите? Не темни! Небось невеста? Знаешь что? Садись в мой самолет! Отвезу я тебя к твоему Виталию.
– Да я же на службе…
– Этот вопрос я улажу, – твердо пообещал Василий.
Волкова растерялась, но кто-то из окружающих шепнул: «Садись-садись! Тебе не кто-нибудь, а сын Сталина обещает».
Уже на другой день была у нас под Берлином свадьба, и посаженым отцом был друг моего детства Сталин… Вася!
А в войну служил я у Васи в 32 гвардейском авиаполку комэска. Не долго служил. Там случилась та злосчастная «рыбалка», о которой еще и теперь много слухов. Теперь признаюсь, что организатором той «рыбалки», к сожалению, был я. Нас было девять заядлых рыболовов. В том числе и Вася. Договорился я с инженером полка, чтобы снарядил какое-нибудь взрывное устройство, которое можно опустить в озеро, взорвать и тем самым наглушить рыбы. Я еще спросил: «Чем будем глушить – толом или гранатой?» И он ответил: «Какой гранатой? «Эрэс», реактивный снаряд, опустим. В нем почти 100 кило взрывчатки. Рванет – рыбы будет… вагон!!!» Ну и – рванули… Было это под Осташкове в 43-м году. Прав оказался инженер: не только рыбе, но и нам досталось – из 9 человек 6 получили ранения, инженера убило. Меня не зацепило, Васе же чуть пятку не оторвало. Боль была такая, что стонал он, не переставая. Перепугались – все-таки случившееся самого Сталина касалось.
