Текст книги "Я - подводная лодка!"

Автор книги: Николай Черкашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Всплыли, точнее, вознеслись с глубины 800 метров за 30 секунд.

Контр-адмирал Чернов поднял перископ и чертыхнулся – все вокруг серое, непроглядное.

– Штурман, что у тебя с перископом? Поднять зенитный!

Подняли зенитный перископ – все то же, кромешная мгла.

Отдраили верхний рубочный люк – зачихали. Все в пороховом дыму. Лодка всплыла в облаке дыма. Но всплыла! С немыслимой до сей поры глубины. С помощью новейшей системы всплытия. Все подтвердилось, все оправдалось".

О том небывалом и до сих пор непревзойденном рекорде не трубили в газетах. О нем узнали лишь тогда, когда атомная подводная лодка К-278 навсегда скрылась в пучине Норвежского моря, быть может, в той самой, где и был поставлен главный мировой рекорд подводного судостроения в ХХ веке.

Ну ладно – секретность... Но то, что экипаж не наградили за такое свершение, – это в голове не укладывается. Почему?

Вениамин Матвеев:

"Перед погружением адмирал Чернов сказал: либо всех наградят, либо никого. Так оно и вышло – никого. А дело в том, что мы в Норвежском море получили радио – вернуться в базу и принять на борт московских адмиралов. Чернов записал в вахтенный журнал: "Управление подводной лодкой беру на себя", – и велел погружаться.

"Наездников нам не надо", – сказал он.

Правда, позднее командир наш, капитан 1-го ранга Зеленский, получил орден Красной Звезды, а Чернов – Октябрьской Революции. Но это было на степень ниже того, на что представляли. Командир-то шел на Героя..."

Полковник медицинской службы Евгений Никитин, автор книги "Холодные глубины", высказался на этот счет более определенно:

"Вернувшийся с испытаний корабль посетил командующий Северным флотом адмирал И.М. Капитанец. Он поздравил всех с успешным проведением главных испытаний, назвал экипаж перед строем "экипажем героев" и приказал представить всех его членов к государственным наградам.

Наградные листы на членов экипажа были оформлены и переданы командующему флотом. Однако награждения не состоялось. Возразило политуправление флота, которое не увидело заслуги экипажа в покорении боевой подводной лодкой тысячеметровой глубины, возможно, потому, что, кроме политработника В.И. Кондрюкова (штатного замполита К-278. – Н.Ч.), в списке представленных к наградам не было ни одного полиотдельца. Не поняли работники политуправления, что рождался качественно новый подкласс подводных кораблей...

А потом и вовсе никто не захотел говорить о наградах: К-278, "Комсомолец", навсегда ушел в ту бездну, в которой и поставил некогда свой мировой рекорд..."

Увы, о том уникальнейшем достижении не сообщило ТАСС. И фамилия командира, совершившего это немыслимое погружение, не стала достоянием широкой гласности. Назову её, как архивное открытие, в надежде, что однажды она войдет во все учебники морской истории и монографии – капитан 1-го ранга Юрий Зеленский.

К стыду своему, при нашей единственной с ним встрече я не смог сказать ему слова, достойные его подвига. Мы спорили... Это было в первые дни после гибели "Комсомольца". В полном отчаянии от такой потери (там в Норвежском море погиб и мой добрый сотоварищ, капитан 1-го ранга Талант Буркулаков) подводники и инженеры, журналисты и спасатели сходились стенка на стенку. Спорили обо всем – виноват ли экипаж Ванина, надежно ли была спроектирована и построена лодка, вовремя ли пришли рыбаки-спасатели, почему не сработала спасательная служба ВМФ... Ломали копья точно так же, как спустя десять лет придется ломать их во дни трагедии "Курска". Копья ли? Скорее, старые грабли, наступать на которые уж до бешенства больно и обидно... На такой вот ноте мы и расстались. "Безлошадный" Зеленский отбыл вскоре на Север, в Архангельск, на его карьере был поставлен крест, поскольку он стал перечить выводам правительственной комиссии и посмел не только иметь, но и публично высказывать свое особое мнение.

Где-то на Белом море тихо и безрадостно закончил он свою флотскую службу. Говорят, капитанит на одном из заводских буксиров в Северодвинске...

А имя его должно быть в Пантеоне подводного флота России. Национальный герой. Увы, не признанный и никому не известный, как и большинство героев нашего флота. Их постигла судьба героев Первой мировой войны. Тогда грянул октябрьский переворот и начался новый отсчет времени, новый счет заслугам и подвигам. Нечто подобное произошло и после августа 1991-го. До того – режим секретности, после того – режим ненужности...

И все-таки капитан 1-го ранга Зеленский был первым в мире подводником, который увел свой корабль за километровую отметку глубины. Запомним это навсегда.

Глава шестая АТАКУЕТ «БОРА»

О том, что «Бора», ракетоносец на воздушной подушке, – корабль XXI века, – я был немало наслышан в Москве. И как только приехал в Севастополь, немедленно отправился на тот берег Северной бухты – туда, где у Куриной стенки стояло морское чудо-юдо, похожее скорее на угловатый кусок пятнисто раскрашенной скалы, чем на классический силуэт корабля. О «Боре» я уже был немало наслышан – полуторатысячетонный ракетодром летит по волнам со скоростью в 55 узлов (почти сто километров в час). Гордость флота. Приоритет России...

– ...И жертва перестройки, – подытожил командир крылатого уникума, капитан 1-го ранга Николай Гончаров – офицер лихой, остроязыкий и стремительный – под стать своему кораблю.

– Почему жертва перестройки? Судите сами: когда ВПК перевели на режим "голодного пайка", уникальный боевой корабль с отработанным экипажем, выполнившим 13 ракетных стрельб, несколько лет простоял в Керченской бухте, пока не потек разъеденный коррозией корпус. Спасибо адмиралу Кравченко велел поставить "Бору" в док и перевести её в действующую бригаду ракетных кораблей. Взял нас под свой личный контроль. Даже задачу К-1 сам принимал. Такого ещё никто не помнит, чтобы комфлотом проверял организацию службы на каком-либо корабле!

Конечно, "Бора" – корабль не "какой-то": по новизне и необычности технических разработок – прорыв в XXI век. Из десяти заложенных ракетных водолетов типа "Сивуч" лишь двум удалось сойти со стапелей и только одному – "Боре" – пройти весь цикл государственных испытаний.

У "Боры" то же боевое предназначение, что и у печальной памяти атомарины "Курск", – уничтожать авианосцы противника.

В 80-е годы, когда авианосные ударные группировки безраздельно властвовали на просторах Мирового океана, советские конструкторы искали эффективные способы борьбы с монстрами ХХ века. Именно тогда и были построены самые крупные в мире корабли на воздушных подушках скегового типа. Генеральным конструктором этих уникальных ракетоносцев – скоростных катамаранов с аэростатической разгрузкой – был ленинградец Валерьян Корольков. То, что придумал он и его люди, не имело аналогов в мире. С самого начала, то есть с момента закладки корпуса головного корабля в Зеленодольске под Казанью, все, что было связано с проектом "Сивуч" было предельно засекречено. 30 декабря 1989 года флот принял первый "водолет" из семейства "Сивучей" – "Бору", названный по имени ураганного ветра, который всегда внезапно обрушивается на Новороссийское побережье из-за гор. Спустя год началась опытовая эксплуатация "Боры", которая "летала" между Севастополем и Геленджиком. Американцы зафиксировали появление небычного корабля в Черном море с разведывательных спутников и попытались определить его основные тактико-технические характеристики. Главная ударная сила "Боры" – сверхзвуковые противокорабельные крылатые ракеты "Москиты" (американцы называют их "Солнечный ожог"). Эти "ожоги" смертельны для кораблей, входящих в эскорт авианосцев. А если боеголовки "москитов" снаряжены в атомном варианте, то не поздоровится и самому крупному авианосцу.

– Задача кораблей этого типа, – рассказывает Валерьян Корольков, который частенько проведывает свое детище в Севастополе, – не ввязываться в боевые действия, а нести боевое дежурство на рубеже атаки, вне досягаемости огневых и радиолокационных средств противника, потом внезапно подлетать на скорости самума или боры к его ударной группировке на расстояние пуска ракет и нанести результативный, нокаутирующий удар – то есть дать ими залп.

"Уникальное достоинство российской противокорабельной ракеты "Москит" состоит ещё и в том, – пишет специалист, – что её трудно обнаружить. Она очень низко несется в облаке водяной пыли, плохо отражает радиолокационные лучи, и "увидеть" её удается лишь в последний момент, за 3-4 секунды до взрыва: "Солнечный ожог" подлетает к кораблю и, совершив возле него последний, непредсказуемый маневр, врезается в один из бортов или в палубу, ходовой мостик, взрывается же головная часть только внутри корпуса... Наводится на цель самостоятельно по инфракрасному излучению или лазерному лучу. При этом имеет собственную станцию РЭБ, противодействующую "радиокозням" противника".

– А пойдемте с нами в море, – предлагает Гончаров, – посмотрите, что у нас за зверь такой. Только "добро" у начальства возьмите.

"Добро" получено, и ранним мглистым утром "Бора" стала сниматься со швартовых. Но прежде чем корма отошла от стенки, экипаж изрядно поавралил, чтобы корабль стал готов к бою и походу. И дело даже не в том, что в команде не хватает старшин и матросов, а в том, что сложная полуавиационная техника требует специальной подготовки, которая проводится не техническим экипажем, как надо бы, а силами самих офицеров и мичманов – как велит "ваше благородие госпожа нужда".

Не дай бог, какая-нибудь неполадка. Заводские специалисты давно распущены, разбежались по фирмам да частным мастерским. Правда, и командир, и старпом, и механик знают пока что, кого откуда "высвистать". Звонят, посылают ходоков. Дальше начинается торг: "А что дадите?"

Ремонтных денег ни у экипажа, ни у бригады, ни у кого на флоте нет. И спецы это знают.

"Дам риса, тушенки, "шила" (спирта)". – "А "шила" сколько?" – "Вот столько". – "Приду..."

Продукты для расплаты с ремонтниками офицеры выкраивают из своих пайков. Лишь бы не стоять у стенки, лишь бы выходить в море. Не зря "Бору" называют "кораблем единомышленников".

...Шквальный ветер вздувает брезенты на соседних кораблях. Штормовая февральская мгла заволокла дамбу, белую подковку Константиновской батареи, выход из бухты. "Бора" может выходить практически в любую черноморскую непогоду. Ее корпус-катамаран движется по совершенно новому принципу динамического поддержания на воде: мощные воздушные нагнетатели приподнимают корабль, резко уменьшая его осадку, но при этом он не летит над морем, как классическое судно на воздушной подушке, а несется в водоизмещающем режиме.

Вой прогреваемых турбин пронизывает весь корабль. Вибрирует палуба, дрожат переборки. Три кота-крысолова с расширенными от ужаса глазами нервно бьют хвостами.

– Осторожнее! – предупреждает капитан 3-го ранга Владимир Ермолаев. Не берите на руки – вцепятся. Они на выходе дуреют.

Я обхожу котов-мореманов стороной. Зато корабельный пес Граф лежит как ни в чем не бывало на юте и караулит сходню.

Затея осмотреть "Бору" сверху донизу не увенчалась успехом. Несмотря на компактные размеры – 64 метра в длину, 17 – в ширину, – на корабле 197 различных помещений, выгородок, отсеков, кают, рубок, кубриков. Успели только заглянуть с заместителем командира Ермолаевым в машинное отделение да в ПЭЖ – пост энергетики и живучести, где за многопанельным пультом – в обиходе "пианино" – восседал инженер-механик старший лейтенант С. Голубков. Ему мало восхищения гостя, слегка ошалевшего от всего увиденного и услышанного на корабле XXI века, и он добивает его, то есть меня, замечанием профессионала:

– По энерговооруженности на тонну водоизмещения "Бора" – самый мощный корабль в мире. У турков таких нет. Да и у американцев тоже.

Еще остается немного времени, чтобы спуститься в грохочущую преисподнюю эскадренного ракетоносца.

– Может, не стоит, а? – морщится мой гид.

– Стоит.

По вертикальному трапу спускаемся в стальную прорубь энергоотсека. Воздух, спрессованный чудовищным грохотом, больно бьет в уши. Чашки шумофонов не спасают, и матросы прибегают к старому испытанному методу вставляют в уши мини-лампочки от фонариков. Это им, машинной вахте, приходится расплачиваться за рекордную скорость здоровьем.

Находиться здесь во время движения, среди бушующих в цилиндрах и трубопроводах энергий и давлений – жутковато. Техника до конца не объезжена, не освоена, не зря "Бору" между собой моряки зовут "корабль трехсот неожиданностей". В любой момент можно ожидать прорыва, взрыва, пожара. В каждом выходе – риск боевого похода. Для этих парней турбинистов, мотористов, электриков – что мир, что война. Смерть от выброса раскаленного масла или удара током для них более вероятна, чем гибель от ударившей ракеты. Я бы всем им выдавал удостоверения льготников, как "афганцам".

Поднимаемся в ходовую рубку. Командир в ожидании последней команды ходит из угла в угол, как рысь в клетке. Тоскует и рулевой перед самолетного вида штурвалом. В буквальном смысле ждем у моря погоды: на открытом рейде шторм крепчает. Возьмут да и отменят выход, чего ради любимым детищем комфлотом рисковать?

– Добро на выход за боновые ворота!

Ну наконец-то!

Взвывают маршевые двигатели, и "Бора" ощутимо приподнимается из воды. В стеклянном полудужье лобовых иллюминаторов медленно поплыла холмистая панорама Севастополя, увенчанная мономашьей шапкой Князь-Владимирского собора.

Сколько раз выходил из севастопольской бухты и на чем только не выходил – на водолеях и эсминцах, яхтах и на крейсерах-вертолетоносцах, но этот выход – особенный: в душе тихое, робкое ликование: жив Черноморский флот, жив, и пульс его прощупывается – вот он, бьется под палубой "Боры", под её днищем.

Даже на малом ходу берега по оба борта проплывают непривычно быстро. Но вот сети боновых ворот остались позади, и взмятое "Борой" море понеслось за кормой пенной лентой.

Это не плавание – бешеный лет. Не килевая, не бортовая – вертикальная качка швыряет корабль вверх-вниз, выматывая душу, бия по ногам мелкой тряской, напоминающей удары тока в старом мокром троллейбусе. Но – летим, а не идем! И в этом стремительном полуполете – военное счастье "Боры". На такой скорости она не успевает попасть в захват самонаводящихся ракет, её не догонит торпеда, и даже взрыв потревоженной мины останется далеко за кормой. Зато восемь крылатых ракет, которые несет "водолет", – оружие весьма внушительное. И от врага есть чем отбиться – на баке стоит 76-миллиметровая скорострельная противоракетная пушка, а пара 30-миллиметровых зенитных автоматов вкупе с ракетой ПВО "Оса-М" позволяют вести поединок с воздушным противником.

– Одно плохо, – сетует командир, – не шибко грамотные после нынешней школы матросы не успевают за два года изучить нашу технику. Так что боеспособность корабля почти целиком лежит на плечах офицеров.

Да, в этом смысле "Бора" – корабль офицерский. Как были офицерскими в лихие времена ударные батальоны.

Грех не назвать здесь имен старожилов – с постройки – командира ракетно-артиллерийской боевой части капитана 3-го ранга А. Исакова или командира батареи крылатых ракет старшего лейтенанта Р. Ибрагимова. Да и мичманы по энтузиазму и преданности кораблю под стать им – что старшина команды мотористов, дизельный бог В. Леонидов, что старшина команды управления старший мичман М. Шведов.

"Боре", как кораблю 2-го ранга, положен отдельный офицерский камбуз. Но весь экипаж питается из одного котла. Не ахти как густ этот котел: сам искал ложкой мясо в супчике, заправленном гречкой да картошкой, а на закуску – салатик из рубленой капусты, а на второе – пюре с мясной крошкой да компот – штормовой – почти без сахара. Правда, на поход выдают шоколадку, просроченную – из немецкой гуманитарной помощи.

А корабль летит! Гребни волн уносятся, даже не успев поникнуть, будто кобры, застывшие, завороженные иерихонскими флейтами ревущих турбин.

– Еще три часа такого хода, и мы Черное море проскочим от берега до берега, – с плохо скрытой гордостью замечает командир.

Вот уж воистину, какой же русский не любит быстрой езды! Эх, Гоголя бы в эту ходовую рубку...

Возвращаемся под вечер, оставив тонущий алый шар солнца за кормой...

"Бора" заступает в боевое дежурство

Во всякий свой приезд в Севастополь спешу на "Бору", узнаю последние новости. Главная новость почти всегда одна и та же – "Бора" в очередной раз подтвердила звание лучшего корабля Военно-морского флота России по ракетной подготовке. А в этот раз ещё одно событие: морякам-черноморцам выдали жалованье за июль. По нынешним временам – праздник... Командиру штурманской боевой части Алексею Крючкову присвоили очередное воинское звание "капитан 3-го ранга", а баталеру главстаршине Игорю Голубу командир корабля вручил на торжественном построении погоны мичмана.

И еще. "Бора" готовилась заступать в боевое дежурство. На месяц. А это значит, что все тридцать суток экипаж будет жить в ежеминутной готовности выйти в море по первому приказу или вступить в бой с воздушным противником, не отходя от причала. Такова флотская служба. Что бы там ни разглагольствовали политики о новом оборонном мышлении, а ракеты надо держать на "товсь!".

Последний раз "Бора" отрывалась от осточертелой стенки в июле – в День Военно-морского флота. Ее стремительный пятнисто-хищный корпус лицезрели севастопольцы и гости парада. Поразить их видом полного хода не удалось: во-первых, в закрытой бухте не особенно разгуляешься, а во-вторых, и это, увы, главное, – на лет под турбинами нужны многие тонны остродефицитного топлива, поэтому шли под дизелями, как и обычные тральщики.

Даже бочки без вина рассыхаются до дна, что же говорить о сложнейших кораблях типа "Боры", которым хоть раз в полгода дозарезу необходимо "размять" лопатки турбин? Механизмы, как и люди, от бездействия закисают. Вот и вынашивает, продумывает, просчитывает на компьютере командир "Боры" капитан 1-го ранга Николай Гончаров предерзкий план. Суть его вот в чем. Есть на Балтике точно такой же ракетный корабль – "Самум". Он только что спущен на воду и ещё не прошел всех положенных государственных испытаний. Экипаж "Боры" берется перегнать его в Севастополь, отработав по пути всю положенную программу. И убили бы сразу трех зайцев: деньги, отпущенные на госиспытания, покрыли бы расходы на переход, экипаж приобрел бы бесценный опыт и морскую выучку, и, наконец, в составе Черноморского флота России появилась бы тактическая единица в составе двух сверхбыстроходных кораблей, что, несомненно, подняло бы и боевые возможности черноморцев, и их боевой дух. Да и демонстрация российского флага в европейских водах – тоже не последнее дело. Впрочем, не только флага, но и самой уникальной техники. Чем не реклама Росвооружения?

Пока предложение Гончарова изучается в высоких штабах, "боровчане" все же не унывают. Тонус корабельной жизни высок. Это чувствуется во всем: и в лихости вестовых и посыльных, в отменной покраске корабля, и в хорошо подогнанных шинелях и бушлатах верхней вахты. Энергию источает сам командир. Николай Гончаров по знаку зодиака – Овен, огненный знак. В кают-компании вывешен его афоризм: "Брошенные вожжи не натянешь!" И рядом заповеди для офицеров:

"Теперь ты офицер ракетного корабля "Бора" – офицер, избранный своей страной. Шагай как офицер, думай как офицер! Действуй как офицер! Будь офицером!"

Их автор – помощник командира по воспитательной работе капитан 3-го ранга Виталий Ермолаев. Его же перу принадлежат и максимы для матросов:

"Матрос должен верить в себя!

Экипаж должен верить в свои силы!

Корабль должен верить в своего командира!

Флот должен верить в свою страну!"

Так и хочется добавить: "Страна должна любить свои корабли". Все это – аксиомы. Все это верные, точные слова... Но слово словом, а там, где требуется действо, командир знает, как поступить.

– Сколько раз говорил мичманам – молодые ведь парни: "Наведите порядок в своем бедламе!" Не пронзил. Взял дымовую шашку, зажег у них в тамбуре и сыграл пожарную тревогу. Только когда хорошо прокашлялись проняло. Теперь в мичманской четырехместке идеальный флотский порядок.

Матросов на "Боре", как и на большинстве черноморских кораблей, не хватает до полного штата. Поэтому приборку делают все, не глядя на лычки и звездочки. Нет худа без добра – у офицеров больше возможностей глубже узнать своих подчиненных. В расчет воспитательной работы берутся теперь конкретные социально-семейные факторы каждого члена экипажа. У Ермолаева лежит под стеклом рабочего стола список личного состава, разбитый на графы: "призваны из многодетных семей", "из неполных семей", "воспитывались без родителей", "призваны с дефицитом веса"... Честно говоря, картина открывается весьма безрадостная. А ведь с этими педагогически запущенными, обделенными семейным теплом парнями работать в первую голову ему, "корабельному Макаренко" Виталию Ермолаеву. Тут и приходит на помощь великая сила всенародной поддержки.

На полке в командирской каюте – полное собрание сочинений Пушкина. Гончаров перехватывает мой взгляд.

– Это дар "Российской газеты", наших шефов из Москвы. С их легкой руки у нас теперь новые шефы появились. Пишет нам один дед из белорусского города Барановичи, бывший моряк с североморского эсминца "Гремящий", Василий Иванович Картавый. Следит за нами по газетам и посылки присылает: то носки вязаные, то банку меда. Я ему регулярно отвечаю. Еще пишет дедуся из Питера по фамилии Кубышкин. Подбадривают нас. Гордятся нами. Это греет.

На командирском компьютере стоит стакан. В стакане свечи. Это когда городские энергетики вырубают по вечерам свет (в Севастополе жесточайший режим расхода электричества), корабль обесточивается, и Гончаров зажигает в каюте свечи, как во времена ушаковских парусников.

– А экипаж в такое время мы выводим на стенку и занимаемся строевой подготовкой. Приходится... Мало ли что матросу в темноте в голову придет?

А пока свет, слава богу, не отключили, и по кораблю гуляет вкуснейший запах жареного лука – с камбуза, свежей краски, соляра и чего-то авиационного, чем пахнут только самолеты и такие корабли, как "Бора". Гончаров утверждает, что в мире их всего десять. Причем восемь из них паромы, и только два – российские боевые корабли.

... Сразу же после спуска флага грянули колокола громкого боя.

– Большой сбор!

Экипаж ракетного корабля в шинелях и бескозырках выстроился на причальной стенке по боевым частям. Командир дивизиона капитан 2-го ранга Лей чеканит перед строем высокоторжественные слова:

– Приказываю заступить на охрану морских и воздушных границ Российской Федерации... Боевая тревога!

Грохочет сходня, перекинутая с причала на корму. Матросы разбегаются по боевым постам. В ужасе шарахаются корабельные коты-крысоловы.

На топе мачты "Боры" вспыхивает синий фонарь – знак дежурного корабля. Над башнями артустановок трепещут красные флажки, означающие, что боезапас подан к орудиям.

Как ни охраняется в севастопольской гавани ракетный корабль "Бора", все же в новогоднюю ночь на его палубе появятся две не предусмотренные уставом личности: Дед Мороз и Снегурочка. А дальше – все как в лучших домах Севастополя: елка, стол, подарки, поздравления... Разве что вместо шампанского – служба есть служба – матросы и старшины поднимут стаканы с фруктовым соком. Ну а перед новогодней полночью – конкурс-концерт на лучшее исполнение флотской песни, пляски, чтение стихов. Победителям – приз: торт домашней выпечки (автор торта – жена командира – Вера Гончарова).

А что готовят корабельные коки? Ведь за два часа до полуночи праздничный ужин. Поскребли коки по сусекам и поставили на столы пельмени собственной лепки, салат оливье, кофейный напиток, пирожные.

Когда ударят куранты, старпом поздравит команду. Его черед встречать Новый год в корабельной обстановке.

Дед Мороз из своих, в белой бороде, – мичман Андрей Бояринцев, а в наряде Снегурочки – старшина команды трюмных мичман Сергей Федоренко. Потом эта сладкая парочка отправится по домам поздравлять семьи офицеров. Подарки заготовил каждый себе сам, так что остается только торжественно вручить. Спрашиваю командира:

– Что вам пожелать в будущем году?

– Почаще выходить в море! Нам даже семь футов под килем не нужны "Бора" ведь ходит на воздушной подушке.

– Ну, тогда вам тысячу миль за кормой!

Из походного дневника

И ни я, ни братья мои, ни слуги мои, ни стражи, сопровождавшие меня, не снимали с себя одеяния своего; у каждого были под рукой меч и вода.