Текст книги "Я - подводная лодка!"

Автор книги: Николай Черкашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

Когда я вернулся на "Жигули", то увидел, что два моих врача спят в барокамере мертвецким сном. Полчаса не мог их разбудить. Можно связаться с камерой по телефону, но когда спит смертельно усталый человек, то будить его совершенно бесполезно. Есть выход: берешь деревянный молоток и стучишь по стальному корпусу камеры. Я колотил по тому месту, к какому приткнулись головами мои доктора. Полчаса на пересмену с водолазами. Грохот стоял на весь корабль! Наконец очнулся Васильев. Шабалова я так и не смог разбудить. Уже потом выяснилось, что он впал в коматозное состояние: в камере у него неожиданно разыгралась болезнь Боткина, инфекционный гепатит. Пришлось его перевести в смежный отсек и заниматься им отдельно.

Реаниматолог, который перешел туда, впервые оказался в этой "диогеновой бочке". Тут ещё на психику влияет отсеченность от внешнего мира, когда резко снижен поток информации, поток привычных раздражителей. Мы, врачи, называем это сенсорной депривацией, голодом чувственных ощущений в восприятии. Только хорошо подготовленный человек может переносить сенсорную депривацию.

Вдруг замечаю: у майора Мадлена начинаются признаки клаустрофобии, боязни замкнутого пространства. Пришлось прошлюзовать к нему в камеру ещё одного врача – хирурга майора Багияна. Вчетвером им работалось уже легче.

С тяжелобольными было так. Только на одного навалимся всеми нашими общими усилиями, всеми медикаментозными средствами, только одного чуть-чуть подтянем к уровню, когда его состояние из очень тяжелого переходит в среднюю степень тяжести, начинает тяжелеть второй; вытянем второго, тяжелеет третий, подправим третьего, тяжелеет четвертый... И вот так постоянно мотались от одного к другому. А до окончания лечебной рекомпрессии ещё около двух суток. Правда, к этому времени на борт судна уже прибыли специалисты из Военно-медицинской академии, прибыл начальник кафедры физиологии подводного плавания и аварийно-спасательного дела генерал-майор Иван Акимович Сапов, начальник кафедры военно-морской терапии генерал-майор Синенко. Оба профессора, высшие авторитеты в нашей морской медицине, и консультации с ними убедили: те меры, которые мы предприняли, правильные.

Был ещё один серьезный момент. Поскольку подводники пробыли в лодке на повышенном парциальном давлении кислорода да к тому же мы им подняли давление в камере, мы предположили, что вот-вот появятся признаки отравления кислородом. Мы боялись, что это случится на самом пике давления, которое мы поднимали, чтобы растворить эти газы в крови, газы, рвавшиеся в кровеносное русло, как это бывает при баротравме, а также при бурной кессонной болезни. Тут палка о двух концах: с одной стороны, надо растворить эти пузыри, а с другой – есть опасность кислородного отравления. Такие вот ножницы. И точно – у старшины 2-й статьи Лукьяненко через 47 – 48 часов стали проявляться признаки кислородного отравления. Причем в судорожной форме, наиболее опасные, страшные и остро протекающие. Пришлось срочно уходить с максимального давления, не дождавшись конца выдержки. Поскольку состояние остальных было значительно легче, чем Лукьяненко, я решил перевести их на более низкие глубины.

Ну, дальнейшее лечение не представлялось особо уж сложным. Единственное, что нужно было брать в расчет, так это то, что одни препараты хороши при отравлении углекислым газом, другие эффективны при отравлении кислородом, третьи – при баротравме, четвертые – при декомпрессионной болезни. И надо было выбирать те, которые могли бы действовать унифицированно и, помогая при одном виде патологии, не ухудшать другую. Здесь, конечно, пришлось перебрать множество медикаментозных средств.

Вот так, маневрируя давлением, мы вернули подводников к жизни. Конечно, все они ещё были тяжелые, но тем не менее за них мы теперь не опасались, разве что за Лукьяненко, который был очень плох. Однако в госпитале уже через неделю и у Лукьяненко состояние пришло в норму, а через две недели все спасенные моряки отдыхали в санатории.

И вот ещё что. Для военно-морской медицины такой поток больных – вещь вполне прогнозируемая. Следовательно, заранее можно сказать, что штатные судовые врачи справиться с таким объемом работы не в силах. Даже одной медгруппы мало.

Мировая статистика утверждает, что 50 процентов подводников (по некоторым данным – 70 процентов), как правило, гибнут из-за неправильных действий при выходе. Слишком многое на них обрушивается, чтобы они соблюдали в этих условиях сложный порядок действий: войти в торпедные аппараты, дать один сигнал, второй, третий, четвертый, выходить по буйрепу, считать выдержки под водой... Поэтому ошибки уже на стадии выхода можно прогнозировать. А раз ошибки, значит, и водолазные заболевания неизбежны.

Общий результат: здоровье у спасенных полностью восстановилось, даже на комиссии всех признали годными к службе на подводной лодке, кроме Анисимова, и то ему просто ограничили годность. У него были небольшие остаточные явления: легкие головокружения при резких движениях. Учитывая, что парню осталось служить всего шесть месяцев, ему дали возможность пораньше уволиться с флота.

Вся история в целом – это уникальный случай вообще в мировой практике, такого ещё в морской медицине не было.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Спустя полгода после гибели С-178 я прилетел в командировку в некогда родной Полярный...

За обеденным столом плавбазы подводных лодок "Федор Видяев" заместитель командующего Северным флотом вице-адмирал В. Кругляков рассказывал:

– В тот день, когда на ТОФе случилось несчастье, главком находился у нас на Севере, на атомном крейсере "Киров". Готовились к большим флотским учениям. Вдруг вбегает адъютант с бледным лицом: "Сергей Георгиевич, вас к "Булаве"!" Мы поняли: что-то стряслось. Горшков снял трубку. Докладывал первый его заместитель, адмирал флота Смирнов. Горшков выслушал, не дрогнув ни одним мускулом: "Ну что же, Николай Иванович, придется вам лететь".

Сказал, положил трубку, а я по лицу вижу: он уже передумал. Самому лететь надо. Вызвал Мироненко, командующего морской авиацией: "Готовь вертолет на берег и самолет в Москву".

Тут как раз и министр обороны позвонил. Предложил до Владивостока свой самолет-салон.

Мы думали, учения отменят. Но главком распорядился проводить, хотя по плану в воздухе должны были быть 26 ракет одновременно. Новые ЧП могли быть... А он не отменил. Волевой мужик. Характерный.

Из Москвы, не заезжая в Главный штаб, полетел на Дальний Восток, а там прямо на спасатель. Двое суток пробыл. Это в его-то возрасте такие перелеты...

И Кругляков выразительно покачал головой.

В тот же день я навестил и свою подводную лодку – Б-409. Она стояла у причала судоремонтной мастерской. На корабле шел ремонт. Старпом о чем-то спорил с главным строителем, потом безнадежно махнул рукой. Я поинтересовался, в чем дело.

Главный строитель не успевал и потому не хотел ставить на рубку оранжевый фонарь-мигалку. Оказывается, после гибели С-178 вышел приказ о том, чтобы на всех подводных лодках установить проблесковые фонари, которые при ходе в надводном положении предупреждали бы суда: "Внимание! Подводная лодка". На шведском флоте такие "мигалки" уже давно установлены. Теперь и на наших морях замигают алые всполохи – поминальные огни, зажженные в честь С-178. Но об этом будут знать только посвященные...

Главный инженер Аварийно-спасательной службы ВМФ СССР контр-адмирал Юрий Сенатский:

– Дизельную подводную лодку С-178, протараненную рыбацким судном, мы подняли всего за 20 дней. Продули все ЦГБ и понтоны и отбуксировали на Дальзавод.

Там, в доке судоремонтного завода, лодку расчленили на отсеки. Вырезали центральный отсек – сердце подводной лодки – и выгрузили его на берег. Стальное корабельное "сердце" долго ещё подавало признаки жизни, истекая водой, маслами и топливом из обрывков трубопроводов, как из вскрытых вен...

Глава седьмая СМЕРТЬ В РЕЖИМЕ МОЛЧАНИЯ

Гибель первой ракетной дизельной подводной лодки С-80 27 января 1961 года сродни трагедии «Курска», разве что разыгралась она в режиме полного молчания и совершенной секретности.

Эта женщина была окружена ореолом мрачной тайны. Ее муж, командир подводной лодки, погиб со всем экипажем в Баренцевом море. Никто не знал как, где и почему. Об этом предпочитали не расспрашивать – особый отдел ещё не закрыл следствие.

Вдова командира работала метрдотелем ресторана "Космос" в портовом пригороде Мурманска – Росте. Ресторан по нынешнем понятиям – второразрядный кабак, но для нас, подводников, выбиравшихся в столицу Заполярья из отдаленных баз, "Космос" представал фешенебельнейшим заведением, где каждый вечер шумел и сверкал скоротечный праздник жизни. Его хозяйкой, строгой и внимательной, одетой всегда в черное платье, была она – Светлана. И каждый год – 27 января – ей приносили в заснеженном морозном Мурманске свежие цветы. Число роз всегда было четным...

Шестидесятые годы начались для Северного флота более чем мрачно: из корабельного списка пришлось вычеркнуть сразу три подводные лодки. Даже в войну такое случалось нечасто... Сначала бесследно исчез в море дизельный ракетоносец С-80. Потом рванули торпеды в носовом отсеке Б-37, стоявшей у причала в Полярном. Чудовищной силы взрыв разворотил и соседнюю подводную лодку – С-350. Погибли сто двадцать два моряка. Причины взрыва не выяснены до сих пор. Не исключалась диверсия – шла Холодная война...

Средняя дизельная подводная лодка С-80, приспособленная для запуска крылатых ракет, 25 января 1961 года вышла в дальний полигон Баренцева моря. Вышла не надолго – на несколько дней. На борту – 68 человек, включая второго командира. Последний раз субмарина дала о себе знать в 23.00 26 января. Командир капитан 3-го ранга Анатолий Ситарчик доложил, что все задачи боевой подготовки выполнены, и просил "добро" на возвращение в базу. "Добро" дали. Но в 00 часов 47 минут 27 января радиосвязь прервалась. С-80 в Полярный не вернулась. В тот же день комфлотом выслал на поиски два эсминца и спасательное судно. Район, в котором исчезла С-80, отстоял от побережья на 50 миль и занимал площадь 384 квадратные мили. Глубины – от 200 метров и ниже. Зимний шторм швырял корабли, моряки тщетно пытались разглядеть сквозь снежные заряды черный силуэт субмарины или хотя бы черное масляное пятно на воде.

На следующий день по флоту объявили аварийную тревогу, и на поиски С-80 вышли ещё два эсминца, четыре малых противолодочных корабля, корабль разведки и спасательное судно.

Полярный притих в недобром предчувствии. Увы, день, точнее, глухая арктическая ночь не принесла никаких вестей. Тогда начался массированный поиск с привлечением авиации, подводных лодок и рыболовецких судов с их придонными тралами и поисковой аппаратурой. Вдоль береговой линии летали пограничные вертолеты. Радиотехнические посты просеивали на своих экранах каждое пятнышко засветки.

О мертвых – либо хорошее, либо ничего. Это этическое правило не распространяется на моряков. Командир отвечает за все, что случилось на корабле и с кораблем, даже если он мертв.

Не миновала эта участь и навечно 36-летнего командира С-80 капитана 3-го ранга Анатолия Дмитриевича Ситарчика.

Вот что пишет его бывший непосредственный начальник, командир дивизии подводных лодок Северного флота, а ныне Адмирал Флота Георгий Егоров:

"Подводные лодки с крылатыми ракетами на борту – сложные по устройству корабли. Поэтому нам (офицерам штаба. – Н.Ч.) приходилось часто выходить в море на этих кораблях, изучать личный состав, особенно командиров. Тогда-то я и обратил внимание на одного из них. В море он допускал оплошности, часто нервничал, что совершенно недопустимо для подводника. Я не раз обращался к командующему подводными силами контр-адмиралу Г.Т. Кудряшову с просьбой отправить этого командира на тщательную медицинскую проверку для определения его психологического состояния, но этого сделано не было.

Вскоре я снова вышел в море на той же подводной лодке для проверки корабля и всех его систем на глубоководное погружение с уходом на рабочую глубину до 170 метров.

Испытания показали, что прочный корпус, все забортные отверстия, механизмы в основном удовлетворяют предъявляемым требованиям. Но снова возникли серьезные претензии к командиру корабля. Поэтому я приказал начальнику штаба дивизии капитану 1-го ранга Н.М. Баранову не отправлять лодку в море, а заняться совершенствованием подготовки командира и личного состава непосредственно в базе".

Распоряжение комдива не выполнили и "выпихнули" С-80 в полигон для отработки плановой курсовой задачи. О этот всемогущий идол – план!

Капитан 1-го ранга Егоров находился на мостике плавбазы "Иртыш", когда из перехваченной радиограммы узнал, что С-80 отправлена в море.

"К трем часам ночи шторм вроде ослабел. Но вскоре налетел шквалистый северный ветер со снежными зарядами и как разъяренный зверь накинулся на корабли.

Находясь на мостике плавбазы "Иртыш", которую на якорях носило с борта на борт усилившимся до ураганной силы ветром – 25-30 метров в секунду при сплошных снежных зарядах, я следил по локации за состоянием кораблей на рейде. От командиров лодок периодически поступали доклады о положении дел. Прошла радиограмма от подводной лодки С-80. Поскольку она была адресована штабу подводных сил, мы не смогли её раскодировать. Полагал, что моя просьба выполнена, командир С-80 подтвердил приказание штаба о возвращении и лодка направляется в базу. К тому же порядок работы связи запрещал мне с моря давать лишние запросы.

Заканчивалась штормовая полярная ночь. Начало рассветать. Теперь, казалось, можно успокоиться. Но вдруг получаю тревожный доклад: "Узел связи флота постоянно вызывает подводную лодку С-80. Ответа от неё нет".

Мое беспокойство за корабль и экипаж вновь возросло. С ураганом шутки плохи. Каких только не возникло тогда предположений о причинах молчания корабля! Поначалу думалось, что отказала связь. Мысли крутились и вокруг возможности погружения лодки. Командир С-80, не получив распоряжения штаба подводных сил о возвращении в базу, мог пойти на это, чтобы укрыться под водой от шторма.

В тяжком ожидании прошел день, ветер почти успокоился, а подводная лодка все молчала. По приказу командующего флотом рейдовый сбор нашего соединения был прекращен. Лодки возвратились в базу. Прямо с причала меня вызвали в штаб флота.

С немалой тревогой – не о себе, а о людях С-80 – вошел я в зал заседания военного совета флота. За столом вижу Маршала Советского Союза Константина Константиновича Рокоссовского. В тот период он был главным инспектором – заместителем министра обороны СССР. С ним рядом – главком Военно-морского Флота С.Г. Горшков, командование флота: А.Т. Чебаненко, С.И. Аверчук, А.И. Рассохо, адмиралы и офицеры штабов. И ещё многие, кого я не знал ранее. Мне показалось, зал переполнен одними адмиралами. "Как же их много собралось сейчас и как трудно было добраться до них, когда соединению нужна была помощь", – с горечью подумал я.

Рассматривался вопрос, что могло произойти с подводной лодкой С-80. Как помню, я докладывал обстоятельно о состоянии корабля, экипажа и об особенностях управления лодкой с подвешенными на палубу контейнерами после модернизации. Изложил и свое мнение о возможных причинах катастрофы. Что же касается командира корабля, то я дал ему ту оценку, которую высказывал неоднократно командующему флотом.

В заключение высказал свои соображения по поиску подводной лодки. По моему мнению, в нем должны были принять участие и боевые корабли Северного флота, и суда тралового, рыболовецкого флота, которые имели на вооружении поисковые станции косяков рыбы, способные обнаружить лодку с помощью тралов даже на грунте. Для этого предложил обязательно использовать траулер "Тунец" – специальное поисковое судно полярного научно-исследовательского института главка "Севрыба", имевшее на вооружении современное гидроакустическое оборудование, позволяющее различать не только стаи рыб, но и неровности грунта. Это судно имело также опускаемую глубоководную камеру, в которой мог находиться оператор. Он мог обследовать на глубинах до 250 метров различные предметы на грунте.

По приказанию Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского штаб флота разработал организацию и порядок поисковых и спасательных работ. Однако время стремительно уменьшало вероятность спасения людей. А тут ещё разыгрался новый сильнейший шторм.

Главк "Севрыба" выделил суда для поиска. Корабли вышли в море и немедля приступили к работе.

На следующее утро К. К. Рокоссовский прибыл в гарнизон, где базировалось наше соединение. Собрав командиров кораблей, он завел с ними обстоятельный разговор по поводу возможной катастрофы. Помню, начал он так:

– Я хочу от вас, опытных моряков-подводников, получить ответ: от чего могла погибнуть подводная лодка? Только откровенно, так как я не специалист и не очень разбираюсь в ваших морских делах! Не думайте, что я пришел наказывать или судить вас. Если бы надо было судить, то прислал бы прокурора. А как я понимаю, могла случиться беда, на море много трудностей, особенно во время урагана.

Командиры подводных лодок, офицеры штабов и политотдела один за другим высказывали свои предположения. В основном они сводились к тому, что, скорее всего, произошла тяжелая поломка, с которой личный состав во время урагана не смог справиться. Не исключались также и ошибки командира и экипажа.

В заключение К. К. Рокоссовский призвал командиров совершенствовать подготовку экипажей для максимального исключения катастроф, которые, к сожалению, на море не всегда удается предотвратить. Для подтверждения его слов приведу такие данные. За период с 1900 по 1982 год на флотах (кроме России) в результате аварий затонуло около двухсот подводных лодок (исключая боевые потери в Первой и Второй мировых войнах), на которых погибло четыре тысячи шестьсот человек. Германия потеряла 58 подводных лодок, Англия – 45, США – 31, Франция – 24, Япония – 15 лодок. На долю аварий, вызванных непреодолимыми обстоятельствами, приходится 9 процентов от всех погибших подводных кораблей.

Затем, попрощавшись с командирами подводных лодок, офицерами штабов и политработниками, маршал пожелал осмотреть подводные лодки, только что вернувшиеся с моря. Мы сели в ГАЗ-69. Главком ВМФ С. Г. Горшков и я через заносы и сугробы (зима была очень снежной) проехали вдоль причального фронта. В машине маршал спросил:

– Видимо, здесь много зверья? Вы на охоту ходите?

Занятый другими мыслями, я не сразу ответил, но потом сказал:

– Вот уже 20 лет служу на подводных лодках, а времени для охоты так и не выкроил.

Рокоссовский рассмеялся, потом, повернувшись ко мне, серьезно заметил:

– Зря вы так. Охота – это очень хороший вид отдыха и спорта.

Это была моя последняя встреча с таким замечательным человеком. Прощаясь, попросил маршала разрешить мне выйти в море на поиск подводной лодки. Немного подумав, он спросил:

– А где ваша семья? Давно ли вы были дома?

Подобное внимание, да ещё в таких обстоятельствах, было неожиданным и приятным. Я с чувством благодарности ответил:

– Две недели был в море. Семья живет в Полярном, здесь, в гарнизоне, жилые дома ещё только строятся.

Рокоссовский повернулся к главкому ВМФ и сказал:

– В отношении выхода в море – это правильно. Но сперва пусть комдив побывает дома, успокоит семью.

Это решение маршала, подтвержденное главкомом ВМФ, для меня было важным вдвойне: я понял, что от моря – самой дорогой моему сердцу стихии меня не отлучат, я продолжу службу и, возможно, останусь командиром соединения подводных лодок.

Забота всегда приятна, а в таких условиях – вдвойне. И, что греха таить, в нашей военной службе все мы ещё крайне скупы на её проявление. Видимо, нам ещё предстоит осознать значение возрождающегося в стране милосердия, воспринять его гуманистические идеи.

Проводив маршала и главкома, я отдал штабу распоряжение готовить к выходу в море однотипную с затерявшейся подводную лодку, имеющую необходимые средства связи. Комбригу В.И. Сухомлинову тоже приказал отправиться в море. Определил оперативную группу, которая вместе со мной выйдет на траулере "Тунец" на поиск. Однако комбриг Сухомлинов и командир лодки Денисов, то ли из-за расстройства под влиянием тяжелого происшествия, то ли из-за трусости, в море не вышли. Пришлось срочно их заменять. Замечу, что Сухомлинов не вышел на море на С-80 и в тот её роковой поход. Впоследствии они оба были освобождены от занимаемых должностей. Командиром бригады вскоре назначили капитана 2-го ранга Э.Н. Спиридонова.

...Окончательное суждение о катастрофе сделала комиссия под председательством Героя Советского Союза вице-адмирала Г.И. Щедрина. Составленная из специалистов промышленности, Военно-морского флота, научно-исследовательского института и конструкторских бюро, она обследовала поднятую из глубины подводную лодку С-80 в 1971 году. Причиной катастрофы было признано попадание забортной воды через шахту подачи воздуха к дизелям. При плавании подводной лодки в условиях шторма и снежных зарядов, возможно, произошло обледенение поплавкового клапана, находящегося на верхнем срезе выдвинутой шахты РДП1 и закрывающего её автоматически при уходе лодки на глубину или накрытии её волной. Как определила комиссия, этот клапан не закрылся из-за обледенения при провале лодки на глубину и не перекрыл шахту от попадания забортной воды. Из-за внезапно возникшей сложной аварийной обстановки клапана, не допускающие доступ воды через шахту в дизельный отсек, личным составом закрыты не были ни вручную, ни с помощью гидравлики. Комиссией также было установлено, что командир лодки допустил нарушение инструкции, запрещающей плавание под РДП при сильном волнении моря и обледенении.

Решение командира ПЛ С-80 тренировать экипаж при плавании под РДП в условиях тяжелого шторма в полярную ночь не вызывалось никакой необходимостью. По существу, это стало роковым для него и всего экипажа. Мои сомнения относительно возможностей этого командира, к несчастью, подтвердились.

После подъема с грунта лодки проверка журнала радистов, находившегося на корабле, показала, что приказа штаба подводных сил о возвращении подводной лодки С-80 в базу, что могло предотвратить катастрофу, на корабль не поступало. Значит, моя просьба командованием подводных сил не была удовлетворена".

Известно, что мнения начальников и подчиненных часто расходятся. Вот бывшему лейтенанту, а ныне Герою Советского Союза вице-адмиралу запасу Евгению Чернову командир С-80 помнится совершенно другим человеком: "Это был смелый, решительный и грамотный подводник. Отец его, генерал-авиатор, погиб во время войны. Анатолий Дмитриевич выходил в море в отцовском летном шлеме и его перчатка. Это был его талисман. Не знаю, взял ли он с собой эти реликвии в тот последний выход..."

Только через неделю после исчезновения С-80 – 3 февраля – рыбаки с траулера РТ-38 обнаружили в трале аварийный буй, которым обозначают место, где затонула лодка. На нержавеющей табличке разобрали тактический номер С-80.

К сожалению, никто из рыбаков не мог сказать, где и когда они затралили буй. Штурманы схватились за свои линейки и циркули, пытаясь по расчетам вероятного дрейфа уточнить место. Нанесли на карты район, где штормом могло оборвать буй. Искали до 16 февраля. К этому сроку в отсеках С-80 никого в живых не было.

Взять бы чуть севернее всего на полторы мили, и лодку бы нашли. Но никто не пересек 70-ю, будто заколдованную параллель. Правда, если бы тогда и обнаружили С-80, помочь ей было бы нечем – мощную судоподъемную фирму "ЭПРОН" по воле Хрущева давно "зареформировали" до жалкого состояния. Правда, "под аварию" главкому ВМФ СССР удалось выбить деньги на развитие спасательных средств. Самое главное – спроектировали и построили "Карпаты", специальное судно для подъема затонувших лодок.