Текст книги "Алёша Карпов"
Автор книги: Николай Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Глава двадцать четвертая
Спасательным работам, казалось, не будет конца. Расслабленная взрывом порода обваливалась. Приходилось переделывать крепления, увеличивать размеры забоя. Через двое суток беспрерывной работы шахтеры с трудом держались на ногах. Пришлось сделать четырехчасовой перерыв.
После перерыва в шахту спустились Петчер и Геверс. Даже не осмотрев места взрыва, управляющий отозвал Калашникова в сторону.
– Когда вы предполагаете закончить работу? – строго спросил Петчер.
Калашников угрюмо посмотрел на управляющего.
– Я не в состоянии ответить, – сказал он. – Над забоем снова нависает угроза обвала. Предотвратить его нам, по-видимому, не удастся…
– Что же тогда? – еще строже спросил Петчер.
– Тогда работа затянется еще на сутки, – чуть слышно ответил Калашников.
– Но знаете, ли вы, господин Калашников, что там у них скоро должен кончиться кислород? – Петчер знал, что, по расчетам Геверса, кислород кончился уже два часа назад.
– Да, – едва внятно ответил Калашников. – Кислород у них скоро должен кончиться…
Откуда-то с правой стороны послышался глухой, похожий на взрыв гул. Все насторожились.
– Что это может означать? – напрягая слух, спросил Петчер.
Инженер развел руками.
– Похоже на взрыв, – ответил он, все еще продолжая прислушиваться, – но этого не может быть. Я вам докладывал, что запальщика Барклея извлекли сегодня утром из-под завала. Больше взрывать там некому…
– Но разве сами они не могут взорвать? – волнуясь, спрашивал Петчер.
– Сами? Это значит задушить себя прежде времени. Но этого не может быть, там нет взрывчатых веществ.
Подошел Геверс. Стараясь быть незамеченным, он молча прислушивался к разговору управляющего и главного инженера. Маркшейдер был обеспокоен. Но через минуту он уже овладел собой и, как всегда, улыбался.
– Наверное, в штреке произошел обвал, – пытался объяснить Геверс. – Там много воды. Вода усилила гул, в шахтах это бывает, – говорил он, сам не веря в это.
Прибежавший из забоя Мустафа начал что-то тревожно докладывать на ухо Калашникову. Извинившись, тот торопливо ушел в забой.
Петчер придвинулся к Геверсу, грубо сказал по-английски:
– Ну как можно так глупо рассчитывать? Вы не учли даже, сколько человек могло быть убито при взрыве. А ведь мертвым кислород не нужен.
– Найден пока один убитый, – поднимая указательный палец, сухо ответил Геверс, – это меняет положение лишь в том отношении, что теперь все считают виновником взрыва запальщика Барклея. У вас, мистер, нет оснований быть этим недовольным, – холодно добавил маркшейдер.
– Но мы не знаем, сколько там убитых. Если много, тогда…
– А тогда будет то же самое, – начиная сердиться, прервал его Геверс. – В крайнем случае, произойдет самое незначительное изменение и оставшиеся в живых погибнут на два или три часа позже. Вот и все. Вы ведь сами только что слышали, что господин Калашников собирается вести спасательные работы еще целые сутки. Допустим, что взрывом было убито десять человек и тогда кислород иссякнет через два часа. Скорее всего, мы ведем разговор о мертвых.
– О, вы совсем не знаете русских, мистер! – торопливо зашептал Петчер. – От них можно ожидать всего.
– От живых, конечно, но не от мертвых. – Геверс вплотную подошел к Петчеру.
– Пришла пора, мистер, отстранить от руководства работами Калашникова. Нужно немедленно обвинить его в провале спасательных работ и этим показать свою заботу и тревогу о погибающих шахтерах.
Петчер благодарно посмотрел на Геверса.
– Это очень умное предложение. Не понимаю, почему вы не сказали мне об этом раньше?
…Подошел Калашников, он обессиленно повалился на крепежник.
Во дворе зашумели вышедшие из забоя шахтеры.
– Что случилось? – подойдя к Калашникову, грубо спросил Петчер.
Инженер мутными глазами смотрел в сторону забоя.
– Сейчас произойдет обвал. Он намного страшнее, чем мы предполагали. Теперь все кончено. – Калашников глухо застонал.
– Как кончено? Что вы болтаете? – громко, чтобы все слышали, закричал Петчер. – Да как вы смеете так говорить? Неужели же вы не понимаете, что там завалены люди и мы должны во что бы то ни стало спасти их!.. Да вы, оказывается, трус, паникер! – размахивая кулаками, еще громче закричал Петчер. – Я поручил вам руководство спасательными работами, а вы их провалили, а теперь хотите совсем остановить! Но я вам этого не позволю, не позволю! Убирайтесь вон! Вы больше здесь не руководитель. Я сейчас же прикажу остановить все шахты, завод. Собрать сюда всех рабочих! Я сделаю все, чтобы спасти наших людей.
Калашников был почти в обморочном состоянии. Вконец измотанный, он не мог перенести последнего потрясения.
– Обвал, обвал, – стонал он. – Что же это такое? Что же это за план? – И вдруг злоба, страшная злоба охватила все его существо. Поднявшись с крепежника, он схватил обеими руками полено и двинулся к управляющему. В груди его болезненно заныло, ноги дрогнули и подкосились. Падая на землю, он дико закричал и забился в мучительных судорогах.
Назначив Геверса руководителем спасательных работ, Петчер уехал в контору. Через час около Смирновской шахты собралась толпа людей, ожидая спуска на третий горизонт, чтобы принять участие в спасательных работах.
Собравшиеся возле шахты рабочие шумели, спорили, ругались.
– Бают, на поминки нас позвали. Правда, што ли? – громко спрашивал высокий сутулый шахтер стоявшего рядом Сашу Каурова. – Сперва уморили всех, а потом народ встревожили. Эх, и подлюги!
– Торопиться надо. Может, еще живых застанем, – дрожа всем телом и едва сдерживая кипевшую в нем ярость, ответил Саша. – Неизвестно еще, а вдруг живы?
– Кому неизвестно, а кому поди давно известно, – сердито пробурчал шахтер. – Намедни к нам псаломщик забегал. Говорит, у них воздух-то весь вышел. Задохнулись они. Огня, говорит, там теперича и то не разведешь, а без огня чего там! Известно, могила.
– Обожди, Минька, каркать, – вмешался рядом стоявший шахтер, – може, еще живьем вынут, кто знат как?..
– Тьфу, дурачье какое! – озлился Минька. – А вы еще через год приходите, в самый раз будет. Эх же и тюти! – И Минька с обиженной миной отошел от своих собеседников.
Приступив к спасательным работам, Геверс первым делом заменил измученных шахтеров вновь прибывшими. Петчер нагнал ему теперь столько рабочих, что часть из них была даже отпущена домой. Так же, как и Калашников, Геверс решил не уходить из шахты до конца спасательных работ. Никто, даже самый строгий наблюдатель, не мог бы подумать сейчас, что именно он, Геверс, является одним из главных организаторов этой трагедии. С показной настойчивостью Геверс взялся за спасательные работы: бегая с места на место, он нервничал, кричал и не переставая напоминал о страданиях заваленных шахтеров. Одного замешкавшегося крепильщика Геверс схватил за шиворот и ударил кулаком.
– Лентяй, мерзавец! – исступленно кричал Геверс. – Там товарищи наши погибают, а ты работу срываешь!
Парень начал было огрызаться, но на него прикрикнули забойщики:
– Замолчи, сам виноват!
У Геверса были бы все основания торжествовать победу, если бы не гул, донесшийся из восточного штрека. Чтобы как следует проверить штрек, он приказал прекратить сваливать туда породу и стал прислушиваться, не повторится ли гул снова? Вскоре его застал там штейгер. Догадавшись, по какой причине англичанин находится в штреке, Мустафа предложил освободить штрек от породы.
– Это для чего же? – насторожившись, спросил Геверс.
– Как для чего? – удивился Мустафа. – Взрыв-то ведь в этой стороне был слышен.
– Ну и что?
– Да так, ничего, – уклончиво ответил Мустафа.
Сделав вид, что он не понял намека, маркшейдер ушел в забой, оставив Мустафу в штреке.
Прошло еще несколько часов, и Геверс совсем успокоился. Разговаривая по телефону с управляющим, он как бы мимоходом напомнил:
– А ведь план-то все-таки оказался хорошим. Напрасно вы беспокоились, мистер.
– Да, да! – рассмеявшись, согласился Петчер. – У меня сомнений больше нет. Спасибо! – И они опять заговорили о ходе спасательных работ, доказывая друг другу необходимость их ускорения.
Возвращаясь после телефонного разговора и проходя мимо восточного штрека, Геверс заметил, как оттуда выскочил Мустафа.
– Мистер! – взволнованно закричал штейгер, увидев Геверса. – Опять что-то бухнуло. Накажи меня аллах, если там нет людей.
– Не болтай чего не следует! – цыкнул Геверс. – Это тебе приснилось спьяна.
– Нет, не приснилось! – тряся головой, заупрямился Мустафа. – Там есть люди!..
Штрек не успели завалить на десять аршин. В глубине его было темно. Геверс взял лампу и вместе с Мустафой вошел в штрек. К ним подошел Рихтер. Сейчас он тоже принимал активное участие в спасательных работах. Механик хотел узнать, можно ли начинать спуск второй смены.
– Пожалуйста, подождите меня здесь, – попросил механика Геверс. – Я сейчас вернусь.
Прошло еще несколько минут. Рихтеру надоело ожидание. Постояв еще немного, он вошел в штрек.
В глубине он увидел Геверса и Мустафу, прильнувших к породе.
– Сейчас же велите забить штрек! – услышал механик распоряжение Геверса.
Больше Рихтер ничего не успел разобрать. Какая-то могучая сила подхватила и с ожесточением отбросила его назад.
Стараясь освободиться от навалившейся на него тяжести, Рихтер в ужасе закричал. Он увидел бегущих забойщиков, крепильщиков и откатчиков. А с той стороны штрека, откуда должны были выйти Геверс и Мустафа, выползли страшные тени. Присмотревшись к этим ползущим теням, Рихтер понял, что произошло, и снова страшно закричал:
– Скорее, скорее! Там мистер Геверс и Мустафа. Прихлопнуло их, задохнуться могут! Ну, что же вы стоите? Скорее! Скорее!
Глава двадцать пятая
Федю Зуева поместили в одной палате с Алешей. Карпов все еще был без сознания: бредил, звал к себе мать и бабушку, жаловался на тяжелую жизнь в бараке и просился домой.
В палату несколько раз приходил Жульбертон. Англичанин внимательно смотрел на Алешу, назойливо спрашивал доктора о состоянии его здоровья и, как казалось Феде, всегда уходил чем-то недовольный.
Феклистов при каждом обходе больных подолгу задерживался около Алеши. Он тщательно проверял температуру и выслушивал сердце, расспрашивал дежурную сиделку о поведении больного.
– Молодцом! Все идет как надо. Подождите, скоро прыгать начнет… – говорил он бодро.
Больному действительно с каждым днем становилось лучше. Сегодня вечером к нему на миг возвратилось сознание. Не открывая глаз, Алеша как бы сквозь сон слушал, как Франтик, прижавшись к его животу, монотонно и грустно мурлыкает свою бесконечную песенку. Сильно болела голова, ныла спина. Он попытался повернуться на бок, но в голову ударило жгучим огнем, и все покрылось мглой. Вторично сознание вернулось к нему ночью. Вокруг стояла мертвая тишина. Недалеко в стороне светился огонек.
«Где это я? – спрашивал себя Алеша. – Неужели в шахте? Но почему тогда я лежу и почему здесь нет Жулика? – Без Жулика он никогда не бывал в шахте. – А! – догадался Алеша. – Наверное, он послал меня одного в штрек поджечь шнуры. Но где же стена?» – Мальчик протягивает руку, чтобы достать стену, и снова теряет сознание.
Следующее просветление наступило утром. Около койки сидит мать и еще кто-то. Алеша не видит сидящих, он только чувствует их присутствие. «Но кто это другой?» – напрягая воспаленный мозг, старается припомнить Алеша. – Как будто голос отца, только сиплый, простуженный и очень слабый.
В сознании Алеши постепенно восстанавливается последовательность событий. «Скоро, скоро беги темной сторона», – вспоминает он распоряжение Жульбертона, и ему так же, как и тогда, делается страшно. Сбрасывая с себя одеяло, Алеша начинает испуганно кричать:
– Да там же люди, люди там!
Доктор слушает эти выкрики, проверяет пульс и температуру, затем говорит сестре:
– Скажите санитарам, чтобы отнесли мальчонку на перевязку.
Феде разрешают ходить. Вместе с Марьей он подолгу сидит у кровати своего друга, с тревогой смотрит на него.
– Не плачь, тетя Маша, – успокаивает он Марью. – Встанет он обязательно. Я знаю…
Марья благодарно смотрит на Федю и ласково повторяет сказанное им дорогое слово:
– Встанет. Конечно, встанет, а как же!
В комнате полумрак. Очнувшись, Алеша долго осматривает комнату. В ней нет ничего, кроме двух кроватей и тумбочки. На тумбочке лежит, свернувшись калачиком, небольшая серая кошка, а на кровати кто-то спит. Алеша хочет повернуть голову и посмотреть, кто спит на кровати, но голова так тяжела, что ее нельзя поднять. Вытащив из-под одеяла руки, он щупает голову. Она большая, мягкая. «А! – догадывается Алеша. – Голова завязана, значит, я хвораю». Но почему здесь нет бабушки, матери или хотя бы тетки Аксиньи? Раньше, когда он хворал, они всегда были с ним.
Постепенно мысли его снова возвращаются к шахте, к подожженным шнурам, к взрыву.
«А что дальше? – спрашивает себя Алеша. – Что же было дальше?» И почему он хворает? Почему лежит сейчас здесь? Вот он вспоминает, как поджег шнуры и прибежал в штрек, как взмахнул поленом Жулик. А что было дальше, он никак припомнить не может. «Неужели? – начинает смутно догадываться Алеша. – Неужели Жулик меня стукнул?» От этих догадок его начинает лихорадить. Мысли обрываются. Потом кто-то берет его за руку. Алеша открывает глаза. Возле койки стоят двое в белом, а с ними Федя. Да, он не ошибся, это Федя Зуев.
– Смотрит! Смотрит! – с радостным удивлением шепчет Федя, показывая пальцем на Алешу.
Доктор опускает его руку и чуть слышно спрашивает:
– Сколько тебе лет, Алеша?
– Тринадцать, – с трудом отвечает Алеша.
Доктор счастливо улыбается.
– Чудесно, замечательно! – говорит он соседу в белом. – Мальчик спасен. Нам удалось вырвать его из когтей смерти и сохранить рассудок.
При очередной перевязке Алеша снова теряет сознание. Напрасно Федя сидит около друга и ждет, когда тот откроет глаза. Убедившись, что ждать бесполезно, Федя поднимает с пола подошедшую кошку и, несмотря на желание оставить ее около себя, тихонько подкладывает Мурку под одеяло своего друга. – Лежи Мурочка, лежи, – уговаривает он кошку.
Ночью к Алеше снова возвращается сознание. Сейчас он чувствует себя значительно лучше, он может шевелить руками, ногами и даже немного головой. Спать не хочется. Постепенно мысли обращаются к прошлому. Ему вспоминаются два случая, когда он встречал змей. Вот он видит себя совсем еще маленьким. Отец принес с озера двух щук. Одна была большая – длиной аршина в полтора, а то и больше; вторая поменьше. Щука поменьше лежала спокойно, а большая продолжала вздрагивать и шевелиться. Никто не придал этому значения. Отец ушел во двор, а мать начала потрошить щук. Алеша сидел тут же, рядом, и из лучинок мастерил дом. Вдруг мать с криком бросилась во двор. Подняв голову, Алеша увидел, как из распоротого живота большой щуки выползла и шлепнулась на пол змея. Алеша вскочил на лавку, потом влез на стол и столкнул обеих щук на пол. Змея поползла к двери. Тогда он начал бросать в нее все, что было на столе – кусок хлеба, нож, стакан, тарелку. Он уже схватил было большую чашку, но в это время в дверях появился отец. Змея была убита, а щуку выбросили.
После случившегося мать никогда не ела щук и категорически отказывалась их потрошить. Для Алеши этот случай был памятен тем, что отец несколько раз назвал его молодцом и посоветовал всегда быть таким же смелым.
Затем вспомнился и второй случай. Как-то летом они поехали с дедушкой Иваном в лес пасти лошадей. Дедушка выбрал место недалеко от Мурашиного кордона, на окруженной сосновым лесом небольшой поляне. Под вечер Алеша взял железный чайник и пошел на кордон за водой. Как раз в это время жена кордонщика подоила коров и кормила парным молоком детей. В стороне от избы, на мягкой траве была расстелена подстилка. Ребята сидели кружком и аппетитно хлебали деревянными ложками налитое в чашку молоко. Дети были совсем еще маленькие, но с едой справлялись неплохо.
Подойдя к кордону, Алеша увидел, что возле ребят ползает около десятка змей. Змеи лезли на стол, настойчиво пробиваясь к молоку. Однако дети почти не обращали на них внимания и продолжали спокойно ужинать. Только когда та или другая змея подползала к самой чашке и поднимала голову с намерением опустить ее в молоко, один из близсидящих ребят слегка бил ее но голове ложкой. Побитая змея шипела и отползала назад. Испугавшись за детей, Алеша бросил чайник, схватил палку и, обращаясь к стоявшему невдалеке кордонщику, закричал:
– Дяденька, змеи, змеи!
Поняв намерение Алеши, кордонщик цыкнул:
– Не тронь! Что ты, ослеп, что ли? Это не змеи, а ужи, самая что ни на есть безвредная тварь. Но змеи боятся их, как огня. Тут у нас их уйма. И представь себе, я живу здесь много лет, а ближе чем за двести сажен от кордона змей не видал.
…Алеша задумался. Мысли начали путаться в отяжелевшей голове. Но вот он видит, как тихо-тихо открывается серая дверь, однако в комнату никто не входит. Алеша напрягает зрение и видит, как из коридора в узкую щель двери вползает змея. Она поднимает голову: «Это удав», – определяет Алеша. Туловище удава постепенно заполняет всю комнату. Оно холодное, как лед. Алеша чувствует его противное прикосновение, и ему становится нехорошо. «Пока удав не начал душить, нужно самому схватить его за горло», – решает Алеша. Но вместо головы удава теперь он видит голову Жулика. Англичанин смотрит на него ледяными глазами, высовывает змеиный язык и шипит: «Если ты скажешь правду, я тебя удавлю».
Алеша хочет схватить змею за горло, но не может достать, она поднялась к самому потолку. Тогда он ложится на пол. Так удаву трудно будет его схватить, и он, возможно, еще сумеет вцепиться ему в горло.
Вдруг голова змеи начала клониться к двери, на лине у Жулика появился смертельный ужас. Все тело удава заколыхалось, задрожало. Алеша взглянул в другую сторону комнаты, и его охватила радость. Там из-под пола показалось несколько голов с золотистыми шейками.
– Ужи! Ужи! Ужи! – От собственного крика Алеша проснулся. Болела онемевшая рука, все тело было покрыто холодным, липким потом.
Разбуженный Алешиным криком, проснулся Федя:
– Что с тобой, Алеша? Испугался чего, что ли? – испуганно спрашивал он.
– Нет, я ничего, а что?
– Кричишь-то как шибко, ровно на пожаре.
Сон прошел. Друзья разговорились. Кутаясь в одеяло и хмуря бледный лоб, Федя подробно рассказал своему другу о перенесенных им в шахте мучениях, о том, как рядом с ним умерли братья Глуховы, как погибли другие шахтеры и как много страданий перенесли оставшиеся в живых люди.
– Тяжело там, Алеша. Страшно. Темень, холодно, кругом вода булькает, а дышать нечем. И покойники рядом лежат.
Слушая рассказ друга, Алеша вздрагивал, что-то быстро шептал и все сильней и сильней сжимал кулаки. Наконец он сбросил с себя одеяло, схватился руками за голову и диким голосом закричал:
– Это он послал меня. Жулик! Он! О-о-он!..
Тело мальчика затряслось от рыданий, и он снова потерял сознание.
Утром вместе с доктором к больным зашел Жульбертон. Вид у него был растерянный. Пряча белесые глаза, он то и дело кривился.
– Вот, смотрите на наших ухорезов, – радостно говорил доктор. – Один почти совсем выздоровел, второй тоже день ото дня силой наливается. Все перенесли, все вытерпели. Настоящие богатыри!
Доктор бережно положил под одеяло Алешину руку.
– Шалят нервы. Дают о себе знать неизбежные осложнения, но пульс хороший, – сказал он с облегчением, не в силах удержаться от счастливой улыбки. – Теперь нужно только хорошо кормить, создать покой, и все будет в порядке.
– Да, да. Хормить, хорошо хормить, – подтвердил Жульбертон.
Доктор ушел. Жульбертон подсел к Фединой кровати.
– Говорит она когда или нет? – показывая на Алешу, спросил англичанин.
– Говорит, как же. Еще как, – радуясь за Алешу, засмеялся Федя. – Вот только ночью сегодня испугался чего-то.
– Мальчик пугался?
– Да. Мне надо было помолчать, а я взял да и рассказал, как мы в шахте подыхали. А он как закричит! Это, говорит, Жулик меня заставил, и сам опять без памяти. Испугался, а отчего? Не знаю.
Жульбертон глухо спросил:
– Скажи, чего Леша кушайть надо?
– А чего ему? Кормят нас неплохо. Правда, вчера он о молоке вспоминал. Вот бы, говорит, хорошо холодного молока похлебать.
– Молока, молока, – затараторил англичанин. – Схоро, схоро несу.
Вскоре какой-то незнакомый парень принес полбутылки молока, поставил на тумбочку и торопливо зашептал:
– Это Леше, Леше. Только ему.
С этими словами незнакомец подал Феде три конфеты и быстро скрылся за дверью.
– Вот жила. Боится, как бы я молоко не выпил, – ворчал Федя. – А принес-то сколько? Стакан, не больше.
– Пить. Пить, – застонал Алеша. – Пить хочу.
Федя соскользнул с кровати, схватил стакан.
– Сейчас, сейчас Вот вода. Да нет, у нас молоко есть, – радуясь за друга, торопливо сообщил Федя. Но Алеша перестал просить пить. Сознание снова покинуло его. Федя отошел от кровати и поставил на тумбочку налитое в стакан молоко.
Почуяв запах молока, Мурка замяукала.
– Нельзя, Мурочка. Нельзя. Это не нам, – уговаривал Федя кошку.
Но Мурка не унималась и настойчиво просила дать ей молока.
Не вытерпев Муркиного клянчанья, Федя взял блюдечко.
– Ладно. Он говорил – мне нельзя, а про тебя ничего не сказал. На, пей, надоеда.
Мурка поспешно залакала, а когда молоко кончилось, облизываясь и мяукая, пошла к порогу.
Выпуская кошку, Федя заметил, как жалобно Мурка посмотрела ему в лицо и неохотно вышла из палаты.
– Ну, хватит, хватит. Жадная какая, – закрывая дверь, ворчал Федя. – И это украли, можно сказать.
Проходивший по коридору доктор заметил, что с кошкой творится что-то неладное. Забившись в угол, она судорожно дергалась, жалобно мяукала. Феклистов стал присматриваться. Вскоре кошка неестественно вытянулась и замолкла.
Войдя в палату, доктор обнаружил на полу блюдце.
– Ты чем кошку кормил? – строго спросил он Федю.
Федя испугался и начал оправдываться:
– Я дал ей только немножко. Остальное все оставил Алеше. Она просила, плакала, а сам я не трогал ни капельки.
Доктор схватил бутылку.
– Откуда молоко?
– Это Жулик прислал. Велел Алеше отдать. Она просила… Мне стало жалко… – все еще оправдывался Федя.
Когда напоенная молоком издохла и вторая кошка, доктор заметался по кабинету.
– Яд! Сильнейший яд, – тревожно повторял доктор. – Что же это все значит? В шахте непонятный взрыв. Англичанин режет руку и нарочно пачкает себя своей кровью. В ране дубовая кора. В молоке – яд.
Феклистов опустился в кресло и долго сидел неподвижно. Затем вызвал фельдшера и, ничего не скрывая, рассказал ему о своих подозрениях.
– Поди, дорогой, – попросил он фельдшера, – установи в пятой палате постоянное дежурство сиделок. Запрети принимать для больных продукты со стороны, и чтобы никого в палату не впускали. Понимаешь, никого!
К полудню к Алеше вернулось сознание. Больше оно его не покидало.
Феклистов по-прежнему часто заходил в пятую палату и подолгу беседовал с ее обитателями. Однажды, проходя мимо кухни, он заметил, как оттуда вышел Жульбертон. Он немедленно вызвал повара.
– Что делает у вас по вечерам на кухне англичанин? – строго спросил он.
– Да так… Заходил поговорить, – уклончиво ответил повар.
– Смотри! – строго сказал доктор. – Если с больными что-либо случится, ты первый ответчик, я тебя предупреждаю. Каторги не минуешь…
Повар побледнел и, ничего не сказав, медленно пошел к двери. Это его молчание было красноречивее любого ответа. Когда повар ушел, доктор вызвал к себе дежурную сиделку и взял у нее ключи от пятой палаты.
– Беги, Дуня, – попросил доктор, – приведи сюда мать больного мальчика Карпова. Скажи, что она мне очень нужна.
Через час в больницу запыхавшись прибежала Марья. Доктор усадил ее у себя в кабинете и подробно рассказал о попытках англичанина отравить ее сына. В заключение он предложил забрать Алешу домой.
– За последние дни сынок ваш окреп, опасность теперь полностью миновала. Но его нужно оберегать от волков. Уж очень они за ним охотятся, – говорил он испуганной матери. – Забирайте его домой. Там он будет в безопасности.
