355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николь Краусс » Дневники няни » Текст книги (страница 18)
Дневники няни
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 02:00

Текст книги "Дневники няни"


Автор книги: Николь Краусс


Соавторы: Эмма Маклохлин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Не стоит его будить.

И подталкивает меня к лестнице. Я, спотыкаясь, с глазами, полными слез, бреду вниз, и кажется, ступеньки одна за другой проваливаются подо мной. Приходится хвататься за перила, чтобы не полететь головой вперед. Она с размаху налетает на меня.

– Я… я… я только хотела… – выдавливаю я крошечными порциями и поворачиваюсь лицом к ней.

– Что? – шипит она, угрожающе подавшись вперед.

Я дергаюсь, рюкзак всем весом тянет меня назад. Теряю равновесие и начинаю падать. Она инстинктивно хватает меня за руку и толкает на перила. Я кое-как прихожу в себя. Мы стоим на одном уровне, глаза в глаза.

– Что? – вызывающе повторяет она.

– Она была в квартире! – выпаливаю я. – Я только думала, что вам нужно знать. То есть…

– Ты, дрянная девчонка!

Она набрасывается на меня в этом тесном пространстве со всей силой бесконечно долго подавляемой ярости и унижения.

– Ты. Не имеешь представления. О чем говоришь. Ясно?

Каждое слово падает тяжелой пощечиной.

– И. На твоем месте. Я была бы поосторожнее. Когда. Говоришь. О нашей семье.

Мистер N. нетерпеливо сигналит во дворе, пугая щенка, который в ответ разражается звонким лаем. Мы уже стоим у подножия лестницы, когда шум будит Грейера.

– Нэнни! – кричит он. – НЭЭЭЭННИИИИ!!!

Миссис N. проталкивается мимо меня.

– Черт, эта собака! – бормочет она, маршируя на кухню. Толкает дверь, и собака с ожесточенным тявканьем вырывается на волю.

– Возьмите ее, – требует она, грубо поднимая щенка за шиворот.

– Но я не могу…

– НЭННИ, ИДИ СЮДА! Я БОЮСЬ ТЕМНОТЫ! ВКЛЮЧИ СВЕТ! НЭННИ, ГДЕ ТЫ?

– Я сказала: возьмите собаку!

Миссис N. сует щенка мне в руки. Лапы его беспомощно болтаются в воздухе в поисках опоры, и я инстинктивно подхватываю собачку, прежде чем она успевает упасть. Миссис N. распахивает входную дверь, хватает со столика сумочку, вынимает чековую книжку и принимается яростно черкать пером, пока я нерешительно смотрю наверх.

– Возьмите!

Она протягивает чек.

Я поворачиваюсь и прохожу мимо нее, на гравийную дорожку, под все усиливающиеся истерические вопли Грейера:

– НЭЭЭЭЭНННИИИИ! ХОЧУ НЭЭЭЭЭНННИИИИ!!!

– Приятной поездки, – кричит она вслед, когда я, пошатываясь, плетусь по дорожке, освещенной фарами «ровера», и усилием воли переставляю ноги.

Сажусь на переднее сиденье и прыгающими руками застегиваю ремень безопасности на себе и щенке.

– Вот как? – удивляется мистер N., глядя на него. – Да, наверное, Грейер еще слишком мал. Может, через несколько лет…

Он включает зажигание, выезжает со двора, и, прежде чем я успеваю обернуться и запечатлеть в памяти дом, все заслоняют деревья, и машина мчится по тихим проселочным дорогам.

Мистер N. останавливается у опустевшей паромной переправы, и я открываю дверцу.

– Ну, – произносит он с просветленным видом, словно его только что осенило, – желаю успеха с MCATs[78]78
  Тесты для поступления в медицинский колледж.


[Закрыть]
– говорят, это чистое убийство.

Не успевает дверца захлопнуться, как машина срывается с места. Я медленно вхожу в почти безлюдный терминал и смотрю расписание. Следующий паром почти через час.

Щенок извивается у меня под мышкой, и я оглядываю зал ожидания в поисках чего-то вроде сумки. Обращаюсь к парню, закрывающему прилавок с пончиками «Данкин донатс», и прошу пластиковые пакеты и веревочку для поводка. Вытаскиваю из рюкзака всю одежду, рассовываю по пакетам, устилаю рюкзак оставшимися тряпками и сую туда собачку.

– Ну вот, лежи.

Она смотрит на меня и тявкает, прежде чем принимается жевать пластик. Я почти падаю на облупленное оранжевое сиденье и пристально рассматриваю лампу дневного света на стене.

В ушах все еще звенят его вопли.

Глава 12
БЫЛА ОЧЕНЬ РАДА

Но никто не знал, что думает по этому поводу Мэри Поппинс, поскольку Мэри никогда и ни с кем не делится своими мыслями.

Памела Трэверс. Мэри Поппинс

– Эй, леди!

Спросонок я подскакиваю.

– Последняя остановка – Порт-Оторити! – орет водитель автобуса.

Я торопливо собираю поклажу.

– И на вашем месте, девочка, я больше не пытался бы протаскивать животных на транспорт! Или в следующий раз пешком будете шагать обратно в Нантакет! – добавляет он, с плотоядной ухмылкой щерясь на меня из-за баранки.

Щенок испускает тихое негодующее рычание, и я сую руку в рюкзак, чтобы успокоить его.

– Спасибо, – бормочу я.

«Жирнопузый!»

Спустившись в вонь терминала, я зажмуриваюсь от яркого света, отражающегося в оранжевом кафеле коридора. Часы «Грейхаунда»[79]79
  Компания, обслуживающая междугородние пассажирские перевозки.


[Закрыть]
показывают 4.33. Я осматриваюсь, чтобы немного прийти в себя, и соображаю, что мой адреналин полностью растрачен. Опускаю рюкзак на пол и стаскиваю фуфайку. В туннеле уже стоит влажная жара, распространяющая запах застарелого пота. Я поскорее выбираюсь на улицу, двигаясь мимо закрытых газетных и кондитерских киосков, чтобы только найти такси. У выхода на Восьмую авеню терпеливо дожидаются проститутки и водители. Я выпускаю собачку на поводке, и она немедленно орошает ближайшую мусорную урну.

– Куда? – спрашивает таксист, когда я лезу внутрь вслед за своими мешками.

– Угол Второй и Девяносто третьей улиц, – отвечаю я, опуская стекло. Роюсь в рюкзаке в поисках бумажника, и оттуда немедленно показывается пыхтящая рыжая голова.

– Мы почти дома, малышка. Скоро приедем.

– Верхний Ист-Сайд, говорите?

– Да, Девяносто третья.

Из открытого бумажника выпархивает чек миссис N. и опускается на пол.

– Черт, – бурчу я, принимаясь шарить в темноте.

«Выплатить: Нэнни. Сумма: пятьсот долларов».

Пятьсот долларов. Пятьсот долларов?

Десять дней. Шестнадцать часов в день. Двенадцать долларов за час. Ближе к шестнадцати сотням… нет, восемнадцати… нет, девятнадцати!

ПЯТЬСОТ ДОЛЛАРОВ!

– Погодите! Мне нужно на Парк-авеню, семьсот двадцать один.

– Как скажете, леди. – Он делает резкий разворот и говорит: – Платить вам.

«Ты и понятия не имеешь сколько».

Отпираю дверь квартиры и осторожно вхожу. Темно и тихо. Кладу рюкзак, и щенок немедленно выбирается оттуда, пока я бросаю остальные пакеты на мраморный пол.

– Писай где захочешь.

Тянусь к реостату, регулирующему освещение, и центральный стол озаряет узкий круг света. Единственная лампа льет нежные желтые волны на хрустальную чашу. Я наклоняюсь и опираюсь руками на стекло, придавившее круглую бархатную салфетку. Даже сейчас, даже в нынешнем полубезумном состоянии я отвлекаюсь от мыслей о семействе N., увлеченная убранством квартиры N. И, как меня вдруг осеняет, разве не в этом все дело?

Я отстраняюсь, дабы обозреть два идеальных отпечатка ладоней, оставленных на стекле. Решительно шагая из комнаты в комнату, включаю медные лампы, надеясь, если я озарю дом, то пролью свет истины на так и не решенную загадку: почему чем больше работаешь, тем больше ненависти к себе возбуждаешь?

Открываю дверь в кабинет.

Мария старательно сложила почту миссис N. на письменном столе именно так, как она любит: конверты, каталоги и журналы, все в отдельных стопках. Я перебираю их, листаю календарь.

Маникюр. Педикюр. Шиатсу. Декоратор. Ленч.

– Вице-президент по перекидыванию дерьма с места на место, – ворчу я.

Понедельник. Десять утра. Собеседование: «Няни – это мы».

Собеседование? Я быстро просматриваю записи за последние недели.

Май, 28. Собеседование с Росарио. Июнь, 2. Собеседование с Ингой. Июнь, 8. Собеседование с Малонг.

И это началось назавтра после того, как я сказала, что не смогу ехать в Нантакет из-за выдачи дипломов! Я с мгновенно пересохшим ртом читаю пометки на полях календаря.

NB: завтра же позвонить консультанту по семейным проблемам. Поведение Н. совершенно недопустимо. Крайне эгоцентртна. Не заботится о ребенке. Никакого уважения к профессиональным принципам. Пытается воспользоваться своим положением.

Я захлопываю тетрадь, судорожно втягивая в себя воздух, словно только что получила удар в солнечное сплетение. Перед глазами почему-то мелькает сумка миссис Лонгейкр из крокодиловой кожи, стоящая у моих ног под перегородкой между кабинками туалета «Иль-Конильо», а внутри что-то словно рвется.

Я мчусь к комнате Грейера, распахиваю дверь и сразу вижу его – плюшевого медведя, неожиданно появившегося на полке после Валентинова дня.

Беру игрушку, поворачиваю ее и снимаю заднюю панель. Под ней обнаруживается маленький ролик видеопленки и пультик управления. Перематываю ленту, пока собачка с веселым лаем прячется в шкафу Грейера.

Нажимаю кнопку записи, ставлю медведя на комод Грейера и верчу до тех пор, пока не попадаю в кадр.

– Это л крайне эгоцентрична? Это мое поведение недопустимо? – ору я в медвежью морду и глубоко вздыхаю, стараясь успокоиться и выпустить пар. – Пятьсот долларов! Что это для вас? Пара туфель? Полдня в салоне красоты? Цветочная аранжировка? Не пойдет, леди. Кажется, в колледже вы специализировались в области искусства, так что, вероятно, вам сложно следить за ходом моих мыслей, но за десять полных дней абсолютного беспросветного ада вы заплатили мне по три доллара за час! Поэтому, прежде чем вы превратите год моей жизни в анекдот, над которым можно посмеяться на очередном благотворительном сборище в пользу очередного музея, не забудьте, что я ваша собственная личная рабыня. У вас есть норка, модная сумочка и рабыня!

И это я пользуюсь своим положением?

Вы. Понятия не имеете. Что я делаю. Для вас.

Я мечусь туда-сюда перед медведем, пытаясь облечь девять месяцев не высказанных вслух колкостей в некое подобие связной речи.

– О'кей, слушайте. Если я говорю: «Два дня в неделю», – ваш ответ должен звучать таким образом: «Хорошо, два дня в неделю». Если я говорю: «В три мне нужно на занятия», – это означает, что где бы вы ни были – у маникюрши, педикюрши, на заседании крайне важного комитета, – бросаете все и летите домой, чтобы я могла уйти: не после ужина, не на следующий день, а ровно в три часа. Я говорю: «Конечно, я дам ему перекусить». Это означает пять минут на вашей проклятой кухне. Это означает микроволновку. Сюда не входят резка овощей, готовка на пару и все, что имеет какое-то отношение к суфле. Вы пообещали заплатить в пятницу. Так вот это означает только одно: вы не Цезарь, и поэтому не вам переписывать календарь. Каждую. Неделю. Именно. В пятницу.

Теперь меня понесло по-настоящему.

– Так вот: некрасиво захлопывать дверь перед лицом собственного ребенка. Некрасиво запираться, когда твой сын дома. И уж определенно некрасиво покупать однокомнатную квартиру, дабы иметь местечко для уединения. Кстати, как насчет поездки в санаторий, пока твой сын лежит с отитом и температурой сорок? Так вот, последние известия: подобные поступки характеризуют вас не только как плохого человека, но и как ужасную мать! Не знаю, конечно, я никого не рожала, так что не могу быть экспертом, но если мой ребенок мочится на всю мебель, как гребаная дряхлая собака, я бы немного призадумалась. И наверное… из чистого каприза, ужинала бы с ним хоть раз в неделю. И еще одно: вам не страшно, что люди вас ненавидят? Ваша же экономка ненавидит вас так, что могла бы придушить во сне.

Я стараюсь выговаривать слова как можно отчетливее, чтобы она ничего не упустила.

– А теперь давайте вернемся назад. Я спокойно шла по парку, никого не трогала и знать вас не знала. Еще пять минут – и я стираю ваше нижнее белье и хожу с вашим сыном на родительские собрания. Как это вам удается, леди? Я искренне хочу знать: откуда вы набрались такой наглости, чтобы попросить совершенно незнакомую женщину стать суррогатной матерью вашему сыну?

И ведь вы не работаете! Чем вы занимаетесь весь день? Строите космический корабль в здании Лиги Родителей? Помогаете мэру начертить план нового транспортного кольца в потайной комнате «Бенделз»? Нет, поняла! Размышляете над решением конфликта на Ближнем Востоке за стенами своей спальни! Так вот, пора выходить на свет, леди: миру просто не терпится услышать, каким образом ваши светлые идеи приведут нас прямиком в двадцать первый век и к таким фантастическим открытиям, что некогда уделить минутку даже своему единственному сыну.

Я подаюсь вперед и гляжу прямо в стеклянные глаза медведя.

– Кажется, вы чего-то недопоняли, так что позвольте пояснить. Эта работа… именно р-а-б-о-т-а, которой я занимаюсь, крайне тяжела. Воспитывать вашего ребенка – • тяжелая работа, что, конечно, можно понять, если заниматься ею больше пяти минут в день.

Я отхожу и принимаюсь нервно хрустеть суставами, готовая идти до конца.

– А мистер N.? Кто вы?

Я делаю паузу, чтобы мои слова дошли до сознания.

– Вероятно, вы никак не можете понять, а кто же я. Вот вам подсказки: а) я не вхожу в предмет обстановки, б) не явилась, подобно фее, по доброте душевной, умоляя вашу жену позволить мне делать всю черную работу по дому. Итак, мистер N., угадайте, кто я?

Еще одна пауза для пущего драматического эффекта.

– ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ Я ВОСПИТЫВАЛА ВАШЕГО СЫНА! Учила говорить. Бросать мячик. Смывать ваш итальянский туалет. Я не изучаю медицину или бизнес, я не актриса и не модель и, уж разумеется, не способна стать другом той психопатке, на которой вы женились! Или купили, или что еще там…

Я брезгливо усмехаюсь.

– Так вот, для вашего сведения, большая шишка, тут не Византийская империя, а о верблюдах и гаремах приходится только мечтать. Где та война, на которой вы сражались? Где тот деспот, которого свергли? Приклеиться жирной задницей к креслу и делать миллионы – это не героизм, и хотя в качестве трофеев можно получить жену-другую, это, очевидно, не дает вам права на приз лучшего отца года! Попытаюсь объяснить это в тех терминах, которые вам наиболее понятны: ваш сын не аксессуар. И ваша жена не заказала его по каталогу. Его нельзя убрать с глаз по вашему желанию и отправить на хранение в подвал!

Я перевожу дыхание, оглядывая игрушки, за которые он так много заплатил и которыми ни разу не поиграл с сыном.

– На свете есть люди… в вашем же доме, человеческие существа, умирающие от желания взглянуть вам в глаза. Вы создали эту семью. И все, что от вас требуется, – это проводить с ними время. Относиться с симпатией. Это называется родством. Поэтому постарайтесь хоть иногда бывать дома, и если в вашем представлении отцовство – это постоянные отчаянные попытки завоевать и купить вашу привязанность, значит, вы зря тратите вашу никчемную ЖИЗНЬ!

– Тяв!

Щенок носом открывает дверь шкафа, держа в зубах пластиковую рамку для проездного билета.

– Ну-ка отдай, – мягко приказываю я, вставая на колени, чтобы забрать у него рамку. Он бросает ее и игриво переворачивается на спину. Я смотрю на грязные обрывки бумаги, придавленные пластиком: это все, что осталось от карточки Грова,

Моргаю, еще раз оглядываю комнату, такую знакомую, что кажется моим домом. И вижу Гровера, позирующего в нашем рождественском показе мод, славящего Христа, изливающего сердце в песне, засыпающего у меня на коленях, пока я дочитываю сказку.

– О, Гровер…

И тут я начинаю плакать, свернувшись в комочек у изножья его кровати. Прерывистые всхлипы раздирают меня при мысли о том, что я больше никогда его не увижу. Что для меня и Грейера все кончено. И думать об этом невозможно.

Немного отдышавшись, я крадусь к комоду и останавливаю запись. Сажаю медведя на пол, прислонив к кровати, и нежно почесываю мягкий животик щенка. Собачка потягивается, положив лапу на мою руку, довольная лаской.

И тут я осознаю.

Ничто из сказанного мной не заставит их дать Грейеру ту любовь, в которой он нуждается.

И не позволит мне покинуть этот дом с достоинством.

Я слышу голос Грейера: «Будь умницей, Нэнни! Ты будешь умницей».

Я перематываю пленку на начало. Нажимаю кнопку записи и сажаю медведя перед собой на ковер.

– Привет. Это Нэнни. Я здесь, в вашей квартире. И сейчас… – я смотрю на часы, – пять утра. Я открыла дверь ключом, который вы мне дали. И в моем распоряжении все те ценности, которыми вы так дорожите. Но в этом все и дело. Я не желаю вам зла хотя бы потому, что у вас есть главная ценность: вам выпала честь стать родителями Грейера.

Я утвердительно киваю, потому что говорю чистую правду.

– Поэтому я собиралась просто уйти. Но не могу. Честно, не могу. Грейер любит вас. Я была свидетельницей его любви к вам. И ему наплевать на то, что он носит и что вы ему покупаете. Он хочет только одного: быть с вами. С отцом и матерью. Но время бежит. И такая чистая, беззаветная любовь не вечна. Сначала он начнет задумываться. Анализировать ваше отношение к нему. А потом он вообще перестанет любить. И если я и могу дать вам что-то этой ночью, так это совет получше узнать сына. Он такой поразительный малыш: забавный и умница. Быть рядом с ним – это огромная радость. Я нежно его любила. И хочу для вас того же. Для обоих… потому что это – бесценно.

Я тянусь к медведю, выключаю запись и несколько минут держу его на руках. И вдруг замечаю маленькую фотографию Кейтлин в рамке, засунутую за игрушечный гараж.

Все верно.

Снова включаю запись и плюхаю медведя на пол.

– А если нет, то вы по крайней мере обязаны оказывать мне, да и всякой другой, которую вовлекли в эту историю и заставили гнуть на вас спину, хоть какое-то гребаное уважение!

Беру медведя и вынимаю пленку.

Возвращаюсь в холл, выключая по пути все лампы. Щенок подбегает ко мне, когда я снова стою над стеклянным столом. Кладу пленку между отпечатками своих ладоней и придавливаю ключами.

Поднимаю пакеты и в последний раз открываю дверь квартиры N.

– Гровер! – тихо говорю я свое заветное желание, словно стоя над именинным тортом со свечками. – Знай только, что ты чудесный мальчик. Редкостный. И надеюсь, ты поймешь, что я всегда буду болеть за тебя – пусть и издалека, заметано?

Выключаю очередную лампу и поднимаю щенка.

– Прощай, Грейер.

Солнце как раз встает, когда я веду его в парк. Он туго натягивает поводок, когда мы идем по тропе к бассейну. Первые бегуны уже крутятся вокруг воды по привычной орбите. Небо светлеет, гася оставшиеся звезды. Возвышающиеся над верхушками деревьев небоскребы купаются в розовом свечении. Вода тихо шуршит о камни. Я стою у проволочной ограды, впитывая красоту зеленого пространства посреди большого города. Сую руку в пакет и достаю сотовый телефон, подаренный миссис N. Взвешиваю его на руке, прежде чем швырнуть в воду. Щенок прыгает передними лапами на проволоку и возбужденно повизгивает, услышав громкий всплеск.

Я смотрю на него.

– И как тебе такое в качестве завершающего штриха? Надеюсь, мы удалились с достоинством[80]80
  В оригинале слово «grace» – грация, такт, приличия.


[Закрыть]
?

Щенок согласно лает, подняв ко мне головку. Карие глаза преданно смотрят на меня.

– Грейс. Радостный лай.

– Грейс, – повторяю я. Радостный лай.

– Понятно. Ну что ж, Грейс, пойдем домой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю