Текст книги "Смертельный розыгрыш. Конец главы"

Автор книги: Николас Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Да,– ответил Сэм.– Пытаюсь выяснить обстоятельства таинственной гибели Бастера.

– Бастера?

– Да. Щенка моей сестры. Он погиб.

– О Джон! Вы ни словом не обмолвились об этом,– сказала Вера.

– Каким-то образом он удрал из дома и угодил в старый кроличий силок,– продолжал Сэм, с совершенно бесстрастным лицом глядя на Роналда.

– Это вина моих арендаторов – они должны были убрать все силки. Очень жаль.

– Откуда вы знаете, что это случилось на земле арендаторов?– Сэм постарался задать свой вопрос как можно безобиднее.

– Поскольку мне принадлежит здесь почти вся земля, я могу предположить это с большой статистической долей вероятности.

– Вот уж не знал, что здесь еще водятся кролики,– вставил Чарли Максвелл.

– В том-то и дело, что нет,– сказал я.– Элвин высказал догадку, что кто-то задушил щенка и бросил его с проволочной петлей на шее.

– Какой ужас!– воскликнула Вера своим певучим голоском.

– Новая проделка нашего шутника?– спросил Чарли.

– Теперь я понял, куда вы гнете.– Роналд с откровенной злобой оглядел Сэма, лицо его потемнело.– Впрочем, меня абсолютно не интересует подоплека ваших вопросов.

– Подоплека? Какая подоплека?– Сэм сохранял полнейшее хладнокровие.

– Вы, кажется, намекаете на мою причастность к этому…

– Да что вы, мистер Пейстон. Такое мне и в голову прийти не могло.– Голос Сэма отдавал подчеркнутым уважением.– Я только хотел спросить, не попадался ли вам на глаза щенок, когда вы шли к… к миссис Пик.

– Или, может, вы заметили в кустах какого-нибудь подозрительного типа – из тех, что воруют собак?– широко ухмыльнулся Максвелл.

Только тут Роналд понял, что свалял дурака, и это отнюдь не улучшило его настроения.

– Очень жаль, ничем не могу помочь. Элвин – старый паникер. Что ни случись, он все валит на этого шутника.– Он снова обратился к Сэму:– Какое огорчение для вашей сестры!… Паркер из Толлертона говорил мне, что у его суки новый помет. Я попрошу его выбрать одного щенка для… э-э… Коринны.

– Благодарю вас,– сказал Сэм.– Но я вполне могу позволить себе подарить сестре нового щенка.

Впервые я слышал от моего сына такую отповедь. Я изумленно взглянул на него. Вежливое, невозмутимое лицо. Он повернулся к Вере, раздумчиво посмотрел на нее и улыбнулся. Противиться такому обаянию было невозможно. И Вера ответила улыбкой.

– Ты просто вылитый отец, Сэм.

До дня открытия Цветочной выставки не произошло ничего нового. Нетерплаш может по праву гордиться этим детищем Роналда, думал я, заходя после обеда в огромный шатер, воздвигнутый на лужайке перед Замком. Здесь на помостах были выставлены экспонаты, отобранные и снабженные ярлыками еще утром. Призовые цветы, букеты, овощи, фрукты в вазах и корзинах, изображения рога изобилия, банки с вареньем – все это слепило глаза и приятно раздражало обоняние. В каждом разделе были отдельные награды для садовников-профессионалов и любителей – это условие тактично предусмотрели Роналд и его комитет.

– Вот уж не думала, что творения природы могут выглядеть так вульгарно,– шепнула Дженни мне на ухо, когда мы задержались перед чудовищно огромной, составленной из множества цветов композицией, которая мучительно корчилась перед нами в своей неестественной, насильственной симметрии.

– Любопытный факт,– сказал Сэм Коринне,– срезанные цветы стали использовать для украшения жилищ всего около ста лет назад.

– Очаровательное зрелище!– воскликнула Коринна, подделываясь под преувеличенно восторженный тон дебютантки.– А вот и Джимми, хелло!– И она побежала навстречу мальчику, которого только что привела мать. При падении в карьер он сломал запястье; но сейчас вид у него был хоть и осунувшийся, но бодрый.

Когда мы подошли к разделу фруктов и ягод, я услышал, как один пожилой крестьянин сказал другому:

– Том опять огреб вторую премию за свою малину.

– Должно, выставил судьям несколько пинт пива.

– Или хорошо заплатил пастору, чтобы тот за него помолился.

– Пусть сам жрет свою малину. Ягоды здоровущие, а вкус дерьмовый.

– Говорят, всю эту жратву передадут в больницу.

– Ну и простак же ты! Попомни мои слова: все самое лучшее пойдет в брюхо Пейстону.

– Вот-вот. Так же, как после праздника урожая все пошло пастору Хэндесайду.

– Слыхал, как он говорит с кафедры: «Плоды земли да созреют в урочное время! И первые из них принадлежат мне, братья мои. Зарубите это себе на носу!»?

– А старый сквайр выставлял что-нибудь в этом году?

– Он-то? Да у него нет и шести пенсов на пакетик цветочной смеси. Совсем обнищал, пидер несчастный.

– При жизни его отца дела шли не так плохо.

– Что верно, то верно. «Куда ни гляну, тлен и разрушенье»[40]. Как твой ревматизм?

– То припрет, то отпустит. Смерти никому не миновать.

– «Ибо всякая плоть – как трава»[41].

– Да, раз уж мы заговорили о траве, ты слыхал, что Пейстон покупает пустырь, где пасутся клячи этого дикого Карта?

– Ну и что?

– Мне сказал один толлертонский мужик. Младший Карт только арендует эту землю.

– Зачем она Пейстону?

– Может, думает чего построить. У них это называется «расширять свои владения».

– Если хочешь знать мое мнение, приятель, Пейстон покупает этот пустырь только потому, что старается прибрать все к рукам.

Мы так и не дослушали этого разговора, в котором явственно слышались отголоски феодальной эпохи. Прежде чем собеседники принялись перемывать косточки другим именитым жителям деревни, мы двинулись дальше. В дальнем конце шатра висел занавес с надписью «ЖЮРИ И КОМИТЕТ». Из-за него появился Роналд Пейстон. Он приветствовал нас с такой подчеркнутой любезностью, как будто мы были членами важной депутации.

– Не забудьте, пожалуйста, заглянуть к нам перед раздачей призов и получить свою веточку, Дженни,– сказал он в заключение.

Мы вышли в сад.

– Про какую веточку он говорит?

– Он выдает всем женщинам – членам жюри и комитета – по цветку. Бьюсь об заклад, это будут орхидеи. И всем мужчинам – по бутоньерке. Фирма Пейстона – обслуживание по высшему классу. Шикарное шоу, правда? И какие туалеты!

На лужайке за домом и в самом деле происходил неофициальный конкурс туалетов: преобладали свободно ниспадающие шифоново-прозрачные платья, какие надевают обычно для приемов на открытом воздухе. Крестьяне держались стесненно, с видимым напряжением, как на богослужении. Только дети свободно резвились в отгороженной плетнями аллее с указателем: «К спортивной площадке».

В конце аллеи, застенчиво приветствуя гостей, стояла Вера в своем самом великолепном золотом сари. Простые крестьяне глазели на нее с откровенным или тайным любопытством, деревенская знать маскировала свое смущение под преувеличенно любезными манерами. Пройдя мимо Веры, они принимались обсуждать хозяйку с тонкой светской иронией.

– Здесь, кажется, есть все, кроме большого военного оркестра,– резюмировал Сэм, когда мы всем семейством собрались за обнесенными забором огородными грядками.

Была уже половина третьего. Берти Карт начал организовывать состязания по бегу среди детей. Соревнования происходили на площадке, по периметру которой размещались ларьки, аттракционы, игровые павильончики. Тут же, в сторонке, должны были устроить игру и мы с Фредом Киндерсли. Около площадки расхаживал Элвин Карт: он выглядел очень эксцентрично в своих поношенных бриджах и панаме с лентой, где красовались буквы Ч С Г – член совета графства. Он приветливо беседовал со всеми собравшимися.

Время шло. Жители Нетерплаша Канторума были в полном сборе, к ним присоединились и люди из соседних деревень. Играли в кегли. В небесную синь взмыло множество воздушных шариков. На состязаниях по бегу с препятствиями все матери без зазрения совести старались поставить своих детишек хоть на ярд впереди стартовой линии. С той стороны, где в неизвестной мне игре катали кокосовые орехи, то и дело слышались громкие крики Чарли Максвелла: «А ну валяй! Еще раз!» Это простодушное, чистосердечное веселье и необыкновенная яркость зрелища будили во мне ностальгические воспоминания о временах царствования Эдуарда Седьмого, когда я был еще ребенком.

– Что же все-таки случилось с собачонкой Коринны?– спросил меня Фред, воспользовавшись временным затишьем. Его вопрос возвратил меня к нынешней мрачной реальности.

– Только не для разглашения, Фред. Кто-то прокрался в наш дом, задушил ее и повесил на люстре.

– О Господи!… Никогда не верил этой басне о кроличьем силке. Кто же обнаружил щенка?

– К счастью, я увидел его первым. Дженни и Коринна шли за мной, но я успел остановить их и послал за сигаретами. А Сэм быстро похоронил его.

– Представляю, каким бы это было для них потрясением… Кого-нибудь подозреваете?

– В тот день к нам приходил Элвин Карт. У ближайшей нашей соседки побывал Роналд Пейстон. Но это ничего не значит. Все так бессмысленно.

– Вы правы, на все сто.– Пронзительные голубые глаза Фреда заволокла дымка размышлений.– С тех пор не случилось ничего худого, спасибо и на этом. Может, этот подонок угомонился? Хотя сегодня самое время что-нибудь отмочить… Дорри, поди сюда на минутку.

Подошла Доротея Киндерсли, спокойная и очень элегантная в темно-коричневом льняном костюме, отделанном белыми кружевами.

– Помнишь тот вечер, когда у Коринны пропал щенок?– спросил Фред.– Сразу после открытия к нам ввалился Берти Карт, так?

Доротея кивнула.

– Я был на заднем дворе, и обслуживала его Дорри. Расскажи Джону, что случилось.

– Вообще-то ничего особенного. Он швырнул бокал на стойку, расколотил его вдребезги – и выскочил. Настроение у него было препоганое. Я только успела сказать ему, что вы со всей семьей уехали кататься на яхте. Я знала об этом от Сэма.

– Как вы думаете, почему он так взбесился?– спросил Фред.– Может, вы договорились с ним о встрече, да забыли?

– Нет, конечно!– Но сердце у меня упало.– Я с ним не договаривался.– Тут я вспомнил, что Дженни сначала отказывалась ехать с нами: она, мол, плохо переносит качку. Может, она назначила ему свидание, а потом передумала, но не предупредила его об этом? Тогда понятно, почему он так взбеленился, когда обнаружил, что наш дом пуст. Но неужели он способен выместить свою злость на щенке?

Одно то, что я мог подозревать в убийстве щенка Берти, свидетельствует, в каком смятении я был все эти недели: наш милый шутник создал атмосферу, в которой я утратил ощущение реальности. Должен, однако, признаться, что не последнюю роль тут сыграло мое чувство к Вере. Наша собственная вина ищет себе оправдание в чужой. Когда в семнадцать тридцать мы все собрались в шатре, некий малопочтенный Джон Уотерсон принялся убеждать меня, что если Дженни обманывает меня с Берти Картом, то ничто не препятствует моему сближению с Верой.

Вера Пейстон появилась из-за занавеса с надписью «ЖЮРИ И КОМИТЕТ» и взошла на невысокий помост, воздвигнутый перед ним; она была невыразимо прекрасна в своем золотом сари. Я стоял в первом ряду, и мне показалось, что ее взгляд задержался на мне. За ней вышли еще несколько женщин, украшенных – Дженни угадала совершенно точно – веточками орхидей. Следом -потянулись судьи-мужчины с гвоздиками на лацканах; стебли цветов были упрятаны в металлические чехольчики. Замыкал это маленькое шествие Роналд Пейстон.

Послышался гул рукоплесканий. Роналд обратился к Элвину Карту с несколькими словами, тот, со странно оробевшим видом, спустился с помоста и зашептал на ухо своему брату. Берти нырнул за занавес и вынес оттуда какой-то небольшой предмет, этот предмет он передал Элвину, который стоял спиной к публике. Элвин поставил его на пол, около занавеса; это была бутоньерка в металлическом чехольчике.

Затем Роналд выступил с краткой речью. Она была куда менее напыщенной, чем та, которой он попотчевал нас на званом ужине, в ней даже звучали самокритичные нотки, но в конце концов все празднество устроено им, и чтобы отдать должное его благородной деятельности, достаточно оглядеться вокруг. Он приветствовал посетителей, поблагодарил судей и других помощников; по его мнению – а он надеется, что это мнение разделяют все присутствующие,– в Нетерплаше еще не было столь удачной выставки. В заключение он сказал, что ему удалось уговорить свою жену вручить призы, и, многозначительно взглянув на Элвина, сел.

Вера приподнялась, но Элвин жестом попросил ее сесть, и она села.

– Леди и джентльмены,– начал он,– мне выпала честь поблагодарить Роналда Пейстона и его супругу за их щедродушие. Мистер Пейстон совершенно прав в своем утверждении, что в Нетерплаше еще не было столь замечательной выставки; по своей скромности он, однако, умалчивает, что без него Нетерплашская цветочная выставка вообще прекратила бы существование…– Элвин замолчал и глотнул воды из стакана. Он, казалось, был в чудовищном напряжении; и я даже заподозрил, что он в сильном подпитии.– Мы все с большой радостью узнали, что наш сквайр оставляет свою широкую коммерческую деятельность, чтобы обосноваться на постоянное жительство здесь, среди нас, в прекраснейшей из деревень прекраснейшего графства. К сожалению, как многие из вас знают, мирная жизнь в этой прекраснейшей деревне, которой мы все так гордимся, недавно была омрачена неприятными происшествиями.– При этих словах публика перестала ерзать и начала внимательно слушать.– Мы верим и надеемся, что эти происшествия больше не повторятся, а преступник будет изобличен и схвачен. Но хватит об этом. Я только хотел бы, с милостивого согласия Роналда Пейстона, объявить во всеуслышание, что, если между нашими домами и были какие-то недоразумения, отныне они принадлежат прошлому…

– Катился бы ты, старый олух, домой!– громко пробурчал вдруг один из тех деревенских стариков, разговор между которыми я случайно подслушал на выставке ягод и плодов.

Элвин, ничуть не растерявшись, ответил ему на том же дорсетском диалекте:

– Если ты считаешь, Джек Мастере, что язык у тебя подвешен лучше, подымайся сюда, на помост, и шпарь сам.

Ответом был громовой хохот, и старый Джек Мастере добродушно покрутил головой: сдаюсь, мол, твоя взяла.

– В далекие дни своей молодости я, как известно, был приверженцем той устарелой формы шутки, которая называется розыгрышем. Вот таким розыгрышем я хотел бы, леди и джентльмены, отметить это празднество.

Если Элвин стремился возбудить интерес и удивление публики, то он, безусловно, в этом преуспел. Роналд Пейстон, сидевший поблизости, устремил на него тот преувеличенно одобрительный взгляд, которым председательствующий подбадривает выступающего после званого ужина оратора. Элвин пошарил рукой у себя за спиною, достал цветок в металлическом чехольчике и воткнул его в петлицу.

– Не волнуйтесь,– продолжал он, поправляя лацкан.– Вот петлица, цветок, чехольчик, а вот резиновая груша. Если я приглашу кого-нибудь понюхать цветок и нажму грушу, в лицо ему брызнет струйка воды. Устройство, как видите, самое примитивное, можно сказать, детское. Сегодня я наполнил чехольчик не водой, а дорогими духами. И больше всех заслуживает опрыскивания духами, конечно же, лучший цветок Нетерплаша – прекрасная леди, которая будет сейчас раздавать награды. Пользуюсь случаем добавить, что Роналд Пейстон охотно дал согласие на эту маленькую церемонию – дань восхищения самой красоте и изяществу.

Он поманил Веру, она встала и направилась к нему с покорным, чуточку смущенным выражением своего прекрасного лица. Она наклонила голову и понюхала цветок в петлице Элвина. Когда он нажал грушу, какое-то предчувствие чуть было не заставило меня выкрикнуть: «Не надо!» Но я промолчал.

Несколько секунд ничего не происходило. Затем на лице Веры выразилось странное недоумение, которое тут же передалось пухлому лицу Элвина. И вдруг ее лицо изменилось в цвете, под смуглотой проступили пунцовые пятна, руки потянулись к тонкой, лебединой шее, она начала метаться по помосту, натыкаясь на стулья и стол, смахнула на пол графин – в своем золотом сари она походила на экзотическую бабочку, бьющуюся крылышками о невидимые для нее стенки стеклянной банки.

Сначала мы все думали, что Вера разыгрывает роль по нелепому и невообразимо вульгарному сценарию, состряпанному ею вместе с Элвином. Но его полное остолбенение и сдавленные хлюпающие звуки, которые вырывались из ее горла, быстро нас разуверили. Роналд Пейстон вскочил и попытался удержать жену, но она вырвалась и спрыгнула с помоста прямо в мои объятия.

Толпа тесно окружила нас со всех сторон, но с помощью Роналда и Сэма мне удалось отнести Веру за занавес. Укладывая ее, я услышал, как над общим шумом взмыл чей-то властный крик:

– Всем оставаться на местах! Никому не уходить!

Рядом со мной неподвижно, как парализованные, стояли Берти Карт и Роналд.

– Позовите доктора,– распорядился я.– И никого не впускайте.

Лицо Веры было искажено до неузнаваемости. Она рыгала, шумно глотала воздух, билась в судорогах. Затем ее длинные ресницы затрепетали – казалось, она узнала меня: в ее глазах я прочитал отчаянную мольбу о помощи. Но я только мог приподнять ее и держать в своих руках. Начались конвульсии. Она вдохнула воздух и замерла. Он нее веяло слабым запахом цветущих персиковых деревьев.

12. РАЗГНЕВАННЫЙ МАГНАТ

В последующие дни Дженни была единственной моей поддержкой и опорой. Потрясенный смертью Веры, я чувствовал себя глубоким стариком, надломленным и ни на что не способным. Все эти происшествия, омрачавшие нашу жизнь в Нетерплаше, казались теперь совершенно незначительными, но стало ясно, что они неминуемо вели к гибели Веры, я должен был это предвидеть и спасти ее. В ту ночь, когда мы с Дженни, невероятно измученные, легли спать, она шепнула мне:

– Ты был немного влюблен в нее, дорогой?

– Да.

Она задала свой вопрос с большой нежностью, без всякой задней мысли, и, не расспрашивая о моих чувствах, добавила:

– Если ты захочешь рассказать мне об этом…

– Захочу. И расскажу. Но не сейчас. Я никогда бы… у тебя не было никаких причин опасаться ее.

Невольно в моем голосе прозвучали горькие нотки. Это был как будто отголосок того сарказма, с которым Сэм сказал мне, когда мы наконец вышли из шатра:

– Пойду позвоню в свое агентство. Удивительный сюжет. Необыкновенно эффектный. Будь проклят гад, который ее убил!

Полицейский надолго задержал нас в шатре: он записывал фамилии и адреса всех присутствующих. Когда к нему прибыло подкрепление, со всех, кто заходил в комнату, где размещался комитет, сняли предварительные показания; исключение было сделано лишь для Элвина: он выглядел таким потрясенным и больным, что ему разрешили, в сопровождении эскорта, вернуться в «Пайдал».

Все это происходило как в тумане, как в страшном сне. Ясно было только одно: в какой-то миг преступник подменил чехольчик с духами чехольчиком с синильной кислотой. Невозможно даже предположить, чтобы это проделал старый Элвин: слишком велика была опасность немедленного разоблачения. И все же Вера погибла от его руки, и полиция могла не утруждать себя поисками другого убийцы.

С того времени я перестал вести дневник, который до сих пор лежал в основе моего повествования, поэтому возможны нарушения дальнейшей последовательности событий.

Деревни в стороне от больших дорог обычно не бывают шумными, но в эти несколько дней Нетерплаш как будто затаил дыхание – такая неестественная там стояла тишина. Убийство Веры было слишком большой сенсацией, чтобы служить темой сплетен, и произошло оно при обстоятельствах столь гротескно-причудливых, что у местных сплетников не оказалось достаточного простора для вымыслов. Главные споры, как я понял, шли вокруг того, можно ли хоронить индианку на христианском кладбище. Расследование по делу об убийстве вели инспектор и сержант из Скотленд-Ярда, сразу же вызванные нашим старшим констеблем; к этому расследованию деревня относилась с обычным своим недоверием и фатализмом; во всяком случае, все предположения, которые мне довелось слышать в таверне, отличались неправдоподобием. Элвина открыто не обвиняли; Фред Киндерсли объяснял это популярностью сквайра среди деревенских жителей, особенно пожилых, и их нежеланием пинать упавшего; почти все они были убеждены в виновности Элвина, но дружно ополчались против чужаков, которые позволяли себе говорить об этом.

Но горше всего мне было видеть, как быстро улетучивается память о Вере. Над ее головой будто сомкнулись бушующие волны, бесследно поглотив это еще недавно полное жизни, загадочное и обреченное существо. Она прожила в деревне не год и не два, но лишь немногие из нас знали ее достаточно хорошо, для всех прочих она так и осталась темноволосой женщиной в сари, которая иногда разгуливала вокруг Замка, мифом, не имеющим никакого отношения к их повседневной жизни, именем в сенсационном газетном сообщении. Никто даже не сожалел, что при ее жизни не познакомился с ней поближе, не постарался сделать так, чтобы она не чувствовала себя чужой.

На другой день после похорон – Веру все же погребли на церковном кладбище, и это дало повод некоторым приверженцам строгой обрядности намекать, что ее муж сделал крупный взнос в церковные фонды,– я был приглашен в Замок.

Меня провели в библиотеку и попросили обождать несколько минут. Полки в библиотеке большей частью были заставлены старыми, в кожаных переплетах, книгами, очевидно, купленными у Картов. Какая у него страшная хватка!– размышлял я. Он прибрал к рукам всю деревенскую землю, а теперь еще и пустырь, где размещалась школа верховой езды. Неужели после всего, что случилось, он останется один в этом великолепном, но похожем на пустую скорлупу доме? А дом и впрямь был пустой скорлупой, в нем даже не жила душа покойной. Я, по крайней мере, этого не чувствовал.

Уголок дорсетского луга – вот и все, что будет отныне напоминать мне о Вере. А в этом безмолвном доме, где пахнет паркетным воском, розами и деньгами, ее больше нет.

Роналд вошел бодрым шагом, лицо у него было исхудалое – нет, уточнил я про себя, оно выглядит так, словно лишилось кожи. Глаза горели лихорадочным блеском. Я с трудом выдавил несколько фраз соболезнования – как жаль, что я чувствую к нему мало симпатии, даже как будто сомневаюсь в его реальности. Потом нерешительно спросил, собирается ли он остаться в деревне.

– Еще бы! Им меня отсюда не вытурить!– воскликнул он и поспешил укрыться за своими привычными клише.– Разумеется, эти места всегда будут будить у меня печальные воспоминания, но, несмотря ни на что, я не должен поддаваться отчаянию, должен продолжать жить.

– Но ведь никто не пытается, как вы выражаетесь, Роналд, вытурить вас.

– Они всячески третировали бедную Веру. Охотно брали у меня деньги и оскорбляли покровительственным отношением. А потом убили ее. Меня просто тошнит от этих живых ископаемых – местных аристократических семеек. Проклятые снобы!

Наконец-то из-под панциря выглянула живая человеческая душа.

– Но, Роналд, у вас нет оснований утверждать, что Веру убили из чисто снобистских побуждений?

На его лице мелькнула полуулыбка-полугримаса.

– Нет, конечно. Не так буквально. Но если бы они вели себя по отношению к ней чуть-чуть приветливее, этого никогда не случилось бы.

Я посмотрел на него с изумлением.

– Прежде всего, она бы так не скучала. Разумеется, мне не следовало оставлять ее одну – это моя вина.

– Вы хотите сказать?…

– Что она впуталась в неприглядную историю. Связалась с одним человеком. А он решил отделаться от нее.– Роналд проницательно посмотрел на меня.– Я знаю, о чем вы думаете. Неверную жену убивает обычно муж, а не любовник.

– Да, так.

– Но если она угрожает благополучию своего любовника?

На какое-то довольно неприятное мгновение мне показалось, что Роналд подозревает, будто Вера была моей любовницей.

– У вас есть какие-нибудь доказательства?– несмело поинтересовался я.

– Оставьте, Джон. Вы помните, какое грязное письмо я получил?

– Это не очень-то надежное доказательство.

– Нет дыма без огня. И я знаю в этой деревне лишь одного мужчину, который не дает прохода женщинам.

– Возможно, вы и правы. Но каким, скажите, образом она могла угрожать его благополучию?

– Он прекрасно понимал: если вся эта история получит огласку, я вышвырну его из своей деревни.

– Полагаю, речь идет о Берти Карте?

– О ком же еще!

– И как же вы «вышвырнете» его из деревни?

– А деньги на что?– ответил Роналд, и я лишний раз убедился в его беспощадности.– Я сдал Элвину «Пайдал» за чисто символическую плату. Могу вам, строго по секрету, признаться, что после того как Элвин покаялся в своем дурацком розыгрыше, я поставил ему условие: либо он отправит своего братца куда-нибудь подальше, либо я подниму плату и выставлю их обоих. Я уже веду переговоры о покупке земли, где размещается манеж Берти.

– Хотя у вас не было еще никаких достоверных доказательств относительно жены и Берти?

Роналд отвел глаза в сторону.

– Значит, его благополучие уже находилось под угрозой, зачем же ему убивать ее?– не унимался я.

– Может, она ему надоела… Может, порвала с ним, совсем недавно. В последнее время я несколько раз перехватывал ее взгляд: она смотрела на меня со странной робостью, словно хотела в чем-то признаться.– Роналд соображал туговато, но в проницательности ему нельзя было отказать.

– Неужели вы всерьез думаете, будто Берти мог совершить такое фантастическое убийство?

– Если не он, то кто же?

– Понятия не имею,– в сердцах обронил я.– Я ведь даже не знаю еще всех фактов.

Роналд снова перешел на деловой тон.

– Да, вы правы. Мое упущение. Сейчас я позову Чарли Максвелла. Он знает все досконально; оказывается, они близкие приятели с этим инспектором из Скотленд-Ярда, вместе тянули лямку.

Пока мы дожидались Максвелла, я вдруг подумал, что если Роналд и в самом деле убийца, ему очень повезло: сыщик, состоящий у него на службе, хорошо знаком с полицейскими, которые ведут расследование. Но так ли это на самом деле?

Появился Чарли Максвелл – при черном галстуке, с таким выражением лица, какое, вероятно, бывает у немого на похоронах. Будь бедная Вера жива, она не преминула бы от души посмеяться над ним. Роналд велел ему доложить о ходе следствия – таким тоном председатель обращается к членам подкомитета. Резюмирую изложенные им факты.

В качестве яда использовалась синильная кислота. Вера вдохнула смертельную дозу ее паров. К тому же она страдала «сердечной недостаточностью», чего я не знал и что наряду с сильным отравлением привело к летальному исходу.

Мысль опрыснуть Веру духами принадлежала Элвину, который принес чехольчик и резиновую грушу. И он тоже отравился ядовитыми испарениями. В этот розыгрыш, насколько известно полиции, посвящены были лишь трое: он, Вера и Роналд. Естественно предположить, что Элвин поделился секретом со своим братом, но тот категорически это отрицает, а сам Элвин не помнит, говорил он что-нибудь или нет.

Сразу же после убийства Элвина обыскали, в его кармане обнаружили большой флакон духов «Арпеж», где не хватало как раз той порции, которую он отлил в чехольчик. Этот флакон он намеревался преподнести Вере после раздачи призов.

Чехольчик с духами был найден позднее рядом с помещением для жюри. На нем оказались лишь отпечатки пальцев Элвина. Смертоносный чехольчик ничем не отличался от своего двойника.

Элвин показал, что чехольчик с духами он принес в своей старой сумке, а сумку повесил на крючок. Подменить чехольчик можно было в любое время, но сделать это мог только человек, посвященный в тайну.

И Роналд и Элвин много раз входили в комнату для жюри и выходили из нее. Берти показал, что он был там лишь однажды: перед тем как начать речь, Элвин попросил его принести чехольчик из своей сумки.

Полиции еще не удалось установить, где взяли яд.

– Что вы об этом думаете?– спросил Чарли Максвелл, изложив все известные ему факты.

– Здесь есть одно трудно объяснимое обстоятельство,– ответил я.– Затеял розыгрыш с духами Элвин, он отлично знал, что будет в центре всеобщего внимания, но почему-то забыл прихватить с собой чехольчик с духами, когда все они поднялись на помост.

– Жарьте дальше, сэр!– с воодушевлением вскричал Чарли, забыв о разыгрываемой им роли немого на похоронах.– То же самое, точь-в-точь, говорит и инспектор.

– А как это объясняет Элвин?– спросил Роналд.

– Говорит, что это просто выскочило у него из головы.

– Не очень убедительное оправдание,– заметил Роналд.

– Не могу с вами согласиться. У кого не бывает провалов в памяти. А Элвин – рассеянный старый чудак. И все же трудно допустить, чтобы убийца забыл взять орудие убийства.

– Простейшая хитрость. Для отвода глаз,– нетерпеливо фыркнул Роналд.

– А по-моему, это свидетельство его невиновности.

– Какие еще соображения, мистер Уотерсон?

– Прежде всего необходимо удостовериться, не знал ли кто-нибудь о задуманном розыгрыше. Элвин мог проболтаться брату, у него просто недержание речи. И Вера могла проговориться.

– И я мог проговориться,– вставил Роналд.– Но вот не проговорился же.

– Вполне вероятно, что убийца постарался посвятить в эту тайну как можно больше людей. Чтобы все они оказались под подозрением.

– Его не устраивало соотношение два к одному, так, что ли?– сказал Чарли.

Роналд не сводил с меня глаз.

– А отпечатки пальцев?– спросил я.

– На чехольчике с духами – отпечатки пальцев Элвина, на том, что с ядом,– его и Берти. Это не позволяет сделать окончательных выводов. Отпечатки пальцев можно легко стереть носовым платком. Что-нибудь еще, сэр?

– Да, самое главное. Вы говорите, что розыгрыш с духами придумал Элвин. Это действительно так, Роналд?

– Я же сказал,– запальчиво произнес Роналд: он явно оборонялся.

– Меня удивляет, что вы с Верой согласились.

– Ах, вот оно что. Но ведь мне… но ведь нам и в голову не могло прийти, что… кто-то… воспользуется этим для…

– Я не о том. Это была такая детская затея. Нелепая. Бьющая на дешевый эффект. Не скажу прямо, вульгарного пошиба, но все же унизительная и очень уж странная. Не могу понять, почему вы с Верой согласились.

Роналд сидел неподвижно, обуреваемый гневом, причин которого я не мог постичь.

– Не скрою, сначала мы немного сомневались, но…– И вдруг его прорвало.– Меня возмущает ваше высокомерие. Да кто вы, собственно, такой, чтобы указывать, что для меня унизительно! Вы, видимо, думаете, что если я разговариваю с вами, понизив голос…

– Не кричите на меня, Роналд. Я не из тех, кого можно взять на испуг.

– Джентльмены, джентльмены,– принялся увещевать нас Чарли Максвелл.

– Вы же признались, что у вас были сомнения,– продолжал я, с новой болью ощущая весь ужас понесенной утраты.– У вас могло быть лишь две причины согласиться на эту затею. Причина первая: вы терпеть не можете Элвина и были бы рады прилюдно выставить его глупцом.

Я замолчал.

– Причина вторая?– Роналд смотрел на меня ледяным взглядом.