Текст книги "Сердце огненного острова"
Автор книги: Николь Фосселер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Якобина кивнула и крепче обхватила себя за плечи. Ей было стыдно, что она ничего не знала про Мелати. Пару раз она пыталась заговорить с ней на смеси голландского с крохами малайского, которые успела запомнить. Но Мелати всегда только кланялась и уходила. Возможно, надо было приложить больше усилий для контакта. Или она что-то неправильно делала?
– У отца, да? – С нерешительной улыбкой она попыталась продолжить нить разговора. Мелати смущенно отвернулась, и Якобине сразу вспомнилось, как мальчики стояли напротив друг друга на веранде. Почти как зеркальное отражение друг друга. На мгновение земля закачалась у нее под ногами, когда она внимательно взглянула на лицо мальчишки. Разрез глаз, форма носа и рта – он вполне мог бы быть братом Йеруна. Темнокожим братом. Она представила себе лицо майора, и в ней расползся ледяной холод.
Что-то в ней сопротивлялось правде, написанной на лице сына Мелати; Якобина еще питала слабую надежду на то, что она заблуждалась в своих чудовищных подозрениях. Она понимала, что не имела права спрашивать об этом, но не могла не спросить.
– Туанде Йонг? – с трудом проговорила она. – Он… он отец?
Мелати сжала свои пухлые губы, горько и словно бы пристыженно потерла пальцами глаза, будто хотела стереть не только слезинки, а нечто большее… Ответ был ясен.
– Подожди. – Якобина зашла в салон и вернулась с горстью печенья. Она встала на колени перед зареванным мальчишкой и протянула ему одно печенье. – На, возьми, это тебе. – По телу Якобины пробежала дрожь, с которой она не могла справиться; ее голос тоже задрожал и прозвучал непривычно резко.
Мальчишка вопросительно взглянул на мать; та с недоверием посмотрела на Якобину и в конце концов неуверенно кивнула. Мальчик робко взял печенье и чуточку надкусил его, не отрывая глаз от Якобины.
Она повернулась к Мелати.
– Как его зовут?
– Ягат.
– Ягат, – пробормотала Якобина и переборола желание погладить мальчика по щеке, не зная, понравится ли это его матери. Она встала и положила Мелати в руку остальное печенье для Ягата. Она торопилась, ведь в любой момент могли вернуться дети. – Мелати, отведи его домой и побудь с ним. Наверняка ньонья бесарвернется сегодня очень поздно и не заметит твое отсутствие. Придешь завтра рано утром. – Якобина никогда еще не купала детей и не укладывала в постель, но она как-нибудь справится. А если Мелати хватятся, она что-нибудь придумает.
Мелати недоверчиво посмотрела на нее, потом на ее лице расцвела улыбка. Она ненадолго отпустила сына и взяла за локоть Якобину.
– Спасибо, нониБина. Терима касих!
Якобина проводила взглядом мать и сына, когда они перебежали лужайку и скрылись за деревьями. Тучи уже сгущались, предвещая новый ливень. А за ее спиной послышался стук пяток Йеруна, а потом и более медленные шажки Иды.
– Где он? – запыхавшись, воскликнул Йерун и огляделся по сторонам, прижимая к груди деревянную железную дорогу. Радость, сиявшая на его лице, сменилась разочарованием.
– Ушел? – удивилась Ида, прижимая к себе обеими руками куклу Лолу.
– Да, к сожалению, – ответила Якобина и погладила Йеруна по голове. – Ему надо было возвращаться домой, его давно искала мама. Мелати приведет его к ней. – Йерун наклонил голову и что-то пробормотал.
Якобина прошла за ним в салон и захлопнула крышку фортепиано.
– На сегодня хватит. Предлагаю подняться к вам и поиграть.
Йерун кивнул и молча направился к лестнице.
– Пойдем, Ида, к вам в комнату, – сказала она малышке. Потом поставила на поднос с лимонадом и оставшимся печеньем упавший стакан и понесла все наверх.
Остановившись возле лестницы, она бросила взгляд на веранду. Ей казалось, что перед ногами разверзлась пропасть, такая мрачная и глубокая, что не было видно дна.
19
...
Бейтензорг, 22 декабря 1882 г.
Дорогая Якобина,
если я правильно понял Ваши строки, то в Конингсплейне сейчас идет война. Мне хочется добавить: опять идет война. Ведь нет ничего необычного в том, что между Винсентом и Грит летят клочья шерсти, после чего они так же бурно мирятся. В Батавии давно уже вошло в поговорку, что в доме де Йонгов ни один фарфоровый сервиз, ни одна ваза не переживают сезон дождей. Пожалуй, любой человек в городе мог бы рассказать Вам, как супруги ссорились в клубе или в гостях у друзей, или как во время бала Винсент упал на колени перед Грит и призывал всех стать свидетелями его вечной любви. В этом отчасти и заключается секрет популярности супругов, ведь в Батавии очень любят сплетни, большие и маленькие скандалы, сцены, полные страсти, и широкие жесты. Винсент и Грит прямо созданы для здешней жизни – во всех отношениях.
Тем не менее я могу лишь посочувствовать Вам. Конечно, неприятно становиться невольным свидетелем таких сцен. Мне поначалу тоже было тяжко, пока я не узнал их лучше. Поверьте, он боготворит землю, по которой она ходит, а она невероятно предана ему. Винсент не может жить без Грит, а Грит не может без Винсента, и я не преувеличиваю, когда говорю, что они умрут друг за друга, если понадобится. Я заверяю Вас, что это неустойчивое время скоро пройдет. Вместе Винсент и Грит бывают похожи на мощную тропическую грозу, но потом снова светит солнце.
У Винсента это заметнее, но и у Грит страстная натура, и она проявилась только здесь, на Яве. Я часто вспоминаю примеры из книг и свой собственный опыт. Европеец, неважно, из какой он страны, становится в Ост-Индии совершенно другим человеком. Краски и свет действуют в тропиках интенсивнее, климат сильнее выявляет скрытые качества человека. Возможно, и жара, которая плавит все искусственное, фальшивое, сковывающее. Возможно, дело также в бренности всего земного, которую все ощущают тут сильнее, чем у нас в Европе, так как здесь нет места для косных обычаев. Тропики извлекают из человека все, как бы глубоко это в нем ни лежало, все эмоции и чувства, слабые и сильные черты, все наши недостатки и бездны. Что бы ни таилось в нашей душе – тропики выведут это на поверхность.
Присмотритесь к себе – как меняет Вас Ост-Индия?
Мне очень хотелось бы встретить Рождество с Вами и детьми. Но это невозможно, и я буду с Вами мысленно, когда открою присланную Вами посылку. Хоть я считаю себя терпеливым человеком, мне очень трудно ждать до послезавтра – тем более, вы написали, что дети тоже участвовали в подарке, и это еще больше подстегнуло мое любопытство.
Я желаю Вам благословенного Рождества, дорогая Якобина; поцелуйте от меня Йеруна и Иду. И кто знает, может, мы одновременно откроем в Святой сочельник наши подарки, я – Ваш, а Вы – мой, и одновременно подумаем друг о друге… Ян.
– Какая прелестная идея, дорогая нониБина! – Маргарета де Йонг с сияющей улыбкой глядела на Якобину. Свет канделябра, стоявшего на столе, золотой патиной ложился на ее кожу и затейливо убранные волосы и вместе с бело-сине-золотым платьем подчеркивал ее яркую красоту. При каждом движении сверкали затейливые серьги и узкое колье. Это был рождественский подарок майора; с восторженным писком она открыла бархатную шкатулку и поблагодарила мужа нежным поцелуем.
– Как чудесно пели дети! Правда, Винсент?
Майор утвердительно хмыкнул и продолжил есть жареную утку.
Момент действительно получился торжественный, когда Йерун в матросском костюме и Ида в платьице с рюшами стояли у фортепиано, вынесенного по этому случаю в вестибюль, и пели «Тихая ночь, святая ночь». Маргарета де Йонг растрогалась до слез и утирала ладонью мокрые щеки, а Якобина могла поклясться, что и у майора на секунду увлажнились глаза.
Якобина украдкой наблюдала, как он сидел за столом в своем сине-черном мундире и ел кусок мяса. Он сильно переменился с начала сезона дождей; морщины на его лице стали глубже, под глазами набухли мешки. Его движения казались иногда скованными и осторожными, словно у него болели кости и суставы; иногда он слегка хромал при ходьбе. Якобина замечала, как дергалась мышца на его лице, когда он брал на руки Иду или возился с Йеруном.
Каждый раз при виде майора она думала о том, что у него есть сын от Мелати. Сын, который тайком рыскал возле дома, когда скучал по своей матери. Он явно не знал, кто его отец и что у него тут есть единокровные брат и сестра, как и те не подозревали о его существовании. Якобина смутно представляла себе, как протекает половой акт между мужчиной и женщиной и как происходит оплодотворение, но уже не сомневалась, что господин майор совершил этот акт незадолго до рождения Йеруна или чуть позже. Она часто задавала себе вопрос, принудил ли он Мелати, или она сама охотно согласилась на это, ведь майор был видный, привлекательный мужчина. Застигнув себя на таких мыслях, Якобина смущалась, но не могла их прогнать. Как и вопрос, знала ли об этом госпожа де Йонг, и не потому ли она так раздраженно реагировала на появление мальчишки в саду – но если это так, почему же она тогда держит Мелати в доме и даже доверила ей детей.
– Мы действительно очень, очень довольны вашей работой, – объявила госпожа де Йонг. Якобина уже убедилась в этом, когда распаковала свой рождественский подарок: саронг, мягкий и легкий как кашмирская шаль и явно дорогой. На сливочно-белом фоне изображены красным и зеленым сцены из яванской жизни; по краю идет широкая, в две ладони, кайма из цветущих ветвей; помимо этого майор вручил ей конверт с суммой, равной двум месячным окладам. – Сколько вы уже живете у нас?
– Полгода; точнее, чуть больше. – Эти месяцы пролетели очень быстро, и все-таки Якобине казалось, что она живет тут давным-давно.
– Боже, как летит время! – Маргарета де Йонг долго смотрела на свой бокал, потом взглянула на Якобину поверх рождественской композиции из ветвей лиственных и хвойных деревьев, лент с бантами и красных звездочек поинсеттии. – Надеюсь, вы останетесь у нас еще на некоторое время?
Якобина удивленно наморщила лоб.
– Да, конечно.
– Ну, поймите меня правильно… – Она замялась. – Разумеется, нас не касается ваша личная жизнь. – У Якобины тревожно забилось сердце. – Но вы так часто получаете письма из Бейтензорга, а теперь и посылку к Рождеству… – Маргарета де Йонг не договорила фразы, лишь подняла кверху брови и многозначительно посмотрела на Якобину.
– О-о, – вырвалось у Якобины; она все поняла и сразу покраснела. – Нет, мы просто переписываемся с господином Моленааром. – И она покраснела еще гуще, когда поняла, что очень надеется на большее.
– Ах так! – с облегчением воскликнула госпожа де Йонг и улыбнулась. – Я рада! Хотя, конечно, я бы вам пожелала… Ян такой замечательный человек. Такой образованный. Такой чуткий и понимающий, рядом с ним так приятно. И…
Звякнула посуда, раздался глухой удар, и женщины вздрогнули. Майор бросил нож с вилкой на свою тарелку и стукнул кулаком по столу.
– Хватит! Черт побери, М-грит! Может, ты хоть на сегодня оставишь свою глупую болтовню? – И он по-малайски добавил что-то неприятное.
Госпожа де Йонг закусила губу и в смятении опустила глаза, на которые навернулись слезы, а Якобина не знала, куда ей смотреть и что делать. Майор встал так резко, что опрокинул стул. Залпом выпил почти полный бокал вина и со стуком поставил его на стол. Бокал треснул.
– Если меня кто-то будет искать, я в клубе! – прорычал он и заковылял прочь.
Якобине показалось, что взрыв майора был вызван ревностью к Яну; от этой мысли ей стало нехорошо, и она поскорее прогнала ее. Она тайком наблюдала за Маргаретой де Йонг – она была красива даже теперь, когда понуро сидела и боролась со слезами. Якобина взглянула на свое новое платье, оливковое с красными узорами, и оно вдруг показалось ей скучным и провинциальным.
– Простите, нониБина, – прошептала Маргарета де Йонг.
– Что вы… что вы…
– Я вас прошу, – торопливо продолжала она, – быть снисходительной к моему мужу. У него во время войны было сильно подорвано здоровье, он пережил много ужасов, да и все эти годы жизни в тропиках тоже сказываются. Но он все равно скучает без настоящих дел и от этого становится… раздраженным. – Она попыталась улыбнуться, но ее губы дрожали. – С Рождеством вас, нониБина!
Якобина глядела на праздничный, особенно пышный рейстафел, к которому все едва прикоснулись, и прислушивалась к голосу Маргареты де Йонг и торопливым шагам слуг в вестибюле. Похоже, она собиралась уехать, и действительно, вскоре раздался топот копыт и скрип колес. После этого все стихло.
В который раз за последние недели Якобина размышляла о том, действительно ли бывает любовь, такая страстная, что она в любой момент может перейти в споры, даже в насилие или ненависть. И, как всегда, чувствовала, что при мысли об этом у нее каменели позвоночник и плечи, а в груди что-то теснилось. Это было похоже на голод, которого она не знала до приезда сюда.
Она посмотрела на слугу, который явился, чтобы унести приборы супругов де Йонг.
– Туанде Йонг как тигр, – тихо сказал он, и робкая улыбка осветила его бронзовое лицо.
– Да, – согласилась Якобина и тоже невольно улыбнулась. – Терима касих, – сказала она, вставая, потом помедлила. По всей вероятности, он был мусульманин, но она решила тоже поздравить его с праздником. – С Рождеством!
– С Розтесвом, нониБина!
В вестибюле она остановилась и посмотрела на рождественское дерево местной хвойной породы, стоявшее возле фортепиано. Его мягкие ветки гнулись под тяжестью шаров, ангелочков и звезд из раскрашенного стекла. Как и дома на Рождество, туда тоже положили детские подарки. Йерун и Ида бросились к ним сразу после выступления. Они нетерпеливо развязали ленты, сорвали бумажную обертку и с горящими глазами достали множество игрушек. Там была и новая кукла с целым гардеробом платьев и туфель, музыкальная шкатулка с кружащейся принцессой, яркий волчок, лошадка на палочке и ящик с кубиками. Дети все внимательно рассмотрели и испробовали, пока не пришло время поужинать под присмотром Мелати и, как обычно, лечь спать. А супруги де Йонг вместе с Якобиной поехали в церковь Виллемскерк и потом ужинали в доме.
Странно было праздновать Рождество тут, в тропиках, в неумолимую жару и под проливным дождем за стенами дома. Впервые за эти месяцы Якобина слегка затосковала по родине с ее холодом, снегом и морозными узорами на стеклах и даже немного по своей семье.
Вздохнув, она пошла к лестнице и остановилась, увидев на ступеньках маленькую фигурку в белой ночной рубашке, державшуюся рукой за перила.
– Йерун! Что ты тут делаешь?
– Мама и папа уехали?
– Да, но они наверняка скоро вернутся, – пообещала она, поднимаясь к нему. Ответить так ее заставил печальный взгляд мальчика. Она погладила его по голове. – Ступай, тебе давным-давно пора спать.
Йерун вцепился руками в перила и поводил босой ногой по ступеньке.
– Я не могу заснуть, – проныл он, а когда Якобина раскрыла рот, собираясь что-то возразить, он поскорее добавил, как бы оправдываясь: – Ида тоже не может!
– А что, Мелати нет?
Он покачал головой. Якобина надеялась, что Мелати теперь празднует Рождество со своим сыном, хоть она и не христианка.
– Почитай нам что-нибудь! – попросил мальчик, склонив голову на бок.
Вообще-то, Якобина собиралась уютно устроиться в постели с книгой, которую ей прислал Ян, – это была «Рождественская история» Чарльза Диккенса; она давно ее не перечитывала. Но не смогла противостоять умоляющему взгляду Йеруна.
Лицо мальчика мгновенно просветлело; он отпустил перила и с радостным воплем взлетел наверх.
У себя в комнате Якобина зажгла лампу, нашла Библию и захватила все это в детскую, а там поставила лампу на ночной столик и положила рядом книгу. Йерун уже стоял на коленях под своим пологом и смотрел с ожиданием; рядом лежал его новый меч. Ида тянула к ней ручки из решетчатой кроватки.
Якобина сбросила с ног тапки, устроилась на короткой, узкой кроватке Йеруна, подложив под спину подушки, и стала листать Библию. Наконец, нашла нужное место. Йерун непринужденно пристроился возле ее локтя, а Ида свернулась в клубочек рядом и положила голову на ее бедро.
– «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле, – тихо читала Якобина. – Эта перепись была первая в правление»…
Ей вспомнилось собственное детство, когда нянька уходила на выходной, и ей, Хенрику, а потом и Мартину после всенощной, праздничного ужина – селедки под сливочным соусом и отварного картофеля – и подарков разрешали дольше не ложиться спать. В камине весело потрескивали поленья, на рождественской елке горели свечи, а дети пили густой, горячий шоколад с корицей и кориандром и грызли рождественское печенье. Мать сидела за рукоделием, а Юлиус ван дер Беек читал рождественскую историю. Якобина с радостью вспоминала такие картинки из своего детства, это были сладкие воспоминания, а не кислые и не горькие, которые относились к годам отрочества и взрослой жизни.
Головка Иды потяжелела и лучилась ровным, сонным теплом, Йерун тоже задремывал, уткнувшись в ключицу Якобины. Он обнял ее и прижался щекой к груди.
– Я люблю тебя, нониБина.
– Я тозе, – в полусне пробормотала Ида.
У Якобины перехватило горло, а на глазах выступили слезы. Она отложила Библию и погладила одной рукой светлые, шелковистые волосы Иды, а другой – темные, короткие волосы Йеруна. Потом нерешительно поцеловала мальчугана в макушку; от него пахло карамелью и имбирем, и этот запах растопил в ее душе что-то жесткое, застывшее.
– Я тоже вас люблю, – прошептала она.
20
...
Бейтензорг, 28 января 1883 г.
Дорогая Якобина,
я не припомню, чтобы когда-либо обменивался с кем-то в письмах умными мыслями так интенсивно, как с Вами. И я очень ценю, что Вы наконец-то чуточку рассказываете о себе.
Конечно, я прекрасно понимаю Ваше отношение к браку – после того, что Вы написали мне о своей жизни в Нидерландах, да и Винсент с Грит – не самый обнадеживающий пример семейной жизни, который вы ежедневно видите перед собой.
Но Вы не такая, как Винсент или Грит. А вот мы с Вами немного похожи. Нам чужды такие бурные страсти, мы не живем крайностями, а руководствуемся рассудком, интеллектом, хотя порой и способны испытывать глубокие, сильные чувства. Возможно, мы слишком чувствительные, слишком идеалисты для жизни в Ост-Индии, в этом мире без искусства и культуры, без литературы, без веры и идеалов.
Новичок в Ост-Индии, «тоток», я с трудом привыкал к здешнему образу жизни. Мужчина здесь только тогда считается мужчиной, когда он силен как бык и готов в любой момент доказать свою храбрость, такую храбрость, какая по нидерландским понятиям граничит с безумием. Если он способен выпить две пинты виски и устоять на ногах, если он не моргнет глазом, проигрывая в карты половину своего состояния. Вот что ценится тут в мужчинах. Я никогда не умел рассказывать анекдоты, хлопая себя по ляжке, или смачные истории, от которых волосы встают дыбом. Меня мало интересовали торговля и деньги, которые можно заработать с ее помощью, а также пьянство, карточная игра и грубоватые мужские компании. Но и Вы, Якобина, мало походите на типичных женщин Ост-Индии. Их духовный мир – унылая пустыня, они изнывают от скуки, и для них нет ничего интереснее, чем совать нос в жизнь других людей.
Несмотря на это, я считаю, что такие люди, как мы с вами, способны найти тут свое место. Возможно, не в центре общества, скорее, на краю его и, если Бог даст, в кругу единомышленников. Людей с родственными душами.
Я не поэт; это Шекспир задолго до меня выразил в словах то, что я думаю сегодня о браке. Это должен быть союз двух искренних душ, который преодолевает все препятствия на своем пути. Союз, исполненный любовью, которая не страшится расстояний и тяжелых дней, преодолевает все жизненные бури, которая служит путеводной звездой для всякого проплывающего мимо корабля. Высота такой звезды может быть разной, но значение всегда неизмеримо великое. Истинная любовь не гаснет с годами, даже когда ей грозит смерть с косой. Любовь не измеряется короткими земными часами и неделями, а длится до конца времен.
Напишите мне, что Вы думаете об этом?
С искренней приязнью Вас приветствует Ян.
Среди всех балов, спектаклей и торжественных приемов, которыми изобиловала светская жизнь в сезон дождей, даже не считая празднеств по случаю Рождества и Нового года, особенно выделялось одно событие: воскресные торжества перед шестьдесят шестым днем рождения его величества Виллема III, который в этом году приходился на понедельник, 19 февраля. Еще задолго до этого Батавия наводила блеск. Наконец, из Бейтензорга приехал генерал-губернатор нидерландской Ост-Индии Фредерикс Якоб, чтобы принять участие в торжествах. На каждом голландском доме висел красно-бело-синий триколор; все корабли в порту тоже украсили себя патриотическим нидерландском флагом.
Волны, поднявшиеся в Батавии в связи с днем рождения короля, достигли и дома супругов де Йонг на Конингсплейн Оост. Там не только вывесили на фасаде огромный триколор, но и украсили бумажными кокардами красно-бело-синего цвета и оранжевыми гирляндами цветов все окна, двери и лестницы в доме. Цветы в цветочных кадках теперь тоже соответствовали общему патриотическому настрою. Винсент и Маргарета де Йонг, как офицер и супруга офицера, важные члены местного бомонда, участвовали во всех торжествах. В субботу у Энды было полно забот; она хлопотала над ньонья бесар – натирала мазями лицо, шею и плечи; несколько часов наводила лоск на ее тяжелые, блестящие волосы и убирала их в замысловатую прическу, вплетая в нее ленты национальных цветов. Бесчисленные шпильки сверкали в волосах, подобно звездному небу. В сине-красно-белом платье со шлейфом, сшитом у Руффиньяка специально к этому празднику, Маргарета вышла из дома под руку с супругом, одетым в парадный мундир. Они отправились на бал в школу имени Виллема Третьего. После торжественной речи генерал-губернатор об руку со своей супругой станцевал первый вальс и этим открыл трехдневное празднование. Потом на этом пышном вечере было еще много вальсов, и многие гости вернулись домой, когда давно уже рассвело.
К облегчению Якобины, искры между супругами де Йонг летели теперь заметно реже. Даже воскресная вспышка ярости у майора прошла сравнительно мирно и быстро утихла. После богослужения в Виллемскерк в присутствии генерал-губернатора последовал военный парад; в числе зрителей были Йерун и Ида с матерью, Якобина и Мелати. Но во время послеобеденного чая в Конингсплейне майору сообщили, что большой парад с музыкой и выступлениями отдельных полков, планировавшийся на вечер понедельника, не состоится. Военные репетировали неделями, готовясь к этой кульминации праздника, и вдруг в течение одной ночи Ватерлооплейн, где должен был пройти этот парад, превратился в большой пруд с красной грязью, слишком глубокий для пушечных колес. Погода была и в самом деле не королевская: в том году февраль, на Яве и так дождливый месяц, обрушил с неба небывалые потоки. Низинные части города оказались затопленными, а в глубине острова многие дороги сделались непроходимыми.
После оглушительного грома и молний, которые обрушились на несчастного адъютанта, явившегося к майору с неприятной вестью, Винсент де Йонг быстро успокоился. Вечером он в великолепном настроении отправился с супругой в клуб, а утром в таком же настроении поехал в гарнизон на Ватерлооплейн, где генерал-губернатор проводил инспекцию войск гарнизона.
В тот понедельник Якобина всячески старалась занять детей, чтобы они не убежали – ведь они слышали, что, несмотря на проливной дождь, в Конингсплейне состоится важное событие. В своем величественном дворце с колоннами в северной части площади генерал-губернатор устраивал аудиенцию избранному кругу персон – членам совета, высшим чиновникам, генералам, епископам, дипломатам и почетным гражданам города. Еще ожидалось, что он объявит амнистию некоторому количеству военнопленных и ссыльных. А на самой площади Конингсплейн, невзирая на погоду и при большом скоплении публики, состоялись матчи в крикет, скачки и преодоление препятствий. Многочисленные ларьки создавали настроение народного праздника; приближение вечерних торжеств в «Гармонии» и «Конкордии» усиливало это настроение.
– Дети могут дождаться фейерверка и лечь спать позже, – разрешила Маргарета де Йонг. Одетая в темно-фиолетовое платье, облегающее ее фигуру, и перчатки до локтя, она держала на руках Иду. Девчушка играла длинными аметистовыми серьгами в ушах матери. – Разумеется, если вы пойдете смотреть вместе с ними. Это уж как вы хотите.
– Я охотно пойду, – ответила Якобина и, когда ей и госпоже де Йонг удалось заставить Иду оставить в покое серьги, она взяла малышку у матери. Ида закапризничала и уткнулась в плечо Якобины.
– Ну что, пойдем? – спросил майор, присевший на ступеньках лестницы. Йерун стоял возле него и с восхищением трогал ордена и другие награды на парадном мундире отца. Когда госпожа де Йонг кивнула, майор тяжело поднялся на ноги и погладил сына по голове.
– Похоже, я прибыл вовремя, – послышался в дверях мужской голос.
У Якобины замерло сердце. В дверях стоял Ян и улыбался. Его волосы были влажными от пота и липли к голове, костюм и рубашка тоже намокли; в руке Ян держал кожаный саквояж. Йерун радостно бросился к нему, и Ян поставил саквояж, подхватил мальчишку, положил его на плечо и закружился вместе с ним; Йерун ревел от радости и молотил его по спине кулачками.
– Явился – не запылился! – с громким хохотом воскликнул майор. – Что тебя так неожиданно привело к нам?
– Грязные дороги, – запыхавшись, ответил Ян, не переставая кружиться с Йеруном. – Мне там… нечего делать… на повозке никуда не попадешь… Вот я и подумал… сел в ближайший поезд… и явился!
Якобина стояла, окаменев. Она не могла оторвать от Яна глаз. На ее лице вспыхивала и гасла улыбка. Ее вернула к действительности Ида – она стала вырываться из ее рук. Якобина поставила девчушку на пол, и та, раскрыв руки и радостно завывая, тут же побежала к Яну. Он поставил Йеруна на пол, поднял Иду и чмокнул ее в щеку.
– Привет, Винсент! – Держа Иду на руках, он похлопал майора по плечу, и они кратко обнялись. – Грит, я не хочу испортить твое роскошное платье – давай сделаем так… – Он взял госпожу де Йонг за подбородок и расцеловал ее.
Потом он взглянул на Якобину, словно только что ее заметил, и его улыбка стала шире.
– Добрый вечер, Якобина.
Задохнувшись от волнения, она протянула ему руку.
– Добрый вечер, Ян.
Его улыбка перешла в усмешку. Он подошел к ней и нежно поцеловал в обе щеки.
– Так здороваются тут, на Яве, – сказал он. – Я рад, что наконец-то вижу вас. – Ида подражала ему и, вытянув губы, посылала поцелуи в воздух.
У Якобины запылали щеки; она попятилась.
– Нам пора – увы! – проговорила Маргарета де Йонг. – Мы приглашены на обед к генерал-губернатору и, кажется, уже опаздываем.
– Ты надолго к нам? – спросил майор, по-приятельски положив руку на плечо Яна.
– Только на пару дней. – Теперь Ян держал Иду под мышкой, а она пищала и болтала ногами. – Кстати, об обеде: надеюсь, в этом доме меня накормят?
– Разумеется, – заверила его госпожа де Йонг и с улыбкой показала на Якобину. – Наша нониБина тоже пока еще не ужинала.
– Пошли, М’Грит, – приказал майор и подал жене руку.
– Счастливо провести время! – крикнул им вслед Ян и передал Иду няньке, стоявшей поодаль. Кивнул слуге, державшему саквояж. – Я пойду и переоденусь в сухое, – сообщил он Якобине и подмигнул. – Пока.
Она глядела, как он поднимался следом за слугой по лестнице, держа за руку Йеруна. Мальчуган взволнованно тараторил, рассказывая о событиях, которые происходили в его маленьком мире. Потом она посмотрела на себя, на свой простой саронг и на грязную от детских пальцев кебайю. Местами ткань просвечивала – ее намочил своей одеждой Ян, когда здоровался.И тогда Якобина тоже заторопилась наверх.
На темный сад обрушивались водопады. От влажной земли поднимался пряный пар, он полз между колоннами и стелился по веранде. Свет ламп был еле виден в тумане; казалось, будто в воздухе повисла цветочная пыльца.
Ночная жара ложилась на кожу, словно масло, проникала с каждым вдохом в легкие. Хотя Якобина сидела неподвижно, пот лился изо всех пор, и тонкая ткань ее легкого жадеитового платья с цветущими розовыми ветвями липла к телу. Того самого платья с рюшами поверху, которое придавало женственность фигуре Якобины, как и предсказывала Флортье. Но Ян за весь вечер не сказал про него ни слова и, кажется, не обратил на платье никакого внимания. Не заметил он и то, что Якобина впервые надела украшения – нежные серебряные серьги с зелеными камнями. Это был рождественский подарок от Флортье. Якобина не носила их, хотя они ей очень нравились: ее радость омрачалась тем, что их оплатил кто-то из поклонников подруги. Но в этот вечер – в этот вечер она не могла их не надеть.
Йерун говорил без умолку, когда, по желанию Яна, они сели ужинать на веранде вместе с детьми. Во всех подробностях он описывал своему дяде Яну, как на Рождество они с Идой устроили родителям сюрприз и спели рождественскую песню; он тут же загорланил, отбивая такт ложкой по столу, а Ида робко ему подпевала. Пока Йерун беседовал с Яном и брал с него слово, что завтра он посмотрит на все подарки, которые положил под рождественским деревом Керстман, нидерландский Санта-Клаус, Якобина тоже не сидела без дел. Она напоминала Йеруну, впрочем, без особого результата, что нельзя разговаривать с набитым ртом, и одновременно запрещала Иде ковырять пальцами в лежащем на ее тарелке рисе с овощами, рыбой и курицей, уговаривала ее взять в руки вилку. При этом она даже радовалась, что дети требовали столько внимания: неожиданное появление Яна, к которому она не подготовилась заранее, вернуло ей прежнюю неуверенность; она оробела и онемела.
Потом Йерун уселся на плечи Яна и с радостными возгласами смотрел с передней веранды на гигантские красные и синие огненные цветы – как они лопались в черном небе над Конингсплейном. Ида сидела на руках у Якобины и, широко раскрыв глаза, любовалась золотыми и серебряными арками, полосами, сверкающими звездами – и только изредка, когда это волшебное действо сопровождалось слишком громким треском и громом, она прижимала к ушам ладошки. Ян часто с улыбкой поглядывал на Якобину, и ее скованность постепенно прошла.
Но смущение все-таки оставалось, оно даже нарастало, чем дольше она сидела с Яном на веранде. В тишине, которая наступила в доме, когда после фейерверка Мелати увела детей спать. В молчании, приятном и одновременно тревожившем Якобину, ведь она помнила, сколько рассказала о себе в письмах к Яну. Теперь те строчки казались ей слишком откровенными и одновременно пустыми и предательскими. Она со стыдом думала о том, что недавно обсуждала с ним даже такие щекотливые темы, как любовь и брак, и робко спрашивала себя, что же он теперь думает о ней.
