Текст книги "Унесенные бездной"

Автор книги: Николай Черкашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– История отечественной психиатрии не знает ещё столь массированного воздействия средств информации на и без того травмированную психику людей, потерявших своих близких. Некоторые из них были в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Многие родственники уже пережили прощание со своими близкими в Видяеве, выдержат ли их нервы ещё одни похороны?

В дни, когда водолазы прорезали в корпусе "Курска" отверстия для того, чтобы извлекать из отсеков тела погибших подводников, молвил свое возмущенное слово один из самых опытных российских судоподъемщиков контр-адмирал-инженер в отставке Юрий Сенатский (на его счету подъем с глубины 200 метров затонувшей подлодки С-80):

"Если бы мне предложили сделать все, чтобы исключить возможность подъема "Курска", я бы поступил так, как сейчас поступает ЦКБ "Рубин" с благословения вице-премьера Клебанова, – заявил Юрий Константинович в "Аргументах и фактах". – А поскольку и академика Спасского, и вице-премьера Клебанова заподозрить в неразумности или злом умысле трудно, то остается думать, что они вполне осознанно и довольно грубо прячут концы в воду...

Мой без малого 40-летний опыт спасательных и судоподъемных работ позволяет делать подобные утверждения... Первостепенной заботой спасателей и судоподъемщиков должно быть сохранение, а может быть, и восстановление утраченной герметичности. В этом свете решение по прорезанию больших отверстий – окон в легком и прочном корпусах – выглядит убийственным.

Во имя чего идет эта лихорадочная бестолковая спешка? То, что сейчас делается, приведет к ещё большим страданиям родственников погибших подводников, а сам "Курск" сохранит тайну своей гибели и останется на дне Баренцева моря".

Того же мнения придерживается и заведующий научно-исследовательской лабораторией повышения эксплуатационных качеств судов и подводных объектов Санкт-Петербургского государственного морского технического университета Владимир Тарадонов. Он говорит о том, что прорезать "окна" в прочном корпусе "Курска" нецелесообразно, так как это резко затруднит подъем субмарины. Ослабленный корпус может переломиться при подъеме, да и невозможно станет нагнетать воздух в отсеки с ненарушенной герметичностью, которые могут с успехом сыграть роль "внутренних понтонов" и значительно облегчить подъем гигантской субмарины.

Оба специалиста, безусловно, правы: огромный подводный крейсер с брешами в прочном корпусе не поднять. Я не думаю, что их будут прорезать для того, чтобы академик Спасский смог "спрятать концы в воду". В подобной ситуации "Рубину" просто нечего прятать, ибо он меньше всего виноват в гибели "Курска". Другое дело – надо ли вообще поднимать атомный ракетоносец?

Если мы хотим поднять "Курск" для того, чтобы оздоровить радиационно-экологическую обстановку в Баренцевом море, то – и тут абсолютно прав контр-адмирал Мормуль – надо сначала поднять те ядерные реакторы, что были затоплены в наших арктических морях в годы советского экологического беспредела.

Если мы хотим поднять "Курск" для того, чтобы понять, что его погубило, то и это не удастся, поскольку первого отсека, где могли бы сохраниться какие-либо следы первопричины взрыва, почти не существует. Аналог того, что произошло на "Курске", – подводная лодка Б-37: в 1962 году при стоянке в базе на ней рванули торпеды. И хотя подводная лодка была полностью предоставлена военным криминалистам, до сих пор нет однозначного мнения о первопричине взрыва, как нет безоговорочных выводов и по большинству подводных катастроф – будь это гибель американской атомарины "Скорпион" или печальной памяти "Комсомольца".

В подводных катастрофах нам становятся известны – в лучшем случае лишь фатальные следствия роковых первопричин, но никак не сами первопричины.

Наконец, если мы хотим поднимать "Курск" для того, чтобы извлечь из отсеков тела погибших и предать их земле, то и это благое дело обречено на неудачу, поскольку останки далеко не всех подводников отыщутся да и предстанут в целостном виде. Взрыв был колоссальной мощи... А лучшей гробницы, чем та, в которой они сейчас находятся, у них на суше не будет.

Гибель "Курска" всколыхнула все российское общество. Медики спорят с атомщиками; атомщики и медики – с моряками; спасатели и инженеры-судоподъемщики – с теми, и с другими, и с третьими.

Вдруг выяснилось, что одно из самых современных спасательных судов "Анадырь", ходившее под военно-морским флагом России, продано в Турцию, где уникальное оснащение с успехом применяется в нефтяных работах на морском шельфе. "Анадырь" до недавнего времени входил в состав Тихоокеанского флота. "Сделку века" осуществили два тыловых адмирала, которыми весьма заинтересовалась военная прокуратура. Надолго ли хватит этого государственного интереса? Но отрадно и то, что вопиющее положение спасательных служб привлекло к себе внимание властных структур.

Как бы не решилась в спорах специалистов посмертная судьба "Курска", последнее слово остается за Баренцевым морем. А оно пока против подъема всеми своими штормами. Тем не менее, вопреки мнению специалистов и прогнозам синоптиков, Илья Клебанов заявляет, что работы будут начаты, несмотря на погодные условия в Баренцевом море. Такое впечатление, что никто не в силах остановить запущенную машину, несмотря на бессмысленность её трудоемкой работы. Такое впечатление, что все делается для того, чтобы умиротворить обличительную прессу, которая, конечно же, не упустит случая обвинить Путина в том, что он не держит слова. Обещал поднять – поднимай!

"Между тем, – сообщают хорошо осведомленные источники, – субмарину поднимут не всю: решено, что передние отсеки "Курска", разрушенные взрывом, в этом сентябре отрежут и оставят на дне. При этом непонятно, каким образом будет поставлена точка в расследовании причин трагедии: ведь именно исследование передних отсеков могло бы пролить свет на истинные причины аварии..." Ситуацию уточнили: останки носовых отсеков в силу их секретности будут поднимать только российские спасатели.

При самых удачных обстоятельствах из искореженного "Курска" извлекут лишь несколько тел.

Мертвые ни сраму, ни воли не имут, за них отвечают живые. Но имеем ли мы право разлучать тех, кого судьба соединила навечно?

Глава девятая

ШТОРМ В МОРЕ ЗЛОСЛОВИЯ

Информационное сообщение должно было быть таким: "Во время учений Северного флота, на которых негласно присутствовали и три подводные лодки блока НАТО, в носовом отсеке атомной подводной лодки "Курск" произошел взрыв большой мощности, не повредивший ядерные реакторы. Число жертв неизвестно. Подводная лодка лежит на глубине 108 метров там-то и там-то. Принимаются все меры, чтобы выяснить наличие оставшихся в живых подводников и спасти их. Причины взрыва устанавливаются. Поднять субмарину немедленно невозможно. Но шансы на спасение живых – есть".

Эта горькая правда была известна командованию флота с первых же суток. Такой же она ушла и в высшие – околопрезидентские сферы. Но тут началось "подслащивание пилюли" для народа, как в старые советские времена... Никто из новых "сусловцев" не ожидал, что игра с постепенным дозированием "негативной информации" превратится в глобальное телевизионное шоу и растянется на несколько недель. Но так все и произошло.

То, что пытались если не замолчать, то смикшировать, получило всемирную огласку, как Чернобыль, как гибель "Комсомольца".

Теперь никто не верит никаким сообщениям клебановской комиссии, никаким авторитетам, никаким версиям. "Все все врут!" Этот информационный дефолт пострашнее финансового кризиса в 1998 году, ибо нашей жизнью правят не валютные потоки, а Слово, которое всегда было в начале всех начал.

Хотели обмануть начальство, а обманули народ.

Катастрофа "Курска" ещё раз показала, что ВМФ совершенно не готов к той информационной войне, в которую он уже давно втянут и которая ведется против "военно-морского монстра России" асами средств массовой информации, точнее сказать – средствами формирования общественного сознания. Проигрывать в этой войне так же опасно, как и в реальном сражении.

Уважаемые коллеги, собратья по журналистскому цеху, если б вы только знали, как нас не любят на флоте! Некоторых просто ненавидят. Причем не только адмиралы, а, что обиднее всего, корабельные офицеры, мичманы, матросы. Нелюбовь эта пошла с 1989 года, после гибели "Комсомольца". Потеря корабля, а тем более подводной лодки, воспринимается на флоте чрезвычайно остро и болезненно всеми – от главкома до матроса-свинаря на подсобном хозяйстве. И когда вокруг тел погибших подводников развернулась беспрецедентная вакханалия поспешных дилетантских обвинений, подтасовок, явной лжи, флот обиделся. Весь флот, а не только Главный штаб. Хорошо представляю себе, как и сейчас, едва пришли первые тревожные известия о "Курске", кто-то из московских адмиралов распорядился: "Этих м... – не пускать!" И флот с большой охотой стал исполнять это приказание. А кому понравится, когда на похороны близкого вам человека вдруг ввалится настырная крикливая бесцеремонная толпа да ещё начнет задавать вопросы: признавайтесь, а не вы ли ухайдакали покойничка?!

Приказ – журналистов не пускать – эмоционален и, как все эмоциональное, неразумен. Флот не прав. Ему никогда не удастся вычлениться, отгородиться от того общества, которое его породило и часть которого и составляет-то "личный состав ВМФ". За каждым журналистом, даже самым "длинноволосым и расхристанным, наглым и полузнающим" (именно такой образ нашего брата сложился у моряков), стоят тысячи читателей и миллионы телезрителей, которые жаждут информации о том, что резануло по сердцу всех. Флот обязан был, несмотря на все свои обиды, предоставить журналистам офицера, хорошего знающего морское дело и владеющего правильным русским языком, (а не чудовищным канцеляритом – "личный состав "Курска" пресек критическую границу своего существования"), который бы не дергался в предписанных ему рамках, а внятно объяснил что к чему, да ещё бы провел корреспондентов по отсекам ближайшей подводной лодки, пусть и не самой современной. Многие бы сменили тон своих выступлений. Увы, ничего этого не было сделано. Начальство объявило прессе бойкот и получило мощный удар "информационным бумерангом".

Одна из журналисток подслушала телефонный разговор замначальника пресс-службы Северного флота капитана 2-го ранга Игоря Бабенко со своим отцом. Тот высказал ему свое личное мнение, что в отсеках "Курска" вряд ли кто остался в живых. Фонограмма этого разговора была опубликована в газете чуть ли не как свидетельство "заговора адмиралов" – сами уже все знают, а нам гонят туфту. И никого не смутило, что журналистка вторглась в частную жизнь человека, который делился своими предположениями не как должностное лицо, а как сын, отвечавший на вопросы отца. Имел ли Бабенко на это право? Думаю, что да. Имела ли право журналистка подслушивать частный разговор, записывать его да ещё обнародовать? Насколько это совместимо с журналистской этикой да и с законом о праве на невмешательство в личную жизнь граждан? Предвижу её возмущение – а что же он, начальник пресс-службы, не говорил нам всей правды? А он и не обязан был говорить вам "всей правды", тем более что "вся правда" о том, есть ли жизнь в отсеках "Курска", не была известна никому.

Беда ещё и в том, что нашими и ненашими стараниями сформирован образ подводного флота России. Он определяется одним словом – "катастрофа". "Комсомолец", "Курск"... Неважно, что трагедии этих кораблей разнесены по времени на десять с лишним лет, неважно, что за эти погромные годы наши подводники уходили от своих причалов в глубины арктического океана, обошли его весь по периметру ледовой кромки, всплывали на Северном полюсе, запускали из-под воды спутники в космос... Об этом и многих других достижениях старательно умалчивали. Но уж когда пришла беда, сделали из неё всемирное телевизионное шоу. Разве что гибель принцессы Дианы собрала подобную зрительскую аудиторию. Им бы, ребятам с "Курска", при жизни хоть чуточку такого внимания...

Не думаю, что Пентагон бы в подобной ситуации позволил то, что позволено было российским телерепортерам, – вести прямой репортаж с места гибели атомохода. У адмиралов с берегов Потомака давно заготовлена для настырной прессы универсальная формула: "Мы никогда не комментируем действия своего подводного флота". "Никогда"! – понимаете, это наша традиция, и нет причин нарушать её в данном конкретном случае. Очень удобно – традиция! И никому в голову не приходит мысль возмущаться закрытостью военного ведомства США. Умалчивается даже о том, какие именно подводные лодки находились в российских полигонах в дни учений Северного флота. Верьте нам на слово: "Ни одно военное судно США не было вовлечено в происшествие с "Курском". И верьте нашим сонарам. Что расшифруем и что огласим (официально или неофициально в виде "утечки информации"), в том и будет разгадка гибели русского подводного крейсера. А для тех, кто засомневается – коронная фраза – "мы никогда не комментируем"...

А мы комментируем. Да так, что покойники в затопленных отсеках переворачиваются... Я не удивлюсь, если в следующий раз (не дай бог ничего подобного!), при иной экстремальной ситуации тот же начальник пресс-службы Северного флота заявит наседающим на него журналистам: "Господа, мы не комментируем действия своего флота! Отныне это наша новая традиция".

На международном конгрессе моряков-подводников я подошел к бывшему командиру американской подводной лодки "Халибат" капитану Муру. Эта субмарина тридцать два года назад была направлена на поиски бесследно сгинувшей в Тихом океане советской подлодки К-129. Об этом сообщалось в открытой печати. Мне нужно было кое-что уточнить, но Мур, сказал, что он не уполномочен давать каких-либо сведений о том походе. Прошлым летом я обратился к бывшему командующему подводными силами Израиля контр-адмиралу Микаэлу Кесари с просьбой поделиться своей личной версией гибели израильской подводной лодки "Дакар", останки которой были обнаружены спустя более тридцати лет в восточной части Средиземного моря.

– Я не имею права излагать никаких версий, – ответил израильский адмирал.

А мы трясем за грудки наших адмиралов, возмущаясь тем, что у них могут быть какие-то военные тайны от корреспондента газеты "Московская моська". И вот выводят старательно на чистую воду этих коварных и кровожадных флотоначальников: сенсация за сенсацией – вокруг затонувшего "Курска" шныряют водолазы спецназа, заметают следы, собирая осколки попавшей в подводный крейсер ракеты... Охотно допускаю мысль, что боевые пловцы ГРУ или иного ведомства уже обследовали носовую оконечность "Курска". Они просто обязаны были это сделать, чтобы выяснить размеры разрушения, чтобы найти возможные обломки легкого корпуса иностранной подводной лодки, наконец, попытаться изъять наисекретнейшие шифродокументы, если они сохранились после чудовищного взрыва, блоки секретной электронной аппаратуры, если от них хоть что-то осталось.

"Обломки попавшей в лодку ракеты" навсегда останутся не на морском дне, а на совести ретивых "разоблачителей".

Капитан 1-го ранга запаса Георгий Баутин позвонил из Ульяновска, где он живет, в редакцию:

– Мне непонятно, почему депутаты нашей Госдумы вроде Немцова, столь озабоченные судьбой "Курска", даже не пытаются сделать запрос в американское посольство о состоянии носовой части подводной лодки "Мемфис", на которое пало столь тяжкое подозрение? Это что – очень секретно? Требовать, чтобы британцы или норвежцы обследовали российский корабль из состава стратегических сил – в порядке вещей. Но где же ответный шаг? Где та открытость и то взаимное доверие, о которых прожужжали нам все уши господин Немцов с компанией? Может быть, ему – как-никак бывший физик доверят посмотреть в щелочку в заборе, ограждающем военно-морскую базу, где стоит "Мемфис"?

Однако посмотреть на "Мемфис" доверили лишь одной норвежской журналистке, которая никаких царапин, вмятин и разрушений на нем не обнаружила.

С "Курском" флот потерпел не одну, а сразу две катастрофы; вторую информационную. Как флот не был готов к спасательным работам, так же военное ведомство в ещё меньшей мере было готово к информационной обороне, политике, тактике – все едино. А ведь уже был печальный опыт "информационной Цусимы" с "Комсомольцем"!..

Понятно стремление властей "не пугать народ" в первых сообщениях, смягчить их как только можно, заменив слово "катастрофа" на "неполадки" или вместо "упал на грунт" сказав "лег на дно". Но как можно было лепить в официальных заявлениях о том, что с экипажем установлена двусторонняя связь, что на затонувшую подлодку "подается кислород и топливо"?! Какое топливо может подаваться на атомоход? Ядерное? По шлангам? Или, может быть, соляр подавали для успешного всплытия? С этой идиотской лжи началось привычное недоверие народа к "сводкам Информбюро".

Но и это можно было бы пережить. Дальше донельзя обидный непростительный! – скандал со списком членов экипажа "Курска". Он должен был появиться прежде всего на страницах правительственной "Российской газеты" и главного военного издания – "Красной звезды", но никак, да ещё с такой скандальной подачей – "мы купили его у одного из офицеров флота!", в иных таблоидах.

Потом специалисты информационной службы военного ведомства оправдывались: мы не хотели публиковать список моряков "Курска" до окончательного выяснения их судьбы; если бы мы дали его до завершения спасательных работ, все бы решили, что это – посмертный список и никаких надежд нет.

Жалкий лепет. Имена членов экипажа "Курска" должны были быть обнародованы сразу же, как только прозвучало название аварийного корабля. Никто бы не воспринял его как преждевременный мартиролог, если бы он был предварен хотя бы такой фразой: "Эти люди сейчас борются за живучесть своего корабля, и мы делаем все, чтобы помочь им". По крайней мере матери, чьи сыновья служат на других кораблях, не стали бы хвататься за сердце при словах "авария на подводной лодке".

Думаю, что на самом деле было так: никому из клерков не захотелось лезть к раздраженному начальству с советами "давайте, мол, опубликуем список членов экипажа". Кому хочется нарываться на окрики вроде "не лезьте не в свое дело!". А само начальство, погруженное в транс, сделать этого не догадалось. Пока "ушлые журналисты", как всегда, не нанесли опережающий удар. Только тогда в "Российскую газету" пришли официальные списки подводников со всеми их данными и даже адресами семей. А раньше – до скандала с покупкой "засекреченной информации" – сделать этого было нельзя?

И так во всем, что касалось официальных сообщений, – горькая правда мешалась со сладкой ложью, отчего тошнило всех: и тех, кто сообщал, и тех, кто слушал.

Никогда не забуду пресс-конференцию вице-президента Ильи Клебанова в Белом доме. Она была посвящена проблеме подъема "Курска". Собрались около полусотни журналистов и телерепортеров едва ли не всех аккредитованных в столице информационных агентств. А информации-то из уст председателя правительственной комиссии прозвучало 0,0001 бита. В моем блокноте осталась единственная запись: из 500 предложенных проектов комиссия остановилась только на одном. Каком именно – секрет. Тогда зачем собирали столь представительную аудиторию? Отрывали стольких людей от более насущных дел? Стало в очередной раз обидно за себя и своих коллег.

Нет, вопросы сыпались градом, но ответы были либо совсем не на тему (попробуй переспроси потом высокого гостя), либо по-горбачевски изворотливые – "процесс пошел, но его надо углубить, держа руку на пульсе и под контролем". Клебанов разительно походил на наглого школьника, который пришел в класс, не выучив урока, зная, что ему за это ничего не будет.

Хотел бы я знать, была ли у этого чиновника возможность отказаться от назначения на пост председателя Комиссии по расследованию обстоятельств гибели "Курска"? Или он ничтоже сумняшеся взялся за совершенно неведомое ему дело только потому, что печальный выбор пал на него?

И последнее. В "Морской газете" очень точная реплика известного подводника контр-адмирала Валентина Козлова:

"Кому-то очень нужен был информационный бум тех августовских дней. И не только ради особых сенсаций. Видна здесь политическая подоплека, попытка приструнить новую власть, наступившую на хвост тем, кто фактически владеет средствами информации в стране. А заодно и побольнее задеть ВМФ с его надеждами на возрождение морской мощи и океанской стратегии".

Глава десятая

БЛЕСК И НИЩЕТА РОССИЙСКОГО ФЛОТА

Ни одна страна в мире не подвергала свой флот такому разорению и разграблению, как послесоветская Россия.

Но именно в эти немыслимо трудные и невероятно обидные для военных моряков годы, когда не выслужившие свой срок российские крейсера продавали под китайские увеселительные центры, когда из российских подводных лодок, распроданных по всей Европе, Америке и даже Австралии, делали плавучие рестораны, выставляя на потеху публике чучела в тужурках наших офицеров. Когда офицеры-подводники в это время, чтобы прокормить семьи, подрабатывали ночными сторожами и ночными таксистами, когда из нетопленых домов офицеры забирали на зиму своих жен и детей в жилые отсеки подводных лодок; даже в эти немилосердные издевательские глумливые годы флот делал свое дело, и как делал! Осваивал подледное пространство Арктики... Ракетами – из-под воды! выводил в космос спутники, ставил мировые рекорды в точности и дальности стрельбы.

В январе был в родном Полярном. Некий капитан-лейтенант, командир тральщика, не буду называть фамилию, чтоб не взгрели его, пригласил к себе на корабль. Зачуханный, забытый начальством, шефами и богом номерной рейдовый тральщик ютился в дальнем углу гавани. И командир под стать кораблю – щупленький, невзрачный. Сидим в его каюте, пьем чай...

– А знаете, Николай Андреевич, мы сейчас тонем.

– ??!

– У меня в носовом трюме течь. Сейчас мы воду откачиваем насосами с берега, а выйдем в море – будем своими помпами качать. В док нас пятый год не ставят – платить нечем.

– Так вы и в море с течью выходите?

– Так мы ж тральцы... Если мину рыбаки выловят, кто, кроме нас, пойдет...

Я встал и обнял этого парня в обтерханной корабельной тужурке. Ну что я мог ему сказать?

Дай бог тебе, кап-лей, стать однажды главкомом!

Пишу все это, не видя строк из-за слез.

Мой письменный стол превратился в причал погибших кораблей: "Новороссийск" и "Нахимов", С-80 и Б-37, К-129 и К-56... Душа устала стенать. Морские трагедии не повторяют друг друга ни одним мгновением. Всякий раз море принимает в жертву неповторимый венок человеческих судеб, где черные ленты моряцких смертей перевиты цветами счастливых спасительных! – озарений, вспышек высокого духа...

Вот уж совсем было гиблая ситуация. Атомная подводная лодка К-56 попала под удар надводного судна "Академик Берг". Прочный корпус атомарины, как, надо полагать, и на "Курске", взрезан таранным ударом чужого форштевня. Даже в том же месте – на стыке носовых отсеков. В первом, куда поступала ледяная вода, находилось двадцать два человека. Дыхательных же аппаратов было только семь – столько, сколько подводников расписаны в торпедном отсеке по боевой и аварийной тревогам. Пятнадцать моряков обрекались на гибель от удушья и утопления. Среди них был и лейтенант Кучерявый, взявший на себя командование отсеком. Он не имел права на изолирующий дыхательный аппарат (ИДА), потому что был "чужим", из другого экипажа. Его изолирующий противогаз остался на родной подводной лодке К-23. Спасительные "идашки" могли надеть только те, чьи имена были написаны на их бирках: семеро из двадцати двух...

В тот день жена лейтенанта рожала первенца. В отсеке об этом знали. И мичман Сергей Гасанов, старшина команды торпедистов, отдал Кучерявому свой аппарат:

– Наденьте, товарищ лейтенант, хоть дите свое увидите...

Лейтенант Кучерявый не стал натягивать маску. В ней трудно было отдавать команды. И тогда остальные – шестеро счастливчиков, которым судьба бросила шанс спастись, сняли дыхательные аппараты:

– Погибать, так всем вместе...

Самому старшему в отсеке – лейтенанту Кучерявому – было двадцать пять; матросам – едва за восемнадцать... Никто не хотел умирать. И потому все рьяно выполняли каждый приказ лейтенанта. Понимали его с полуслова. Все они остались живы.

До сих пор крупнейшая в истории подводного плавания катастрофа приходилась на долю британского флота. В ночь на 31 января 1918 года при выходе из главной базы Розайт из-за неразберихи в походном порядке погибли сразу две новейшие по тем временам подлодки и три получили тяжелые повреждения. Тогда лишились жизни сразу 115 матросов и офицеров. Надо заметить, что британское адмиралтейство скрывало трагедию своего подводного флота от своей общественности 14 лет. Однако никто из англичан не подвергал сомнению необходимость адмиралтейства и флота для Британии. У американцев в 1963 году погибло на канувшем в бездну "Трешере" 129 человек. Это была первая в мире катастрофа атомной подводной лодки, через пять лет грянула вторая: "Скорпион" – 99 жертв. Однако никто не требовал лишить Америку атомного флота.

У нас первая гибель подводного атомохода случилась в апреле 1970 года – Бискайский залив, К-8... Большую часть экипажа удалось спасти. Капитан медслужбы Арсений Соловей в задымленном отсеке надел свой дыхательный аппарат на прооперированного перед пожаром старшину Юрия Ильченко. Знал, что сам погибнет от угарного газа, но отдал свою маску больному, потому что был Врачом, а не начальником медслужбы.

Потом ушли на дно океана К-219, К-278 ("Комсомолец")... На всех них беда начиналась с пожара. Свыклись с мыслью, что самое опасное для подводной лодки – это пожар. Однако смогли справиться и с катастрофой, подобной той, что случилась на "Курске". В 1981 году на траверзе острова Русский затонула взрезанная форштевнем рыбацкого рефрижератора С-178. В носовых отсеках осталось 36 человек. Рядом с затонувшей субмариной легла спасательная подводная лодка "Ленок". Впервые в мире была проведена уникальная спасательная операция: подводники выходили через торпедные аппараты и водолазы помогали перейти им под водой в шлюз спасательной подлодки. Блестяще справились сами. Старпом С-178 капитан-лейтенант Сергей Кубынин сумел вывести своих моряков через трубу торпедного аппарата. Последним вышел сам. Это был подвиг. Однако не нашлось для Сергея Кубынина Звезды Героя ни тогда, ни сейчас, хотя представление к награде было подписано боевыми адмиралами.

Помощь японцев или норвежцев не потребовалась и тогда, когда в 1983 году в Авачинской бухте затонула атомная подлодка К-429. Через торпедные аппараты вышли свыше ста человек, благодаря решительным и мужественным действиям командира корабля капитана 1-го ранга Николая Суворова и старшего на борту Героя Советского Союза капитана 1-го ранга Алексея Гусева. Такого массового исхода из затонувшей субмарины история спасательных работ ещё не знала. Прошло всего семнадцать лет, точнее, десять последних – и на флоте почти не осталось водолазов-глубоководников. Понятно почему – платить им нечем за их сверхтяжелый и опасный труд...

Гибель "Курска" – это не катастрофа, "допущенная по вине личного состава". Это не просчеты конструктора... Нельзя упрекать человека в плохом здоровье, если он скончался от того, что в темном подъезде ему врезали молотком по голове. "Курск" – это убийство. Пусть непреднамеренное, неосторожное, но убийство.

Флот начинается с берега. А берег, обустроенный из рук вон плохо, встречает усталые подлодки щедротами нищей мачехи. Любая насущная забота от бани до смены перископа – становится делом ловкости и героических усилий всего экипажа. Худосочная инфраструктура ВМФ – гавани, доки, арсеналы, и прежде всего судоремонтная база, – из пятилетки в пятилетку определялась одним и тем же программным принципом: перетерпят, перебьются, пере...

Эти слова были сказаны во времена пятилеток, когда хоть денежное довольствие моряки получали исправно. С тех пор жизнь на флоте стала неизмеримо хуже. А где она стала лучше? Что в стране, то и на флоте...

Воистину, как говорил герой Достоевского, – "сначала накорми, а потом спрашивай". У нас все наоборот. Сначала разорили, а потом спрашивают и удивляются – что это у нас за флот, который сам себя не спасает? Спасает. Но не сам себя, а государство, которому продолжает служить, несмотря ни на что. Флот чудом сохранил пока свое боевое ядро – атомные подводные ракетоносцы. Все остальные "излишества" отмерли, отпали. В том числе и спасательные службы.

Флот – живое существо, срощенное из множества людей, которые погружены в опаснейшую среду опаснейших механизмов (ракет и торпед), находящихся в опаснейшей стихии – океанских глубинах.

Биологи знают – при кислородном голодании в первую очередь гибнут наиболее высокоорганизованные структуры. То же и с флотом. После затяжного финансового голодания погибли, рассеялись, растеклись по другим ведомствам и даже странам многие "мозговые центры" ВМФ, решавшие задачи неимоверной технической и организационной сложности.

Впервые (!) за всю историю подводного флота СССР и России был объявлен траур по погибшему экипажу. Не прошло и ста лет, как нас оценили в общегосударственном масштабе. И град благодеяний просыпался на черные вдовьи платки. Уцелевшие ветераны линкора "Новороссийск", потрясенные трагедией "Курска", прислали свои пенсионерские деньги. "А то как нам сунули по пачке "Беломора", так и им..."

Нет, в этот раз все было иначе. Нет худа без добра: десять дней весь мир не отходил от телеэкранов, весь мир сострадал вдовам и матерям русских подводников. Пожертвования – искренние, от души – пошли отовсюду. Даже наши олигархи поспешили откупиться от той вины, которую каждый за собой знал. Ведь именно тех, нахапанных ими денег, спрятанных в заграничных банках, и не хватило на содержание спасательных сил Военно-морского флота.

Кажется, Россия впервые прочувствовала все величие и проклятье судьбы моряка подводного флота.

В Германии, чьи подводные лодки со времен обеих мировых войн, сотнями лежат на океаническом ложе, умели и умеют чтить своих подводников. Если офицер с эмблемами подводного флота входил в присутственное место, вставали все – даже те, кто был старше по чину, даже дамы... У нас подводника, если только не сверкает на тужурке командирский знак, отличит лишь наметанный глаз – по микроскопической лодочке на жетоне "За дальний поход". "Но моряки об этом не грустят", как поется в песне. Грустят они о другом... Да и как не печалиться, если уничтожен лучший подводный крейсер лучшего нашего флота – Северного. Как это случилось, по чьей вине, кто ответит за гибель ста восемнадцати молодых моряков? Не война ведь унесла их жизни...