Текст книги "Алёша Карпов"

Автор книги: Николай Павлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава одиннадцатая

В субботу, вскоре после первой смены, Маркин зашел к Шапочкину. Поздоровавшись, он кивком головы показал на дверь.

– Собирайся, пора к лесорубам отправляться, – сказал он. – Завтра воскресенье, до понедельника успеть надо.

– Успеем, – добродушно отозвался Валентин, поправляя одеяло на своей холостяцкой койке. – К лесорубам, так к лесорубам.

– Сколько отсюда до Собачьей считают? – спросил Маркин. – Успеем до вечера или заночевать в дороге придется?

– Дойдем, коли не обленимся. Не так-то далеко – двадцать верст. Эка невидаль! Люди в Сибирь пешком ходят.

– Успеешь еще и в Сибири побывать. Вот помяни мое слово! – И Маркин выразительно поглядел на друга.

Стояла жаркая сухая погода. Каменистый тракт покрылся пылью. Путники шли обочиной.

Напоенный смолистым запахом воздух леса был как-то особенно чист. Спутникам то и дело встречались заросли малины, смородины, вишни. Ягоды уже созрели и кое-где начали осыпаться.

Валентин с восторгом глядел по сторонам.

– Эх, и красота же! – радостно говорил он своему другу. – Я степняк, родился и вырос в Оренбургской губернии. Вот думаю, думаю и никак не могу понять, почему так устроена природа? В одном месте густо, а в другом пусто. Здесь что ни шаг – речка, озеро или ручеек. Горы, масса травы, непроходимый лес. А там только солончаки, ковыль и суховеи.

Шапочкин задумался. Шли молча. Каждый думал о своем. Валентин заговорил снова:

– А как ты думаешь, Данило Иванович, что люди будут делать с природой, когда буржуев победят и свою народную власть установят? Не захотят же тогда оренбуржцы без дров сидеть и кизяком печи топить. Свобода, скажут, равенство!

– Ну и что же, что равенство? – неопределенно ответил Маркин. – Не в дровах же счастье.

– А я думаю, что там все изменится, – продолжал мечтать Шапочкин. – И в Оренбурге много леса и воды будет, так это и знай.

– У кого что болит, тот о том и говорит, – с улыбкой ответил Маркин. – Вы, степняки, о воде и о лесе тоскуете, а я до сих пор о земле думаю. Не было у нас ее, земли-то этой. По осьмой десятины надела на едока имели. Овец да кур на ней пасли. Для посевов у башкирской бедноты землю арендовали, а больше по заводам мыкались и в лесу. Много его здесь, леса этого, да что толку? Чужой он, господский. Господам от леса доход, конечно, а нам он, еж тя заешь, все жилы вытягивает. Я, например, с малолетства возненавидел его. От этого и кузнецом сделался, а потом и совсем на завод перебрался. Но о земле и до сих пор мечтаю.

– Словом, одна нога здесь, другая – там, – усмехнулся Шапочкин. – По виду рабочий, а душа крестьянская. Наверное, еще и о народниках иногда тоска гложет?

– Нет, это уж ты оставь, – недовольно махнул рукой Маркин. – Вихляющих людей, что подделываются под чужое, никогда я не любил.

– Говорят, лесорубы нашего брата тоже недолюбливают, – заговорил Валентин о другом. – Заработком будто бы больше интересуются, а революционеров считают прощелыгами и болтунами. Даже разговоров, если они против царя и попов, слышать не хотят. За земельку и за все старое еще держатся. Нелегко с ними разговаривать будет. Могут и выпроводить еще.

– Если хорошенько присмотреться, есть, конечно, и такие, которые за старинку держатся. Что правда, то правда, – ответил Маркин. – Но уж землей ты их совсем зря попрекаешь. Не на это смотреть надо. Темны они – вот что. Забиты. Их еще больше эксплуатируют заводчики, чем нас. А ведь это наши союзники, помогать им надо. И не все они такие, как тебе рассказывали. Увидишь вот, сам убедишься.

Опасения Шапочкина оказались напрасными. Лесорубы встретили гостей приветливо. Первой подошла к ним Марья.

– А мы вас, товарищ Шапочкин, давно ожидали, – сказала она, подавая Валентину шершавую руку. – У нас ведь даже штучка одна ваша спрятана.

– А листочки, – не стерпел Алеша, – мы с тятей в тот же вечер все до одного по завалинкам разбросали. Шуму потом сколько было, страсть!

Шапочкин с недоумением посмотрел на Алешу.

– Листочки? – переспросил он, хмуря брови. – Какие листочки?

– Да на ярманке, не помнишь разве? – удивился Алеша. – Мальчишку торговец бить хотел, а ты его выручил. Потом еще чуть драки не было с торгашами. Интересно!

– Ну-ну, – пробасил Валентин. – Теперь вспомнил. Крендель тогда мальчишка, кажется, украл? Один крендель.

Алеша насупился и недовольно ответил:

– Не украл, а взял, чтобы поесть. Голодный он был.

Теперь Валентин посмотрел на мальчика с удивлением.

– Это правильно! Молодец. Конечно же, не украл, – улыбаясь, он погладил взъерошенную голову мальчишки.

Хозяева пригласили гостей к костру. Сюда постепенно сошлись все лесорубы. Вначале разговор не клеился, потом кто-то напомнил о засухе и плохом урожае, затем заговорили о расценках, о дороговизне.

Гости остались на ночлег. Лесорубы успели поужинать, поэтому для гостей снова принялись варить кашу и повесили над огнем чайник.

Становье расположилось в неглубокой котловине у отвесной гранитной скалы. Справа, за пригорком, тихо плескались волны горного озера, слева – с высоты в пятнадцать сажен, прямо из каменной стены с шумом низвергалась речка. Впереди высилась покрытая столетним лесом Собачья гора. Все здесь было большое, сильное, сказочно-прекрасное. Только сплетенные из молодой березы и покрытые пологами балаганчики лесорубов казались маленькими, жалкими и ненужными.

Алешу томило нетерпение: хотелось поскорее сообщить о револьвере Шапочкину, но тот был занят. Он рассказывал собравшимся о тяжелом положении заводских рабочих, о снижении по всему заводу заработной платы и о других притеснениях со стороны властей и хозяев.

– А мы думали, одних нас ограбили, – качая головой, вздохнул дедушка Иван. – Оказывается, и до заводских добрались. Всем, значит, погибель готовят.

– Да, тяжело стало рабочему люду, – продолжал Шапочкин, – в дугу нас гнут хозяева, последние капли пота выжимают. А чуть что – в тюрьму тащат, шомполами бьют, издеваются.

Дедушка вздохнул:

– Что и говорить, все крепче и крепче ярмо-то натягивают. Не знаю только, до какой поры рабочие терпеть будут?

– Подожди, Иван Александрович, мы еще свое возьмем, – вмешался в разговор Маркин. – Девятьсот пятый всем открыл глаза – и нам и крестьянам. Мы теперь не только ошибки, но и силу свою почувствовали. У буржуев впереди ночь, а у нас – день. Вот оно как надо понимать это дело-то.

– Пока мы этого дня ждем, они нас голодом уморят или передушат, – тоскливо оглядываясь по сторонам, ответил Зуев. – У меня вот жену лесиной задавило, теперь один остался. Как жить-то? Совсем невмоготу становится. А им что? Плаксин сказал: «Сама виновата». Это покойница-то, значит, Марфа моя. Ну разве это не ирод рода человеческого? Да што там и говорить. Вы лучше знаете, что это за люди за такие! – Спиридон заплакал.

Шапочкин был искренне взволнован. Не ожидал он услышать такие слова в среде лесорубов. Ему начали задавать вопросы.

– Про царя-то правильно сказал, а что про чужаков молчишь? Куда ни плюнь, везде чужаки. Все как есть кровососы, а у нас и своих таких девать некуда. Почему это так? – спрашивали лесорубы.

На эти настойчивые вопросы Валентин вначале даже не нашелся что ответить.

Подавив нахлынувшее чувство растерянности, Шапочкин посмотрел на возбужденные лица лесорубов: что им сказать?

– Нельзя, товарищи, всех иностранцев под один гребень причесывать. Разобраться надо. За границей рабочий класс тоже есть, да и лесорубов там немало. Им тоже нелегко живется. Мы только не видим. Те, которые здесь, – это же буржуйские прихвостни. Таких много и у нас. Плаксин, например.

– Да что там Плаксин? – вмешался в разговор Маркин. – Все правители наши такие. Это они помогают иностранцам грабить нас. А почему? Да потому, что сами они и есть главные грабители.

– Словом, одни кровососы, а другие живоглоты, – вставила Марья.

– Во, правильно, – обрадовался Маркин. – Одного поля ягода!

– Так-то оно вроде так, Данило Иванович, но если хорошенько подумать, так чужаки-то, пожалуй, еще хуже. Они сюда, как воронье, налетели, чтобы нахвататься – и домой. До нас им никакого дела нет, – сказал дедушка Иван.

– Верно, те, которые сюда хозяйничать приезжают, именно такие, – согласился Маркин. – Вот, например, управляющий наш: решил весь лес около завода вырубить.

– А кто же его там рубить-то станет? – удивился дедушка. – Пропади они пропадом, чтобы мы туда рубить поехали, – вспылил старик. – Что мы враги, что ли, заводскому люду.

– Значит, мы можем так и передать рабочим, что вы на эту удочку не пойдете? – спросил Маркин.

– Так и передайте, – за всех ответила Марья. – Пусть англичанин, если ему надо, сам рубит. А мы палец о палец не ударим.

Маркин посмотрел на Шапочкина, в его глазах мелькнула ирония.

Взволнованный рассуждениями лесорубов, Шапочкин задумался.

Дедушка Иван напомнил было о сварившейся каше.

– Погоди, Иван Александрович, – попросил Маркин, – успеем с ужином. – О вашем заработке надо бы поговорить, – предложил он сгрудившимся у костра лесорубам. – Крепко обидел вас заводчик, воевать, наверное, придется.

– Кабы от этого толк был, так мы бы хоть сейчас, – оглядываясь на товарищей, сказала Марья.

– Будет толк, если дружно возьмемся, – уверенно заявил Маркин. – Забастовку объявить надо, требования предъявить, чтобы старые расценки восстановили и лесничего-подлеца убрали. Напирать надо. Какого черта на них смотреть?

Лесорубы заволновались, зашумели.

Обсуждая вопрос о забастовке, лесорубы решили ждать, что скажут заводские рабочие. Выработать окончательные требования поручили забастовочному комитету.

Прощаясь с гостями, лесорубы крепко жали им руки и просили приходить почаще.

Когда стали укладываться спать, выяснилось, что нет Алеши. Вначале мать подумала, что он засиделся у друзей, но и там его не оказалось.

– Куда это он запропастился? – спрашивала Марья свекра, но тот только разводил руками.

Гостей он уложил спать в своем балагане, рассказал им, как пройти к черемшанским лесорубам, пожелал спокойной ночи и пошел спать к Спиридону.

Заметив сидящую у костра Марью, Иван Александрович остановился.

– Иди, Марья, спать. Я знаю, где он, – и лукаво улыбнулся. – Знаю, а сказать вот не могу. Не разрешил. Ты, говорит, дедушка, пока что про это никому. Ну-ну, иди отдыхай, не скоро он еще будет.

Алеша пришел на рассвете. Глаза его блестели, лицо еще больше осунулось.

– Ты где это шатаешься? – укоризненно спросила Марья.

Алеша полез за пазуху.

– Я, мам, домой бегал.

– Ты с ума спятил, – охнула Марья, – пятнадцать верст туда, пятнадцать назад. Зачем это тебе понадобилось? Да еще ночью.

Алеша вынул из-за пазухи сверточек:

– Я все время бегом, мама, шагом нисколько не шел. Торопился. Бабушка хотела меня оставить ночевать, да я не согласился. На, отдай, он, поди, им нужен. А нам для чего? Лежит без всякой пользы в земле…

Мать схватила Алешу за плечи и радостно прижала к своему сердцу.

– Настоящий ты у меня молодец, Алешенька. Поди, там каша осталась, поешь. Устал-то ведь как, родной.

Глава двенадцатая

В Карабаше шло все своим чередом.

В Конюховской шахте в ночную смену придавило шестерых рабочих. Это была вторая авария. За последний месяц в шахте погибло девять человек.

Возбужденные случившимся, рабочие первой смены отказались спускаться в шахту.

Стремясь успокоить рабочих, главный инженер Калашников обещал лично расследовать причину гибели людей. Но шахтеры требовали приезда управляющего. Выслушав по телефону доклад главного инженера, Петчер, раздраженный требованиями рабочих, предложил Калашникову приостановить работы в шахте, с «бунтовщиками» ни в какие переговоры не вступать.

– Сообщите смутьянам, – кричал он в телефонную трубку, – что я назначаю комиссию и поручаю ей расследовать, насколько виноваты сами рабочие и насколько администрация шахты. Если будет установлена невиновность рабочих, их семьи получат вознаграждение.

Передавая распоряжение управляющего, Калашников посоветовал рабочим разойтись по домам и спокойно дожидаться результатов расследования.

Озлобленные шахтеры встретили предложение главного инженера руганью, угрожая сбросить его самого в шахту. Только подоспевший наряд полиции спас Калашникова от грозившей ему опасности. Потрясенный происшедшей катастрофой и отношением к нему рабочих, Калашников растерялся.

«Как они не могут понять, – с огорчением думал он, – что я не хозяин, а связанный по рукам и ногам исполнитель чужой воли, и не могу по собственному желанию израсходовать на организацию безопасности даже ломаного гроша».

Вечером к Калашникову зашел Нестер. Калашников, сгорбившись, сидел на кушетке. Вид у него был расстроенный, глаза красные. Он до сих пор не снял спецовки, в которой утром был в шахте.

Поздоровавшись, Нестер сел к столу и после некоторого молчания спросил участливо:

– Очередная неприятность, Василий Дмитриевич?

– Да, – грустно ответил Калашников. – И, наверное, еще не последняя. Нет никакой гарантии, что сейчас в какой-нибудь из шахт не произойдет такое же.

– Но все это может окончиться трагично, – осторожно предупредил Нестер. – Рабочие волнуются, возбуждены, они могут пойти на крайность.

– Вы знаете, – безнадежно махнул рукой Калашников, – я не религиозный человек, но сейчас надеюсь больше на бога, чем на себя.

– Но нельзя оставлять этого так дальше. Пора, наконец, навести в шахтах порядок и прекратить убийство людей, – решительно возразил Нестер. – Это должны сделать техники, бог тут не поможет.

– Шахты до крайности запущены, – оправдывался Калашников. – Чтобы навести в них порядок, нужны большие ассигнования. Потребуется реконструкция некоторых шахт, а значит, и прекращение добычи руды.

– Раз такое мероприятие неизбежно, нужно на это пойти, – настаивал Нестер.

– Легко сказать «пойти», – обиделся Калашников. – А где же взять деньги? Я несколько раз обращался к управляющему и в правление общества, и что вы думаете? Они даже ответить не хотят.

– Тем не менее, – продолжал Нестер, – этот вопрос нужно решить, иначе вы первый будете в ответе. Если еще случится что-либо подобное, рабочие вам не простят.

– Я понимаю, – согласился Калашников. – Сегодня меня тоже спасла полиция. – Он схватился обеими руками за голову. – Вы хорошо знаете мое мнение о жадности наших хозяев. Вы также знаете мое отношение к людям. Но рабочие, оказывается, многого не понимают. Я почувствовал это по-настоящему сегодня. Я не виню их, но я хочу, чтобы и меня поняли. Мне кажется, необходимо еще раз обратиться с просьбой в правление общества горных заводов. Мы должны доказать им недопустимость создавшегося в шахтах положения. Надо требовать, чтобы семьям погибших выдали хорошее вознаграждение, иначе мы не сможем успокоить рабочих. – Он хотел сказать еще что-то, но только махнул рукой и замолчал.

Нестер тяжело вздохнул и укоризненно покачал головой.

– Досаднее всего, Василий Дмитриевич, то, что вы до сих пор еще не сделали выбора между рабочими и хозяином. Даже вот и сейчас, несмотря на явное преступление хозяев, вы думаете больше о том, как успокоить рабочих, а не о том, как наказать виновных в убийстве шахтеров.

– Нет, нет, – запротестовал Калашников. – Я никогда не стану на сторону хозяев. Но я не хочу разжигать и без того накаленную атмосферу.

– Боитесь осложнений? – помолчав, спросил Нестер.

– Да, я считаю их сейчас ненужными и бесполезными.

– А мы считаем, – энергично возразил Нестер, – что забастовка поможет вам добиться от хозяев удовлетворения законных требований рабочих.

Калашников печально покачал головой.

– Забастовка вызовет серьезный и тяжелый конфликт. Опять будут жертвы.

– Значит, вы возражаете?

– Нет. В принципе я согласен, – заторопился Калашников, – но я считал бы необходимым не предъявлять больших требований. Тогда можно будет легче достичь соглашения.

– Вы, Василий Дмитриевич, по-видимому, неисправимы, – безнадежно махнул рукой Нестер. – И ничего с вами сейчас, очевидно, не поделаешь. Ладно. Когда-нибудь, рано или поздно, но вы все-таки поймете, кто ваши настоящие друзья и кто враги, и научитесь действовать с врагами по-вражески, а с друзьями – по-дружески. Что же касается забастовки, послушаем лучше, что скажут завтра сами рабочие.

Глава тринадцатая

Петчер был крайне возмущен тем, что везде проходили собрания и рабочие выносили свои требования, а полиция ничего не делала.

– Такое может твориться только здесь, в стране варваров, – размахивая длинными руками, кричал он. – Что толку в том, что несколько человек арестовано? Все равно рабочие бастуют. И скажите из-за чего? Шесть дураков залезли в заброшенный штрек. Говорят, им не хватило крепежного материала. Разве не ясно, что они сами виноваты? Кто их туда посылал? Однако я готов пойти на уступки. Я не дикарь и согласен выдать семьям убитых по пятидесяти рублей. Больше ничего! Шахты переделывать не буду. Посылать в шахты нянек тоже не буду. А расценки? Почему они ставят вопрос о расценках? Почему? – вскакивая с места и обращаясь к присутствующим, спрашивал Петчер. – Какое отношение имеют к этому вопросу расценки? Это выдумка социалистов. Их бы следовало всех посадить за это в тюрьму. Всех до одного, понимаете?

– Требуют еще сменить управляющего, – деланно робким голосом вставил шпильку начальник шахты Папахин.

– Я буду телеграфировать в Петербург, в Лондон. Я вызову полицию, солдат, – бегая по комнате, кричал Петчер. – Я докажу им, как бастовать и предъявлять свои требования. Дураки! Обождите, я вам устрою забастовку!

Совещание длилось уже около часа. Присутствующие руководители завода и шахт с явным недоумением слушали ругань и угрозы управляющего. Петчер продолжал кричать и ругаться, а собравшиеся молчали.

Вдруг сидевший у окна механик Рихтер сорвался с места.

– Идут, сюда идут! Вот, смотрите, – испуганно закричал механик.

В кабинет неожиданно вошел почтальон. Приняв телеграмму, Петчер разорвал бандероль. Это был ответ Грея на его сообщение о забастовке и о требованиях рабочих. Грей – управляющий предприятиями Уркварта в России, – писал:

«Просьбу рабочих об установлении в шахтах технического наблюдения удовлетворяем. Для организации безопасной работы высылаем техников-англичан. Выдайте семьям погибших по пятидесяти рублей. Дайте обещание рассмотреть вопрос о расценках. Что касается управляющего, об этом с рабочими в разговоры просим не вступать. Грей».

Петчер задумался. С одной стороны, он был недоволен сделанными уступками, а с другой, опасаясь лично за себя, хотел бы как можно быстрее ликвидировать конфликт.

– Прошу вас, господа, – выдавил он сквозь зубы, – остаться и принять участие в переговорах с делегацией. Рихтер, пригласите их сюда.

Первым просунулся в дверь Еремей.

– Заходить, что ли?

Не получив ответа, Еремей обернулся, замахал рукой, приглашая остальных членов делегации. – Можно. Заходи, ребята.

Вслед за Еремеем вошли Маркин, Кауров и еще четверо рабочих.

Поискав глазами место, где бы можно присесть, и не найдя его, делегаты стали около стены.

Петчер молча смотрел на Еремея, считая его руководителем делегации. Еремей также смотрел на Петчера и молчал, ожидая, чтобы тот заговорил первым.

– Наше слово последнее, – говорил он делегатам еще в дороге. – Не торопитесь. Как мы скажем, так и будет. С нами весь завод, уж на што меньшевики, и эти, как их, черт? Да вот, вспомнил, серы, и те, хотя жмутся, мнутся, но тоже поддерживают. Пусть попробуют с нами бороться.

Не отрывая глаз от Еремея, Петчер медленно поднялся.

– Вас прислали забастовщики? Вы – делегация? – спросил он Еремея.

– Кажется, угадал. Так оно, пожалуй, и будет. Делегация, – усмехнулся Еремей.

– Тогда разрешите сказать вам, – глухо и медленно начал Петчер, – что меня возмущает поведение здешних рабочих. Они, как видно, не понимают, что катастрофы не всегда являются результатом плохого руководства администрации. Катастрофы на производстве практически всегда возможны. Подобные катастрофы бывают на всех шахтах земного…

– На дураков рассчитываешь, а они умерли, – оборвал Петчера Еремей. – Не кастрофа, а убийство. Мало вам, что кровь и пот из нас, из живых, сосете, так еще пачками убивать вздумали. Зарядил: кастрофа, кастрофа! Нечего пыль в глаза пускать. Давай лучше о деле побалакаем. А о кастрофе потом вот им расскажешь, – при этом Еремей презрительно кивнул на сидевшего рядом с Петчером Рихтера.

Управляющий сжал в кулаки заметно дрожавшие руки. Хотелось как можно скорее выпроводить из кабинета этого ненавистного человека. Опустившись в кресло и стараясь придать своему голосу строгое спокойствие, он спросил:

– Говорите, чего хотят ваши забастовщики?

Вперед вышел Данило Маркин.

– От имени всех рабочих завода и лесорубов, – откашлявшись, сказал Маркин, – нам поручено предъявить вам такие требования.

Данило вытащил из кармана бумажку, расправил ее на ладони.

– Первое, – загибая палец левой руки, громко сказал Данило, – мы настаиваем, чтобы были отменены все распоряжения о снижении расценок по заводу, по шахтам для лесорубов и всех остальных рабочих. Немедленно. Второе: управляющему, вам, значит, уехать с завода, тоже немедленно. Третье: экстренно принять меры и навести порядок на всех шахтах. Установить для каждой шахты должность техника, ответственного за безопасность работы. Четвертое: семьям погибших выдать полагающееся по закону вознаграждение и платить членам семьи за счет завода ежемесячно пенсию до совершеннолетия детей. Пятое: разрешить рабочим, как это было раньше, ловить рыбу во всех озерах и не допускать порубки леса для нужд завода ближе, чем в пяти верстах от крайних домов поселка…

Петчер слушал Маркина, закусив нижнюю губу. Глаза тупо смотрели куда-то в сторону. Ему казалось, что все это дурной сон. И стоит ему проснуться, как всего этого не будет.

Зазвонил телефон. Трубку взял Рихтер. Послушав немного, он испуганно закричал:

– Не может быть! Да что ты? О, боже мой! Сейчас, сейчас… Возьмите, мистер. Я так и знал, беда! – От испуга на лице Рихтера выступили багровые пятна.

Петчер схватил трубку.

– Я слушаю, управляющий… Что? Сбросили в шахту? Живым?.. Всех?.. А что полиция? – завизжал Петчер. – Почему она не стреляет? Убили… разбежались. Что?.. Идут сюда?..

Глаза англичанина расширились, губы затряслись, выпавшая из рук трубка повисла на телефонном шнуре.

– Что же это будет? – застонал он жалобно. – Бунтовщики сбросили в шахту механика и еще кого-то. Сейчас они идут сюда, их много. Полиция разбежалась.

Маркин положил бумагу на стол. В усах затаилась мелькнувшая на миг усмешка.

– Собственной тени пугаетесь, господин управляющий.

– У нас, у русских, пословица есть, – перебил Маркина Еремей, – пакостливый, как кошка, а трусливый, как заяц.

Но даже и на эту грубость Петчер не обратил никакого внимания. С испугом он думал о надвигающейся опасности. Помощи ждать было неоткуда. Полиция разбежалась. Единственное, что оставалось делать… согласиться с требованиями забастовщиков. Правда, он многое теряет, но другого выхода у него нет. Нужно соглашаться, а дальше будет видно. Иначе эти дикари растерзают его.

Кашлянув, Данило напомнил о присутствии делегации.

Петчер, вспомнив, что забастовщики требуют его немедленного удаления, робко запротестовал:

– Я не могу решить вопрос о своем освобождении. Есть телеграмма. Мне запрещено. Я должен снова сделать запрос.

Маркин взял телеграмму, прочитал и вернул обратно.

– А как остальные пункты наших требований? – еще плотнее придвинувшись к столу и прямо глядя в лицо англичанина, спросил он.

– Остальные требования я принимаю, – сказал Петчер. – Беру на свою ответственность.

Данило достал из стопки несколько листов бумаги, положил их перед управляющим, подал ручку.

– Прошу писать в Петербург телеграмму. Как там, этому, еж тя заешь. Огрею.

Петчер догадался и написал адрес.

– Теперь пишите так: «Считаю себя виновным в гибели рабочих. Нужно обсудить вопрос о возможности оставления меня управляющим».

– Господин Данило, я прошу после слова «себя» разрешить написать слово «косвенно».

Подумав, Маркин махнул рукой:

– Ну, ладно, валяй, пусть будет косвенно. Теперь пиши дальше: «С вашим предложением в части расценок согласиться не могу. Чтобы не затягивать переговоров с рабочими, сегодня я отдал распоряжение об отмене приказов, снижающих расценки. Считаю это справедливым. Я согласился также установить семьям погибших пенсии». Прошу подписать, – предложил Маркин. Петчер подписал.

– А теперь нужно написать еще вот что, – подумав, добавил Данило. – Это мы в Петербург посылать, пожалуй, не будем, оставим здесь на телеграфе: «Все это договорено на добровольных началах между управляющим и делегацией рабочих».

Данило взял ручку, поставил число и подписался.

– Прошу, господа, удостоверить своими подписями наше соглашение, – предложил он присутствующим.

Неожиданно за окном послышались крики приближающегося народа. Маркин кивнул Еремею:

– Поди посмотри, что там.

Через четверть часа Петчер с дрожью в голосе читал с крыльца приказ перед двумя сотнями лесорубов.

Впереди лесорубов, откинув назад голову, стояла высокая худая женщина. Голова ее была повязана небольшим ярко-красным платком. Рядом с женщиной топтался совершенно босой, в холщовой рубахе и дырявых посконных штанах высокий, очень худой мальчик. Он то и дело помахивал небольшой, очищенной от коры березовой палочкой, на конце которой была прикреплена красная ленточка.

– «Осознав несправедливость сделанного, – косясь на мелькавшую перед глазами ленточку, шепелявя и коверкая слова, читал Петчер, – я добровольно отменяю приказы о снижении расценок всем категориям рабочих. Назначаю на каждую шахту по технику, поручаю им ликвидировать беспорядки. Полностью принимаю требования о вознаграждении семей погибших. Разрешаю рабочим ловить рыбу там, где они захотят. Я не дам разрешения рубить лес вблизи завода…»

Алеша обернулся лицом к лесорубам и громко закричал, размахивая палочкой:

– Наша взяла! Наша взяла!!

Прочитав приказ и морщась от криков ликующих лесорубов, англичанин вернулся в кабинет. Там он увидел, что все присутствующие с недоумением смотрели на Рихтера, державшего в руках телефонную трубку.

– Что еще случилось? – уставившись на механика, нетерпеливо спросил Петчер.

– Нас обманули, мистер, – закричал Рихтер. – Только сейчас звонил пристав Ручкин. Спрашивал, не нужны ли вам полицейские? Ручкин просил передать, что когда они с урядником спустились в шахту, туда неожиданно упал механик Гартман. – Рихтер вытащил из кармана платок и вытер им пот со лба. – Есть предположение, что его кто-то столкнул, хотя все в один голос доказывают, будто это просто несчастный случай.

– Но кто же вам говорил другое? – негодуя, закричал Петчер. – Гартмана убили, полиция разбежалась или в шахту спряталась – один черт. Вы, господин Рихтер, большой трус.

Петчер негодовал, но, чтобы не быть смешным в глазах своих же подчиненных, решил не поднимать лишнего шума.