Текст книги "Прямой контакт"
Автор книги: Никита Велиханов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
– Что это, великий смотритель оружейного сейфа?
– Универсальный электрошокер. Действует на расстоянии: нажимаешь вот на эту пимпочку – бац! – и твой инопланетянин, если он гуманоид, конечно, в отрубе – не навсегда, естественно, а на необходимое тебе время.
– Давай сюда, уговорил... Ну и газовый ствол, что ли, какой-нибудь сыщи.
– Добрый ты человек, Ларькин. Ладно, на тебе газовый, заряды-то, я надеюсь, нервнопаралитические положить, или вы их там на слезу прошибать будете?
– Давай нервнопаралитические, доброта-то, она тоже не должна быть бесконечной.
– Ну, вот и ладно. Насчет приборов наблюдения Юрий Николаевич изволили распорядиться, но всё же гляньте, может, забыли чего.
Ларькин открыл подсунутый ему Ренатом небольшой чемоданчик из темной гладкой кожи. С виду дипломат-дипломатом, зато внутри куча всяких датчиков, счетчиков, дозиметров и прочих – метров.
. – Этого хватит? – в голосе Ахмерова явственно слышалась гордость за подготовленное им оборудование для такой важной операции.
– Хватит. Тем более что неизвестно ещё, кого там изучать придется. Может, там и нет никого.
– Нет – и ладно. Одной аномальной зоной меньше – и всем спокойнее. А запас, я скажу вам, Виталий Юрьевич, карман не тянет.
– Тоже верно, – согласился Ларькин. Тем более что «запас», как выразился Ахмеров, весил всего – ничего, килограммов десять – двенадцать, не больше, что для могучего ларькинского организма было всё равно что пушинка. – Спасибо, ата, пойду я, к боссу ещё нужно заскочить для получения последних ЦУ.
– Иди, да благословит тебя Аллах, семь футов тебе под задницу, флаг в руки и ни пуха, ни пера, – напутствовал его бывший старшина первой статьи Краснознаменного Тихоокеанского военного флота Ахмеров.
***
Митяево, 23 мая 1998 года.
– Данила Антоныч, а вы сами-то ангелов этих видали? – Иван перешёл почти на шепот и доверчиво заглянул старику в глаза.
– Не называй ты меня Антонычем, сколько раз тебе говорить, отец у нас у всех один – Господь Бог, стало быть, все мы братья. И я тебе брат, брат Данила, так и зови. А отчества – это мирское, это от лукавого.
Иван смущенно поморщился. Дед на самом деле сердился, когда он называл его по имени-отчеству, но называть его просто Данилой у Ивана как-то язык не поворачивался. Привычка.
– А ты что спрашиваешь-то, – продолжал дед, помолчав немного, то есть как бы сердясь. – Ты ведь сам видел, своими глазами. Или не веришь?
Вопрос явно застал Ивана врасплох: он весь съежился, виновато втянул голову в плечи и уже совсем тихо зашептал:
– Не знаю я... Не помню. То как будто совсем ясно что-то всплывет, а то кажется, что и не было ничего, а все это я сам придумал...
– Нехорошо это, – удрученно констатировал брат Данила. – Сомнения веру убивают, сомнениями душа человеческая терзается.
Иван, как будто не слыша его, продолжал все также тихо:
– Свет был. Свет я помню. А потом как-то глубоко и словно в меня что-то входит. Я глазами-то моргаю, но ничего не вижу – настолько всё светло... И голос какой-то... Но я его не слышу, а просто знаю, что он есть... Он как будто из середины моей головы идет, из самой макушки. И потом хорошо так становится, спокойно... Но ведь говорил он мне что-то... Не помню, ничего не помню.
Старик слушал его внимательно, сочувственно кивая головой, но Ивану казалось, что все равно он его не понимает, потому что просто не может понять. Такое можно только пережить.
– Да, – наконец произнес после долгого молчания Данила. – Тяжело тебе, конечно, сынок... А, может, так оно и правильно... Это же благодать тебе великая была, такое ведь не со всяким случается... Я вот, признаться, сколько раз хотел – только ни разу Он ко мне не приходил. Недостоин я, видно...
Иван посмотрел на старика с недоумением. Кому же, как не ему, Даниле, достойным-то быть. Ведь совсем изморил себя постами и молитвами. И на корабле его очень почитают, за кормщика считают. А Ивану-то за что? За какие такие заслуги?
Данила, словно прочитав его мысли, по-доброму усмехнулся.
– Богу-то оно виднее, кто достоин, а кто – нет... А тебя нечистый искушает. Где сомнение – там и враг рода человеческого. Верить, верить нужно, и тогда ангел господень осенит тебя крылом своим и дух божий снизойдет на тебя... Я тебе вот что, Иванушка, скажу: приходи-ка ты завтра к нам, в сионскую горницу, помолимся, порадеем во славу Божию, и корабль весь соберется. Глядишь – и полегчает тебе...
Иван согласно кивнул головой:
– Приду. Мать только опять сердиться будет, да я потихоньку убегу.
– Ну, вот и ладно. – Данила с трудом поднялся с завалинки и медленно заковылял к своей избе. – Иди спать, Иванушка, поздно уже... Иди, слышишь, мать, небось, волнуется.
Домой Ивану идти совсем не хотелось. Дома мать опять начнет спрашивать, где был, да с кем говорил, и снова будет причитать и уговаривать, чтоб не ходил больше к богоотступникам. Только какие же они богоотступники. Дома-то про Бога вспоминают только на Пасху, да на Рождество, да если заболеет кто, а Данила днем и ночью молится.
Иван тихонько открыл калитку, ведущую во двор родительского дома, остановился в нерешительности возле порога и, подумав немного, опустился на скамейку. Ночь-то какая, мать честна! Иван задрал голову и увидел как будто впервые в жизни низкое тяжелое небо, усыпанное яркими блестками. Он сидел и смотрел на небо, и все думал, думал о чем-то своем...
Ивану Кузьмину было двадцать два года, хотя на вид, если честно, ему с трудом можно было дать и восемнадцать. Росточком он не вышел, на тонкой кости мясо как-то не нарастало – то есть был он из породы таких вечно сутуловато-худосочных подростков, о которых, даже когда им переваливает за пятьдесят, обычно говорят: маленькая собачка – до старости щенок.
Родился Иван, впрочем, как и отец его, и дед, – в Митяеве. Родился, значит, подрос маленько, потом в школу, опять же как все, пошел. Учился нормально: пятерки по пению и физкультуре, тройки по математике, литературе и всем прочим неинтересным предметам. Четверка была только по труду – значит, нормальный парень, не трудоголик, но и не лентяй. После окончания десятилетки забрали Ивана в армию – в стройбат. А куда ещё-то с такой мышцой, да ещё со зрением минус пять? Такому не то что автомат – лопату-то дай Бог в руках удержать.
Отслужив, как и положено, два года в ближнем Подмосковье и занимаясь преимущественно возведением дач для местного генералитета, Иван насмотрелся на прелести городской жизни (благо, увольнительные у него хоть и не часто, но случались) и, вернувшись в родное село, решил покончить со своим деревенским прошлым и поступить в какое-нибудь астраханское училище или техникум. Его выбор пал на кулинарное училище – не потому, что душа лежала к этой профессии, а потому, что там был недобор, и абитуриентов, особенно мужского пола, принимали с распростертыми объятиями. К тому же из своей армейской жизни Иван вынес одну непреложную истину: самое лучшее в этой жизни место – около кухни.
Мать Ивана такому повороту событий сначала не очень обрадовалась, но потом, подумав, решила, что так– то оно, может быть, и лучше: выучится, глядишь – и человеком станет, а там женится на городской, детишки пойдут, тогда, может, и она, старуха, в город переберется внучат нянчить – в деревне-то тяжело стало жить .На том и порешили.
Учился Иван неплохо, ему даже стала нравиться его будущая профессия; пил умеренно, в драках не участвовал: одним словом, отрада для матери. На каникулы он всегда приезжал в родное село: мать порадовать; да и отъесться от казенных-то харчей. В один из таких приездов и случился с Иваном престраннейший случай, который коренным образом изменил всю его молодую жизнь.
В один из теплых июльских вечеров Иван вместе с дружками – бывшими одноклассниками – решили отправиться на острова: вечернюю зорьку отсидеть, порыбачить для души, самогоночки, как водится, выпить и по душам покалякать. Сказано – сделано. Собрались, поплыли... Потом, правда, выяснилось, что о закуске никто толком не подумал, зато огненной водой все запаслись с избытком. В общем, Иван, с его бараньим весом, нахлестался так, что ходить уже не мог, и верные друзья аккуратно отнесли его в стороночку и сложили под раскидистым кустом. Спи, дорогой товарищ.
Что было дальше – Иван помнил смутно. Честно говоря, он и то, что было до того, как его отнесли под кустик, плоховато помнил. Ему снился очень странный и неправдоподобно длинный сон. А может, и не сон это был вовсе...
Видит Иван яркий свет, и свет этот распространяется отовсюду и внутрь Ивана тоже проникает. А потом какие-то толчки и голоса, словно из середины головы идущие: ты их не слышишь, но почему-то понимаешь, что они тебе говорят. И ещё, кажется, какие-то люди в этом сне были – или не люди, а просто сгустки света? И куда-то они забирали Ивана, и что-то говорили ему...
Проснулся Иван на острове один. Голова раскалывается, замерз страшно, и главное – ничего не помнит. Сел, огляделся. Солнце к закату клонится, вокруг тихо, пустынно: кусты да вода. Обошел весь остров – никого. Исщипал всю руку до синяков – нет, не сон, а как попал сюда – убей – не помнит. Стал кричать, звать на помощь – тишина... Ночь наступила, потом день настал... Иван не хуже Робинзона Крузо сообразил, что главное в такой ситуации – не замерзнуть и не помереть с голоду. Смастерил он себе шалашик, ягод каких– то с кустов нарвал – так и продержался.
Подобрали его только через двое суток рыбаки, случайно проходившие мимо острова. Удивились чрезвычайно, когда он, вылезши из своих кустов, истошно закричал и замахал им руками, сначала даже глазам своим не поверили, но потом, ощупав исхудавшего за эти дни Ивана, убедились, что это действительно он, и погрузили его в лодку.
Потом выяснилось, что верные Ивановы друзья, пропьянствовав почти всю ночь, поутру опохмелились предусмотрительно оставленной заначкой и стали собираться по домам. Про Ивана как-то забыли и стали искать его, только когда уже причалили к родному берегу. Делать нечего – пришлось возвращаться. Но Ивана, как ни странно, под кустом, где он должен был лежать, не было. Обошли остров – нет Ваньки. Покружили по соседним островам – пусто. Вернулись в село, собрали мужиков и поехали уже на трёх лодках – результат тот же. Двое суток ломали голову над тем, куда же мог деться Иван, потом решили, что, скорее всего, он спьяну полез в воду да и утонул, поэтому и не нашли его. Мать за это время поседела от горя, Ванька– то у неё один был, но в смерть сына она не верила, хотя друзья уже мысленно похоронили его и даже выпили за упокой души.
Нашли Ивана на четвертый день после того, как он пропал. Двое суток он просидел в полном одиночестве на острове, а куда ещё два дня делись – не помнил, и всё рассказывал о каком-то свете и о голосах таинственных. Но сначала-то решили, что это он с перепугу бредит, однако потом уже, когда бредни эти стали переходить в навязчивую идею, стало ясно, что головкой Иван крепко тронулся. ещё как на грех дед Данила – хлыстовский вожак – внушил Ивану, что не глюки все это были, а являлись Ивану ангелы, и, стало быть, жизнь свою он теперь должен пересмотреть и прийти к истинному Богу.
С тех пор и стал Иван ходить в хлыстовскую общину. Мать и плакала, и кричала, причитая, что не для того она сына нашла, чтобы вновь его потерять, но Иван рассеянно слушал её, глядя куда-то в стену, и все равно уходил. В город он больше не вернулся, и теперь каждую свободную минуту просиживал в избе у старика Данилы.
***
Москва, 2 июня 1998 года.
Борисов сидел за своим рабочим столом все в той же позе сфинкса и задумчиво дымил сигаретой, вытащенной, судя по утыканной окурками пепельнице, из второй начатой за сегодняшний день пачки «Явы».
– Ну, что? Как дела?
Борисов выглядел усталым, что бывало чрезвычайно редко.
– Все в порядке, Юрий Николаич. У Большакова был – он мне вон целую кучу какого-то хлама насовал...
– Хлам не хлам, а всё, чем богаты. Сведений-то по нашему делу, сам понимаешь, раз-два – и обчёлся, так что тут любая статейка мало-мальски приличная пригодится. Что-нибудь накопал?
– По первому впечатлению, похоже на уфимскую аномалию. Сегодня вечером засяду за эти бумажки и ещё покумекаю.
Майор удовлетворенно кивнул.
– Ну, сегодня вечером, может, и не стоит. Соберись хорошенько, отдохни. Это ведь я только предполагаю, что мы за неделю там управимся, а как в действительности дело пойдет – неизвестно. А почитать ты и в поезде успеешь... Прибарахлился маленько?
– Да, газовый пистолет взял, ещё электрошокер какой-то новомодный. – Ренат мне разрекламировал... Ну, а того, что в чемоданчике, я думаю, нам за глаза хватит.
– Может, и так. Табельное оружие всё-таки прихвати на всякий случай.
– Слушаюсь, босс.
– Завтра с утра я за тобой заеду. Барахла, понятное дело, много не набирай, но постарайся выглядеть знаешь как... В общем, роль этакого интеллигента-раздолбая, туповатый такой член-корреспондент большого размера. Можешь для такого случая даже очки у Большакова позаимствовать.
– Для такого случая у меня и свои есть.
– Ну все, до завтра.
***
R.
Вначале Виталий решил было, что Пётр Васильевич, как назвал себя сотрудник «ректората», предлагает ему доносить на товарищей-студентов в обмен на то, что ему, Ларькину, простят его прогулы и попадания в вытрезвитель, и отказался.
– Ты не понял, – по-прежнему спокойно сказал Пётр Васильевеич. – Стукачей нам хватает. Тебе предлагается стать кадровым сотрудником. Со временем, конечно. Это не значит, что на кадровых сотрудниках не лежит обязанность своевременно информировать руководство о тех вопросах, которые входят в его компетенцию. Но когда ты немножко подучишься, ты поймешь, насколько оправдано применение моральных критериев к работе нормального, самого обычного административного аппарата.
Ларькин ничего не понял из этой галиматьи и спросил:
– И что я должен буду делать?
– Учиться. Не меньше, а больше, гораздо больше, чем раньше. Нам нужны не просто хорошие, а лучшие кадры.
– Я не смогу учиться на биофаке.
– Это из-за англичанки, что ли?
Виталию не хотелось говорить на эту тему. Но у него и впрямь к тому времени началась обычная для второкурсников студенческая дурь: он решил, что ошибся в выборе профессии.
– Это пройдет, – предрек Петр Васильевич. – Но если и впрямь что-то серьезное, перейди на другой факультет. Например, на химический.
– Разве это возможно?
Петр Васильевич усмехнулся.
– Как сказал классик, для нас невозможного мало. Нянчиться с тобой, конечно, никто не будет. Учить, сдавать, причем добросовестнейше – всё тебе. А мы только можем замолвить словечко. По-товарищески. Но всё-таки подумай. Пусть это будет тебе первым мужским испытанием. Даю тебе месяц – и весь этот месяц ты будешь прилежно посещать занятия. Да-да, и сидеть на первой парте, и смотреть в глаза своей крале. Слабо?
– Я не смогу!
– Сможешь, – Петр Васильевич вдруг развеселился. – Ты не представляешь себе, какие мы иногда даем задания, чтобы человек победил в себе слабость. Свою, именно свою индивидуальную слабость. Робкому и застенчивому парнишке, например, приказываем постричься «под ноль» – и в таком виде ходить в университет. Или гаркнуть во весь голос в вагоне метро. Тебе кажется, чепуха, да? Просто у тебя другая слабость. её не должно быть, усек?
Это было очень трудно, но теперь появился какой-то смысл и интерес, его способности оказались востребованы, а со всем остальным мужчина вполне в состоянии справиться. К тому же в его жизни в это время появилась Таня.
Таня училась в параллельной группе, и до той самодеятельной курсовой дискотеки они были едва знакомы. Если Ирина Сергеевна казалась не по годам хрупкой и молоденькой, то Таня была, наоборот, широкоплечей (мастер спорта по плаванию) и выглядела не по годам взрослой. Она и была взрослой: вечно занятые родители предоставляли ей полную свободу, половину учебного года она проводила на соревнованиях, отстаивая честь вуза, а возвращаясь, с головой окуналась в общественную работу, не пропуская ни одного культмассового мероприятия на факультете.
После дискотеки, отплясав с Ларькиным пару танцев, она попросила его помочь отнести домой стремянку, которую брала, чтобы оформлять аудиторию. Он согласился, ещё ничего не поняв. Смысл приглашения дошел до него только по дороге, когда выяснилось, что её родителей дома нет и вернутся они через два дня.
Самое странное: он чувствовал, что не перестал любить Ирину Сергеевну. И в то же время не представлял теперь жизни без Тани. Как можно было влюбиться вот так, дуплетом – он сам потом удивлялся. После первой женщины ему казалось, что эти существа навсегда останутся для него загадкой. После второй он решил было, что знает о них всё. Оба раза он ошибся. Женщин потом у него было очень много, разных, и с каждой он узнавал что-то новое. Его отношения с прекрасной половиной человечества не укладывались в жанр романа, скорее, это был сборник рассказов.
После третьего семестра он всё-таки перешел на химфак без потери курса, выучил и сдал все предметы, которые товарищи изучили без него. Он закончил университет без пяти минут с красным дипломом – нарочно, по указанию Петра Васильевича, испортив себе оценки по общественным дисциплинам.
***
Москва, 3 июня 1998 года.
Скорый поезд Москва – Астрахань отправился точно по расписанию, что, по мнению Борисова, исколесившего всю страну вдоль и поперек, случалось крайне редко.
– Не иначе доложили, что мы едем, – как-то невесело пошутил майор и принялся шарить по карманам в поисках зажигалки.
– Юрий Николаич, объясните, наконец, почему такая спешка. Обычно операцию неделю где-то подготавливаем, потом на сборы дня два.
– Погоди, Виталик. Пойдем перекурим, а заодно и поговорим.
В тамбуре было пусто. Пассажиры, по всей видимости, были заняты распаковкой сумок с провизией и получением постельного белья.
– А спешка вот почему, Виталий Юрьевич, – Борисов глубоко затянулся сигаретой и продолжил свою мысль. – Я тебе уже говорил, что первые сигналы давно поступили – месяцев восемь назад. Но тогда была информация только об одном исчезновении, да и то – мутная, непонятная какая-то информация. Пропал парень по пьяному делу – на остров с компанией отправился и не вернулся… Дружки его вроде как искали, но не нашли, а через четыре дня он явился живой и невредимый – рыбаки подобрали.
– Подождите, а где же его дружки-то искали? Может, не там, где нужно? Островов-то, насколько я понимаю, там много.
– Да они утверждали, что именно там, но, учитывая, что все они были, мягко говоря, навеселе, сам понимаешь – забыть могли, где парня оставили.
– А почему вообще эта информация выплыла? Дело-то житейское.
– Да она бы вообще не выплыла, если бы не местные уфологи. – Борисов забычковал окурок о донышко консервной банки, выполнявшей функции пепельницы, и потянулся за второй сигаретой. – Некий господин Кузнецов, помешанный на барабашках, инопланетянах и прочей мистике, как раз в то время, то есть прошлым летом, приезжал в Митяево, чтобы отдохнуть, икорки подешевле прикупить – родственники у него там, что ли, или знакомые, не помню. Так вот, Кузнецова этот факт исчезновения живого человека средь бела дня, естественно, заинтересовал, и он приехал в Митяево ещё раз, только уже с приборами, счетчиками и датчиками.
– Ну и что он там намерял? – Ларькин недоверчиво прищурился. Не любил он всех этих мистиков-любителей: вечно из мухи слона делают.
– Ты ж читал... Сам ведь сказал, на уфимский случай похоже. Хотя, там, конечно, не всё именно так было… Во-первых, фон радиационный повышен – незначительно, но всё-таки. Во-вторых, скрытые фотокамеры зафиксировали непонятные физические тела, испускающие электромагнитные излучения.
Виталий усмехнулся. Борисов, видя его скептическую реакцию, кивнул.
– Я тоже сначала сомневался... Поэтому и тянул с выездом на место. Но несколько дней назад Большаков, который, кстати, сразу очень заинтересовался этим делом, откопал милицейские отчеты из Астраханской области за последний месяц... Пятеро, оказывается, пропали. Последние двое – 21 мая, и при тех же загадочных стечениях обстоятельств. А кроме того, выяснилось, что уфологи сделали анализ грунта и обнаружили присутствие в нем редкоземельных металлов. А такое, сам понимаешь, само собой не появляется.
– Да уж... Значит, всё-таки летающие тарелки?-
– Ну, вот это ты и выяснишь... Ладно, пошли в купе, а то без простыней останемся.
Насчет простыней Борисов беспокоился совершенно напрасно. Постельное белье, аккуратно сложенное и безупречно чистое, к моменту их возвращения уже лежало на верхней полке. Ларькин достал из портфеля какой-то сверток, быстро рассовал чемоданы под полки и, вопросительно глядя на шефа, замер с бутылкой «смирновской» в руке.
– Ну, ты в своем репертуаре.
– Обижаете, Юрий Николаич. Я же врач, а не алкоголик.
– Не вижу разницы. Во всяком случае, в твоем лице.
Ларькин вывалил на стол кусок сыра приличных размеров, полпалки копченой колбасы, традиционного жареного цыпленка, замотанного в фольгу по самые лапки, и пучок какой-то пахучей травы. Борисов выложил свои запасы: вареную телятину в такой же фольге, длинные парниковые огурцы, зарубежные консервированные вкусности.
– Всё, как в лучших ресторанах Лондона, – втягивая носом быстро начинавшие распространяться по купе вкусные запахи, удовлетворенно констатировал Борисов.
– Дорога долгая. Не голодать же... Пойду стаканчики раздобуду.
Скоро водка приятным теплом разлилась по телу. Цыплячий скелет был безжалостно обглодан, большая часть сыра и мяса исчезла как-то сама собой, и Борисов пришел к выводу, что неплохо было бы вздремнуть. Оно и естественно: желудок наполняется, живот раздувается, кожа натягивается, и глаза сами собой закрываются. Как думаешь, доктор? Ларькин с такой мудреной мотивировкой согласился, но спать отказался. Виталий вытащил из портфеля пухлую папку, набитую бумажками, и, завалившись на верхнюю полку, принялся изучать собранное Большаковым пособие по изучению гуманоидов.
Папка содержала самые разнообразные материалы: от копий вырезок из каких-то бульварных газетенок до неизвестно откуда раздобытых Большаковым секретных сведений об исследованиях НАСА и АНБ. Так-с, посмотрим повнимательнее.
«22 мая 1969 года Т. Стаффорд и Д. Янг («Аполлон-10») засняли НЛО, находясь на окололунной орбите и во время возвращения на Землю. Накануне первого прилунения («Аполлон-11») Э. Олдрин заснял на кинопленку два НЛО в полете. На снимках четко видны характерные контуры грибовидной формы. Необычная волнообразная траектория перемещения летающих объектов не оставляет никакого сомнения в их внеземном происхождении...» – Боже, древность-то какая! Старо, да и давно известно... Это сколько же мне тогда было? – Ларькин напряг память. – Года ещё не было. Ладно, что-нибудь поновее поищем...
«28 июля 1996 года в пяти милях от Бейлаха (штат Мичиган, США) были обнаружены остатки какого-то, по всей видимости, летательного аппарата, представляющего собой сферическое тело диаметром около пятнадцати метров...» – Тоже известно, издевается он, что ли?
«17 августа 1997 года, г. Кришас (штат Гойас, Бразилия). Сельскохозяйственный рабочий Инасиу ди Соза и его жена Мария, возвращаясь из дома на ферму, увидели странный объект, похожий на опрокинутый таз диаметром 35 метров. Рядом с НЛО супруги заметили три человеческих силуэта. Увидев Инасиу и его жену, эти существа, казавшиеся лысыми, побежали по направлению к ним. Испугавшись нападения, Инасиу поднял с земли камень и бросил его в приближавшихся к ним существ. В тот же момент из «таза» вылетел яркий зеленый луч, коснувшийся плеча рабочего. Он упал, а пришельцы бросились к кораблю, который вскоре взлетел вертикально с очень большой скоростью. При осмотре Инасиу ди Соза врачом из Гойаса у него был обнаружен след ожога в виде круга диаметром 15 сантиметров. Диагноз: острая лейкемия». Так вот вы какие, братья-гуманоиды... Замочили пролетария... Хотя, конечно, и он был не прав: зачем камнями-то сразу кидаться? Может, люди спросить чего хотели, может, заблудились, дорогу выяснить собирались... Что-то всё иностранное попадается. Надо про наших, русских инопланетян почитать... Ага, вот...
«21 апреля 1996 года Римма Петровна Радченко, учительница географии из г. Саратова, наблюдала в течение получаса неопознанный летающий объект. Около 12 часов ночи она увидела светящийся шар, как бы прилипший к её оконному стеклу. Из шара вышли два гуманоида, которые уговаривали учительницу полететь с ними, но она отказалась, объяснив это тем, что в ближайшие выходные должна ехать на дачу сажать картошку. Гуманоиды расстроились, но настаивать не стали и вскоре удалились. После посещения НЛО с балкона Р.П. Радченко пропал кот Барсик и исчезло сушившееся там постельное белье, которых, как считает учительница, пришельцы забрали для исследований...» Ну, Большаков, ну, паразит... Ларькин, едва сдерживая смех, сложил бумажки обратно в папку, засунул её под подушку и повернулся на бок. Нечего нам про чужих гуманоидов читать, нас свои ждут-дожидаются. На месте и разберёмся, – и Ларькин закрыл глаза с твердым намерением продрыхнуть до самого места назначения.
***
Астрахань, 4 июня 1998 года.
Астрахань оказалась маленьким, пыльным и удивительно грязным городишком, в дурманящей духоте которого московские +28 по Цельсию воспринимались как рай господень на земле. Таксист, профессиональным взглядом сразу же рассмотревший в двух приезжих туристах московских штучек, заломил за свои услуги астрономическую цену, но опытный в таких делах Борисов тут же сбил её почти втрое. Таксист вознегодовал, но, видя уверенную неприступность Борисова, согласился.
Дом, адрес которого был указан в записной книжке Борисова, оказался небольшим деревянным особнячком, располагающимся на одной из отдаленных от центра улиц. Борисов ещё раз для верности сверил номер на резном фасаде особняка с номером в записной книжке и деликатно постучал в дверь.
На порог тотчас выскочил взлохмаченный бородатый человек, в очках с толстенными стеклами и в тапочках на босу ногу, судя по виду, физик или математик, навечно причисливший себя к поколению шестидесятников. Человек внимательно изучил поднесенные к его носу удостоверения и, потребовав, чтобы гости сняли ботинки в прихожей, пригласил Борисова и Ларькина в комнату.
Комната взлохмаченного шестидесятника, как окрестил его про себя Виталий, была похожа скорее на зал какой-нибудь провинциальной библиотеки, чем на нормальное человеческое жилище. Вдоль стен по всему периметру комнаты стояли туго набитые разнообразной литературой книжные стеллажи; не поместившиеся на них книги лежали ровными стопками на полу. Единственной мебелью, намекающей на то, что в этом храме науки ещё и живут, был обеденный стол, тоже, впрочем, заваленный какими-то журналами, и сиротски прижавшийся в самом углу ободранный диван непонятного цвета. На диване сидела роскошная блондинка и приветливо улыбалась гостям.
– Кузнецов Валентин Евгеньевич, – шестидесятник наконец-то вспомнил, что необходимо представиться, и протянул свою худую руку сначала Борисову, потом Ларькину. – Я вас уже, честно говоря, и ждать-то перестал. Столько времени прошло... Да... Я-то думал, что сразу кто-нибудь заинтересуется, приедет. – Валентин Евгеньевич замолчал. Потом, вспомнив, что церемонию представления необходимо продолжить, радостно выпалил, глядя на блондинку: – А это Ольга Святославовна Кузнецова, моя, в некотором роде, коллега и просто необыкновенно умная женщина.
– Да ладно вам, дядя Валя, – блондинка, изобразив легкое смущение от такого обилия комплиментов, грациозно поднялась и подплыла к гостям. – Можно просто Ольга.
«Родственники, что ли? – пронеслось в голове у Ларькина. – На семейную пару не очень-то похожи».
Ольга, словно прочитав его мысли, улыбнулась.
– Нет, мы не родственники, и не супруги, и даже не однофамильцы.
– Грибов, Виталий, – Ларькин пожал крепкую руку Ольги. – А это, – кивнул он в сторону Борисова, не спешившего представляться, – мой босс и вообще отец родной, Николай Юрьевич. – Соблюдая инструкцию, грасовцы называли свои служебные псевдонимы.
«Отец родной» уже напустил на себя вид строгого деда Мороза, готовясь к роли «плохого» следователя. Виталию предстояло стать «хорошим», да ещё нужно было учесть, что один из опрашиваемых – женщина.
Короткий обмен взглядами, и Ларькин «запал», смутился при виде Ольгиных красот, даже покраснел, хотя, казалось бы, куда уж больше после такой-то жары. В общем, дурак дураком, как и было приказано.
– Ну-с, – Валентин Евгеньевич принялся хозяйственно разгребать залежи журналов на обеденном столе, – чайку с дорожки?
– Чай – это хорошо, – Виталий «преодолел смущение» и стал искать место для посадки. Приземлился он как бы невзначай на таком расстоянии от женщины, чтобы их колени случайно могли соприкоснуться.
Хозяин принес с кухни два полуразвалившихся табурета, на которых и разместил гостей. Вскоре на столе появились чашки, чайники, по всей видимости; специально хранившийся для гостей фруктовый рулет.
– Ну, рассказывайте, Валентин Евгеньевич, что туг у вас творится, – Борисов строго осмотрел присутствующих, отхлебнул из чашки и, постаравшись поудобнее устроиться на табурете, нахмурился и приготовился слушать.
– Я не знаю, насколько вы осведомлены, – Кузнецов вопросительно посмотрел сначала на Борисова, потом на Ларькина. Борисов не отреагировал никак. Виталий подбадривающе покачал головой, мол, что вы, ни капельки не осведомлен, просветите заблудшего барана. – Начну, пожалуй, с самого начала. Прошлым летом я был в Митяеве, тётка у меня там живет двоюродная, ну и навещаю иногда старушку, а потом воздух, знаете ли, природа... Так вот, как раз тогда и произошел этот странный случай – парнишка пропал. Его искали, искали, а через несколько дней он сам объявился. Меня это, естественно, очень заинтересовало – нетипичная, скажем прямо, история. Я с этим парнем разговаривал.
– И что он вам рассказывал?
– Понимаете, пересказать это трудно. Не помнил он почти ничего – свет какой-то, голоса... На бред, конечно, похоже... Но спрашивается, если все это ему привиделось, где он был все дни, когда его искали? А искали, между прочим, хорошо. Я сразу почувствовал, что на островах этих что-то происходит.
– Вы измерения какие-то проводили, насколько я знаю, – Борисов допил чай и отодвинул чашку, – расскажите, пожалуйста, поподробнее.
Кузнецов продолжал:
– Сначала я подумал, что на острове располагается какая-то аномальная зона, этакая черная дыра или миниатюрное подобие бермудского треугольника – выход в другое измерение, куда и угораздило провалиться этого паренька. Повышенный фон радиации, присутствие электромагнитного излучения мои предположения только подтвердили. Но вот что удивительно: на том самом острове, где парнишка как бы пропадал, я на всякий случай взял горсточку земли и отдал другу – он работаете НИИ геологии, – чтобы он провел спектральный анализ.
