Текст книги "Транссибирский экспресс"

Автор книги: Никита Михалков

Соавторы: Александр Адабашьян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

12

В типографии одной из крупнейших токийских газет рабочий день был в полном разгаре: шумели машины, сновали рабочие. Лавируя между печатными станками, к группе господ начальственного вида бежал секретарь редакции. Издатель и редактор газеты Кавамото, стоявший в центре этой группы, вышел навстречу секретарю.

– Что? – тихо спросил он.

– Приехал!

Кавамото, извинившись, быстрыми шагами направился к выходу из зала типографии. Он пересек двор, бегом поднялся по лестнице, отдышавшись, открыл дверь своего кабинета.

За его столом, заваленным рукописями, сидел полковник Сугимори. Они раскланялись. Полковник указал Кавамото на кресло, стоявшее возле стола. Кавамото сел.

– Мне очень жаль, Кавамото-сан, – начал Сугимори с улыбкой, – что в последнее время мы стали так редко видеться, но я не хочу допускать мысли, что виной тому какое-нибудь ваше недовольство нами...

Издатель отрицательно покачал головой, заулыбался, развел руками:

– Это исключено, Сугимори-сан. Мы всегда были и будем друзьями. Я надеюсь на это...

Но это было неправдой. Последнее время отношения издателя Кавамото и полковника Сугимори оставляли желать лучшего. Дело в том, что после гибели Куроды Кавамото отказался печатать предложенную военными версию причин случившегося. Версию, правда, он все-таки напечатал, но среди прочих, выдвинутых другими группировками. Это не могло понравиться военным. Кавамото считал, что он и так уж достаточно много сделал, и, кроме того, он хотел иметь возможность отступления в случае перемены политических тенденций в стране. Никто из военных впрямую с ним на эту тему не разговаривал, но отчуждение наметилось, и Кавамото его ощутил. Он боялся Сугимори и особенно Хаяси, но надеялся на свою популярность и покровительство императора. Последнее время он старался избегать встреч с кем бы то ни было из военных, вот почему столь бесцеремонное поведение Сугимори в его кабинете напугало его, и не без оснований.

– Смотрите. – Сугимори достал из портфеля газету. – Знакомо?.

– Конечно, – ответил Кавамото, – это газета от третьего апреля.

– А как это вы сразу определили?

– Во-первых, это одна из моих газет. А во-вторых, вот некролог Куроды, мы его давали третьего апреля, я точно помню.

– Правильно. Вы запомнили точно. – Сугимори помолчал, пристально разглядывая издателя, и наконец сказал: – Тогда запомните такую дату: двадцать второе мая. Повторите!

– Двадцать второе мая.

– И вот еще что. – Сугимори протянул через стол пачку фотографий: – Вам нравятся эти фотографии?

Кавамото с удивлением посмотрел на полковника:

– Это моя жена... А это сын... Это я, только не помню, где и кто меня снимал... А это, – он отложил в сторону одну фотографию, – господин Сайто, уехавший с торговой миссией в Россию.

– Правильно, – кивнул Сугимори. – Теперь смотрите внимательно.

Полковник взял фотографию Сайто, развернул газету за третье апреля и приложил фотографию на место изображения убитого Куроды в траурной рамке.

– Нравится?..

Кавамото молчал, лицо его покрылось испариной.

– Господин полковник, – как можно более достойно начал он, – я не имею права... это...

– Хорошо. Тогда так...

Сугимори разложил на столе оставшиеся у него фотографии и по очереди стал прикладывать их к траурной рамке в газете.

– Может быть, вам так больше нравится?

– Но это моя жена! – цепенея, произнес Кавамото. – А это сын...

– Так что? – Сугимори спокойно смотрел на Кавамото.

– Нет, лучше действительно эту, – быстро проговорил издатель и поспешно отложил в сторону фотографию Сайто.

– И я так думаю, – согласился Сугимори. – Вы все правильно понимаете, да я в этом и не сомневался... Кстати, ничего, что я занял ваше место?

– Нет-нет, что вы! – торопливо проговорил Кавамото и, сам того не ожидая, встал. Так они и продолжали разговор: Сугимори сидел, а Кавамото, подобострастно склонившись, стоял по другую сторону стола.

– Если я правильно понял, двадцать второго мая я должен поместить эту фотографию в такой же рамке?

– Вы прекрасно поняли. – Сугимори улыбнулся. – Но не только фотографию, но еще и это... – Он протянул Кавамото лист бумаги.

Тот прочитал вслух:

– «Трагически пал от руки...» – Кавамото поднял глаза на Сугимори.

– Что вы так испугались, это пока не про вас, – добродушно заверил полковник. – Знать о нашем разговоре никому не надо... В том числе и некоторым друзьям.

– Вы имеете в виду... – заспешил Кавамото.

– Я пошутил, – успокоил его Сугимори. – Итак, вы сами подготовите этот материал?

– Да, Сугимори-сан.

– Но только после того, как получите телеграмму вот такого содержания. – Сугимори достал из портфеля листок бумаги и протянул издателю. – Вы должны получить ее двадцать второго. В тот же день выйдет ваша газета. – Полковник встал: – А теперь попросите секретаря проводить меня.

13

Поезд раскачивало, изредка стены купе озарялись отсветами одиноких фонарей, уныло стоявших на маленьких станциях и полустанках, мимо которых проскакивал поезд.

Чадьяров, лежа на верхней полке, следил за перемещающимся по потолку световым пятном, размышлял: «Мне говорят, что в Москве я буду два дня. Мне говорят, что о задании я узнаю в дороге, меня убеждают, что не придется никуда выходить и не придется с кем-либо встречаться. И тем не менее я неизвестно для чего получаю три новых костюма... Чтобы оправдать появление Хаяси в облике портного?.. Едва ли. Видимо, костюмы играют какую-то самостоятельную роль. Знает ли об этом моя мегера?.. Завтра проверим...»

Утром Александра Тимофеевна, уютно устроившись в углу купе, в кресле, вязала. Дверь распахнулась. Она подняла голову – на пороге стоял оживленный, улыбающийся Фан. Таким его она видела впервые.

– В чем дело? – удивленно спросила Александра Тимофеевна.

– А ни в чем! – развязно ответил Фан и легко запрыгнул к себе на полку. – У вас – свои дела, у меня – свои! – Он звонко постучал себя ладонью по лбу: – Все-таки варит!.. Варит, родная! – воскликнул он.

– Что там у вас варит?

– А ничего. Коммерция. Это не вашего ума дело.

– Что случилось?

Вместо ответа Фан принялся насвистывать и демонстративно уткнулся в журнал.

– В чем дело? – В голосе Александры Тимофеевны закипало раздражение.

Фан спрыгнул с полки, приблизился к «жене»: видимо, ему не терпелось поделиться своими замечаниями.

– Только между нами, – торопливо начал он. – Этот состав через день после прибытия в Москву едет обратно в Харбин. Так? У меня три костюма. Новенькие, с иголочки, пошитые одним карликом. Бесплатно. Зачем они мне? Из вагона я не выхожу, в Москве из номера гостиницы тоже шагу не сделаю, хоть убейте. Так зачем мне костюмы? Отдаю их проводнику, но денег с него не беру. На эту сумму он покупает водку и икру, грузит в вагон-ресторан и привозит в Харбин. Без пошлины. – Фан тихо и счастливо засмеялся, победно глядя на Александру Тимофеевну: – Каково?

Демидова, бледная, с трясущимися от злости губами, подошла к двери, заперла ее и повернулась к сияющему Фану.

– Так вот, коммерсант, слушай и запоминай... Если пропадет хоть один пиджак или даже пуговица, – она перевела дыхание, чтобы говорить как можно спокойнее и убедительнее, – ты случайно выпадешь из вагона. Понятно?..

Фан опешил. Сначала он, изумленно моргая, смотрел на Александру Тимофеевну, потом разозлился:

– Да кто ты такая? Начальник мне, что ли? Я вот скажу кому следует, какая ты жена! – Он вновь забрался к себе на полку, ворча: – Обзывают как хотят, грозят... – Он посмотрел на Александру Тимофеевну и перестал расстегивать рубашку: – Так, ладно... Давай выходи! Я хочу раздеться и лечь.

– Пожалуйста, я не смотрю.

Александра Тимофеевна отвернулась, продолжая наблюдать за Чадьяровым в зеркало.

– Да что же это такое! – возмутился Фан. – Вот прицепилась! Могу я хоть штаны снять в одиночестве?.. Когда ты переодеваешься, я по часу торчу в коридоре. А ну давай выходи!

Александра Тимофеевна хотела что-то ответить, но сдержалась и вышла, хлопнув дверью.

«Та-ак, – подумал Чадьяров, слезая с полки и запирая дверь на замок. – Не ждал я такой страсти по поводу моих туалетов!» Он осторожно снял с вешалки один из новых костюмов, проверил карманы, потом то же сделал с другим и уже отложил было его, собираясь взять последний, как под рукой, сквозь подкладку, прощупал лист бумаги. «Ну вот», – обрадовался он, быстро вынул из своего бритвенного станка лезвие и аккуратно подпорол подкладку. В руках у него оказался тонкий листок. Сверху было написано: Мандат, ниже – текст: «Предъявитель сего является командиром Красной Армии и выполняет важнейшее задание по борьбе с врагами Родины. Настоящим предписывается всякое содействие граждан и организаций», подпись и круглая печать.

У Чадьярова не было времени анализировать смысл находки, нужно было торопиться. Он сложил листок вчетверо и спрятал в карман. Оторвал приблизительно такой же по размеру кусок газеты, сунул его в пиджак под подкладку и, найдя в корзинке Демидовой иголку с ниткой, зашил распоротое место.

Когда Александра Тимофеевна вошла в купе, Фан лежал на своей полке, отвернувшись к стене. «Хоть бы пристал разочек, – с раздражением подумала она, – с таким бы удовольствием отхлестала его по трусливой роже...»

Она взглянула на висевшие на вешалке костюмы – все было по-старому. Александра Тимофеевна разделась, легла и, засыпая, вдруг тихо засмеялась, вспомнив угрозу Фана пожаловаться кому-то на нее.

А Чадьяров продолжал размышлять: «Итак, в один из костюмов несчастного Фана, который пока ничего не знает, кроме того, что послан по заданию японской разведки, зашит мандат командира Красной Армии. О нем он тоже не знает. Мало того, об этом мандате известно его напарнице, но, судя по всему, она имеет строжайший приказ держать это в тайне. Следовательно, либо тогда, когда Фан будет получать задание, ему сообщат и о мандате и о пистолете, либо и то и другое должны найти помимо него...»

Чадьяров мысленно проиграл приблизительную ситуацию, в которой могли бы «сработать» найденные им вещи. Если, допустим, представитель власти спросит у Фана, его ли это костюмы, он, естественно, ответит, что костюмы его. При желании в одном из пиджаков очень нетрудно обнаружить мандат. А признавшись, что костюмы его, он будет лишен возможности доказать, что документ, вшитый в его пиджак, принадлежит не ему. Значит, нужно выяснить, кому все это нужно и каким образом должно быть пущено в ход.

«Да, – думал Чадьяров, – бедный Фан стал маленьким винтиком в очень сложном и серьезном механизме...»

14

Только 17 мая Пашу Фокина освободили из полицейского участка. Вернее, просто вытолкнули за ворота, в отличие от Федоровского, которого отпустили через четверть часа, после того как привели в участок.

Паша изменился: он был небрит, нечесан, одет в мятые короткие, до щиколотки, китайские штаны, такую же куртку. Когда ворота закрыли, Паша заколотил в них:

– Сатрапы! Вы за это ответите! Два дня честного инженера в каземате ни за что держали! Позовите начальника, хуже будет!

Собралась толпа, но Паша ни на кого не обращал внимания.

– Отдайте документы! Вещи! Я пожалуюсь!

– Это куда же? Очень интересно, – спросил из толпы князь, повар из «Лотоса».

В кабаре еще шел ремонт, работы не было, и потому Сергей Александрович с утра мог позволить себе прогуливаться, наслаждаясь солнцем, распустившейся молодой листвой на деревьях.

– Найду, найду куда! – огрызнулся Паша.

Ворота приоткрылись, вышли трое полицейских, взяли Пашу под руки, приподняли и, несмотря на отчаянное его сопротивление, перенесли на другую сторону улицы. Появившийся затем в воротах поручик Федоровский бросил на тротуар Пашину шляпу и сильным ударом ноги, как футбольный мяч, отправил ее вдоль улицы. Полицейские расхохотались.

– Что, поручик, – неодобрительно спросил князь, – такими шутками теперь свой хлеб отрабатываете?

– А ваше сиятельство шло бы щи варить! – злобно оскалился Федоровский, скрываясь за воротами.

Князь подошел к растерянному Паше, сочувственно тронул его за плечо:

– Молодой человек, чего вы добиваетесь? Мой вам совет: держитесь от этих молодчиков подальше. Еще спасибо скажите, что дешево отделались.

– Я еще им спасибо должен сказать?! – Паша задохнулся от негодования. – Ни за что забрали, избили, раздели, ни денег, ни документов – и спасибо! Не-ет, не на того нарвались! – Паша круто повернулся и решительно зашагал по улице.

Прохожие в изумлении оглядывались на него: не часто увидишь человека, шагающего по тротуару без обуви, в одних белых гольфах. Но Паше было не до них.

Швейцар отеля «Палас», где Паша так счастливо начал свою новую жизнь, бледный от ужаса, преградил ему дорогу.

– В чем дело? – недовольно спросил Паша.

– Что вам угодно? – привстал из-за стойки портье.

– Мне угодно пройти в свой номер, переодеться. И навести порядок в этом городе, – с достоинством ответил Паша. – Прикажите пропустить добром.

– Это невозможно, – бесстрастно ответил портье. – Мы не держим клиентов, которые сидят по нескольку дней в участке за пьяные скандалы.

– Что?! – задыхаясь, выкрикнул Паша. – А ну повтори!

Портье взялся за телефонную трубку. Паша понял, что шуметь и здесь невыгодно.

– Позвольте, я вам объясню... – начал он. – Я пострадал абсолютно ни за что. Я вам подробно расскажу, и вы поймете!

– Не надо мне ничего рассказывать! – замахал руками портье. – Здесь были господа из полиции и ваши соотечественники, они все уже рассказали, кстати, и вещи ваши просмотрели.

– Знаю я, что они могли рассказать! – нетерпеливо перебил его Паша. – Это же бандиты! Вы сейчас все поймете.

Но портье уже не слушал его. Швейцар вынес какой-то мешок и положил к Пашиным ногам.

– Что это? – Паша удивленно заглянул в мешок – там лежали его изрезанные, изуродованные вещи: порванные рубашки, лохмотья, оставшиеся от костюмов.

Фокин заплакал. Потом подхватил мешок и вышел на улицу. Правда, вскоре успокоился, посидев на скамеечке в сквере, – надежда все же не покидала его.

Когда он проходил мимо «Лотоса», его окликнул Шпазма.

– Ну как там эмигрантский комитет? Новую форму выдали?

Фокин внимательно посмотрел на Илью Алексеевича, пытаясь его вспомнить, и вдруг узнал.

– Ах, это вы! – Он радостно улыбнулся и, подойдя ближе к сидевшему на стуле Шпазме, опустился на свой мешок. – Вы говорите: новая форма. А это я специально купил, для местного колорита. А вообще, у меня все нормально. С работой просто отлично. Уже договорился. Иду в одно приличное место. Инженером. Главным...

Он собирался врать дальше, но его прервал голос князя:

– Чего он там городит? – Сергей Александрович уже давно стоял в дверях и слушал Пашину болтовню. – Побили его в полиции, отобрали деньги, документы, а судя по мешку, и с квартиры выкинули. Стыдно слушать, сударь...

– Меня с квартиры не выгоняли! – возмутился Паша. – Я в «Паласе» жил...

– Вот с этим мешком? – спросил Шпазма и рассмеялся.

– Зря смеетесь! – разозлился Паша. – Паша Фокин так этого не оставит! Это вы здесь привыкли, а я не позволю издеваться над свободным человеком! Они мне все до нитки, до копеечки вернут! Я до императора дойду!..

Князь взял Пашу под руку, отвел в сторону.

– Вот что, голубчик! – вздохнул он. – Держите, здесь мелочь. Купите себе тапочки. На соломенные этого хватит. Босиком больше не ходите. Насчет императора – это ваше дело, я бы не советовал. А как совсем проголодаетесь, подойдите к кухне – это здесь, во дворе, – что-нибудь придумаем...

Паша гордо поднял руку и высокомерно посмотрел на князя:

– Чтоб Паша Фокин просил подаяние?! Возьмите назад ваши гроши! Вы еще поймете, что такое инженер в свободной стране!

15

Чадьярова беспокоило то, что времени оставалось все меньше, а вопросов становилось больше. Он пришел к выводу: готовится серьезная провокация. Основным условием ее, видимо, было то, что произойти она должна на территории Советского Союза. Но в чем она могла заключаться?.. Пока все имеющиеся у Чадьярова данные существовали для него по отдельности, но в какую-нибудь более или менее стройную систему никак не складывались. Может быть, пора припугнуть «жену»? Перестать быть глупым Фаном? Это, конечно, застало бы ее врасплох: чего-чего, а такого она никак не ожидала бы! Но поступить так – значит погубить дело, на которое ушло столько времени. На это, конечно, Чадьяров пойти не мог. Во всяком случае, до решающей минуты.

Следуя за логикой событий, Чадьяров решил выяснить, случайны ли их места – именно в этом вагоне и именно в этом купе. Многое могло зависеть от ответа на этот вопрос: по крайней мере можно было определить какую-либо связь Фана и Александры Тимофеевны с теми, кто еще едет в международном вагоне.

Поезд начал замедлять ход – он приближался к станции. Чадьяров стоял в коридоре, смотрел в окно и думал: «Через стенку, слева от нас, в шестом купе, едет сановный японец с сопровождением... Кто же справа?»

Показались первые строения станции.

– Сколько стоим? – поинтересовался Чадьяров у пробегавшего мимо проводника.

– Долго. Час.

Когда проводник скрылся, Чадьяров дернул дверь четвертого купе. Пусто. Постели застелены, пепельницы чисты. И следующее купе оказалось свободным...

Александра Тимофеевна на станции вышла на перрон. Купила соленых огурцов, яблок, вареной молодой картошки и, с трудом удерживая большой кулек, направилась в свое купе, но на пороге его в изумлении и ужасе остановилась: ни Фана, ни чемоданов.

Александра Тимофеевна выронила из рук снедь – картошка, яблоки покатились по полу; еще секунду она стояла в полной растерянности, затем бросилась по вагону, выскочила на перрон, лихорадочно шаря глазами по толпе, – Фана нигде не было.

Александра Тимофеевна вбежала обратно в вагон. Вид у нее был перепуганный. Она остановилась в коридоре, пытаясь собраться с мыслями, и вдруг из четвертого купе послышалось тихое пение. Демидова рывком распахнула дверь и увидела на верхней полке лежащего как ни в чем не бывало Фана. Он смотрел в окно и что-то напевал.

– Что ты здесь делаешь? – еле сдерживая злость, спросила она.

– Переехал, – беззаботно улыбнулся Фан. – Здесь лучше. Все равно оно пустое. Тут дует меньше и вообще... – Он показал глазами на стенку, понизил голос. – Зачем нам соседи? Мы по какому делу едем, соображаешь? По секретному?.. Вот-вот задание получим. Разговоры тайные и все такое... А тут иностранцы за стенкой. Мало ли?.. – Он многозначительно поводил пальцем перед лицом «жены». – А с проводником я договорюсь, не беспокойся. Не все ли ему равно?

– Да что же ты во все лезешь? – отчетливо выговаривая каждое слово, с яростью прошипела Александра Тимофеевна. – Кто тебя просил?! Кретин!

Тут лопнуло терпение и у Фана.

– А ну пошла вон отсюда, – тихо и спокойно сказал он. – Надоела! Забирай свое барахло и катись! – Он достал один из чемоданов Александры Тимофеевны и сбросил его вниз. – Я остаюсь здесь. Все!

Александра Тимофеевна была в отчаянии, на глаза навернулись слезы. Она смотрела в спину Фана и в бессильной злобе, с ненавистью думала, как хорошо было бы взять палку и дать по его чугунному затылку! Но дело зашло слишком далеко, и, овладев собой, она заговорила как можно ласковее:

– Миленький, ну, прошу тебя, ну, пожалуйста, давай вернемся! – Она дотронулась до спины Фана, но тот не пошевелился. – Я прошу тебя, вернемся, так надо!

– Что надо, почему? – спросил Чадьяров не оборачиваясь.

– Ну-у... просто я прошу тебя... Пойдем...

– Если тебе надо, иди, пожалуйста. Я никуда отсюда не пойду. Мне не надо.

Александра Тимофеевна некоторое время постояла рядом, потом резко вышла из купе и захлопнула дверь.

«Так, – пронеслось в голове у Чадьярова. – Значит, я со всей своей начинкой: документами, оружием – должен ехать рядом с японским дипломатом... Это уже что-то...»

Он спрыгнул вниз, некоторое время подождал и открыл дверь в коридор.

Поезд все еще стоял на станции. Александры Тимофеевны не было.

Теперь быстрее, быстрее! Чадьяров стремительно прошел в конец коридора, постучал в предпоследнее купе.

– Войдите, – послышался голос одной из старушек, соседки Фана и Александры Тимофеевны по вагону-ресторану.

– Извините меня, фрау, – взволнованно сказал Фан. – Только вы можете мне помочь... У меня несчастье. – Он прерывисто вздохнул.

– Что случилось, голубчик? – Старушка испуганно заморгала.

– Понимаете, мы опять поссорились... Я перебрался в соседнее купе, а она не хотела... ну, в общем, я нагрубил. – Голос Фана задрожал: – Я виноват... характер у меня такой дурацкий, сам понимаю... А она убежала, и я боюсь... Она такая впечатлительная... Прошу вас, умоляю, найдите ее, она где-нибудь здесь, на перроне... – Фан взял старушку за руку. – Если она одна, отвлеките, побудьте с ней... А если рядом кто-нибудь есть, то не надо... И умоляю, не говорите, что я вас послал, а то еще хуже будет...

Старушка, выслушав исповедь Фана, выразительно посмотрела на него: мол, о чем вы говорите! И засеменила по коридору к выходу из вагона.

...У буфетной стойки в здании вокзала стояли Александра Тимофеевна и Исида.

– Вы что, с ума сошли? – чуть слышно говорил Исида, зло поглядывая на Александру Тимофеевну. – Инструкцию забыли?

– У меня чрезвычайный случай...

Демидова понимала, что, вызвав охранника из вагона, она грубейшим образом нарушала инструкцию, могла поставить операцию под угрозу провала, но у нее сдали нервы.

– В чем дело? – нетерпеливо спросил Исида.

– Он самовольно перебрался в другое купе и не хочет возвращаться...

– Догадывается?

– Какое там! Очередная блажь. По-моему, он просто сумасшедший. Где они только такого выкопали?! – Александре Тимофеевне хотелось пожаловаться, рассказать о своих мучениях, но, встретив холодный взгляд Исиды, она сухо закончила: – Он нам все срывает, нужно что-то придумать.

– Я не имею права вмешиваться! – отрезал Исида. – Думайте сами.... Впрочем... договоритесь с проводником, чего проще...

А счастливая, разрумянившаяся от быстрой ходьбы старушка, крепко сжимая руку Чадьярова, говорила в тамбуре вагона:

– Все в порядке, голубчик, успокойтесь. Она в буфете, беседует с молодым человеком из нашего вагона... Высокий такой японец в сером костюме. Знаете, с дипломатом едет. – Она улыбнулась и погрозила пальцем Фану: – Конечно, взволнована немножко, но, думаю, все будет в порядке...

Они не видели, как к четвертому купе подошла Александра Тимофеевна.

– Будьте с ним построже! – приказала она сопровождавшему ее проводнику. И толкнула дверь.

Купе было пусто. Проводник недоуменно посмотрел на Александру Тимофеевну.

– Где же он?

Александра Тимофеевна ничего не ответила, у нее задрожал подбородок.

– Изверг! – сквозь зубы процедила она и бессильно опустилась на откидной стульчик в коридоре, но тут же рывком поднялась: теперь в пятом купе послышалось пение.

Александра Тимофеевна с силой толкнула дверь и остановилась на пороге, с ненавистью глядя на Фана. Тот преспокойно лежал на своей полке.

– Решил не ссориться, Шурочка, – пояснил Фан. – Ехать осталось недолго, женщина ты скандальная. Вернемся, наговоришь на меня, а зачем это нужно? Правильно? – И он весело рассмеялся.

Александра Тимофеевна вошла в купе, опустилась в кресло, устало прикрыла глаза.

Поезд наконец тронулся. Медленно проплыло здание вокзала, лотки, станционные постройки...

«Ну вот, кое-что и прояснилось, – думал Чадьяров, глядя в окно. – Один из тех двоих, с билетом «Фудзи-банка», – охранник важного дипломата, Исида. Так называет его дипломат. Это раз... Второе. Наше пребывание именно в этом пятом купе, по соседству с ними, обязательно. Значит, нужно искать здесь... Неизвестным остается еще один человек, для которого Тагавой был заказан билет в Харбине... Знает ли его Демидова? Знает ли его Исида? И кто главный? Исида? Ведь Демидова обратилась к нему... Или, наоборот, обратилась к нему, чтобы не подвергать опасности главного?.. Все-таки в этой ситуации она поступила неосторожно. Нервы не выдержали. Что ж, неплохо. В таком состоянии чаще совершаются оплошности... Правда, еще не ясен ход операции, ее схема, и все же нужно попытаться внести некоторое смятение в их ряды», – не без удовольствия подумал Чадьяров и улыбнулся, потому что в голову пришла хорошая идея...