Текст книги "Маме – мечтательнице, как я (ЛП)"

Автор книги: Николь Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

«Доверие к тебе и другие ошибки»

Николь Уильямс

Книга вне серий

переводчик и редактор – Лена Меренкова

русификатор обложки – Лена Меренкова

оформление – Лена Меренкова и Наталия Павлова

перевод выполнен для группы https://vk.com/beautiful_translation

Аннотация:

Для Финикс нет ничего хуже летней поездки с семьей в лагерь. Родители ссорились на протяжении двух последних лет. И они решили, что, если привезти Финикс и ее младшего брата Гарри в какую–то лачугу, станет лучше?

При этом Финикс столкнулась с Кэлламом – главным вожатым, милым, но очень упрямым парнем. Его переменчивое отношение к ней мешает разгадать его, мешает довериться ему. Но Финикс все равно влечет к Кэлламу. И он обещает ей незабываемое лето. Но может ли она доверять ему? Или это очередная ошибка?

Для всех, кто когда–либо восставал из пепла, даже сгорев дотла.

ОДИН

В тысячный раз я заерзала на заднем сидении, пытаясь устроиться удобнее, но стоило догадаться: ничего этим летом не будет комфортным, даже кожаное кресло, которое обещало быть уютным и превратить любую дорогу в поездку мечты, как говорил мой отец, ничего не изменило.

После почти шести часов мучений на заднем сидении я могла с уверенностью сказать, что понятия мечта и кошмар у него пересекались.

Поток холодного воздуха кондиционера с переднего сидения наполнил Рендж Ровер семьи Эйнсворс. Там сидели родители, но с таким же успехом они могли находиться на разных полюсах планеты. Хотя все четыреста миль они так и делали.

Я установила подогрев сидения, покрутив регулятор, когда заметила, как мама переключила кондиционер с холодного на ледяной. Она тихо выдохнула, склонив голову к потоку воздуха. У любого другого человека из носа выросли бы сосульки от бьющего по нему ледяному воздуху, но мама махала рукой перед лицом, словно все еще было жарко.

Мои леггинсы и туника не защищали от холода, и я вынула из рюкзака свою толстовку с «North Shore Track&Field». Я надела капюшон и застегнула молнию. Несмотря на свитшот, озноб пронзил меня, пока сидение только нагревалось. Моя мать, может, и родилась на северо–востоке, но я была рождена и воспитана Калифорнией. Я не выходила, когда было ниже 15 градусов, без слоев дополнительной одежды.

– Мы почти на месте, – папа показал на знак у дороги, который я даже при желании не смогла бы разглядеть: он давил на газ со всей силы, еще когда мы отъехали от дома в Санта–Монике. – Все еще листаешь эту брошюру? – папа оглянулся на Гаррисона, моего десятилетнего брата, сидевшего около меня и листавшего брошюру нашего места назначения. Он выучил ее наизусть еще 15 листов назад.

Гаррисон или Гарри, как я называла его, несмотря на мамины возражения, что это имя слишком «обычное», поправил очки на носу.

– Фехтование – это когда люди в странных масках танцуют вокруг друг друга, да? – спросил Гарри.

– Точно. Так сражались на мечах в средние века. Но затупленным мечом не так легко ранить или изуродовать противника.

Он снова оглянулся на Гарри, и меня обеспокоило, что на опасном повороте он гнал почти пятьдесят миль в час.

– Как круто! – Гарри вынул розовый фломастер из бокового кармана и подчеркнул неожиданно ровной линией слово «фехтование» под списком активностей в брошюре. Он подчеркнул почти все в списке из нескольких десятков активностей. Все, кроме плетения корзин, папье–маше и украшения тортов было выделено разными цветами, зависящими от степени интереса Гарри.

У него было объяснение всему. Желтый цвет означал заинтересованность, зеленый – крайнюю заинтересованность. Оранжевый значил, что ради этого он даже поспит в палатке, ну, а розовый – что он пожертвовал бы щенками ради этого. Для ребенка, жизнь которого состояла из учебников, уроков музыки и компьютера, это было необыкновенное приключение, почти такого же масштаба, как выигрыш полета на Луну в лотерею.

А что же я? Для девочки–подростка, планировавшей провести ее последнее официальное лето на пляже, весь день играя в волейбол, а ночи проводя у костра, перед отправлением осенью в колледж, это было сродни пожизненному заключению в максимально охраняемой тюрьме, где надзирателями были ее родители, а тюремной камерой – убогая лачуга непонятно где.

Я хотела провести лето перед учебой в дурацком лагере в Флагстафе, Аризоне так же сильно, как быть запертой в той комнате с моим бывшим парнем, где я застала его с бывшей подругой на вечеринке пару дней назад. Китс – мой бывший парень, а теперь мудак – свалил всё на то, что перебрал текилы той ночью. Я же свалила все на его постоянный недостаток самоконтроля.

Кто бы ни был прав, исход был один. Мы расстались. До свидания. Скатертью дорога.

Это было моей мантрой, хотя моя уверенность иногда и отступала.

– Класс, класс, класс, – говорил Гарри, продолжая жадно листать брошюру.

– Гаррисон, пожалуйста, перестань вести себя так, будто прослушиваешься в рэп–клип.

Глаза моей мамы были закрыты, словно поездка уже подходила к концу. Сейчас она уже массировала виски, что говорило о надвигающейся головной боли. Она мучила ее с тех пор, как я себя помню. Мама связывала это с калифорнийским солнцем и ее неподготовленностью к такой жаре, хоть она прожила там двадцать лет. Со временем головные боли участились. И солнце уже не в чем было винить.

– Прости, мам.

Подчеркнув розовым слово фехтование, Гарри добавил пару восклицательных знаков по обе стороны слова.

– Фехтование одновременно вдохновляет как морально, так и физически.

Гарри улыбнулся маме, но она не заметила.

Он был ее копией, ее тенью на протяжении первых пяти лет его жизни и, по словам мамы, воплощением всех ее желаний. Я же всегда была очень похожа на отца, и раньше мне нравилось, что вся энергия и амбиции достались мне от него.

Но теперь я этого не чувствовала.

– Так что? Можно мне? – Гарри перевернул последнюю страницу брошюры.

Мама подвинулась на своем сидении так, чтобы можно было видеть нас, и открыла глаза.

Гарри был внешне очень похож на маму: светлая кожа, темные волосы, худощавая фигура. Все говорили, что у меня ее глаза. Сначала я гордилась этим, но теперь все изменилось. Женщина, которая была моей матерью, казалось, исчезла, и я не была уверена, что хочу быть чем–то похожа на человека, сидящего напротив меня.

Прежде чем мама взглянула на меня, я убедилась, что я как можно ближе придвинулась к двери и уставилась в окно, будто созерцание пальм и голубого неба было лучшим в первую субботу летних каникул. Ту субботу, когда все друзья собрались на Лагуна Бич, чтобы провести первую пляжную вечеринку этого лета. Я была в наушниках всю поездку, но слушала музыку только по пути от дома до границы Аризоны. Я не убирала их до конца, потому что они оберегали меня от всех неловких разговоров, что созревали в умах моих родителей в этот день.

– Можно что? – спросила мама, когда перевела взгляд на Гарри.

– Заняться фехтованием, – пожал он плечами.

Мама наморщила лоб и плотно сомкнула губы.

– Не думаю, что это хорошая идея. Как насчет занятия керамикой? Или украшения тортов? Разве это не звучит интереснее?

Гарри взглянул на маму так, будто она предложила ему надеть ледерхозе* и начать исполнять йодль**, но она этого не заметила. Мама уже устроилась на своем месте и сомкнула глаза, массажируя виски.

Гарри скрестил руки и сделал лицо в точности как у отца, когда он злился.

– Я не хочу провести все свое лето, обучаясь готовке. Или созданию тупых горшков. Мы направляемся в одно из самых наполненных приключениями мест в стране.

Он указал рукой на брошюру, в которой, я полагаю, он и прочел эту фразу.

– Я хочу заняться фехтованием, спуститься с горы на велосипеде, порыбачить и попробовать скалолазание…

– Скалолазание?

По правде говоря, если бы она еще сильнее давила на свои виски, то повредила бы себе мозг.

– Я так не думаю, Гаррисон. Будь благоразумен.

Было сложно продолжать слушать музыку и смолчать. Кто говорил десятилетнему мальчику быть благоразумным? И вообще были ли они таковыми?

Гарри обмяк в сидении рядом со мной. Брошюра упала ему на колени, пока он засовывал розовый фломастер в карман.

– Эй, посмотрим. Хорошо? Давай не будем спешить. Все сразу мне и не надо.

Отец протянул свою длинную руку и пару раз похлопал Гарри по коленке, словно это все, что он мог сделать, разбив детские мечты об идеальных каникулах.

Мне пришлось подвинуться и прикусить щеку, чтобы смолчать. Мои родители могли доставлять неприятности друг другу, сколько хотели, но если они втягивали в эту неразбериху Гарри, я теряла терпение. И в последний раз, когда я сорвалась, меня лишили мобильного на две недели.

Я отвлекла себя телефоном. За всю поездку я сыграла в такое количество игр, что могла претендовать на статус геймера, поэтому я решила быстро проверить соцсети. Отец заверил меня, что в лагере, где мы угробим кучу времени, будут Wi–Fi и телефон, но я не собиралась верить его словам. Они больше ничего не стоили. Я столько раз подлавливала его на лжи, что даже перестала считать.

Это мог быть мой последний шанс связаться с друзьями и сказать несколько слов, прежде чем исчезнуть на несколько месяцев.

Я ответила на несколько комментариев и постов, пытаясь отвлечься от того, зачем я правда зашла в сеть – чтобы проверить аватарку Китса. Она была все та же: мы с ним смотрели на закат, словно нашли способ остановить время. Я стала расслабляться и улыбаться, опустила телефон и тихо выругалась.

Этот парень не стоил моей улыбки. Мой телефон завибрировал на моем бедре. Когда я перевернула его, то увидела смс от своей лучшей подруги Эмерсон.

«Ты же не думаешь о нем, да?»

Я снова тихо ругнулась. Она утверждала, что у нее есть способность ясновидения. И я верила в это.

«Не думаю о ком?»

Эмерсон никогда не любила Китса только потому, что верила, что свидания с парнем, знающим, что он симпатичный, это как отдать свое сердце всей команде по регби.

Я защищала его, уверяя ее, что он терпеть не мог девчонок, бросающихся размять ему плечи в холле. Они могли караулить его у шкафчика, сидеть рядом с ним в классе, но Китса это не интересовало.

Оказалось, я зря все отрицала, когда я обнаружила своего «незаинтересованного» парня, которого от следующей фазы с «ней» отделяли пара клочков одежды. Что было самым отстойным, так это то, что девушка, которую я поймала, когда она терлась об него, была не из тех, о ком можно было сразу подумать, как об охотнице на чужих парней. Она была со мной в команде по легкой атлетике, хорошо училась. Ее любили и уважали все на Северном берегу. Было бы легче ненавидеть их обоих, если бы они имели репутацию лузеров. Но ни она, ни он таковыми не были.

Конечно, осознание этого заставило меня делать то же, что и все остальные девчонки: полторы недели я анализировала, что же произошло. Во мне ли дело? Или в ней? А, может, в нем? Было ли у нее что–то, чего у меня не было? Чувствовал ли он к ней то, что не чувствовал ко мне? Было ли причиной то, что я ему ничего не позволяла, и определенная часть его тела, по мнению Китса, давно могла увянуть, если бы он ждал еще дольше? Если бы зацикливание на одном событии стало бы видом спорта в старшей школе, то я бы стала капитаном команды и лидером на чемпионате штата.

У «нее», конечно, было имя, но я больше не произнесу его вслух снова. Она целовала парня хорошей подруги. И да, это автоматически перенесло ее в зону мертвых для меня людей.

«Хорошая девочка, – ответила Эмерсон, – Кстати, без тебя мое лето проходит просто отстойно».

По новой стратегии, что я придумала пару месяцев назад, я дала себе установку не улыбаться при родителях. Я не хотела, чтоб они подумали, что я счастлива в их присутствии. И уж точно, я не желала, чтобы они считали мое поведение проявлением радостного возбуждения от предстоящих летних каникул. Я периодически отступала от этого принципа, когда Гарри был рядом. Я не хотела, чтобы моя злость на них отражалась на нем.

Но, читая смс Эмерсон, я позволила себе улыбнуться.

«Мое тоже», – напечатала я, задержав дыхание, когда сообщение отправилось не сразу.

Мы ехали вперед по наклонной гравийной дороге. Тут уместилась бы только одна машина, и это заставило меня задуматься, есть ли тут другой спуск. Я бы хотела найти его и использовать. Через четыре месяца мне восемнадцать, я стану взрослой по закону. А родители все еще относились ко мне, как к ребенку, притащив сюда.

Телефон завибрировал в руке.

«Что у тебя там с семьей?»

Я огляделась и насупилась.

«А ты как думаешь?»

«Скоро все наладится»

Я заёрзала на сидении.

«Хуже уже некуда».

Эмерсон ответила через пять секунд. Ее сообщения поразили бы других подростков.

«Ты говорила с ними сама знаешь о чем?»

Я сжала руки в кулаки так, что мои костяшки побелели. С трудом разомкнув пальцы, я ей ответила:

«Нет. Не знаю, как начать этот разговор».

«Как насчет: Эй, мам, пап, что за извещение о выселении, что я нашла в куче неоплаченных счетов?»

Я тяжело сглотнула, пока набирала ответ.

«Ах, я бы хотела отрицать все так же, как и они».

Я взглянула на Гарри: он опустил голову на подголовник и прикрыл глаза.

Когда отец посмотрел в зеркало заднего вида, я случайно поймала его взгляд. Я вернулась к созерцанию природы, стараясь не корчить лицо. Мне уже поднадоели деревья вокруг. И как я собиралась провести 10 недель в их окружении и не сойти с ума? Скорее озоновый слой восстановится благодаря клеевому пистолету и пищевой пленке.

Телефон снова зажужжал.

«Тебе следует поговорить с ними об этом».

Я начала постукивать ногой.

«Это им следует поговорить со мной».

«Хорошо. Кто–то из вас должен это сделать».

Я ничего не ответила. Была слишком занята, отвлекая себя, чтобы не ударить кулаком по стеклу.

Отец потерял работу два года назад. Я понимала, как трудно это было для него. Но вместо того, чтобы собраться и взять волю в кулак, он решил пустить все на самотек. Отец все еще не нашел работу, деньги были на исходе, с матерью он общался лишь взглядами и криками, а теперь еще и это извещение о выселении.

Он потерял не только работу, но и все остальное из–за своего поведения.

Маму, в том числе. Однажды он был для меня героем. Сейчас же он едва занимал место в массовке моей жизни.

Единственная причина, по которой мы могли позволить себе этот отпуск, это то, что владельцем был старый друг отца. Он сделал нам скидку как друзьям, что означало, как я узнала позже, бесплатный отдых. Так что, да, мы не платили ни копейки. Наш домик был уже старым и больше не арендовался. Я как–то не хотела чувствовать себя объектом благотворительности.

Поэтому, да. Проблемы с доверием. Они у меня были. И весьма основательные. Побочный эффект вранья со стороны самых важных людей.

Рядом со мной слегка застонал Гарри. Конечно, это заметила только я.

– Эй, – я легонько сжала его коленку, – ты в порядке?

Он кивнул, с все еще прикрытыми глазами.

Я заметила, как Гарри заерзал на сиденье, будто ему было неудобно. Его лицо стало знакомо зеленеть, и он прикрыл рукой рот. Я видела это достаточное количество раз, что знать о том, что последует дальше.

– Пап, останови.

Я наклонилась к Гарри и отпихнула полдюжины его брошюр к подлокотнику. Через окно с его стороны доносился шум, поток свежего воздуха проник в салон. Для лета в Аризоне воздух был на удивление прохладным. Я ожидала, что будет страшно жарко и неприятно пахнуть. Но воздух был почти что бодрящим.

– Ау, прием, родители, – я щелкнула пальцами у уха отца. – Его тошнит. Останови.

Конечно, это его растормошило.

Отец обожал свою машину. Хотя она даже не была его, и не станет, потому что у него не было денег на продолжение аренды. Он не мог даже найти достаточно денег или взять кредит на покупку легковой машины со стоянки старых машин, мимо которой он проезжал, кривясь.

– Мне остановиться, Гарри?

Гарри потряс головой, подняв нос так, чтобы свежий воздух дул прямо в ноздри.

– Нет. Поезжай дальше. Мне станет легче.

– Гарри, – я убеждала его, зная, что он задумал. Он пытался быть сильным. Хотел, чтобы родители перестали относиться к нему, будто он был частью семейного фарфорового сервиза, который нужно было заботливо хранить. Для него было бы поражением остановить машину. Если он подавит завтрак, это станет для него победой.

По мне, это было провалом.

– Гаррисон? – вступила в разговор мама.

– Гарри?

Первое, на что взглянул отец, это нога Гарри на светло–бежевом покрытии.

«Да, правильно, пап. Волноваться о покрытии в машине, вместо своего сына, чье содержимое желудка вот–вот вырвется. Приоритеты расставлены правильно».

– Я в порядке. Просто двигай дальше, – проскулил Гарри, сжавшись в комок.

Взгляд отца снова вернулся к ногам Гарри, прежде чем он надавил на газ, ведь мы двигались не достаточно быстро, конечно же.

Гарри был близок к приступу судорог. Он отчаянно пытался доказать родителям, что он сильный и в состоянии не только подтирать себе зад и завязывать шнурки. Это было его лето. Раз моим летом ему не быть, я могла потратить время, чтобы помочь ему.

– Вот, это должно помочь…

Я повернулась и порылась среди сумок на третьем ряде сидений, пока не нашла мини–холодильник, где я хранила важные «Джунио Минтс»***, «Рэд Вайнз»****, содовую и… А, вот и оно. Я вытащила упаковку со льдом и приложила к шее Гарри сзади.

Гарри укачивало еще с того момента, как мы забрали его из роддома, там он срыгнул на свою новую одежду. Я не знала, почему, казалось, лишь я замечала, что каждый раз, когда он находился в машине дольше часа, его желудок взрывался, оставалось загадкой. Я перестала задавать вопросы, когда поняла, что ответов не последует. По крайней мере, хороших.

Минутой позже я вынула из холодильника Спрайт. Я открыла банку, и крошечные пузырьки долетели до моего лица.

– Выпей это. Укачивание не устоит перед ледяным Спрайтом.

Дыхание Гарри стало спокойнее, когда взял из моих рук банку с газировкой.

Я сжала пакет со льдом в руках и сильнее надавила ему на шею.

– Лучше?

Он сделал глоток, а затем еще один и облегченно вздохнул. Потом Гарри открыл глаза. Он улыбнулся мне, а я, проигнорировав свою стратегию, улыбнулась в ответ.

– Спасибо, Финикс. Спасибо, что всегда поддерживаешь меня.

Я улыбнулась еще шире. Гарри в свои десять лет пытался казаться мужчиной, потому запоминал слова и фразы, что он слышал от моих друзей.

Класс и поддерживать были лишь ничтожной частью этого.

Были и те, что я заставляла его забыть.

– И тебе.

Он подставил мне кулак. Я стукнула по нему своим и подмигнула ему. Плюсом этой семьи был только Гарри. Как этот маленький комок позитива и верности мог получиться у моих родителей, было просто восьмым чудом света.

Если и была хоть одна причина не думать, как сбежать из адского лагеря, так это был братишка, которого я не бросила бы людьми, намеренными пустить свои жизни под откос.

Я снова посмотрела на Гарри. Его кожа стала нормальной, он ровно дышал. Кризис миновал.

– Передай от меня привет Эмерсон, – он взглянул на экран моего телефона и допил Спрайт, смачно рыгнув.

– Гаррисон… – мама пригрозила ему тем тоном. Тем, которым она давала понять, что ни она, ни ее дети не рыгают, не испускают газы, не ходят в туалет и не ковыряются в носу.

– Прости, мам, – сказал он и посмотрел на меня так, будто избежал наказания за кражу грузовика с мороженым и играми «Майнкрафт».

Я повернула телефон так, чтобы Гарри увидел имя Эмерсон сверху. Гарри она нравилась. Он даже хотел на ней жениться. У него был хороший вкус, надо отдать ему должное. А она была достаточно сумасбродной, что могла всерьез задуматься над этим.

– Вот мы и приехали, – объявил отец и наконец снизил скорость, пока мы проезжали под деревянным знаком, подвешенным между двумя – неожиданно – деревьями. Лишь двумя. Спасибо, Господи. Это было странно.

«ЛАГЕРЬ КИСМЕТ» было вырезано по дереву большими буквами, что выглядело так, будто это сделал ребенок, умело обращавшийся с ложкой–нуазеткой. Название почти подтвердило мои ожидания от лагеря.

Гарри высунулся из окна, озираясь вокруг. Он указывал на столько вещей, что у него расплывались очертания руки. Отец опустил окно и выставил локоть. Даже мама открыла глаза и перестала тереть виски, чтобы осмотреть лагерь.

А я? Даже не собиралась. Сжавшись на своем месте, я надела солнцезащитные очки и поставила песни, что мы слушали на соревнованиях, на повтор. Увеличила громкость и отправила Эмерсон смс.

«Ненавижу свою жизнь».

Конечно, я написала это когда связь совсем исчезла, и я так и не дождалась ее ответа.

– Это будет самое крутое лето! – закричал Гарри, когда впереди появились бревенчатые домики. Великолепно. Я проведу все летние каникулы, изучая, как люди выживали в таких условиях.

Скрестив руки, я как можно глубже вжалась в свое сидение. Я не затаила дыхание в ожидании лучшего лета, а лишь скрестила пальцы, чтобы оно не было худшим

Ледерхозе* – кожаные штаны, национальная одежда баварцев и тирольцев.

Йодль** – особая манера пения без слов с характерным быстрым переключением голосовых регистров, то есть с чередованием грудных и фальцетных звуков.

Джунио Минтс*** – марка ментоловых драже в шоколаде.

Рэд Вайнз**** – жевательные конфеты в кислом сахаре.

ДВА

В коттедже был водопровод. И электричество. И стены, что разделяли помещение на комнаты, а также двери, которые их закрывали. Так что я была в лучших условиях, чем колонисты четыреста лет назад.

С того момента, как мы поселились в коттедже номер 13 – да, именно так – я старалась сосредоточиться на позитивных вещах, а не на негативных, которых была огромная куча. Мои родители снова начали свои типичные споры обо всем. Я наткнулась на паутину, пока шла к входной двери. Здесь было всего две спальни, что означало, что я буду делить небольшое пространство с десятилетним мальчиком. Так что соотношение минусов к плюсам было десять к одному.

Когда я вошла внутрь крошечной ванной, меня встретил запах прогнившей рыбы, и я поняла, что поторопилась с выводами.

Я вытащила третью кучу своих вещей из машины, пока мой отец открывал свой ноутбук на кухонном столе. Мама пропала в пахнущей форелью ванной. В крохотной спальне Гарри смотрел на двухэтажную кровать. Гарри с пяти лет просил такую. Но родители выступали против его просьб, объясняя это тем, что он точно упадет с верхней кровати и сломает себе шею. Для мальчика, который в следующем году перейдет в пятый класс, двухъярусная кровать была пределом мечтаний. А для семнадцатилетней девушки, которая нуждалась в свободе, это был словно ночной кошмар.

Но это лето было не для меня. Это было лето для Гарри.

– Думаешь, я выберу верхнюю кровать, да? – сказала я, опустив свой чемодан и чемодан Гарри на старые доски пола.

– А разве нет? – ответил он, все ещё не отрывая взгляда от кровати.

– Неа. Таким девочкам, как я, больше нравятся нижние полки, – я прокатила свой фиолетовый чемодан до кровати и подняла его на матрац.

– Правда? Нижние? – Гарри шагнул в сторону лестницы.

– Конечно. Так, если я встану посреди ночи, не придется переживать, что я рухну с лестницы.

Гарри кивнул и схватился ладошками за перила.

– Ты слегка неуклюжая. Нам обоим будет безопаснее, если я буду наверху.

– Я бы предпочла словосочетание «лишённая изящества». Спасибо за одолжение, – я взъерошила ему волосы, пока он лез наверх. – Мой потенциально разбитый череп и побитые бедра у тебя в долгу.

Добравшись до верха, он сразу улёгся на матрац.

– Уху–у–у! – завопил он, а пыль с внутренней стороны матраца обрушилась хлопьями на то, что было моей кроватью. Так что спать здесь я не буду, пока ее не очистят от пыли и не продезинфицируют. Дважды.

– Ага, веди себя тише, если не хочешь привлечь внимание надзирателя.

Почти сразу же он перестал смеяться и вопить, понимая, что мама положит конец его мечтам о двухъярусной кровати, если захочет узнать по какому поводу шум. Пока мы не будем шуметь и не попадем в поле зрения стандартного родительского радара, я лично знала, что никто из них не перешагнет порог комнаты этим летом.

Губы Гарри были сомкнуты, но он продолжал скакать. Ещё больше пыли сыпалось на мой матрац и чемодан.

– Эй, Финикс? – он перестал прыгать. Его голова появилась над кроватью, большие глаза моргали.

– Эй, Гарри? – ответила я.

– Все будет в порядке?

Мои пальцы застыли, пока я расстёгивала чемодан.

– Что ты имеешь в виду? – сказала я ровным тоном, стараясь не меняться в лице.

– Может мне и 10, но я знаю, что что–то случилось.

– Ничего не случилось. И тебе лучше перестать так свешиваться с кровати.

– Брось. Я знаю, ты в курсе, что происходит, – выдохнул он и плюхнулся на постель.

– Может, да. А может, нет, – я пожала плечами.

– Почему все в этой семье относятся ко мне так, будто я ребенок?

Я выставила всю свою обувь в ряд под кровать. Все четыре пары, что взяла.

– Эх, потому что ты и есть ребенок.

Ещё одно возмущение послышалось сверху.

– Судя по результатам моих тестов, у меня мозг тринадцатилетнего, что ближе к понятию подростка или взрослого. Может, мне и десять по календарю, но я не ребенок.

После того, как я расставила обувь по высоте – кеды, кроссовки на каждый день и сандалии – я открыла верхний ящик комода, стоящего рядом с кроватью. Я сжалась от предвкушения того, что там найду, но там не было ничего кроме чистого, пустого ящика и слабого запаха кедра. Никакой пыли и протухшей форели.

– По закону ты ребенок, – сказала я.

Он фыркнул.

– Не важно, – затем Гарри снова повис на краю кровати, – Мама и папа хотят развестись?

– Конечно, нет. С чего ты вообще это взял?

Я перекладывала стопку футболок, чтобы отвлечься. Я сложила их по цвету, от светлых к темным, сверху оказалась угольно–черная, а внизу – бежевая.

– Потому что они ведут себя так, будто ненавидят друг друга.

– Они не ненавидят друг друга. Просто пытаются уладить кое–что… Все наладится. Не переживай, ладно? – я склонилась к чемодану, чтобы взять ещё стопку футболок. Иногда я носила майки, порой – толстовки, но жила я в футболках. Они были удобными, родными – тем кусочком дома, что я могла брать куда угодно.

– Нас выгоняют из дома?

После шока от первого вопроса, я была готова ко всему. Я готовилась к такому.

– Конечно, нет. Людей просто так из дома не выгоняют.

– А как же семья Холлоуэй? Их выселили из дома в прошлом году. Я слышал, что Саймон даже не успел собрать своё Лего, прежде чем их выперли. И если это случится с нами, я не хочу оставлять своё Лего. Хочу убедиться, что все мои вещи сложены, прежде чем нам дадут пинок под зад.

– Никому не дадут пинка под зад.

– Я не хочу оставлять свой Лего, Финикс.

– Никто его не оставит!

Я не хотела кричать. Я же не была расстроена из–за Гарри. Меня даже его вопросы не бесили. Но я была зла на наших родителей. За то, что они все испортили и вовлекли нас в это. Как по мне, они сами вырыли себе яму. Так почему мы должны были упасть в нее вместе с ними? Это несправедливо.

– Прости, что накричала. Ты ни при чём. Это все долгий путь, и я бы предпочла быть дома со своими друзьями вместо того, чтобы быть в этом лагере… как его там. Я не хотела срываться на тебе, Гарри. Я прощена?

Он кивнул.

–Да, – ответил он взрослым голосом. – По крайней мере, ты можешь стать вожатой и заработать много денег. Держу пари, в конце лета ты сможешь купить себе Ламборджини или что–то в этом роде!

– Хоть ты и умный ребенок, ты не до конца понимаешь концепцию денег, – я раздавила паучка, ползущего по половице передо мной. Еще один пункт в копилку «против» лагеря Кисмет – это паукообразные в моей спальне. – Скорее, мне придется работать все последующие летние каникулы моей жизни, чтобы позволить себе такую машину. Но я могу выпросить Аккорд 90–х годов с пробегом полтора миллиона миль. Я надеюсь, – добавила я.

Я хотела этот ужасный автомобиль. Нет, он был мне просто необходим.

– Так ты сможешь уехать в колледж, – он сдержал вздох, но его было видно по лицу.

Вина знакомо впилась в мой бок. В последнее время я часто это ощущала.

– Скорее, так я смогу приезжать домой и навещать тебя, когда захочу.

Уголки губ Гарри дрогнули.

– Правда?

– Правда, – кивнула я.

Его улыбка была радостной, полной облегчения. Он не был в восторге от мысли, что застрянет один с родителями на целых восемь лет – вряд ли таких страданий кто–нибудь хотел.

– Просто к сведению, я с Эмерсон.

Как же без моей лучшей подруги?

– По какому поводу?

– Китс – это дебил, политый тупостью, – презрительно усмехнулся Гарри.

– Ты опять лазил в моем телефоне?

Я попыталась взглянуть на него в маминой манере. Но у меня не получилось.

Гарри пожал плечами.

– Было так легко, что я подумал, что ты не против.

– С чего это мне возражать против того, чтобы мой маленький брат рыскал в моем телефоне? – я закатила глаза и указала большим пальцем за свое плечо. – Я принесу остальные сумки. Скоро вернусь.

– Я помогу! – крикнул он, слезая с кровати. Я застыла, когда услышала звук, больше похожий на падение, чем на успешное приземление. Но Гарри выбежал в коридор за мной, так что сильных повреждений он не получил.

– Эй, мистер Изящество, – я снова взъерошила его волосы, когда он догнал меня.

Он убрал мою руку, поправил волосы. Гарри раздраженно взглянул на меня, но я знала, что ему втайне это нравилось. Как–то раз я шесть дней не делала этого, и он пообещал выполнять мою работу по дому весь следующий год, если я снова начну это делать.

Если это не был крик нужды в заботе, я бы номинировала мать с отцом на роль лучших родителей года.

Я подвинула дверь, Гарри следовал за мной к Рендж Роверу. Родители словно пропали, и, похоже, разгружать вещи никто не собирался.

Я потянулась за тем, что осталось от багажа, и поискала что–нибудь лёгкое для Гарри.

– Вот, можешь взять это.

Я схватила старый мешок для продуктов, в который мама сложила довольно много кремов от загара, спрея от насекомых, алоэ вера, этого хватило бы команде по хоккею на траве, чтобы провести лето, бегая по пустыне. Я отдала мешок Гарри.

Мама могла забыть о том, что ее сына укачивало, но не о своей бледной коже. Может, потому что бедный ребенок будто отражал свет, попадая под него?

– Гарри? – я тряхнула мешком, что я держала в руках, но он был слишком сосредоточен на группе мальчишек – его ровесников. Они пошли в нашу сторону, и я застыла на долю секунды. А Гарри – наоборот. Поправив очки и приглаживая волосы, он пошел к ним.

Я опомнилась. Я вылезла из машины и ринулась за ним. С таким я ещё не сталкивалась. Но если я не смогу спугнуть пятерых подростков, то какая же я сверхзаботливая сестра?

Когда мальчики подошли прямо к нам, Гарри снова поправил очки.

– Вы только приехали? – спросил у Гарри самый младший из всех, делая вид, что не замечает меня.

– Ага, мы приехали, – он взглянул на часы, – одиннадцать минут назад. Плюс–минус пятнадцать секунд.