Текст книги "Дневники няни"
Автор книги: Николь Краусс
Соавторы: Эмма Маклохлин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Почему?
– Потому что на ней написано «Колледжиет», а ты идешь в школу Сен-Бернарда, – с некоторым раздражением поясняет миссис N.
– Но мне она нравится!
– Да, зайка. Мы купим тебе другую. С надписью «Сен-Бернард».
– Мне хочется синюю.
Я наклоняюсь и шепчу Конни:
– О, ради Господа Бога, да выверни ты ее наизнанку и пусть носит! Кому какое дело?
Она воздевает руки к небу. Миссис N. откашливается.
– Хорошо, зайка, поговорим об этом позже.
Конни поспешно исчезает на кухне.
– Па, пойдем, посмотришь паровозики. Я покажу тебе новый! Он красный и ездит быстро-быстро!
Грейер пролетает мимо меня и мчится в свою комнату.
– Пустая трата времени! Ему абсолютно все равно, – констатирует мистер N.
– Да, но Джейн посчитала это важным, – оправдывается она.
– Кто такая Джейн, черт побери? Слушай, ты хоть понимаешь, что это такое – оторваться от дел в самый разгар слияния фирм?! У меня нет времени на такие…
– Прости, но…
– Мне что, теперь еще и этим заниматься? Единственное, что я поручил тебе, – следить за его образованием, да и это ты ухитрилась изгадить! Профукать такое чепуховое дело!
– Но в этом году было слишком много желающих! – восклицает она. – И Грейер не играет на скрипке!
– Какое отношение имеет ко всему этому скрипка, мать ее так?
– Возможно, если бы ты потратил хотя бы час своего драгоценного времени на собственного сына, он выглядел бы куда лучше на собеседованиях! – шипит она.
– Мое драгоценное время? Мое драгоценное время?! Я не щажу себя, как последний идиот торчу на работе по восемьдесят часов в неделю, ломаю мозги, чтобы ты восседала тут в своих жемчугах, со своими восьмисотдолларовыми занавесками и «благотворительной работой» и допрашивала, как я провожу свое время? Интересно, кто будет оплачивать школьные счета? Ты?
– Милый, – мгновенно смягчается она, – я знаю, тебе нелегко приходится. Послушай, раз ты уже все равно дома, почему бы не поговорить об этом за тихим, романтическим ужином? Я заказала столик в том ресторанчике у реки, который ты любишь. – И уже шепотом добавляет: – Мы могли бы снять номер в отеле «Пьер», может, тот, с двойной джакузи? Я так по тебе соскучилась.
Тишина. Потом звуки поцелуев. В коридор доносится тихий смех.
Я уже собираюсь тайком проскользнуть в комнату Грейера, но тут миссис N. снова принимается ворковать:
– Как по-твоему, может, кроме чека на обучение, послать в Сен-Бернард еще и пожертвование, чтобы сразу найти к ним нужный подход?
– Нужный подход?! – негодующе восклицает он. – Поправь, если ошибаюсь, но разве они его уже не приняли?
– Да, но если будет еще один мальчик…
– Знаешь, мне пора в офис. Внизу ждет машина. Позвоню позднее.
Мистер N. поспешно направляется к порогу, и я замечаю, что он так и не снял пальто. Дверь громко хлопает.
– Папочка! ПОДОЖДИ!!! – отчаянно кричит Грейер, выбегая с красным вагончиком в руках. – ПАПОЧКА!!!
Поздно.
Он с криком колотит в дверь.
Миссис N. медленно входит в холл и еще несколько секунд стоит неподвижно, злобно глядя сквозь Грейера, пока ее глаза не стекленеют. Она проплывает мимо нас в спальню.
– ПАПОЧКА!
Грейер сотрясается в рыданиях, согнувшись в три погибели, но не выпускает дверной ручки.
– ХОЧУ ПАПОЧКУ!!!
Я сажусь на пол и протягиваю к нему руки. Он опускает голову и отодвигается.
– НЕЕЕЕТ! ХОЧУ ПАПУ!!!
Мы слышим, как сдвигаются двери лифта.
– НЕ УХОДИ!!!
– Ш-ш-ш… я знаю, как тебе сейчас.
Я тащу его к себе и усаживаю на колени.
– Знаю, Гров…
Мы сидим на полу, и на моих джинсах расплывается темное мокрое пятно. Я поглаживаю ему спинку и тихо говорю:
– Все будет хорошо, Гров. Ш-ш-ш, иногда не мешает и погрустить. Посидим здесь и немного погрустим вместе.
– О'кей, – всхлипывает он в мою штанину.
– О'кей.
Часть III
ВЕСНА
Глава 8
ГЛАЗИРОВАННЫЙ ТОРТ
У Мамушки был собственный способ дать понять хозяевам, что она думает по данному поводу. Понимая, что белые люди считают ниже своего достоинства прислушиваться к мнению черных, она предпочитала громко ворчать себе под нос. При этом белые, чтобы сохранить лицо, обязаны игнорировать ее слова, даже если она встанет в соседней комнате и начнет кричать во все горло.
Маргарет Митчелл, Унесенные ветром
Конни!
Вместо того чтобы гладить сегодня рубашки Грейера, я попрошу вас уложить для мистера N. следующие вещи:
его костюмы,
сорочки,
галстуки,
нижнее белье,
носки.
И все остальное, что ему понадобится. Все это должно быть упаковано и оставлено у швейцара к трем часам. Пожалуйста, воспользуйтесь его чемоданами (см. монограмму).
– Нэнни, вы не видели бабочку Грейера? Я вынимала ее вчера вечером.
Миссис N. и Грейер собираются на Апрельский Чай, который устраивается для новых учеников Сен-Бернарда. Они уже через двадцать минут должны быть на месте. Миссис N. роется в комоде Грейера, пока я пытаюсь впихнуть его в накрахмаленную, жесткую как картон, рубашку с воротничком на косточках. Конни, как я полагаю, орудует в шкафу мистера N., наполняя чемоданы с его монограммой.
– Мне нужен слон, – объявляет Грейер, тыча в альбом для рисования на своем маленьком столике.
– Секунду, Грейер, – прошу я. – Позволь сначала застегнуть ремень…
– Нет, не этот. – Она высовывает голову из большого стенного шкафа.
– Тот самый, что вы вчера доставали. Простите, но именно он лежал на постели, – сообщаю я.
– Не пойдет!
Я встаю на колени и в последний раз осматриваю Грейера: голубая рубашка в полоску, штанишки цвета хаки, белые носки, коричневый ремень. Не вижу, в чем проблема, но послушно расстегиваю пряжку.
– Этот, – говорит она, протягивая мне зеленый с красными полосами брезентовый ремень.
Я показываю ему пряжку.
– Видишь, буква «Г» – Грейер.
– «Г»? – переспрашивает он. – А где моя карточка?
Я тянусь к рамке для автобусного билета, в которой до сих пор хранятся остатки визитной карточки мистера N.
– Нет, – объявляет она, выступая из шкафа. – Не сегодня. Это что-то вроде собеседования. Помнишь собеседования? Никаких карточек.
– Хочу карточку.
– Можешь носить ее в кармане, как будто ты – секретный агент, – советую я, пряча карточку ему в карман.
– Где же все-таки его бабочка?
– Няня, мне нужен слон.
Я хватаю серый фломастер и рисую кляксу неопределенных очертаний, дополненную большими ушами и хоботом, – верх моих художественных талантов. Она начинает швырять галстуки на пол.
– Я хочу надеть свой галстук! – восклицает Грейер, имея в виду тот, что свисает до пола.
– Нет. Не сегодня.
Она вихрем выскакивает в холл, где я слышу, как ее голос эхом отражается от мрамора.
– КОННИ! КОННИ!
– Да, мэм?
Грейер притих, я же продолжаю орудовать фломастером.
– Я только сейчас полчаса искала гребаную бабочку Грейера. Не знаете, случайно, где она?
– Нет, мэм.
– Неужели так трудно держать в порядке вещи Грейера? Почему мне одной приходится следить за всем? Единственное, что я поручала вам…
Она тяжело вздыхает. Снова пауза.
– Почему вы тут стоите? Идите ищите!
– Простите, но я не знаю, где она может быть, мадам. Я положила бабочку в его комнату, вместе с остальными вещами.
– Ну так вот: ее там нет. Это уже вторая пропажа за месяц! Но если считаете, что ответственность для вас слишком велика, я могу пересмотреть вашу роль в этом доме!
– Нет, мэм. Я поищу. Просто вы велели сложить одежду к трем, а сейчас два тридцать. Если мистеру N. понадобится…
– Кажется, вы еще не поняли, на кого работаете? На меня. И я приказываю вам немедленно найти эту бабочку.
Но если это вас смущает, пожалуйста, дайте мне знать. Насколько я помню, деньги вы получаете из моих рук.
Я встаю и дрожащими руками принимаюсь шарить в шкафу. Грейер подходит и прислоняется головой к моему бедру. Появляется Конни и начинает мне помогать.
– Конни, я посмотрю здесь, – шепотом говорю я. – Идите в прачечную.
– Можете позвонить мистеру N., – продолжает тем временем миссис N. – Посмотрим, что для него важнее: одежда или гребаная бабочка, которую сын должен надеть в новую школу. А вдруг он поговорит с вами? Возьмет трубку и ответит?
– Простите, мэм.
Пять минут отчаянных, лихорадочных поисков ни к чему не приводят.
– Ну? – вопрошает миссис N.. поднимая покрывало.
– Ничего, – отвечаю я из-под кровати.
– Черт бы все это побрал! Грейер, давай быстрее, нам пора. Наденьте ему галстук, ну тот, что в зеленый горошек.
Я выползаю на животе и иду к шкафу.
– Хочу папин галстук!
Он старается дотянуться до крючка, на котором висит отцовский галстук.
– Нет, Грейер, наденешь позже.
Я осторожно отвожу его руки и подталкиваю к двери.
– Хочу сейчас!
Он начинает всхлипывать. Лицо покрывается красными пятнами.
– Ш-ш… Гров, пожалуйста, не надо!
Я целую его влажную щеку. Он не двигается. Только слезы непрерывно капают на крахмальный воротник. Поправляю галстук, обнимаю его за плечи, но он отталкивает меня, вырывается и бежит к двери.
– Нет!
– Нэнни! – визгливо зовет миссис N.
– Да?
– Мы вернемся в четыре, до занятий на катке. Конни!
Из прачечной появляется Конни, но миссис N. молча качает головой, словно слишком расстроена и разочарована, чтобы говорить.
– Просто не знаю, что сказать. С некоторых пор мне кажется, что подобные проблемы возникают постоянно, и я прошу вас серьезно подумать о том, как вы относитесь к своим обязанностям, и о вашей преданности этому дому…
Сотовый миссис N. испускает пронзительный звон.
– Алло? – отвечает она, одновременно делая мне знак помочь ей надеть норку. – Да, будут внизу к трем… Да, можете сказать, что она уложила все…
Она неспешно выходит в вестибюль.
– Да, Джастин! Не могли бы вы узнать телефон его комнаты в Йель-клубе?.. На случай, если Грейеру срочно понадобится его помощь. Вдруг понадобится срочно его разыскать?! Интересно, почему это я вдруг должна звонить вам?!
Глубокий вздох.
– Ну, я рада, что для вас это тоже не имеет никакого смысла. Честно говоря, ваши извинения мне ни к чему. Мне нужен телефон мужа… я отказываюсь обсуждать это с вами!
Она с такой силой хлопает крышечкой телефона, что он падает на мраморный пол.
Обе женщины моментально становятся на колени, одновременно открывается дверь лифта. Миссис N. успевает первой. Трясущейся рукой она подхватывает трубку и бросает в сумочку. Опирается другой рукой о пол, чтобы не упасть, и стылые как лед голубые глаза оказываются на одном уровне с карими.
– Похоже, мы не понимаем друг друга, – шипит она. – Так что позвольте мне быть откровенной: я желаю, чтобы вы уложили свои вещи и убрались из моего дома. Повторяю: укладывайте вещи, и вон из моего дома. Это все, чего я хочу!
Она резко встает, отряхивает норку и вталкивает потрясенного Грейера в лифт. Двери смыкаются.
Конни, опираясь на стол, поднимается и проходит мимо меня назад, в квартиру. Несколько минут я собираюсь с духом, прежде чем медленно закрыть входную дверь.
Прохожу через кухню и вижу Конни в комнате для прислуги. Ее широкие плечи вздрагивают.
– Господи, Конни. Ты в порядке? – шепчу я.
Она поворачивается ко мне. В лице столько нескрываемой боли и ярости, что я немею. Она почти падает на старый раскладной диван и расстегивает верхнюю пуговицу белой униформы.
– Я пробыла здесь двенадцать лет, – говорит она покачивая головой. – Работала здесь до нее и думала, что буду работать после.
– Хотите выпить? – спрашиваю я, ступая в узкое пространство между диваном и гладильной доской. – Может, сока? Я попробую открыть бар.
– Она желает, чтобы я ушла? Чтобы я ушла?
Я сажусь на пароходный кофр миссис N.
– Я хотела уйти с первого дня, как она тут появилась, – фыркает Конни, поднимая наполовину выглаженную футболку и вытирая ею глаза. – Позволь мне объяснить кое-что: когда она уезжает в свой Лайфор… да куда угодно, – мне не платят. Никогда не платят, если их нет дома. Разве моя вина, что им взбрело отдохнуть? Я-то не отдыхаю. У меня трое детей и куча неоплаченных счетов. А в этом году… в этом году она уговорила его подать декларацию от моего имени. Раньше такого никогда не было. Разве можно Жить на эти деньги? Мне пришлось взять у матери в долг, чтобы заплатить все эти налоги.
Она садится поудобнее и снимает передник.
– Когда миссис N. и Грейер в прошлом году улетали на Багамы, я собралась уехать, повидать родных. Так она заставила меня лететь с ними. При взлете Грейер вылил на себя весь сок, а она не захватила для него смену. Он сидит мокрый, замерзший, плачет, а она надвинула на глаза маску и весь полет не обращала на него внимания. А мне ни цента не заплатили. О, как я обозлилась! Вот поэтому я не хочу быть няней. Ты слыхала о Джеки? Я качаю головой.
– Джеки нянчила его с рождения, но оставалась в доме до тех пор, пока Грейеру не исполнилось два года.
– И что с ней случилось?
– Завела дружка. Вот что случилось.
Я вопросительно посмотрела на нее.
– Эти два года она только работала, не имея ни близких, ни друзей. Поэтому почти не выходила из дома и потому-то ладила с миссис N. лучше некуда. Словом, тишь да гладь. По-моему, они и сошлись на том, что мистер N. вечно в отъезде, а Джеки одинока. Но тут она встретила парня – копия Боба Марли – и заявила, что не может работать вечерами в пятницу, а также по уик-эндам, если N. не едут в Коннектикут. Миссис N. стала сетовать, мол, до чего же это неудобно, и все такое. Но на самом деле она просто завидует. Джеки прямо-таки сияла вся, ну ты понимаешь, просто светилась. А уж этого миссис N. вынести не могла. Ну и выставила Джеки в два счета. Сердечко Грейера едва не разорвалось. После этого он превратился в настоящего дьяволенка.
– Ну и ну! – ахаю я.
– Ты еще не знаешь худшего. Джеки позвонила мне полгода спустя. Оказалось, что миссис N. не дала ей рекомендаций. Ну а раз нет рекомендаций, все думают, что Джеки воровка или еще хуже. В ее резюме пропущено два года. Она не может объяснить, почему не получила рекомендаций. А агентство по найму отказывается направлять ее на собеседования.
Она встает и неспешно вытирает руки о юбку.
– Это женщина – чистая змея. За четыре месяца они сменили шесть нянь, пока не появилась Кейтлин! Им никто не угодит! Одну уволили за то, что она дала Грейеру кукурузную лепешку в парке. И ты не корми его, если не хочешь, чтобы выгнали, поняла? А мистер N. держит порно в своем шкафу для обуви. Сплошная грязь!
Я пытаюсь осмыслить слова Конни и не могу.
– Конни, мне ужасно жаль.
– Не стоит.
Она бросает смятую футболку на диван и решительно марширует к кухне.
– Позаботься лучше о себе.
Я иду за ней. Она открывает одну из банок дельфтского фаянса, вынимает пригоршню черного кружева и швыряет передо мной.
ТРУСИКИ!
– Я нашла это под кроватью…
– Прямо под кроватью? – не выдерживаю я. Она наклоняет голову:
– Угу. Теперь он привел другую. Разгуливает здесь, распоряжается, как в собственном доме. У меня два дня ушло на то, чтобы проветрить дом от ее духов, пока миссис N. не вернулась. Такая вонь стояла!
– Может, нужно рассказать ей обо всем? Как по-вашему, кто-то должен рассказать миссис N. об этой женщине? – шепчу я, ослабев от облегчения. Наконец-то можно посоветоваться со знающим человеком!
– Ты что? Неужели тебе еще мало? Или не была здесь час назад? Это не моя проблема, и ты не взваливай ее на себя. Все это не наше дело. А теперь начинай укладывать вещи мистера N. Я ухожу.
Она роняет передник на стол.
– Но что же вы будете делать?
– Ничего, моя сестра работает в соседнем квартале и знает, кому требуется экономка или горничная. Я найду что-нибудь. Денег скорее всего будет меньше, но я обойдусь.
Она идет в комнату горничной и принимается собирать вещи, оставив меня тупо смотреть на черные шелковые «тан-га», выделяющиеся непристойной надписью на нежно-розовом мраморе стола.
Нэнни!
Сегодня после тенниса Грейер идет поиграть к Картеру. Пожалуйста, будьте там к трем. Милтоны живут в доме 10 на 67-й Восточной, и, думаю, вы там и поужинаете. Я обедаю в «Боло».
Я так и не смогла найти бабочку Грейера. Может, вы захватили ее домой? Проверьте, пожалуйста.
Спасибо.
Когда мы наконец садимся в такси, Грейер все еще плачет. Хотя мне не позволено водить его по боковым улочкам, мимо домов без швейцаров и охраны, внешкольные занятия обычно проходят в заброшенных, довольно подозрительных районах, где никогда не найдешь такси и где я жду, что в любую минуту придется выбирать между Грейером и собственной жизнью. Я сажаю его в машину, забрасываю туда же теннисную ракетку и тащу за собой сумку с остальным снаряжением.
– Шестьдесят седьмая улица и Мэдисон, пожалуйста. Гров, как твоя голова? Получше?
– Все о'кей.
Рев сменяется хныканьем, но, похоже, хныканьем затяжным. Он неосторожно повернулся и попал прямо под подачу мяча.
– Как насчет гольфа, Гров? Думаю, нам следует попробовать гольф. Мячи поменьше, значит, и шишки тоже.
Он смотрит на меня мокрыми глазами.
– Иди сюда.
Он тянется ко мне и кладет голову на мои колени. Я глажу его по голове и тереблю уши, совсем как моя мама когда-то. Должно быть, покачивание машины успокаивает его, потому что он засыпает. Совершенно измучился. Жизнь была бы другой, если бы ему только позволили спать днем.
Я приподнимаю рукав плаща и смотрю на часы. Пятнадцать минут ничего не решают.
– Водитель! Можете вы проехать до 110-й, а оттуда назад по Вест-Сайду и через 68-ю?
– Будет сделано, леди. Как скажете.
Я смотрю в окно, на серое небо, и кутаюсь в плащ. По лобовому стеклу барабанят тяжелые капли, и как-то совсем не верится, что апрельские ливни закончатся майскими цветами.
– Гровер, проснись. Мы приехали.
Он все еще никак не может прийти в себя и трет кулачками глаза, когда я звоню у дверей особняка, одновременно поправляя висящую на плече ракетку.
– Кто там? – звучит голос с английским акцентом.
– Привет! Это Нэнни и Грейер.
Не получив ответа, я снова нажимаю кнопку домофона и сообщаю:
– Мы пришли поиграть с Картером.
– В самом деле? Следует пауза.
– Что же, тогда входите.
Раздается жужжание, я толкаю тяжелую стеклянную дверь, и мы вваливаемся в мраморное фойе. Проходим мимо широкой парадной лестницы в конец дома и оказываемся в солярии, высокие окна которого выходят в сад. Дождь неустанно наполняет чашу каменного фонтана.
– Здравствуйте.
Я на время прекращаю борьбу с «молнией» куртки Грейера и поднимаю глаза. На лестничной площадке стоит мальчик возраста Грейера со светлыми кудрявыми волосами.
Маленькая рука просунута через перила и опирается на столбик.
– Привет, я Картер.
Я никогда не видела его раньше и сейчас понимаю, что и Грейер его не знает.
– Я Грейер.
– Послушайте, – раздается тот же голос с английским акцентом, – оставьте ваши вещи где хотите и поднимайтесь.
Я бросаю мокрую одежду и теннисное снаряжение на пол.
– Иди, Грейер.
Он бежит к Картеру. Я начинаю взбираться по лестнице. На втором этаже прохожу мимо венецианской гостиной и столовой в стиле ар-деко. На третьем – спальня в стиле ампир и кабинет, напоминающий об Африке: куча голов антилоп и ковры из шкур зебры. У меня появляется одышка. Лестничная площадка четвертого этажа встречает меня огромным изображением Винни-Пуха. Очевидно, здесь и живет Картер.
– Иди сюда, – зовут меня сверху. – Не останавливайся!
– Еще выше?
– Ты почти пришла, Нэнни. Лентяйка!
– Большое спасибо, Гров, – откликаюсь я и, отдувающаяся, вспотевшая, доплетаюсь до пятого этажа, где сразу попадаю в большую семейную комнату, служащую одновременно и кухней.
– Привет, я Лиззи. Высоковато, верно? Хотите воды?
– С удовольствием. Я Нэнни.
Я хватаюсь одной рукой за живот, а другую протягиваю Лиззи. Судя по виду, она на несколько лет старше меня. Одета в серую фланелевую юбку, небесно-голубую блузку из рубашечной ткани и синий, накинутый на плечи кардиган. Я тут же отношу ее к классу высококвалифицированных нянь, импортируемых из Британии. Такие считают свою профессию благородной, требующей специальных знаний и дипломов; они и одеваются соответственно.
Мальчики уже устроились в углу, где выстроена целая деревня из пластиковых домов «Плейскул»[61]61
Плейскул – товарный знак фирмы «Playskol Inc.», производящей игрушки и школьное оборудование.
[Закрыть], и занялись какой-то непонятной для меня игрой.
– Пейте на здоровье, – говорит Лиззи, протягивая мне стакан. – Думаю, нужно позволить им немного выпустить пар, а потом посадить их перед «Книгой джунглей».
– Звучит неплохо.
– Не знаю, что буду делать, когда Картер научится произносить слова по буквам. Наверное, освою язык жестов.
Я оглядываю кухонные шкафчики в стиле рококо, французский кафель, багет и лепнину.
– Удивительный дом. Вы приходящая няня или живете здесь?
– У меня маленькая квартирка на верхнем этаже.
Я поднимаю глаза и понимаю, что да, здесь есть и еще один этаж.
– Должно быть, вы в прекрасной форме.
– Попытайтесь сохранять ее с уставшим четырехлетним малышом на руках.
Я смеюсь.
– Знаете, мы впервые видим Картера. В какой садик он ходит?
– В «Кантри дей», – объясняет она, забирая у меня пустой стакан.
– Вот как? Я присматривала за девочками Глисонов, так они тоже туда ходили. Приятное местечко.
– Да… Картер, слезь с него!
Я оглядываюсь как раз в тот момент, когда смертельная хватка на горле Грейера ослабевает.
– Вот здорово, Картер, как ты это делаешь? Покажи мне, покажи! – Глаза Грейера блестят азартом.
– Вот это молодцы! – восклицаю я. – Теперь он будет набрасываться на меня, чтобы показать захват.
– Быстрый пинок в пах, и они валятся как спелые груши, – объявляет Лиззи, подмигивая.
Где же она была весь этот год? Все это время мы могли бы вместе ходить на детскую площадку!
– Эй, хотите посмотреть террасу?
– Конечно.
Вслед за Лиззи я выхожу на каменный балкон с видом на сад и задние фасады особняков на другой стороне квартала. Мы стоим под навесом. И дождевые капли разбиваются о наши шубы.
– Как прекрасно, – говорю я, и при каждом слове изо рта вырываются облачка пара. – Настоящий анклав девятнадцатого века.
Лиззи кивает.
– Сигарету?
– Вам позволено курить?
– Разумеется.
– И мама Картера не возражает?
– Прошу вас!
Я беру одну.
– И давно вы тут работаете? – спрашиваю я, когда она чиркает спичкой.
– Около года. Обстановка немного сумасбродная, но по сравнению с другими домами, где я работала… Я имею в виду когда живешь постоянно… ну, вы понимаете.
Она качает головой и выдувает кольцо дыма в серую морось.
– Они считают, что, поселив вас в закутке около кухни, имеют право распоряжаться вашей жизнью. Здесь по крайней мере у меня просторное жилье. Видите круглые окна? Это моя спальня. А рядом – гостиная. В ванной установлена джакузи. Все это великолепие предназначалось для гостей, но, видите ли… боюсь, о гостях не может быть и речи.
– Вот это да! Ничего себе!
– Но я должна быть с Картером двадцать четыре часа в сутки.
– А хозяева добрые?
Она разражается смехом.
– Можно сказать, что он не так уж плох… только его никогда не бывает дома, отчего у нее немного едет крыша. Поэтому им и нужна постоянная прислуга.
– Йо-хо! Лиззи! Вы здесь?
Я замираю, пытаясь не выдыхать. Из ноздрей тянутся тонкие струйки дыма.
– Да, миссис Милтон.
Лиззи спокойно тушит сигарету о перила и бросает в сад. Я пожимаю плечами и следую ее примеру.
Миссис Милтон, пергидрольная блондинка, сидит на полу в персиковом шелковом халате, пошмыгивая и деликатно вытирая нос. Мальчишки крутятся вокруг.
– А это кто? – спрашивает она с легким южным выговором.
– Я Нэнни, – объясняю я, протягивая руку.
– О, Грейер! Грейер! Я видела твою маму у «Свифта». Каждый раз, когда мы оказываемся у Лотты Берк, идут разговоры о том, что надо бы познакомить наших детишек. А потом мы обедаем вместе и толкуем между собой, что не мешало бы назначить день, и вот вы здесь! Грейер!
Она подхватывает его, переворачивает и держит головой вниз, носом в пушистых шлепанцах. Грейер явно пытается поймать мой взгляд, не совсем понимая, как реагировать на этот внезапный порыв симпатии. Наконец она опускает его на пол.
– Лиззи, дорогая, у вас, кажется, сегодня свидание?
– Да, но…
– Разве вам не пора готовиться?
– Еще только четыре.
– Вздор. Пойдите расслабьтесь. Я хочу побыть со своим Картером. Кроме того, Нэнни поможет мне.
Она присаживается на корточки.
– Мальчики, хотите испечь торт? У нас есть смесь для тортов, Лиззи?
– Всегда.
– Класс!
Она вскакивает и так стремительно пересекает кухню, что ее халат развевается, обнажая длинные загорелые голые ноги. Когда она поворачивается, я вдруг понимаю, что под халатом она совершенно… как бы это выразиться, au naturel[62]62
В чем мать родила (фр.).
[Закрыть].
– А теперь… посмотрим… молоко… яйца…
Она все вытаскивает и кладет на разделочный стол.
– Лиззи, где формы?
– В ящичке под плитой, – объясняет Лиззи и, схватив меня за руку, шепчет: – Присмотрите, чтобы она не подожгла себя.
Прежде чем я успеваю спросить, почему такое возможно, она бежит наверх.
– Я люблю шоколадный торт, – провозглашает Грейер.
– У нас только ванильный, котик, – вздыхает миссис Милтон, показывая красную коробку.
– Я люблю ванильный, – кивает Картер.
– Йо-хо! А где же музыка?
Она нажимает кнопку стереосистемы «Банг и Олафсен» над разделочным столом, и оттуда рвется голос Донны Саммерс.
– Иди ко мне, солнышко. Потанцуй с мамочкой.
Картер потрясает руками и сгибает колени. Грейер осторожно подергивает головой в такт, но к тому времени как дело доходит до «По радио», уже успевает разойтись и скачет козликом.
– Здорово, парни!
Она берет их за руки, и вся троица от души наслаждается лучшими хитами Донны Саммерс, от начала и до «Ей трудно давались деньги».
Тем временем я спокойно разбиваю яйца и смазываю форму. Ставлю торт в духовку и, повернувшись в поисках таймера, вижу, как миссис Милтон извивается в танце у игрушечной деревни. У меня возникает недоброе предчувствие.
– Пойду попудрю носик, – говорю я, ни к кому в особенности не обращаясь, и бреду по коридору, открывая каждую дверь в надежде найти ванную.
Включив свет в маленькой комнате, я обнаруживаю четыре манекена в платьях с блестками и с лентами наискосок груди: «Мисс Тусон», «Мисс Аризона», «Мисс Юго-Запад», «Мисс Южные Штаты». Каждый снабжен тиарой, скипетром, вырезками из газет в рамке и жезлом капельмейстера. Каждый стоит в отдельной стеклянной витрине.
Я медленно изучаю детали и перехожу к стене, увешанной глянцевыми, забранными в рамки снимками миссис Милтон: шоу-герл из Вегаса, куда, я полагаю, отправляются все бывшие мисс Южные Штаты. Ряды фотографий, где она – в различных костюмах с блестками и в головных уборах, с толстым слоем макияжа на лице и накладными ресницами – сидит на коленях у какой-нибудь знаменитости от Тони Беннета до Рода Стюарта. И только потом мне удается разглядеть в самом углу моментальный снимок: миссис Милтон в коротком обтягивающем белом платьице, мистер Милтон с поднятыми к небу глазами и священник. Подпись гласит: «Ночная Церковь Любви. Август, 12, 199…»
Я выключаю свет и нахожу ванную. А когда возвращаюсь, застаю миссис Милтон у плиты, обреченно смотрящей в духовку.
– Вы это сделали.
– Да, мэм.
Я только что сказала «мэм»!
– Вы это сделали.
Похоже, она с трудом воспринимает информацию.
– Он почти готов, – заверяю я.
– О, здорово! Кто хочет глазировки?
Она вытаскивает из холодильника шесть туб с разными сортами глазировки.
– Картер, достань пищевой краситель.
Картер и Грейер, прыгая и корча рожи, приносят требуемое. Она выхватывает из шкафчиков пульверизаторы, серебряные шарики и сладкое конфетти и начинает выдавливать из тюбиков пищевой краситель.
– Оууууиии! – вопит она, заливаясь истерическим смехом.
– Миссис Милтон, – встревоженно бормочу я, – думаю, нам с Грейером пора домой.
– Тина!
– Простите?
– Зовите меня Тина! Вы не можете нас бросить! – кричит она не оборачиваясь и сует в рот пригоршню глазировки.
– НЕ ХОЧУ ДОМОЙ! – паникует Грейер, крепко сжимая букет пластиковых ложек.
– Видите, никому не нужно уходить. А теперь… кто… хочет… глазировки?
Она сует руки в миску с глазировкой и горстями швыряет в мальчиков.
– Бои с глазировкой!
Вручает по тубе каждому, и начинается схватка. Я пытаюсь спрятаться за столом, но Тина попадает мне прямо в грудь. В последний раз я участвовала в подобных драках еще в средней школе, но сейчас хватаю тубу с розовой глазировкой и швыряю в нее… совсем немного, меньше столовой ложки. Только отплачу ей за новый свитер, и я – вне игры.
Троица заливается громким хохотом. Мальчики катаются по полу, втирая глазировку в волосы друг другу. Тина подбрасывает в воздух серебряные шарики, и они, словно снежинки, летят в детей.
– Что здесь происходит? – раздается сверху строгий голос Лиззи.
– Ой, сейчас нам попадет, – шепчет Тина. – Картер, мы, кажется, влипли!
Они снова закатываются смехом. На кухне появляется Лиззи. В шлепанцах и махровом халате.
– О Господи! – ахает она, оглядываясь.
Стены, полы, окна – все залито глазировкой. Разноцветные капли падают с карниза.
– Тина! – восклицает Лиззи тоном Злой Колдуньи. – Немедленно в ванну.
Тина с удрученным видом начинает плакать, она кутается в халатик, облепивший ее впечатляющую фигуру.
– Но я… мы… мы просто играли. Пожалуйста, не говорите Джону. Вам ведь было весело, правда, мальчики?
– Очень. Не плачь.
Грейер осторожно гладит ее по голове, размазывая розовую глазировку.
Тина смотрит на Лиззи и вытирает рукавом нос.
– Ладно, ладно, – бормочет она, присаживаясь перед мальчиками. – Мама пойдет и примет ванну, о'кей?
Она в свою очередь гладит каждого по голове и идет к лестнице.
– Приходи еще раз, Грейер, и поскорее, хорошо? – говорит она, прежде чем исчезнуть внизу.
– До свидания, Тина! – кричит Грейер.
Я жду, что Картер начнет протестовать, просить ее вернуться, но он молчит. Мы раздеваем мальчиков, и Лиззи дает мне пижаму Картера и пластиковый пакет для вещей Грейера. Включаем кассету с «Книгой джунглей» и пытаемся отчистить кухню.
– Черт бы все это побрал! – шипит Лиззи, ползая с тряпкой на четвереньках. – Что, если мистер Милтон заглянет сегодня домой?! Если он все это увидит, то непременно отошлет ее в Хейзлден. Для Картера наступает ужасная пора, когда она исчезает на несколько недель, тем более что отца вечно не бывает на месте. Бедняга совершенно теряется. Лиззи энергично выжимает губку.
– Он просил меня поехать с ней в Хейзлден. Это для того, чтобы я могла, сами понимаете, сообразить, что она употребит на этот раз, и вовремя вмешаться.
– На чем она сидит? – спрашиваю я, хотя и без того уже догадываюсь.
– Кока. Спиртное. Снотворное.
– И сколько это продолжается?
– О, много лет, – роняет она, опуская губку в ведро. – Думаю, с тех пор, как попала в Нью-Йорк. Тусуется с какими-то отвязными торчками, знаменитостями, звездами и тому подобное. Он постоянно оставляет ее одну, так что ей приходится паршиво. Но брачного контракта они, по-моему, не заключали, так что, похоже, он просто ждет, пока она загнется от передозировки.
Что же, кажется, в перспективе маячат очередные трусики.
– Мне, конечно, следовало бы уволиться, но продление визы зависит от этой работы. Оставить Картера – означает вернуться домой, а мне хотелось бы остаться в Америке.
