355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Черкашин » В пограничной полосе (Повести, рассказы) » Текст книги (страница 16)
В пограничной полосе (Повести, рассказы)
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 17:19

Текст книги "В пограничной полосе (Повести, рассказы)"


Автор книги: Николай Черкашин


Соавторы: Виктор Пшеничников,Евгений Воеводин,Павел Ермаков,Вадим Черновецкий,Игорь Козлов,Владимир Тикыч

Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Боев бегло, перескакивая через предложения, пробежал глазами густую вязь строк: «…стало возможным, благодаря недостаточному контролю со стороны начальника заставы…», «…отсутствие должного контроля и инструктажа…», «…грубое нарушение правил парковки машин…»

Боев возвратил рапорт. Дальнейшее можно было и не читать: ясно, что львиную долю вины Кулик перекладывал на плечи начальника заставы. Бог с ним, это дело его совести! Боев переживет, его не убудет ни от какого искажения истины или навета, ни от какого загиба в сторону. А чувства… Что ж, на то они и чувства, чтобы помогать человеку видеть окружающее во всей его сложности, во всех противоречиях, и всегда надеяться на торжество единственно могучей, единственно неодолимой силы – силы правды и справедливости.

Не рапорт занимал сейчас Боева, не смещенные в нем акценты и не мимолетная, хотя и горячая обида на Кулика. Всегда, во всех случаях, в любых обстоятельствах он привык, как истинный хозяин добротного дома, заботиться о том, во что целиком, без остатка вложил свое сердце, всего себя. Таким домом, как бы это ни звучало напыщенно, была для него застава, и Боев мог, точно так же, как у себя дома, или радоваться гостю, или воспринимать его присутствие под своей крышей как должное. Кулика он терпел – не столько по долгу службы, сколько из-за… корысти. Он связывал с приездом Кулика вполне определенные надежды, ждал от него главного – конкретной помощи. «Матерый» пограничник (даром, что ли, столько лет без срывов командовал именной заставой!), тонкий, как ему не раз говорили, практик, Боев как никто другой знал, что нынешняя граница немыслима без использования современных технических средств, что пора керосиновых фонарей и развешанных по кустам нитей с привязанными к ним пустыми консервными банками – всего того, что когда-то применялось в охране границы, – эта пора давным-давно миновала, невозвратимо ушла, как в свой срок миновала пора дилижансов и пароходных плиц, томной вуали и хрипло шипящих патефонов, чуть ли не целый век назад бывших в таком ходу…

От Кулика ему нужно было совсем немного – новое купольное стекло взамен разбитого.

– Боюсь, что на складе такого стекла сейчас нет, – неопределенно высказался Кулик. – А может, где-нибудь и завалялось. Приеду – посмотрю. Хотя нет… Точно, на прошлой неделе одно отдали на стык – кажется, последнее. Так что надо будет запрашивать округ, давать заявку. Придется ждать…

Хитрил Кулик, словно испытывал терпение Боева. По глазам было видно, что есть у него стекло, и наверняка не одно, да «солил» добро Кулик, не спешил обнадеживать начальника заставы.

«Ну что, мне опять жаловаться командиру? Ведь снова будет волынить, как с трактором. И что за человек?.. – с тоской подумал Боев. – Прежний начальник отряда знал цену Кулику, а как отнесется Ковалев? Еще подумает: Боев свою печаль на чужие плечи перекладывает! Всякое может быть…»

Боев приник к аппарату связи, распорядился:

– Дежурный! Машину майора Кулика – на выезд!

Видимо, все-таки опасаясь произвести на Боева нежелательное впечатление своим скоротечным визитом, начальник автотракторной службы мимоходом заметил:

– Может, если попросить, временно даст аэропорт? Выручат, что они, не поймут? Но для этого, естественно, надо ехать в город самому. Хотя… что аэропорт? Если нет ни знакомых, ни связей, то нечего туда и соваться. У них своя организация, свои проблемы.

Запасной вариант, с аэропортом, Боев и без того держал в голове, заранее обдумал, как лучше его осуществить. Так что спешно убывавший – Боев давал другое определение: сбегавший – в отряд Кулик мог об этом и не говорить.

5

В субботний день, едва рассвело, сквозь тучи пробилось солнце. Боев воспринял это перед отъездом в город как добрый знак, и всю дорогу до города – несколько десятков километров – у него было отличное настроение. Ничуть не переменилось оно, даже когда миновали дачные коттеджи окраин и втянулись на магистраль. Поток попутных и встречных машин заметно увеличился.

Пока ехали по Ленинскому проспекту, Боев удивлялся необычному скоплению людей на самой магистрали и прилегавших к ней улицах. Насколько позволяла видимость, всюду – и вдоль трамвайных путей, и напротив фирменного магазина «Океан», и неподалеку от эстакады через Преголю – толпился народ.

«Праздник, что ли? – удивлялся Боев, в уединении заставы отвыкший от такого скопления гражданских людей.

Потом на глаза ему попался лозунг с надписью: «Калининградцы! Все на субботник по очистке снега!» – и Боев улыбнулся своей недогадливости.

Небывалый, за многие годы впервые прошедший обильный снегопад начисто скрыл мостовые, завалил трамвайные пути, сделал коротенькими, торчащими из сугробов, будто сказочные, газетные киоски, и если бы не грейдеры, освободившие путь, Боеву вряд ли бы удалось пробиться с машиной.

Он наудачу выбрал из множества других массивное здание с темным цоколем, приказал шоферу остановиться. Шарапов по привычке лихача проскочил подъезд и, как нарочно, словно подгадывал, остановился напротив стайки девушек с новенькими, поблескивавшими на солнце алюминиевыми лопатами.

– Девчата, это за нами! – объявила та, что стояла ближе к майору, и немедленно скомандовала остальным: – Пошевеливайся, девчата, залезай!

Боев засмеялся – настолько озорной показалась ему девушка в коротенькой кроличьей шубке и синей вязаной шапочке с козырьком.

– Прокатите, а, товарищ майор! С ветерком…

– Рад, девчата, был бы, да всем места не хватит, – стараясь попасть в тон, ответил Боев и развел руками: мол, уж не обессудьте.

Его обступили, разом, наперебой заговорили:

– А мы не гордые, покатаемся по очереди, до вечера еще долго, успеем.

Не зная, на ком остановить взгляд, Боев поневоле обратился к девушке в приметной шубке:

– Скажите, как мне лучше проехать к АтлантНИРО? Ни разу, понимаете, не бывал.

Девушка прикусила язычок, таинственно подмигнула подругам.

– Ага! Значит вам нужен Атлантический институт рыбного хозяйства и океанографии? Это, знаете ли, сложно. На аналогичный вопрос сестрицы Аленушки о братце Иванушке, если вы помните эту сказочку, молочная речка с кисельными берегами ответила: «Сначала сдвинь в сторону камень, который мешает течь молоку, тогда скажу». Позвольте вручить вам, товарищ майор, универсальный инструмент под названием лопата. – Она дурашливо, с полупоклоном, словно маршальский жезл, протянула Боеву толстый березовый черенок, довольно грубо посаженный на скребок. – Сначала сдвиньте в сторону во-он ту горку снега, а тогда и скажу, как вам отыскать ваше загадочное НИРО.

– Ей-богу, девчата, всей бы душой, да некогда, – смущенно отнекивался Боев, со значением поглядывая на весело ухмылявшуюся физиономию Шарапова, как бы говоря водителю: «Ну, Шарапов, удружил, нашел молоденького, чтобы заигрывать…»

– Тогда… – призадумалась девушка в кроличьей, явно коротковатой шубке. – Тогда товарищу майору придется искать других провожатых или добираться самостоятельно. Поплута-а-аете…

Майору уже стала надоедать эта затянувшаяся игра, он в растерянности оглянулся. Ну что ты будешь делать: ведь не подчиненный, как солдату приказ не отдашь… Хорошо, что на помощь пришла другая девушка, ненамного старше остальных, но выглядевшая гораздо степенней, серьезней своих подруг. Прежде она держалась в отдалении, и потому Боев ее не заметил.

– Хватит, Оксана! Может, человеку действительно некогда, надо же понимать. – Она повернулась к Боеву. – АтлантНИРО, товарищ майор, рядом, надо только переехать через дорогу. Да-да, вон то здание. Вы уж извините девчат за шутку.

– Ну, пустяки, чего там, – и сам смутился Боев, вновь с загадочным значением посмотрев через стекло дверцы на Шарапова.

– Спасибо вам от души, девушка, не знаю, как вас звать. Будьте здоровы.

Он торопливо, уже не воспользовавшись машиной, стал пересекать улицу.

– А то бы помогли, побросали бы снежок! – не удержавшись, крикнула напоследок Оксана. – Он легкий.

На ходу обернувшись, Боев издалека уже ответил:

– Как-нибудь в другой раз! У самого на заставе этого добра – кидай, не перекидаешь…

В вестибюле института вахтерша поднялась навстречу Боеву, молча подождала, пока не подойдет.

– Мне бы кого-нибудь из руководства или из парткома, – объяснил ей Боев.

– А фамилия-то как, кто нужен?

– Не знаю. Я здесь первый раз. Кого-нибудь.

Мимо них, заталкивая бумаги в кожаный «дипломат», прошел чем-то озабоченный сутуловатый человек в замшевой коричневой курточке. Вахтерша напевно, не по-здешнему, окликнула его:

– Виктор Николаевич, тут к вам военный. Последнее слово у нее получилось На «аи»: «военнай».

Чем-то Боев пришелся ей по душе – она приникла ближе к майору, доверительно зашептала на ухо:

– Это у них почти что как самый главный. Ух, дока. А умна-ай…

Мужчина наконец справился с ворохом бумаг, щелкнул никелированными замками «дипломата». Особенно заметная без очков близорукость заставила его подойти к майору почти вплотную. Он учтиво спросил:

– Простите, чем обязан?

Не привыкший к такому обращению, Боев не сразу нашел что сказать. Похоже, мужчина понял это, мгновенно поправился, подкупающе улыбнулся, словно они были знакомы много-много лет:

– Что у вас? Не стесняйтесь, выкладывайте.

– Понимаете… – неуверенно начал Боев, – я к вам с большой просьбой.

– Лично ко мне?

Боев откровенно признался:

– Не знаю. Может, и к вам. В общем, мы с солдатами – а я начальник заставы – недавно смотрели по телевизору передачу о вашем институте. Очень интересно, солдатам понравилось. Ну они и просили меня…

– Вероятно, вы хотите, чтобы кто-нибудь из наших товарищей, ученых, выступил перед пограничниками? – пришел на помощь Виктор Николаевич.

– Совершенно верно. Если можно, конечно. – Боев зачем-то тронул, проверяя, ладно ли сидит, увенчанную кокардой фуражку, надетую специально по случаю выезда в город.

– Отчего же нельзя? Правда, сейчас… в институте почти никого не осталось. Все на расчистке снега. Сами видите, что творится на улицах.

– У нас тоже все дороги, все тропы снегом забило, будь он неладен, – с готовностью подхватил Боев. – Сколько служу, а такого не припомню.

Вдвоем они какое-то время посетовали на поломавшую все планы непогоду, доставившую столько хлопот, потом в унисон, с легко угадываемой в обоих любовью поругали свирепый балтийский ветер, нагнавший стужу, затем обменялись еще десятком ни к чему не обязывающих фраз о прогнозах на лето, щедро сдабривая собственные высказывания улыбками и юмором. Но мало-помалу тема исчерпала себя, и Виктор Николаевич озабоченно вернулся к исходной точке – высказанной Боевым просьбе.

– Так… – принялся он вычислять. – Во вторник у нас ученый совет. Среда и четверг отпадают: в эти дни я читаю курс. А вот пятница, кажется, ничем не занята. Да, пятница у меня пока свободна. – Он поднял глаза на Боева. – Вот разве что через неделю попробуем? Могли бы вы позвонить мне дней этак через пять-семь? Этот срок вас устраивает?

– Вполне, очень даже устраивает! – поспешно согласился Боев. – Я сейчас как раз направляюсь в политотдел – в городе-то я по делам службы, а к вам заехал, так сказать, по собственной инициативе, попутно. Так что предупрежу заранее начальство, что с вами вопрос согласован. А если нужно какое-нибудь отношение, заявка…

– Нет-нет, что вы, какая заявка! – Виктор Николаевич даже замахал руками. – Считайте, мы твердо договорились. Я же понимаю, что такое служба. Ведь солдаты, образно говоря, это наши сыны…

– Я рад, что вы о них… так. – Боев с удовольствием пожал ученому руку. – Значит, до пятницы. Машину за вами вышлем.

Виктор Николаевич церемонно, совсем как в фильмах о старом времени, поклонился:

– До встречи. Всего хорошего!

С самым приятным ощущением Боев вышел на улицу. Знакомых девчат уже не было – наверно, их увезли на каком-нибудь транспорте. Боев отыскал у бровки скрытый деревьями «газик», влез на дерматиновое сиденье и, не глядя на воплощение самой невинности – Шарапова, коротко обронил:

– В отряд!

Но в отряд они тоже попали не сразу. Пьянящая скорость движения, которую Боев особенно любил, только что испытанная удача в АтлантНИРО, даже незначительный, пустяковый эпизод с девчатами – все это размагнитило майора, настроило на лирический лад.

– Знаете что, Шарапов, заедемте-ка на минуту в Музей янтаря!

Свернув с главной городской магистрали – Ленинского проспекта – на менее оживленную улицу Черняховского, шофер прибавил было газу, но Боев пригрозил ему пальцем: не зарывайся! Машина мчалась к Литовскому валу, делая порядочный крюк, чтобы в конце концов оказаться у округлого входа-башни в Музей янтаря. Шофер, хитрая бестия, знал, что еще с давних пор майор любил эти форты средневековой крепости, где теперь располагался уникальный Музей янтаря. Знал и радовался предоставившейся возможности загладить свою вину за девчат, за неловкое положение, в котором из-за него оказался майор.

Они уже миновали больше половины пути, когда Шарапов услышал неожиданное:

– Отставить музей, Шарапов!

Не сразу разобравшись в приказе, Шарапов мгновенно, как и большинство водителей в переменчивой ситуации, исполнил механический маневр: вовсе застопорил машину, жестко осадил ее чуть ли не посреди дороги.

– Чего остановился, Шарапов? На пень наехал?

Сзади нетерпеливо сигналили, требовали поскорее освободить путь.

– Поворачивай-ка на Московский проспект. Успеется еще с музеем, не горит. Давай сначала к школе милиции. А потом в отряд. Понял, нет? Вот так.

Услыша знакомое майорское присловье: «Понял, нет? Вот так» – служившее для солдат верной приметой хорошего настроения начальника заставы, Шарапов весело откликнулся:

– Есть, на Московский, к школе милиции! – на что Боев только головой покачал: не водитель, а прямо рулевой на мостике боевого корабля…

– Да смотри мне, больше не джигитуй, с машины ссажу, – пообещал нестрого.

В школе милиции царила тишина. Либо курсантов тоже вместе с гражданским населением направили на ликвидацию последствий стихии, либо в аудиториях шли занятия. Боев миновал вежливо козырнувшего ему дежурного, направился к двери с табличкой: «Начальник курса», выделявшейся среди остальных, коротко постучал.

– Входите, открыто! – донеслось из-за двери. Едва только Боев переступил порог, комнату наполнил радостный бас начальника курса:

– Здравия желаю, товарищ майор! Вот уж не ожидал, так не ожидал…

– Здравствуй, Николай! – Боев нарочито нахмурился, и сразу же к переносью сбежались морщины.

Что ты Трофимов – помню, а вот отчество твое, извини, брат, забыл. Долго помнил, а после запамятовал.

Прикидывался Боев, работал, как он сам говорил, «под простака». Он помнил не только отчество Трофимова, мог даже перечислить по памяти имена всех пяти его братьев, однако сейчас, намеренно изображая забывчивого, сверх меры хмурился: казалось, что это придаст ему вес, самому его виду прибавит внушительности и уж непременно в лучшую сторону отразится на предстоящем разговоре.

– Егорович. Николай Егорович, – смущенно подсказал гостю хозяин кабинета.

– Ну, тогда здравствуй, Николай Егорович. – Боев пожал руку старшему лейтенанту в новенькой, ювелирно подогнанной по фигуре милицейской форме. – Как видишь, решил по старой памяти навестить, узнать, какие твои успехи. Давненько не виделись, а? Сколько уж лет прошло – ай-я-яй!

Старший лейтенант по-прежнему стоял перед майором навытяжку, словно все еще ощущал себя тем солдатом-пограничником, подчиненным Боева, которым был несколько лет назад. Щеки у него порозовели, и весь он как бы светился изнутри, даже на расстоянии излучал тепло.

– Так точно, товарищ майор, давно не виделись.

– А все времени не хватает, – посетовал Боев. – То молодое пополнение, то обстановка, то еще всякие дела. Сплошной круговорот в природе. Да…

– Ума не приложу, товарищ майор: какими судьбами? Неужели просто заехали по пути! Или все же по делу? Ведь знаю – по пустякам разъезжать не станете. Недосуг.

– Да ты погоди о деле… – Майор расстегнул тесно обтянувшую тело шинель, откинул длинную полу, полез в карман за сигаретами. – Курить-то здесь можно?

– Курите, курите, – поспешно закивал Трофимов, извлек откуда-то из-под батареи тяжелую металлическую штуковину в замысловатых завитках, оказавшуюся пепельницей. – Сам-то я не курю. Не привык.

– И правильно делаешь, – одобрительно, кивнул Боев. – Табак – здоровью враг. Одна капля никотина, знающие люди говорят, намертво валит лошадь. А я вот, как видишь, все еще скачу. – Боев затянулся дымом, хрипловато рассмеялся своей шутке. – Ну, давай по порядку выкладывай, чем живешь-дышишь? Наград небось наполучал – видимо-невидимо.

– Да какие там награды? – отмахнулся Трофимов. – Ими оперативных работников награждают, а тут…

Боев заинтересованно спросил:

– Сам-то хоть как живешь?

Трофимов шевельнул на столе горку каких-то тетрадей, смущенно улыбнулся:

– Жаловаться грешно. Живу хорошо. Со службой тоже все в порядке. Учим вот помаленьку курсантов, товарищ майор, смену готовим.

– Зови ты меня, Трофимов, Василием Ивановичем. А то заладил: «товарищ майор» да «товарищ майор»! Здесь тебе не застава, да и ты не мой солдат уж теперь.

– Так ведь привык, товарищ майор. Здесь почти все то же, что в армии: и форма, и звания, и дисциплина…

Трофимов говорил и видел – отчетливо видел, потому что Боев сидел напротив окна, был весь на свету, – как постарел бывший его начальник заставы, которого он в свой срок службы видел в непрерывном движении, бесконечных делах и заботах. Замечал Трофимов и тяжело набрякшие, с болезненной подволокой, мешки под глазами майора, и задубевшую, в крупных порах кожу лица, его как бы укрупнившийся нос на фоне глубоко залегших морщин. И острая жалость – та жалость, которая у людей со слабыми нервами вышибает слезу, – охватила Трофимова, чувствительно резанула по сердцу. Надо было что-то сказать хорошее этому немолодому уже офицеру, которого, как теперь с особой силой понял Трофимов, он и спустя годы по-своему любил, о котором не раз в трудную минуту вспоминал с молчаливой благодарностью и признанием. Да только как скажешь? Ведь сразу поймет, догадается, хотя и виду не подаст, какое слово произносилось само по себе, а какое – ему в утешение. И где оно, то самое хорошее, самое верное слово, которое помогло бы шире развернуться плечам, сумело бы вернуть нездоровым глазам майора утраченный ими былой блеск? Нет, упорно ускользали слова, как это часто бывает, не находились в нужный момент. Витали неуловимыми обрывками в смятенном сознании Трофимова, щемили сердце ненужной жалостью, а на язык не шли. И тогда Трофимов с грустью, торопясь не столько заполнить возникшую в разговоре паузу, сколько скрыть от майора теперешнее свое состояние, вздохнул:

– Это верно, здесь не застава. Там было одно, а здесь – все совершенно по-другому…

– Жалеешь, что не остался у нас?

Трофимов замялся.

– Да как вам сказать… Иногда жалею. Иногда не очень. А помнится очень многое…

– Ну, добро! – решительно, чтобы тоже не удариться в сантименты, закрыл опасную тему Боев. Сбил с сигареты нагоревший столбик пепла, повертел вправо-влево необычную пепельницу, разглядывая с интересом ее крученые, в черноту, завитки. Сказал без всякого перехода, снова умышленно щурясь, будто от попавшего в глаза дыма: – Помощь мне твоя во как нужна, Трофимов. Потому и приехал, уж не обессудь.

И без того собранный, стройный, Трофимов вытянулся еще больше, весь обратился в слух.

– У тебя связи в городском аэропорту есть?

Трофимов кивнул: найдутся, хотя на самом деле никаких «связей» у него и в помине не было, а говоря так, он поневоле кривил душой и преждевременно обнадеживал майора. Просто Трофимов знал, что ради Боева установит «связь» хоть в преисподней с чертом, хоть на небесах с самим господом богом – таким Боев был человеком, которому нельзя было ни в чем отказать.

– Понимаешь, дело какое… – Боев помедлил, пытливо глядя старшему лейтенанту в глаза. – Солдатик у меня прожектор расшиб, снес купольное стекло, ну и зеркало тоже слегка зацепило.

– Молодой? – участливо спросил Трофимов, морщась, как от зубной боли.

– То-то и оно, что молодой, из последнего пополнения. И дома, кроме него, трое сестренок-школьниц да еще мать-одиночка. Вот ведь какая оказия…

Трофимов снова задал вопрос:

– Как же это его угораздило? Случайно? И лира тоже полетела? Или цела?

– Да лире-то что сделается? Она железная… А тут – сам знаешь, стекло. Такое попробуй достать. А на аэродроме есть. Ты, Егорыч, – доверительно проговорил Боев, – узнай хорошенько, могут они дать, хоть на время? Взаимообразно, а? Я ведь, в случае чего, и деньги им могу заплатить, как за новое, сколько бы оно там ни стоило…

Веский аргумент, который привел Боев, упомянув про деньги, заставил Трофимова насторожиться: чересчур просительной показалась ему интонация Боева; прежде таких нот в голосе майора Трофимов ни разу не слышал. И ему второй раз за встречу вспомнилось, что Боев и действительно далеко уже не молод.

– А что же отряд? – с болью воскликнул Трофимов, переживая не меньше Боева.

– Отряд выслал замену, – не моргнув глазом, объяснил Боев. – Сразу же отправил, как случилось. Да ты понимаешь, какая штука… Новое-то начали устанавливать, а оно выскользнуло – и вдребезги. На куски. Молодежь, сам понимаешь, слабая, не то что ваш призыв, – сам не зная для чего, польстил Трофимову.

Боев огорченно вздохнул, едва не сунул сигарету обратным, зажженным концом в рот. Посвящать кого бы то ни было, в том числе и Трофимова, в тонкости своих взаимоотношений с Куликом Боев счел лишним: дело тут, можно сказать, семейное, где постороннему присутствовать – ни к чему.

– Конечно, отряд и еще обеспечит стеклом, – убежденно проговорил Боев, на какой-то миг поверив и сам в сочиненную с ходу историю. – Только не сразу, понятно: надо запрашивать округ, чтобы выделили. А мне сейчас закрывать границу надо, сегодня. Вот потому и пришел к тебе, Трофимов Николай свет Егорович. – Боев улыбнулся. – Знаю: братьям своим, пограничникам, не откажешь. Все бросишь, а поможешь, я так полагаю, – добавил, уверенный, что хитрый его прием Трофимов не разгадает.

Некоторое время он молча любовался бывшим своим воспитанником, и глаза его при этом подернулись столь знакомой Трофимову, какой-то почти родственной теплотой, отмякли.

– Фуражку-то свою все хранишь?

– А как же! – Трофимов отпер расписанный под дерево маленький сейф, извлек из него пограничную фуражку с изумрудно-зеленым верхом, бережно провел ладонью по ворсистой ткани. – Всегда тут. Берегу. О службе напоминает. На День пограничника двадцать восьмого мая надену, покрасуюсь и опять спрячу, итак каждый год. Ни разу не забыл!

– То-то. – Довольный Боев придавил сигарету в пепельнице, размял ее тугим твердым пальцем и встал. – Ну, пожалуй, поеду. Пора. Так позвонишь?

– Непременно позвоню, товарищ майор. – Трофимов тоже поднялся.

– Я на тебя крепко надеюсь и очень рассчитываю, – на всякий случай подмаслил обычно скупой на похвалы Боев и, довольный удачно завершенным деловым разговором, тем, что не ошибся в своем питомце, принялся застегивать шинель.

Трофимов проводил его до двери. Наконец, уже у порога, тихо спросил:

– Гай-то еще жив? Бегает?

– Гай-то? А что ему сделается? Постарел, правда. Но пока служит. Хороший пес, ничего не скажешь. Еще бы парочку таких, и можно спать спокойно. – Боев уже взялся за никелированную скобу, намереваясь покинуть кабинет, но в последний момент что-то удержало его у двери. Он повернулся к Трофимову. – Ты бы приехал как-нибудь, посмотрел на заставу, на своего Гая. Мы бы тебе встречу с личным составом организовали. А, Николай?

Трофимов сглотнул набежавшую слюну, отвел глаза, начал сосредоточенно рассматривать крытую зеленой масляной краской стену, словно там таилось бог весть что интересное. Сказал так же тихо, с усилием, но как твердо решенное:

– Нет, товарищ майор, не поеду. Боюсь я возвращаться к старым местам: ничего, кроме тоски, потом не остается. И на заставу… не смогу. Зачем? Бередить душу? Гаю тоже мой приезд ни к чему: сколько у него хозяев после меня перебывало? Да он, пожалуй, меня и забыл: время-то летит…

– Ну как знаешь. – Боев кашлянул в кулак. – Может, ты и прав. Так и тебе, и Гаю будет спокойней. А если когда и надумаешь – приезжай. Всегда будем рады.

* * *

Гая привезла на такси женщина лет тридцати. Охранявший заставу часовой в первую минуту удивленно, не зная, что делать, рассматривал сквозь проволочный узор калитки огромную палевую овчарку, которую хозяйка держала на поводке. Пес то и дело перебирал лапами, но выглядел вполне миролюбиво. И все равно часовой предусмотрительно держался от калитки подальше: зверь есть зверь, никто не знает, что у него на уме.

– Мне бы увидеть вашего командира, – попросила женщина часового.

Солдат нажал кнопку вызова дежурного по заставе, и когда тот вскоре прибежал, кивком указал ему на владелицу восточноевропейской овчарки:

– Начальника спрашивает. Зачем – не говорит. Просит лично его.

Боев вышел к незнакомой женщине минут через пятнадцать, извинился за непредвиденную задержку: освободиться раньше не позволяла служба.

– Ничего-ничего, – сдерживая дрожь в голосе, певуче ответила женщина. – Я понимаю.

Собака потянулась к Боеву крупной мордой цвета обожженной головни, сунулась мокрым носом в ладонь

– Фу, сидеть, – скомандовала хозяйка, и пес мгновенно сел. На груди звякнули медали.

– Как зовут собаку? – спросил Боев, не дожидаясь, когда женщина соберется с духом объяснить, что привело ее на заставу, да еще с овчаркой.

– Гай. Три года. Прекрасная родословная. Родители – аргентинцы. Медалист. Чемпион. – Женщина давала характеристику сухим, отрывистым голосом, не глядя на офицера, но за обилием перечислений Боев их почти не воспринимал.

– Гай – удобное имя, – лишь похвалил он. – Главное – короткое, звучное. Собака ведь воспринимает всего один звук своей клички. А то иногда дадут имя Джульетта или Кардинал. Красиво и глупо. Ведь верно?

– Да. Красиво и глупо, – рассеянно повторила женщина вслед за Боевым и внезапно с отчаянием обратилась к офицеру: – Товарищ… простите…

– Майор Боев.

– Товарищ Боев, помогите мне! Я прошу: возьмите у меня собаку! Всего на четыре месяца. Муж – а он у меня моряк, плавает по загранке на БМТ – откуда-то привез Гая уже совсем взрослого. Это было давно. Нет, вы не подумайте худого, собака эта прекрасная, прекрасно воспитана, муж даже водил ее на выставки, ей присуждали медали и эти… как их, дипломы. Но… я женщина, у меня, поймите правильно, свой круг интересов, и мне просто физически тяжело, невыносимо ухаживать за таким большим псом.

Слово «псом» она произнесла на особый манер, с долей отрешения, страха и, как показалось Боеву, брезгливости одновременно. Боев лишь покачал на это головой: видимо, решиться на такой шаг, не посоветовавшись с мужем, женщину и впрямь вынудило отчаяние или еще какие-нибудь крайние обстоятельства.

– Чем я-то могу вам помочь? Собаки у нас свои, а сверх штата мне держать не положено. Да и кто мне будет выделять средства на рацион сверх нормы?

– Да, я знаю. Вот, я приготовила за питание Гая, пока что на месяц, потом я приеду еще. – Она вынула из сумочки две новенькие десятирублевые бумажки, с готовностью протянула их Боеву.

Боев денег не принял, Только поинтересовался:

– Скажите, ваш муж…

– Он слишком редко бывает дома, – поспешно, словно боясь, что ее не дослушают или перебьют, подхватила женщина. – Я уже говорила, что он моряк, а вы знаете, каково быть женой моряка. Он постоянно в плавании, а все заботы по дому лежат на мне, и я… я просто не в состоянии ухаживать еще и за собакой. К тому же я прошу – ну что вам стоит? – приютить Гая не насовсем, а всего на четыре месяца, до возвращения мужа. Сами понимаете, кому из соседей навяжешь такую собаку? И знакомые никто брать не хотят: у всех дети, мало ли что…

Гай беспокойно шевельнул ушами, напрягся телом, поднял непередаваемо красивые агатовые глаза на хозяйку, словно воистину понимал человеческую речь, понимал, что сейчас, может быть, решится его судьба.

– Неужели это так сложно – понять и помочь? – в отчаянии спросила женщина.

– Как хотите, а на четыре месяца не возьму, – решительно отрезал Боев. – Вы, наверное, не представляете, что значит для собаки такая смена хозяев, даже временная. Или навсегда, или ни на один день. А дальше решайте сами.

Женщина закусила губу. Похоже, она с трудом сдерживала слезы.

– Не возьму, и не уговаривайте. – Боев слегка отстранился. – Я тоже люблю животных и… не могу. Либо навсегда, либо ни на день. Извините, меня ждут дела.

Через неделю женщина приехала снова. Боев оказался неподалеку от ворот, увидел, как возле них затормозила легковушка и на землю спрыгнула собака. Он подошел.

– Берите навсегда, я согласна. – Женщина покорно вздохнула, прежде чем передать Боеву поводок. – Ваше дело, верить мне или нет, но это, – она указала на Гая, – самое дорогое, что у меня есть. Только я слишком устала и не хочу, чтобы Гай страдал из-за меня… Вот, если желаете, все документы.

– Ах, как не хотелось Боеву мучить ее вопросами, растравлять сердце уточнением подробностей! Видно было, что женщина и без того страдала, искренне переживала предстоящую разлуку, и Боев, припомнив детали первого их разговора, усомнился: вряд ли хозяйка привезла Гая только потому, что ей стало невмоготу, физически тяжело ухаживать за собакой.

– Скажите, – осторожно подбирая слова, попросил Боев, – почему вы решили расстаться с Гаем?

– Да-да, я расскажу. Знаете, Гай не любит, просто терпеть не может пьяных. Он совершенно звереет, рычит, рвется с поводка… Как-то раз прямо у подъезда дома он в клочья изодрал на мужчине брюки. Представляете? У-у, какой вокруг, всего этого поднялся шум…

Все это время неподалеку от калитки прохаживался часовой и с любопытством, но так, чтобы невзначай не выдать себя, прислушивался к разговору. Боев приказал ему:

– Вызовите ко мне инструктора службы собак.

– Сначала я отвезла Гая к тетке, под Черняховск, та живет в своем доме, – продолжила женщина, машинально поглаживая собаку по шелковистой шее. – Так Гай – я не знаю, что с ним произошло, – вцепился в какого-то бычка и перегрыз ему горло. Жутко, кошмар… Понятно, был суд, я вынуждена была заплатить четыреста восемьдесят рублей за ущерб. Но дело, как вы понимаете, не в деньгах: мой муж достаточно хорошо получает, чтобы подсчитывать каждый рубль. Просто я боюсь, что однажды Гай сорвется, за ним могут приехать люди и… Вы ведь знаете, что я имею в виду. Поэтому мы с Гаем и у вас. Я долго думала, прежде чем решиться, ведь к животному привыкаешь, словно к ребенку. А потом пришло наконец письмо от мужа. Он тоже советует, раз такое дело, отдать Гая вам, и я поняла: лучше, чем на границе, ему не будет нигде.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю