Текст книги "Прямой контакт"
Автор книги: Никита Велиханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Данные палеонтологии и археологические раскопки показывают, что человек на Земле появился не в одном месте, а практически одновременно в нескольких. А если так, если предшественники человека – протогоминиды и гоминиды – обитали на планете не в одном районе, то, спрашивается, благодаря чему, по какой причине сразу в нескольких местах у них появилось то новое качество, которое мы называем разумностью человека? Исследователи высказывают следующую точку зрения по данному вопросу.
У протогоминида головной мозг достаточно развит и количество нейронов достигает 8—10 миллиардов. Если в каждой клетке-нейроне сосуществуют белково– нуклеиновые и полевые формы жизни, то до определенного уровня белково-нуклеиновые структуры нейронов, связанные нервными проводниками, работают, как компьютер проводникового типа. Представим себе, что во внешней среде возникает некая физическая или геофизическая аномалия. Все поля нейронов, которые работали в мозаике контактного компьютера, в один момент могут объединиться в едином кооперативном поле: компьютер проводникового типа переходит на организацию полевого типа. К чему это ведет? Существо – носитель такого компьютера начинает воспринимать окружающий мир по-новому. Для этого скачка биологических мутаций не нужно.
К чему привел предполагаемый скачок? До него протогоминиды могли общаться только при помощи сенсорных сигналов – речи, зрения, обоняния и т.п. Но достаточно, чтобы их «компьютеры» переключились с проводниковой на полевую организацию, как все они естественным образом оказались связанными дальнодействующей полевой связью. Выходит, то, что мы называем телепатией, вероятно, было обязательной фазой на самой ранней стадии эволюции Homo sapiens.
Что происходило дальше? При увеличении возможности орудийной практики труда такого рода связи стали практически ненужными. Они сохранялись, вероятнее всего, у шаманов, жрецов, вождей – у группы людей, которые продолжали ещё испытывать потребность в этой дальней связи для выполнения своих функций при определенной социальной организованности сообщества. По всей вероятности, с XVI—XVII веков это свойство начало искореняться либо с помощью религии (борьба с ведьмами), либо с помощью сумасшедших домов. И сегодня мы, очищенные от этой способности, не подозревая, какие качества потенциально несем в себе, пытаемся разгадать эффекты типа наблюдений НЛО. Эти контакты, в которых наш разум ведет себя странным образом, должны скорее всего изучаться с позиций гипотезы о проявлениях полевых форм жизни, гипотезы о множественности форм жизни и о сосуществовании их на одной планете.
Что же касается самих фактов наблюдения НЛО, то мы, не отрицая гипотезу их внеземного происхождения, предлагаем задуматься над фактами... Вполне возможно, что НЛО прилетают к нам из параллельного мира. Такой подход, кстати, не противоречит современным научным воззрениям: достаточно отметить, что ещё академик А.Д. Сахаров занимался разработкой модели многомерной Вселенной».
Интересные вещи пишете, господин академик. Значит, из параллельных миров. Между прочим, это объясняет, почему, как говорит Кузнецов, всё было, а никто ничего не видел – просто не с неба эти тарелки прилетели. И насчет дремлющих в каждом человеке паранормальных способностях тоже занятно – ведь не все видят этих пришельцев, а только... только хлысты, то есть крепко сдвинутые по фазе ребята, и пьяные, как тот пропавший парнишка. Интересно, остальные четверо пропавших тоже пьяные были или как...
Борисов уютно негромко похрапывал. Решив не терять больше времени, Ларькин выключил свет и постарался заснуть. Он быстро задремал, и ему всё время снилось, что он гребет, гребет куда-то на лодке и все никак не может выплыть...
***
Митяево, 28 мая 1998 года.
Андрюха с трудом поднял голову. Господи, как все болит, такое ощущение, что с похмелья вагоны разгружал. Андрюха оглянулся. Яркое солнышко светит прямо в глаза, вокруг тихо – травка растет, деревца зеленеют да водичка плещется. Где я? Как я сюда попал? – настойчиво стучит у Андрюхи в голове. Он встаёт, потом снова садится, в голове у него туман. Несколько минут, как ему кажется, у него уходит на то, чтобы вспомнить, кто он такой. Постепенно голова, абсолютно пустая в момент пробуждения, начинает заполняться обрывками каких-то воспоминаний... Зовут его Андрей, ему... 34 года, жена есть, сын Дениска, брат... Воспоминаний становится всё больше, они возникают, как кажется Андрюхе, где-то в середине головы и потом аккуратно раскладываются по своим полочкам. Единственное, чего никак не может вспомнить Андрюха, – где он и как сюда попал. Что-то подсказывает ему, что он, кажется, собирался на промысел... Нуда, точно, Дарья ещё еду собирала. А где она, в смысле еда, и где лодка? Андрюха поднимается и пытается отыскать хоть что-то, что связывало его с прежней жизнью. Он обходит весь остров, потом ещё раз обходит – уже по диагонали – никого и ничего.
– Интересно, какое сегодня число... Неужели я спал и все забыл? Господи, как же я выберусь-то отсюда? – Мысли, обрывочные, тревожные, с огромной скоростью проносятся в Андрюхиной голове. Он вскакивает и снова начинает обходить остров, потом пытается кричать…
Андрюхе становится страшно. Он опускается на колени и чувствует, как солёные слезы текут по щекам и проникают в уголки рта. Потом он пытается молиться, как ещё в детстве учила его бабушка, но слова не приходят к нему. Андрюха сворачивается калачиком, поджимая ноги к самому подбородку, и застывает в этой позе, подсознательно ощущая, что она самая правильная, самая спокойная. Незаметно для себя он засыпает, и во сне к нему приходит какой-то огромный светящийся человек. Он протягивает к Андрюхе руки, и за этим движением к Андрюхе летит легкая струя света, она подхватывает его, как пушинку, и несет, несет куда– то... И он летит на этом световом облаке, ему хорошо и спокойно, как было только в детстве. А человек уходит куда-то вдаль, и световое облако тоже постепенно исчезает. И во сне Андрюхе кажется, что все это с ним уже было.
– Слышь, Алёшка, лодку-то заноси, ты чего её так кинул. А то утром проснемся – ни лодки, ни фига. Вот тогда попрыгаем.
– Э-эх, – Алёшка отрывается от большой высохшей ветки, которую он уже намеревался взгромоздить себе на плечи, и идет к берегу. – У тебя рук, что ли, нету? Сам бы затащил...
– Поговори мне ещё... Зачем ты вообще тогда нужен? Толку от тебя, как от козла молока.
– А нет толку, так и не брал бы.
– И не возьму, на кой ты мне сдался. Что с тобой, что без тебя – разницы все равно никакой... Ну, чего встал? Ветки иди собирай, а я пока место приготовлю.
Андрюха проснулся и прислушался... Голоса, точно голоса... Ёлы-палы, люди. Андрюха вскочил и побежал.
– Эй, э-эй! Я здесь, тута я!
– Алёш, кричит кто-то... Пойдём посмотрим. Топор вон на всякий случай возьми. – Дядя Миша ещё раз прислушался и осторожно направился в сторону зарослей, откуда доносился крик.
– Дядя Миша! Господи, слава Богу, а я уж думал, что пропал... Да я это, я. Ты чего, не узнаешь меня, что ли?
– Да это точно Андрюха Горохов! Лёшка, иди сюда! Андрюха, ты как здесь, ты откуда взялся? – Дядя Миша шагнул навстречу Андрюхе, уже готовому прыгнуть к нему на шею, и сжал его в своих жилистых руках. – Ну, здравствуй, бродяга. А мы уж и не думали живым тебя увидеть, ведь похоронили уже и выпили даже за упокой души. Значит, долго жить будешь, чертеняка... Погоди, а Мишка-то где, не с тобой, что ли?
Только сейчас, после слов дяди Миши, Андрюха вспомнил, что с ним ведь, точно, был Мишка, брательник.
– Не знаю, нет его тут, я весь остров обошел. – И Андрюха вопросительно посмотрел на дядю Мишу, словно ожидая, что он ему скажет, где Мишка.
– Вы ведь вместе ушли... Да ты что, не помнишь ничего?
– Не помню.
– Ладно, пошли к лодке. Лёш, не стой как каменный, налей человеку стаканчик, видишь – дрожит весь... Ну, ничего, ничего, главное, что живой. А Мишку мы найдем, ты ж вот нашелся, и он отыщется.
Домой, несмотря на уговоры Андрюхи, боявшегося остаться на этом проклятом острове даже на час, решили отправиться всё-таки утром. Скоро Алешка насобирал сухих веток, разложили костерок, ушицы состряпали... Только почувствовав удивительно вкусный запах ухи, Андрюха осознал, как он хочет есть. Он уже приготовился заглотить всю налитую щедрой рукой Алёшки уху, но дядя Миша, пристально посмотрев на сильно исхудавшее за эти дни Андрюхино тело, много есть ему запретил.
– Жижи вон похлебай, а хлеб не трогай. Не ел ты долго, так что с непривычки плохо может стать. Да не набрасывайся ты так! Потихоньку пей, маленькими глотками... Ничего, отъешься ещё. Дарья-то, небось, закормит теперь с такой-то радости.
Андрюха повозмущался для порядка, но смирился. Спаситель всё-таки. Пить он наотрез отказался – от одного запаха самогонки его мутило так, что даже подумать о том, чтобы проглотить эту гадость, противно было. Всю ночь Андрюха не спал, ни на шаг не отходя от дяди Миши и тревожно всматриваясь в темноту.
Утром, внимательно изучив близлежащие острова и не найдя на них Михаила, мужики вернулись в село.
Дарья, увидев Андрюху стоящим живым и здоровым на пороге собственного дома, чуть не сошла с ума от радости.
– Господи! Вернулся, живой... – Бросившись ему на шею, она покрывала его заросшее лицо поцелуями и плакала, плакала, а потом целые сутки простояла на коленях около его кровати и дала зарок – обязательно съездить в Астрахань и в трёх церквах отслужить благодарственный молебен.
Андрюха за свое почти недельное отсутствие очень отощал, но под чутким Дарьиным присмотром довольно быстро начал набирать потерянные килограммы. Он так ничего толком и не вспомнил, и постоянно мучился каким-то непонятным чувством вины перед Натальей, хотя она его ни разу ни в чём не упрекнула.
Михаил так и не объявился. Следователи из района ещё раз посетили Митяево, со всем пристрастием допросили Андрюху, а не он ли, подлец, пришил любимого брата? Потом ещё раз объехали острова, допросили местных жителей, выясняя, не было ли между братьями какой ссоры. В конце концов стало ясно, что дело пропавшего без вести гражданина М. Горохова зашло в тупик. Труп не обнаружен, никакого состава преступления нет, вдова претензий к брату пропавшего, Андрею, не предъявляет... На том расследование и закончилось.
***
Астрахань, 5 июня 1998 года.
Борисов сыграл подъём в шесть утра; несмотря на яростное сопротивление сонного Ларькина, вытащил его из кровати и заставил делать зарядку. Шеф был «жаворонком» и лучше всего чувствовал себя именно в такую рань, удивляясь на вялое окружающее население.
Позавтракали они в гостиничном буфете какими-то засохшими бутербродами с колбасой и выпили по чашке жидкого кофе. Потом Борисов дал Виталию последние ценные указания, проводил его до вокзала и посадил на автобус.
Астраханский автобус довез Виталия только до Лимана – районного центра, в котором Ларькин битых три часа прождал ещё один автобус. Но и этот автобус шел не в Митяево, а в соседнее, довольно крупное село со странным названием Рынок, от которого до Митяева, как объяснили Виталию, было совсем недалеко – километров пятнадцать, не больше. Ларькин прикинул, что даже при хорошей дороге это как минимум два с половиной часа пешего хода, обреченно вздохнул и, поудобнее ухватив нелегкую поклажу, двинулся в путь. Ему повезло: не прошагал он и получаса, как сзади раздался шум мотора. Ларькин на всякий случай, не очень-то рассчитывая на удачу, проголосовал – машина остановилась.
– Слушай, братишка, до Митяева подкинь!
– Садись, почему же не подкинуть, всё равно туда еду... – без особого восторга отозвался мужик, и Ларькин быстро, пока он не передумал, закинул сумки в кузов, набитый какими-то ящиками и коробками, и залез в кабину.
– А ты чего в Митяево-то едешь? Вроде не местный, – шофер оторвался на секунду от дороги и внимательно посмотрел на Виталия.
– Правильно угадал, не местные мы.
– А тут и угадывать-то нечего. Рубашечка белая, брюки отглаженные, сразу видно – городской. Из Астрахани, что ли?
– Угу, – Ларькин кивнул и потянулся за сигаретами. – Будешь?
– С фильтром... Богато живешь, а я все «Астру» курю. Ну, давай попробуем твои. – Водитель закурил и, зажав сигарету в зубах, протянул Ларькину руку. – Сергей.
– Виталий... А ты сам-то из Митяева?
– Да нет. Я в Лимане живу, шоферю помаленьку. Вон, видишь, товар в ларёк везу... А чего в Митяево едешь? Икорки, небось, прикупить? Так я подскажу, где получше и подешевле. Сейчас ведь знаешь, народ какой пошёл – один на совесть засолит, нормально, а другой столько соли наложит, что обопьешься потом.
– Да я не за этим еду. Я вообще-то в университете работаю, диссертацию пишу – вот еду фольклор собирать.
– Чего?
– Ну, фольклор – сказки всякие, предания, обряды...
– Тосты... На Шурика вроде не похож, – засмеялся Сергей. – Какие уж теперь сказки... Может старики, только чего-нибудь наплетут.
– А ты вообще-то народ здешний хорошо знаешь?
– Да знаю, конечно, кое-кого. Тебе зачем? – Сергей докурил сигарету с фильтром и потянулся за родной «Астрой». – Слабоват у тебя табачок, своё как-то привычнее.
– Остановиться мне где-то нужно, не подскажешь, у кого можно?
– Господи, да у всех, считай, можно: деньги только плати и живи. С деньгами-то у народа плохо стало, зарплату вовремя не платят, вот они и живут на подножном корме. С одной икры и барыш... Вот хоть к Григорьевне попросись, живёт она одна, старика своего схоронила, дети в город уехали, а дом большой, на четверых рассчитанный. Я тебе, как приедем, дом её покажу.
Митяево оказалось больше, чем представлял его себе Виталий. Дома были почти все как на подбор одинаковые: деревянные, одноэтажные, крашенные зелёной или голубой краской. Деревьев почти не было, и на огородах, которые были около каждого дома, зеленели помидорные кусты, огуречные плети и ещё какие-то нехитрые овощные культуры. Берега, к величайшему сожалению Виталия, мечтавшего с ходу окунуться с дороги, видно не было. Оказалось, что до него ещё нужно идти около двух километров. Из достопримечательностей в глаза бросался сельсовет с развивающимся над ним помятым триколором и застекленный торговый ларёк, ничем не отличающийся от тех, которые встречались Виталию на каждом углу в Москве.
– Вон, видишь зелёный домик с красной крышей? Вот там Григорьевна и живет. Можешь сказать, что от меня. Ну, всё, пока, – Сергей протянул Ларькину руку и принялся разгружать свои ящики и коробки.
Виталий дошел до указанного Сергеем дома и осторожно постучал.
– Анна Григорьевна, можно к вам?
За дверью была тишина. Ларькин постучал ещё раз, потом толкнул дверь и вошел внутрь.
– Эй, есть здесь кто?
В доме никого не было. Виталий в нерешительности постоял несколько минут, переминаясь с ноги на ногу, потом его осенило заглянуть на огород. Отворив калитку, Виталий увидел пожилую женщину в цветастом халате, склонившуюся над грядкой.
– Извините, вы Анна Григорьевна?
Женщина разогнулась и, прикрыв ладонью глаза от солнца, посмотрела на Ларькина. Ей было, по всей видимости, не больше шестидесяти, но темный загар, покрывавший её лицо, подчеркивал светлые паутинки морщин, и в платке, закрывавшем лицо по самые брови, она казалась совсем старухой.
– Да, это я. А что вы хотите?
– Видите ли, я приехал в Митяево на несколько дней, и мне нужна, так сказать, крыша над головой. Не могли бы вы меня приютить – я квартирант спокойный. Мне ваш дом Сергей показал, водитель.
– Ну, что ж, поживи, если человек хороший. А сколько платить будете? – Анна Григорьевна, по всей видимости, ещё не решила, как нужно обращаться к потенциальному постояльцу – на «ты» или на «вы». С одной стороны, видать, интеллигент – вон рубашка какая светлая и очки на носу; с другой стороны, молодой ещё.
– А сколько нужно? – Виталий тут же потянулся за бумажником. – Сколько скажете, столько и будет.
Анна Григорьевна призадумалась. В колхозе, конечно, максимальная зарплата – триста рублей, да и та у председателя. По десяти рублей за день Анну Григорьевну ой бы как устроило. С другой стороны, парень-то, видать, при деньгах – вон какой кошелек толстый. Скажу – двадцать, с кормежкой, – решила наконец Анна Григорьевна, – а если что – сбавлю маленько. К её удивлению, квартирант сразу согласился и даже дал наперед сто рублей. Лопушок. Анна Григорьевна, весьма удовлетворенная таким удачным стечением обстоятельств, сразу же засуетилась и стала приглашать квартиранта в дом.
– Заходи, заходи, не стесняйся. Дом то у меня, видишь, большой, просторный. ещё покойник-муж строил, царствие ему небесное... Вот в этой комнате и будешь жить. Комната хорошая, светлая. Жарко будет – ставни прикроешь, вот и тенёк тебе будет... Как звать-то тебя?
– Виталий.
– Это хорошо. У меня внучок тоже Виталик... Ты по каким же делам-то сынок, приехал?
– Я работаю в Астраханском университете, вот приехал к вам сказки записывать, старинные обряды. Может быть, вы мне что-нибудь интересное расскажете?
– Да что ж я расскажу-то. – Анна Григорьевна призадумалась. – Ты знаешь чего – садись, отдохни с дороги-то, а я пока на стол соберу, может, и вспомню чего.
Виталий опустился на табурет, он действительно устал сегодня, к тому же строгий шеф не дал выспаться. Он выглянул в окно: на улице мальчишки гоняли мяч, где-то пели петухи, солнышко клонилось к закату и уже почти касалось крыш домов. Странно всё это: так тихо, так обыденно и просто, и живут здесь нормальные обыкновенные люди. Трудно представить, что где-то рядом летают инопланетные корабли или разверзаются черные дыры. Хотя где это не трудно представить?
Анна Григорьевна сбегала на огород за укропом, нажарила картошки и достала из холодильника трёхлитровую банку с квасом.
– Иди к столу, проголодался, небось?
– Есть немножко.
– Ну и садись, не стесняйся. Картошечка у меня своя, рассыпчатая. Выпить хочешь?
Виталий в нерешительности пожал плечами.
– Давай по маленькой, и я с тобой за компанию, за знакомство, так сказать.
Самогонка у интеллигента должна была пойти плохо. Виталий отхлебнул глоток и притворно закашлялся. Анна Григорьевна, лихо опрокинувшая всю стопку, смеясь, постучала его по спине.
– Э-э, да ты, я гляжу, малопьющий? Это хорошо. Хотя знаешь, для здоровья эта штука очень даже полезная.
Ларькин поговорил со старушкой о самогонке, о рыбалке, об Астрахани и решил, что пора переходить к делу, а то так и просидишь тут за самогонкой да за картошечкой.
– Анна Григорьевна, так как же всё-таки насчет сказок, поверий всяких?
– Да какие нынче сказки... Раньше, может, и знала, да всё позабыла.
– Ну, может, обычаи какие-нибудь вспомните, может, обряды?
– Обычаи сейчас какие? Нажрутся самогону в субботу – и давай морды друг другу бить. Раньше-то не так всё было. Чинно как-то, все по-людски. Меня ведь мой Николай сватал. А как же? Всё, как положено: и сваха, и дружки, и выкуп платил, и свадьба была не такая, как теперь делают. Теперь ведь что? Сошлись – и ладно, вроде как поженились, разошлись – и тоже как будто так и нужно.
– Ну, а интересное что-нибудь, необычное у вас тут случается? – осторожно спросил капитан, подливая Григорьевне самогону.
Григорьевна выпила, зажевала веточкой укропа и, раскрасневшись, продолжала:
– Интересное, говоришь? Да ведь так сразу и не припомнишь... Хотя погоди. Необычное-то вот какое у нас было – ведь несколько дён назад Андрюха-то Горохов нашелся!
Ага, поперло. Разговорил всё-таки бабусю. Теперь остается одно: спиться вчистую, а все из неё выудить.
– А что, он терялся, этот Андрюха? – спросил Ларькин.
– Случай у нас такой тут произошел, вся деревня только и говорит. Пошли мужики, Андрей то есть с братом, рыбу ловить и пропали. День нет, другой... Жёнки их народ поднимать стали, чтоб шли, значит, мужей ихних скать. Пойти-то пошли, да только ничего не нашли. Милиция даже искала – и тоже ничего не нашла. А потом, почитай что уж через неделю, Мишка Ермолаев с сыном рыбачить поехали и Андрюху-то и нашли. Худющий весь, обросший. Они его спрашивают, что, мол, с тобой произошло. А он говорит – не помню ничего, и где брат – тоже не знаю. Такие вот дела...
– Что же с ним такое случиться-то могло?
– А кто ж его знает? Может, водяной утащил, – совершенно серьезно предположила Григорьевна, – а, может, просто по башке кто надавал – вот он и забыл всё... Хотя ведь прошлым летом тоже такая история была, ведь так же Марьин сынок пропадал. А вернее всего, – тут Григорьевна перешла на шепот, – бесы его кружили... Места у нас тут есть заколдованные, нехорошие. Мне ведь ещё отец рассказывал, что вот так же остановился он один раз на ночлег, а они и стали ему являться...
– Кто?
– Известно кто – бесы. Покружили, пошептали чего-то немного, да и отпустили... А ведь наши-то, митяевские хлысты все время на острова эти ездят с нечистым-то дружбу водить. Мне ведь Марья рассказывала, она у Ваньки допытала, чем они там занимаются. Вот горе-то! Нашла сына и опять потеряла... К сектантам ведь он подался, на мать волком смотрит, с людьми не разговаривает, а ведь был парень как парень...
Григорьевна все говорила и говорила, иногда тяжело вздыхая и горестно всплескивая руками. Ларькин слушал её и думал, глядя в темное окно. Ни о каких пришельцах они, то есть митяевцы, явно не догадываются – это хорошо, никакой паники, значит, не предвидится. В этом прав был Валентин Евгеньевич. Но вот что интересно – какие-то уж слишком древние бесы тут водятся, если ещё отец Григорьевны с ними общался. База у них здесь постоянная, что ли. Приглянулось, наверное, Митяево. А что – воздух свежий, рыбка – тоже, народ на редкость нелюбопытный, отлавливать хвостатых не пытается, да ещё хлысты приезжают – кружатся, дышат, то есть бесплатное представление устраивают. Не жизнь, а малина со сливками. Тут тебе и хлеб насущный в виде рыбы и бесплатное зрелище в виде культурно-религиозной хлыстовской дискотеки. Я б на их месте тоже с места не сдвинулся. Так и записывал бы обычаи и тосты.
– Сынок, заболтались-то мы с тобой как! – Григорьевна посмотрела на часы. – Двенадцатый час уже. Пойдем-ка спать, постель чистую я тебе уже приготовила.
Виталий с некоторым трудом забрался на высоченное ложе, устроенное из обычной кровати при помощи нескольких матрацев и пары перин. Григорьевна, похоже, от широты душевной настелила ему все, что только было в доме. Ларькин по-борисовски хмыкнул, представив себя в роли принцессы на горошине, повернулся на бок и мгновенно заснул. Во сне он почему-то видел Ольгу. Она ходила вокруг Виталия, улыбаясь, как тогда, загадочно и немножко хитро, тихонько позванивала в серебряный колокольчик и говорила: «У тебя всё получится, всё получится...» Виталий пытался её остановить, поймать, но она как будто проходила сквозь его руки и опять, улыбаясь, говорила: «Тебя пустят, всё будет хорошо».
Утром, несмотря на желание подольше поваляться на мягких перинах, Ларькин, как и положено деревенскому жителю, поднялся с петухами. Плотно позавтракав сытными дрожжевыми блинами, он как бы невзначай вывел Григорьевну на разговор о Гороховых, спросив, у кого бы можно взять лодку – порыбачить. Выйдя на улицу, прямиком отправился в указанном бабулей направлении.
Домик как домик, ничем не отличается от других – такой же зелёненький. Ладно, сейчас нужно часок по селу помотаться, посмотреть, что к чему. А потом и к Горохову этому можно зайти.
Виталий дошел до берега: до самого горизонта, сколько ни вглядывайся, одна вода, посреди которой кое-где возвышаются кусочки суши. Он дотянулся до воды рукой – ничего, конечно, не парное молоко, но жить можно; попробовал на вкус – пресная. Обманул Большаков, не море здесь, а ещё Волга.
Ну, что ж, речка так речка, главное, что водоем. Ларькин быстро стянул с себя штаны и рубашку и с разбега нырнул. Хорошо! Он отплыл подальше от берега, лег на спину и стал смотреть на пронзительно-синее небо, покрытое огромными кучевыми облаками. Облака постепенно меняли форму, перетекая одно в другое, превращаясь то в старинные замки с резными башенками, то в морды каких-то сказочных чудищ. Виталий совершенно расслабился, и течение потихоньку понесло его. Он чувствовал, как вода ласково скользит по телу, и от этих нежных прикосновений ему хотелось закрыть глаза и замурлыкать от удовольствия. Мысли текли легко и свободно, и Виталий почему-то вспомнил, как чуть не утонул однажды. Ему было, наверное, лет пять. У родителей был отпуск, они взяли путевку в какой-то дом отдыха, расположенный на Волге. Было, как и сейчас, начало июня. Вода ещё как следует не прогрелась, и родители, опасаясь за довольно слабенькое в то время здоровье Виталика, не разрешали ему заходить в воду. Он жарился на берегу, постепенно покрываясь неравномерным ярко-красным загаром, обливался потом и мечтал только об одном – плюхнуться в воду или хотя бы повозиться у самого берега, сооружая песочный город. Но ему даже этого не разрешали. Улучив момент, когда родители, увлеченные игрой в дурака, отвлеклись от пристального надзора за своим отпрыском, Виталик потихонечку поднялся с полотенца, служившего ему подстилкой, и с разбега бросился в воду. Вода тут же накрыла его с головой. То ли берег был крутой, и глубина, превышавшая рост юного Ларькина, начиналась сразу же у берега, то ли Виталий попал в какую-то яму – этого он уже не помнил, но, едва войдя в воду, он сразу же начал тонуть, поскольку плавать по малолетству ещё не умел. Жадно хватая ртом воздух, он принялся изо всех сил барахтаться, но его затягивало все глубже и глубже; вода заливалась в рот и нос, и Виталию казалось, что толща воды над ним просто огромна. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что нужно кричать, звать на помощь, но какое-то дурацкое самолюбие мешало ему сделать это: во-первых, стыдно тонуть такому большому мальчику (а Ларькин в пять лет уже выглядел на все восемь), а во-вторых, от родителей, если узнают да ещё увидят, что он тонет, влетит непременно. И Ларькин молчал, как партизан, постепенно теряя силы и уже все реже выныривая на поверхность. Потом в какой-то момент страх ушел, и стало легко и спокойно. Виталий устал сопротивляться этой настойчивой стихии, стремившейся затащить его на самое дно; он решил расслабиться и посмотреть, что же там, на этом самом дне. Виталий закрыл глаза и начал покорно тонуть. Задыхаться он уже перестал, вода, затекавшая во все отверстия, ему уже тоже не мешала. Внутри стало темно и тихо, только в ушах почему-то раздавался мерный успокаивающий стук колес, и Виталий увидел себя въезжающим на поезде в длинный-предлинный туннель, в самом конце которого тускло горела лампочка... Потом раздался какой-то грохот, всплеск воды, встревоженные голоса. Ларькин открыл глаза и увидал яркий свет и прямо перед собой лицо матери, которая несильно хлестала его по щекам и что-то говорила. Виталик вспомнил, что с ним случилось, понял, что его вытащили, и от этого ему почему-то стало очень грустно, и он расплакался...
Ларькин перевернулся со спины на живот и посмотрел на берег. Да, далековато его унесло, течение– то здесь, оказывается, довольно сильное. Он вздохнул поглубже и, преодолевая сопротивление воды, поплыл к берегу, к тому месту, где оставил одежду.
***
Митяево, 6 июня 1998 года.
– Здравствуйте. Можно к вам? – Виталий, предварительно постучав, открыл дверь и увидел перед собой красивую полную женщину в темном халате, вытирающую тряпкой обеденный стол. – Хозяин дома?
Женщина удивленно посмотрела на него.
– Пожалуйста, проходите. – И, обернувшись, крикнула: – Андрей! К тебе пришли... А вы по какому делу? Вы не из милиции?
– Ну, что вы. Я не из милиции. Приехал вот на несколько дней по своим делам, порыбачить хочу. Вы мне лодку не одолжите? Я заплачу.
Дарья вопросительно посмотрела на Андрея, стоящего около двери и внимательно слушающего приезжего незнакомца. Андрюха замялся.
– Да нет. Лодку я не одолжу, к тому же мотор у неё иногда барахлит...
– Послушайте, я с моторными лодками обращаться умею. Я за сутки, так сказать, проката вам пятьдесят рублей заплачу. Ну, соглашайтесь. Я бы к другому кому-нибудь мог обратиться, но ведь сейчас сезон, все сами на промысел ходят. А вы, я знаю, пока не ходите.
– Откуда вы знаете? – недоверчиво спросил Андрюха.
– Мне Анна Григорьевна сказала, я у неё живу. Она-то и посоветовала мне к вам обратиться, – честно сказал Ларькин.
Андрюха призадумался. Деньги, конечно, сейчас были бы совсем не лишними. Ведь неизвестно, когда Андрюха на промысел отправится, а семью кормить нужно, и Наталье помочь. С другой стороны, лодка ведь – как любимая женщина, и в чужие руки отдавать её не хочется.
– А если так: я вас утром отвезу, а вечером вернусь за вами. Так пойдет?
– Ну что ж, пойдет, – такой вариант Ларькина как раз больше всего устраивал: он и с Андреем сможет поговорить, и на острове Андрей ему мешать не будет. – А забрать потом не забудете?
– Не забуду, – улыбнулся Андрюха. – Знаю я, каково это одному-то среди воды сидеть... Ну, значит, о цене договорились – полтинник. Завтра часов в пять приходи. Как зовут-то тебя?
– Виталий.
– Ну вот, значит, завтра, Виталий, и приходи. Сети или спиннинг хотя бы есть у тебя?
– Есть, – ответил Ларькин, на этот случай он захватил с собой складной спиннинг.
Остаток дня Виталий провел, гуляя по селу и заходя в попадающиеся на пути дома. Митяевцы оказались на редкость словоохотливым и гостеприимным народом. Из разговоров с местными жителями Виталий узнал, что раньше Митяево было довольно богатым селом, поскольку рыбный промысел процветал, митяевская артель план всё время перевыполняла, и премиальные, помимо вполне приличной зарплаты, выплачивались регулярно. Теперь же жизнь пошла другая, каждый за себя, рыбколхоз как бы существует, но всё это только на бумажке, а на самом деле никому ничего не нужно, и зарплату митяевцам задерживают на целых полгода. ещё Виталия предупредили, что теперь в селе стало небезопасно и что, выходя на рыбный промысел, нужно бы с собой если не ружьишко, то хоть топорик прихватить.
Местный фольклор своим разнообразием Виталия не побаловал. Почти во всех домах ему рассказывали о таинственных исчезновениях рыбаков, и почти все объясняли это загадочное явление или проделками водяного, или разборками с приезжими браконьерами. Причем старики по большей части высказывались за водяного или, в крайнем случае, за какую-то другую безымянную нечистую силу, а молодые настаивали на криминальных причинах случившегося.
О хлыстовском корабле говорили разное; например, что хлысты, собравшись всей общиной, якобы занимаются свальным грехом, причем рассказчики так красочно описывали подробности, что Ларькин совершенно уверился в том, что сексуальная революция в Митяево уже свершилась. В этом месте Виталий обычно и произносил заранее заготовленное: «Помедленнее, пожалуйста... Я записываю», – вызывая у рассказчиков смех. Смеялись они, в общем-то, напрасно. Капитан, действительно, записывал их рассказы, причем с хорошим качеством, потому что миниатюрный микрофон был встроен в колпачок авторучки, которой он размахивал. Были среди митяевцев и ярые противники сектантства, которые считали, что хлысты – богоотступники и с нечистым водятся, были и сочувствующие, считающие, что если вера их никому жить не мешает, то и пусть себе на здоровье верят в кого угодно.
