Текст книги "Мы из Кронштадта. Встреча (СИ)"

Автор книги: Николай Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Подумал эту мысль еще раз. Пообкатывал так и сяк.

Прислушался к организму.

Майданить живот как-то перестал.

И сердце тоже устаканило ритм.

А ничего мысль-то, не плоха.

Определенно!

Встал и брякая развешенным железом, хоть и пытался идти тихо, вернулся к авто.

Глава 3. Сюрв Виктор. Вернуть баронский замок!

Достал пистолет, выщелкнул обойму и патрон из ствола. Сунул пустое железо обратно в кобуру. Самозарядку-автомат и ДП аккуратно сложил в паре метров. Огляделся.

Вроде тихо и на запах крови никто не явился. Пока. Кроме муравьев – вон как понабежали к каплям на листьях. И оводы, твари поганые, сатанинское отродье, заманался шлепать себя по физиономии, давя толстобрюхих наглецов. Прямо аплодисменты, если послушать издаля.

Открыл заднюю дверь.

Скулеж как пробкой заткнули. Калган вылупился испуганными глазами. Лица, как из бумаги, ни кровинки.

– Жить хочешь, босота?

– Очень... очень хочу...– жалкое лопотание в ответ.

– Ну, тогда терпи!

С трудом выволок отяжелевшее тело – хотя и худой, уродец, а как мешок с землей... Положил охающего ублюдка в сторонку. Был бы зек-сиделец – опаснулся бы. А этот еще даже не волчонок, щенок писявый. На что и расчет.

Когда-то давным-давно – еще в той, мирной жизни, поизучал Виктор основы первой помощи. Твердо запомнил, что переломы, тем более травматические, самому лечить нельзя. Кости без рентгена хрен сопоставишь.

Но тут такое дело – надо. Стал искать когда-то поставленные в УАЗ шины. Проволочные были тут где-то положены. Три штуки. Нашел в держаке на стенке. Надо же – в паутине все, как жуки-пауки забрались, когда успели? Ну да, Ирки давно нет. При ней всегда порядок был и чистота. Как ни грустно – а почему-то очень опасался увидеть свою женушку невенчанную выходящую из леса и предвкушающе улыбающуюся ему зубастой мордой.

Даже кошмары такие несколько раз снились. Открыл дверь куда-то в темноту – а там она лыбится. И трупные вены веточками черными по щекам. Повернулся – а она за спиной. Передернулся от этого. Сейчас-то уже видел четко, что потерял.

И замена на Верку была неравноценной, чего уж. Разве что минет Верунчик делала не в пример умелее... так это и нынешняя домоуправительница умеет. А вот с пулеметом прикрыть или в драке помочь – тут нет как нет.

Выкапывая из-под завалов всякого полезного и нужного добра куски инструкции по оказанию медпомощи, согнул шину буквой Зю. Коряво вышло, ну да черт с ним. Бинты достал. И в аптечке какая-то пыль веков. Зеленка разлилась, сука. Ну да, жара. Не доглядел. Опять Ирка...

Выбрал бинт пошире, теплую склянку с перекисью водорода.

Перебитая нога вспухла, из кроссовки торчала налитыми складками. И кровища везде. Хотя думал, что должен бы от кровопотери загнуться упыренок. Ан нет. Искромсал ножом шнуровку, задник кроссовки. Постарался стянуть со стопы аккуратно, но раненый охнул и даже взвизгнул.

– А ну тихо! Визгни мне еще, обмылок! На любой шум тут молчуны быстро приходят! Сунуть тебе тряпку в пасть? – грозно вызверился Витя.

– Не, Хозяин, не надо! Молчу уже! Что там с ногой-то?

– Ты мне в спину дуплетом влепил?

– Дык Бал...

– Влупил. Сам за спуск дергал. Я видел. Я тебя даже могу не резать – просто тут оставлю. Пониме? Усек, зачем я тебе бинты верчу и шину кладу? Добро на тебя трачу и время и силы? Вонючий твой носок режу? Усек, спрашиваю?

Раненый кивнул. Еще больше побелел, хотя вроде и некуда.

– Не сдох бы – мелькнуло в голове у сюрва.

Но ауешник недобитый не сдох, за жизнь цеплялся вовсю.

Результат оказался так себе – и шина легла кривовато, и стопа не совсем туда встала, значит кости не совместились, да и с чего-то короче теперь нога была заметно.

Но зато не болталась перебитая конечность, да и сустав целый. Опять же отек на стопе бордовый, тугой. А это значит – сосуды не порваны все, есть кровоснабжение-то.

Дал раненому несколько пощечин.

– Ну, пришел в разумение, обсос?

– Дааа...

– Так сколько твоя жизнь стоит, а? – тоном банковского менеджера осведомился вежливо Виктор.

– Все, что хочешь!

– Ну, тогда я тебе пока выдал кредит. Оплачивать придется с 300%. Таков расклад.

– Намекаешь, что я своих семейных слить должен, Хозяин?

– Именно. Забыл спросить, надо бы раньше – машину водить умеешь?

– Если немного. И медленно. И нога у меня ведь одна.

Витя усмехнулся. От сердца отлегло, не умел бы этот шпынь машину водить – все сложнее бы стало. А так начало брезжить светленьким. Перевалил раненого на бок, разрезал стяжки.

– Ты ручонками поработай, кровь разгони. Я сейчас кофе тебе дам. С сахером. Взбодришься. Потом поедем в деревню. Ты за рулем. Подъедешь... Твои уже мой дом заняли, как считаешь, Калган? – лениво и уверенно говоря все это сюрв все время тщательно осматривался – то, что он сейчас без оружия серьезного сильно напрягало. Но тих был лес.

– Ну да, они туда сразу жеж и пошли, как мы уехали...

– Отлично. Ты бибикаешь, их выкликаешь, вопишь, как резаный, или точнее подстреленный. Они выходят – ты их кладешь из пистоля. Три патрона я тебе дам.

– А если не попаду? Я стреляю-то так себе...

– Самокритично. Если у тебя не выйдет – я подстрахую. И если попытаешься меня обмануть – первый заряд тебе. И не насмерть, я-то стреляю получше. Потом скормлю свинкам. Ты уже усек, что я тебе не по зубам?

– Усек...

– Тогда не уходи никуда (Не удержался от затасканной киношной шуточки, но уж очень была к месту). Я кофе принесу.

И принес.

– Во, Калган, как в лучшем ресторане! Хлебай зараза, не обожгись!

Калган все же обжегся и еще на себя кофе пролил. Впрочем, Вите было наплевать на это. Вопрос был простой – дальше – то что делать? И по себе помнил – после ранения первое время он был как веник реактивный, а вот потом скис напрочь.

Что-то брезжило в памяти про то, что у шока две стадии, первая – шухерная, когда раненый суетится и бодр из последних сил, а вот вторая, названная вроде торпедной – как раз про то, что шокированный превращается в медузу на берегу. Передернуло от воспоминаний.

Значит, надо торопиться, пока этот болван еще может что-то сделать.

Вырезал палку – давить на педаль сцепления. Примерился – в самый раз.

Ножик незаметно в рукав ватника сунул, а кобуру с пустым 'Макаровым' наоборот передвинул для соблазна. Если обсос этот за пистоль надумает хвататься – прирезать решил твердо.

Но Калган об этом даже не подумал, все силы у него ушли на то, чтоб до сиденья добраться. Ну, вроде легче. Сам Виктор устроился в багажном отсеке, за спиной у водилы.

Хотел ему вместо пистолета дать двустволку – но уже с правильными патронами, однако ауешник ослаб так, что управиться с ружьем, пусть даже и облегченным, не смог. Не хотелось давать пистолет, но пришлось. Ну, риск, конечно, а что делать?

После пяти минут брани и понуканий, наконец уазик тронулся с места. Вилял он адски, ехал ауешник, как в жопу пьяный, чудом не воткнувшись в деревья, полз на первой передаче – помошничек так и не смог вторую врубить, но в общем все же ехал.

Жарко было, потно, хотя стекла предусмотрительно опустил – не хотелось их выбивать выстрелами, да и непонятно было – как выстрел в закрытой машине по ушам даст.

К 'замку' подобрались сбоку, там, где окон не было у этого нелепого строения. Орать уже Калган не смог, потому начал бибикать. Виктор, прикинув ситуацию и поколебавшись минуту, решил остаться в автомобиле – устроить тут засаду было проблематично, да и обсоса надо контролить. Сам же как на грех и траву тут выкосил в ноль и забор убрал, для обзора. Лысо все и просматривается. Заднюю дверку приоткрыл только, чтоб в случае чего тут же выскочить мигом.

Гудел сигналом Калган долго и неожиданно для Виктора чужой голос раздался совсем не оттуда, откуда ждал – точно, не из замка человек вылез. Сзади прошел, а и не услышал, вот черт.

– О, Калган! Ты чего бомбилой заделался? А где босс? – бодро и с подначкой скрытой. Голосок такой, развязный.

– Ему кранты! – слабо ответил водила.

– А фраер этот?

– Я его вальнул.

– В елочку вмастило – странно довольный тон. Определенно довольный.

Виктор аккуратно выглянул из развешенного тряпья. Ага, один из братвы.

– Слышь, Джага, мне поломало подставки! Зови братву, мне нет ходу!

– Не подымай бал! Сиди пока.

– Ты че, по беспределу чешешь, в натуре!

– Не суши зубы, баклан – как-то странно этот уголок заговорил, высокомерно очень. Не очень понимал теперь Витя что за взаимоотношения в этой 'семье'. Но что-то неправильное ощущалось.

– Я ж сдохну! – заскулил Калган.

– Валяй! Ставь сандали в угол, шестерка!

– Да я тебе, падла, бебики потушу!

Бах! Бах! Бах! – а хоть и открыты окна, а по ушам врезало до слез. Но Калган этот бестолковый вроде одной пулей попал куда-то в плечо своему оппоненту, перекосило его. И тот, обмылок сраный, вереща что-то неуемное вроде 'Петух дырявый!!!' кинулся опрокидью за угол. У машины осталось валяться что-то очень знакомое, растопорщенное. Не успел приглядеться, да и видно плохо, хотя – точно знакомое.

– Сзади, Хозяин! – слабо крикнул Калган.

В заднее окошко из-за грязи ничего не было видно, потому сюрвайвер не нашел ничего лучшего, чем просто выпрыгнуть из авто.

Оторопело стоящий метрах в пяти второй уголовник вылупил глаза еще больше. Витька сам того не ожидая, одним прыжком подскочил к этой статуе Растерянности и с маху врезал по башке прикладом ружья, испугавшись в последний момент, что сломает вещь. Не сломал, крепко сделано оружие. Добротное!

Атакованный даже и не подумал прикрыться и удар снес его с ног. Тут доперло, что видел у машины – из рук у долбанутого выпали курицы, которых он держал за лапы.

Четыре штуки, да и у машины еще. Уже без голов. Конец курятнику Маланьи!

Пнул по башке еще раз, перевернул оглушенного на живот и вполне ловко стянул запястья.

Не успел встать на ноги – опять Калган заблажил.

И кто-то грозно заорал:

– Капец тебе, падла!

Не раздумывая, лег брюхом на землю – клиренс у УАЗа был высокий – увидел в просвет ноги. Четыре штуки, совсем близко – перед капотом, практически.

Калган тонко завизжал, грохнули выстрелы.

Начал бахать сам, целя по ногам. Брызнуло пылью и кровью.

Потом, когда обстрелянные попадали на землю – добавил до конца магазина, больше всего боясь, что какая-нибудь дурная картечина пропорет что важное в брюхе автомобиля или порвет колесо.

Вскочил, на бегу заряжая пустой автомат, выпрыгнул из-за машины, готовый к чему угодно.

И затормозил. Корчился тот уродец, что от Калгана получил пулю в плечо, второй – в одной майке, бесстыже голый ниже пояса уже только кровавые пузыри носом пускал. Интересно, где штаны потерял? Кровищи натекло уже – густо влепил по лежащим.

Глянул на свои собственные домашние шлепанцы – один в пыли подошвой кверху, второй на грязной ноге помирающего. Засопел носом от нехорошего предчувствия.

– Живой? – спросил скорчившегося за торпедой в три погибели ауешника.

Тот застонал жалобно, не ответил, но ветровое стекло целое, по капоту катится от дуновения ветерка знакомая яркопестрая бумажка – пыж своеделанный не далее, как вчера.

Холостыми влупили.

Придурки.

Выдернул ключ из замка зажигания, попробовал найти пистолет, не получилось. Открыл дверцу и 'Макаров' сам выпал на дорогу.

Подобрал, обтер от пыли, набил патроны в пустой магазин, не забывая оглядываться. Вроде тихо. И на перестрелку никто не прибежал. Ученые уже.

Пихнул Калгана в плечо. Потом посильнее.

Тот медленно поднял голову. Глаза уже с поволокой, мутные какие-то. Кожа белая и словно полупрозрачная. Спросил его прямо в ухо:

– Твои кореша могли кого из с вами прибывших к себе взять в помогалы?

– Не, это ж впадлу, они не бродяги, а фраера – с трудом прошелестел помошничек.

– Почему они тебя нахер послали? Я думал помощь будут оказывать, ауе-муе...

– Не знаю...

Врет, определенно. Ну да Витя не в соломе найден, тоже, бином Ньютона! (Хотя что это за фигня такая, этот самый бином, сюрв как-то не удосужился узнать раньше, а сейчас ему это и тем более было не нужно, так, фигура речи).

Ясно ж, что этот Калган был псом у главаря, Балрога этого. То есть Балдоха! Хотя какая сейчас разница. Раз его взял с собой атаман этой ублюдочной шайки, значит на него рассчитывал и выстрела в бок от него не ожидал. Считал верным. А оставшиеся трое – скорее всего и сами посчитали себя с усами.

Балдох решил убрать Витьку и занять его место. А оставшиеся трое решили, что неплохо самим стать Балдохами. Уж один-то точно решил, да и остальные его поддержали. И в остатке банды явно оказался валетка, который решил стать королем теперь. Может, вернись оба ауешника живы и здоровы – оно бы и по – другому пошло, как раньше, но, когда один и калечный...

И пристебай из козырной шестерки стал швалью по всем раскладам. Он еще и подстрелен. Чего за таким ухаживать? Кому он нужен, когда вот она – Власть и Веселуха!

Виктор подумал, что в общем рано открыл карты, надо было чуть еще поговорить, помурыжить если, конечно, не совсем плох трехлапый.

Рано он ему расклады дал. Надо было помариновать, чтоб сам дошел – хозяина хлопнули, а лох оказался не лох, а злой и лютый мочила, который по всем понятиям его просто должен грохнуть. Ибо дуплет в спину не прощают.

И должен был Калчак выть и плакать, осознавая, что вариантов-то нет. И не за то молить, чтоб не убили, а чтоб прямо сейчас не убили и придется за это со своими ближниками драться.

Чтобы до завтра хоть дожить. Целый день пожить! Подарок!

Так и надо было сказать что мол, ты сдай всех, а там будем тебя решать. Ибо пока максимум что можно пообещать за расстрел своих – смерть не как у Бултыхая, а просто пуля в башку. И закопать потом, а не бросить свиньям.

Или альтернатива – отвезти на встречу с бывшим хозяином. Пока он только на это может заработать. Чтоб прожить день и помереть легко.

Но тут можно было и пересолить. От черного отчаяния проще пальнуть в угрозу.

Это надежда ведет к рабству, а отчаяние толкает на решительные поступки.

Хотя, может, Виктор и поторопился и надо было попсихоложить. Ну так Витя простоват тащем-то, иначе не корячился бы в этой дыре. Да и не такая сложная натура Калган, чтоб вокруг него извивы плести.

Ведь он стрелял в спину лоху.

И не раз еще выстрелит.

А своему благодетелю и хозяину – Балдоху – он башку не снес хотя мог бы (только такого лидер с собой на мочилово не взял бы, ну так потому и не снес)

Теперь лидер и хозяин убит.

А трехлапый больной пес уже никому не нужен.

И сам по себе не выживет.

Потому скорее всего нового хозяина он будет оберегать столь же честно и стрелять в спину лохам на кого хозяин укажет. И не задумываясь о последствиях – на то новый хозяин есть.

Это дурачки считают себя личностями и считают, что их личности что-то значат и определяют. А все в жизни определяет только занимаемая роль.

Если будешь лох – чужие псы тебя рвать будут.

А станешь хозяин – псы за тебя любого порвут. И личность при этом роли не играет вообще. И да. Псу без хозяина – во сто крат горше, чем хозяину без пса.

С руки будет есть и хвостом вилять.

Но только пока ты – Хозяин. Упустишь вожжи – и все, захрустели на клыках косточки. Закон стаи. Волчий закон. Да и человеческий. Одинаковы они.

Глава 4. Сюрв Виктор. Корона в грязи

Нет, все же правильно все сделал. Тянул бы дольше – черт его знает, что бы дальше было. Надо будет Калгану публично объявить благодарность с подробным объяснением, за что именно – чтобы впредь меньше желающих было к нему с крамольными идеями лезть, с такой-то репутацией остудит.

Калган остался один, Виктору должен как земля колхозу и никому кроме него не нужен – всё одно к одному, на выходе верный пёс.

Но это не точно.

Ухо востро и нос по ветру!

– Одноногий попрыгун

Никуда не убегун.

А вот расстрелянные сейчас уже откидываться будут.

Недобитки вяло корячились у ног, еще булькали кровавыми пузырями. И с них все текло и текло. Оценил орлиным взором окружающее. Ни души, все попрятались, носа не высовывая.

Пришла в голову трезвая мысль: патронов пожег сколько!

Галопом неуклюжим заскочил к себе в отбитый вторично замок. Взлетел по крыльцу, рванул дверь, вбежал в прихожую. Стоявшая там столбом домоуправительница выронила поднос с выпивкой-закуской, что держала в руках и тот с грохотом, брызгами и стеклянным дребезгом грянул об пол. Глаза по девять копеек, руками рот прикрыла с совершенно одурелым видом. Голая совсем, только туфли, да какая-то бархотка на шейке.

– Виииитя!!! – только и смогла выдохнуть очумело.

– Не ждали? – окрысился на бегу хозяин земель.

Заскочил в мастерскую, хватанул пару длинных гвоздей и молоток. Мигом обратно, дура так и стоит, глазами хлопает. Не до нее. Успели эти сукины сыны? Явно успели, даром что ли на вторично главном атамане только шлепки да майка. И синяков на мордашке нет, без сопротивления дала, сучка.

Но все это – фоновые мысли, так, пробегом сзади за кулисами сознания. Свинки зомбовое мясо не любили, а полуживых перестали им кидать еще покойные креативщики – когда бывшая акушерка восстала нежитью и устроила в свинарнике кошмар и погром. Обошлось тогда это креативщикам в потерянную самую толстую свинью и снесенные перегородки. И то потому, что не стало умертвие гоняться за остальными, поймав призовую хрюшку. Потому – поспешить надо.

Хочет Макс свинок – будут ему свинки.

Подтащил поближе курощупа, что оглушенно заворочал отбитой башкой.

Считая секунды, суетливо нашел в УАЗе флягу с водой. Тепловата, но сойдет. Калган явно отключился, смяк на сидении. Плеснул ему в морду – не, не сработало, выдохся до донышка, но носом сопит, живой значит.

Вылил на валявшегося связанного ауешника воды. А, приходит в себя сукин сын!

– Ну что, ублюдок?

– Аах, ты пидор, мудила...

Говоривший прикусил язык, потому что Виктор, в мозгу которого тикали обратным отсчетом часики несильно пнул его в морду. Читал где-то про точки выхода тройничного нерва, вот по одной и целил. Вроде – попал, больно уж дернулся курощуп.

Барон земель мазнул взглядом привычно вокруг, сканируя по привычке местность, усмехнулся грустно параллельно проскочивших неуместным мыслям. Первая – все, кончились у нас куры, вторая – сегодня, наконец, курятинки поем свежей!

– Еще одно грубое слово – и я тебе отрежу яйцо. Потом – второе. И буду тебя стругать, как плотник – бревно. Понял? Буду стругать и стругать, а еще бить – вот так! – и снова пнул.

Лежащий зло запыхтел, но промолчал на этот раз, только под носом пыль взлетала невесомым облачком.

– Понял, говна кусок? Отвечай побыстрее и без вашей хни ауешной, мне тут блатная музыка уже надоела, по-человечьи говори, упырь. Братков видишь? Они сейчас уже отходить будут и потом восстанут. Ты для них вкусный и ближний. Слышь, обед мертвячий, времени у тебя нету уже считай. Хочешь сдохнуть – валяй, ругайся, я уже с месяц никому яйцы не отрезал, боюсь навык терять. Ну?

– Банкуй, твой верх!

Опять несильный, но точный пинок в лицо. В щеку, чтоб об зубы побилась и кровянка в рот потекла. Сколько читал, что при допросах такое помогает ломать 'клиента', пришла пора попробовать.

– Когда решили Балдура своего грохнуть?

– А как укатили вы, так и решили. Он всем надоел – забубнил в пыль курощуп.

– И не побоялись?

– А чего, он не ожидал. Думал... – тут лежащий замялся.

– Пой дальше! – лязгнул металлом в голосе Виктор. Часики невидимые тикали все громче. Недобитки еще живы, но один дышать стал странно, с длинными всхлипами, другой мелко дергает босой ногой, чего раньше не делал, к чему это – непонятно, но вряд ли к выздоровлению скорому.

– Слова забыл. Привык на фене ботать... – заторопился 'клиент'.

– Постарайся. Твоя жизнь на кону. С чего куриц поубивали? Бабка жива осталась?

– Да, бабка жива, ей Джага всего одну плюху и прописал – заболботал курощуп.

– Вот же вы гондоны! – искренне вырвалось у Вити.

– Курятины захотелось, – пояснил лежащий в пыли. И как-то очень отработанно добавил: Победу отпраздновать!

– А чего не свиней начали? Почему куры? Яишенка там по утрам, глазунья с зеленью, или сваренные всмятку, а? – чуя, что даже от этих слов рот наполняется слюной, как пробитый на рифах трюм галеона, осведомился Виктор.

– Нас только насчет свиней предупредили!

Опа!

Это интересно!

– Кто предупредил?

– Кто же еще, Макс, конечно, кто ж! – как про общеизвестное заявил лежащий.

– Что, так и заявил?

– А то ж! Если, говорит, свинок пришьете, придурки, то нам ваша деревня будет нах не нужна.

– А про меня что говорил? – поинтересовался барон, удержавший корону.

– Да ничего – буркнул 'клиент'.

Ждать дальше уже нельзя – подстреленный Калганом и получивший минимум три заряда от хозяина мест Джага дышать перестал, вытянулся и очень уж характерно растекся, сплющился. Умер, сукота.

– По-моему ты врешь мне! – сухо заметил Витя, не торопясь, но и не мешкая встал с корточек и пружинисто подошел к преставившемуся. Раньше такое не делал, но патрона жалко до зубной боли. Гвоздь приставил к виску, дважды ударил по шляпке молотком. Подергал туда – сюда. Поворочал, размешивая мозги в черепе, как суп в кастрюле.

И ничего – лежал труп тряпкой и лежал. Покосился на недоатамана – еще жив, ублюдок. Вернулся к допрашиваемому. Строго поглядел, раздумывая.

– Жопу ставлю – не вру! – запаниковал тот.

Вот тупой! На кой черт его тощая задница Виктору? Сроду не прельщало. Но вроде как клятва у этих блатных самая такая достоверная.

Значит вот как?

Свинки важны, а он – нет?

А ведь похоже на правду.

Каким же дураком он себя показал газовщикам!

Не к месту вылезла из памяти поговорка про первого в деревне...

Хотя чего уж!

Лучше быть в деревне первым, чем последним дурачком!

И он пока – все еще первый!

– Продолжаем разговор – голосом Карлсона глумливо выговорил, отчего лежащий знобко поежился.

– Рассказывай все, засранец! – и опять легонько ткнул ботинком в морду.

Разговор длинный будет. Поглядел на дергающегося главаря. Есть еще время.

И до чего же жарко в чертовом ватнике!

Виктор первым делом подкатил к дому Мелании.

И сердце захолонуло – старуха железная плакала, сидя на кровати. Тихо плакала, но слезы катились по морщинистым щекам одна за другой.

Подняла испуганно глаза. Точнее – один глаз, другой синей подушкой заплыл.

– Живой, слава те, Господи! – сказала с облегчением.

– Меня так просто не замаринуешь, знал бы – раскурочил этого паскуду поинтенсивнее! – искренне сказал барон сих земель, потом только поняв, что не до того было, а после картечи Джага уже ни на что не был годен.

– Что знал бы? – удивилась старуха.

– Что врезал вам так!

– Из курочек две всего остались! Так даже те лиходеи не поступили. Что с этими гопниками?

– Трое холодные, один на прокорм зомби у Борков оставлен, двое в свинарник пошли на жрачку. Один ранен, перевербован, еще один в подвале сидит, ключ в кармане.

– Ох. Не дело их живыми оставлять – очень мудро сказала пожилая опытная женщина.

– Одного я замазал – чтоб по своим стрелял. Да и не вояка он сейчас – нога перебита. Но вообще да. Второго кончить лучше. Подожду, когда этих двух слопают, а то по жаре мясо быстро портится.

– Беда тут в том еще, что остальные-то не лучше получаются. Не успела толком

поговорить, но даже по первому взгляду – таких нам отщепенцев прислали пахоруких и скудоумных, что оторви, да брось. Не работники они.

– Это я и сам знаю. Но хоть то, что банде банковать не дал – уже хорошо.

Старуха тяжело вздохнула. Промокнула платочком с кружевами пожелтевшими свои мокрые глаза. Вроде бы прекратила плакать, но вздохнула так выразительно и тяжело, что Виктор опять же насторожился.

– А дальше-то как? Заставить их работать все ж можно. Только вот стоит ли оно того?

– Черт его знает, если честно – неожиданно даже для себя выпалил Виктор.

– Тоже, значит, об этом думаешь?

– Конечно. Пока считал, что мы тут единственные выжили – одно было. А тут вон анклавов сколько. И тот, что под боком уже полностью все меняет.

Барон подумал и добавил:

– Когда выжившего ублюдка допрашивал, странное услышал... Не знаю, стоит ли говорить...

– Да говори уж, раз начал – проворчала старуха.

– Получается, что этим упырям запретили в анклаве только свиней убивать. За то их бы без всяких порешили. А вот про курей и нас с вами речи не зашло.

Мелания не удивилась, хотя плечи и поникли еще больше.

Виктор пригляделся повнимательнее. Не удивилась вовсе от услышанного. Что-то старая поняла, чего сам не дотумкал. Решил не форсировать. Сама пусть скажет.

– Что с уцелевшим делать будешь?

– Кончу, как этих двух подъедят.

– Сам?

– Нет. Пусть его товарищ пристрелит. Если оклемается, конечно.

– Толково – согласилась старуха, вроде как одобрившая, но думающая при этом о чем-то другом.

Виктор искоса глянул на бабку. И что-то в ее облике ему очень не понравилось. Не фуфел на пол-лица. Нет. Хотя и синячище на женском лице – не та картина, которую упоенно созерцать хочется. А показалось ему, что сломалась железная старуха. Может и не сломалась – а надломилась. Значит, чует что-то такое своим женским чутьем. Бабка-то не раз удивляла, вещунья лесная.

Самое поганое, что он и сам как-то ощущал непотребство в окружающем мире.

И это было очень странно и нелепо.

Потому как не было раньше такого чувства, даже когда вокруг были бандиты и зомби.

Он мог тогда с этим справиться. С ним было оружие и подруга.

И он гордился собой.

Честно!

А сейчас это оружие потеряло мощь, и вера в его всемогущество сдулась.

Вроде бы праздновать надо – он и перехитрил, и перестрелял в честном (ну, почти) бою целую банду, не будучи героем вестерна. Но почему-то гордость не дула. Не распирала. Вот какое счастье было свалить Лилового! Как светилась Ирка, вернувшись с поля, где отработала пулеметом по бандосам-дизайнерам! И он был рад безмерно, не взирая даже на люто болючую дыру в ляжке.

И как-то даже сам не понимает сейчас – какого рожна еще надо?

Паскудно просто на душе.

Почему же?

Чертов анклав, вот что. Из героя и барона, который спасал самоотверженно пару десятков баб, теперь он стал бригадиром в самой никчемной артели. Нет, он всегда был чужд 'гаремной литературе', потому как отлично знал, что один мужик не потянет поимение толпы дам. Сил не хватит. Особенно, когда эти бабенки не красавицы, да и работы невпроворот, к ночи еле ноги тянешь. Но – это были его бабы, его подданные. И они глядели на него как на Спасителя.

А теперь все они смотрели на анклав, словно голодные собаки на кусок мяса. И готовы были пуститься во все тяжкие, лишь бы их туда забрали. И тут Виктор из барона и защитника превращался в докучную помеху. Тошный вахтер на проходной женской общаги, не пускающий к кавалерам.

Корона упала в грязь и развалилась на куски. И позолота потускнела.

Этакий полицай из вспомогательной полиции. С функциями старосты оккупированной деревни. И хрен даже кого на партизанскую борьбу поднимешь. Сдадут сами тут же.

Анклав, словно демократические США, удавил его тоталитарную власть в ласковых объятиях. Попутно, правда, разрешив тиранить куда сильнее, но и это не радовало.

Раньше бы Виктор и не поверил в то, что просто побоится сам пристрелить ауешника пленного. А он – побоялся. Сам себе удивился тогда, снимая палец со спуска. Потому что вдруг в голову пришло, что расправу увидит кто – и потом, не сразу, а лет через пять – вылезет это, как убийство безоружного. Да, сейчас он для Анклава 'свой сукин сын'. Замечательно, да? Только вот кончали потом эти самые 'свои сукины сыны' очень плохо. Потому что грязные перчатки выкидывают по истечении надобности. Меняя на новые, почище.

Правила гигиены.

Паршивая перспектива была и раньше. Но там имелась вынужденность, все прекрасно понимали, что альтернатива – просто сдохнуть и потом ходить трупом неприкаянным по лесу, лягушек ловить. Потому – старались все.

И все рухнуло. Чего корячиться тут на выселках – когда вон, рукой подать – сияющий град на холме. С безопасностью и тушенкой-сгущенкой. Как в прошедшей жизни прямо!

А барону падшему светит возня только с ублюдками разными, спиной ожидая выстрела, или чего еще гаже. Как там у царей – императоров – то яд в жратве на пиру, то нож в бок от льстивого подлеца, то подстава какая. Кирпич с крыши, или что там еще такое случайное?

И что выходит? А выходит он холуем у анклавовских. Причем таким – не своим, а заштатным. Чуж-чуженин. Сольют в любой момент. И не поморщатся, и не вспомнят.

И что дальше делать? Вот так тупо получать партии оскомылков и недоделков?

И выстругивать из этих поленьев дубовых – полезных Буратин?

Глава 5. Команда лекаря. Похмелье

Поминки помню плохо. Чего-то сорвало меня с резьбы и перекосило. Надрался быстро и серьезно, с института такого не помню за собой. И братец – уж на что тверд мозгом и могуч печенью – в такие же слюни и жижу напился.

Только кусками помню, как с суровым своим братцем то ревели, как девчонки, то пытались песни петь, то колобродили где-то на задворках. Съехали с рельсов два паровоза...

Потом покалеченная память отметила – рядом с нами все время кто-то трезвый отирался. То Серега, почему-то без пулемета, то Вовка, то еще кто-то, когда тошнило – помогала Надька.

А сейчас лютый отходняк, словно мы ацетон пили и бензином запивали. Мутит люто, но нечем. Братец ушел, шатаясь, железный человек, а меня опекает Енот, делая это с серьезностью и знанием дела опытного алкоголика. Точно небось сам поддавал раньше, больно уж мастер.

Похмелье обуревает.

Но вроде постепенно выхожу из пике.

Неудобно, что с работой получилось эдак. То есть мы успели сообщить, что не сможем явиться, но все впопыхах и не достойно двух взрослых лекарей. Но это так, хоть и стыдно, но где-то вдали. Стыдновато в отдалении.

– А ты это чего? – деревянный язык с резиновыми губами не очень достойно выдают речь. Надо же, получилось выговорить!

– А майор с твоей главной озаботились, чтоб при вас кто-то в виде охраны-обороны был. Вот вас и пасли, пока вы куралесили. Лучше стало, как вижу.

– Ну если это лучше, то уж не знаю, что и хуже – о, получается говорить! Действительно в себя прихожу.

– Ты мыслишь, значит, существуешь! – выговаривает какую-то сложную логическую конструкцию Енот. Пока что-то не получается ее понять полностью, мозг изможден и валяется в черепе жидкой кучкой.

– На ко вот, попей – подставляет кружку с вкусно пахнущим рассолом мой сослуживец.

– Я думал, что кто из коллег поставит капельницу, быстрее было бы!

– А решили обойтись достаточными щадящими методами. Пили вы два дня, сахарного диабета и прочих инсультов у вас, лосей, нет, не суррогаты хлебали – так что и так пойдет. Тебе нарзану или капустного рассолу – тоном завзятого бармена спрашивает хромой.

– Нарзану. Он щелочной, хорош против ацидоза.

– Вижу, восстает доктор из праха и пепла. Держи.

Хорошо, как дождь при засухе на острове Большого Бодуна. Живительно.