Текст книги "Место твое впереди"

Автор книги: Николай Ивушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Устанавливался и новый порядок прохождения дел о приеме в партию. Все заявления должны были, как правило, рассматриваться на собрании ротной партийной организации. Решение принимало бюро первичной организации, и утверждалось оно партийной комиссией при политотделе соединения, минуя общее собрание первичной партийной организации.

Выполняя директиву Главного политического управления, политотдел провел большую организационную работу. В батальонах, дивизионах, а также в отдельных ротах и батареях, непосредственно входивших в состав полков, были созданы 54 первичные партийные организации, в ротах и батареях – 61 партийная организация и 14 кандидатских групп.

Создание полнокровных партийных организаций во всех частях и подразделениях стало возможным благодаря росту рядов партии. Несмотря на значительные потери коммунистов во время последних боев на Северо-Западном фронте, в июле в дивизии насчитывалось 1080 членов и кандидатов партии.

Парторгами полков стали люди с большим опытом, испытанные и проверенные в боях: Иван Иванович Мухин, Илья Иванович Недотанов, Касым Адурхаевич Абайханов, Дмитрий Иванович Власов. Каждый из них по-своему запомнился мне. Энергичный, бесстрашный капитан Мухин начал службу в дивизии политруком роты, отличился в боях под Левошкино уже как заместитель командира батальона по политчасти, после ранения отказался уехать в госпиталь, лечился в медсанбате...

Старший лейтенант Недотанов из шахтерского племени – а это уже само по себе служило отличной рекомендацией, – отвагу свою показал в первых же боях.

Дмитрий Власов – сын старого рабочего-большевика. Еще подростком стал к станку. В тридцатом мы вместе с ним участвовали в работе по коллективизации деревни на Рязанщине. Тогда комсомольцы называли Власова: наш Митяй. Он был храбр и рассудителен. Уже тогда в нем созревали качества комсомольского вожака. Теперь он возмужал, стал увереннее, спокойнее, крепче. А добрую свою улыбку и юношеское обаяние сохранил. Неведомо как проникло в полк прозвище Митяй. Но одно то, что оно привилось, свидетельствовало о том, что новый парторг пришелся красноармейцам по сердцу.

Как и другие парторги, Власов уделял большое внимание воспитанию комсомольцев, всегда опирался на них. В дивизии увеличилось число первичных комсомольских организаций. Их структура совершенствовалась. Стало больше освобожденных комсоргов. Под руководством политотдела замполиты и парторги оказывали им помощь в усилении комсомольского влияния на молодых воинов.

Все дружнее и крепче становилась наша семья политработников. Жаль, что с ней расставался полковник Н. В. Шведов. Должности заместителя командира дивизии по политчасти и начальника политотдела объединились, и Никифора Викторовича, по его желанию, назначили на командную должность.

Мы прощались с ним в небольшом фруктовом саду, в деревне Хатуши. Стрельба вдали утихла. Откуда-то доносились песни под гармонь. Многое мы вспомнили, мечтали и о будущем. А потом, все-таки преодолев сентиментальное настроение, возвратились к делам сегодняшнего дня, обменялись мыслями об одном неожиданном решении, которое беспокоило меня, да и не только меня. Речь идет об упразднении института заместителей командиров рот по политчасти.

– Трудно будет нам без этих политработников. Много, очень много сделали они для нашей армии, – сказал я Никифору Викторовичу и сослался на статью, опубликованную 22 марта 1942 года в «Правде». В этой статье есть такие строки: «В историю Великой Отечественной войны как одна из славных и почетных ее фигур войдет фигура политрука, с автоматом в руках, в маскировочном халате и каске, идущего впереди и увлекающего за собой бойцов к достижению возвышенной и благородной цели – разгрома германских фашистов и освобождения своего Отечества».

Кому-кому, а нам, работникам политотдела, было хорошо известно, что ротный политрук ближе всех находился к рядовым бойцам, всегда жил и сражался плечом к плечу с ними, был их душой, совестью и честью.

Выслушав меня, Никифор Викторович сказал:

– Хорошо понимаю тебя, Николай Борисович. Верно говоришь, действительно, политруки прославились как настоящие политические бойцы партии. Теперь место политрука займет парторг роты.

Конечно, Шведов был прав. Роль парторгов в ротах, батареях действительно возросла. И все же долго еще красноармейцы самым душевным словом вспоминали своих политруков.

Разговор переключился на другую тему. Никифора Викторовича выдвинули на командную должность, и ему хотелось поделиться со мной мыслями о своей будущей службе. Переход на командную работу он считал естественным стремлением многих бывших комиссаров. Находясь на равных правах с командирами, комиссары привыкли смело и квалифицированно решать и чисто военные вопросы.

Таким был и Н. В. Шведов. Родился он на Волге. Рано остался сиротой, батрачил у кулаков, работал на рыбных промыслах. Коммунист с двадцать восьмого, в армии с тридцать четвертого года. Прошел путь от политрука роты до комиссара дивизии. Повидал всякого. Крещение огнем получил в боях с белофиннами. На Отечественной войне с первых дней.

– Знаешь, горжусь тем, что партия выдвинула меня на политработу, – сказал Шведов, – но чувствую, что смогу быть полезным и на командном посту. И если партия доверяет мне этот пост, то и на нем я останусь ее политбойцем. Ведь такова природа нашей рабоче-крестьянской армии, что и командир и политработник в ней – единомышленники, люди, спаянные единством воли и действий, единством коренных интересов партии и народа.

Мы говорили с Никифором Викторовичем почти всю ночь. Расстались на рассвете, когда запели курские соловьи, и расстались навсегда. Шведов учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе в Москве, потом успешно командовал полком в 27-й гвардейской стрелковой дивизии. Уже после войны я узнал от жены Шведова – Александры Федоровны о его письме, которое 20 апреля 1945 года он прислал своей семье. Вот строки из этого письма: «Жив и здоров, идут бои очень жаркие. Скоро начнем штурмовать Берлин. Будьте здоровы и счастливы. Остаюсь всегда ваш...»

23 апреля 1945 года Никифор Викторович Шведов погиб на берегах Шпре. Похоронен он в городе Зоннеберг.

Этот добрый и умный человек остался в моей памяти среди многих моих учителей жизни на войне. Он был из тех советских офицеров, в которых органически сочетались военные и политические качества, командирские и комиссарские навыки, из тех, кому в первую очередь посвящена эта книга.

Теперь многие буржуазные историки стремятся извратить существо и характер института военных комиссаров в Красной Армии. Они клевещут, будто его введение в начале Великой Отечественной войны являлось свидетельством недоверия к командному составу. Некий Панас Феденко, подвизавшийся в так называемом «Институте по изучению СССР» в ФРГ, объясняет введение института комиссаров тем, что «нужен был надзор партийных комиссаров над командирами Красной Армии».

Между тем нам хорошо известно, что введение в наиболее трудный первый период войны института военных комиссаров было продиктовано совершенно иными причинами. Положение о комиссарах ни в малейшей степени не умаляло роли и ответственности командиров. Оно от начала до конца пронизано мыслью о единстве военной и политической работы, неразрывности целей командира и комиссара в повышении боеспособности войск и укреплении воинской дисциплины. И от командиров, и от комиссаров, политработников партия в одинаковой мере требовала быть боевыми носителями духа Коммунистической партии, ее дисциплины, твердости, самоотверженности, мужества и непоколебимой воли к победе в борьбе с врагами социалистической Родины.

Комиссары на деле были полномочными представителями партии и Советского правительства. Они глубоко вникали в боевую обстановку, помогали командирам разрабатывать приказы, строго контролировали их выполнение, беспощадно боролись с трусами, паникерами, нытиками, воспитывали воинов в духе храбрости и стойкости.

Один из старейших командиров Советской Армии, участник гражданской и Великой Отечественной войн, член партии с 1918 года генерал-майор Иван Федорович Куц, характеризуя комиссаров, писал: «Для меня это служило высшим эталоном определения человеческой личности. Такое мнение определилось у меня на основании личного опыта... Я хорошо понял, что такое комиссар. Если он старше меня – это отец, учитель, боевой товарищ. Бывали моложе меня партийным стажем – и это были настоящие друзья, верные соратники, на которых можно было опереться в самый трудный опасный момент. Все они были высокоидейные, беззаветно преданные делу партии, кристально чистые большевики» [11]11
  Мужество. Общественно-политический и литературно-художественный сборник. М., 1971, кн. 1, с. 178.


[Закрыть].

А. X. Бабаджанян (позже Главный маршал бронетанковых войск) в 1941 году командовал на фронте полком. Вот что он пишет о комиссаре своего полка Н. И. Пивоварове: «Он мастер был понимать, я – нет. Но, наверное, потому именно он был комиссаром, а я строевым командиром. И учился у него постижению этой науки понимать, понимать человека. Без ложной скромности скажу, что, наверное, политработники потому и дружили со мной, что замечали мое прилежание в постижении этой науки». И далее: «Командир, – любил говорить Н. И. Пивоваров, – ты думай о том, как полку достигать победы в бою, остальное доверь мне – дисциплину, сознательность, снабжение... Не подведу» [12]12
  Бабаджанян А. X.Дороги победы. М., 1981, с. 66, 73–74.


[Закрыть].

Он не подводил. Он был из славной когорты старых кадровых комиссаров Красной Армии. Это о таких, как он, наверное, впервые кто-то сказал: душа полка.

От себя добавим, что недаром бойцы пели на фронте:

 
Беззаветно сражаясь с врагами,
Истребляя фашистских змей,
Береги комиссара, как знамя,
Защищай его грудью своей.
 

В лице комиссаров фашисты видели самых опасных для них людей. Вот почему гитлеровцы питали к ним самую лютую ненависть. Характерен такой факт. Еще за три недели до начала вероломного нападения Германии на Советский Союз бригаденфюрер СС генерал-майор войск СС Глюке разослал войскам совершенно секретную директиву командования об обращении с политическими комиссарами Красной Армии. В ней, в частности, говорилось: «Политических комиссаров во вражеских войсках можно опознать по особым знакам отличия – красной звезде с вытканными золотом серпом и молотом на рукаве. ...Эти комиссары не признаются в качестве солдат; на них не распространяется защита, предоставляемая военнопленным по международным правам. После отделения их следует уничтожать».

Главная ставка Гитлера в своем приказе наставляла солдат и офицеров: «Политические руководители в войсках (советских. – Н. И.) не считаются пленными и должны уничтожаться самое позднее в транзитных лагерях. В тыл не эвакуируются» [13]13
  Нюрнбергский процесс. М., 1958, т. 3, с. 94.


[Закрыть].

А вот еще одно признание. Бывший заместитель начальника оперативного отдела штаба ОКВ генерал Вальтер Варлимонт, допрошенный на предварительном следствии в связи с Нюрнбергским процессом, показал: «Незадолго до начала военных действий я присутствовал на собрании главнокомандующих вооруженными силами вместе с их начальниками штабов, командующими армейскими группами, армиями, а также командующими взаимодействующими армейскими группами авиации и военно-морского флота.

На этом собрании Гитлер заявил, что он предпринимает специальные меры против политработников и комиссаров Красной Армии. Война против СССР будет не обычной войной, это будет борьба противоположных идеологий. Поэтому нельзя рассматривать политработников и комиссаров Красной Армии как обычных военнопленных. Их нужно будет Передавать особым группам полиции безопасности и СД, которые последуют за немецкой армией в Россию».

На Нюрнбергском процессе советский обвинитель генерал Р. А. Руденко спросил Кейтеля: «Значит, вы не отрицаете, что еще в мае, более чем за месяц до войны, уже был запроектирован документ об уничтожении русских политических и военных работников? Вы не отрицаете этого?

Кейтель: Нет, я не отрицаю этого...» [14]14
  Нюрнбергский процесс. М., 1960, т. 5, с. 115.


[Закрыть]

Гитлеровское командование даже установило систему специальных донесений о казненных политработниках Красной Армии.

Страшные приказы и донесения! И немецко-фашистские захватчики выполняли их неукоснительно.

По далеко не полным данным, офицеры 16-й немецкой армии только в первые пять месяцев войны зверски убили и замучили более 70 комиссаров и политработников Красной Армии [15]15
  См. Датнер Шимон.Преступления немецко-фашистского вермахта в отношении военнопленных во второй мировой войне. Пер. с польск. М., 1963, с. 124.


[Закрыть]. Теперь уже нашим воинам известно, что гитлеровцы расстреляли героя обороны Брестской крепости полкового комиссара Е. М. Фомина, извлеченного из-под обломков взорванной стены.

Трагически погиб член Военного совета Юго-Западного фронта дивизионный комиссар Евгений Павлович Рыков. Несмотря на тяжелое ранение, фашисты подвергли его жестоким пыткам. Но сломить волю этого человека извергам не удалось.

Даже после войны битые гитлеровские генералы не могут скрыть своей звериной ненависти к политработникам. «С точки зрения международного права, – читаем в мемуарах Манштейна «Утерянные победы», – политические комиссары вряд ли могли пользоваться привилегиями, распространяющимися на военнослужащих. Они, конечно, не были солдатами» [16]16
  Манштейн Э.Утерянные победы. Пер. с нем. М., 1957, с. 164.


[Закрыть].

Не были солдатами? Это такая клевета, которая даже не требует опровержения. Политработники всех рангов были на самых опасных участках.

У Всеволода Вишневского в «Оптимистической трагедии» есть строки: «До последнего дыхания, до последней возможности двинуть рукой, хотя бы левой, боец-коммунист будет действовать... Гибнешь, топор падает на шею – и последнюю мысль отдай революции. Помни, что и смерть бывает партийной работой».

Именно «партийной работой» стала смерть многих комиссаров и политработников, которые в критические минуты боев во имя победы жертвовали самым дорогим – своей жизнью.

В тяжелые дни сорок первого политработники всех рангов были на самых опасных участках. Когда наши войска были окружены под Вязьмой, к члену Военного совета 20-й армии Федору Алексеевичу Семеновскому пришел летчик:

– Товарищ корпусной комиссар, за вами прислан самолет.

– Доложите, – ответил Федор Алексеевич, – что корпусной комиссар Семеновский оставление войск в трудную минуту рассматривает как предательство. В самолет возьмите раненых.

Окруженные подразделения шли на прорыв. Фашистская пуля сразила Семеновского, когда до своих оставалось 100–150 метров.

Отказался вылететь последним самолетом из Севастополя комиссар 3-й Особой авиагруппы полковой комиссар Борис Евгеньевич Михайлов. Он предпочел остаться со своими подчиненными и вместе с ними сражался до последнего вздоха.

Теперь мы знаем, что члены военных советов 6-й и 12-й армий депутаты Верховного Совета СССР, бригадные комиссары – бывший секретарь Донецкого обкома партии Петр Митрофанович Любавин и бывший секретарь Станиславского обкома Михаил Васильевич Груленко оказались в окружении. Они вместе пробивались к своим и, несмотря на полученные ранения, участвовали в боях.

Вражеские автоматчики плотно окружили их. Последовали призывы сдаваться в плен. Груленко громко ответил:

– Комиссары не сдаются!

А когда в обоймах осталось по последнему патрону и положение стало безвыходным, бригадные комиссары обнялись и свои последние пули израсходовали на себя, предпочитая смерть фашистскому плену.

Политработники были самыми лучшими, самыми преданными Родине и самоотверженными солдатами. И это, хотя у Манштейнов короткая память, вынуждены были признавать они сами.

В захваченном немецком документе «Источники военной мощи Красной Армии» сказано так: «...Мы составляем о нем, солдате Красной Армии, представление благодаря тому, что хорошо познакомились с ним. Среди них прежде всего выделяются комиссары – политруки рот, комиссары батальонов, полков.

В одном из крупных сражений, когда русские были окружены и сопротивление их было ослаблено, я наблюдал комиссара, который вновь и вновь поднимал в бой части.

Мы подошли к ним вплотную, в рукопашном бою они были уничтожены один за другим. Последним остался комиссар батальона, он яростно отстреливался. Его окружили. Тогда он взял последнюю гранату, и, в то время, когда мы пытались скрытно приблизиться к нему, он поднес гранату к лицу, к краю каски. Раздался глухой взрыв, и тело комиссара поникло» [17]17
  ЦАМО, ф. 1, оп. 28372, д. 4, л. 20–28.


[Закрыть].

Что ж, мы, политработники, принимаем к сведению вынужденные признания врагов, которым не под силу отрицать нашу доблесть.

А ложь о наших комиссарах, о недоверии, которое якобы большевики питали к командирам, потребовалась фальсификаторам истории Великой Отечественной войны для того, чтобы бросить тень на деятельность нашей партии, сумевшей в трудных условиях организовать решительный отпор немецко-фашистским захватчикам и обеспечить всемирно-историческую победу советского народа в войне против фашистской Германии и милитаристской Японии.

Вспоминая о комиссарах и политработниках Красной Армии периода Великой Отечественной войны, хочется особо подчеркнуть, что они не только продолжили, но и приумножили традиции легендарных комиссаров, политработников гражданской войны Дмитрия Фурманова, Николая Маркина, Антона Булина, Павла Батурина, Карла Данишевского, Георгия Пылаева, Михаила Янышева и многих других.

Это о них, комиссарах гражданской войны, Алексей Сурков писал: «Большевистский комиссар! Какой светлой народной любовью окружено это рожденное революцией понятие!..

Все они были рыцарями без страха и упрека.

Что им давало высокое звание ленинских комиссаров, народных уполномоченных Октябрьской революции?

Право первыми броситься в гущу боя, не думая о своей жизни. Право на неограниченную ненависть и злобу врагов, которые вырезали на их телах звезды, мучили их и издевались над ними, раньше чем лишить жизни. Право пойти против течения, если стихия смуты разбушевалась и грозит опасностью революции. Высокое и радостное право нести в народные массы окрыляющие слова ленинской правды, словом и делом выковывать сильные и целеустремленные человеческие характеры.

Потому-то так высок был авторитет большевистского комиссара в красноармейской среде. Потому-то так ненавидели комиссаров враги революции. Потому-то партия в те трудные годы придавала такое огромное значение этому самой революционной действительностью рожденному институту».

Да, комиссары и политработники наши олицетворяли собой лучших бойцов ленинской партии. Вновь и вновь я вспоминаю своих товарищей по партийно-политической работе Сергея Чекмарева и Петра Межуева, Шайхуллу Чанбарисова и Михаила Грановского, Иосифа Куликова и Андрея Окорокова, Никифора Шведова и Вячеслава Мыца, Георгия Кузнецова и Сергея Галаджева, Александра Котикова и Василия Шабанова. Вспоминаю их и прихожу к глубокому убеждению, что в их неутомимой работе на фронтах четко просматривается связь времен и преемственность поколений революции. В их деятельности ярко проявились благородные черты политработников, ковавших победу в Великой Отечественной войне. Все они оставили в моем сердце частицу себя.

Думается, не только наши современники, но и те люди, что будут жить после нас, через толщу времени увидят деяния тех, чье слово и личный пример в тяжелые для Родины дни поднимали людей на ратные подвиги. И наверно, немало людей унаследуют от комиссаров их страстность, могучую силу их идейной убежденности, непоколебимую веру в торжество ленинского учения.

В стихотворении Григория Люшнина «Баллада о комиссарах» мне слышатся голоса людей молодого поколения:

 
Вы возьмите меня в строй свой, комиссары,
Ваше знамя еще выше подниму!
 

Уничтожаем фашистские «тигры»

Центром военных событий летом 1943 года стала Курская дуга. Немецко-фашистское командование сосредоточило здесь крупные силы пехоты, танков, артиллерии, авиации, чтобы нанести мощные удары по войскам Красной Армии. Но ему не удалось сохранить свои планы в тайне. Наше Верховное Главнокомандование разгадало замысел противника и направление намеченных им ударов. Это позволило провести необходимую подготовку, создать укрепленные оборонительные рубежи и подтянуть силы, способные не только остановить врага, но и сокрушить его.

В гигантском сражении, к которому готовилась Красная Армия, была предопределена пусть скромная, но далеко не третьестепенная роль и нашей дивизии.

2 июля штаб 60-й армии предупредил нас: 3–5 июля надо ждать наступления немецких войск. Предположение сбылось. 5 июля гитлеровские войска двинулись из районов Орла и Белгорода на Курск.

У нас все еще было тихо, словно мы находились на острове, выключенном из войны. А вдали от наших позиций в безоблачном, по-летнему синем небе кружились сотни самолетов, своих и чужих.

Мы ждали распоряжений из штаба 60-й армии.

Главный удар в полосе Центрального фронта противник сначала наносил в направлении на Ольховатку. Здесь гитлеровцы ввели в бой три пехотные и две танковые дивизии. На боевые позиции наших войск обрушились сотни танков, тысячи орудий, сотни самолетов. Десятки тысяч вражеских солдат, которым долго внушали, что русские сильны только зимой, что лето – время фюрера, яростно рвались вперед. Хотя фашисты потерпели тяжелейшее поражение под Москвой и Сталинградом, многие из них все еще верили в Гитлера и дрались с упорством фанатиков. Но как ни силен был удар врага, немецкое командование не достигло цели. В первый день наступления противник, понеся огромные потери, вклинился в нашу глубоко эшелонированную оборону всего на 5–8 километров. Этот частный успех был для фашистских захватчиков равнозначен первому поражению.

Гитлеровское командование было вынуждено перенести тяжесть главного удара в направлении станции Поныри.

6 июля мы получили приказ подготовить дивизию к переброске на автомашинах в район боевых действий. В наше распоряжение предоставили три автобатальона.

В своих воспоминаниях «Солдатский долг» Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, командовавший в то время Центральным фронтом, объясняет причину срочной переброски нашей дивизии. Ранее для усиления фронта Ставка Верховного Главнокомандования выделила из своего резерва 27-ю армию. Но в связи с угрожающим положением на обоянском направлении ее передали Воронежскому фронту. Пришлось перебросить войска на угрожаемый участок за счет ослабления армий, находившихся на вершине Курского выступа.

Совершив 105-километровый комбинированный марш, дивизия 8 июля в полном составе была сосредоточена в полосе 13-й армии, в районе Нижне-Смородное, Рваное, Орлянка (15 километров южнее Понырей), и включена в резерв командующего Центральным фронтом.

9 июля командир дивизии с обстановкой ознакомил командиров полков, а они в свою очередь – всех офицеров. Замполиты частей собрали парторгов, комсоргов, агитаторов и зачитали опубликованную в армейской газете статью о первом опыте борьбы с новыми танками противника.

Во всех подразделениях изучались памятки по борьбе с танками «тигр», выпущенные политуправлением Центрального фронта, а также схемы с указанием уязвимых мест этого танка.

В беседах с людьми мы прежде всего интересовались, хорошо ли они усвоили приемы борьбы с танками, спрашивали, сколько у каждого противотанковых гранат. Солдаты отвечали, что знают, как бить «тигра», и что гранат имеют достаточно.

– Когда в бой? Скорее бы! – эти слова мы слышали в каждом подразделении.

11 июля уже стало ясно: немецкие дивизии на нашем участке фронта выдохлись. Наступление прекратилось. Противнику удалось вклиниться в нашу оборону лишь от 6 до 12 километров.

Анализируя ход боевых действий Центрального фронта, Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский в своих воспоминаниях «Солдатский долг» писал: «...войска Центрального фронта выполнили задачу. Упорным сопротивлением они истощили силы врага и сорвали его наступление. Северной группе немецко-фашистских войск, наступавшей с Орловского выступа силами восьми пехотных, шести танковых и одной моторизованной дивизий при поддержке 3500 орудий и свыше 1000 самолетов, не удалось прорваться навстречу своей южной группе, пробивавшейся на южном фасе Курской дуги» [18]18
  Рокоссовский К. К.Солдатский долг. М., 1972, с. 221–222.


[Закрыть].

К этому времени Воронежский фронт остановил врага, наступавшего из района Белгорода на Обоянь. Здесь противнику все же удалось вклиниться в нашу оборону на 35 километров.

13 июля дивизия получила боевую задачу. Вечером комдив полковник Н. Н. Заиюльев вызвал командиров частей, их заместителей по политической части. Вначале доложил обстановку:

– Наступление немцев остановлено. Теперь войска фронта готовятся к контрнаступлению.

Затем рассказал о боевой задаче:

– Из резерва Центрального фронта наша дивизия поступает в распоряжение командира 17-го гвардейского стрелкового корпуса 13-й армии. Ночью мы должны совершить марш в район станции Возы и быть готовыми уничтожить противника, вклинившегося в оборону наших войск в районе Поныри, Ржавец, Александровка, Озерки.

После совещания у комдива я застал всех политотдельцев у себя в землянке. Они ждали меня и, весело разговаривая, пили чай. Время уже сблизило меня с ними. Здесь были не просто подчиненные, а друзья. Я всматривался в их лица: открытое, доброе Иохима, подвижное Ровина, худое, небритое инструктора по информации Айзена... Каждый за шуткой скрывал волнение. И хотя Ровин рассказывал о необыкновенных зажигалках, которые ему удалось добыть (он их коллекционировал), а другие делали вид, что увлечены его рассказом, в сущности все думали о предстоящем наступлении. И все были рады перейти к делу. Быстро договорились, кто в какой полк идет. И вскоре разошлись.

На следующий день в политотделе остался только мой заместитель майор Ровин.

Ровин был у нас политотдельским «начальником штаба». Ефим Маркович любил держать в своих руках все нити информации, мгновенно и умно обобщал поступавшие из полков сведения, своевременно докладывал о них начальству. Ровин был хорошим оратором, но выступал излишне академически. Бывает так: человек читает блестящие лекции, а сказать короткое зажигающее слово, в котором так нуждаются бойцы перед боем, не всегда может. Но когда требовались высокая эрудиция, методичность, усидчивость, Ровин был незаменим.

Я провел ночь перед наступлением в 107-м полку. Вместе с замполитом полка майором Г. И. Кузнецовым мы пошли в 1-й батальон, которым временно командовал начальник штаба полка майор Николай Степанович Локтионов.

К этому времени батальон занял исходное положение для атаки. Командиры и политработники, как говорилось тогда, доводили боевую задачу до каждого воина. Есть в военном языке такие неизящные, но абсолютно точные выражения: «Доводить до каждого». Именно доводить, чтобы задача дошла до сознания любого бойца, а не осталась лишь в документах на командном пункте. Мы рассказывали о провалившихся планах немецкого командования, о героизме наших солдат в боях под Понырями, о том, что настало время и нам сравняться с ними в мужестве.

– Наступать будет нелегко. Перед нами шестая пехотная дивизия немцев и до сотни танков... – начал я разговор в одной из рот.

– Так много? – прозвучал чей-то встревоженный голос. Но тут заговорили почти все сразу:

– Ничего, будем бить!.. Давно руки чешутся!..

Желание наступать было огромное, уверенность в своих силах – неодолимая, и это уже, по крайней мере, половина победы!

Ночью многие солдаты не спали. Трудно даже привычным ко всему людям заснуть перед боем! Хочется говорить о самом близком, дорогом, о том, за что завтра пойдешь хоть на смерть.

Родина? Конечно Родина! Но ведь она каждому видится по-своему – через свою любовь, свои березки...

В землянках и укрытиях фронтовые друзья открывали друг другу самые сокровенные мысли, писали письма, складывали треугольниками и отдавали старшине роты.

Кто-то рядом со мной вполголоса запел полюбившуюся фронтовикам песню:

 
...Ты меня ждешь
И у детской кроватки не спишь,
И поэтому, знаю,
Со мной ничего не случится...
 

Что ж, может быть, в этой вере в особую силу женской преданности и чистоты, способную охранять солдата от смерти, был свой глубокий смысл.

Подошел парторг батальона капитан Клименко, высокий, худощавый, с жестким обветренным лицом. Считался он человеком суховатым. На политработу был переведен с командной должности. Разговаривать много не любил. Сев рядом со мной, Клименко вынул из полевой сумки пачку бумаг и молча подал мне.

– Что это?

– Двадцать девять заявлений с просьбой принять в партию. Все они поданы сегодня... Вот так!

Было темно, и я не мог прочесть заявлений, но я перебирал их и, мне кажется, даже на ощупь угадывал биение сердец, которые отдавали себя партии до конца.

– Вот так!.. – повторил Клименко. Он не хотел выдавать волнение и закончил официально: – Разрешите идти. Надо подготовить и рано утром провести заседание партбюро.

– Иди, Василий Никитич!

Я отдал ему заявления, пожал руку.

15 июля на рассвете я возвратился на КП дивизии. В 5 часов 45 минут началась артиллерийская подготовка. В небе появилась наша авиация. Гул непрерывный, все нарастающий. Раздались тысячи взрывов. Слившись воедино, они как бы потрясли небо и землю.

На наблюдательном пункте дивизии находились командир 17-го гвардейского корпуса генерал-лейтенант А. Л. Бондарев и командиры приданных частей.

В 6 часов артиллерия перенесла огонь в глубь немецкой обороны и пехота поднялась в атаку.

Среди взрывов, сквозь пелену дыма было видно, что наши бойцы стремительно пошли вперед. Могучее «ура» донеслось до нас. И вот уже подразделения дивизии врываются в первую траншею противника. У меня от радости захватывает дух, учащенно бьется сердце. Вот он, долгожданный день! Многие месяцы мы его ждали, готовились к нему.

Но успех только-только обозначился. Оправившись от первого удара, фашисты стали оказывать ожесточенное сопротивление. На правом фланге дивизии 111-й полк задержался в первых траншеях противника.

– Почему полк не продвигается? Что там делает ваш командир полка? – резко спросил Бондарев. И не дождавшись ответа от комдива, обратился к начальнику политотдела корпуса и ко мне:

– Надо добраться до сто одиннадцатого полка, разобраться на месте...

Командный пункт полка мы нашли в небольшом кирпичном здании вблизи железной дороги. Противник вел усиленный огонь из дальнобойных орудий. Тревожно завывая, «юнкерсы» входили в крутое пике и бомбили.

Не успели пробраться в дом, как в него ударил тяжелый снаряд. Половины здания как не бывало. Спасла бетонная стена, перегораживавшая дом на две части. Когда рассеялись пыль и дым, мы увидели убитого Акчурина – агитатора полка и раненого инструктора политуправления фронта Алиева.

Командир полка Ш. В. Челидзе понял причину нашего прихода и, не дожидаясь вопросов, стал горячо объяснять:

– Задачу выполним. Люди готовы на все. Смотрите, какой сделали рывок. Скоро возобновим атаку. Только зачем напрасные потери? Подбросьте огоньку. И пусть наша авиация отгонит небесных музыкантов (так называли наши солдаты пикирующие бомбардировщики противника Ю-87). Тогда мы себя покажем...