Текст книги "Алёша Карпов"
Автор книги: Николай Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Глава шестая
Наступил июнь. В березовых рощах и на лесных полянах начала созревать душистая клубника.
Договорившись с вечера, четверо ребят чуть свет собрались идти к поповским заимкам. Там, по рассказам людей, росло особенно много клубники.
Провожая детей в лес, матери решили, что старшим будет Миша Маихин.
Приняв старшинство, Миша одернул для солидности длинную рубаху, деловито махнул рукой и круто повернул в переулок. Хотя пареньку недавно исполнилось двенадцать лет, ростом он был не по годам высок и строен. Из-под беспорядочно свисавших непослушных волос смело глядели голубые озорные глаза. Он очень долго ходил в длинной рубахе, за что злые языки прозвали его «бесштанный».
Впереди, рядом с Мишей, шел Федя Зуев. Тоненький, как стебелек, Федя шел смешным подпрыгивающим шагом, легко и часто переставляя ноги. Он, не переставая, шутил, смеялся, пел песни.
За умение ловко и быстро бегать, за предприимчивость и острый язык, а больше всего за неугомонное веселье его прозвали «вертопрах», хотя бойкость и веселье уживались в нем с рассудительностью и верностью своему слову.
Осенью Федю собирались отдавать в школу, построенную в селе только в прошлом году. Он показывал ребятам диковинные вещи: грифельную доску, на которой можно писать сколько угодно (написал, стер, опять написал), карандаш и книжку с картинками. Многие мальчишки этих вещей никогда не видели, а для Алеши грифельная доска не была новостью. Он ее видел в городе.
Немного позади, рядом с Алешей идет Сеня Шувалов. Ему, как и Алеше, исполнилось восемь лет. Он единственный, у кого на ногах чувяки. Сшил отец-овчинник. В дом к ним не каждый отважится зайти: киснущие овчины распространяют тяжелый запах. От мальчика тоже нехорошо пахнет. Не переносящий этого запаха, Федя всякий раз, как Сеня приблизится, заставляет его встать под ветер или отодвинуться. Сеня – большой любитель поболтать. У него и прозвище «трепло». Алешу от этого слова коробит, но Сеня делает вид, что прозвищем доволен. Они рядом живут, и хотя они однолетки, Сеня почему-то считает Алешу маленьким и всегда разговаривает с ним снисходительно.
Сразу за селом остановка. Подолом рубахи Миша сметает сор с высунувшейся из земли большой глыбы белого мрамора. Около камня то и дело шмыгают зеленые ящерицы, но ребятам сейчас не до них. Назначена проверка.
Спрашивает Миша.
– Ну, трепло, показывай, что у тебя?
Сеня выкладывает на камень кусок хлеба, пучок зеленого лука, щепотку соли и одно яйцо.
– А спички? – стараясь придать голосу строгость, спрашивает Миша.
– Спички не взял, – со вздохом говорит Сеня.
– Как так не взял, а уговор?
Потупившись, Сеня виновато отвечает:
– Не нашел, не знаю, куда мамка спрятала.
Миша обводит всех удивленным взглядом:
– Видали обманщика?
– Я не обманщик, а не нашел, – стараясь оправдаться, отвечает Сеня.
– Ври, ври. Так тебе и поверил. – Глаза Миши становятся злыми. По праву старшего, он выносит безапелляционное решение: по пятнадцати щелчков от каждого. – Подставляй башку, если в ней ума нет.
Приговор приводится в исполнение немедленно. К концу наказания на середине лба у Сели появляется шишка.
– Ну, хромоножка, что у тебя? – с важным видом продолжает свой допрос Миша.
Алеша вытаскивает из-за пазухи натертую солью краюху ржаного хлеба и бутылочку топленого молока, потом оттуда же появляется кусок бумаги.
– Да это шпалера, разве ее курят? – презрительно говорит Миша.
Несмотря на самые горячие доказательства, что из шпалер тоже выходят хорошие цигарки, Миша плюется, бросает бумагу в сторону и присуждает Алеше по десять щелчков от каждого.
У Феди, кроме куска хлеба и двух картофельных лепешек, оказались горсть махорки, три спички и кусочек чиркалки, а у Миши настоящая курительная бумага.
Отсыпая Сене махорки на целую цигарку, Миша спросил:
– А ты когда-нибудь курил?
– Нет еще, не курил, – виновато признается Сеня.
– Кержак ты, и есть кержак.
– Кержаки, разве это народ? – презрительно усмехнувшись, поддержал Федя.
– Все равно: бара, бир, вера разна, а царь один, – отшучивается Сеня башкирской пословицей, неточно переведя на русский язык.
– Давай зажигай!
Алеша уже курил, но только мох, а махорки никогда в рот не брал, однако на вопрос Миши он отвечает гордо и независимо:
– Курил сто раз.
– Ладно, – с ехидством заключает Миша. – Только чтобы весь дым глотать в себя. Посмотрим, что вы за табашники!
После нескольких затяжек крепкой махоркой каменная глыба вдруг сдвигается и идет кругом. Когда выкурили по две цигарки, у Алеши и Сени началась рвота, они не могли подняться на ноги. Все кружилось, болела голова, тошнило.
Миша с Федей тоже чувствовали себя неважно, но храбрились и предлагали идти дальше. Чтобы заставить Сеню и Алешу подняться, Миша пошел на хитрость: собирая провиант, он лукаво подмигнул Феде:
– Ладно, пусть остаются, отдышатся – придут сами. Мы не казенные ждать такую кислятину, пошли. А не придут, – внушительно пригрозил Миша, – так расскажем матерям, как они ягоды собирали.
Угроза подействовала. Сеня заплакал:
– Я пить хочу.
Алеша тоже попросил пить.
– Нате, дуйте. Свяжешься со шпингалетами – одна маята, – ворчал Миша, подавая Сене бутылочку с молоком, – только чтоб пополам.
После выпитого молока мальчишкам стало легче.
– Ну, инвалидная команда, шагом марш! – громко скомандовал Миша. Группа лениво поплелась дальше.
Алешу все еще тошнило. Он с трудом передвигал ноги. Хотелось остановиться и снова лечь на землю. Сене тоже было нелегко, он даже позеленел весь, но старался отвлечься.
– Алеша, а ты домового видел?
– Я-то? Нет, а что? – с трудом ответил Алеша.
– А я видел, – таинственно сообщил Сеня. – Ночью вчера проснулся, смотрю: в переднем углу под столом стоит, глаза, как огни! Я ближе к бабушке, а он обратился кошкой да как в дверь полыснет. Уж я испугался!
– Большой?
– Домовой-то? Больше кошки, с ягненка.
– А мне бабушка говорила, что он может быть и с корову, и с лошадь.
– Ну, это у кого как, у нас в бане только с мышку, а кричит по ночам как! Ух! Прямо страшно.
– А дедушка мне говорил, – уже с усмешкой заметил Алеша, – что по ночам это сова кричит.
– Вот уже сказал, – рассердился Сеня, – сова? Сам ты сова! Я вот скажу домовому, как ты его совой ругаешь, тогда…
– Держи! Лови! Бей! – закричали идущие впереди Миша с Федей.
– Хорек курицу украл, лови! Бей!
Но крик ничуть не смутил разбойника. Не обращая внимания на ребят, он пересек дорогу и помчался дальше.
Схватив камни, ребята бросились вдогонку, на ходу швыряя ими в хоря. Когда один из камней упал совсем близко от зверька, он подпрыгнул, остановился, посмотрел на упавший камень, затем бережно положил курицу и с писком бросился на своих преследователей.
Ребята, не чуя под собой ног от страха, что есть силы побежали назад. Хорь гнал их несколько дальше того места, откуда они начали его преследовать, но когда он побежал обратно, ребята снова кинулись за ним и бежали до тех пор, пока хорь не обернулся и снова не погнал их назад. Так повторялось несколько раз. Однако вскоре хорь, перепрыгнув через попавшийся по пути шурф, упал в яму. Середина шурфа обвалилась, поэтому выпрыгнуть или вылезть из него он не мог, но спрятавшись под нависшим верхом шурфа, хорь был в безопасности. Брошенные камни его не доставали, а спуститься в шурф ребята боялись.
На кордоне ребят остановил лесообъездчик.
– Куда?
– По ягоды.
– Давай назад, нечего зря траву топтать, она не ваша, господская, – загораживая дорогу, сердито предложил лесообъездчик.
– Дяденька. Вон сколько народу идет. Мы тоже заплатим, – за всех начал просить Федя.
– Ну, тогда другое дело, так бы и сказали, – по пригоршне ягод с каждого. Но смотрите, не вздумайте лисить, тогда пеняйте на себя.
Пригоршня ягод – это немало, наверное, не меньше трети того, что ребята смогут собрать за целый день. Но делать нечего. Лесообъездчик – это цепная собака хозяина. Хозяин живет в Англии, лесничий на заводе, а этот – здесь.
– Черта лысого получишь, – ворчал Миша. – Сатана, весь кордон ягодами обложил. Сушит. Люди собирают, а он только сушит. Жадюга! Думаешь, нам места нет пройти стороной? На-ка, выкуси!
Но это был разговор только для собственного успокоения. Кордон стоял на возвышенности, с его вышки местность просматривалась на несколько верст. Быстрый, как ветер, конь у объездчика всегда оседлан. У седла плетка в восемь жил с медным наконечником. Попробуй пройти мимо, будешь не рад и ягодам.
Высказывая свое недовольство кордонщиком, ребята постепенно приблизились к березовой роще.
С раннего утра молодой березняк был полон веселого гомона. Затаившись в ветках деревьев, крошечные соловушки, как бы соревнуясь между собой, наполняли воздух пением. Их заливистые трели заставляли людей останавливаться и слушать, слушать…
Но не одни соловьи радовались погожему деньку. Веселые синицы-пеструшечки, звонкие скворцы, голосистые жаворонки наперебой пели свои веселые песни, а ласточки переговаривались веселым посвистом с бойкими ястребками.
Увлекшись сбором ягод, ребята не заметили, как небо заволокло серой клубящейся тучей. Упали первые крупные капли дождя, как будто кто-то бросал их сверху пригоршнями. Упадут – и нет, снова упадут – и опять нет. Между тем туча быстро чернела, а в центре ее появилась белая, все расширяющаяся полоса.
Ребятам не хотелось уходить из лесу, но когда молния зигзагами прорезала тучу и загрохотал гром, они испуганно бросились по направлению к кордону.
На землю опускались сумерки. Вспыхивающие молнии резали глаза. Кругом гремело, стреляло, хрустело.
Вместе с другими ягодниками ребята бежали что было сил. Легко вырывающийся вперед Федя часто останавливался, торопил:
– Скорее, скорее! Если не успеем, пропадем. – Но успеть было уже невозможно: до кордона оставалось больше трех верст. А вверху нарастал жуткий шум. Последняя, хотя и слабая защита – лес – осталась далеко позади. Впереди – изрытое редкими шурфами открытое поле. А до кордона все еще далеко. Вдруг страшный удар потряс землю, глаза сами закрылись от режущего света, по головам, по спинам, по ногам защелкал град. Бежать было невозможно. Остановившись, ребята выбросили ягоды, накрыли корзинками головы. Снова сверкнула молния. Рядом с Алешей чернел шурф. Недолго думая, мальчик прыгнул в шурф и полез под нависший край.
– Сюда прыгайте, сюда! Тут хорошо, – закричал Алеша.
Но ребята не слышали его. Тогда, закрывая голову кузовком, он выскочил из укрытия и снова закричал что есть силы:
– Сюда! Сюда! Тут крыша!
Голос его пересилил бурю, и ребята один за другим попрыгали в шурф.
От боли, испуга и холода ребята тряслись, как в лихорадке. Они старались как можно дальше ползти под навес. А град все падал и падал. Многие льдины были величиной с куриное яйцо. Ребята в ужасе все плотнее и плотнее прижимались к нависшему верху, подбирая под себя окоченевшие ноги, а град напирал и напирал.
Что делать? Вылезть – убьет градом, остаться – завалит, задушит. Так и так – смерть. Около Алеши отвалился сверху ком земли. Схватившись руками, он оторвал другой. Сразу стало свободнее.
Значит, надо копать.
– Ребята! – закричал Алеша. – Копать надо! Смотрите, вот так.
Все вцепились в нависшую над головами землю, отрывали, топтали ее под себя, подымались. Работали голыми руками, на пальцах рвалась кожа, ломались ногти, но на боль никто не обращал внимания: все понимали, что бьются за жизнь. Нависшая, растрескавшаяся, ослабленная земля была отвалена. Дальше шел твердый, поросший корнями дерн. Голые руки его не брали, работа прекратилась. Полил дождь. Град падал реже, под струями дождя он начал таять, оседать.
Ребята с испугом следили, как постепенно, заливая лед, вода вплотную подходит к их ногам.
Алеша высунул руку, ударов не было, значит, град прошел. Он первым вылез из шурфа. За ним последовали остальные и, не обращая внимания на потоки дождя, прямо по перемешанному с водой льду стайкой побежали к кордону.
Сквозь сплошную пелену дождя то здесь, то там виднелись убитые и покалеченные градом люди.
Так вот что наделала буря! Не стыдясь товарищей, Алеша заплакал и начал громко звать мать.
Словно преследуемые зайчата, понеслись они домой, неся жителям села страшную весть о гибели близких людей.
На сельском кладбище выросло несколько свежих могил и почти в каждой из них дети – жертвы неожиданно разбушевавшейся стихии. Градом выбило посевы, уничтожило огороды. Погибло много находящегося на пастбище скота, птицы.
Глава седьмая
На дворе сентябрь. Закончилась уборка хлеба. В Тютнярах престольный праздник и ярмарка. Алеша ждал ярмарку с нетерпением и вот, наконец, дождался. После обеда отец, надев новую косоворотку, сказал матери:
– Ну мы с Алешей пошли. А вы уберетесь, тоже приходите. Там встретимся.
Гул ярмарки слышался за два квартала. Большая базарная площадь не могла вместить всех пришедших и приехавших. Торговали в соседних с площадью дворах, на улицах, в переулках и даже в церковной ограде.
И чего только нет на ярмарке!
Длинные ряды разложенных товаров кружат покупателям голову. Торгаши суетятся. Каждый хочет зазвать к себе как можно больше покупателей, всячески расхваливает свои товары.
А сколько на ярмарке такого, чего Алеша никогда еще не видел. Ведь его первый раз взяли на ярмарку. Вон в центре площади блестит, шумит, кружится карусель. Бегут раскрашенные лошади, верблюды, кареты. Играет гармошка, звенят бубенцы. Мальчишки в несколько рядов окружили карусель, но катаются немногие. Надо платить деньги, а где их взять?
Тут же рядом балаганщики зазывают народ посмотреть, как человек из опилок делает цыплят, как медведь превращается в человека и начинает глотать гвозди, ножи и всякое другое железо, а изо рта вынимает потом бумагу, голубей и даже змей.
Со всех концов зрителям наперебой предлагают поглядеть ученых медведей и обезьян. Как воронье на падаль, на ярмарку налетело множество шулеров, гадальщиков и прочего сброда.
Мальчик растерялся и боится оторваться от отцовской руки. Но проходит немного времени, он смелеет и начинает с жадностью рассматривать разложенные на прилавках конфеты, пряники, чернослив, орехи.
За всю свою жизнь он съел не больше трех конфет и двух пряников, а вкуса изюма, урюка и чернослива не знает совсем.
Сегодня отец обещал купить ему конфету, но не сейчас, а когда пойдут домой.
Не отрываясь, смотрит Алеша на сладости. Особенно прельщают его ржаные пряники. Они грудами лежат на прилавках, полках, в ящиках. От запаха пряников у Алеши кружится голова, он старается не смотреть на них. Но у следующей палатки та же картина. Пряники совсем рядом и так хорошо пахнут. Их целая гора, а ему нужен один, всего только один пряник!
Но за руку тянет подошедший отец:
– Пошли, пошли, Алеша. Пора своих искать.
– Тятя! – кричит Алеша. – Смотри, смотри! Обезьяна-то какая!
На небольшом подмостке грязный худой человек приказывает:
– А теперь покажи, как баба на именинах пьяной напилась. – Обезьяна ложится на спишу, брыкает ногами, кривляется, ерзает мордой по настилу.
Толпа визжит, хохочет:
– Здорово! Вот сатана!
– Еще! Еще! Пусть еще покажет!
Человек, не переставая кланяться, протягивает картуз, в него опускаются копейки, семишники, гривны.
А рядом бурый медвежонок проделывает всевозможные акробатические номера так неуклюже и забавно, что окружающий его народ надсаживается от хохота.
– Ай да косолапый, ну и молодец!
– Вот черт, и впрямь ученый!
– Вот каналья, циркач, право циркач.
Вожатый протягивает шапку. И снова стучат медяки. Платят без всякого принуждения, добровольно за возможность хоть раз в год посмеяться вдосталь и хоть на время забыть беду-кручинушку.
Вдруг пронзительный крик:
– Держите! Держите! Вор! Держите, православные!
В толпе прошмыгнул маленький оборванец с кренделем в зубах.
Вслед за оборванцем пронесся длинный, как жердь, торговец, и сейчас же позади раздался жалобный визг:
– Ой! Ой, дяденька, больно, больно!
Долговязый тащил мальчишку за ухо, почти приподнимая его от земли.
Мальчик отчаянно кричал:
– Пусти, дяденька, больно. Пусти! Ой, больно!
Но торговец не обращал никакого внимания на вопли ребенка. Толпа растерянно и негодующе смотрела на происходящее. Но вот из толпы быстрыми шагами вышел молодой рослый мужчина, с небольшой подстриженной бородкой и черными блестящими глазами; судя по одежде приезжий. Подойдя к долговязому, он рывком схватил его за руку. От боли тот побледнел и выпустил ухо ребенка. Мальчик мгновенно убежал.
– Ну-ка, отойди! Не совестно тебе связываться с ребенком? – отпуская руку, повелительным тоном сказал приезжий.
– Ах, вот как? Воров, грабителей защищаешь? – закричал долговязый. – Сюда, православные, сюда! Вот он, христопродавец, бейте его! Бейте! – захлебываясь, срывающимся голосом визжал торговец.
Со всех сторон на крик прибежали люди.
Вокруг крикуна, косясь и оглядываясь на оставленные товары, плотной стеной встали торговцы.
Но против них, вокруг заступника тоже начали собираться люди. Этих становилось все больше.
Между сторонами завязалась перебранка. Назревала драка.
В руках торговцев замелькали гири, безмены, ножи. Другая сторона запасалась камнями. Некоторые побежали в переулок ломать колья.
Приезжий стоял спокойно, широко расставив ноги. Потом сделал медленный полуоборот и встал лицом прямо к враждебной стороне, а спиной к сочувствующей.
Между тем толпа росла, шум усиливался, обстановка накалялась все больше. Достаточно было кому-нибудь кинуть камень, чтобы стороны бросились друг на друга.
Незнакомец, из-за которого разгорелась ссора, был Валентин Шапочкин. Он приехал на ярмарку по партийному поручению с группой товарищей. Только что он встретил свою знакомую по тюрьме – Марью Карпову. Когда долговязый стал избивать мальчишку, Шапочкин попросил Марью спрятать оставшиеся у него несколько десятков листовок, уложенных в банку с конфетами, и поспешил на выручку. Он сразу понял, что ему представляется хороший случай выступить открыто. У Валентина было два браунинга – настоящий и игрушечный. Вот он медленно опустил руку в карман, вытащил один из них, и в солнечном луче на мгновение блеснула холодная сталь. Вид оружия отрезвляюще подействовал на торговцев. Шум стал постепенно стихать, только долговязый кричал еще громче:
– Дураки, ждете, чтобы эти разбойники нас дочиста ограбили? Ждите. Они только и смотрят, как бы чужим добром поживиться. Не ждать нам, а по морде бить их надо. Дайте мне грабителя! Дайте! – не трогаясь, однако, с места, кричал торговец. Но его не поддержали, все косились на браунинг.
– Послушайте, господа обиралы, – негромко, но внятно сказал Шапочкин. – Этот человек говорит, что его ограбили. Но скажите, сколько стоит крендель? Неужели из-за гроша следует бить ребенка и идти на поножовщину?
Сзади кто-то крикнул:
– Овчинка выделки не стоит…
– Не в деньгах дело, а в справедливости. Тебе чужого, конечно, не жалко, а у нас вот оно где, – показывая на шею, кричал краснолицый с короткими толстыми руками мясник.
– Ничего, выдержит твоя шея.
– А чем дите виновато, может, у него отца в солдаты взяли, на войне убили?
– Надо, чтобы вот у этого толстопузого так было. Его бы сынку поголодать.
Мясник по-бычьи закрутил головой, стащил с головы фуражку, перекрестился.
– Тьфу! Типун вам на язык, идолы проклятые!
Отодвинув мясника, Шапочкин вышел вперед.
– Товарищи, – широко над толпой разнесся его голос, – товарищи, если вы не хотите, чтобы ваши дети голодали, чтобы им не приходилось красть кусок хлеба, рискуя попасть в руки таким вот мерзавцам, смыкайтесь с городскими рабочими. Кто ваши враги? Вот эти разжиревшие мироеды! Откуда их богатство? Все нажито на вас, на вашем труде, поте и крови. Их бы на место этого мальчика, тогда бы они узнали, что такое справедливость и с чем ее едят.
– Правильно! Правильно! – кричали в толпе.
– Агитация, агитация! – завизжал долговязый и быстро исчез в толпе.
– Товарищи! – продолжал оратор. – Я спрашиваю вас, до какой поры мы будем терпеть этот произвол? Скажите, до какой?
Последние слова оратора были почти не слышны. Толпа гудела, кричала.
– Мужики, пора и нам, как рабочим города, всем вместе навалиться на буржуев. Сколько еще будем терпеть? – Это был голос Марии.
– Стражники едут! Стражники!
– Разойдись! Разойдись! Кто разрешил вам тут собираться? – загремел начальственный голос.
Двое стражников соскочили на землю, третий остался держать лошадей.
– Я вам покажу, как бунтовать. Кто тут зачинщик? – хватаясь за шашку кричал щупленький стражник.
В толпе снова появился долговязый. Напирая на Шапочкина, он орал:
– Вот он, вот, ваше благородие. Берите его, христопродавца, вяжите! Народ мутить вздумал, бунтовщик он, у него оружие в кармане.
Жандармы, выхватив шашки из ножен, устремились к Шапочкину.
Валентину легко было скрыться в огромной, дружественно настроенной толпе, окружавшей его плотным кольцом, но он не воспользовался этой возможностью. Он только едва заметно повернулся к Марье, не отходившей от него ни на шаг с момента встречи, затем выпрямился и с выражением полной готовности предстал перед жандармами.
– Стой! Ни с места! Отдавай револьвер!
– Револьвер? – усмехнулся Шапочкин. – У меня нет никакого револьвера. Кто вам сказал такую глупость. Есть, правда, игрушечный, который я купил на ярмарке в подарок одному мальчику. Вот этот, пожалуйста, берите.
После безрезультатного обыска, стражники увели Шапочкина и растерявшегося торговца в волостное правление.
Дома мать показала отцу переданный ей Шапочкиным маленький револьвер и стопку аккуратненьких листочков.
Отец долго смотрел на бумажку, хмурился, шевелил губами, читал и снова перечитывал. Он даже перевернул листочек несколько раз на другую сторону, хотя там ничего не было написано.
– Вот что, Маша, – сказал он решительным тоном, – эту штучку нужно в подполье, в землю зарыть. Может быть, хозяин за ней еще зайдет. А листочкам лежать нечего, их вечером нужно по подоконникам разбросать, пусть и другие почитают.
