Текст книги "В пограничной полосе (Повести, рассказы)"

Автор книги: Николай Черкашин

Соавторы: Виктор Пшеничников,Евгений Воеводин,Павел Ермаков,Вадим Черновецкий,Игорь Козлов,Владимир Тикыч
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

* * *

Начальник заставы по узкой, отполированной дождями и солдатскими сапогами тропинке шел к наблюдательной вышке. Сизые облака тяжелым сплошным пластом легли на небо. Где-то там, за горизонтом, бесшумно полыхали молнии.

Новиков шел и думал о нарушителе – об этом странном человеке, с которым его столкнула судьба.

Под конец Кребс не выдержал. Сухое рыдание забулькало в горле.

– Будь проклят этот мир! – истерично крикнул он. – Разве я виноват, что родился среди отщепенцев, с детства внушавших мне свой образ мышления? Младенец, попавший в волчью стаю, никогда не станет человеком. Но разве он виноват?

Размазывая по колючим щекам потоки слез, Кребс еще что-то бормотал, всхлипывал. Но потом внезапно утих, словно у него кончился завод, голова безвольно упала на грудь.

Это был какой-то короткий обморок, после которого Кребс встрепенулся и уже нормальным, но ужасно уставшим голосом произнес:

– Простите, господин капитан, я смертельно хочу спать.

…Начальник заставы поднялся на смотровую площадку.

– Признаков нарушения государственной границы не обнаружено! – доложил молодой пограничник.

Шхуна, прикованная к якорю, по-прежнему качалась у скалы. Там еще не знали, что их акция провалилась. Кребс сказал, что согласно плану она будет ждать его двое суток. Если кончится шторм, синдо^[4] должен имитировать поломку двигателя.

Новиков облокотился о перила. Неожиданно он вспомнил, как когда-то давно, еще в училище, их курс встречался с ветераном-пограничником. Старого боевого офицера кто-то спросил:

– Какие черты характера главные для офицера-пограничника?

Ветеран усмехнулся и сказал:

– Ну как обычно отвечают на этот вопрос? Сила воли, мужество… Правильно… Только я хотел бы выделить вот что – добросовестность.

Курсанты, переглядываясь, зашумели.

– Не вполне понятно? – Ветеран снова усмехнулся. – Сейчас поясню. Представьте, приходит на службу молодой офицер. Подавай ему сразу схватки с «матерым шпионом»! День идет, другой – ничего такого не происходит. И человек может сникнуть, расслабиться. Тут-то это самое – «долгожданное» – и нагрянет. Умение постоянно находиться в боевой готовности, годами поддерживать в себе чувство бдительности ради одной неожиданной секунды схватки – вот что главное для пограничника. – Ветеран немного помолчал и потом тихо добавил: – А для того, чтобы быть добросовестным в этом смысле, нужны и сила воли и мужество.

Новиков улыбнулся, посмотрел в сторону океана.

КОГДА ПОДРАСТЕТ СЫН

1

Участок границы, который охраняла застава, проходил по гребню высокой горы. Вся равнина видна с нее как на ладони. Наш склон – крутой, словно трамплин, а противоположный – длинный, пологий, и к вершине можно подъехать даже на машине. Используя это, «сопредельная сторона» – так пограничники называют соседнее государство – почти на линии границы соорудила наблюдательную вышку. В ясные солнечные дни на этой вышке, кроме солдат пограничной охраны, появлялись разведчики. Они внимательно изучали наш участок в сильную оптическую трубу. Не знаю, для чего?.. Но, видимо, были свои соображения и планы: разведчики постоянно что-то отмечали на картах, фотографировали, делали записи в блокнотах. Одним словом – работа кипела!

Тогда, чтобы хоть как-то помешать их бурной деятельности, наше командование решило с помощью вертолета установить на горе свою наблюдательную вышку – прямо нос в нос: и обзор «любопытным соседям» будет несколько испорчен, и все-таки под постоянным присмотром, может, немного стесняться будут.

Подниматься на гору тяжело, особенно зимой, когда склоны покрываются льдом. А самое главное, служба здесь требует особой бдительности и выдержки: расстояние между вышками – метров двадцать, каждое произнесенное вслух слово сразу улавливают «навостренные уши».

В то весеннее утро все было как обычно. Машина подвезла нас к подножию горы. Мы выпрыгнули из кузова, и я сразу заметил – на вершине блеснули стекла «телескопа»…

Когда впервые по узкой крутой тропе я поднимался к вышке, то где-то на полпути совсем выдохся, повалился на большой камень и пересохшими губами бормочу: «Не могу больше…»

Нас, новичков, вел тогда начальник заставы капитан Васильев. Он подошел ко мне, положил руку на плечо и спокойно так говорит: «Рядовой Сухов, поймите меня правильно… Я знаю, что вам трудно. Можно, конечно, постепенно привыкать. Но оттуда, с вершины, наблюдают за каждым вашим шагом… Что они подумают, если увидят, как вы вниз поползете? Отдохните немного, и пойдем…»

Капитан поднялся чуть выше – вся наша братия лежала пластом вдоль тропы, – стал что-то говорить другому солдату, у которого, наверно, самочувствие было не лучше. А ко мне, ловко прыгая по уступам, подлетел сержант Юра Попов – он шел впереди, а начальник заставы замыкал цепочку. Сержант был моим земляком, мы с ним успели познакомиться. Попов лег рядом, усмехнулся, шутливо ткнул меня кулаком в боки задорно сказал: «Вставай, пограничник, не позорь державу!»

С тех пор перед каждым восхождением я невольно вспоминал его слова.

Сержант Попов и на этот раз был старшим наряда. Когда машина, развернувшись, уехала, он посмотрел на вершину, нарочито громко вздохнул, потом весело подмигнул нам и привычно дал команду:

– Заряжай!..

Голос у Попова – звонкий, озорной. Вроде произносит команды четко, строго, а получается – весело.

У подошвы горы, где дорога упиралась в склон, на специальной подставке укреплен обрубок чугунной трубы. Сначала к нему неторопливо подошел рядовой Федя Басаргин – третий из состава нашего наряда. Он деловито вставил в трубу ствол автомата, вытащил из подсумка магазин, лязгнул затвором.

– Оружие заряжено!

Федя – волжанин. Говорит на «о». Парень сильный, коренастый, а ходит немного вразвалочку, как медвежонок.

Попов кивнул мне. Я подошел к трубе и проделал ту же, знакомую каждому пограничнику, манипуляцию. Или лучше сказать – совершил ритуал: теперь мы были готовы в любой момент вступить в бой.

Началось восхождение. Тропа медленно плыла перед глазами. Лед кое-где подтаял, под подошвами сапог шуршала прошлогодняя листва, хрустел песок. Солнце здорово припекало, но мы были в ватных куртках и зимних шапках, потому что там, наверху, всегда бушевал ветер. Несколько раз по пути я хватал горсть синего ноздреватого снега и бросал его за шиворот. Приятный освежающий холодок полз по спине…

Наконец мы добрались до маленькой будочки. Она пряталась за бугром у самой вершины. Здесь на всякий случай хранился небольшой запас продовольствия, стояла самодельная печурка. Когда было особенно холодно, мы по одному спускались с вышки и заходили в будочку погреться.

Передохнув немного, мы не спеша, с достоинством вышли из-за бугра.

На вышке сопредельной стороны уже стояли три солдата. Увидев нас, они загалдели, послышался резкий, гортанный смех: их сюда привезли на машине, а с нас, пока мы поднялись, сошло семь потов.

Каждый раз повторялось одно и то же, и каждый раз такая «встреча» раздражала меня: «Как им не надоест?..»

Мы поднялись на смотровую площадку. Заняли обычные посты наблюдения. Солдаты сопредельной стороны, повесив автоматы на гвоздь, о чем-то болтали, показывали на нас руками. Потом они закурили и стали соревноваться, кто дальше плюнет в сторону границы.

Прошло несколько часов. Утренний туман рассеялся, видимость была отличная.

– Надо ждать гостей, – сказал Попов.

И он не ошибся. Вскоре послышался гул мотора. Услышав его, вояки сопредельной стороны похватали свои автоматы и приняли позы, означающие, по их мнению, бдительное несение службы.

По серпантину дороги к границе приближался легковой автомобиль. Скрипнули тормоза – из кабины вышел разведчик. Мы знали его в лицо и между собой звали «активный». Он хорошо говорил по-русски, всегда приветливо улыбался и давно пытался вступить с нами в контакт. Однажды принес три ондатровые шапки, стал предлагать:

– Берите! Чего боитесь?.. Застава далеко, никто не узнает. Дембель дадут – домой красивый поедешь!

Так хотелось послать гада кое-куда подальше! Но у границы свои законы – приходится молчать, спокойно выслушивать…

Другой раз «активный» появился на вышке с картонной коробкой. В ней оказался портативный магнитофон. Никелированные ручки ярко сверкали на солнце… Провокатор, оскалившись, шумно демонстрировал свою игрушку, затем нажал на клавишу – полилась ритмическая музыка, и на ее фоне мяукающий женский голос, захлебываясь от старания, понес антисоветчину. «Активный» прокрутил пленку, и началось обычное представление.

– На, возьми! – протягивал он магнитофон. – Такую вещь нигде не достанешь! Никто не видит, никто не узнает…

Целый час старался провокатор, охрип на ветру. Наконец грязно выругался, кубарем скатился вниз, сел в машину, зло хлопнул дверцей… После того случая «активный» куда-то надолго исчез, и вот он снова появился на вершине.

– Ба! Старый знакомый! – усмехнувшись, тихо сказал Попов. – Что-то он затеял на этот раз?..

«Активный» молча поднялся на вышку. Вид у него был хмурый, озабоченный. Не глядя на нас, он приник к окулярам оптической трубы, стал рассматривать фланги нашего участка. Потом достал из планшета карту. И тут случилось непредвиденное: дунул сильный порыв ветра, и карта буквально выпорхнула у него из рук. Подхваченная вихрем, она перелетела границу и прилипла к перилам нашей вышки, прямо рядом с Поповым. Я от неожиданности оцепенел. Глаза «активного» от ужаса стали квадратными. И только сержант – нужно отдать ему должное – действовал решительно и хладнокровно. Он каким-то быстрым, я бы даже сказал – элегантным движением снял карту с перил, ловко свернул ее несколько раз и спокойно положил за пазуху. Потом облокотился на перила и стал смотреть на сопредельную сторону так, будто ничего не произошло, и только краешком рта хрипло прошептал:

– Басаргин… доложи… на заставу…

Федя мгновенно слетел вниз и побежал к будочке, где у нас был телефон.

«Активный» пришел в себя.

– Попов, отдай карту! – яростно заорал он.

– Ты смотри, даже фамилию мою знает, – усмехнулся сержант. – Не зря свой хлеб жрет.

– Карту отдай! Отдай карту! Карту!.. – выл разведчик. И вдруг умолк, снял с руки часы, протянул их и заискивающе попросил: – Попов, это золотые… Верни карту, очень тебя прошу… С меня за нее живьем шкуру сдерут. А у меня семья, дети. Детей пожалей, сержант! Будь человеком! Зачем тебе эта карта?..

Я посмотрел на Попова. Он закусил нижнюю губу. «Активный» немного помолчал, выжидая, что будет дальше. Попов стоял в той же позе.

– Ну, пеняй на себя! – зло крикнул «активный». – Не отдашь по-хорошему – силой возьмем! С трупа возьмем!

Он дал солдатам какую-то команду. Те испуганно переглянулись, потом нехотя передернули затворы, улеглись на доски смотровой площадки, направив на нас оружие.

– Минута тебе на размышление, Попов! – взвизгнул «активный». – Потом открываю огонь!

Сержант глянул на меня. Мы молча опустили флажки предохранителей автоматов и тут же услышали резкий свист. Это бы оговоренный сигнал: «спускайтесь вниз». Я посмотрел в сторону бугра – там у нас оборудован небольшой окоп, – Федя Басаргин, взяв на мушку «активного», был готов прикрыть нас.

– Медленно… спокойно… пошел! – приказал мне Попов.

– Юра, давай ты первым. У тебя карта, – забыв формальности службы, взволнованно прошептал я.

На какую-то секунду сержант задумался, потом кивнул и неторопливо пошел к лестнице.

Я не отрываясь смотрел на сопредельную сторону, готовый в любой момент дать ответную очередь. Сердце бешено стучало. Выл ветер. Гудели металлические перекладины под сапогами Попова.

«Активный» растерянно наблюдал за сержантом. Видимо, никак не мог принять роковое решение. Но вот он что-то приказал солдатам – те отрицательно закачали головами, протестующе загалдели. «Активный» бросился на них с кулаками, выхватил пистолет… Что было дальше на их вышке, не знаю: раздался условный свист – и я камнем скатился вниз, рывком добежал до бугра и, как в воду, нырнул в окоп. Я весь был в испарине, тяжело дышал. Попов склонился надо мной. На его лбу тоже висели крупные капли.

– Порядок, Сережа… – невнятно пробормотал он.

Басаргин продолжал добросовестно вести наблюдение. Не оборачиваясь к нам, он сказал:

– Приказано мне с картой спуститься в долину… Вам оставаться здесь. Скоро прибудет тревожная группа…

Я занял место Басаргина. Как они передавали друг Другу карту – не видел. Только услышал, Попов сказал Федору: «Оставь свой боекомплект…»

На сопредельной вышке теперь никого не было. Но вскоре ветер донес рев моторов – к линии границы выехали два грузовика с солдатами. По команде они развернулись в цепь.

Мы были готовы держать оборону.

– Стрелять только по моей команде. Прицельно. Одиночными, – приказал сержант.

И тут за нашими спинами раздался лязг и хрип: тревожная группа, на ходу изготовляя пулеметы, ввалилась в траншею. Ребята были в мыле… Потом они рассказывали, что никогда еще так быстро не забирались на гору. «Карабкались, как обезьяны! – смеялся старшина. – Разворотили всю тропу!» Но это было позже… А тогда мы напряженно ждали, что произойдет.

Через несколько минут в небе затарахтели наши вертолеты. Это заметно придало нам бодрости.

На сопредельной стороне прозвучала команда. Солдаты быстро попрыгали в кузова грузовиков. Машины покатились прочь от границы.

Так закончился этот инцидент.

2

Приближался летний период службы, или, как говорят пограничники, – сезон чернотропа. Начальника заставы вызвали в штаб отряда. Он вернулся чем-то сильно озабоченный и вскоре собрал нас в классе тактической подготовки, где на специальном столе лежал рельефный макет участка: горы, лощины, ручьи, даже отдельные группы камней – все было видно на нем.

– Товарищи, я должен сообщить вам важные новости… – строго и необычно сурово начал капитан. – Удалось расшифровать ту злополучную карту, которую наш наряд доставил с границы…

В классе стояла напряженная тишина.

– Выяснилось, что сопредельная сторона хочет использовать наш район для заброски разведывательно-диверсионных групп. Обратите внимание на эти ущелья… – Капитан показал их на макете. – По ним протекают речушки, которые берут свое начало на гребне хребта, то есть у самой линии границы. Значит, двигаясь вдоль русла, лазутчики могут в темноте, не теряя ориентира, выйти в наш тыл… – Начальник заставы внимательно посмотрел на нас, нервно провел ладонью по широким скулам. – Нам приказано в ночное время выставлять секреты в ущельях – блокировать их. Конечно, нагрузка возрастет… Нам обещали помочь с людьми… Почти каждый из вас станет старшим пограничного наряда – вы лучше знаете участок. Я уверен, что мы справимся с этой задачей.

Через несколько дней на заставу действительно прибыло пополнение. В казарме пришлось потеснить койки, но все равно всем места не хватило. Тогда во дворе установили большую палатку, в нее по предложению старшины перебрались «любители свежего воздуха».

Месяц мы несли службу с повышенным напряжением. Все было тихо, спокойно… Днем, как обычно, наряды поднимались на вышку. «Активный» после того случая бесследно исчез. Но другие разведчики продолжали постоянно вести наблюдение. Правда, чего-либо настораживающего в их поведении не замечалось… Солдаты заставы успокоились, а некоторые даже посмеивались над нами: вот, дескать, навели шороху, «липовую» карту вам подсунули…

Прошел второй месяц… В августе по вечерам горы стали окутываться туманом. Как мягкий ледник, он медленно сползал в долину. Момент для нарушения границы был самый подходящий. Начальник заставы решил блокировать не только ущелья, но и лощины, по которым протекали небольшие ручьи. Одна из них досталась мне и молодому солдату Грише Семушкину.

Это случилось 8 августа в 3 часа 19 минут…

3

Ночь в горах похожа на живое существо – огромное, скользкое, неповоротливое. Оно все время тяжело вздыхает, ухает, ворочается – никак не может уснуть. Правда, пограничному наряду, несущему службу, это как раз на руку: невольно находишься в постоянном напряжении, чутко, до звона в ушах, вслушиваешься в шорохи и шумы.

Позицию мы занимали отличную: я лежал у дерева на краю лощины, а Семушкин – метрах в двадцати за мной, но уже внизу – прямо у ручья, среди больших валунов.

План у нас был такой. Если я замечаю нарушителя, идущего по дну лощины, – даю условный сигнал. Затем пропускаю его так, чтобы он оказался между мной и Семушкиным. Потом, окликнув нарушителя, иду на задержание, а Семушкин прикрывает мои действия.

Как же все это произошло?.. Сейчас мне трудно восстановить в памяти детали и подробности… Отчетливо я помню только начало боя… До того момента, как вскрикнул раненый Семушкин… Правда, тогда я подумал, что его убили. А крик, который он издал, был скорее похож на всхлип – такой жалобный, детский…

Они появились внезапно. Выплыли из тумана и шли тихо, как призраки, мерно покачиваясь в одном ритме. Было в этом видении что-то нереальное, фантастическое… Но во рту у меня сразу пересохло, и зубы застучали: инстинкты действуют быстрее, чем сознание.

Их было двое…

«Вот, значит, какой расклад…» Я точно помню, что именно эта нелепая мысль промелькнула у меня в голове, и дрожь сразу исчезла. Я дернул бечевку – другой ее конец был у Семушкина – и через несколько секунд уловил ответный рывок – Гриша меня понял.

Призраки приближались. Они двигались прямо к валунам, за которыми укрывался Семушкин. И вдруг случилось непоправимое. Видимо, Гриша хотел поменять позицию: он приподнялся, камень хрустнул под его сапогом – и тут же раздался странный, чавкающий хлопок: «Чох…» И я услышал, как Семушкин всхлипнул, жалобно, как ребенок.

Потом я понял, что они стреляли на звук. Потом… Но тогда от этого всхлипа во мне что-то оборвалось. Я вскочил и хриплым, страшным голосом закричал:

– Стой! Руки вверх!

И сразу же снова раздалось: «Чох… Чох…» (Как будто в резиновых сапогах по болоту идут.) От дерева, за которым я укрывался, отскочила щепка и больно впилась мне в щеку. Теперь-то я смекнул, что означает этот «чох…». Так звучит выстрел карабина бесшумного боя.

Они были внизу, а я – наверху. Укрыться им было трудно. Вот оно – упражнение «ночные стрельбы»… Одного я уложил сразу: он вскинул руки и плюхнулся прямо в ручей. Второго решил брать живьем.

– Бросай оружие! – приказал я. (Мой голос эхом отозвался в лощине.)

«Призрак», видимо, понял, что он у меня на мушке. Лазутчик, немного помедлив, кинул свое «устройство» – металл лязгнул о камни, поднял вверх руки.

Но стоило мне выйти из-за дерева, как он каким-то кульбитом прыгнул в сторону и тут уж грянул настоящий выстрел.

Я почувствовал удар в плечо. Он опрокинул меня на землю.

«Призрак» метнулся вверх по лощине, в сторону границы. Я судорожно подтянул одной рукой автомат, уперся им в корень и дал очередь: пули хлестанули прямо перед его носом.

Нарушитель рухнул как подкошенный. Затаился… Он ждал, когда я снова встану, чтобы осмотреть свой трофей. Но я, во-первых, специально бил впереди него и, стало быть, точно знал, что он невредим, а во-вторых, при всем желании не смог бы встать. Что-то липкое, теплое текло по плечу. Левая рука не слушалась меня. Леденящая боль ползла по телу.

Схватив разгоряченным ртом несколько глотков воздуха, я крикнул:

– Лежать! Пошевелишься – убью…

Для верности я прицелился в камень, торчавший рядом с его головой, и нажал на спусковой крючок. Ударил автомат. Нарушитель дернулся, съежился…

Потом стало тихо. Кричать уже не было сил. В глазах у меня помутилось. «Неужели потеряю сознание?» – мелькнула отчаянная мысль. И сразу туман рассеялся: нарушитель лежал в той же позе… лощина… ручей…

«Вот… Надо о чем-то думать… Если почувствую, что конец, я его, гада, прищучу. Не уйдет…»

Боль в плече начала дергать, а в голове что-то затикало, будто включили взрывное устройство.

Нарушитель встрепенулся. Он, наверно, догадался, что его противник ранен.

– Лежать… – прохрипел я и, стиснув зубы, нажал на спусковой крючок. Одиночный выстрел зловеще, как кнут, хлестанул по воздуху.

«Пусть знает, что я живой… В случае чего, я его уложу… На это у меня сил хватит…»

Неожиданно совсем рядом бухнула ракета – зеленый шарик, шипя, разбрасывая горячие искры, впился в небо, осветив все вокруг жутким мерцанием.

«Семушкин!.. Жив, родной… Семушкин…»

Прошло несколько минут. И снова теперь уже красная ракета взлетела вверх.

Я представил себе: раненый Гриша, лежа на спине, слабеющими пальцами выковыривает из ячейки гильзу, чтобы дать сигнал, и уже мчится к нам на помощь тревожная группа, и выдвигаются соседние наряды…

Теперь я точно знал, что дождусь.

Сознание как бы раздвоилось: одна половина, не отрываясь, следила за нарушителем, а вторая – воспринимала все то, что происходило во мне. А там жила и нарастала боль, полыхал жар и одновременно трепетал озноб.

Гул мотора… Свет прожектора…

«Предупредить надо…» – сквозь забытье подумал я, оперся на здоровую руку и, сделав последнее усилие, чужим, визгливым голосом прокричал в ту сторону, откуда бил ослепительный голубой луч:

– Ребята… Он живой… С оружием…

Потом все закачалось, закружилось: лощина полетела вверх, а звезды оказались внизу…

4

В Москве на улице Большая Бронная есть музей пограничных войск. Когда подрос мой сын, я привел его сюда. Мы переходили от экспоната к экспонату, и я рассказывал ему о первых пограничниках, ходивших в лаптях по размокшим дозорным тропам, о сражениях с бандами басмачей, о тех, кто принял на себя внезапный удар фашистов… Я рассказывал о разных поколениях воинов границы. Все они выполнили свой долг. Каждый на своем посту…

И может быть, чуть дольше я задержался у одного из последних стендов: за толстым голубоватым стеклом лежит снаряжение ликвидированной разведывательно-диверсионной группы – карабины бесшумного боя, пистолеты, ножи…

– Папа, как звучит выстрел этого карабина? – спросил меня сын.

И я ответил:

– Представь себе, в резиновых сапогах идешь по болоту: «Чох… Чох…»

Прыжок

1

Когда на учебном пункте нас первый раз в сапогах вывели на физподготовку, я тут же вспомнил тренера. У него была своя метода: разминку мы проводили в специальных поясах, набитых дробью. Перед самым прыжком снимали их, и во всем теле мгновенно появлялось ощущение необычайной легкости, прямо-таки невесомости… А вот до сапог тренер не додумался, и я, усмехнувшись про себя, решил обязательно ему об этом написать.

Сержант, который проводил с нами занятия, дал команду:

– Бегом марш!

Мы побежали вокруг спортплощадки. Сразу же некоторые солдаты захромали.

– Стой! – громко крикнул сержант. – Снять сапоги!

Он стал ходить вдоль строя и каждому показывал, как правильно наматывать портянки, чтобы они не гробили ноги во время бега.

– Для пограничника это одна из самых важных наук… – поучал сержант.

– А я слыхал, что когда за шпионом бегут, то сапоги скидывают? – серьезно спросил белобрысый паренек, у которого на пятках уже появились мозоли.

– Это вот такие, как вы, умельцы, и «скидывают», – в тон ему ответил сержант, и все засмеялись.

Когда подошла моя очередь, сержант окинул меня взглядом с ног до головы и строго спросил:

– А вы почему не разуваетесь?

– У меня все в порядке, – дружелюбно ответил я.

Это было действительно так… В тот день, когда меня провожали в армию, мама устроила вечеринку для «друзей и подруг». В самый разгар веселья раздался звонок – на пороге стоял тренер. После того рокового прыжка я не видел его полгода. Этот приход был для меня неожиданностью.

– Ну-ка, дыхни! – зло сказал тренер.

Я с детства привык ему подчиняться, поэтому не задумываясь исполнил приказ. Хотя сейчас эта проверка не имела никакого смысла.

Убедившись, что от меня не пахнет вином, тренер обрадовался, но ничего об этом не сказал.

– Я тебе подарок принес… – Он развернул сверток и протянул два куска белой байки.

– Что это? – изумился я.

– Портянки. Сейчас буду тебя учить. Береги ноги. Особенно толчковую.

– Зачем?

– Я знаю – зачем! – опять почти враждебно крикнул он. – Садись!

Через пятнадцать минут я уже мастерски пеленал ступни…

Сержант опять оглядел меня с ног до головы.

– Вообще-то я за вами наблюдал… – неуверенно сказал он. – Бежали вы легко. Только… как-то разболтанно, шаляй-валяй…

Я не знал, что отвечать. Видимо, физиономия у меня была довольно растерянная и жалкая, потому что сержант тотчас, чтобы меня успокоить, ободряюще сказал:

– Ну ничего! Спорт из вас сделает человека! – И, уже обращаясь ко всем, энергично дал команду: – Становись!

Наш строй значительно веселее трусил по кругу. На ходу я все время думал над словами сержанта: «Как же так? Почему он так сказал?.. Конечно, фигура у меня своеобразная, но достаточно атлетическая… По крайней мере я всегда так считал. Почему же он?..»

Я пытался проанализировать свои действия – и сразу же понял. Для прыгуна в высоту очень важно, чтобы работали только те мышцы, которые несут нагрузку. Остальные должны быть расслабленными. Это не так просто. Этому долго учат. Теперь, конечно, во врем бега я расслабляюсь «автоматически». Видимо, с точки зрения армейской физкультуры это считается разгильдяйством… Вот, значит, как!

Мне стало немного обидно за свое искусство, и я решил при случае проучить сержанта.

После разминки он дал команду начать прыжки через коня. И тут я показал класс. Медленно разбежавшись, даже не касаясь руками снаряда, я поднялся воздух, как самолет с вертикальным взлетом, а затем приземлился метрах в пяти от коня.

Сержант, открыв рот, изумленно смотрел на меня. Солдаты тоже притихли. Для них то, что сейчас они увидели, было явлением непонятным, прямо-таки космическим. Я скромно стоял на земле и наслаждался эффектом.

– Вы что… спортсмен? – проглотив воздух, наконец спросил сержант.

– Да… – спокойно ответил я.

– Какой вид?

– Прыжки в высоту.

– И разряд имеете?

– Мастер спорта…

– Вот это да! – Сержант немного помолчал и наконец, снова войдя в свою роль, строго сказал: – Почему значок не носите?

Этого я не ожидал. Значок лежал у меня в вещмешке. Я взял его из дома просто так, на память… Но сержант ждал ответа.

– Он у меня на парадной тужурке.

– Это правильно. – Мой первый командир одобрительно кивнул головой и еще раз повторил: – Это правильно…

2

Я люблю прыгать в высоту. И люблю смотреть, как прыгают другие. Конечно, если прыгают красиво. Когда я вижу спортсмена, перелетающего через планку, у меня что-то екает в груди, толчковая нога сама топает по земле, и я невольно кричу: «Опа!» В это время я переживаю все чувства прыгуна, поэтому получаю от соревнований тройную радость: и когда прыгаю сам, и когда сижу на скамеечке – отдыхаю перед очередной попыткой, и когда уже «схожу», становлюсь зрителем и наблюдаю со стороны, как другие перелетают через планку, до которой мне еще далеко… Или лучше сказать: высоко…

В четвертом классе я понял, что могу хорошо прыгать. Тогда в нашей школе преподаватель физкультуры решил провести соревнования, и я босиком взял «метр двадцать пять» каким-то неведомым науке способом.

– Молодец, Кузнечиков! Здорово прыгаешь! – похвалил меня учитель.

Все вокруг засмеялись, и я тоже смеялся, потому что это была добрая шутка.

Однажды зимой к нам в школу приехала комиссия из Института физкультуры. Заставили весь спортивный зал приборами и начали нас измерять. Что мы только не делали! Потеха! Крутили руками педали устройства, похожего на велосипед. Брали какой-то наконечник и колотили им по медному листу – кто больше за минуту настучит. Включали по сигналу рычажок – так проверяли скорость реакции… И все приборы, приборы, датчики… На одном тренажере пристегивали тонюсенький проводок к правой ноге и просили сделать мах, как можно выше. Очередь дошла до меня. Я махнул ногой – проводок порвался. Девушка, которая командовала этой «машиной», позвала дяденьку. Они привязали мне другой проводок – я снова махнул. Проводок уже не порвался. Девушка глянула на шкалу, по которой бегала стрелочка. «Ого-го!» – восторженно сказала она. Дяденька посмотрел на меня оценивающим взглядом и буркнул: «Тяжеловат! Но запиши его на всякий случай». И меня записали…

Так я попал в экспериментальную детскую спортивную школу, куда отбирали ребят по «объективным параметрам».

Для меня наступили счастливые дни. Сразу после занятий я ехал в нашу стеклянную коробку, под которой прятался настоящий маленький стадион. Мальчишки с соседних улиц, приплюснув носы к толстому стеклу, с завистью смотрели, как мы выбегали на манеж: гордые, веселые, сильные… Мимо нас проходили люди, проезжали трамваи и машины… Мели снега, образуя возле стеклянных стен огромные сугробы… А мы играли в лето. Мы готовились к нему.

Как я любил все здесь! Запах пластика, огромные поролоновые кубы, которые подкладывались под планку, наши стоечки, нашу полосатую планку… Когда после тренировки мы всей группой заваливались на эти кубы отдыхать, как на большую тахту, все посмеивались над нами: «Лежбище попрыгунчиков!»

Тренировки, нагрузки… Все мы начали с маленькой высоты. Прямо игрушечной! Отрабатывали технику. Роль каждого элемента. Знаете, оказывается, как это сложно… Тренер всегда говорил: «Наш спорт, ребята, – модель жизни! В ней всегда очень трудно подняться на новую высоту…»

А мне в прыжках в высоту больше всего нравится зримое единоборство с преградой. Ты – и она. Она – и ты… Бегун борется со временем. Конечно, он его чувствует. Но он рвет грудью тонкий луч фотофиниша и, задыхаясь, хриплым голосом спрашивает: «Сколько?» Метатель посылает снаряд. Это борьба мгновений. Всю свою силу и умение он вложил в один импульс. И все… Теперь уже ничего не изменишь, ничего не вернешь и ничего не поправишь. Тебе остается только с надеждой следить глазами за копьем, молотом или ядром… Что принесет тебе этот порыв? Все ли было верно?.. В жизни так тоже бывает…

А наш барьер – видимый. Вот он перед тобой: твой враг и твоя мечта, твоя надежда и твоя боль – высота! Ты собираешься преодолеть ее! Говорят – взять! «Взять высоту!» Именно взять, как крепость!.. И ты все время находишься в борьбе: и когда разбегаешься, и когда делаешь толчок, и когда бережно обвиваешь планку своим телом, боясь прикоснуться к ней, как к лезвию сабли… До конца не ясен тебе исход. Ведь в последний момент одним неверным движением можно все испортить…

В жизни так бывает гораздо чаще. Иногда только в конце ее человек понимает: покорил он свою высоту или нет…

Вы видели когда-нибудь, как прыгает классный спортсмен, как борется он с рекордной высотой? Стадион замирает, а человек долго ходит, успокаивает себя, затем стоит перед преградой, топает ногой, потряхивает руками – снимает нервное напряжение с мышц. И все следят за ним… Наконец он решается, зло смотрит на планку, разбегается и… Стадион взрывается в едином вопле радости, или вздох разочарования легким ветерком пролетает над полем.