Текст книги "Транссибирский экспресс"

Автор книги: Никита Михалков

Соавторы: Александр Адабашьян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

17

Чадьяров знал: времени у него мало. Но сегодня, после получения Шнайдером телеграммы, оцепенение Демидовой, ее нервозность – все говорило за то, что времени не осталось совсем.

Когда Александра Тимофеевна вошла в купе, Фан брился.

– Пойдем завтракать? – рассеянно спросила она.

– Сейчас... Иди, я догоню.

Против ожидания Александра Тимофеевна не стала спорить. Отправилась в ресторан.

Японцы уже ушли. Чадьяров услышал голос Шнайдера, который, крикнув проводника, как всегда, попросил закрыть свое купе.

Вытерев лицо полотенцем, Чадьяров вышел в коридор. Он медленно прошелся и встал неподалеку от купе, в котором ехал Шнайдер.

Проводник, напевая, подметал пол. Вскоре он скрылся в тамбуре, и Чадьяров отпер своим ключом-трехгранкой дверь, проник в купе Шнайдера. Осмотрелся. На столе – бумаги, пишущая машинка, ворох газет. В багажной нише лишь небольшой чемодан и портфель.

Чадьяров достал чемодан, переворошил содержимое, потом вынул мандат, вшитый когда-то в пиджак Фана, и положил его на дно. Закрывая чемодан, прищемил рукав лежащей сверху рубашки, торчащая манжета, конечно, привлечет внимание хозяина. Затем положил чемодан на место, но не так, как он лежал раньше, а боком.

Прислушавшись, Чадьяров чуть приоткрыл дверь, посмотрел – пусто ли в коридоре – и выскользнул из купе.

Расчет у Чадьярова был простой. Он хотел попытаться помешать операции или по крайней мере потянуть время, заставив Шнайдера заподозрить кого-то из своих в измене. Если Шнайдер найдет у себя в чемодане мандат, он вправе подумать, что жертвой намечен он сам.

Теперь Чадьяров уже понимал, что Фану в этой игре отведена самая незавидная роль.

Вернувшись из ресторана, Шнайдер мгновенно определил, что в его вещах рылись. Он осторожно вынул из чемодана все содержимое, небрежно набросанное туда кем-то, и увидел мандат.

«Так, – подумал Шнайдер, – значит, предали, но ничего, посмотрим, чей будет верх. Операция состоится. Однако никто, кроме меня, не выйдет из нее живым...»

Шнайдер сунул удостоверение в карман, аккуратно сложил вещи.

А Исида тем временем, чуть раньше обыкновенного, постелил Сайто постель для послеобеденного сна и с поклоном сообщил дипломату, что тот может отдыхать.

Чем ближе господин Сайто приближался к Москве, тем беспокойнее ему становилось. Он прекрасно знал тех, кто работает в посольстве, знал их убеждения, настроения, не предвещавшие ему ничего хорошего. В то же время, чем дальше он уезжал от Токио, тем тревожнее ему становилось за оставленную там семью.

Удрученный тяжелыми мыслями, Сайто отправился отдыхать.

Часы показывали без пяти два...

В пятом купе на своей полке Фан листал журнал. Несколько раз он безуспешно пытался уговорить Александру Тимофеевну открыть дверь, ссылаясь на духоту в купе. Демидова молча лежала на диване, отвернувшись к стене.

– Ты спишь? – спросил Чадьяров.

Александра Тимофеевна не ответила.

Она смотрела прямо перед собой, на сделанную на стене метку. Под платком, которым была накрыта Демидова, лежал пистолет, тот самый, из тайника. Сбоку от него – перчатки. Она услышала, как в соседнем купе дипломата хлопнула дверь, потом щелкнул замок.

«Вот сейчас... сейчас... – Александра Тимофеевна несколько раз с силой сжала и разжала под платком онемевшие пальцы. – Теперь, наверное, уже лег...» – подумала она о Сайто и представила себе его лицо вот здесь, прямо за стенкой, в двадцати сантиметрах от себя, – бледное лицо молчаливого японца. Она никак не могла согреться, тело словно свела судорога.

«Нужно успокоиться и все вспомнить... Двумя руками, чтобы не выбило отдачей... Ствол вплотную к стене, чуть ниже метки... – Она взглянула на часы. – Боже мой, еще пять минут!..»

Исида стоял перед зеркалом в своем купе. Он дослал патрон в ствол пистолета, сунул его за пояс, застегнул пиджак. Потом одним движением выхватил пистолет, прицелился в свое отражение, повторил это движение несколько раз, все время чуть-чуть меняя положение. Наконец остался доволен, спрятал оружие и застегнул одну пуговицу.

Пора идти...

Он еще раз взглянул на свое отражение в зеркале и вышел в коридор. Остановился против двери купе дипломата, прислушался, потом прошел чуть дальше и встал рядом с дверью пятого купе так, чтобы можно было одним рывком ее распахнуть.

Исида выглядел спокойным, только присмотревшись, можно было заметить некоторое напряжение в его чуть подавшейся вперед фигуре...

А Чадьяров продолжал листать журнал.

Александра Тимофеевна несколько раз мелко перекрестилась, потом осторожно начала надевать перчатку. Пальцы слушались плохо, соскальзывали с тонкой лайки... Теперь она больше ни о чем не думала, лишь бы до первого выстрела сделать все совершенно бесшумно.

Она медленно и осторожно нащупала под платком пистолет, подтянула его повыше, удобно взялась за рукоятку и тихо, насколько было возможно, спустила предохранитель.

Чадьяров перевернул страницу журнала.

Александра Тимофеевна приставила ствол пистолета вплотную к стене.

Чадьяров небрежно шелестел страницами. На самом же деле он испытывал огромное напряжение и в любую секунду был готов к прыжку. Этот звук он не смог бы спутать ни с чем: внизу щелкнул предохранитель. Что же теперь? Боевая пружина лежала у него в кармане. Именной пистолет из желтого чемодана выстрелить не должен. Ну а если у Демидовой есть другое оружие? Нет, Чадьяров довольно внимательно осмотрел все вещи Александры Тимофеевны. В те редкие минуты, когда она оставляла Фана одного, он не терял времени даром. Это во-первых. Во-вторых, он не мог не заметить, что один ремень на желтом чемодане не застегнут. Значит, его открывали. Ну а если пистолет проверили и обнаружили неисправность?..

Как все обернется дальше, Чадьяров не знал. Он сделал что мог, на что был способен. И сейчас, ловя каждый шорох с нижней полки и готовый к самому худшему, Чадьяров шумно перелистывал страницы.

Задержав дыхание, Александра Тимофеевна плавно положила палец на спусковой крючок, нажала. Выстрела не последовало. Она резко нажала еще раз, еще – то же самое. Забыв об осторожности, она судорожно щелкала предохранителем, вновь несколько раз нажала на спусковой крючок – тщетно.

По виску Чадьярова катилась капелька пота. Он слышал прерывистое дыхание Демидовой и теперь уже был совершенно уверен, что в руках ее то самое оружие, которое везли в тайнике.

Шнайдер посмотрел на часы. Время прошло, выстрела не последовало. Внутренне он уже подготовился к тому, что операция срывается, но все-таки в эту минуту страх перед неведомой силой овладел им.

Вначале все казалось просто и ясно: с одной стороны, Сайто, которого нужно убить, с другой – руководимая Шнайдером группа, которая это сделает.

Но откуда-то появилась таинственная третья сила... Как бороться с ней?..

В недоумении был и Исида. Он отцепил побелевшие пальцы от поручня, за который держался в коридоре, посмотрел на часы. У двери пятого купе прислушался: тихо. Некоторое время он в нерешительности переминался с ноги на ногу, видимо прикидывая, как поступить дальше, потом быстро пошел по вагону и постучал к Шнайдеру. Вошел в купе, закрыл за собой дверь, но ничего не успел сказать: сильный удар свалил его с ног. Не дав Исиде упасть, Шнайдер схватил его за лацканы пиджака, бросил в кресло, прижал голову к стене.

– Я... я... – пытался что-то сказать ошеломленный Исида.

– Почему не стреляет? – с яростью зашипел Шнайдер.

– Не знаю...

Шнайдер ударил Исиду в подбородок. Тот гулко стукнулся о стену затылком, на мгновение потерял сознание. Шнайдер плеснул ему в лицо остатками чая. Японец открыл глаза.

– Кто тебя подослал, говори?.. Обвести меня хотели? Официантом сделать? А ну говори! ел

– Я не понимаю... – с трудом выдавил Исида.

– Поймешь! – Шнайдер взвел курок. – Кто меня должен был убить? Кто сорвал операцию? Кто тебе писал записки? Ну!

Японец замотал головой, вытер окровавленный рот.

– Кто здесь еще едет?

– Не знаю...

– А вот это знаешь? – Шнайдер выхватил из кармана мандат, ударил им наотмашь Исиду по щеке: – Это знаешь? Кто мне подложил? Хотели, как того барана?

Исида вдруг резко распрямился и головой ударил Шнайдера в живот. Потом сверху двумя руками – по шее. Шнайдер упал на колени, но тут же, схватив Исиду за ноги, что было силы дернул на себя. Тот рухнул, свалил со стола пишущую машинку. Посыпались бумаги, газеты, разбился стакан.

Не помня себя от ярости, Шнайдер ударил Исиду ногой, потом еще и еще...

Александра Тимофеевна распахнула дверь. В пустынном коридоре ветер тихо шевелил белые занавески. Исиды не было! Значит, если бы она выстрелила, никто бы не ворвался в купе, и тогда...

– Боже мой! – прошептала Александра Тимофеевна, холодея.

Она обернулась, и Чадьяров увидел ее бледное лицо с бескровными прыгающими губами.

Фан с недоумением смотрел на «жену».

Поезд замедлял ход. Мимо купе пробежал проводник:

– Стоим две минуты! Просьба не выходить!

Но Александра Тимофеевна, похоже, ничего не слышала. Еще секунду стояла в оцепенении, смотрела невидящим взглядом куда-то мимо Чадьярова, потом сорвалась с места. Дернула ручку двери в купе Шнайдера. Там было заперто.

Александра Тимофеевна вернулась к себе, захлопнула дверь и, рыдая, повалилась на постель.

18

Когда поезд остановился, Айжан спрыгнула с подножки на перрон. Навстречу ей уже торопились отец и братья. Всю дорогу она вспоминала про Чадьярова, очень хотела еще раз его увидеть.

Старик что-то говорил, обнимая дочь, малыши со всех сторон облепили старшую сестру. Так все вместе они спустились с перрона, перешли полотно за поездом и направились к стоявшей неподалеку повозке.

И тут Айжан увидела того самого человека с бородой, который приходил ночью в тамбур третьего вагона. Он быстро шел по насыпи к головным вагонам. На лице его была видна свежая ссадина, рубашка расстегнута. Видимо, бородатый выпрыгнул в окно, потому что все двери с этой стороны состава были заперты.

Айжан услышала, как зазвонил станционный колокол, ему гудком ответил паровоз. Бородатый заторопился. Клацнув буферами, поезд медленно тронулся. Бородатый побежал.

Сама того не замечая, Айжан машинально пошла за ним, оставив отца и братьев в недоумении стоять у повозки. Она еще не знала, что предпринять, но чувствовала: нужно остановить бородатого или как-то дать знать о нем Чадьярову.

Айжан стала прибавлять шаг.

А поезд набирал скорость. Шнайдер вскочил на подножку первого вагона, остался стоять на ступеньках. И тут, оглянувшись, он увидел девушку, которая, размахивая руками, бежала по насыпи. Шнайдер с беспокойством смотрел на нее, пытаясь понять, зачем она бежит. Вдруг девушка остановилась, кинулась обратно и ловко вскочила в седло стоявшего возле повозки коня.

Помощник машиниста видел и Шнайдера, идущего по насыпи, и бежавшую за ним Айжан. Он даже подозвал к окну машиниста, но тот ничего не заподозрил.

– Ну, отстал кто-то или забыли чего... Делом лучше займись.

Добродушие машиниста успокоило парня, однако он вынул из ящика с инструментами молоток потяжелее и положил рядом с собой.

Оставив в купе плачущую Александру Тимофеевну, Чадьяров вышел в коридор и запер снаружи дверь.

У окна беседовали двое пассажиров-иностранцев. Чадьяров двинулся по коридору и замедлил шаг перед купе Сайто. Там было тихо. Так же тихо было и за дверью Шнайдера. Исиды тоже не видно.

Поезд набирал ход.

– Смотрите, смотрите! – воскликнул один из пассажиров, показывая на окно. – Что вы скажете? Вот дикий народ!

Чадьяров увидел Айжан. Беспрерывно погоняя коня, она мчалась рядом с поездом. Айжан тоже заметила Чадьярова и что-то закричала, показывая вперед. Чадьяров попытался открыть окно, но оно не открывалось.

– Вот так скакать, кричать неизвестно что и зачем, – продолжал рассуждать пассажир, глядя на всадницу. – Инстинкт, дикость. Она ведь и сама не может объяснить, зачем скачет...

Чадьяров все еще пытался открыть окно. Оно не поддавалось.

Айжан начала отставать. Нещадно погоняя взмыленную лошадь, кричала, взмахивала руками, но за грохотом колес ничего не было слышно.

– Да, у всякой нации есть свой предел развития, потолок, – заключил свое рассуждение пассажир. – Не нужно пытаться нарушить эту закономерность. Одни рождены выдумывать и делать машины, другие – вот так, рядом с этими машинами, скакать на диких лошадях...

Последний раз всадница появилась в крае окна и исчезла. Чадьяров уже не видел, как споткнулась под Айжан лошадь, как девушка вылетела из седла, как, вскочив на ноги, пробежала еще несколько шагов за уходящим поездом, а потом упала в отчаянии на рельсы.

А Шнайдер стоял на подножке первого вагона. Он с радостью отметил про себя, что затея сумасшедшей всадницы не удалась. Сейчас для него самым главным было поудачнее соскочить с поезда, похоронив в нем всех остальных. «Их много, а я один» – это был принцип Шнайдера, которым он руководствовался, принимая то или иное решение, и этот принцип был для него святым.

Шнайдер перекинул ногу через перегородку, отделявшую первый вагон от паровоза, уцепился руками за скобу на тендере, подтянулся и спрыгнул на уголь.

Он видел только машиниста – помощника скрывала толстая железная перегородка. Шнайдер вытянул из-за пояса пистолет. Стрелять было неудобно – паровоз сильно раскачивался, – но, взявшись за рукоятку двумя руками, он подгадал и в промежутке между стыками выстрелил. Машинист повалился на рычаги. Услышавший выстрел помощник, здоровенный парень, появился в проеме железной двери и, не целясь, метнул в Шнайдера молоток. Шнайдер выстрелил – брызнули стекла манометра. Вторая пуля попала парню в плечо.

В это время паровоз качнуло, Шнайдер потерял равновесие, его бросило вперед, и раненый помощник машиниста успел толкнуть навстречу Шнайдеру железную дверь. Она сильно ударила его в грудь, пистолет отлетел далеко на уголь...

Чадьяров лихорадочно соображал, что делать. «Пистолет не выстрелил, – думал он, – но жив ли дипломат, неизвестно. Не видно Шнайдера... Нигде нет Исиды... Еще Айжан... Почему она мчалась за поездом?»

В коридор вошел официант, на подносе он нес стакан с чаем и блюдечко с вареньем, видимо направляясь в другой вагон, но Чадьяров задержал его:

– Постучите в седьмое купе, там пассажир хотел что-то заказать в ресторане.

Официант кивнул и, подойдя к купе Шнайдера, постучал. Ему не ответили. Он тихонько нажал на ручку, но дверь была заперта. Чадьяров виновато пожал плечами.

У окна остановился проводник, недовольно сказал:

– Чего это машинист так раскочегарил? Опаздываем, что ли? Все колеса поотлетают. – И озабоченно прошел мимо Чадьярова.

Поезд действительно мчался необыкновенно быстро. Он проскочил разъезд. В окно Чадьяров увидел обходчика – тот, размахивая флажком, бежал по насыпи.

Ждать было нельзя.

Чадьяров вошел в туалет, запер дверь, снял пиджак. Потом открыл окно, высунулся. Рельсы по большой дуге уходили вправо, и можно было видеть поезд, растянувшийся полукругом. Паровоз нещадно дымил.

Чадьяров ухватился за водосточный желоб снаружи вагона, подтянулся и, почувствовав под ногами раму окна, стал на нее, потом, оттолкнувшись, уцепился за вентиляционную трубу, выбрался на крышу.

Вагон сильно раскачивало. Чадьяров, балансируя, побежал по крыше. Определив по вентиляционным трубам купе, в котором ехал Сайто, он лег на живот и осторожно стал сползать.

Дипломат лежал в своей постели, и Чадьяров не мог сразу определить, жив он или нет. Ему пришлось некоторое время наблюдать за Сайто, и, лишь когда тот во сне высвободил из-под одеяла руку, Чадьяров понял, что с ним все в порядке. Затем нашел купе Шнайдера. Окно было распахнуто, ветер шевелил газеты, бумаги, разбросанные по полу, под столом виднелась перевернутая пишущая машинка, осколки стекла. Раскрытый чемодан лежал на диване.

В кресле полулежал Исида, голова, упавшая на грудь, безвольно болталась. Рубашка, костюм, кресло были залиты кровью. Шнайдера в купе не было.

Преодолевая сопротивление ветра, Чадьяров бежал по крышам, прыгая с одного вагона на другой, приближаясь к паровозу.

Раненому, потерявшему много крови помощнику машиниста пока удавалось сдерживать Шнайдера, прижатого дверью, но силы машиниста были на исходе.

Шнайдер, тоже порядком уставший, замер ненадолго, отдыхая, потом резким движением рванулся в сторону и высвободился из-за двери, сильно ударившись при этом о какой-то выступ. Помощник машиниста, потеряв упор, рухнул, а Шнайдер кинулся к валявшемуся пистолету. И тут появился на паровозе Чадьяров. Резким ударом он отбросил Шнайдера в сторону. Глухо охнув, тот распластался на угольной крошке. Чадьяров подобрал его пистолет, сунул в карман, бросился к машинисту. Тот был мертв.

Паровоз шел на предельной скорости. Прыгали стрелки приборов, из пробитой трубы со свистом летела водяная пыль.

Чадьяров приподнял раненого помощника машиниста:

– Дружок, соберись... давай... – Он тряс парня за плечи, тот с трудом открыл глаза. – Притормози маленько, только не останавливай сразу. Пока не останавливай, слышишь?

Он помог парню подняться. Потом они вместе закручивали краны, поворачивали рычаги, вернее, делал это Чадьяров. Раненый сидел, привалившись к стене, и с трудом знаками показывал Чадьярову, что надо делать.

Паровоз понемногу замедлял ход.

Чадьяров взял оказавшееся в углу ведро с водой, дал напиться раненому, брызнул на лицо, остальное выплеснул на Шнайдера.

Шнайдер застонал и открыл глаза.

Потрясенный, он отвернулся от Чадьярова и пополз по угольной куче наверх. Чадьяров стащил его за ногу обратно.

– Будьте вы прокляты! – устало сказал Шнайдер.

– Я – советский разведчик, – обрезал его Чадьяров. – Паспорт тебя не спасет, ты убил двоих. Даю десять секунд, отвечай коротко: в чем состоит задание?

– Отправьте меня в ЧК, там все скажу. Можете быть уверены, про этих... – Он запнулся, подбирая слово, но не решился выругаться и сказал: – Негодяев.

– Что ты должен был сделать?

– Я? Что сделать? – закричал Шнайдер. Он повалился на кучу угля и нервно расхохотался: – Я должен был сидеть в купе, пить чай и ждать, пока эти... кретины убьют Сайто и Фана. А потом послать телеграмму. Нет! Не скакать по вагонам, не драться, никого не убивать, спасая свою жизнь из-за этих...

Чадьяров перебил его:

– Какую телеграмму? Кому и куда? Быстро!

Шнайдер прикрыл глаза, монотонно проговорил текст телеграммы и адрес. Его охватила полная апатия. Теперь ему было совершенно безразлично, что с ним будет дальше. Лихорадочное напряжение, в котором он жил последние несколько дней, сменилось такой усталостью, что Шнайдер мечтал об одном – только бы все поскорее кончилось. Неважно как, лишь бы кончилось...

Чадьяров на Шнайдера уже не смотрел. Он поправил на раненом помощнике кепку, спросил:

– Ну как ты?

Тот слабо улыбнулся.

– Через сколько остановимся?

– Минут через пятнадцать.

Чадьяров протянул парню пистолет Шнайдера:

– Держи его на мушке, двинется с места – стреляй по ногам.

В коридоре, теребя ручку туалета, стоял пассажир. Он нетерпеливо постучал в дверь, посмотрел на часы. Наконец щелкнул замок, дверь открылась. На пороге появился Чадьяров. Он успел вымыться, мокрые волосы его были гладко зачесаны, правда, рубашка и брюки – в угольной пыли.

Чадьяров виновато улыбнулся, спросил доверчиво:

– Вы квас в ресторане пили?

– Нет, – ответил пассажир, с недоумением разглядывая Чадьярова.

– Правильно. Не пейте. – Чадьяров показал на живот: – Сутки мучаюсь.

В купе Александра Тимофеевна, обессиленная и измученная пережитым, лежала, уткнувшись в подушку, и плечи ее судорожно вздрагивали.

Чадьяров сменил рубашку, брюки, влез на свою полку.

Поезд медленно останавливался.

19

А в это время за много тысяч километров отсюда, на заднем дворе кабаре «Лотос», сидел на ящике Паша Фокин и с аппетитом ел суп из кастрюли. Вид у Паши был еще более плачевный, чем раньше, но сам он светился бодростью. Вокруг него столпились служащие кабаре, и Паша рассказывал им о Москве:

– Вот... Еще автобусы теперь ходят. Садишься на Лубянке – и вниз, потом мимо Манежа, через мост...

– Да-а, – мечтательно перебила его Вера Михайловна, – значит, Китай-город проезжаешь... Иверская слева... А до нее – Охотный ряд...

Паша отодвинул кастрюлю, принялся за гуляш.

– Там сейчас и не узнаете ничего, – говорил он. – Асфальт везде кладут, извозчиков скоро совсем не будет, таксомоторы теперь!.. И набережные у нас будут укреплять, каменные сделают...

– Где это «у нас»? – с усмешкой спросил князь. – Это вы про Москву, что ли? Забудьте, Павел Тимофеевич! Теперь привыкайте – «у них»!

Поваренок принес Паше еще одну тарелку. Паша брезгливо отодвинул:

– Нет, креветки не по мне. Лучше колбаски нормальной порежь.

Из всех присутствующих к рассказам Паши о Москве безучастными оставались только два человека: Шпазма, который там никогда не был и попасть не надеялся, да Лукин, с болью и тоской вспоминавший о России, но не желавший этого показывать. Он сидел в стороне и водил прутиком по земле, делая вид, что ничего не слышит.

– Девочки, а вы что стоите? – всполошилась вдруг Вера Михайловна. – Немедленно на сцену! Репетировать!.. Алексей, за инструмент!

Сергей Александрович устроился напротив Фокина и, сложив руки на груди, сказал:

– Не знаю, Павел Тимофеевич, что вы будете делать, когда хозяин наш вернется. Эти обеды он запретит, точно. Он, знаете ли, такой щедрости за свой счет не любит.

– Да к тому времени я надеюсь на работу устроиться по специальности, – беззаботно ответил сытый Паша.

– Паша... – Князь подсел поближе и с грустью посмотрел на Фокина. – Мы же с вами одни... Чего передо мной-то петушиться? Окажите прямо: совсем плохо?

– Совсем, Сергей Александрович, совсем плохо... – честно признался Паша. – Я уже одурел от этой свободы. Свободен от всего. Днем еще куда ни шло: пока поесть достанешь, пока насчет работы бегаешь, вроде бы и при деле, думать некогда. А ночью лежишь, и так себя жалко... – Голос Паши дрогнул. – Я вот сегодня знаете как брился?

И Паша рассказал, как долго он искал хоть какой-нибудь осколок стекла, как нашел его, как скоблил им щеки и как слезы текли – от боли и жалости к себе; рассказал про мысли, что иногда приходят в голову, – невеселые мысли, грустные.

– Вот вы мне посоветуйте, – говорил Паша старику. – Может, мне и ждать нечего?.. Может, сразу в Сунгари? С моста – бултых, а?

Князь некоторое время молча смотрел на Пашу, наконец задумчиво спросил:

– Вы могли бы достать где-нибудь долларов триста?

– Допустим... – Паша удивленно поднял глаза. – А зачем?

Князь не ответил.

– А танцевать вы умеете?

Этот вопрос застал Пашу врасплох, он изумленно вытаращил глаза:

– В каком смысле?

– Видите ли... – совсем тихо начал князь, – наш танцор, чечеточник, собирается уходить, он надумал свой танцкласс открыть, деньги копит. Короче, ему осталось отработать триста долларов... Вот я и думаю, вы бы ему одолжили, а он вам место уступит, а? Хотите, я с Верой Михайловной поговорю? Она могла бы позаниматься с вами.

Старый князь испытывал жалость к несчастному молодому человеку и очень хотел ему помочь.

– Ну так что? Попробуем?

– Сергей Александрович, – горько усмехнулся Фокин, – я учился, работал, еле-еле денег наскреб, купил билет и уехал из России, чтобы в кабаре у китайца чечетку плясать, так получается? Нет! – Паша встал, утер рукавом рот, направился к выходу, но тут же вернулся.

Князь с сожалением смотрел на него, а Паша патетически добавил:

– Не для того проехал через всю Азию Паша Фокин, чтобы в сомбреро и штанах с кисточками чечетку отбивать. Прошу прощения, образование не позволяет!.. Спасибо за обед. У меня в городе дел полно!

Князь был расстроен: наивный бедолага все еще верил в свою удачу и никак не хотел принимать его помощи.

– Бедный парень, – вздохнул князь, – он еще на что-то надеется...

Молчавший до сих пор Лукин отшвырнул в сторону свой прутик и резко встал.

– Дурак! – сказал он со злостью. – Дурак и ничтожество! Я бежал, когда мне в спину пулеметы стреляли, а он? Он-то чего? – Лукин в сердцах ударил ногой по пустому ящику. – Креветок захотелось? В бордель?! Гнида! В революцию небось отсиживался, в гражданскую прятался, а потом десять лет – мучным червем... Люди работали, дело делали, а он деньги копил, чтоб сбежать!.. Ну ничего, за что боролся, на то и напоролся! Тут его быстро до ума доведут. – Лукин сплюнул: – Душил бы таких своими руками!