Текст книги "Маме – мечтательнице, как я (ЛП)"

Автор книги: Николь Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Войдите, – крикнул Бен.

Я уже открывала дверь.

– Финикс? – он был удивлен. – Разве ты не ведешь сейчас «Бревна Линкольна»?

– Потому я и здесь, – я стала расхаживать перед его столом. – Я не могу больше.

Бен отклонился в кресле и убрал руки за голову, словно расслаблялся. Хоть кто–то.

– Что не можешь?

– Вести дурацкие кружки поделок. Каждый день.

Если Бен удивился моим словам, то не показал этого. Он медленно повернулся.

– Я думал, тебе нравилось.

Мои глаза стали как блюдца.

– Кто это сказал? Или вы приняли меня за мазохиста?

Бен не ответил, покружился еще в кресле.

– Я так понимаю, ты рассказываешь мне об этом, чтобы я что–то с этим сделал?

Я вытерла руки о футболку. Я так злилась, что руки вспотели. Гадко.

– Да, но, если вы не можете, скажите сразу, чтобы я знала, что хоть пыталась.

Бен улыбнулся столу.

– Не потерпишь еще две недели?

Я вздохнула. Оставалось лишь две недели лета.

– Так мне творить дурацкие поделки до конца лета? Если уволите, я не буду переживать.

– Ты дала повод тебя уволить? – Бен сцепил ладони перед собой. – Потому что нынче нужна хорошая причина для увольнения. Иначе будут проблемы с законом.

Я думала об этом. Но не долго. Я сделала достаточно, чтобы меня уволили. Я только что бросила кружок.

– Выбирайте. Если есть способ сделать это сразу, у меня есть шансы.

Бен скривился.

– Так мы учимся. Мы не можем сразу сделать все правильно.

– Так вы снимете меня с поделок? – я остановилась перед его столом, не могла прочесть его лицо. Он мог испытывать нирвану, но мог и злиться. С Беном было сложно понять. – Или уволите меня?

Бен улыбнулся беспорядку на столе.

– Ты выражала свое недовольство Кэлламу?

Многие в лагере знали, что мы с Кэлламом были вместе. Не из–за того, что мы открыли это, а потому что Этан не мог молчать, скотча надолго не хватило. Бен знал о нас, потому что Кэллам сказал ему. Он не хотел, чтобы Бен думал, что мы делали это за его спиной.

– Да, каждый день, – ответила я. Кэллам терпел мои жалобы и скуление.

И улыбка Бена увяла, он нахмурился.

– Что? – я подошла ближе. – Что такое?

– Я ценю то, что ты сообщила это, ведь я хочу знать, когда мои работники несчастны, но, боюсь, ты пошла не туда, если надеешься, чтобы тебе изменили расписание, – Бен посмотрел на меня, увидел вопрос на моем лице. – Не я делаю расписание вожатых, – я не дышала, уже знала ответ раньше, чем он его произнес. – А Кэллам.

Знаете ощущение, когда вылетает из легких воздух? Такое было у меня раз, но я не могла забыть. Так я себя ощущала сейчас, но не из–за падения с дерева. Я упала с ветки сказки.

– Кэллам составляет расписания? – поразилась я.

– Я думал, ты знала, – Бен сел прямее. – Я думал, что ты была в столовой неделями, потому что попросила это. Я не знал, что он…

Бен не сказал, но я закончила за него:

– Врал мне?

Бен покачал головой.

– Я не это хотел сказать, – он тряхнул головой. – Я знаю о чувствах Кэллама к тебе, так что поверь, когда я говорю…

– Где он?

Бен повернулся к окну.

– Собирался провести несколько часов, лазая по камням. Занимается собой.

– Где именно? – я не знала, как могла звучать спокойно, когда внутри взрывались фейерверки.

– Гряда Паттерсона.

– Спасибо, – я прошла к двери. – Можете проверить кружок «Бревна Линкольна»? Гретхен неплохо его ведет, но если ребята решат, что с них хватит…

– Я прикрою, – Бен развернулся, пока я закрывала дверь. – Финикс? Он переживает за тебя. Что бы он ни сделал, какой бы ни была причина, он поступил так, потому что заботится о тебе. Помни это.

Я замерла на пороге.

– Вы путаете заботу и контроль.

Бен покачал головой.

– Это делаешь ты.

Я не хотела спорить с Беном, когда меня ждал разговор с Кэлламом. Закрыв за собой дверь, я побежала по кухне, столовой и добралась до главной лужайки. Я была без кроссовок, но неплохо бегала в сандалиях.

Гряда Паттерсона была в миле от лагеря, то место хорошо подходило, чтобы лазать по поверхности. Любимое место Кэллама. Он не водил туда туристов, зато сам часто проводил время там. Я присоединилась к нему на прошлой неделе и поразилась тому, как легко он взбирался по гладкому на вид камню. Он не использовал веревки и прочее снаряжение. Мне это казалось самоубийством, но он брал с собой матрас, устраивал под собой на земле. Если он соскользнет, это могло спасти его. Если упасть удачно.

Но сегодня я могла свернуть ему шею.

Я вскоре добралась туда, но не остыла за время пути, а распалилась еще больше. Когда я миновала последний поворот, передо мной появилась стена из камня в сорок футов, и я не знала, что чувствовала.

Кэллам был на середине стены, двигался над надувным матрасом. Он был в старых штанах и ботинках, но футболку оставил на ветке дерева. Его ладони побелели от мела, и даже отсюда я видела, как он вспотел. Он лез по горячей каменной стене в пик жары, ему повезло, что он не стал лужей.

Я хотела крикнуть, но проглотила его имя, увидев, что он добрался до сложной части. Там в стене торчал на пару дюймов камень, и так продолжалось несколько футов вверх. Миновать его можно было, только прыгнув.

Он проверил матрас под собой, сунул свободную руку в мешочек с мелом и вдохнул перед прыжком. Мышцы двигались на его спине, он прижал ногу к выступу, вытянул руку, прыгнув.

Мое сердце замерло, как и на прошлой неделе, когда он сделал это. Его пальцы не ухватятся, он плохо оттолкнулся.

Я хотела бежать и проверять, попадет ли он на матрас, а пальцы Кэллама впились в край. Вены выступили на его руке от веса, а потом его нога нашла трещинку.

Я не знала, что задерживала дыхание, пока не выдохнула с шумом.

Он не замер, чтобы отпраздновать. Он лез дальше, находя выступы и трещины, незаметные с земли.

Худшая часть подъема прошла, и я вспомнила, почему была тут. Не для того, чтобы увидеть, как он скользит по камню.

Я сделала шаг, хрустнула веткой посреди дорожки. Кэллам, хоть и был сосредоточен, услышал треск и замер.

Он уже улыбался, когда посмотрел вниз.

– День становится все лучше.

Я ощутила знакомое притяжение. Я словно была с ним, и все было в порядке. Я буду скучать по этому.

– Тебе лучше слезть оттуда.

Он поднял плечо.

– Ладно, – он вытащил камень из трещины, отпустил. Я поспешила, но он упал на матрас раньше, чем я сделала два шага.

Он не охнул, не замер. Он просто скатился с матраса и вскочил. Его улыбка не пропала.

– Видишь, – он показал на матрас. – Я взял матрас.

Я не смотрела туда. Я помнила, что мы делали на том матрасе на прошлой неделе, но, если думать об этом, решимость развалится. Нельзя. Нужно оставаться сильной.

– Ты врал мне.

Улыбка Кэллама не пропала.

– Не стоило приносить матрас? – он думал, что я играю с ним.

Я скрестила руки.

– Я серьезно, Кэллам.

Он указал на матрас и меня.

– Я тоже.

– Ты врал, что Бен составляет мое расписание, – и тут его улыбка стала увядать. – Потому что это ты составляешь расписание, и ты в ответе за пытки поделками.

Он выдохнул и опустил руки на бедра.

– Я не врал тебе, Финикс. Я не все упоминал, но не врал.

Я ощущала, как закипает кровь – гнев поднимался быстро.

– Ты заставил меня поверить, что Бен составляет расписания.

– Ты сама это додумала. Я просто не давал тебе повода думать иначе.

– Почему ты не сказал мне?

– Я боялся этого, – он махнул между нами, его ладонь оставила белый след над бедром. – Я переживал, что ты не поймешь, сначала разозлишься, а потом разберешься. И лишь потом простишь, – добавил он и покрутил шеей с хрустом, как делал при мне сотни раз.

– Ты был прав, – парировала я.

Он все еще был потным, тяжело дышал. Наверное, потому что ему хотелось пить после такого потоотделения. Я не должна была, но прошла к его металлической фляге с водой и бросила ему.

Кэллам смотрел на флягу в руке, хмурясь.

– Не понимаю, – он посмотрел на меня, я почти тряслась от гнева.

– Да, представь, как приятно узнать, то парень, который говорил – нет, обещал, что доверяет мне – тот же парень, что не доверил мне повести нескольких людей на прогулку к возвышению в двадцать футов, – он молчал, не двигался и не пил, и я топнула. – Ты сказал, что доверял мне!

– Я знаю, что сказал, – его голос был тихим.

– Но это явно не так.

Его глаза вспыхнули.

– Не говори о том, что я не делал и не думал, – он бросил флягу на матрас, словно играл роль.

Будто мне было дело.

– Ладно. Я спрошу еще раз, если не понятно, – я расслабила челюсти для следующей части. – Ты мне доверяешь? – он открыл рот, чтобы ответить мгновенно. – Даже не думай снова соврать мне.

Его рот закрылся, мышцы на шее напряглись.

– Я никогда не врал тебе, и это не изменится.

Я ждала. Пусть попробует выпутаться из этого.

Он прикрыл на миг глаза.

– Я доверяю тебе как твой парень, – начал медленно он. – Но как главный вожатый, ответственный за всех тут, я хочу, чтобы ты заслужила утраченное доверие.

Мои плечи опустились.

– Так ты не доверяешь мне.

Его глаза открылись.

– Я бы доверил тебе свою жизнь.

– Но не жизни остальных в лагере, – я отмахнулась, и это вывело его из себя.

– Есть много места между доверием и недоверием. Или ты еще не поняла?

– Не знаю. Я думала, что узнала достаточно о доверии сегодня.

– У тебя все черно–белое. Так или не так. И нет места для ошибок. Как жить с такими рамками?

– Слушай, это уже надоело, Кэллам. Я или доверяю тебе, или нет. Ты или доверяешь мне, или нет. Ты не можешь немного доверять. Прости, это так не работает.

Он хмуро смотрел на деревья, а я – на него.

– Самое время, – он прошел к рюкзаку у дерева, опустился и расстегнул его.

Я смотрела на него в смятении. Я была близка к слезам или взрыву, и я не понимала, что он делает.

– Еще неизвестно, кто кому не доверяет, – Кэллам вытащил руку из рюкзака. Он держал стопку бумаг.

– Я могу узнать, о чем ты? – я сделала шаг к нему, но поняла. Ему не нужно было приближаться, он протягивал руку так, словно собирался сжечь бумаги. – Кэллам, дай объяснить… – запиналась я. Я пришла сюда ссориться с ним из–за его поступка, а не оправдываться.

– О, ты отлично все объяснила, когда сочинила оценки всех моих тестов за этот месяц, – он разжал пальцы, и бумаги полетели на землю.

Я шагнула к бумагам, желая поднять их и объяснить.

– Как ты узнал?

– Когда я провел тест самостоятельно утром и вместо максимума, что уже легко мне давался, едва набрал две трети, – он прошел по тестам, вдавливая их в землю. – Я подумал, что просто день не сложился, так что вытащил старые тесты и вскоре понял, что таким был весь месяц. Как и вся моя жизнь.

– Это было для уверенности, понимаешь? Чтобы ты думал, что делаешь прогресс, и не сдавался, – я ощущала слезы. – Ты становился все лучше с каждым тестом. Ты старался этим летом.

– Но не на эти изменения ты надеялась, да? Это не для колледжа, да? – Кэллам прислонился к каменной стене. Он не смотрел на меня.

– Я пыталась помочь. Если бы я знала, что ты поймешь, то не сделала бы этого, – я все смотрела на разбросанные тесты. Я хотела как лучше, когда не отмечала некоторые неправильные ответы, но это уже не имело значения.

– Забавно, что я не хотел поднимать тему, – Кэллам пожал плечами, холодный и неприступный. – Я хотел прочистить голову днем, а потом сжечь все тесты ночью. Я понял, что ты пыталась, скорее всего, придать мне уверенности, – он прислонил голову к камню, смотрел на деревья. – Но ты напомнила, как в твоем мире работает доверие, и что ты или доверяешь, или нет, – он сделал паузу и фыркнул, звуча отдаленно. Я таким его еще не слышала. – Тогда и я могу или доверять тебе, или нет.

Я хотела побежать к нему. Обнять его и извиниться, постараться объяснить так, чтобы он понял, зачем я так сделала, и почему мне было так сложно доверять.

Я опоздала.

Кэллам оттолкнулся от камня, поднял рюкзак через миг.

– Считай, что я тебе не доверяю, – он не смотрел на меня, проходя мимо. – Я уже знаю насчет твоего доверия ко мне.

– Кэллам, – прошептала я.

Он не остановился.

– Не надо, – сказала я громче, глядя ему вслед.

– Что не надо? – он развернулся. – Мне хватило людей в жизни, которые думают, что я не справлюсь без их жалости. И мне не нужно, чтобы моя девушка так думала. Оставь меня, Финикс.

Я слышала эхо своего дыхания в ушах.

– Кэллам, прошу…

Он шел по дорожке. Я налажала. Серьезно.

– Мы всегда знали, что лето закончится, Финикс. Просто это произошло на две недели раньше, чем мы планировали.

ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ

Теперь я бегала одна. Училась одна. Все делала одна.

Я понимала, что так будет, если доверял мне только мой младший брат.

Прошло двенадцать дней с разговора у гряды Паттерсон, и я ощущала каждую секунду. Все говорили, что время стирает боль, но я могла уверенно сказать, что это бред. Время не стирало боль, а усиливало ее. Делало ее острее. Заметнее. Страшнее. И все становилось болью.

Я не могла оправиться, как с Китсом. Потому что Кэллам был не просто парнем, а тем парнем.

Так что я развалилась за две недели. Я не знала, что со мной будет еще через две недели. Вид не был приятным.

Тем утром я опередила будильник. Я не могла спать, и это было еще одним эффектом того ощущения, будто сердце вырвали из груди и порвали на лоскутки.

Я вышла из комнаты, стараясь не будить Гарри, потому что он следил за мной в последнее время. Когда я ловила его взгляд, он будто следил за пленником, что мог убить себя, в облике его старшей сестры. Его запястье было все еще перевязано, но становилось лучше. К началу школы бинты снимут. Даже мама пыталась помочь мне в последнее время. Она не знала, что мне было нужно, но все равно пыталась.

Я не позавтракала привычно бананом или батончиком, я пошла по кухне, открыла скрипящий холодильник как можно тише.

Рано утром было холодно, прохладнее, чем вчера утром и до этого. Лето заканчивалось, и, хоть я старалась сделать вид, что это не так, я знала, что осталось два утра до возвращения… куда–то. В Калифорнию.

Я не была готова признать, что это конец. Не хотела махать белым флагом. У меня еще была пара дней. Два дня, чтобы разобраться в жизни.

Это ведь так просто.

Плечи опустились, я устроилась на ступеньке, чтобы обуться. Я не ждала, что он будет ждать меня, прислоняясь к старой сосне перед крыльцом домика, но все равно проверяла каждое утро. Часть меня надеялась, что он появится одним утром в кроссовках и с улыбкой, будто ничего не случилось. Я знала, что смогу забыть прошлое, если сможет он. Это уже не было важным – мы ранили друг друга. Старались как лучше, но не вышло, да?

Я знала это теперь… но почему не поняла это двенадцать дней назад, когда это могло все изменить?

Я со второй попытки завязала шнурки, заставляла себя мысленно встать со ступеньки, когда дверь заскрипела за мной. Я скривилась от пронзительного звука.

Я подозревала, что Гарри пришел меня проверить, но, когда оглянулась, чуть не упала с крыльца.

– Идеальное утро для бега впервые за два года, да?

Я обернулась и напряглась всем телом.

– Когда ты вернулся? – холод пробрался в мой голос.

– Поздно ночью. Или рано утром, это как посмотреть. Я не хотел будить тебя и Гарри.

Я хмуро смотрела на деревья.

– Мы уезжаем через два дня. Ты пропустил все лето. Зачем вернулся сейчас?

– И пропустить такое утро для бега? Это стоило шестичасовой поездки.

Я едва могла говорить с папой. Я так злилась на него и обстоятельства… ужасно злилась.

Я встала и пошла прочь.

– Приятной пробежки.

– Финикс, – его голос изменился, зазвучал по–настоящему. Я замерла, но не оглянулась.

Ступени скрипнули, он спустился по ним.

– Прости, – сказал он, его голос дрогнул на последней гласной. Ком подступил к моему горлу. – Мне так жаль, милая. Знаю, я подвел тебя, Гарри и вашу маму, но я сделаю все, чтобы исправить это. Я все исправлю… – он кашлянул. Казалось, в его горле тоже что–то застряло. – Если ты дашь мне второй шанс. Я не заслуживаю этого, но прошу.

Я не дышала. Я поняла это, когда вдохнула с шумом. Мои плечи дрожали, и я хотела убежать, но не могла пошевелиться. Ноги приросли к месту.

Не поздно ли? Все уже сделано – дом уже не наш, мы с Гарри меняли школы, оставляя друзей и все знакомое. Что осталось исправлять?

Я не знала, что он подходил ближе, пока его ладонь не легла на мое плечо. Сначала робко, словно он ждал, что я отойду или отобью его руку. Я не двигалась. Папа впервые за долгое время касался меня с чем–то, похожим на тепло. Я забыла, какими сильными были его руки, и как они придавали мне сил, словно рядом с ним мне ничто не могло навредить.

Я не знала до этого, что скучала по нему. Я так сосредоточилась на злости, предательстве и разочаровании, что закрывала этим суть проблемы – тоску по нему. По настоящему папе.

Я выдохнула, и все внутри расслабилось. Или все стало целым. Я не знала точно.

– Прости, – его голос дрогнул снова, он сжал мое плечо, и я развернулась. – Прости, – прохрипел он, кадык покачнулся. Он медленно обвил меня руками и притянул к себе. Это было нежно и сдержанно, он давал мне шанс вырваться, если я хотела.

Но мои руки обвили его в ответ. Я обняла папу. Он обнял меня.

Я плакала. И он плакал.

Я не знала, простила его или стала меньше бояться будущего, но папа вернулся, и этого хватало. Остальное я могла решить потом.

– Гарри… – я всхлипнула и подняла голову, чтобы посмотреть на него. Его глаза были мокрыми. – Он не может ходить в обычную школу, пап. Ты знаешь это? Он всю жизнь был в частной школе, и у него мозг старшеклассника в теле десятилетнего. Нельзя так с ним. Ты же знаешь?

Папа улыбнулся, и на лице появились морщины. Он побрился, даже немного загорел, но все еще выглядел старым – словно время схватило его и побило, состарило. Он вытер слезу с моего лица.

– Знаю, Финикс. И я это уже решил.

Я выпрямилась.

– Перевел Гарри в частную школу?

– Всего полчаса езды от нового дома. Он переведен, все оплачено. На три года, но за это время я должен встать на ноги.

Я не знала, сколько стоила прошлая школа Гарри, но немало. У семьи было плохо с деньгами, и я не знала, как папа смог оплатить три года вот так.

– Как? – спросила я.

– Я продал свой Мустанг. Даже торговаться не пришлось.

– Продал Мустанг? – я звучала ошеломленно. Папа любил машину, даже спал в ней пару раз. Некоторые люди спасли бы фотоальбомы или питомца из огня, а папа – Мустанг. Я не думала, что он продаст ее. Я думала, что его похоронят в ней.

– Еще даже чернила не высохли на документах, – он говорил, будто это были пустяки, но я знала лучше. Это было серьезно. Он продал самую ценную вещь, чтобы его сын смог учиться в хорошей школе несколько лет.

– Спасибо, – я вздохнула. Гарри будет в порядке. Школа будет другой, но того же типа. Летом он был общительным, так что найдет друзей и там.

– Не за что, – папа смотрел на меня минуту, словно ждал чего–то. Но он мог многого ждать.

– Что? – спросила я.

– Тебя больше ничего не беспокоит? – спросил он. – Никто не тревожит?

Я посмотрела на домик. Мы с мамой не помирились, но хотя бы говорили. Не сразу, но я поняла, что не могу злиться на нее, потому что она рассказала мне правду, когда я так долго от нее этого ждала. Она не была виновата, что правда оказалась горькой.

– Думаю, мама будет в порядке, да? Переезд будет сложным, как и для всех нас, но она сильная. Она будет в порядке.

На лице папы появилось изумление.

– Согласен, но я говорил о тебе.

Я переминалась.

– Ох.

– Вот–вот, – сказал он.

– Да, я переживаю из–за того, что будет, – я кашлянула и смотрела на домик. – Это выпускной год, и все меняется. Нужно многое решить.

– Это выпускной год, и я знаю, как ты много трудилась, – папа потирал подбородок, словно отращивал бороду. – Не справедливо будет менять школу и команды в последний год перед колледжем.

Я прикусила щеку изнутри, а не кивнула. Не справедливо, но в планах на жизнь справедливости было мало.

– Потому, если хочешь, семья Эмерсон готова принять тебя на год, чтобы ты закончила школу, – папа вскинул руки, словно сообщил, что я выиграла в лотерее, но я видела, что его радость была наигранной. Он не хотел, чтобы я покинула семью на год раньше, чем мы планировали.

Я минуту обдумывала это. Я могла провести год в той же школе, со своими друзьями, со своей командой. Я могла закончить одну из лучших школ штата, как и планировала. Я могла сохранить это… но покинуть при этом семью.

Они будут близко, но как можно не ужинать после школы с Гарри? Не ощущать запах кофе мамы по утрам, не засыпать от звука новостей из спальни родителей? Я буду скучать по этому? Их стоило бросить, чтобы остаться в той школе?

В начале лета я бы не сомневалась ответить. Я сказала бы да. С Гарри попрощаться было бы сложнее всего, но до остального мне не было бы дела.

Одно лето все изменило. Или изменило меня.

– Ты уже говорил с семьей Эмерсон об этом? – слеза покатилась по моей щеке. Столько всего свалилось, а еще даже солнце не встало.

– Я не могу тут ничего говорить, – папа кивнул на домик. – Это была идея твоей мамы.

– Мамы?

– Хорошая идея, да?

Ком в горле стал вдвое больше. Я кивнула, не могла выдавить ни слова.

– Это да? – папа ждал.

Я хотела сказать да. Потом хотела сказать нет. Решение было важным, и я не знала, что смогу выбирать, пять секунд назад.

– Я могу подумать?

Папа вздохнул, словно обрадовавшись.

– Конечно. Не спеши. Но постарайся решить до первого дня школы.

Я улыбнулась.

– Это я могу.

Он обнял меня. Это казалось таким естественным, словно так всегда было. Я обвила его рукой.

– Что насчет пробежки? Становится все светлее, – он посмотрел на горизонт, где уже подумывало проснуться солнце.

– Повезло, что день простой, – я вытянула руку над головой, потянулась, повторила с другой рукой.

– Не думай, что легко обгонишь меня, – он указал на свои кроссовки, которые были в моде лет десять назад. – Я был быстрее всех в школьной команде. Мой рекорд в забеге на милю так и не побили.

Я закатила глаза.

– Потому что ты закончил школу в классе из пятнадцати детей, и только ты был в команде по бегу в тот год.

Он рассмеялся, как бывало утром Рождества и на днях рождения.

– Мелочи.

Я сглотнула ком в горле. Он не пропал.

– Готов? – я указала на дорожку впереди.

Папа стал бежать на месте.

– Всегда готов.

Хоть я все еще печалилась из–за Кэллама, я рассмеялась. Папа снова шутил, вел себя так, словно его семья существовала.

Я побежала, папа двигался рядом со мной. Мы не пробежали далеко, а он уже задыхался. Мы даже не быстро бежали.

– Мы же всего на милю или две? – он тяжело дышал. – День ведь простой.

Я старалась не улыбаться.

– Одиннадцать или двенадцать. Простой по темпу, а не расстоянию.

Папа застонал так громко, что белка с воплями убежала от дерева у дорожки.

– Это все? – он пожал плечами, словно это были пустяки, но уже вспотел.

Я уже не скрывала улыбку. Я не бежала одна.

– Эй, пап? – я притихла на миг. – Спасибо за все.

Он посмотрел на меня и улыбнулся. Он улыбался всю пробежку.

– Спасибо за второй шанс.

ДВАДЦАТЬ СЕМЬ

Последний день роли вожатой в лагере. Я пришла сюда с ненавистью ко всему, а теперь собиралась уезжать, зная, что кусочек этого меня останется со мной на всю жизнь. Как и тут останется кусочек меня.

Для последней пробежки я встала пораньше, и папа присоединился ко мне, хоть я и говорила, что, если он не мог идти, не хромая, то и бежать не стоило. Но он настоял. Говорил, что нужно было прогнать боль, но это помогало бы от растяжения мышц. Но я была рада обществу. Я скучала по папе, с которым я ощущала, что могла сделать все, и даже если не справлюсь, это поправимо.

Было почти восемь, когда я пришла к шкафчику и достала предметы для поделок. Придумывать. Творить. Больше поделок. Они мне уже снились.

Не хотелось видеть акриловую краску когда–нибудь еще.

Сегодня тема была простой, даже я не могла все испортить. Мы украшали палки для церемонии ночью. Это была давняя традиция лагеря – в последнюю ночь отдыхающие и персонал собирались у костра, каждый вставал и говорил, чему научился за лето, и бросал палку в огонь.

Звучало не очень, но все говорили так, словно это было священным делом. Я не собралась делать палку или говорить, но должна была помочь отдыхающим.

Я схватила пару бутылок клея, фольгу и краски, а потом, хоть мне и не хотелось, несколько бутылок блесток. Я поставила сверху коробку с лентами и пошла к столовой, где было почти пусто после завтрака.

Кэллама не было на его обычном месте за столом. Может, он вел поездку рано утром, может, решил поспать на полчаса больше. Я не знала, увижу ли его. Должна была, да? Мы не могли уехать, не попрощавшись. После всего. От этой мысли мне было плохо.

Он избегал меня, игнорировал эти две недели, и я не мешала. Первую неделю я делала с ним так же. Но мне было все равно, как далеко он ушел с пути, чтобы не пересекаться со мной, этой ночью я с ним встречусь. Чтобы хотя бы попрощаться.

– Ты как шумная племянница Марты Стюарт, – кто–то сел за стол, который я убирала для занятия творчеством. – Поделки еще никогда так не привлекали.

Я заворчала под нос.

– Ты еще не вымер?

– Мир ведь еще кружится? – Этан улыбнулся, и это работало бы на всех девушках, но не на мне.

– Чего надо, Этан? Я занята.

– Кто сказал, что мне что–то надо? Почему я не могу нормально поговорить с тобой безо всяких желаний.

– Как ты и сказал, мир кружится…

Этан рассмеялся, глядя, как я тру стол антибактериальной салфеткой. Я вытащила еще одну и бросила ему.

– Будь полезен.

Он пару раз обвил пальцем лицо, улыбнулся.

– Я уже такой.

Я застонала и стала вымещать раздражение на столе. Он никогда еще не был таким чистым.

– Ты по какой–то причине тут? Или просто побесить пришел?

Этан тер стол со мной.

– Мне нужна другая причина?

– Когда ты уезжаешь? Надеюсь, скоро? – я села напротив него и перестала чистить. Все равно тут будет грязно через десять минут.

– Как только Эван подъедет на грузовике.

– Не останетесь на церемонию палочек?

– А зачем? Есть шанс закрутить с тобой? Тогда меня можно убедить, – Этан скрестил руки и постарался выглядеть серьезно. Получилось плохо.

– Счастливого пути, – я помахала ему.

Он рассмеялся и выглянул в окно. Он был рад уехать. Я бы тоже была, но что–то держало меня тут. Я не хотела уезжать, но должна была.

– Так вы с великим кахуной расстались? – Этан пошевелил бровями. – Это к лучшему. Для тебя.

Мы с Кэлламом не сообщали о разрыве, как и не сообщали, что встречались, но все поняли.

– Что такого безумного в моем желании быть с ним? – я пыталась убедить себя, что говорила о плюсах и минусах ополаскивателя для белья, а не про парня, который испортил для меня шансы на отношения.

– Не знаю. Ты кажешься амбициозной, – Этан сделал коробочку пальцами и посмотрел на меня сквозь нее. – Тебе суждено великое.

– А Кэлламу – нет?

Он поднял руки, словно я его в чем–то обвинила.

– Эй, мне нравится Кэллам. Я бы первым взял его в свою команду во время нападения зомби, но… это реальный мир.

Я решила защищаться.

– Ты говоришь, что в реальном мире такого рядом не хочешь?

Этан не отвернулся, хоть я и смотрела на него со злостью.

– Я не выбрал бы его первым.

Я собрала грязные салфетки и бросила в сторону урны. Попала – цель стала лучше.

– Вторым?

– Предпоследним.

– Жестоко.

Он пожал плечами, может, и стыдился, что сказал так, но он не врал.

– Я встречался с девушкой из школы Кэллама, – я буркнула «Не удивил», и Этан подмигнул мне. – Она знала все о Кэлламе О’Конноре.

– И она сказала, что он – катастрофа? – почему я захотела найти ту девушку и вырвать клок ее волос?

– Нет, она сказала, что он – хулиган в прошлом. Таких вся школа любит. Он там как здесь, но выделяется больше, – Этан выглянул в окно. Эван ждал в грузовике. Он повернулся на скамье и встал. – Милый. Хороший. Он рулит на улице, но в классе за партой… не его.

– Не его? – я сжала кулаки.

– Скажем так, лучшего ученика у них называют лучшим выпускником, знаешь? Хочешь знать, как они зовут ученика с низшими оценками?

– Нет, – я качала головой, но он все равно собирался мне сказать.

– Кэллам О’Коннор, – он не улыбался, не шутил, а говорил прямо.

Чтобы не ударить его кулаком в глаз, я стала открывать баночки для поделок и расставлять на столе.

Этан опустил ладонь на мою остановив меня. Он повернул мою ладонь и пожал ее. Все лето он пытался вывести меня, а теперь пожимал руку, словно так и планировал.

Почему парня в этом мире пытались серьезно сбить меня с толку?

– Рад был узнать тебя, новенькая. Удачи там, – он рассмеялся и убрал руку.

– Ты провел со мной лето, постоянно приглашал пойти с тобой, стоило посмотреть на тебя… – крикнула я, пока он шел к двери. – И я все еще новенькая?

– Не знаю, прилипло. Подходит, да? Ты пытаешься все понять. Будто вчера родилась. Новенькая.

– Я знала достаточно, чтобы не ходить с тобой!

Он рассмеялся и открыл дверь.

– Это точно, – Этан кивнул мне. – Увидимся в другой жизни, Финикс.

Я прислонилась к столу.

– Ты знаешь мое имя.

Эван загудел, когда Этан не вышел из столовой. Этан показал брату средний палец. Раздался еще гудок.

– Я знал еще до разговора с тобой, – Этан помахал и улыбнулся по–настоящему.

Я смотрела в окно, как уезжал грузовик Эвана. Я все еще смотрела в окно несколько минут спустя, а потом кто–то появился передо мной. Я подумала, что это первый из отдыхающих, пришедших украшать палки, но нет.

– Я, конечно, поощряю инициативу вожатых, но что ты делаешь тут, готовая к поделкам? – Бен махнул на стул и на меня в смятении.

– Жду отдыхающих, – сказала я, скрывая смятение. – Как было каждый день весь месяц.

– Ты думаешь, что сегодня занимаешься поделками, – сказал Бен, словно говорил с собой.

– Да?

– Ты не проверила расписание.

Я нахмурилась.

– Нет.

Бен вздохнул, полистал страницы, прикрепленные к планшету в его руке, и показал мне. Я посмотрела на колонку поделок.

– Наоми сегодня ведет поделки? Так у меня выходной? – спросила я.

Бен вздохнул и указал на другую колонку в расписании. Там было мое имя. Рядом с надписью «Последний поход сезона». Маршрут по Маттерхорну.

Я сглотнула. Я отбывала срок наказания в столовой с поделками и выходила в последний день. Я поведу последний поход лета. Из низшего места на высшее. Как это произошло?

– Спасибо, Бен, – ком поселился в моем горле. Я часто его ощущала в последнее время. – Большое спасибо. Вы не знаете, как это важно для меня. Ваше доверие после… моих неудач, – я опустила баночку с бисером. Больше никаких поделок.

– Я рад, что это так важно для тебя, но ты забыла? – Бен постучал по расписанию костяшками. – Не я составляю расписание.

Я не дышала. Как я могла забыть? Хоть на миг.

– То есть… он назначил меня на поход?

– Да.

Я повернулась и села на скамью. Колени не слушались.

– Где он?

Бен молчал.

– Бен? – я обернулась, чтобы видеть его. – Где Кэллам?

Он молчал еще миг, а потом переступил с ноги на ногу.