Текст книги "Дневники няни"

Автор книги: Николь Краусс

Соавторы: Эмма Маклохлин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Заинтересовавшийся Грейер вылезает на свет божий, подходит и кладет ей руку на колено.

– Что вы сказали?

– Христослав, дорогой. Когда славишь Христа, именно ты зовешь Рождество. Ты, маленький Грейер, и есть лучший подарок на праздник! Все, что тебе нужно сделать, – постучать в чью-то дверь, дверь того, с кем ты хочешь разделить радость Рождества, а когда этот кто-то откроет, излить свое сердце в песне. Попробуй!

Он ложится рядом со мной, и мы смотрим вверх, сквозь ветви, устроив головы на одной подушке.

– Бабушка, покажите мне. Спойте что-нибудь, – просит он.

Я поворачиваюсь и улыбаюсь ей. Окруженная свечами, она словно озаряется внутренним светом. И начинает петь вместе со своим Фрэнком: «Ты так прекрасна сегодня».

Грейер закрывает глаза, и я еще чуточку больше влюбляюсь в нее.

Неделю спустя я бодро шагаю вслед за миссис N. и своим воспитанником по тому же коридору, который нам пришлось пробежать в вечер Хэллоуина. Искусственная паутина сменилась зелеными ветками и подмигивающими цветными огоньками. Миссис N. толкает тяжелую дверь офиса мистера N.

– Входи, дорогая. Мистер N. встает, четко освещенный заходящим солнцем, льющимся в огромные, от пола до потолка, окна позади его письменного стола. Я снова потрясена его способностью излучать спокойную силу независимо от того, темно или светло в этой комнате.

Он смотрит в сторону Грейера, но как бы сквозь него:

– Привет, парень.

Грейер пытается отдать пакет с рождественскими подарками, собранными для благотворительной организации, которую поддерживает фирма его отца, но мистер N. уже схватился за нервно заверещавший телефон.

Я беру пакет и наклоняюсь, чтобы расстегнуть сложные застежки на куртке Грейера.

– Джастин говорила что-то насчет печенья в конференц-зале. Почему бы вам пока не отвести Грейера туда? Я поговорю и тут же приду, – распоряжается мистер N., прикрыв рукой микрофон.

Миссис N. роняет свою норку на диван, и мы идем на звуки рождественских гимнов, доносящиеся из-за двойных дверей в конце коридора.

Миссис N. – сказочное видение в зеленом костюме от Мое кино, украшенном ягодками остролиста и пуговицами в форме листочков омелы. В довершение всего каблуки ее туфель представляют собой миниатюрные снежки, с оленем в одном и Санта-Клаусом в другом. Я тихо радуюсь, что меня не заставили одеться снеговиком и прицепить красный нос.

С королевской улыбкой миссис N. открывает двери конференц-зала, в дальнем конце которого сидит небольшая компания женщин, по всей видимости, секретарш. Перед ними открытая банка печенья. Из магнитофона несется бодрая мелодия.

– О, простите. Я думала, тут рождественская вечеринка, – говорит миссис N., останавливаясь у стола.

– Хотите печенье? Я сама пекла, – предлагает жизнерадостная краснощекая особа с сережками в виде елочных лампочек.

– О… – бормочет сконфуженная миссис N.

Дверь снова распахивается, едва не ударив меня и Грейера. Я растерянно моргаю при виде мисс Чикаго. Она как ни Похоже, Грейер помнит.

– Ты не носишь трусов.

О Иисусе сладчайший!

Но в этот момент двери распахиваются, и проем заполняет солидная фигура мистера N.

– Звонит Эд Стросс. Хочет уточнить кое-что в контракте, – обращается он к мисс Чикаго.

– Прекрасно, – кивает она с улыбкой и медленно идет к выходу мимо миссис N., бросив на прощание: – Всем веселого Рождества. – И, оказавшись рядом с мистером N., добавляет: – Так приятно познакомиться наконец со всей вашей семьей.

Мистер N., стиснув зубы, быстро поворачивается и захлопывает за собой дверь.

– Папа, подожди!

Грейер пытается догнать отца, но чашка с виноградным соком выскальзывает из рук, фиолетовые капли падают на рубашку, а на бежевом ковре расплывается огромное пятно. Немедленно поднимается суматоха. Множество пальцев тянется к Грейеру с бумажными салфетками, смоченными минеральной водой. Он жалобно хнычет.

– Няня, буду вам крайне благодарна, если вы станете повнимательнее приглядывать за ним. Пойдите умойте его. Я буду ждать в машине, – цедит миссис N., ставя нетронутую чашку с кофе на стол, словно отказавшаяся от яблока Белоснежка.

Она величественно плывет к двери, но оборачивается и растягивает губы в сияющей улыбке, предназначенной секретаршам:

– До следующей недели!

На следующий день, после обеда, Грейер, слезая со стульчика, объявляет о своих планах:

– Славить Христа.

– Что?

в чем не бывало подплывает к миссис N. Облегающий фланелевый костюм оставляет ровно столько простора воображению, сколько наряд, бывший на ней в вечер Хэллоуина.

– Я что-то слышала о печенье, – объявляет она, но тут в зал врывается приземистая брюнетка, подтолкнувшая всех нас почти к самому столу.

– Миссис N., – бормочет брюнетка, слегка задыхаясь.

– Джастин! Веселого Рождества! – приветствует миссис N.

– Привет, веселого Рождества, не хотите пойти на кухню? Выпить кофе?

– Что за глупости, Джастин! – улыбается мисс Чикаго. – Кофе и здесь есть.

Она подходит к столику с хромированным чайником и пластиковыми чашками.

– Не узнаешь, с чего это они так тянут с этими цифрами?

– Уверены, что не хотите пойти со мной, миссис N.?

– Джастин?

Мисс Чикаго поднимает бровь, и Джастин медленно бредет к двойным дверям.

– Мы не слишком рано? – справляется миссис N.

– Рано? – удивляется мисс Чикаго, наливая две чашки кофе. – О чем вы?

– О семейной рождественской вечеринке.

– Но это же на следующей неделе! Странно, разве муж не сказал вам? Какой стыд! – Она со смехом протягивает ей чашку.

Грейер протискивается мимо голых коленей мисс Чикаго с явной целью пробраться к другому концу стола и выманить у секретарш парочку печений.

– Э… да… должно быть, муж перепутал даты… – лепечет миссис N. заикаясь.

– Мужчины! – фыркает мисс Чикаго.

Миссис N. перекладывает пластиковую чашку в левую руку.

– Простите, мы с вами знакомы?

– Лайза. Лайза Ченович, – улыбается мисс Чикаго. – Исполнительный директор чикагского филиала.

– Вот как… очень рада.

– Простите, что не смогла быть на вашем званом ужине: я слышала, что все было замечательно. К сожалению, ваш муж – настоящий рабовладелец! Настоял, чтобы я немедленно вернулась в Иллинойс.

Она наклоняет голову набок и сыто улыбается, словно кошка, сожравшая канарейку.

– Подарочные пакеты – просто чудо. И всем ужасно понравились ручки.

– Вот как…

Миссис N., словно защищаясь, поспешно прикрывает рукой ключицы.

– Вы работаете с моим мужем?

Я немедленно решаю, что моя святая обязанность – помочь Грейеру выбрать обсыпанного сахаром оленя.

– Я возглавляю команду, занимающуюся слиянием с «Мидвест мьючел». Ну не ужас ли?.. Впрочем, вы, конечно, уже все знаете.

– Совершенно верно, – кивает миссис N., но голос выдает ее неуверенность.

– Поверьте, было совсем нелегко заставить их согласиться на восемь процентов. Такой успех! Должно быть, эта история доставила вам немало бессонных ночей, – продолжает она, сочувственно покачивая своей тициановской головкой. – Но я сказала ему, что, если отодвинуть дату распродажи и сэкономить издержки на ликвидацию, они могут дрогнуть. Они в самом деле дрогнули. Подняли лапки и уже не сопротивлялись.

Миссис N. стоит очень прямо, крепко сжимая чашку.

– Да, он очень много работает.

Мисс Чикаго направляется к нашему концу стола, бесшумно ступая лодочками из кожи ящерицы по мягкому ковру.

– А ты – Грейер. Помнишь меня? – спрашивает она наклоняясь.

– Я хочу славить Христа. Устрою свое собственное Рождество. Я стучу в дверь, ты открываешь, и я изливаю сердце в песне.

Удивительно, что он все запомнил! Целая неделя прошла с того вечера у бабушки, но она, очевидно, каким-то образом умеет оставаться в душах и памяти встреченных на долгом пути людей.

– Ладно, за какую дверь мне встать?

– Моей ванной, – бросает он на ходу, решительно устремляясь к своему крылу. Я иду следом и, как велено, встаю за дверью ванной. Слышится тихий стук.

– Да? Кто там?

– НЯНЯ, ты должна просто открывать дверь! Ничего не говори, открывай, и все!

– Есть, сэр! Слушаюсь!

Я сажусь на край ванны и принимаюсь изучать волосы в поисках посеченных концов, подозревая, что игра, похоже, сильно затянется.

Снова стук. Я подаюсь вперед и толкаю дверь, едва не сбив Грейера с ног.

– НЯНЯ, как не стыдно! Ты меня чуть не ударила! Нехорошо! Давай снова.

Одиннадцать стуков спустя я наконец все делаю правильно и вознаграждаюсь оглушительным воплем, призванным изобразить «С днем рождения» и сотрясающим оконные стекла.

– Гровер, почему бы тебе заодно не потанцевать? – спрашиваю я, когда последние звуки затихают. – Им понравится!

При этом я надеюсь, что благодаря движениям он немного истощит свою неутомимую энергию, устанет и скорее успокоится.

– Христославы не танцуют. Они изливают сердце в песне, – наставительно поясняет он, подбочениваясь. – Закрой дверь, и я постучу.

Значит, все сначала!

Мы славим Христа примерно с полчаса, пока я не вспоминаю о присутствии домоправительницы Конни и не посылаю Грейера к ней. Он мчится по квартире, во все легкие распевая «С днем рождения», перекрывая ревущий пылесос, а после пяти раундов с Конни снова возвращается терзать меня.

– Хочешь поиграть в карты?

– Нет. Хочу славить Христа. Идем в ванную.

– Только если ты будешь танцевать.

– Ну уж нет, НИКАКИХ танцев, пока я славлю Христа!

– Пойдем, мистер, позвоним бабушке.

Один короткий звонок, и Грейер уже и танцует, и поет: «Пришли Христа мы славить средь зелени ветвей». Меня осеняет чудесная идея.

Пока я в последний раз осматриваю христославский наряд Грейера перед выходом на большую сцену (водолазка в зеленую и красную полоску, фетровые оленьи рога, яркие подтяжки), врывается миссис N. в сопровождении нагруженного коробками Рамона. Ее щеки раскраснелись, глаза блестят.

– О, что там только творится! Зоопарк, настоящий зоопарк. Я едва не подралась с женщиной в «Хамачер Шлеммер», – положите сюда, Рамон, – из-за последнего штопора. Но все же вовремя опомнилась и уступила: не стоит опускаться до ее уровня. По-моему, она приезжая. Кстати, я нашла у Гуччи изумительные бумажники. Интересно, в Кливленде поймут, что это Гуччи?.. Спасибо, Рамон. Надеюсь, им понравится. Грейер, что ты делал, пока меня не было?

– Ничего, – бормочет он, шаркая тапочкой у стойки для зонтиков.

– До обеда мы пекли печенье без сахара, украшали его, а потом разучивали гимны, и я читала ему «Ночь перед Рождеством» на французском, – поясняю я, пытаясь освежить его память.

– О, замечательно! Хорошо бы кто-нибудь почитал мне!

Она снимает свою норку и едва не вручает Району.

– Это все, Рамон, спасибо. А ты, Грейер, чем займешься?

– Я собиралась позволить Грейеру попрактиковаться в пении гимнов…

– Хочу славить Христа!

– …петь для пожилых людей, тех, кто живет в этом доме и кому не хватает праздничного веселья.

Миссис N. ослепительно улыбается:

– О, превосходно! Какой у меня хороший мальчик! И кроме того, это его з-а-й-м-е-т. У меня столько дел! Развлекайтесь!

Я позволяю Грейеру нажать кнопку лифта.

– Какой этаж, няня?

– Давай начнем с твоего друга на одиннадцатом!

Приходится позвонить трижды, прежде чем из квартиры слышится «Иду!». И когда дверь открывается, я понимаю, что не зря терпела полуторачасовую «практику». Г.С. возникает на пороге в выцветших зеленых шортах и поношенной футболке, протирая заспанные глаза.

– ВОТ ПРИШЛИ ХРИСТА МЫ СЛАВИТЬ, ВОТ ПРИШЛИ ХРИСТА МЫ СЛАВИТЬ СРЕДИ ЗЕЛЕНИ ВЕТВЕЙ!

Покрасневший от натуги Грейер раскачивается, дирижируя себе так усердно, что рога кивают в такт. На какую-то секунду мне даже показалось, что вот сейчас он в самом деле изольет свое сердце в песне.

– ПУСТЬ РАДОСТЬ И ЛЮБОВЬ ПРИДУТ К ВАМ!

Его голосок разносится по вестибюлю, отражаясь от любой поверхности, так что кажется, здесь собрался хор темпераментных христославов. Нет… что-то вроде буйства. Ошибочно предположив, что гимн подходит к концу, Г.С. наклоняется и открывает рот.

– И ГОСПОДЬ БЛАГОСЛОВИТ ВАС!!!

Беспечность дорого стоила Г.С., поскольку Грейер, потея от усилий и брызжа слюной, выдает еще более громкий финал.

– Что же, Грейер. И тебе доброго утра.

Грейер бессильно плюхается на пол, пытаясь отдышаться. Я очаровательно улыбаюсь. Будем откровенны: у меня тут своя цель имеется. Я здесь, чтобы назначить Свидание. Настоящее Свидание со временем, местом и всем остальным.

– Мы ходим по квартирам с рождественскими гимнами… – начинаю я.

– Славим Христа, – пищит тонкий раздраженный голос откуда-то с пола.

– Славим Христа по всему дому.

– А можно мне теперь печенье?

Грейер садится, исполненный решимости получить награду.

– Конечно, – кивает Г.С. – Входите. Не обращайте внимания на мой вид.

Так и быть, если ты настаиваешь.

Мы следуем за облаченным в шорты хозяином в точно такую же квартиру, как и у N., только двумя этажами выше. То есть расположение комнат такое же, но обстановка… никогда бы не подумала, что мы находимся в одном и том же здании. Стены в прихожей выкрашены в кирпично-красный цвет и декорированы в стиле «Нэшнл джиогрэфик», то есть черно-белыми снимками, развешанными между расписными циновками. На полу выстроились кроссовки, весь ковер в собачьей шерсти. Мы проходим на кухню и едва не спотыкаемся об огромного седеющего желтого Лабрадора, растянувшегося на полу.

– Грейер, ты ведь знаешь Макса, верно?

Грейер садится на корточки и с нехарактерной для него нежностью гладит уши Макса. Собачий хвост дружелюбно барабанит по кафелю. Я оглядываюсь: вместо пустого пространства посреди кухни, как у миссис N., здесь стоит старый обеденный стол, с одного конца загроможденный выпусками «Тайме».

– Печенье? Кто-нибудь хочет печенья? – спрашивает ГС, размахивая расписанной рождественскими сюжетами банкой печенья от Дейвиса, которую выхватил из горы праздничной выпечки на буфете. Грейер немедленно мчится к нему, а я вынуждаю себя сосредоточиться.

– Только одно, Гровер.

– О Господи!

– Хочешь молока?

Г.С. лезет в холодильник и наливает полный стакан.

– Большое спасибо, – говорю я. – Эй, Грейер, может быть, ты хочешь что-то сказать нашему хозяину?

– Спасибо, – мямлит он с полным ртом.

– Нет, парень, это тебе спасибо. Самое малое, что я могу сказать после такого мощного исполнения. – Он улыбается мне: – Даже вспомнить не могу, когда мне пели в последний раз, если не считать дня рождения.

– Я и сейчас могу! Могу спеть «С днем рождения».

Грейер ставит стакан на пол и складывает перед собой руки, готовясь начать.

– Погоди-ка! Здесь мы уже все спели, – вмешиваюсь я.

– Грейер, сегодня у меня не день рождения. Но обещаю пригласить тебя, чтобы ты спел.

«Надеюсь, и меня тоже».

– Ладно. Пойдем, няня. Пора славить Христа. Пойдем.

Грейер вручает Г.С. пустой стакан, вытирает губы рукой в перчатке и направляется к двери.

Я без всякой охоты поднимаюсь из-за стола.

– Простите, что так и не добралась до вас той ночью. Вечеринка затянулась допоздна.

– Пустяки, вы ничего не потеряли. В «Затем» был закрытый прием, так что мы просто пошли поесть пиццы в «Рубин».

В тот «Рубин», что находится ровно в двадцати футах от моего крыльца?! Что за невезение!

– Сколько вы пробудете дома? – спрашиваю я не моргнув глазом.

– НЯ-НЯ! Лифт пришел!

– Всего неделю. А потом мы летим в Африку.

Лифт ждет, мое сердце колотится.

– Что же, если будете свободны в этот уик-энд, я пока никуда не уезжаю, – бормочу я, ступив в кабину.

– Договорились, – отвечает он от двери.

– Договорились!

Я киваю головой, и дверь закрывается.

– ДОГОВОРИЛИСЬ, – распевает Грейер, разогреваясь к следующему концерту.

Едва сдерживаясь, чтобы не написать свой телефон на клочке бумаги и подсунуть под его дверь, я покидаю дом 721 на Парк-авеню, зная, что шансы увидеть Г.С. до того, как он отправится в Африку, равны нулю. Черт!

Вечером я заставляю Сару, приехавшую домой на рождественские каникулы, сопровождать меня на праздничную вечеринку, которую устраивают мои однокурсники. Вся квартира увешана яркими фонариками в форме перца-халапеньо, и кто-то наклеил вырезанный из бумаги огромный пенис на изображение Санта-Клауса в гостиной.

Меньше пяти минут уходит на то, чтобы решить, что нас не прельщают светлый «Будвайзер», охлаждающийся в ванне, горсть кукурузных чипсов в прозрачной мисочке, а также великодушные предложения быстрого орального секса от мальчиков из студенческого братства.

Мы встречаем Джоша на лестнице.

– Тоска? – осведомляется он.

– Это как посмотреть, – поясняет Сара. – Конечно, я, как и все девушки, обожаю играть в стриптиз, но…

– Сара! – восклицает Джош, обнимая ее. – Вперед, я уже облизываюсь!

Несколько часов спустя я, ослабевшая от мартини и переживаний, сижу в угловой кабинке «Затем» и пересказываю Саре историю с рождественскими песнями, пока Джош клеит какую-то модную девицу у стойки бара.

– А потом… он дал ему печенье. Это должно что-то означать, верно?

Мы обсасываем каждый нюанс пятиминутной беседы, пока окончательно не лишаем встречу всякого смысла, даже если таковой до этого и присутствовал.

– А потом он сказал «договорились», и я ответила «договорились».

Субботнее утро я встречаю лежа в туфлях на кровати, с жутким похмельем и ужасным сознанием того, что у меня остался всего один день, чтобы купить подарки для родных, семейства N. и тех малышей, за которыми я присматривала все эти годы. Девочки Глисонов уже прислали две позолоченные ручки и камешек, на котором краской выведено мое имя. Пора ответить тем же. Нужно собраться и встать.

Я пожираю тост с томатным соусом, выпиваю литр воды, заглатываю двойной эспрессо в угловом кафе, и тру-ля-ля! Жива, готова к подвигам и полна Праздничного Духа.

Час спустя я вываливаюсь из «Варне энд Ноубл джуни-ор», облегчив бумажник на добрых сто пятьдесят долларов. Волей-неволей приходится заняться математикой. Шагая по Парк-авеню, я складываю, делю, умножаю… Черт с ним, с Парижем, мне позарез необходим этот дурацкий бонус, чтобы выкрутиться и оплатить радости Рождества!

Направляюсь вниз, по Мэдисон-авеню, в «Бергдорф», купить свечу от Риго для миссис N. Пусть самую крошечную, но она по крайней мере поймет, что это не дешевка.

Стоя в очереди за самым главным – серебряной оберткой, я стараюсь сообразить, что подарить четырехлетнему Малышу, у которого все есть. Что может сделать его по-настоящему счастливым, кроме появления отца, согласившегося украшать верхние ветки? Ну… может, ночник? Потому что он боится темноты. Или рамку для автобусного билета, в которую можно положить знаменитую карточку, прежде чем она распадется на молекулы.

Поскольку я как раз нахожусь на углу 55-й улицы и Пятой авеню, логичнее всего перейти улицу, где в «Сворсе» имеется гигантская секция «Улицы Сезам», и отыскать там ночник в виде Гровера, но я не могу, не могу, не могу.

И спорю с собой, что быстрее: поехать на поезде в Куинс, в другой магазин игрушек, или рискнуть окунуться в бедлам, творящийся на площади в несколько тысяч футов, всего в квартале отсюда. Вопреки здравому смыслу тащусь через Пятую авеню, чтобы встать в очередь, где, похоже, мерзнет целое население штата Небраска, прежде чем высокий игрушечный солдатик помогает мне миновать вращающиеся двери.

– Добро пожаловать в наш мир. Добро пожаловать в наш мир. Добро пожаловать в наш мир, – монотонно и неустанно бубнят скрытые динамики, отчего звуки словно теряют реальность и превращаются в пискливое пение, как будто исходящее у меня из головы. И даже оно не в силах заглушить надсадные вопли:

– Но я это хооооочу! Кууупи!!!

А ведь на этом этаже только плюшевые игрушки!

Зато наверху царит полный хаос: дети стреляют из лазерных автоматов, швыряются игрушками, спортивным снаряжением, толкаются, дерутся… Я смотрю на родителей. На их лицах такое же смиренно-мученическое выражение, как у меня: «Ничего не поделаешь, придется через это пройти» Продавцы, отправляющиеся на ленч, осторожно пробираются сквозь толпу, очевидно, надеясь выйти из испытания без видимых физических увечий. Я почти ползу в угол «Улицы Сезам», где распростерлась на полу маленькая девочка лет трех, громко рыдающая от несправедливости всего сущего.

– Может, Санта принесет это тебе, Салли.

– НееееЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ! – воет она.

– Чем могу помочь? – спрашивает продавщица, нацепившая красную блузку и застывшую улыбку.

– Ищу ночник-Гровер.

– По-моему, мы продали всего Гровера.

После получасового стояния в очереди что-то подсказывает мне, что это не совсем так.

– Давайте посмотрим.

– Да, давайте.

Мы идем в секцию ночников, где перед нами предстает целая стена Гроверов.

– Простите, все сразу же ушло, – говорит она, качая головой, и поворачивается, чтобы отойти.

– Да вот же он, – произношу я, поднимая ночник.

– А-а, этот синий парень?

Именно синий!

Нет, не стоит заводиться. Никто в «Варне энд Ноубл джуниор» даже не слышал о «Дил-дил-крокодил». Да и тут то же самое. Не драться же теперь с ней!

Стоя в очереди на упаковку подарков, я пользуюсь возможностью попрактиковаться на рыдающих детишках в трансцендентальной медитации.

В понедельник утром миссис N. просовывает голову в кухню, где я режу фрукты.

– Няня, вы мне очень Нужны. Я ездила в «Сакс» за подарками для обслуги и, как последняя дурочка, забыла чеки на бонус. Я оставила пакеты в камере хранения и поэтому прошу вас вложить туда чеки. Только, умоляю, не перепутайте. На конверте написаны имена. Джастин получает сумочку от Гуччи, миссис Баттерс – хозяйственную сумку, домоправительница – спортивную, а бумажники – для преподавателей музыки и французского. Обязательно потребуйте подарочную обертку и скорее возвращайтесь домой, лучше на такси.

– Без проблем, – откликаюсь я, взволнованно прикидывая, куда впишусь сама. Между Гуччи и спортивной сумкой?!

Во вторник Грейер пригласил в гости Эллисон, очаровательную китаяночку из своего класса, которая с гордостью объявляет всем любопытным, что у нее два папы!

– Здравствуйте, няня, – неизменно приветствует она, приседая. – Как ваши занятия? У вас шикарные туфли.

Она просто убивает меня!

Стоит мне приняться за мытье кружек из-под горячего какао, как звонит телефон.

– Алло? – говорю я, аккуратно вешая полотенце на дверку духового шкафа.

– Нэнни? – нерешительно шепчет кто-то.

– Да, – отвечаю я растерянно.

– Это Джастин, из офиса мистера N. Я так рада, что застала вас! Не могли бы вы сделать мне одолжение?

– Разумеется, – отвечаю я.

– Мистер N. просил меня выбрать кое-что для миссис N., а я не знаю точно, какого дизайнера и какие цвета она предпочитает.

Похоже, бедняжка в полной панике.

– Не знаю, – бормочу я, озадаченная. И почему не смогла запомнить вкусы и размеры работодательницы? – Погодите немного.

Я иду в хозяйскую спальню и беру отводную трубку.

– Джастин!

– Да? – шепчет она.

«Интересно, где она прячется? Под столом или в дамской комнате?»

– Ждите, сейчас пойду в чулан.

На самом деле «чулан» – это большая шоколадно-коричневая гардеробная с длинной бархатной скамьей. Паранойя миссис N. дошла до такой степени, что она твердо убеждена, будто я не только ежедневно шарю здесь, но и прямо в эту минуту надеваю ее нижнее белье. На самом деле я обливаюсь холодным потом и гадаю, не стоит ли попросить Джастин перезвонить через несколько минут, а самой пока связаться с миссис N. и убедиться, что в данный момент она далеко-далеко от дома.

Но несмотря на все страхи, я принимаюсь ворошить содержимое шкафов и отвечать на вопросы Джастин:

– Размер два… Эррера… Ив Сен-Лоран… Обувь – семь с половиной, Феррагамо, Шанель… Сумочки все от Гермеса, никаких внешних карманов, и она ненавидит «молнии»… Не знаю, может быть, жемчуг? Она любит жемчуг.

И так далее и тому подобное.

– Вы моя спасительница! – изливается Джастин. – Да, еще одно. Грейер занимается химией?

– Химией?

– Мистер N. велел купить ему набор для химических опытов и туфельки от Гуччи.

– Да ну?

Мы дружно смеемся.

– «Король-лев», – поясняю я. – Он обожает все, что имеет отношение к «Королю-льву», «Аладдину», «Винни-Пуху». Ему ведь всего четыре.

– Еще раз спасибо, Нэнни. Веселого Рождества!

Повесив трубку; я оглядываю гору кашемировых свитеров. Подумать только, для каждого выделены отдельная обертка и чистый ящичек! Целую стенку занимают туфли, в которые втиснуты атласные треугольнички. На вешалках-тремпелях висят ряды осенних, зимних и весенних костюмов, рассортированных слева направо по оттенкам, от светлых к темным. Я нерешительно выдвигаю ящичек. Каждая пара трусиков или чулок, каждый лифчик лежат в застегивающихся на «молнию» мешочках с этикетками: «Лифчик, Анро, белый», «Чулки, Фогал, черные».

С ума сойти!

В дверь звонят, и я подскакиваю футов на шестнадцать, Немного прихожу в себя, только когда Грейер впускает Генри, отца Эллисон. Закрываю ящичек и спокойно выхожу в холл, где Генри ошеломленно наблюдает, как Грейер и Эллисон пытаются удушить друг друга новыми шарфами.

– О'кей, Элли, я начинаю готовить ужин. Пойдем со мной, поможешь.

Ему наконец удается поймать ее, зажать между коленями и завязать шарф.

Я снимаю с вешалки ее маленькое суконное пальтишко. Генри нахлобучивает на нее шапку, берет на руки и тащит в вестибюль.

– Попрощайся с Эллисон, Грейер, – приказываю я, и он принимается энергично махать руками.

– До свидания, Грейер. Спасибо за прекрасный день. Au revoir, няня! – кричит она, как только двери лифта открываются.

– Спасибо, няня, – кивает Генри, разворачиваясь и случайно въезжая ботиночком Эллисон прямо в еще одного члена семьи N.

Миссис N. охает и отскакивает.

– Мне так жаль, – извиняется Генри, видя, что Эллисон от страха зарылась личиком в его шею.

– О, ничего страшного, все в порядке. Весело было?

– Да! – дружно орут дети.

– Что же, – бормочет Генри, – пора готовить ужин. Ричард скоро вернется. А мне нужно еще снять с антресолей украшения.

– Ваша няня выходная? – спрашивает миссис N. с понимающей улыбкой.

– О, у нас нет няни…

– Зато у нее целых два папы, чтобы вешать игрушки, – вмешивается Грейер.

– Боже, – поспешно вмешивается миссис N., – как же вы справляетесь?

– Ну… вы понимаете, детство бывает только раз.

– Да, – сухо цедит она. – Грейер, попрощайся.

– Я уже, ма. Ты опоздала. Двери смыкаются.

Этим же вечером, только гораздо позже, я еду вниз, полусонная, мечтающая о прогулке по набережной Сены под звуки «Жизни в розовом цвете». Двадцать второе декабря, двадцать минут первого ночи. Еще двадцать четыре часа, и впереди целый свободный месяц с денежками в кармане.

– Спокойной ночи, Джеймс, – прощаюсь я со швейцаром как раз в ту минуту, когда он открывает дверь для Г.С., розовощекого, с пакетом из бакалеи.

– Привет. Только с работы? – спрашивает он улыбаясь.

– Угу.

Ох, только бы продержаться, не стоять перед ним с собачьими глазами и высунутым языком!

– Здорово вы Христа славили! Это ты его научила?

– Впечатляет? – осторожно спрашиваю я, стараясь не улыбаться.

«Довольно трепотни, где мое свидание?!»

– Слушай, – начинает он, разматывая шарф, – ты сейчас свободна? Мне нужно сбегать наверх. Ма на ушах стоит с этой рождественской выпечкой, а у нас ваниль кончилась.

«Ох! Сейчас?!»

«Ладно, я на все согласна».

– Да, конечно.

Пока цифры на маленьком табло бегут от одиннадцати и обратно, я быстро подлетаю к зеркалу и начинаю с безумной скоростью прихорашиваться. Надеюсь, я не окажусь занудой. Надеюсь, и он не зануда.

Я пытаюсь вспомнить, брила ли ноги утром. «Черт, я с ума сойду, если он все-таки зануда. И хорошо бы отказать ему в эту ночь. Нельзя же сразу укладываться с ним в постель».

Заметив, что лифт почти спустился, я наскоро накладываю блеск на губы.

– Эй, ты уже поела? – спрашивает он, когда Джеймс открывает нам дверь.

– Спокойной ночи, Джеймс! – восклицаю я не оборачиваясь.

– Это зависит от того, что ты подразумеваешь под едой. ЕСЛИ назвать ужином горсть крекеров и пару тортеллини без соуса, тогда я сыта по горло.

– Куда пойдем?

– Ну…

Я задумываюсь.

– Единственные заведения, где кухни еще открыты, – это кафе при гостиницах и пиццерии. Выбирай.

– «Пицца» звучит неплохо. Как по-твоему?

– Все, что не в этом здании, звучит потрясно!

– Садись на мою куртку, – предлагает он, закрывая пустую коробку из-под пиццы. Ступеньки Метрополитен-музея заледенели, и холод просачивается сквозь джинсы.

– Спасибо.

Я подкладываю под себя голубую ткань с начесом и провожу взглядом вдоль Пятой авеню, пока не натыкаюсь на мерцающие огоньки отеля «Стенхоуп». Г.С. вытаскивает из бумажного пакета мороженое в белой коробочке.

– Ну, как работается на девятом этаже?

– Тоскливо и странно. В этой квартире столько же праздничного тепла, сколько в морозилке, а снеговик бедняги Грейера в одиночестве висит в его шкафу, потому что она не позволяет ему повесить игрушку где-то еще.

– Да, она всегда казалась мне слишком нервозной.

– Ты и понятия не имеешь, каково это, а с проклятыми праздниками… уж лучше каждый день заниматься строевой подготовкой под началом сержанта…

– Да ну, неужели все так плохо? – удивляется он, подталкивая меня коленом.

– Прости?

– Я часто сидел с детьми именно в этом доме. Покормишь их, поешь сам, поиграешь в игры…

– О Господи, какое отношение это имеет к моей работе? Я провожу с этим ребенком больше времени, чем его собственные родители!

Я чуть отодвигаюсь от Г.С. и обиженно шмыгаю носом.

– А как насчет уик-эндов?

– У них кто-то есть в Коннектикуте. Они остаются с ним наедине только по пути туда и обратно, да и то по ночам, когда он спит! И никогда не собираются всей семьей. Я думала, они ждут праздника, чтобы побыть вместе, но нет! Миссис N. целыми днями в бегах, а нас гоняет по всему городу, лишь бы выпихнуть собственного ребенка из дома!

– Но сейчас повсюду столько классных развлечений, особенно для малышни!

– Ему четыре года! Он заснул на «Щелкунчике», «Рокетс»[37]37
  Женский танцевально-вокальный ансамбль, славящийся кордебалетом. Выступает в концертном зале «Радио-Сити мюзик-холл».


[Закрыть] напугали его до смерти, а пока мы три часа ждали в очереди, чтобы посмотреть на Санту в «Мэйси», бедняга весь покрылся крапивницей. Но в основном мы торчим в очередях в туалет. Повсюду. И такси не найдешь, и…

– По-моему, ты определенно заслужила мороженое, – объявляет Г.С, вручая мне ложку. Меня одолевает смех.

– Извини, но за последние сорок восемь часов я впервые говорю с человеком, не нагруженным пакетами. Просто это Рождество меня немного достало.

– Не говори так! Подумай, какое это чудесное время года! И нам определенно повезло жить в большом городе: столько огней и людей вокруг.

Он показывает на сверкающие рождественские украшения вдоль Пятой авеню.

Я тычу ложечкой в мороженое и гоняюсь за карамельным завитком.

– Ты прав. Еще две недели назад я бы сказала, что это мой любимый праздник.

Мы передаем друг другу мороженое и любуемся рождественскими венками в окнах «Стенхоупа» и маленькими белыми лампочками, горящими над навесом.

– Похоже, ты из тех, кто любит праздники.

Я краснею.

– Ну… День древонасаждений, пожалуй, единственный, когда я отрываюсь на всю катушку.