Текст книги "Прямой контакт"
Автор книги: Никита Велиханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
– Хомо сапиенс. Человек, то есть разумный. Зовут Виталием.
– А че ты тут делаешь? – спросил Пятница.
– Рыбу ловлю.
Пятница, похоже, успокоился; глаза его как-то сразу потускнели, на лице появилось безразличное выражение. Он поднялся и, повернувшись к Ларькину спиной, быстро пошел к берегу.
– Ты куда? – Виталий даже несколько опешил от такого поспешного бегства. Только, понимаешь, Пятницу себе нашел, а он уйти хочет.
Пятница, не оборачиваясь, что-то пробормотал, но скорости не снизил. Ларькин, недоуменно пожав плечами, последовал за ним. Пятница дошел до берега и направился к своей лодке.
– Может, порыбачим вместе? – Виталий старался выглядеть как можно более дружелюбным.
Пятница снова смущенно пробормотал что-то непонятное и оттолкнул лодку от берега...
Вот так парень-паренек... и не низок, не высок. Что не высок – это точно: метр шестьдесят – красный ему размер. Интересно, что его так напугало? Может, он принял Ларькина за бандита какого-нибудь? Эх, говорил Борисов: одевайся поинтеллигентнее. Ларькин посмотрел на свое отражение в воде: двухметровый почти молодец с не узкими, мягко говоря, плечами. Интеллигентность только в глазах. Но ведь это ещё разглядеть нужно... Ларькин ещё раз с грустью во взоре посмотрел на удаляющуюся лодку Пятницы, вздохнул и отправился дальше в одиночестве удить рыбу.
***
Андрюха появился, как и обещал, в семь часов. Ларькин к этому времени уже поджидал его, сложив все свое имущество, среди которого было и ведерко с рыбой, в одну кучку.
– Ну, что? Как улов? – В голосе Андрюхи слышалась плохо скрываемая издевка, и потаенные его мысли запросто угадывались за нарочито равнодушным выражением лица. Мол, всё с тобой, мужик, понятно. Рыбу ты здесь ловил. Конечно. А в сумочке вот этой увесистой куртка твоя лежит. Так и будем думать.
Ларькин продемонстрировал Андрюхе ведерко с рыбой.
– На уху хватит. А то третий день на Волге, а ухи ещё не пробовал.
Виталий перенес свое имущество в лодку, и они отчалили.
– Слушай, а ко мне сегодня гости приходили. – Ларькин проговорил это, вглядываясь в Андрюхино лицо и стараясь уловить его реакцию на сказанное.
– Да ну? – довольно равнодушно отреагировал Андрюха. – И кто же это был?
– Не знаю. Маленький такой, щупленький. Смотрю – под деревом сидит... Со мной говорить отказался.
– Маленький, говоришь... Так это, наверное, Ванька Кузмин был.
– Погоди, тот самый Кузмин, который прошлым летом пропадал?
– А, тебе уже и про это рассказали. Ну да, тот самый. Обычно, говорят, преступников на место преступления тянет, а его вот, вишь, наоборот – к острову этому проклятому тянет, на место происшествия то есть.
– А почему он говорить со мной не стал? Убежал как от прокаженного.
– Да он с тех пор, как посидел на острове, вообще странный стал. С людьми не разговаривает, все молчит... К хлыстам ходит, на остров этот, видишь, приезжает – все ангелов, наверное, ждет.
– А ты не ждешь?
Андрюха сразу помрачнел.
– Я ж говорил тебе: не знаю я ничего. Может, и ангелы были, а может, и черти... Только мне с ними встречаться больше не хочется. – И Андрюха отвернулся, тем самым показывая, что разговор окончен.
***
Астрахань, 7 июня 1998 года.
Борисова поселили на квартире старушки – бывшей служащей ГБ из технического персонала. Старушка была надежная, молчаливая, ей приплачивали из казенных средств, а квартиру часто использовали для конспиративных встреч или когда надо было поселить на несколько дней командировочного. У майора теперь было много времени подумать о случившемся.
Это надо же было вляпаться в такую скверную историю! Мало того, что, как мальчишка, влез в совершенно чужие дела, так ещё и третьего чурку упустил. Позор... Как это получилось? Борисов столько раз объяснял другим, что в бою нужно быть предельно собранным и не только видеть, слышать и чувствовать все, что происходит вокруг, но и успевать рассчитывать ситуацию наперед. И вот – сам так прокололся...
Половина операции, можно сказать, провалена. По крайней мере, ему, Борисову, в Митяеве появляться точно нельзя. Вычислили его эти дагестанцы, а если и не вычислили, так вычислят и всё равно в покое не оставят. А ввязаться в драку по-настоящему – значит засветить ещё и Ларькина.
Лучше уж так – пусть Ларькин там один разгребается, а Юрий Николаевич пока с Кузнецовыми ещё пообщается. Нечего без дела сидеть. Уфолог обещал ещё каких-то материалов подкинуть – вот и почитаем на досуге.
Кузнецов, по счастью, оказался дома.
***
Митяево, 7 июня 1998 года.
Григорьевна обрадовалась привезенной Виталием рыбе так, как будто это был невиданный деликатес. Она тут же сварила из неё уху, и вечер они с Ларькиным провели за столом, наслаждаясь кулинарным творчеством Григорьевны и разговаривая о трудностях сельской жизни и отличии современных нравов от тех, которые были раньше, в старые добрые времена.
Ларькин как бы между прочим расспросил Григорьевну о местной хлыстовской общине: что за люди, чем занимаются, общаются ли с чужаками. Со слов Григорьевны выходило, что это просто религиозные монстры какие-то, только и ищущие духовно заблудших, чтобы переманить их в свою распутную общину...
А вообще-то они также, как и все, кормятся рыбной ловлей, живут тихо, общаются в основном со своими же, никакого особенного вреда митяевцы от них не видели. Но всё равно они богоотступники и на своих сборищах нехорошим занимаются – уж в этом-то Григорьевна была убеждена твердо.
На следующий день Виталий, позволивший себе на этот раз понежиться на мягких перинах до девяти часов, отправился бродить по селу в надежде встретить где-нибудь Ивана. Идти к нему домой он пока не собирался: если Иван на острове отказался с ним говорить, значит, вообще к общению не очень-то расположен, а если Ларькин ещё домой к нему заявится, то Иван совсем замкнется. А от Ивана можно узнать очень много интересного – это Виталий чувствовал, как говорится, спинным мозгом. К тому же Иван – это единственная реальная тропиночка к хлыстам.
Часа полтора Ларькин гулял по селу, делая вид, что дышит свежим воздухом. В принципе, кроме желания встретить Ивана, у него была ещё одна цель – повидать Борисова. По всем расчетам он должен был бы уже приехать. Конечно, бросаться дорогому Юрию Николаевичу на шею Виталий не собирался – по совместно разработанной легенде они вообще не были знакомы, – но убедиться в том, что Борисов уже в Митяеве, Ларькин хотел.
Виталий не встретил ни Ивана, ни Борисова. Не везёт. Он посмотрел на часы – половина первого. Сейчас можно сходить искупаться, а потом ещё с часик по селу погулять. Кстати, и Ивана можно будет там встретить, ведь если он вчера ездил на этот остров, то может и сегодня туда поехать. Как это сказал Андрюха? Преступника тянет на место преступления, а этого, значит, на место происшествия тянет. Нормальный человек, тем более местный житель, который все эти природные красоты видел-перевидел, не станет просто так по островам разъезжать. У него дела поважнее найдутся, чем под деревом посреди Волги отдыхать. Значит, видел он там что-то такое, что снова увидеть хочет. А может, и видит... У Виталия по спине пробежал холодок. А может, Иван так быстро и убежал потому, что не хотел, чтобы он, Виталий, что-то увидел. Вот здесь и нужно копать.
Рассуждая таким образом, Виталий добрел до берега. Нет, Ивана здесь не было. Ну, что ж, можно и подождать: погода хорошая, водичка нехолодная. Виталий присел на бережок и стал рассматривать речные камушки. Гладкие, со всех сторон обточенные водой, они приятно холодили ладони. Виталий набрал целую пригоршню этих камушков и стал выкладывать из них на песке всякие фигурки. Иван – раз; Андрюха с братом – два, три; ещё двое из Рыбачьего. Всего пять. Но это только те, о которых мы знаем. На песке образовался кружок из пяти камушков. Один не вернулся – вот этот камушек присыплем песочком. Наблюдали они всё одно и то же, по крайней мере, в одном месте и при схожих обстоятельствах – в середине круга появилась небольшая горка из камушков. Отношение к произошедшему разное: Андрюха боится на этот остров ступить, а Ивана на него тянет. Почему? Одному понравилось, а другому нет. Правда, трудно себе представить, как может понравиться многодневное сидение на острове, да ещё на голодный желудок. Здесь всё дело в каких-то внутренних переживаниях, в личностном отношении. Андрюха испугался, ему все эти заморочки не к чему. А Иван, по всей видимости, поисками себя занят: к хлыстам перешел, какую-то истину особенную ищет. Сплошное толстовство... А между прочим, горка эта из камушков в зависимости от угла зрения по-разному выглядит. Вот так похоже на грот, а вот так – на чудище какое-то. Может, это и есть разгадка... Просто все мы видим то, что хотим видеть.
Ларькин так увлекся своими умопостроениями, что не заметил приближающейся лодки. В лодке сидел Иван. Ну, вот вам и пожалуйста: на ловца, как говорится, и зверь бежит. Иван затащил лодку на берег и, не замечая Виталия, стал вынимать из неё какие-то вещи. Рыбы в лодке не было. Значит, опять на острове был – медитировал. Ну, чем он там занимался, мы потом на экране увидим и по кадрам разберем.
Итак, как там сказал майор: раздолбай-интеллигент? Проще надо быть – и люди к тебе потянутся. Виталий подошел к занятому своими делами Ивану и, кашлянув, поздоровался. Иван удивленно обернулся.
– Здравствуйте... Только я вас не знаю.
– А на острове вчера, помнишь, как ты от меня удирал? – Ларькин говорил Ивану «ты». Где-то подсознательно он чувствовал, что это, наверное, неправильно, но называть на «вы» этого ребенка у Виталия просто язык не поворачивался. К тому же на «ты» как-то понятнее, ближе.
– А, это были вы. – Иван засмущался и стал методично теребить кончик носа. Так, похоже, этот мальчик – заядлый онанист. – Только я не удирал, просто мне домой было пора.
Ларькин понимающе кивнул головой.
– Конечно, конечно... А теперь можно с тобой поговорить?
– Можно... Только о чем?
Виталий для начала представился.
–Видишь ли, я работаю в астраханском университете, меня интересует местный фольклор – сказки, предания, обычаи, – начал Ларькин. – Я разговаривал уже с вашими, бабушками, но мне интересно и молодых послушать.
– А что же я должен рассказать? – виновато спросил Иван. – Я ни сказок, ни преданий не знаю.
Они сели рядышком на теплый ещё прибрежный песок. Иван молчал, задумчиво глядя куда-то вдаль. Виталий вглядывался в его лицо, пытаясь понять, что это за человек. Глаза совершенно детские – широко открытые и какие-то беспомощно-удивленные. Губы мягкие, слабые, в любой момент готовые улыбнуться. На лице – полное отсутствие какой-либо взрослой растительности – так, какой-то детский пушок. Одним словом – взрослый ребенок.
– Но ты ведь ходишь в хлыстовскую общину. Расскажи об этом.
Иван покачал головой.
– Зачем это вам?
Ларькин замолчал. Он почувствовал, что Ивану нельзя врать. Ложь он сразу поймет, почувствует, и тогда уже точно ничего не скажет. А зачем, на самом деле, Ларькину нужно знать об этих хлыстах? Ну, задание у него такое – это понятно. А ещё зачем? Виталий закурил и стал говорить, пытаясь быть предельно искренним, в рамках разумного, конечно.
– Тебе может показаться, что это простое любопытство. Но всё не так... Мы все ищем себя – и ты, и я, наверное, тоже. Не буду обманывать тебя – я не слишком религиозный человек. Конечно, я верю в то, что этот мир существует не сам по себе. Кто-то его создал, кто– то управляет им, но какое место я занимаю в этом мире – я не знаю. Я думал об этом, как и все, наверное, когда мне было шестнадцать лет. Потом понял, что не складывается у меня что-то. Один я, сам по себе, и Бога не чувствую.
– Бога не нужно чувствовать, в него нужно верить, – тихо сказал Иван.
– Наверное, ты прав. Но у меня не получилось...
– К Богу нужно идти... Я сам это недавно понял. Раньше я ведь так же, как и ты, безбожником был. А потом вдруг ясно так стало... Правильно, понятно и очень светло. Это благодатью называется... Я уже не помню, каким я был раньше. Забыл, представляешь? Настолько эта новая жизнь вошла в меня...
Ларькин поймал рассеянный взгляд Ивана и заглянул ему в глаза.
– Помоги мне, пожалуйста. Я тоже хочу понять. Не очень, правда, уверен, что у меня получится...
Иван помолчал, задумавшись; потом тихо сказал:
– Тебе этого не нужно... Не готов ты, понимаешь? Это выстрадать нужно.
– А ты выстрадал?
– Не знаю. Это одному Богу известно... Но я чувствую, что ты где-то далеко, тебе ещё дойти нужно.
– Ты ведь сам сказал, что одному Богу известно, кто достоин, а кто нет... Так что ж ты за него решаешь?
– Я не решаю. Я только говорю то, что чувствую. Не можешь ты туда пойти, и я тебя не поведу...
Виталий вздохнул. Ну, вот и поговорили. Зря он со своей откровенностью полез, спрашивать сразу начал... А как нужно было? Этого Виталий не знал. Но ведь Ольга говорила: «Главное, чтобы тебе поверили», вот он и постарался...
К хлыстам теперь уже, наверное, не подобраться. Если уж Иван с ним говорить не стал, то другие, настоящие, воспитанные в этой вере, и вовсе говорить не станут. Можно сказать, операция провалена. Виталий в Митяеве четвертый день, и что он выяснил? Подтвердил информацию об исчезновениях людей? Так в этом и так никто не сомневался. Провел измерения? Так это ещё Кузнецов сделал, и Виталий в лучшем случае только подтвердит его данные. На острове был, ничего не нашел, ничего не видел...
Иван, заметив разочарование Виталия, ласково положил ему руку на плечо.
– Не обижайся на меня, ладно? Ты, наверное, хороший человек, ты мне не врал и не ругал нашу веру... Но не могу я... А если Богу угодно будет, чтобы ты к Нему пришел, то Он тебя сам приведет, без меня.
– Я не обижаюсь. Может быть, так и должно было быть.
– Вы сейчас куда идете? – немного помолчав спросил Иван, Он снова перешел на «вы», как бы устанавливая определенную дистанцию между собой и Виталием.
– Домой... То есть к Анне Григорьевне, я живу у неё.
– Если хотите, пойдемте вместе.
Они шли и молчали. Ларькин смотрел на этого хрупкого мальчика, который едва доставал ему до плеча, и почему-то чувствовал себя младше, меньше, чем он. Ему казалось, что Иван знает и понимает что-то такое, чего Виталий никогда понять не сможет, что-то зыбкое и едва уловимое, но очень важное. Когда они дошли до села, Виталий спросил:
– Ты не можешь одолжить мне завтра лодку на несколько часов?
– Зачем вам?
– Если ты не хочешь мне ничего рассказывать, может быть, я сам постараюсь что-то понять. Я хочу поехать на тот остров, после которого ты... изменился. Ведь все это произошло прошлым летом?
Иван кивнул головой.
– Что ты там видел?
Иван помолчал, пристально глядя на Виталия и в задумчивости покусывая губы, потом ответил:
– Я не буду тебе ничего рассказывать. Если захочешь – ты сам все увидишь, только завтра ничего у тебя не получится... А лодку, если хочешь, бери.
***
Митяево, 8 июня 1998 года.
Было около двенадцати часов ночи. Григорьевна уже спала, а Виталий сидел на крылечке и дымил сигаретой, любуясь низким звездным небом. В Москве такое небо увидеть невозможно: громоздящиеся высотки, искусственное освещение – всё это делает небо каким-то бледным и маленьким, разодранным на отдельные, проглядывающие между крыш клочки. А здесь – вот оно, огромное, тяжелое, нависающее. Наверное, именно о таком небе написано: «Открылась бездна, звезд полна, звездам числа нет, бездне – дна...»
Виталий уже забыл, когда он последний раз смотрел на небо: суета, беготня, не до неба в городе. А сейчас, глядя на звезды, он чувствовал, как эта высь затягивает его, впитывает в себя, и он летит, летит куда-то в бесконечность...
Где-то рядом раздался легкий шорох. Виталий опустил голову: перед ним стоял Иван. Виталий даже вздрогнул от неожиданности – так тихо Иван подошел к нему. Иван стоял и молчал, как бы изучая Ларькина, пытаясь проникнуть в самые сокровенные его мысли. Виталий затушил сигарету, начинавшую уже обжигать пальцы, и вопросительно посмотрел на него.
– Случилось что-нибудь?
Иван не отвечал, продолжая изучать Виталия своими широко открытыми, удивленными глазами.
– Эй, что с тобой? – не выдержал такого пристального взгляда Ларькин.
– Ничего, – помедлив, ответил Иван. – Я думал и говорил с Данилой... Если ты действительно хочешь прийти к Богу, мы поможем тебе. Мы должны помогать.
– Кто – мы? Ты и Данила?
– Нет, община, корабль. С Данилой я говорил, потому что он кормщик. Без его благословения нельзя. У меня не может быть своей воли, и решения я тоже не могу принимать...
– А Данила? Он может?
– Он тоже не может, но Бог говорит с нами через него... Ты мне сказал, что я не могу решать за Бога. Я думал над твоими словами и понял, что ты прав. Потом пошел к Даниле и рассказал ему о тебе... И он сказал, что Отцу нашему угодно, чтобы ты пришел...
– Куда пришел? На остров? – В голове у Виталия был полный кавардак. Несмотря на хорошую интуицию, такого развития событий он никак не ожидал. Он уже мысленно оплакивал проваленную операцию, ругая себя за то, что неправильно говорил с Иваном – слишком уж прямолинейно, – и вот теперь Иван сам приходит к нему и куда-то зовет.
– Нет, не на остров... Вернее, не только на остров... Данила разрешил прийти тебе на радение. Только есть одно условие.
– Мне кажется, я догадываюсь, какое это условие, – вздохнул Ларькин. – Ты, вернее, вы хотите, чтобы я никому не говорил о том, что увижу... Но этого пообещать я не могу...
– Я знаю, – неожиданно сказал Иван, – и это хорошо, что ты не обманываешь меня и не обещаешь молчать... Если тебе захочется, ты можешь рассказать о том, что с тобой происходило. Но только рассказать... Ты говорил, что пишешь книгу, – так вот, об этом писать не нужно. И вообще, ты должен обещать, что после тебя никто не приедет сюда с какими-нибудь аппаратами, никто не будет лезть в нашу жизнь, фотографировать, расспрашивать. Остров этот – место особенное, святое. Чужие о нем знать не должны...
– Это я тебе обещаю. Жить вам никто не помешает, по крайней мере, от меня это исходить не будет.
– Хорошо. Я тебе верю, но ты должен будешь поклясться.
– Клянусь...
– Нет, не сейчас... – Иван улыбнулся. – Завтра весь корабль соберется на большое радение, День Святаго Духа славить будем. Вот там, перед всем кораблем ты и должен будешь поклясться... Сначала помолимся в сионской горнице, а потом к Великому Алтарю пойдем.
– А где этот Алтарь? – Виталий, несведущий в вопросах религии, к своему стыду, половины не понимал из того, что говорил ему Иван. Единственное, что он хорошо понял – завтра ему предстоит познакомиться с общиной.
– Алтарем мы называем остров – тот самый, на котором ты меня тогда встретил, а сионская горница – это место, где корабль в обычные дни собирается на молитву... Ты спрашивай меня, если тебе что-то непонятно, не стесняйся. Когда человек к Богу хочет идти, враг очень сердится и старается сделать все, чтобы помешать этому человеку. И сомнения будут, и неверие... И странным, нехорошим тебе что-то может показаться. Но ты обо всем спрашивай меня, я специально рядом с тобой буду, ни на шаг не отойду. – И Иван замолчал, ожидая, очевидно, вопросов.
Виталий задумался. О таком развитии событий он даже и думать не мог. Самое большее, на что он рассчитывал, – так это поговорить с этими хлыстами, а тут ему разрешают быть на радении, да ещё где – на том самом острове... Странно, что Борисов до сих пор не появился. Хотя при чем тут Борисов – на остров с хлыстами Ларькин все равно поедет один... Но в известность его поставить всё-таки не мешало бы. Всякое может произойти, а сидеть на этом куске суши в течение нескольких суток Виталию не хотелось. Но Борисов не откликался, Виталий уже несколько раз пытался выйти с ним на связь, но ничего не выходило. Скорее всего, Борисов ещё в Астрахани, и маленькая карманная рация, рассчитанная на пятьдесят – ну, максимум семьдесят километров, такое расстояние просто не может осилить. Не продумали они этот вопрос... С другой стороны, кто же знал, что Борисов так задержится. Делать нечего – завтра нужно попробовать ещё раз связаться, а если не получится – ехать наудачу. Такой шанс упускать нельзя.
– Ты о чем-то задумался... Может, ты передумал? – прервал ход ларькинских мыслей Иван. – Ты можешь отказаться, если боишься... если не хочешь ехать.
– Нет, что ты. Я не передумал, это я так, о своем задумался... Всё так неожиданно.
– Тогда слушай внимательно. – Голос Ивана стал сразу непривычно твердым. – Завтра ты не должен ни есть, ни пить. Помойся и надень всё чистое. Вообще-то рубаха должна быть длинная, белая... Но надевай что есть, только не черное.
Ларькин кивнул.
– Что ещё?
– Днём никуда не ходи и постарайся ни с кем не разговаривать... Вообще, освободи свою душу от суеты, помолись как можешь. Вечером, часов в семь, я за тобой зайду. Только я в дом заходить не буду, ты меня здесь, около калитки жди... Григорьевне ничего не говори – замучит расспросами, а тебе, особенно завтра, это не нужно.
– Скажи, а как это все происходить будет? Ну, что мы станем делать?
– Ты сам завтра все увидишь... Как я тебе расскажу? Это пережить нужно... Да, и вот ещё что – не кури, пожалуйста. Это вообще нехорошо – ты ангелов своим дымом отгоняешь, а завтра и тем более курить нельзя.
– Да я не курю всерьез, так, балуюсь.
Ночью Виталий почти не спал. Он всё думал о том, что завтра может случиться. Ходики отбили час, потом два... Ведь завтра с Виталием произойдет то, чего раньше никогда не происходило. Иван не сомневается в том, что случившееся с ним не было сном и галлюцинацией. Хотя религиозное сознание тем и отличается от нерелигиозного, что готово всё принять на веру...
А ведь Ольга говорила «тебя пустят». Так ведь действительно пускают, только непонятно пока, куда. То ли пустят, то ли опустят, как сказал бы на моем месте Большаков. А если все это бред, игра больного воображения (ведь Иван-то при всей его внешней нормальности очень фанатичный юноша)…
Виталий представил, как он будет писать в отчете: «Агент Ларькин, находясь на задании в районе острова, обозначенного на карте О-6, присутствовал на радении хлыстов. В результате долгого кружения на одном месте ему привиделись ангелы, которые взяли его под белы ручки и повели куда-то вдаль...» Интересно, а свальный грех, о котором так много рассказывали нехлыстовствующие митяевцы, будет? Надо было с собой Ольгу прихватить. Ну, об этом он в отчете писать, конечно, не будет.
Под утро Виталий задремал. Ему снилось, что он идет на лыжах по огромной снежной пустыне. Во сне он точно знает, что идет к дому, и даже знает, в какой стороне этот дом находится. Но, он идет и идет, а эта снежная равнина никак не кончается. Он выбивается из сил, ему кажется, что он идет уже целую вечность и все никак не может дойти. И в отчаянии Виталий кричит: «Господи! Да когда же кончится это снежное безумие?» И какой-то голос сверху шепчет ему в самый затылок: «А его и нет, просто ты видишь то, что хочешь видеть». И тут же, как в кино, камера резко поднимается вверх, и Виталий видит себя как бы со стороны. Он один, а земля огромная и вся белая, и нет на ней ничего, кроме снега. А он всё идет и идет вперед, ширкая по снегу лыжами...
Виталий открыл глаза: кулаки крепко сжаты, как будто на самом деле держат лыжные палки, в ушах до сих пор этот мерзкий звук лыж – ширк-ширк. Ларькин с трудом разжал затекшие от напряжения ладони и почесал лоб. Ничего себе кино – с эффектом присутствия. Интересно только, к чему такие сны показывают...
Григорьевна громыхала на кухне, готовя завтрак. Потом входная дверь хлопнула – не иначе пошла на огород капусту полоть. Любимое занятие... Вставать Виталию не хотелось, сказано же было – никуда не ходить, вот он и не пойдет. Виталий приподнялся на постели и выглянул в окно – и ахнул. За окном было продолжение сна, только вместо снега мир был укутан, туманом. Сквозь плотную молочно-белую пелену едва виднелись контуры соседних домов, деревья выступали из тумана в какой-то нереальной неподвижности своих восковых линий. Небо сливалось с землей, перетекало в неё, так что невозможно было понять, где оно кончается.
Пользуясь тем, что любопытной Григорьевны нет дома, Виталий достал из кармана брюк рацию и попытался ещё раз связаться с Борисовым. Тот не отзывался. Что-то случилось, что-то не так. Если бы рация сломалась, но Борисов был где-то рядом, он бы обязательно дал о себе знать. Хотя кто его знает... Нет, он бы обязательно появился. Эксперименты над подчиненными – это не в его духе.
Виталий встал, оделся и пошел на кухню. Ну, вот так всегда – когда есть нельзя, обязательно найдутся соблазны. Предупреждал Иван – будут обольщения. Вот они в чистом виде – полная жаровня картошки в сметане и миска соленой капусты. А запах! Собственно говоря, почему все это нельзя употребить в дело? Это Иван считает, что нельзя, но он-то, Ларькин, понимает, что на возможный контакт с пришельцами, или кто они там, эта картошка повлиять никакие может.
Виталий уже собрался расправиться со всеми этими деревенскими деликатесами, но в последний момент остановился. Стоп. Он влез в какую-то игру, чужую игру, правил которой он до конца не понимает, но ведь, как известно, незнание правил не освобождает от необходимости их соблюдать. Что. он, Ларькин, надеется увидеть на этом хлыстовском сборище? Инопланетян, которые общаются с землянами исключительно по принципу их религиозной принадлежности? Огромную черную дыру, которую эти хлысты прячут где-то на острове, прикрывая ветками?
Виталий был на этом острове и ничего сверхъестественного, не считая, конечно, показаний приборов, он там не обнаружил. А повышенный радиационный фон может объясняться и чем-то другим, кроме присутствия чужеродного объекта. Итак, подведем итоги. Виталий Ларькин со своими правильным, аналитично устроенным мозгом ничего на острове не нашел, а хлысты там регулярно что-то видят. А кроме хлыстов все эти чудеса наблюдают не совсем трезвые граждане. Значит, правильные мозги на этом острове ни к чему – не воспринимают они аномалию. Чтобы что-то увидеть, нужно отключить свою нормальность. Поэтому, если Виталий хочет узнать то, что знают эти сектанты, ему нужно стать таким же, как они. Не навсегда, конечно, а хотя бы на эту ночь. А если-все это окажется глюками или религиозными видениями – ну, что ж, значит, будет что вспомнить. Значит, правила игры принимаем, даже если они кажутся нам непонятными и нелепыми. Играть – так играть.
К обеду туман рассеялся, и снова выглянуло солнышко. Мир обрел свои привычные формы, и романтическая зыбкость очертаний бесследно исчезла. Виталий сидел у окна, терзаемый танталовыми муками, и делал вид, что наслаждается сельским пейзажем. Но вся эта деревенская идиллия Виталию уже давно наскучила, делать было нечего. Почему-то страшно захотелось курить, и Ларькин, поминутно глядя на часы, ждал только одного – вечера.
В половине седьмого капитан, как и было условлено, сидел на крылечке и прислушивался к шагам. Дверь тихонько скрипнула, Виталий поднялся и вышел за калитку. Иван молча взял его за руку и повел, как маленького, за собой.
– Ну, что ты? Как? Готов? – взволнованно спросил Иван, крепко сжимая руку Виталия. Похоже, переживал он больше, чем сам Ларькин.
– Я всё сделал, как ты говорил. Только молиться у меня, честно говоря, не очень получилось – не обучен.
– Это ничего, Отец наш в мыслях читает. Главное, чтобы мысли у тебя светлые были.
Сионская горница, к которой привел Виталия Иван; оказалась обычным деревянным домом, разве что был он немного побольше, чем другие. Перед дверью Иван прошептал:
–Теперь перекрестись, скажи «с Богом», и пойдем.
Виталий размашисто перекрестился, поклонился до самой земли и вошел в дом.
Сионская горница была уже полна народу. Десятки голов одновременно обернулись к двери, десятки глаз – мужских, женских и детских – внимательно и строго смотрели на Виталия, как бы пытаясь понять, с чем пришел к ним этот человек, с добром или злом. Видно, не часто здесь принимают гостей, подумал Виталий.
Изнутри сионская горница была украшена росписями, изображающими ангелов и архангелов, летающих в облаках и проливающих на землю благодать в виде золотых струй и языков пламени. На стенах развешены иконы, но не обычные, какие можно увидеть в церкви. Одна из них особенно поразила Виталия. Изображен на ней был Христос, держащий в руках овцу, а вокруг него с радостными лицами скакали и плясали ангелы: кто на дудке играл, кто на гуслях, кто просто махал руками, исполняя какой-то танец.
– Что это такое? – шепотом спросил Виталий, указывая глазами на икону.
– Эта икона называется «Ликовствование», – зашептал ему на ухо Иван. – Сверху там написано: «Обретох овцу мою погибшую». Видишь, Христос принял в свои руки заблудшую овцу, то есть грешника. Если человек с верой идет к Богу, то Господь всегда его примет. А ангелы этому радуются, такое же ликование и здесь будет... Да ты сам после увидишь.
В сионской горнице было жарко и нестерпимо душно. Все окна были наглухо закрыты, да ещё снаружи прикрыты ставнями, отчего внутри было темно, и дом освещался только горящими у икон лампадками и свечами. Сладкий запах ладана перемешивался со свечной гарью и терпким запахом потных человеческих тел, и у Виталия, не евшего и не пившего с самого утра, от такого коктейля запахов стала немного кружиться голова. Понятно, почему на радениях в этой сионской горнице с ними всякие видения случаются. Здесь и просто так, без всяких молитв, отключиться можно. Господи, как же они этим дышат-то? Хоть бы окна приоткрыли.
Народ тем временем от пристального изучения Ларькина отвлекся. В толпе раздался тонкий женский голос:
– Дай к нам, Господи, дай к нам Исуса Христа...
Остальные тут же подхватили:
– Дай к нам Сына Божьего и помилуй, сударь, нас!
Пресвятая Богородица, упроси за нас Сына Твоего,
Сына Твоего, Христа Бога нашего,
Да Тобою спасем души наши многогрешные...
Откуда-то из дальней комнаты появился Данила, одетый в длинный белый балахон, подпоясанный расшитым кушаком.
– Приидите, поклонимся цареви нашему Богу, Приидите, поклонимся и припадем Христу, цареви нашему Богу, Приидите, поклонимся и припадем самому Христу, цареви и Богу нашему! – зычным голосом запел Данила.
Все стали креститься и кланяться. Больше всего Виталия поразило то, что крестились они двумя руками. Он попробовал сделать то же самое, но у него не получалось – выходили какие-то беспорядочные движения.
– Смотри на меня, – тихонько толкнул его в бок Иван. – Делай так же, не торопись. На лоб, на плечо, потом на другое плечо и на живот... Ну, вот.
