Текст книги "Тот, кто называл себя О.Генри"

Автор книги: Николай Внуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА об энди таккере,
степном принце, о вечернем экспрессе из Санта-Фэ и о тихом ранчо на берегу ручья

– Посмотрите-ка, Бадди, какая персона пожаловала в наш пансион!

Доктор Уиллард бросил на конторку Билла вчерашний номер «Последних новостей». Доктор пришел из города, только что принял свою дозу «Эспирита де ла Винья», как он именовал скверный, воняющий сивухой спирт, выдаваемый для нужд тюремной аптеки, и был настроен весьма благодушно. К красной черте он подходил обычно во второй половине дня.

Билл разгладил газету ладонями и пробежал глазами заголовки.

Ага, вот оно. Отдел полицейского репортажа.

«Знаменитый грабитель поездов Эльджи Дженнингс, по прозвищу Западный, человек, чьи руки обагрены кровью десятков невинных жертв, предводитель шайки, совершившей налет на экспресс МКТ и ограбление пассажирского состава у Скалистого острова в штате Техас, наконец-то в руках властей и присужден к пожизненному заключению в каторжную тюрьму Огайо».

– А! – воскликнул Билл. – Значит, они все-таки попались.

– Что? – переспросил Уиллард. – Вы его знаете?

– Я говорю, что у полицейского репортера неважный стиль. О таком событии нужно писать в другом тоне.

– Я работаю здесь шесть лет, но еще ни разу не видел предводителя железнодорожных налетчиков. Завтра мы с ним познакомимся, – сказал Уиллард.

«Вот и Эль пришел к своему концу, – подумал Билл. – Это пожизненная каторга».

В тюрьме – как только Билл сделался аптекарем, он познакомился со многими заключенными – сидел еще один поездной налетчик, Билли Рэйдлер с Индейской территории. Это был красивый, стройный парень с белокурыми волосами и глубоким, точно девичьим голосом. Замечательно остроумный. Любимец всего банкирского отделения. Во время последней своей схватки с полицией он потерял три пальца на правой руке, а две пули пробили ему шею, повредив позвоночник. После этого он почти потерял способность двигаться. Он ходил, держась за стены, и как-то странно подпрыгивал. В тюрьме ему дали место заведующего почтовым отделением, так как ни на что больше он не был пригоден. Почта находилась рядом с больницей, и Билл нередко проводил целые вечера в каморке Рэйдлера.

Как-то он спросил, будто между прочим, слышал ли Рэйдлер об Эле Дженнингсе.

– Эльджи? Ну конечно! И скажу вам от всей души, Портер, лучшего товарища я не встречал на всем Юго-Западе, – воскликнул Рейдлер. И, нагнувшись к самому лицу Билла, прибавил: – Если вам нужна будет помощь, Портер, послушайте, – никогда не полагайтесь на джентльмена. Никогда! Выбирайте себе партнера среди простых парней, привыкших к свободе, к прериям, к свежему воздуху. Кстати, откуда вы знаете Эльджи? Вам приходилось с ним встречаться?

– Однажды, – ответил Билл.

И вот теперь Дженнингс попался. Тот самый Дженнингс, рыжий, бесшабашный Дженнингс. Черт возьми, знает ли он его?

… Это началось в Гондурасе, в порту Трухильо, куда Билл перебрался из Нового Орлеана на грузовом пароходе «Вулкан».

«Этот кусок земли, омываемый бушующим Карибским морем и выславший навстречу ему свои страшные тропические джунгли, над которыми возносится заносчивый хребет Кордильер, еще и теперь полон тайн и романтики.

В былые годы повстанцы и пираты будили эхо среди этих скал на побережье, работая мечами и кремневыми ружьями в зеленой прохладе и снабжая обильной пищей кружащихся в небе кондоров. Эти триста миль береговой полосы, столь знаменитой в истории Латинской Америки, так часто переходили из рук в руки то к морским бродягам, то к неожиданно восставшим мятежникам, что едва ли хоть раз за все эти сотни лет они знали, кого называть своим законным хозяином.

Писарро, Бальбоа, сэр Фрэнсис Дрэйк и Боливар сделали все, что могли, чтобы приобщить их к христианской цивилизации. Сэр Джон Морган, Лафит и другие знаменитые хвастуны и громилы терзали их и засыпали их ядрами во имя сатаны Аваддона… То же самое происходит и сейчас. Торгаши из Германии, Сицилии и Франции выуживают отсюда монету и набивают ею свои кошельки. Знатные проходимцы толпятся в прихожих здешних повелителей с проектами железных дорог и концессий».

Так позднее он написал о Гондурасе, который в шутку назвал Анчурией.

В Трухильо он поселился в американском консульстве. По законам Гондураса преступники, проживающие на территории этой страны, американским властям не выдавались, поэтому консул – торговый представитель великого северного соседа – сквозь пальцы смотрел на любых граждан США, обивавших порог консульства. В консульстве Биллу Удалось получить даже постель в одном из служебных помещений.

Каждое утро по короткой тесной улочке Билл спускался от консульства к порту, садился на берегу под пальму и смотрел на прибывающие и отходящие пароходы. Он думал о том, какие неожиданные и нелепые скачки делает жизнь. Он смотрел, как с борта парохода бросают в шлюпку белый парусиновый мешок с красными буквами «U. S. Post» и обдумывал очередное письмо Атол. Письма он адресовал сестре миссис Роч миссис Вильсон в Новый Орлеан, а та пересылала их в Хьюстон. И подписывался он двумя буквами: «В. С.» Полиции не к чему было знать, что он в Трухильо. Хорошо, если бы полиция вообще не знала, что он живет на земле.

В Трухильо нет гавани, как например, в Тампе или Чарлстоне. Тяжелые, глубоко сидящие корабли должны бросать якорь за милю от берега. Их нагружают в море. Легкие плоскодонные лодки подвозят к ним тугие, скрипучие, желто-зеленые связки бананов, ящики с апельсинами и сложенные пирамидами ананасы. Да и эти фруктовые пароходы заглядывают сюда от случая к случаю. Регулярных рейсов здесь нет. Поэтому Билл чаще всего любовался косыми рыбачьими парусами и наблюдал, с каким непринужденным уменьем карибы проводят свои лодки через белую кипень прибрежных бурунов.

После обеда Билл доставал у консула свежие газеты и, сидя на крыльце под пальмовым навесом, просматривал их. Иногда он купался, стирал свой белый полотняный костюм и раскладывал его сушиться на горячем песке.

Однажды на внешнем рейде встал небольшой грузовик по имени «Елена». На подошедшей к берегу шлюпке стояло несколько бочонков для воды и среди них – странного вида человек в потрепанной фрачной паре и с цилиндром без донышка на ярко-рыжих волосах. Незнакомец послонялся по берегу, попытался что-то спросить у карибов и, получив обычное «Non, senor», вдруг заметил красные полосы американского флага и, довольно сильно пошатываясь, направился прямо к консульству.

Билл отложил газеты и с любопытством посмотрел на приезжего.

– Послушайте, мистер, где здесь можно выпить? Я, понимаете ли, несколько дней подряд наливался брэнди «Хеннесси три звездочки», и глотка у меня сейчас, как пергамент. Необходимо что-нибудь полегче.

– Чудеснейший юго-западный «гризер»! У Билла даже дух захватило от этих слов. Никто нигде в мире не построит так фразу, только житель Техаса способен на такое чудо. Можно сказать – земляк. Вот это удача!

Едва сдерживая радость, Билл встал и спросил:

– Вам когда-нибудь приходилось пить пулькэ?

– Это что-то мексиканское, э? – спросил незнакомец. – Простите, а вы не американский консул?

– О нет! – улыбнулся Билл. – Я здесь случайный гость.

– Ваш костюм…

Билл посмотрел на свои белые полотняные брюки, которые ему вчера удалось неплохо отгладить, и покачал головой.

– Да, брюки… Но мне пока что приходится играть роль Момуса и развлекать новоприбывших.

Незнакомец нашелся сразу:

– Это, наверное, очень трудно и накладно?

«Молодец», – подумал Билл и серьезно ответил:

О нет. Вы – первый клиент со дня моего приезда. Оба расхохотались.

– Ну что ж, – сказал незнакомец. – Отдаю себя в руки Момуса.

«Он из интеллигентной семьи», – подумал Билл, подхватил приезжего под руку и повел его вверх по улице к маленькой глинобитной эстанции.

Они вошли в полутемную распивочную. Внутри пахло потом, скисшим вином и прогорклым салом. У дверей сладко спал пьяный кариб. Двое белых криминальной внешности упражнялись на бильярде.

– Райская страна, – сказал Билл. – Здесь хорошо тем, кто не хочет работать. Банан или апельсин на завтрак всег да найдется, а выпивкой угостит любой, даже незнакомый. Люди здесь сентиментальны от жары.

Он заказал два стакана пулькэ.

– В общем, страну разворовывают все, кому не лень. Только бедные карибы по своей детской наивности не занимаются этим. А теперь, сэр, простите меня. Что заставило вас пуститься в дорогу с такой поспешностью? – он кивнул на фрак незнакомца и на раздавленный цилиндр.

Приезжий попытался подтянуть манишку, потом хитро подмигнул и ответил:

– Наверное, то же самое, что и вас.

Так встретился он с Элем Дженнингсом, человеком, о котором месяц назад прокричали все газеты Южных штатов.

Может быть, просматривая в редакции «Хьюстон Пост» свежие выпуски, он, в числе прочих скандальных происшествий, прочитал и сообщение о налете на поезд Санта-Фэ.

«Предводительствует шайкой, – писал репортер, – невысокий, веснушчатый человек с кривыми ногами и рыжими волосами. Ему около тридцати пяти лет, и если он в кого-нибудь стреляет из револьвера, то обязательно попадает. Зовут его Элем Дженнингсом. Ранее этой шайкой был ограблен экспресс МКТ…»

Но вряд ли он обратил тогда внимание на эту заметку. Просто скользнул глазами и сейчас же забыл. У него были свои заботы, свои волнения. Только некоторое время спустя он узнал, с кем свел его случай.

А сейчас, заказав по второй порции пулькэ, он спросил:

– Что вы хотите делать дальше?

– Прежде всего – снять с парохода Франка, моего брата. Мы приехали вместе.

– Так мы и сделаем, – сказал Билл.

– Он снова подхватил незнакомца под руку и, когда они вышли из эстанции, наклонился к нему:

– Вас, вероятно, интересует, кто я и почему я здесь?

– Нисколько! – тактично возразил Эль. – На моей родине никто не интересуется ни именем человека, ни его прошлым. Человек оценивается по его делам.

– Благодарю вас, – сказал Билл. Он прищурился. – Вы очень похожи на одного моего знакомого. Военного. Можно я буду называть вас полковником? А меня вы можете звать Биллом. Мне это будет приятно.

– Идет! – сказал Эль и пожал ему руку.

Франк был благополучно снят с парохода, и все трое принялись обсуждать, чем можно заняться в Трухильо.

Предупреждаю, господа: у меня в кармане только два доллара, – заявил Билл.

Не беда! – сказал Эль. – У нас есть кое-какой начальный капитал. Не так много, тысяч тридцать, но вы можете распоряжаться одной третью как вам будет угодно.

Ночевали на задней веранде консульства, на одеялах, где-то раздобытых Биллом.

Следующее утро началось в эстанции. Эль заплатил хозяину за полдня и приказал никого не пускать в распивочную.

Сидели в дальнем от стойки углу, и Дженнингс рассказывал.

– Наш старик, Джон Дженнингс, – прокурор округа Мариентаун, штат Иллинойс. Уж и не знаю, жив ли он сейчас. Давно я там не был. Мать умерла, когда мне стукнуло семь. А у отца никогда не было времени, чтобы присмотреть за нами. Он возглавлял сессию выездного суда и не бывал дома по нескольку недель. Мы с Франком были младшими в семье и росли заброшенными, точно пара собачонок. Шатались по глухим переулкам, ютились под крышей товарного склада и зарабатывали на пропитание тем, что собирали уголь на песчаных отмелях реки Огайо. Продавали мы его по десять центов за бушель. Иногда удавалось выручить пятнадцать центов за два дня. Тогда мы обжирались сладостями. Хорошее было время, правда, Франк?

Франк кивнул и налил себе пулькэ.

– Мы почти никогда не обедали. Так, перехватывали, что под руку попадется. Никто о нас не заботился, никто не говорил нам, что можно делать и чего нельзя. У нас был свой собственный кодекс законов. Кодекс волчат.

– Мне было одиннадцать. Отец здорово пил. Однажды он крепко избил меня. Не помню сейчас – за что. Тогда я решил: хватит! И бежал из дому в Цинциннати. Там я устроился в кабачок играть на тромбоне для посетителей. Я неплохо играл, ей-богу. Но буфетчик не заплатил мне ни цента за неделю. Я вытащил из кармана «бульдог», знаете, такой детский, стреляет круглыми пульками, и пальнул в буфетчика. Я попал ему в щеку. Снова пришлось бежать, теперь уже в Канзас-Сити. Мне впервые приходилось скрываться от полиции. Черт возьми, покушение на жизнь – скверная штука для мальчишки одиннадцати лет. Но я был вспыльчивым петушком. И закон самозащиты – единственный, который был мне тогда знаком. Да.

Быть может, общество оберегало и защищало других малышей, но мне приходилось бороться из-за каждой сухой корки. И я взял в свои руки эту законную защиту.

Сперва Канзас-Сити. Потом была Ла-Хунта. Потом Тринидад в штате Колорадо. В Тринидаде я познакомился с Джимом Стэнтоном. Это был чудесный человек. Надсмотрщик со скотоводческого ранчо сто один. Он увез меня из города в прерии и сделался моим другом, моим учителем и моим вторым отцом.

Три года в степях. А потом Стэнтон неожиданно умер. Его застрелили во время глупого, бессмысленного спора из-за бычков-однолеток.

У ковбоев есть неписаный закон. Закон мести. Я разыскал убийцу Джима и убил его. А потом пошло. С одного ранчо на другое. Меня носило словно ветром по всему Западу. Я уже не мог остановиться. Окреп и одичал. Однажды, впервые в жизни напившись в Ла-Крусес, я просто так, из чистого хвастовства, выстрелил в бармена и угодил в каталажку.,

Потом оказалось, что отец давно разыскивает меня. Не знаю, каким образом он напал на мой след, каким образом ему удалось вызволить меня из тюрьмы. Но он меня вытащил и определил в Вирджинский юридический колледж. Видимо, старик серьезно решил заняться моим воспитанием. Да. Я сам не знаю, что со мной сделалось. Я с такой жадностью набросился на книги, что забыл обо всем на свете. Прошлое вытряхнулось из памяти, будто его и не было. Я окончил колледж в числе первых. У меня голова шла кругом. Я решил, что теперь в жизни мне ничего не трудно, и поступил в Виргинскую военную академию. Но стать офицером не пришлось. В первый же месяц я с кем-то подрался – и меня вышибли из академии.

Я уехал в Эль-Рено и устроился там окружным стряпчим. Эд и Франк, мои старшие братья, тоже стали судьями.

А потом тот судебный процесс, который определил все. Его провел Эд. Он защитил право какого-то нищего скотовода на клок земли. В тот же вечер его убили люди, проигравшие это дело. Я поклялся отомстить за брата. Я уломал Франка, и мы пустились в погоню за убийцами. Я знал, что мне придется совершить с полным хладнокровием то, что мне следовало сделать в пылу гнева. Я очень любил Эда. Я совсем потерял голову. Дикая жажда мести подгоняла меня в течение семидесятипятимильного переезда к отцовскому дому, где мы решили сделать первую остановку.

Стук лошадиных копыт привлек внимание отца. Но когда он увидел меня, он точно окаменел. Я протянул ему руку. Он не взял ее.

– Что ты опять натворил, щенок?

Никогда я еще не видел такого холодного и враждебного выражения в его глазах. Он смотрел на меня, как на гремучую змею. Потом опустил руку в карман, вынул оттуда сложенное объявление и подал его мне.

Я прочитал:

«1000 долларов.

Награда за поимку Эля Дженнингса, разыскиваемого по обвинению в ограблении поезда из Санта-Фэ…»

В глазах у меня посинело. Я мгновенно сообразил, что это дело убийц моего брата. Они хотели таким способом избавиться от меня. Эти трусы, чтобы спасти свои подлые шкуры, готовы были на любую низость.

И они ударили наверняка. Доказать свою непричастность к ограблению я не мог, мы с Франком действительно находились в то время недалеко от места, где действовала шайка бандитов. Вы были на Юго-Западе? В таком случае вы должны знать нравы того края. Ограбление поезда! Достаточно было одного слова полицейского, даже не доказательства, а просто намека, чтобы меня немедленно упекли на пожизненную каторгу.

И вот тут логика начинает делать такие скачки, которые трудно понять обычному человеку. Мы с Франком держали совет. И знаете, что мы решили? Вы не поверите. Вам трудно будет поверить.

Эль судорожно налил пулькэ и одним глотком выпил его.

Ограбить поезд, да? – тихо произнес Билл.

Да! Это был единственный логический выход из проклятого положения. Нужно было ограбить поезд, чтобы уж наверняка знать, за что сядешь. Мы связались с шайкой некоего Энди Питчера и впятером совершили налет на экспресс МКТ у моста через Вердиграс. Я нехотя взялся за это дело, потому что этим сам себя вычеркивал из человеческого общества. Что поделаешь! Это дико звучит, но меня подтолкнули на это не только убийцы моего брата, но сами наши законы. Свободные законы свободной страны, черт бы ее побрал! А уж законы-то я, как юрист, знаю хорошо. Да.

Эль замолчал. Франк внимательно разглядывал доски стола.

А дальше? – спросил, наконец, Билл.

А дальше… дальше нас захватила напряженная атмосфера этого дела. В тот раз нас не поймали. Нам понравилась эта обманчивая безнаказанность, и то, что раньше было жаждой мести, со временем превратилось в бесшабашность и удальство. В игру с полицией. Мне тогда верилось, что эта игра может быть беспроигрышной.

Прошел месяц, а шайку Энди все еще не заподозрили. Тогда я подбил Питчера на второй налет. Мне очень хотелось ограбить экспресс из Санта-Фэ. Таково было преступление, в котором меня обвиняли. «Если меня заглазно осудили за ограбление поезда линии Санта-Фэ, то почему бы мне в самом деле не ограбить его?» Так я рассуждал.

Мы ограбили его недалеко от станции Беруин в округе Чикаша. Потом заодно вскрыли сейфы банка в маленьком степном городишке Восточного Техаса. Но тут игра стала слишком рискованной. У полиции было больше козырей. Она подняла против нас весь округ. Пришлось сматываться. И вот, мы здесь

– Вы откровенны, Эль, – сказал после некоторого молчания Билл, – а такая откровенность с первым встречным…

– Не беспокойтесь, дружище! – расхохотался Дженнингс. – Вы думаете, я не вижу людей?

Меня беспокоит только одно, господа, именно то, что я не смогу вам сейчас ответить такой же откровенностью, – сказал Билл.

А мы от вас ее и не требуем, – сказал Эль. – Я люблю рассказывать, но не люблю спрашивать.

Может быть, потом, позже, я расскажу все… – начал Билл.

Ладно, – хлопнул ладонью по столу Эль. – Поставим на этом крест. А теперь, друзья, давайте обсудим, что делать дальше. Мы с Франком мечтаем о небольшом ранчо. Где-нибудь там, у подножия Кордильер. Чистая речушка с холодной горной водой, корраль для бычков, полдюжины хороших лошадок…

– Прекрасно, – сказал Билл. – Вот это по мне. В тот же вечер составили в общих чертах план.

Было решено объездить все Южноамериканское побережье, останавливаясь, где приглянется.

Сначала они бросили якорь у Буэнос-Айреса и пересекли Аргентину. Но аргентинские степи не были похожи на юго-западные штаты, к которым они привыкли. Не понравилась им и перуанская пампа.

Они остановились в Мексике, в золотой стране древних ацтеков. Здесь, в пятидесяти милях от Мехико, лежала большая долина с хорошей землей. Они облюбовали ее для себя. Они приценились к земле, нашли подрядчика, который согласился построить в долине уютный кирпичный дом. Франк начал переговоры о поставках леса, а Билл составил план земельного участка, но голубая мечта так и осталась мечтой.

В Мехико Эль встретил своего старого знакомого по Вирджинскому юридическому колледжу. Его звали Джумбо Ректор. Он был председателем акционерного общества, строившего железную дорогу через перешеек Техуантепек. Ректор обрадовался встрече и пригласил всех троих на свою гасиенду. Он предложил им жить на гасиенде столько, сколько они захотят. Джумбо вовсю старался для своего старого друга. Он возил их по побережью и по трассе строительства дороги в своей роскошной коляске. Он познакомил их с членами правления акционерного общества. Он доставал для них приглашения на все званые вечера и празднества.

Последний такой вечер закончился трагически: он, Билли Портер, ввязался в глупую драку, и, спасая его от ножа, Дженнингс вынужден был застрелить его противника.

И снова бегство…

Для Эля и Франка это была лишь новая неудача в жизни и так богатой неудачами. Для Билла это был тяжелый кризис. Он признался Элю, что мечтал навсегда остаться в Мексике, выписать к себе жену и дочь и зажить здоровой жизнью скотовода. Были у него и еще кое-какие планы, но о них он пока умолчал.

И вот вместо этого всем троим пришлось, спасаясь теперь уже от мексиканского правосудия, направиться в Мацатлан, сесть на пароход, отходящий в Сан-Диего, и возвратиться в ту страну, откуда началось бегство.

От капитала в тридцать тысяч у них осталось четыреста семнадцать долларов. С этими деньгами они приехали в Сан-Антонио. Они шли по главной улице города, пропыленные, усталые, не зная, где проведут сегодняшнюю ночь.

– Эльджи, а я-то думал, что ты давно где-нибудь на севере! – крикнул какой-то человек с другой стороны улицы.

Рука Дженнингса нырнула за пазуху, но тотчас же опустилась. Он узнал ковбоя.

– Здорово, Тренчер, – сказал Эль. – Только без глупых восторгов и объятий. Нам нужен твой совет. Нам нужна крыша на сегодняшнюю ночь.

То было жестокое время освоения Юго-Запада. Поселенцы не доверяли друг другу. Они надеялись только на самих себя, на свою сметку, на свою предприимчивость и на свое оружие. «До бога высоко, до Вашингтона далеко», – говорили они, и обносили свои ранчо крепкими заборами с узкими бойницами для стрельбы. Твердость руки и меткость глаза считались высшими качествами человека. При встречах даже самые близкие друзья вели разговоры только деловые и очень короткие. Тренчер знал Эля и знал его прошлое.

– У меня здесь коляска, – сказал он. – Я сейчас еду на ранчо. Если хотите – переночуете у меня.

Ранчо Тренчера находилось в тридцати милях от города. Невысокие холмы окружали его с севера. По зеленой долине извивался светлый ручеек, а вдали зубчатыми фестонами темнел лес. Все было миниатюрным и очень красивым.

– Хорошее местечко, – сказал Эль. – Мы о таком мечтаем уже год.

В чем же дело? – сказал Тренчер. – Эта земля вместе с хижиной стоит пятнадцать тысяч. На ней двести голов бычков и сорок лошадей.

– Пятнадцать тысяч за землю со скотом? – спросил] Дженнингс.

– Да.

– У нас в активе всего четыреста долларов. Месяц назад мы бы могли…

Ковбой усмехнулся и подмигнул Элю. – Не тебе говорить о деньгах, Эльджи!

– Но где они? – спросил Эль.

– Тут рядом. В банке городка Гэли.

Эль потемнел.

Что? – воскликнул он. – Уж не думаешь ли ты, Тренчер, что я снова примусь за старое?

– А почему бы и нет? – сказал ковбой. – Для того чтобы начать спокойную жизнь, тебе нужны деньги, верно? А другого такого случая тебе долго не представится. Решай.

Эль вынул из кармана табак и бумагу. Долго скручивая папиросу. Билл не мог рассмотреть его лица, затененного широкими полями шляпы. Но он знал, что Дженнингс находится сейчас в очень щекотливом положении. Мысленно Эль перечеркнул старое; он много раз говорил об этом, и говорил с искренним отвращением. Он жалел, что втянул своего брата в разбойничью жизнь и навсегда испортил карьеру своему отцу. Он жалел и свою надломленную и неустроенную жизнь. Ведь когда-то у него была невеста, и в будущем он мечтал стать солидным прокурором округа и, может быть, штата. А вместо этого – грабитель поездов, npиметы которого известны чуть ли не всему Юго-Западу. Но и заново начинать жизнь без денег нельзя. С чего мог начать Дженнингс? Только с того, что он лучше всего знал. Он великолепно ездил верхом, умел клеймить скот и любил это дело. Наняться простым ковбоем на какое-нибудь ранчо значило быть на виду у всех, и в один прекрасный день у ограды загона появились бы синие мундиры и широкоплечий сержант защелкнул бы на его руках прочные стальные браслеты. Оставался единственный выход, единственное логическое решение проклятой задачи, которую он сам себе задал.

Билл вздохнул. Нет, не ему решать этот вопрос. Это личное дело Эля. Если он попросит у него совета, тогда он, Билл, даст совет.

Билл отошел к корралю и помог молодому парню, обильно украшенному револьверами, брату Тренчера, распрячь лошадь и закатить в сарай тележку, на которой они приехали на ранчо. Потом сел на бревно и закурил;

Уже совсем смерклось. Низкие техасские звезды, крупные, немерцающие, повисли над долиной. Ранчо было создано для тихой жизни вдали от любопытных глаз, для сосредоточенной работы над рассказами, для ленивых разговоров долгими вечерами в комнате, пропитанной запахом мескита и табака. Мирных, чудесных разговоров обо всем сразу: о том, через сколько дней высыпает ветряная оспа, каких размеров должна быть женская шея, сколько нужно семян моркови, чтобы засеять один акр земли, сколько треволнений выпадает на долю человека за пятьдесят лет жизни, как жарятся цыплята по-виргински, почему не выпускают купюр достоинством в сто тысяч долларов, кто какие законы попытался бы провести в конгрессе, будь он президентом, и еще о многих достойных и интересных вещах. Господи, какие это были бы фантастические вечера! На столе лампа в облачке розового света. Поскрипывание качалок. Чистый глинобитный пол. У входа небрежно брошенное седло с тускло поблескивающими стременами. Горный ветерок посвистывает в куче жестянок из-под томата, сложенных у сарая… И стопа чистой бумаги на столе. И сколько угодно времени…

Тихо подошел Дженнингс и сел на бревно рядом с ним. В темноте виден был только его силуэт.

– Билли, вам нравится здесь, в этой долине?

– Вы могли бы не спрашивать, Эльджи. Я только что думал об этом.

– Билли, – медленным и тяжелым голосом сказал Эль. – Мы собираемся купить это ранчо за пятнадцать тысяч, и нам с Франком очень хочется, чтобы вы тоже вошли в долю.

– Полковник, нечего желать лучшего. В этом укромном уголке я согласен прожить до конца своих дней, не опасаясь никого и ничего. Но у меня нет ни гроша, вы знаете.

– У нас тоже не больше вашего, Билл. Но мы собираемся достать денег.

Билл вздрогнул. Так. Значит, они повернули на старую тропу. Значит, Эль разговаривал с Франком – и тот согласился. Черт бы побрал такую несуразную и дикую жизнь! Будь проклят порядок, который загоняет людей в такое заколдованное кольцо! И самое страшное, что умный, все понимающий Эль говорит об этом совершенно серьезно и совершенно спокойно.

– Эльджи, – Билл встал и положил руку на плечо Дженнингса. – Скажите мне откровенно, вы хотите ограбить банк в Гэли?

– Да.

– Эльджи…

Дженнингс вскочил и сбросил руку Билла со своего плеча.

– К черту! Оставьте ваши слова при себе. Не говорите ничего. Я знаю все наперед. Вы думаете, мне не хочется стать человеком? Да я все время мечтаю об этом. Ведь я юрист, я мог бы стать хорошим судьей, мне нравится это дело. И мне хочется покоя, хочется обнимать жену и целовать детей, хочется хоть раз в жизни услышать короткое, но дороже всех миллионов слово «папа»… Но что я могу сделать? Что? Скажите мне, если вы знаете!

– Эль, это говорите не вы. Это говорит озлобленность. Будьте логичны. Успокойтесь.

– Билли, а кто меня толкнул на эту дорогу, вы знаете? Кто превратил меня в бродягу, в грабителя, в убийцу, вы знаете? Нет? Тогда я вам скажу! Это наши добрые демократические власти. Они поверили ложному обвинению. Они начали охоту за мной, как за шелудивым койотом. Охотились за мной в то время, когда я был еще честным человеком. Они убили моего брата Эда. И они ни разу не спросили меня, как я думаю жить дальше. Почему они не cnpoсили меня об этом? Почему, Билли? Сначала они посадили меня за решетку, когда мне исполнилось пятнадцать. Потом упрятали в семнадцать, и я был бы там до сих пор, если бы не отец. А потом они прикончили Эда, человека, который за всю жизнь ни разу ни в кого не выстрелил.

Эльджи, если бы вы рассказали все на суде…

– Суд! – воскликнул Дженнингс. – Вы говорите – суд! Правый, всемилостивейший, демократичнейший суд присяжных, черт бы его побрал! Эд был хорошим судьей, поверьте мне! Но, видимо, хорошие судьи не нужны нашему правительству. Что я могу сделать сейчас? Я ограблю этот паршивый банк в Гэли. Я куплю это ранчо. Я укроюсь в этом месте от глаз полиции на десять лет. А потом… Потом все мои подвиги будут забыты, и дело против меня будет прекращено за давностью. Вот как я поступлю, Билли. Хотите вы войти в долю? Говорите, хотите или нет?

Эльджи, мне бы очень хотелось быть пайщиком в этом деле, но прежде всего скажите: придется мне стрелять в кого-нибудь?

Может быть, и придется, хотя, скорее всего, нет. Обычно это делается без выстрелов.

Билл понимал, что Элю не столько нужна его помощь, сколько он хотел, чтобы ранчо принадлежало всем равноправно, чтобы никто не чувствовал материальной зависимости от другого. И еще потому, что за это время Дженнингс сильно привязался к нему. Но была причина, которой не знал ни Эль, ни Франк. Атол и Маргарэт. Женщина и девочка, для которых он еще кое-что значил в жизни. Поэтому он сказал смущенно и тихо:

– Простите, полковник, но мне кажется, я не пригоден для этого дела.

– Ну что ж, вам не нужно будет брать в руки револьвер. Вы просто подождете нас в условленном месте с лошадьми, – сказал Эль.

Билл протянул руку и в темноте нащупал узкую, крепкую ладонь Дженнингса.

– Эльджи, делайте все, как знаете. Я не могу, да и не умею давать советы. Для меня вы – честный человек. Мы в равном положении перед законом. Только вы умеете действовать, а я – нет. И я очень боюсь, что я буду тяжелым балластом в вашем предприятии. Простите меня.

Эль крепко стиснул ему руку и отошел.

На другой день братья оставили Билла в отеле «Палас» в Сан-Антонио, а сами вместе с Тренчером отправились в Гэли.

Тактика налета была очень проста. Разработали ее в расчете на то, что в городке имелось всего два полицейских. Один расхаживал по площади перед муниципальным советом, а другой дремал внутри банка.

По знаку Эля Тренчер бросился на первого попавшегося прохожего, сбил его с ног и помчался по улице, дико крича и стреляя в воздух из револьвера.

Такое случалось в городке часто, особенно когда приезжали ковбои из отдаленных ранчо.

Полицейский наружного поста выхватил кольт и устремился за нарушителем общественного порядка, а вскоре на помощь товарищу выбежал из банка и второй.

Этого только и дожидались братья. Они вошли в банк и заставили кассира открыть сейф. Вся операция заняла десять минут.

Тренчера за появление на улице в пьяном виде арестовали, оштрафовали на пять долларов, а затем выпустили на свободу. Судебные власти даже и не подумали связать поступок Тренчера с налетом на банк.

Эль и Франк стали землевладельцами. Билл понял, что настал час разлуки. Если он не пожелал принять участие в налете, то тем более он не мог поселиться на ранчо, приобретенном таким способом. Эль тоже понимал это.