Текст книги "Дневники няни"

Автор книги: Николь Краусс

Соавторы: Эмма Маклохлин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Эмма Маклохлин, Николь Краус
Дневники няни

ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЯМ

Авторы в разное время работали более чем в тридцати нью-йоркских семействах, и в книге отразились впечатления этих лет. Однако «Дневники няни» – художественное произведение, имена и персонажи – плод воображения авторов. Всякое сходство с реальными событиями и людьми – случайное совпадение. Хотя в романе упомянуты некоторые учреждения Нью-Йорка, такие как школы, магазины, галереи и т.п., все события, происходящие в них, вымышлены.

– Вы послушали бы, что говорит моя мама насчет гувернанток; у нас с Мэри, когда мы были маленькими, их перебывало по меньшей мере с десяток. Одни из них были отвратительны, другие – смешны. И каждая по-своему несносна. Ведь правда, мама?

– Ах, моя дорогая, не упоминай о гувернантках! Уже одно это слово действует мне на нервы. Бестолковость, вечные капризы!.. Поверьте, я была просто мученицей! Слава Богу, эта пытка кончилась![1]1
  Ш. Бронте. Джен Эйр. Пер. В. Станевич.


[Закрыть]

Пролог
СОБЕСЕДОВАНИЕ

Каждый новый сезон моей карьеры няни начинается с серии почти сюрреалистически одинаковых собеседований. Одно настолько похоже на другое, что я частенько задаюсь вопросом: уж не действует ли тут некое руководство, тайно распространяемое Лигой Родителей среди заботливых маменек для наставления их в столь важном вопросе, как выбор няни? Эта первая встреча постепенно становится столь же скучной, сколь и однообразной, словно это религиозный ритуал, и, признаюсь, в тот момент, когда входная дверь распахивается, меня так и подмывает либо бухнуться на колени и ударить лбом об пол, либо воскликнуть: «Ну, валяйте!»

Никакая иная фраза не выражает суть этой работы с такой точностью. Кстати, все неизменно начинается и заканчивается в лифте, куда более уютном, чем квартиры большинства ньюйоркцев.

Отделанная панелями орехового дерева кабина лифта медленно возносит меня, словно вытаскивает из колодца. Полезный инструмент достижения цели – платежеспособности. По мере приближения к нужному этажу я набираю в грудь побольше воздуха; лифт открывается, и я оказываюсь в маленьком вестибюле, куда, как правило, выходят двери двух квартир. Я нажимаю кнопку звонка.

Из наблюдений няни. Она всегда ждет, пока я не позвоню, хотя охрана внизу уже сообщила о моем грядущем появлении. Но она все-таки ждет и, вероятно, стоит сейчас по другую сторону двери. Не исключено также, что она пребывала там с самого момента нашего телефонного разговора, то есть все эти три дня.

В темном вестибюле, оклеенном мрачными обоями в цветочек от Колфакса и Фаулера, обычно есть медная стойка для зонтиков, эстамп с изображением лошади и зеркало, перед которым я наскоро проверяю, все ли у меня в порядке. Похоже, за время поездки в метро я обзавелась новыми пятнами на юбке, но в остальном все не так уж плохо: пристойная двойка, юбка в цветочек и псевдо-Гуччи-босоножки, купленные в Виллидже.

Она всегда оказывается коротышкой. Волосы неизменно прямые, и она вроде бы только вдыхает и никогда не выдыхает. И постоянно носит дорогие брючки цвета хаки, лодочки-балетки от Шанель, французскую полосатую футболку и белый кардиган. Возможна также скромная нитка жемчуга. Все семь лет и неведомо какое количество собеседований имидж мамочки-в-простеньких-хаки – и – устрашающе дорогих-туфлях-за-четыреста-баксов остается неизменным. И, поверьте, просто невозможно вообразить ее за тем недостойным занятием, которое, как правило, приводит к беременности.

Ее взгляд мгновенно устремляется к грязному пятну на моей юбке. Я краснею. Так, не успев сказать ни слова, уже заработала штрафное очко!

Она провожает меня в холл – открытое пространство с блестящими мраморными полами и сероватыми, как лежалые шампиньоны, стенами. Посреди возвышается круглый стол с вазой, цветы в которой хоть и выглядят так, словно вот-вот умрут, все же никогда не посмеют завянуть.

Таково мое первое впечатление от Квартиры. Ужасно похоже на гостиничный номер: чистенько, но безлико. Даже одинокий рисунок, который я найду позже приклеенным скотчем к холодильнику, выглядит так, словно был выписан по каталогу (к морозилкам с панелями, окрашенными по спецзаказу, магниты не прилипают).

Она берет мой кардиган и с легким презрением смотрит на него – похоже, мой кот, долго тершийся о его борта «на счастье», оставил на ткани шерсть, – и предлагает выпить.

Предполагается при этом, что я должна попросить воды, но чаще всего у меня просто чешется язык потребовать шотландского виски, только чтобы посмотреть, что будет дальше. Потом меня приглашают в гостиную, обстановка которой варьируется от герцогской роскоши до ультрасовременной мебели из взаимозаменяемых блоков в зависимости от того, с насколько «старыми» деньгами приходится иметь дело. Она показывает на диван, и я мгновенно утопаю в подушках фута на три в глубину, превращаясь в пятилетнюю девочку, заваленную горами мебельного ситца. Она сидит надо мной, прямая, как палка, в ужасно неудобном на вид кресле. Ноги скрашенные, улыбка натянутая.

А вот теперь и начинается собственно собеседование. Я неловко ставлю запотевший стакан воды на подставку, которая выглядит так, словно и ей не помешала бы подставка. Она явно тает от удовольствия при виде моей абсолютно европейской физиономии.

– Итак, – жизнерадостно начинает она, – каким образом вы попали в Лигу Родителей?

Это единственная часть собеседования, хоть как-то связанная с целью моего прихода. Далее начинаются ритуальные пляски вокруг слов вроде «няня» и «уход за ребенком», поскольку они считаются неприятными и неудобоваримыми, а ведь мы никогда, ни в коем случае, не должны признавать, что речь идет о найме одного человека другим. Такова Священная Заповедь отношений Матери и Няни: это удовольствие и ни в коем случае не работа. Мы всего лишь стараемся «получше узнать друг друга», в точности как клиент и девушка по вызову: главное – заключить сделку и при этом не испортить настроения.

Ближе всего мы подобрались к тому, что я в самом деле способна сделать это ради денег, когда речь зашла о моем опыте работы приходящей няней, который я старательно выдавала за страстное хобби, нечто вроде обучения собак – поводырей для слепых. По мере продолжения беседы я постепенно становлюсь экспертом по детскому воспитанию, убеждая нас обеих в пылком желании потешить свою душеньку, вырастив ребенка и участвуя во всех этапах его/ее развития; обычный поход в парк или музей становится при этом драгоценным путешествием сердца. Я привожу забавные анекдоты из жизни прежних воспитанников, называя детей по именам:

– Я до сих пор поражаюсь познавательным способностям Констанс! С каждым часом, что мы проводили в песочнице, она взрослела прямо на глазах!

При этом я буквально ощущаю, как искрятся мои глаза, и верчу воображаемый зонтик а-ля Мэри Поппинс. Далее мы обе сидим в молчании, представляя мою однокомнатную квартирку, всю увешанную детскими рисунками в рамках и докторскими дипломами из Стэнфорда[2]2
  Стэнфордский университет в штате Калифорния, один из самых престижных в Америке. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть].

Она выжидающе уставилась на меня, готовая выслушать более серьезные заявления.

– Я люблю детей! Обожаю маленькие ручонки и туфельки, и сандвичи, и ореховое масло в волосах, и песок в сумочке, и хоки-поки[3]3
  Дешевое мороженое, продающееся на улицах.


[Закрыть], так и ела бы с утра до вечера, и соевое молоко, и густую подливку, и град бесчисленных вопросов, ответов на которые не знает никто, вроде таких: «Почему небо голубое?» И Диснея! Сказки Диснея – просто мой мир!

Мы обе слышим, как откуда-то сзади медленно нарастает мелодия песни «Совершенно новый мир», и я с энтузиазмом даю понять, что забота о ее ребенке будет для меня более чем привилегией. И даже увлекательным приключением.

Она раскраснелась, но все же всех своих карт на стол не выкладывает. Теперь ей приспичило знать, почему, если уж я настолько великолепна, мне вдруг понадобилось присматривать за ее ребенком. То есть, конечно, она его родила, но воспитывать не желает, так с чего это я вызвалась делать это за нее? Может, нужны деньги на аборт? Или спонсирую организацию левого толка? С какой радости ей вдруг так повезло?

Она хотела бы знать, что я изучаю, чем планирую заняться в будущем, что думаю о частных школах на Манхэттене, где работают мои родители. Я отвечаю со всей учтивостью, со всем безразличием, какие только могу изобразить, пытаясь одновременно едва заметно склонить голову набок, в точности как Белоснежка, слушающая животных. Она, в свою очередь, более тяготеет к позе принцессы Дианы, добиваясь при этом подтверждений, что я здесь не затем, чтобы украсть ее мужа, драгоценности, друзей или ребенка. Именно в таком порядке.

Из наблюдений няни. Ни одна потенциальная хозяйка не требовала предъявить рекомендации. Я белая. Говорю по-французски. Мои родители учились в колледже. У меня не имеется пирсинга на видных местах, и за последние два месяца я не раз побывала в Линкольн-центре[4]4
  Театрально-концертный комплекс в Нью-Йорке.


[Закрыть]. Итак, я принята на работу.

Исполненная вновь обретенной надежды, она встает.

– Позвольте показать вам…

Хотя мы уже встречались, настало время и Квартире сыграть свою немаловажную роль. Каждая комната, через которую мы проходим, кажется, старается предстать в наилучшем виде, все поверхности, и без того ослепительные, блестят еще ярче. Экскурсии – единственное, для чего и предназначена Квартира. Каждая громадная комната соединена с другой мини-коридорчиком, в котором хватает места для забранного в рамку оригинала такого-то и такого-то.

Независимо от того, младенец здесь обитает или подросток, в этой Квартире на протяжении всей Экскурсии совершенно невозможно обнаружить и следа ребенка. Как, впрочем, и следа какого бы то ни было обитателя: ни одной семейной фотографии. Позже я узнаю, что все они скрупулезно окантованы серебряными рамками от Тиффани и искусно сгруппированы в углу кабинета.

Этот неестественный порядок и полное отсутствие таких вполне объяснимых мелочей, как разбросанные туфли или вскрытый конверт, имеют некий странный эффект: уж очень трудно поверить в то, что находишься в трехмерном пространстве, поскольку все вокруг сильно смахивает на «потемкинские апартаменты». И сама я в таких декорациях кажусь себе неуклюжей и не знаю, как продемонстрировать приличествующее случаю благоговение, которого явно от меня ожидают, не бормоча при этом с акцентом кокни: «Да, мэм, уж-ж-жасно здорово, мэм, точно, мэм», – и не делая на каждом шагу реверансов.

К счастью, сама она находится в вечном движении, так что особой потребности в моем одобрении не возникает. Она безмолвно скользит передо мной, и я невольно поражаюсь, каким крохотным выглядит ее силуэт на фоне тяжелой мебели. Пока она переходит из помещения в помещение, останавливаясь ровно настолько, чтобы взмахнуть ручкой и сообщить о его предназначении, я упорно смотрю ей в спину и каждый раз киваю, дабы подтвердить, что вот это и есть столовая.

Обычно во время Экскурсии до моего сведения ненавязчиво доносят два важнейших постулата: 1) я неровня хозяевам дома и 2) я обязана сделать все, чтобы ребенок, который тоже не имеет никаких прав, не поцарапал, не порвал, не запачкал и не испортил ни единого элемента в декоре этой Квартиры. С этой целью она ненавязчиво упоминает о том, что у них нет приходящей домработницы и что Хатчинсон «предпочитает» играть в своей комнате. Если бы в мире существовала справедливость, то в этот момент беседы всем няням следовало бы вручать дорожные ограждения и полицейские пистолеты, стреляющие резиновыми пулями. Вышеупомянутым комнатам предназначено стать тяжким бременем и ужасом моего существования. Начиная с этого мига девяносто девять процентов Квартиры становятся не чем иным, как расплывчатым фоном для погонь, лести, постыдных заклинаний и умоляющих просьб поставить на место дельфтскую[5]5
  Имеется в виду пастушка из фаянса, произведенного в голландском городке Дельфт.


[Закрыть] пастушку. Мне, по всей вероятности, предстоит также близко познакомиться с большим количеством марок чистящих средств, чем видов грязи, имеющихся в природе. Средства, естественно, расставлены в ее кладовой, как раз над моющим пылесосом, и мне еще предстоит обнаружить, что некоторые люди и вправду импортируют жидкость для туалета из самой Европы.

Наконец мы прибываем на кухню поистине гигантских размеров. Несколько перегородок – и здесь спокойно поместится семья из четырех человек. Она останавливается и опирается ручкой с наманикюренными ногтями на разделочный стол, напоминая своей позой капитана на мостике, готового обратиться к команде с речью. Однако я точно знаю: если спросить, где хранится мука, последуют полчаса бесплодных поисков и громыхания новехонькими, ни разу не использованными противнями, шумовками и кастрюлями.

Из наблюдений няни. Перье в этой кухне может литься рекой, но она здесь никогда не ест. Собственно говоря, за все время работы я вообще не видела, чтобы она что-то ела. И хотя не способна найти муку на собственной кухне, но с большой долей вероятности все же сумеет с завязанными глазами разыскать слабительное в аптечном шкафчике. Холодильник лопается от тонн аккуратно нарезанных свежих фруктов, хранящихся по отдельности в пластиковых контейнерах «тапперуэр»[6]6
  Пластик, названный по имени его создателя.


[Закрыть]. В дополнение к фруктам там же можно найти не менее двух пачек готовых тортеллини[7]7
  Особый вид итальянских пельменей.


[Закрыть] с сыром, которые ее ребенок предпочитает есть без соуса. Это означает – никакого соуса и для меня, вне зависимости от моих вкусов. Кроме того, имеются предписываемое правилами натуральное молоко, забытая бутылка белого вина, джем «Сарабет» и пакеты с замороженным гингко билоба (для папочкиной памяти). Морозилка забита продуктами, составляющими маленькую грязную тайну мамочки: чикен нагетс и фруктовым льдом на палочках. Сунув нос в холодильник, я с первого взгляда определяю: еда для ребенка, приправы и лакомства – для взрослых. Мгновенно представляешь семейное пиршество, где родители покорно тычут зубочистками в банку с вялеными томатами «Грейс», пока дитя объедается свежими фруктами и замороженными обедами.

– Обеды Брэнфорда очень легко готовятся, – заявляет она, показывая на замороженные продукты.

В переводе это означает: сами они способны лишь на то, чтобы скармливать ребенку всякое дерьмо по субботам и воскресеньям, поскольку во все остальные дни мне предстоит стряпня для него диетических обедов из четырех блюд. Настанет час, когда я, вторично подогревая на пару дикий рис из Коста-Рики для максимальной эффективности пищеварения четырехлетнего ребенка, начну с нескрываемой завистью взирать на яркие пакеты в морозилке.

Она распахивает дверь кладовой (достаточно просторной, чтобы послужить летним домиком для все той же семьи из четырех человек, которая могла бы жить на кухне), и перед моим взором предстают запасы, рассчитанные, по всей вероятности, на скорый Армагеддон, словно городу угрожает перманентная опасность повальных ограблений кочующей бандой пятилеток. Полки ломятся от пакетов с соками всех видов, соевым молоком, печеньем, гранолой и изюмом, купленными, вероятно, после консультации со специалистом по рациональному питанию. Единственная еда с добавками – это широкий ассортимент крекеров, включая те, что с низким содержанием соли и не слишком популярным луком.

И во всей кухне невозможно наскрести столько еды, чтобы уместилась в горсти взрослого человека! Позже, несмотря на лицемерный призыв «угощайтесь, пожалуйста», придется несколько голодных вечеров провести на одном изюме, прежде чем я наткнусь на ВЕРХНЮЮ ПОЛКУ, которая на первый взгляд кажется забытой и покрытой пылью, но содержит заветные, восхитительные на вкус дары хозяйке дома, о которых можно только мечтать, но навсегда заброшенные и похороненные женщиной, считающей шоколад чем-то вроде гранаты в ящике Пандоры. Шоколадки «Барни» с изюмом, трюфели от Сакса, помадка с Мартас-Виньярд и тому подобное… все, что я поглощаю с азартом и жадностью кокаинового наркомана, запершись в ванной, чтобы не попасться всевидящему оку возможно включенной камеры наблюдения. Живо представляю пленку, показанную по развлекательному каналу: «Няня поймана на месте преступления: опьянев от собственной безнаказанности, срывает целлофановую обертку с плитки шоколада „Годива“».

И в этот момент она приступает к перечислению Правил. Это наиболее приятная для любой матери часть собеседования, поскольку позволяет продемонстрировать, сколько времени и усилий требовалось ей до сей поры для воспитания ребенка. Она ораторствует с редкостной смесью воодушевления, уверенности и завидной убежденности, твердо веря, что все вышесказанное – чистая правда. Я, в свою очередь, делаю серьезное и в то же время сочувственное лицо, словно хочу попросить: «Да, пожалуйста, рассказывайте еще: я очарована!»

Итак:

Как, должно быть, ужасно, иметь ребенка с Аллергией на воздух!

А вот и весь список:

Аллергия на молочные продукты.

Аллергия на арахис.

Аллергия на клубнику.

Аллергия на шеллак с пропановой основой.

И на определенные сорта зерна.

Не ест ежевику.

Ест ежевику только размятую.

Сандвичи должны быть порезаны горизонтально и иметь корку.

Сандвичи должны быть разрезаны на четвертинки и не иметь корки.

Сандвичи следует готовить, стоя лицом к востоку.

Он обожает рисовую кашу!

Он не ест ничего, начинающегося с буквы «М».

Все порции должны быть заранее отмерены: НИКАКИХ дополнительных блюд не допускается.

Весь сок следует разбавлять водой и давать пить ребенку из поильника над раковиной или в ванной (предпочтительно до его восемнадцатилетия).

Все тарелки ставить на пластиковые салфетки, поверх которых подстилаются бумажные полотенца; слюнявчик повязывать обязательно.

«Собственно, было бы идеально, если бы вам удалось раздеть мальчика перед едой догола, а потом окатить его из шланга».

НИКАКИХ еды и питья за два часа до сна.

НИКАКИХ пищевых добавок.

НИКАКИХ консервантов.

НИКАКИХ тыквенных семечек.

НИКАКИХ фруктов в кожуре.

НИКАКОЙ сырой еды. НИКАКОЙ приготовленной еды. НИКАКОЙ американской еды и…

тут голос достигает высоты, доступной исключительно китам:

НИКАКОЙ ЕДЫ ВНЕ КУХНИ!!!

Я утвердительно и с серьезным видом киваю. Все вышесказанное имеет вполне определенный смысл и совершенно естественно.

– О Боже, разумеется, – слышу я собственный голос.

Это Фаза Номер Один, призванная ввести меня в круг единомышленников, создав иллюзию тайного сговора: «Мы в этом заодно! Маленькая Элспет – наш совместный проект! И мы собираемся кормить ее одной чечевицей, и ничем больше!»

Я чувствую себя так, словно нахожусь на девятом месяце беременности и только сейчас обнаружила, что мой муж собирается с пеленок отдать ребенка в секту. И все же каким-то образом польщена, что именно меня избрали для участия в этом эксклюзивном проекте.

Следующая Фаза – Номер Два: я поддаюсь соблазну совершенства.

Экскурсия продолжается до самого последнего помещения. Расстояние от комнаты ребенка до спальни родителей неизменно варьируется от «довольно большого» до «очень-очень большого». Собственно говоря, если в квартире имеется еще один этаж, ребенка запихнут именно туда. Сразу представляешь себе бедного трехлетнего крошку, который, пробудившись от кошмарного сна, вынужден надеть защитный шлем и взять в руку фонарик, чтобы отправиться на поиски родительской обители, вооруженный компасом да свирепой решимостью.

Еще один красноречивый признак того, что вы вступаете в Детскую Зону, – это смена декора от приглушенных, пастельных тонов в псевдоазиатском стиле до радужных цветов в стиле модных дизайнеров. Но все эти усилия дают весьма странный, если не сказать раздражающий, эффект, поскольку как нельзя очевиднее выражают представление взрослых о том, какой должна быть детская. Подтверждением служит тот факт, что все первые, подписные экземпляры гравюр Бабара висят по крайней мере тремя футами выше головы ребенка.

После оглашения Списка Правил Номер Один я готовлюсь увидеть мальчика в защитном скафандре, окруженного полностью укомплектованным оборудованием для оказания первой помощи вплоть до капельницы в стиле Луи Вюиттона. Вообразите мой шок при виде клубка, летящего на нас через всю комнату со скоростью пушечного ядра! Если это мальчик, то такая неукротимая энергия напоминает сумчатого дьявола, если девочка – на ум сразу же приходят времена мушкетеров: изящные пируэты, дополненные гран-жете[8]8
  Длинный прыжок в балете.


[Закрыть]. Как правило, к таким жестам ребенка побуждает нечто подобное рефлексу Павлова на духи матери, пока она сворачивает за угол. Встреча проходит следующим образом:

1. Ребенок (безбожно прилизанный и до невероятной степени отглаженный) устремляется прямиком к материнской ноге.

2. В тот самый миг, когда руки ребенка обвиваются вокруг ее ляжки, мать поспешно хватает его за запястья.

3. Она одновременно выкручивается из объятий, сводя руки ребенка домиком перед его носом, и наклоняется, чтобы поздороваться и обратить его взор на меня. И это первое из множества представлений, которые я именую «рефлекс Шпателя». Все это совершается с такими слаженностью и грацией, что я готова аплодировать, но вместо этого включаю свой павловский рефлекс, подстегиваемый их выжидающими лицами. Падаю на колени.

– Почему бы вам не узнать друг друга поближе?.. Это знак к началу следующего действия собеседования, называемого «Поиграть-с-Ребенком». Несмотря на тот общеизвестный факт, что мнение ребенка никакой роли не играет, я тем не менее становлюсь ненормально оживленной. Играю так, словно я – само нагрянувшее Рождество, и довожу ребенка до лихорадочной активности при воздействии дополнительного стимулятора в лице немногочисленной публики – его мамаши. Ребенок воспитан в духе Монтессори[9]9
  Итальянский психолог и педагог, основательница новой школы.


[Закрыть], предписывающей вынимать из сундучка орехового дерева только по одной игрушке за раз. Я компенсирую отсутствие нормального хаоса в детской хвалебными восклицаниями, приплясыванием и глубинным пониманием личности покемонов. Не проходит и пяти минут, как ребенок просит меня сводить его в зоопарк, провести хотя бы ночь в его комнате и вообще переселиться сюда навечно. Мамаша считает нужным вмешаться, когда внутренний калькулятор подводит итог и дает понять, что эксперимент удался.

– Пора прощаться с няней, – громко объявляет она. – Не правда ли, будет весело еще раз поиграть с ней?

Экономка, все это время корчившаяся в маленьком детском кресле-качалке, немедленно протягивает ребенку забытую книгу сказок в довольно неудачной попытке сравняться с устроенным мной ослепительным фейерверком и оттянуть неизбежный крах. Далее следует слегка более усложненный вариант «рефлекса Шпателя», включающий на этот раз отступление и мое, и матери из комнаты, подчеркнутое захлопнувшейся дверью. И все это в одном плавном непрерывном движении. Она проводит рукой по волосам и ведет меня обратно, сквозь тишину Квартиры, с долгим задыхающимся «Ну-у-у… во-о-от…».

Она вручает мне сумочку, и дальнейшие полчаса я стою перед ней в фойе, выжидая удобного момента улизнуть.

– Значит, бойфренд у вас есть?

Грядет следующее действие собеседования, а именно: «Игра-с-Матерью». Торопиться ей некуда – нет никакого упоминания о скором прибытии мужа или планах на ужин. Я выслушиваю бесконечное повествование о тяготах беременности, последнем собрании Лиги Родителей, безмозглой экономке (оставленной погибать в Детской Зоне), коварном декораторе, бесконечной цепи неприятностей с чередой нянь до меня и кошмарах детского сада.

Завершение Фазы Номер Три: я действительно взволнована, поскольку получила не только восхитительное дитя для совместных игр, но и новую лучшую подругу!

Не желая показаться обойденной судьбой, я вдруг слышу собственный голос, пытающийся определить мой статус особы светской: я роняю имена, названия известных фирм и популярных мест.

Потом я в смущении разбавляю все это юмором, чтобы не слишком ее принижать. И внезапно сознаю, что слишком много говорю. Выкладываю, почему я оставила университет Брауна ради Нью-Йорка… не то чтобы подобные поступки вошли у меня в привычку: нет, нет, нет!!! Если я уж выбрала что-то, держусь обеими руками! Да сэр! Я уже поведала вам о своем дипломе?

Из меня потоком льется информация, которая в последующие недели и месяцы будет всплывать снова и снова в неуклюжих попытках поддержать разговор. Вскоре я просто киваю, как фарфоровый болванчик, повторяя «о'ке-е-ей» и слепо нашаривая дверную ручку. Наконец она благодарит меня за приход, открывает дверь и позволяет нажать кнопку лифта.

Я осекаюсь на полуслове, когда дверь кабины начинает закрываться, вынуждая меня выставить сумку перед Электронным глазом, чтобы наконец спокойно додумать многозначительную мысль о супружеской жизни родителей. Мы улыбаемся и киваем друг другу, как мультяшные персонажи, пока дверь, слава тебе Господи, не закрывается окончательно. Я обессиленно прислоняюсь к ней и выдыхаю. Впервые за последний час.

Несколько минут спустя поезд метро мчит меня вниз по Лексингтон-авеню, неумолимо приближая к колледжу и скучному однообразию моей собственной жизни. Я съежилась на пластиковом сиденье. В голове мелькают картинки безупречно чистых и абсолютно невыразительных помещений, по которым меня только что водили. Калейдоскоп моментальных снимков вскоре, однако, грубо обрывается появлением мужчины или женщины, а иногда и обоих, бредущих по вагону со всеми своими пожитками в замызганном пакете и выпрашивающих мелочь. Постепенно мой постисполнительско-актерский адреналин снижается до нормы, я кладу рюкзак на колени, и… и тут всплывают весьма неудобоваримые вопросы.

Интересно, как получается, что умная взрослая женщина становится одной из тех, чье стерильное королевство сводится к ящичкам с бельем, разложенным в алфавитном порядке, и импортированным из Франции заменителям молочной продукции? Где в этом доме ребенок? Как отыскать мать в этой женщине?

И каким образом во все это впишусь я?

Рано или поздно в каждой работе наступает такой поворотный момент, когда мы с ребенком кажемся единственными трехмерными персонажами, передвигающимися на шахматных досках черно-белого мрамора, расставленных в этих квартирах. Делающими совершенно неизбежным очередное столкновение с… кем?

Оглядываясь назад, я понимаю, что это вполне подходящая ситуация для своеобразного обмена фигурами. Им нужна ты. Тебе нужна работа.

Но выполнять эту работу хорошо означает потерять ее.

В самую точку!!!